Под обаянием кавказских повестей и рассказов А.А. Марлинского семнадцатилетний Арнольд Львович Зиссерман (1824-1897) решил «бросить все и лететь на Кавказ». С начала сороковых годов следующие четверть века своей жизни он провел на Кавказе: принимал участие в его гражданском обустройстве; был свидетелем образования научных обществ, становления культурно-просветительских институтов и попыток европеизации высшего общества на Кавказе; активно участвуя в кавказской войне, дослужился до полковника кавалерии. Арнольд Львович сумел документировать исторические события, чем снискал славу военного историка, историографа, мемуариста, летописца Кавказа. Благодаря информационной насыщенности и достоверности изложения описываемых событий труды Арнольда Львовича получили признание научной общественности как уникальный источник сведений о Кавказе и прекрасный материал для изучения различных аспектов истории и культуры его народов.
Эта статья посвящена светлой пaмяти потомков Арнольда Львовича Зиссермана, которые самоотверженно защищали свою отчизну на фронтах Первой мировой войны, находились в пекле Гражданской войны – переломной эпохи в истории отечества, положили жизни на алтарь Победы во Второй мировой войне. Потомки Арнольда Львовича это его племянник генерал-майор Иван Карлович Зиссерман, член-делопроизводитель Кутаисского губернского по крестьянским делам присутствия, участник Первой мировой и Гражданской войн. Скончался в эмиграции в Египте, незадолго до начала Второй мировой войны. Похоронен на греческом православном кладбище Шетби в Александрии. Один из детей Ивана Карловича – Петр Иванович Зиссерман (1888-1930), уроженец Кутаисской губернии, ученый-пушкинист остался в СССР; проходил по «делу Пушкинского Дома», был арестован и расстрелян. Потомки Арнольда Львовича – его внучатый племянник – Николай Юрьевич Зиссерман (1897-1918), воспитанник Училища правоведения, подпоручик 84-го пехотного Ширванского полка, погибший в пекле Гражданской войны. На его смерть писали: «Происходя из военной семьи, традиционно связанной с Кавказом, по окончании ускоренных курсов Пажеского Корпуса, вышел в 84-й пехотный Ширванский Его Величества полк. В начале Гражданской войны застрелился, попав в окружение красных, чем подтвердил свою верность началам, которые сызмальства исповедовал». Возможно, на решение романтичного, эмоционального юноши повлияла легенда, поведанная нам А.А. Керсновским: «Во время сражения при Бородино полк защищал Курганную батарею Раевского: 24-я пех. дивизия старого кавказского героя генерала Лихачева. Жестоко больной Лихачев, став перед Ширванским полком, сказал: «Ребята, за нами Москва! Умрем на батарее, но не сдадим ее!» Ширванцы поклялись умереть, но не отступать – «и клятву верности сдержали». …Впоследствии на Кавказе Лермонтов слышал «про день Бородина» от старых ширванцев. Вдохновение поэта родило бессмертные строфы. Вся Россия знает его «Бородино». Пусть те, кто прочтут эти строчки, знают, что там поется про Ширванский полк».
Потомки Арнольда Львовича Зиссермана – его сын Владимир Арнольдович (1872-1957) – участник Первой мировой и Гражданской войн, его внуки Владимир Владимирович – служил в британском торговом флоте (без вести пропал в начале Второй мировой войны, где-то на территории Индии) и Павел Владимирович – герой французского Сопротивления.
Эпопея семьи младшего сына Арнольда Львовича Зиссермана – Владимира в водовороте великого перелома хоть и песчинка (но какая!) в общей судьбе русской эмиграции первой волны, вынужденной жить и развиваться на чужбине с тоской об отчизне, стала предметом данной статьи. Владимир Арнольдович Зиссерман получил блестящее образование в знаменитой Санкт-Петербургской классической гимназии, а затем в Московском университете, где изучал юриспруденцию, занимал ответственные посты в Государственном банке, в Министерстве внутренних дел. Выйдя в 1907 году в отставку, женился на австрийке Матильде Глогау и обосновался с семьей в родовом имении в с. Лутовиново Тульской губернии: состоял в правлениях частных банков, был земским начальником, вел сельское хозяйство. К началу Первой мировой войны ему было 42 года. В августе 1914 года он был призван по мобилизации в Государственное ополчение; в 1915-1916 годах находился в рядах дислоцированного в Туле 76-го запасного батальона (был командиром 2-й роты). На момент начала Первой мировой войны у Владимира было двое детей – Николай (1911) и Константин (1913), во время войны у него родились еще двое сыновей – Павел (1915) и Владимир (1917). В марте 1917 года по собственному желанию Владимир Арнольдович был командирован в распоряжение штаба Кавказского фронта, назначен в 4-й Пограничный стрелковый полк в составе Персидского экспедиционного корпуса.
Жизнь непредсказуема и полна неожиданностей: вроде бы не имеющие на первый взгляд прямого отношения к поднятой теме события, опосредованно помогают находить между ними причинно-следственные связи. Для того чтобы лучше ориентироваться в описываемых событиях, с нашей точки зрения, необходимо иметь хотя бы общие представления о Кавказском фронте, развернутом в ходе Первой мировой войны, о среде окружения Владимира Арнольдовича.
До направления Владимира Арнольдовича на Кавказ, Кавказская армия сумела перенести военные действия на территорию Турции в результате успешной Сарыкамышской операции и открыть себе путь вглубь Анатолии: благодаря успешной Хамаданской операции предотвратить вступление Персии в войну на стороне Германии. В конце января 1917 года Кавказские войска под командованием Николая Николаевича Юденича, одного из самых успешных генералов Российской империи во время Первой мировой войны, по просьбе союзников активизировали свои действия в тылу 6-й турецкой армии и уже в феврале 1917 г. перешли в наступление на Багдадском и Пенджвинском направлениях. 1-й Кавказский корпус генерал-лейтенанта Николая Николаевича Баратова вышел к границам Месопотамии, а 2-й Кавказский кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Федора Григорьевича Чернозубова – к Пенджевину. Наступление русских, оттянувшее на себя последние турецкие резервы в Персии, позволило англичанам занять Багдад. К апрелю 1917 г. союзники обладали неоспоримым не только качественным, но и количественным превосходством в силах и средствах в Передней Азии. В январе 1918 года Владимир Арнольдович был прикомандирован к штабу 1-го Кавказского корпуса и назначен членом англо-русской Хамаданской комиссии, ведавшей выдачей субсидий русским войскам. После заключения большевиками сепаратного мира с Германией Русская армия и вместе с нею Кавказский фронт перестали существовать. Воспользовавшись тем, что 3 марта 1918 года Советская Россия подписала мирный договор, по которому фактически признала поражение и вышла из Первой мировой войны, Лондон, который и до этого урезал сметы, начиная с марта восемнадцатого года, приказал совсем прекратить выдачу денег: бросил голодными массу еще не ушедших войск и отказался платить их долги. 10 июля 1918 года Н.Н. Баратов подписал свой последний приказ по экспедиционному (Кавказскому кавалерийскому) корпусу – о его расформировании. После этих событий Н.Н. Баратов пять месяцев жил в Индии, после чего примкнул к Белому движению. Представлял деникинскую Добровольческую армию при меньшевистском правительстве Грузии. Написанная по горячим следам официальная британская история Великой войны отмечала стратегические и организаторские способности командующего Н. Н. Юденича и признала его армию, в рядах которой воевал Владимир Арнольдович Зиссерман, «единственной,.. которая наилучшим образом могла бы справиться с тяжелыми условиями и победить». Французский маршал Фош признавал: «Если Франция и не была стерта с карты Европы, то в первую очередь благодаря мужеству русских солдат». Но большевистский переворот в Петрограде вывел страну из войны, окончательно свернув военные действия на Кавказском фронте.
Владимир Арнольдович в октябре 1918 года выехал через Месопотамию в Индию. Свою кавказскую эпопею он кратко описал в записках: «В Тифлисе я получил, как знающий языки, назначение в экспедиционный корпус генерала Баратова в Персию. Через Баку и Энзели поехал в Хамадан в штаб корпуса и был назначен в 4-й Кавказский Пограничный полк, действовавший в Курдистане на Турецкой границе. Был батальонным адъютантом, полевым казначеем, болел малярией и лежал в госпитале; выступал от имени офицеров полка перед генералом Баратовым с ходатайством о помощи в их тяжелом материальном положении, так как корпус остался без денег. Предложил схему финансирования корпуса путем выпуска «военных платежных свидетельств», которые могли получить хождение на рынке. Генерал Баратов, знавший и дядю Карла и моего двоюродного брата Ваню, прикомандировал меня к своему штабу и командировал в Тегеран для переговоров по сказанному делу. Там я сошелся со старшим драгоманом миссии М.М. Беляевым и посланником Эттером. Ввиду протеста Тифлиса, схема не состоялась, но помогли англичане, и корпус мог эвакуироваться в Баку. Я был назначен членом англо-русской Хамаданской финансовой комиссии и в Баку не поехал; хорошо сделал, ибо судьба офицерства была плачевная и от насилий и оскорблений взбудораженной солдатни, и от восставших на русских, вообще, чеченцев. После разных перемен, вплоть до ареста персидскими революционерами в Реште, эвакуировался в октябре 1918 года с помощью английского командования в Багдад – Басру, оттуда в Бомбей. Эта эвакуация оставшихся в Персии офицеров экспедиционного и 7-го корпусов состоялась по моей инициативе. После месячного пребывания в Индии, причем я ездил к генералу Баратову на юг страны и на Цейлон, наша группа поехала морем, через Коломбо, Сингапур, Гонг-Конг, на Дальний Восток – в Шанхай, Нагасаки и Владивосток для присоединения к движению адмирала Колчака».
В 1919 году Владимир Арнольдович был назначен первым секретарем Междусоюзного комитета по делам Сибирской, Амурской и Китайской Восточной железной дороги. Эта дорога была построена в 1897-1903 годах как южная ветка Транссибирской магистрали; принадлежала Российской империи и обслуживалась ее подданными, однако, интервенция, гражданская война и чешский контроль над значительной частью железной дороги, привели ее в плачевное состояние. В 1919 году было принято решение о создании Междусоюзного железнодорожного комитета (МЖК) с целью разделения железной дороги на участки, которые должны были охраняться американскими, китайскими и японскими державами. В него вошли представители правительств России (правительство адмирала А. В. Колчака (1918-1920)), США, Японии, Китая, Великобритании, Франции, Италии и Чехословакии. На учредительном заседании 5 марта 1919 г., был образован Междусоюзный железнодорожный комитет по восстановлению деятельности транспорта Китайско-Восточной и Сибирской железных дорог. Владивосток, Омск. 1919. Комитет решал вопросы участия иностранных союзников в управлении железными дорогами Сибири и Дальнего Востока, а также материально-технической и финансовой помощи железнодорожному ведомству Российского правительства. При МЖК действовал Междусоюзный технический совет под председательством американского инженера и предпринимателя Дж.Ф. Стивенса. В период с 1919 по 1922 год технический совет внес существенный вклад в улучшение как физического состояния железной дороги, так и ее эффективности. В результате наступательной приморской операции (4-25 окт. 1922) Народно-революционной армии (НРА) Дальневосточной Республики (ДРВ), белые войска были разгромлены, союзные войска оставили Сибирь, а японцы эвакуировались из Владивостока, что обусловило роспуск Междусоюзного железнодорожного технического управления. Войска НРА после мирных переговоров с японским командованием, 25 октября 1922 г. вошли вместе с партизанскими отрядами во Владивосток. 14 ноября 1922 г. Народное собрание ДВР решило ликвидировать республику и войти в состав Советской России. Так закончилась эпопея дальневосточной гражданской войны и интервенции, унесшая с той и другой стороны около 80 тысяч жизней и вынудившая сотни тысяч людей эмигрировать. Основная масса российских эмигрантов с Дальнего Востока – около 150 тысяч человек – оказалась в Китае. Среди них был и Владимир Арнольдович Зиссерман. 18 октября 1922 года он отплыл из Владивостока в Японию, а оттуда в Харбин.
Здесь необходимо отметить, что построенный русскими в топкой, заросшей осокой и камышом, болотистой местности, железнодорожный поселок Сунгари с 1901 года превратился в город Харбин – административно-хозяйственный центр Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) с громадной инфраструктурой: храмами, больницами, школами, библиотеками, театрами, жилыми домами для служащих и рабочих дороги. Воплощение замысла КВЖД в жизнь привело к возникновению в Маньчжурии своеобразного феномена: на пустынных китайских землях выросло в лице КВЖД «государство в государстве». Полоса отчуждения – это почти государство, со своими четко обозначенными границами и территорией, многонациональным населением, законодательной и исполнительной властями, главой «государства» в лице Управляющего, министерствами, полицией и армией, собственной системой образования и здравоохранения. По состоянию на 1917 год, в Харбине проживало около 100 тысяч человек, из которых 40 тысяч были русскими. После 1917 годa русское население города увеличилось с 40 до 120 тысяч. В Харбине того времени собрался весь цвет бежавшей из России интеллигенции. Надежда Аблова на страницах Белорусского журнала международных отношений в статье «История КВЖД и российской эмиграции в Китае (первая половина ХХ века)» отмечает, что многообразие факторов: то, что город вырос почти в безлюдной местности, что создавался он по российским градостроительным образцам начала XX в., а также значительный приток российского населения в полосу отчуждения, реальная забота администрации КВЖД о налаживании русского быта и русского образа жизни на чужой земле, русская духовная и культурная жизнь – все это создало феномен Харбина – уникального города, не имевшего тогда аналогов в мире. Харбин оставил глубокий след в памяти живших в нем и любивших его людей, волею случая или собственного выбора оказавшихся изгнанниками. Именно здесь, в Маньчжурии, они испытывали иллюзию сохранения существования хотя бы части, осколка горячо любимой ими и уже не существующей России. Долго, по сути до 1935 г., полоса отчуждения и сам Харбин позволяли этой иллюзии питать и поддерживать и само существование русских беженцев, и их реальные планы на будущее, и их бесплодные мечты и несбывшиеся надежды (Н. Аблова). Русские люди в полосе отчуждения никогда не чувствовали себя за границей.
Когда Владимир Арнольдович в марте 1917 года отправлялся в распоряжение штаба Кавказского фронта, было решено, что Матильда Генриховна с детьми останутся в Лутовиново, как наиболее безопасном для них на тот момент месте. Mежду тем события развернулись таким образом, что в конце 1917 – начале 1918 года старая власть рухнула, а новая еще не утвердилась. В период безвластья крестьяне обратились к практике сельского схода, по решению которого они шли громить дворянские усадьбы. Волна погромов дворянских усадеб прокатилась именно в этот «безвластный» период. Жизнь в Лутовиново становилась непредсказуемой и опасной. В 1918 году местные крестьяне предупредили Матильду Генриховну, что если они не покинут усадьбу, то их могут убить. Наскоро собрав самое необходимое, вложив в караваи хлеба драгоценности, с четырьмя детьми и двумя нянюшками, отправилась Матильда Генриховна к мужу в Кисловодск. Однако пока они добирались, в Кисловодск пришли красные, и им пришлось опять бежать. На этот раз к родственникам в Вену. Две служанки разделили с Матильдой Генриховной и ее четырьмя детьми невероятно сложный и опасный путь в Туапсе, затем на рыбацкой лодке в Бердянск, оттуда в Одессу и далее в Вену. Это была целая эпопея! Юг России тогда был занят немецкими и австрийскими войсками. Немецко-австрийский патруль очень удивился, увидев своих соотечественниц с четырьмя маленькими детьми на берегу моря у г. Бердянска и помог им добраться до Одессы. Оттуда они поехали в Вену. Mатильду Генриховну с детьми приютила ее сестра Шарлотта, которая жила с семьей в Моравии. Там дети пошли в школу. В 1922 году пришла весточка от Владимира Арнольдовича: он просил жену с детьми приехать к нему на Дальний Восток. В марте 1922 года Матильда Генриховна с детьми и помощницей отправилась в дальний, изнурительный путь длиною в девять месяцев. В декабре 1922 года муж встречал их в Шанхае. Семья обосновалась на северо-востоке Китая, в Харбине, где Владимир Арнольдович занимал руководящую должность на КВЖД. В Харбине у Владимира Арнольдовича и Матильды Генриховны родилась дочь Анна (1923), которая стала талантливым лингвистом, работала в ООН в Нью-Йорке и Женеве, была замужем за известным английским писателем Джоном Питером Берджером.
Старших мальчиков Владимир Арнольдович определил в Коммерческое училище – одну из лучших школ Харбина, принадлежавшую КВЖД. Основателем и первым директором Коммерческого училища (1905-1925) был замечательный педагог и администратор Николай Викторович Борзов. После того как в 1925 г., по требованию советских властей, Н.В. Борзова уволили со службы, Владимир Арнольдович двух старших сыновей отправил в Вену в одну из старейших и престижнейших гимназий Австрии – венскую Schottengymnasium (гимназия Шотландского монастыря). После окончания гимназии Николай продолжил учебу в Венском университете, защитил диссертацию по истории России и получил степень доктора философии. Был ведущим журналистом венской ежедневной газеты «Нойе фрайе прессе». В 1938 году вернулся в Харбин, преподавал латинский язык в недавно учрежденном Государственном Чанчуньском университете. До 1945 года Чанчунь назывался Синьцзинь и был столицей Маньчжоу-го – Маньчжурского государства (с марта 1932 по август 1945 года), созданного японцами на территории Северо-Восточного Китая. Работал переводчиком в Харбине на железной дороге, которая к тому времени называлась Китайская Чанчуньская жд. Преподавал русский язык и литературу в Новой Зеландии. В Харбине встретил любовь всей жизни – Зинаиду Дмитриевну Нефедьеву, из семьи бежавшей от революции фабриканта Виноградова. Константин после окончания гимназии остался в Австрии, где служил в банке в Вене.
Что касается двух младших сыновей – Павла и Владимира, то они поступили в Харбинское Первое реальное училище, директором которого в 1929-1931 гг. был вернувшийся в Харбин Н. В. Борзов, продолжили учебу в гимназии Христианского Союза Молодых Людей (ХСМЛ), давшей Харбину множество талантливых поэтов, журналистов, преподавателей; обучались в одном из старейших университетов Европы, в Лувене, в Бельгии. Павел свободно владел французским, английским, немецким, китайским и русским языками. Там Павел и Владимир примкнули к самому удивительному из движений русской эмиграции – младоросскому. Их политическая философия – идея социальной монархии нашла огромный отклик в молодежной среде. В записках Владимира Арнольдовича есть такая фраза: «Паша в Лувенском университете отлично прошел курс «общественных наук», был любимцем товарищей (там было русское эмигрантское общежитие), но попал под влияние партии (собственно, идейной группы) «младороссов»... вошел в круг «претендента» Кирилла Владимировича, писал статьи, стал известен и популярен среди широких кругов эмиграции». Идеология младороссов отличалась крайней противоречивостью и эклектичностью, что привело к появлению главного лозунга «младороссов» – «Царь и Советы». Политический строй, о котором мечтали младороссы, уместнее всего укладывается в концепцию неомонархизма. По их мнению, монархия – единственно легитимная форма правления, которая при этом вполне гармонично может сочетаться с советским строем, давшим России импульс развития. Кирилл Владимирович до самой смерти в 1938 году верил, что коммунизм изживет себя, а народное ополчение подарит России великое будущее. Когда Адольф Гитлер стал рейхсканцлером, младороссы подписали акт о сотрудничестве, но вскоре открестились от нацизма. В мае 1939 года лидер Младоросской партии, талантливый оратор и публицист Казем-Бек пишет свой знаменитый «Ответ Адольфу Гитлеру»: «Русские могут сказать Германии и ее вождю… меча первые не обнажим, но на взмах вашего меча – уж не обессудьте – ответим не только крепостью щита, но и разящей мощью Русского меча». За время существования младороссы сформулировали особую идеологию, дали эмиграции ряд видных лидеров, а во время Второй мировой войны внесли значимый вклад в борьбу с нацизмом в движении Сопротивления.
Участие русской эмиграции первой волны во французском движении Сопротивления до сих пор является малоизвестной страницей Второй мировой войны. Первое известие о сброшенных на родные города и села гитлеровских авиационных бомбах совершенно переродило эмигрантскую психологию и в среде большинства русской эмиграции поднялась мощная волна патриотизма. Многие из русской эмиграции первой волны, идя на опасную борьбу против нацизма, руководствовались девизом: «Не красный, не белый, а русский!». Ранней весной 1941 года эмигрантский «фюрер» Ю. Л. Войцеховский, назначенный в Бельгии гестапо для надзора за эмигрантами, устроил настоящий террор против всех подозреваемых в сочувствии советской власти. Бельгийские тюрьмы и концентрационные лагеря быстро наполнились сотнями неугодных Войцеховскому людей. Единицы дожили до дня Победы. Не избежал этой участи и Павел Владимирович Зиссерман: 22 июня 1941 года нацисты вместе с другими русскими эмигрантами арестовали его за участие в антифашистской демонстрации и отправили в созданный ими в оккупированной Бельгии под управлением полиции безопасности транзитный концентрационный лагерь заключения и депортации в г. Малинь (Мехелен). Войцеховский постарался создать заключенным в малиньском лагере самые суровые условия. На услужении у гитлеровцев состояли, кроме гестаповцев, пособники из числа самих же узников. Их называли «капо» (сокращенное от «Kazetpolizei» – служащий вспомогательной полиции концлагеря). «Капо» демонстрировали абсолютную готовность к любым карательным действиям в отношении к заключенным. И нередко добровольные помощники нацистов зверствовали не меньше своих покровителей. К примеру, один из этих «капо» бил Павла Зиссермана каждый день со всей силой по одной и той же руке палкой. Рука постоянно ныла, боль слегка стихала к ночи, – потом появлялась опухоль, рука немела. Весной 1942 года Павлу удалось бежать и добраться до Парижа. Несмотря на приказ правительства Петена об аресте всех без исключения русских эмигрантов, отважился поехать в Гренобль, где находилась подпольная ячейка, переправляющая людей в союзные армии. В Гренобле он попал в облаву и очутился в лагере под надзором полиции Филиппа Петена. Вновь побег и на этот раз – в Швейцарию. Казалось, после всего пережитого можно и успокоиться, отойти в сторону, переждать войну, но зов души, как вихрь неудержимый звал на бой. Осенью 1943 года он вновь во Франции, где пытается вступить в ряды макизаров.
В истории французского Сопротивления одной из наиболее ярких страниц являются дела и дни борьбы Верхней Савойи. Во время Второй мировой войны Национальный фронт Верхней Савойи (департамент на востоке Франции, один из департаментов региона Овернь – Рона – Альпы) взял на себя инициативу создания патриотического комитета по борьбе с отправкой французов в Германию. М. М. Штранге, выпускник историко-филологического факультета Парижского университета (Сорбонны), в статье «Народное движение Сопротивления в Верхней Савойе в 1941-1944 годах» писал: «В Верхней Савойе партизанская война вспыхнула довольно поздно – только после вступления на ее территорию итальянских и немецких войск в ноябре 1942 года. Но своеобразные условия местности, особенности быта и характера населения придали борьбе савойяров особенно острую, драматическую форму». Свою деятельность комитет начал с распространения листовок, призывавших молодых французов не подчиняться мобилизации, не ехать в Германию, а уходить в горы. В результате несколько сот молодых савойяров перешло на нелегальное положение и ушло в горы, положив тем самым начало знаменитым Маки (фр. колючий кустарник) – небольшим летучим лагерям партизан. Чтобы отличаться от других и в то же время не вызывать подозрений властей, маки носили баскские береты. Своих товарищей по оружию – советских партизан, воевавших на территории Франции, маки называли «макизарами». Павел Зиссерман узнал, что один из главных начальников маки в Верхней Савойе был русский, некий Ш. [Василий Федорович Шашелев]. После нескольких свиданий он оказал доверие Павлу и принял в один из отрядов группы FTP [Французские франтиреры и партизаны – крупнейшей военной организации французского Сопротивления во время нацистской оккупации]. Отряд назывался «Liberte Cherie» «Милая Свобода». Так он стал партизаном, и сразу одним из лучших. В роковой день 27 января 1944 года карательный отряд немцев вышел из местечка Бонвиль для уничтожения лагеря макизаров, находящихся в горах. Предупредить было поздно и отряд из восьми человек под командованием Павла Зиссермана получил задание идти следом за немцами и по возможности завлечь их в западню. Немцы вошли в ущелье, но неожиданный обвал засыпал выход, и они повернули назад. Отряд Зиссермана сам оказался в ловушке. Отступать было некуда. Успев крикнуть: «бегите!», Павел (партизанская кличка «Алекс», он же «Владимир»), один, около часа прикрывал отход товарищей в горы. Убит выстрелом в голову: как ножом срезало ему черепную коробку и мозг ,вылетев, оказался рядом с телом. Немцы, бросив тело Павла Владимировича в грузовик, уехали. Когда все стихло, макизары заботливо положили мозг Павла в корзинку и вернулись в свое убежище. Местный столяр смастерил для него ящичек. Через два дня карательный отряд ушел из Бонвиля, наступила кратковременная передышка, во время которой в вечернем лесу, недалеко от деревни Ле Пети-Борнан-Ле-Глиер, с воинскими почестями похоронили мозг Павла Зиссермана. Позднее товарищи по группе перезахоронили его на кладбище в Ле Пети-Борнан-Ле-Глиер. О его подвиге можно прочесть в июльском номере журнала с пометкой на правах рукописи – «Вестник русских добровольцев, партизан и участников сопротивления во Франции» (Париж, 1946). Этот журнал представляет исключительную ценность, так как на его страницах публиковались воспоминания об участии в подпольной борьбе, отчеты о партизанской деятельности, письма, хроники событий и т.д. Там нашли мы заметку Надежды Михайловны Алексеевой «Памяти Павла Зиссермана», где, наряду с описанием подвига, составлен и его словесный портрет. Перед нами предстает образ худого, очень высокого, в фуражке типа «Кука», шумного и веселого, вечно увлеченного двадцатипятилетнего молодого человека с красивым открытым лицом, с добрыми, умными глазами, любителя произносить торжественные тосты за обедом с друзьями – отголосок застольных кавказских традиций, связанной с Кавказом его семьи. Книголюба, в стремлении поделиться эмоциями от привлекшей его внимание книги, настаивает, чтобы коллеги незамедлительно приступили к чтению именно той книги, которую он на данный момент читает, чтобы было с кем подискутировать о прочитанном.
Вскоре после окончания Второй мировой войны Матильда Генриховна Зиссерман в поисках сына добралась до Франции. Каким-то образом узнала, что он был в Савойе. Поехала туда, отыскала его сотоварищей по Сопротивлению и осталась на несколько дней там, где провел последние дни своей жизни ее Паша. Перед отъездом Матильде Генриховне подарили картину художника F. Raugel с изображением домика в горах Верхней Савойи. На обратной стороне рамки – надпись карандашом на темном дереве: «Матери Павла Циммермана (подпольная кличка Владимир Бельский). За поездку в Верхнюю Савойю (La Roche Gliere) в поисках сына, убитого в 1944 году немцами».
В 1996 году на месте гибели Павла Владимировича Зиссермана в присутствии его сестры – Анны Зиссерман-Берджер, Констана Пезана – боевого друга Павла, других товарищей по Сопротивлению, военного атташе при российском посольстве в Париже, мэра Сен-Пьер-д’Антремона, департамент Савойя, и многих пришедших почтить память героя была торжественно открыта мемориальная доска, которую прикрепили к скале в ущелье. На торжественной церемонии открытия мемориальной доски Констан Пезан произнес следующие слoва: «Он был моим другом и оставил в моей памяти и в моем сердце след, который никогда не исчезнет». Мир его праху, слава его памяти! Герой не умирает, пока жива память о нем и его подвиге. B честь прославленного героя назван его внучатый племянник. В декабре 2002 года он, находясь с друзьями на альпийском горнолыжном курорте в Куршавеле, расположенном в самом сердце департамента Савойя, не мог не вспомнить о подвиге своего двоюродного дедушки. Друзья, потрясенные рассказом, решили немедленно ехать в Ле Пети-Борнан-Ле-Глиер. Там, глубокой снежной зимой заглянули они в булочную, чтоб узнать, где находится мемориальная доска. Повторяя «Oh, le Russe, le Russe», савойяры повели их к скале и долго не могли поверить, что перед ними – внучатый племянник того самого знаменитого русского, о подвиге которого в деталях знали. Можно представить себе эмоции Павла Константиновича Зиссермана, когда он, бережно очистив мемориальную доску от снега, увидел надпись на скале – «Павел Зиссерманн (Владимир, Алекс). Советский патриот, бежавший из нацистского лагеря. Покинул убежище в Швейцарии и вступил во Французское Сопротивление. 27 января 1944 года – своим мужеством и самопожертвованием прикрыл отступление своих друзей, вступивших в неравный бой против немецкого конвоя»!
Как трогательно: одной из партизанских кличек Павла была «Владимир» – имя находящегося в далеком Харбине отца и брата – моряка британского торгового флота.
Удивительно и невыразимо чувство Родины: потомки Арнольда Львовича Зиссермана, пройдя через ад эпохи перелома, сохранили духовную связь с исторической Родиной, язык и трепетное отношение к ней и старшим поколениям. В деревушке Ле Пети-Борнан-Ле-Глиер, затерявшейся в верхнесавойских Альпах, на двухсотлетнем кладбище находится ухоженная могила двух «советских» бойцов. Эту могилу семья Зиссерманов чтит как могилу Павла. На памятнике выгравировано: «Алекс Зиммерман [ошибочно, на самом деле Зиссерман] он же Владимир. Погиб 18 января 1944. Василь Дорганов погиб 2 августа 1944. Советские солдаты СССР, бежавшие из Германии и вступившие в ряды Сопротивления – группа «Милая Свобода». Геройски погибли в бою за Свободу и за Францию. От их друзей, бывших партизан. Пришедшим издалека и павшим за нас».


Константин Зиссерман
Нинель Мелкадзе

Трудно найти научные исследования, посвященные Кавказу девятнадцатого века, в которых не цитировались бы труды Арнольда Львовича Зиссермана, военного историка, мемуариста, летописца Кавказа, двадцать пять лет жизни посвятившего этому краю (с 1842 до 1867 года). Благодаря информационной насыщенности произведений А.Л. Зиссермана, в которых он щеголяет своим довольно-таки основательным владением кавказскими языками, достоверности изложения описываемых событий, изысканного стиля, легкого слога, яркого, образного языка, полного живописных сравнений – они и сегодня c интересом читаются и активно цитируются.
В наше время, когда многие читатели предпочитают романам документальную литературу, появилось немало интересных работ и новых направлений, включая исследования ориенталистского дискурса в Российской империи и Советском Союзе. Тема ориентализма рассматривалась и в монографии Остина Джерсилда «Ориентализм и империя. Северокавказские горцы и грузинский фронтир. 1845-1917». Приведенные в монографии цитаты из книги Зиссермана «Двадцать пять лет на Кавказе» вызвали у англоязычного редактора Питера Скиннера неуемное желание прочесть ее, но для этого необходимо было преодолеть языковой барьер. Так появился перевод этой книги на английский язык и живой интерес к личности Арнольда Львовича Зиссермана.
Арнольд Львович происходил из семьи военного врача Льва Карловича Зиссермана (1803-1882) и Каролины, урожденной Беер. Родился Лев Карлович в пограничном с Российской империей городе-крепости Броды (Австрия), который с 1779 по 1880 годы имел статус «порто-франко» (вольного торгового города). Медицинское образование получил на факультете медицины, основанного в 1365 году Венского университета (старейшей медицинской школе в немецкоязычном мире и втором медицинском факультете в Священной Римской Империи). Лев Карлович состоял военным врачом на русской службе, и с получением чина VIII класса (коллежского асессора), обрел потомственное российское дворянство. Известно, что в Российской империи в 1722-1845 годах потомственное дворянство давалось согласно Табели о рангах: на военной службе, начиная с XIV класса; на гражданской службе – с VIII класса, а также при награждении любым орденом Российской империи. Дворянский род Зиссерманов был внесен в третью часть родословной книги Подольской губернии. 23 ноября 1824 г. у супругов в Каменец-Подольском, который в те времена входил в состав Российской империи, родился сын Арнольд. В семье было пятеро детей – за Арнольдом следовали его братья Юлиан, Генрих, Карл и сестра София. Семья была лютеранского вероисповедания, хотя за отсутствием поблизости лютеранского пастора, София была крещена по православному обряду и выросла в горячей преданности православной церкви. Насколько нам известно, их родным языком был немецкий. Наряду с немецким Арнольд Львович блестяще владел русским языком, на котором велось преподавание в Каменец-Подольской гимназии.
Романтик по натуре, Арнольд Львович с детских лет грезил путешествиями, много читал. Время ранней юности Арнольда Львовича Зиссермана совпало с периодом, когда господствующим направлением в русской литературе был романтизм, ярким представителем которого являлся А.А. Бестужев-Марлинский – один из первых создателей русской романтической прозы. Для своего времени и для последующих поколений декабристский романтизм прозы Марлинского занимал особое место среди читающей публики. Его сочинениями не только зачитывались, но их заучивали наизусть. В 30-х годах девятнадцатого века Марлинского называли «Пушкиным прозы, гением первого разряда, не имеющим соперников в литературе» (энциклопедия Брокгауза и Евфрона). Чем же замечательны кавказские повести Марлинского? Прежде всего глубоким и всесторонним знанием кавказского края, его истории, этнографии, фольклора. М.П. Алексеев, исследователь творчества Марлинского, изучив большой фактический материал, говорит об авторе «Аммалат-бека» как о прекрасном знатоке быта и природы Кавказа, замечательно осведомленном в наречиях и этнографии Кавказа. Известно, что внимательным читателем «Аммалат-бека» был Михаил Лермонтов, в юнкерском альбоме которого четыре рисунка являются иллюстрациями к этой повести. Не избежал влияния романтического обаяния кавказских повестей и рассказов Марлинского и Арнольд Львович Зиссерман. В полном восторге от «Аммалат-бека», «Мулла-нура», других рассказов и повестей о Кавказе Марлинского решил «бросить все и лететь на Кавказ, в эту обетованную землю с ее грозной природой, воинственными обитателями, чудными женщинами, поэтическим небом, высокими, вечно покрытыми снегом горами и прочими прелестями, неминуемо воспламеняющими воображение семнадцатилетнего юноши, с детства уже обнаруживавшего чрезвычайную наклонность к ощущениям более сильным, чем обыкновенные школьные забавы» («Двадцать пять лет на Кавказе»). Оставалось найти средства привести план в исполнение. Вдруг знакомый канцелярский чиновник, с которым Арнольд Львович заговорил о Кавказе, вспомнил, что согласно новому положению об этом крае, служащим в нем предоставляются льготы. Предварительно прочитав составленное сенатором бароном Ганом «Положение об управлении Закавказским краем 1840 года», они в начале декабря 1841 года отправили просьбы к тифлисскому губернатору о принятии их на службу в его ведомство. Потеряв надежду на успех, так как никаких известий из Тифлиса не было (до 1936 года использовалось название «Тифлис», с 20 августа 1936 года принята форма «Тбилиси»), они стали подумывать о службе в Восточной Сибири, «лишь бы куда-нибудь подальше пропутешествовать и удовлетворить страсти к передвижениям и сильным ощущениям» («Двадцать пять лет на Кавказе»). Между тем в середине мая 1842 года в губернском правлении получили бумагу из Тифлиса о том, что их просьбы удовлетворены. С восторгом выслушав это известие, они после коротких сборов, получив подорожные и прогонные деньги, без малейших опасений за будущее, 30 мая 1842 года пустились в далекий путь. Можно представить себе беспокойство и протесты отца и матери, неизбежные споры, которые происходили в семье, затем сборы семнадцатилетнего юноши почти на другой край света, на Кавказ, в Тифлис, в самый разгар Кавказской войны. Арнольд Львович поступил на службу в палату государственных имуществ в Тифлисе. Работа его состояла в бесконечном переписывании различных документов: «Это монотонное канцелярское существование не могло удовлетворять моей подвижной натуре, постоянно жаждавшей перемен, новых образов и ощущений. Вне службы я предался чтению с каким-то запоем. «Библиотека для чтения», «Отечественные записки», сочинения Марлинского, переводные романы Дюма, Сю и множество всякого печатного хлама, за недостатком тогда более питательной умственной пищи, проглатывались с жадностью. Город и его окрестности после первых, скоро исчезнувших впечатлений стали мне противны. Я рвался вон, куда бы то ни было, лишь бы побывать в новых местах, посмотреть поближе на тот Кавказ, который рисовала мне собственная фантазия, возбужденная очерками Марлинского, на те горы и дикие ущелья, где геройствовали наши войска – одним словом, где, казалось, должен быть другой, неведомый мир, полный всяких диковин и сильных ощущений», – писал Арнольд Львович в своих воспоминаниях («Двадцать пять лет на Кавказе»). Наконец, в 1844 году совершенно неожиданный случай познакомил его с Михаилом Ивановичем Челокаевым (Чолокашвили), начальником Тушино-Пшаво-Хевсурского округа в Тианети. А.Л. Зиссерман попросился на вакантную должность письмоводителя окружного управления, что давало ему возможность выбраться наконец из душной городской и канцелярской атмосферы в горы и дикие ущелья, к которым он так давно стремился. Получив назначение, в двадцатых числах июля 1844 года, проехав «уездный город Сигнахи, раскинувшийся в живописном беспорядке и другой уездный городок Телави, он прибыл в деревню Матани, где проживал М.И. Челокаев. Радушный хозяин и начальник выделил ему в своем доме комнату. Первые дни развлечений было немного, Арнольд Львович с удовольствием  взбирался на высокие фиговые деревья за лучшими зрелыми плодами, и любовался оттуда прелестнейшим видом всей Алазанской долины. Канцелярские занятия, чтение, изучение грузинского языка и грамоты, разъезды, просиживания у дымных очагов в длинные зимние вечера, слушая рассказы старожилов – вот в главных чертах картины того образа жизни, какую он вел в одном из заброшенных углов далекого края. Через год Арнольд Львович уже без акцента говорил по-грузински, умел читать и писать, нарядился в самый удобный и красивый, получивший право гражданства на Кавказе, черкесский костюм, обзавелся собственной верховой лошадью, оружием и всеми принадлежностями коренного джигита и довольно скоро стал искусным наездником. Он изъездил весь этот живописный горный округ, наблюдая нравы и обычаи местных племен. Его последующая карьера читается, как захватывающий роман: служба в Тианети, участие в строительстве дороги из Тианети в Тифлис для перемещения на повозках (до этого жители перемещались по узким и опасным тропинкам только верхом), особо хорошее отношение к нему Михаила Семеновича Воронцова, наместника на Кавказе, переход на военную службу, участие в любительском спектакле и т.д. Несмотря на молодость Арнольда Львовича (которому тогда было всего 19 лет), Челокаев всецело доверял ему и поручал много дел, включая разборы тяжб между жителями и даже участие совместно с местной гражданской милицией в полувоенных действиях против соседних «непокорных» горцев. За отвагу в одном из таких походов Арнольд Львович получил из рук самого М.С. Воронцова Георгиевский крест – небывалая вещь для гражданского чиновника! Об этом Арнольд Львович писал: «Наконец настало утро памятного мне 20 июля 1846 года. Около девяти часов главнокомандующий вышел из своей комнаты на большую деревянную галерею, окружавшую дом, где толпились вся свита и множество разных князей, почетных жителей, чиновников из Телава, военных из лагеря, приветствовал всех весьма любезно и затем с генералом Вольфом подошел ко мне: «Мне очень приятно, любезный З., слышать о тебе (граф говорил «ты» молодым людям, которым хотел выразить свое расположение, и оскорбляться этим не только никому не приходило в голову, а напротив, это выходило у него как-то особенно дружески, приветливо) такие лестные со всех сторон отзывы; если бы большинство наших чиновников и офицеров по твоему примеру изучали языки и обычаи страны, то это очень облегчило бы нам всю задачу; к тому же ты еще такой лихой наездник и храбрый воин, что я с особенным удовольствием исполняю просьбу твоего начальника и награждаю тебя Георгиевским крестом, вполне тобой заслуженным». («Двадцать пять лет на Кавказе»). Во время встречи с жителями Тианети М.С. Воронцов избрал себе в переводчики Арнольда Львовича. Один из тианетских жителей заявил, что хотя «их долина весьма благодатна, хлеб родится прекрасно, сена много, лесу тоже, но они так замкнуты кругом горами, что никуда почти не имеют свободного сообщения, и сбыта всем их произведениям нет». Наместник незамедлительно решил эту проблему: расспросил подробно о направлении дороги к Тифлису, о ее протяжении и возможности ее расширения для повозочного сообщения, проверил тут же все на карте, сделал нужные распоряжения и приказал к его возвращению в Тифлис подготовить план и смету расходов. Так появилась дорога из Тианети в Тифлис, в строительстве которой деятельное участие принимал Арнольд Львович Зиссерман. В 1847 году Михаил Иванович Челокаев внезапно умер, а с его преемником (Леваном Челокаевым) отношения не сложились. В 1848 году, не без содействия М.С. Воронцова, Арнольд Львович был определен приставом в Элисуйское владение, где большинство населения составляли различные тюркские племена. Он довольно быстро овладел в совершенстве «татарским» (в то время «татарами» на Кавказе называли всех мусульман, а «татарским языком» – кавказский диалект тюркского и близкие  к тюркскому языки, по словам Зиссермана он говорил на «адербиджанском наречии татарского языка»), что чрезвычайно повысило уважение местных жителей к нему. Элисуйское владение раньше принадлежало султану Даниель-Беку, который был дружественно расположен к России и даже имел чин генерал-майора в российской армии. Но в 1844 году Даниель-Бек перешел на сторону Шамиля и бежал в горы. В горах было много «качагов», которые совершали дерзкие набеги на населенные места. Прежнего пристава они похитили из его дома в ауле Ках и убили, но это не смущало молодого искателя приключений. Пристав в те времена был и судьей и представителем власти, и Арнольду Львовичу приходилось разбирать много тяжб, сидя под развесистым деревом в саду своего дома в Кахе. Интересно заметить, что его помощником в те времена был некто Хаджи-Ага (или, как тогда писали, Гаджи-Ага), поручик российской армии, родом горец, который впоследствии прославился тем, что нанес смертельный удар Хаджи-Мурату, когда тот бежал от русских в 1852 году. Этот эпизод описан Толстым в его повести «Хаджи-Мурат». Во время посещения Элисуйского владения М.С. Воронцов, обращаясь к Зиссерману, сказал: «Я слышу, любезный З., что ты успел в это короткое время уже выучиться по-татарски? Ну спасибо, что не теряешь напрасно времени… Представьте себе, Борис Гаврилович [Чиляев (Чилашвили)], продолжал князь, между тушинами выучился по-грузински, здесь в несколько месяцев по-татарски, – удивительна я способность. Если бы нам побольше таких молодых людей, управление много бы выиграло». Михаил Семенович с улыбкой спросил: «А что ты все еще гражданский чиновник?» – «Точно так, ваше сиятельство, губернский секретарь», ответил Арнольд Львович. («Двадцать пять лет на Кавказе» с. 298).
В 1849 году, по ходатайству Воронцова, его перевели на военную службу, в чине корнета. Подробней об этом в письме Воронцова военному министру, князю Чернышеву: «Элисуйский пристав весьма часто должен собирать милицию, участвовать с нею в военных действиях и вообще делать по военным обстоятельствам края распоряжения, могущие быть успешно выполненными только лицами, носящими военное звание. Должность эту занимает ныне губернский секретарь Зиссерман, который известен мне по отличной службе, распорядительности и храбрости, оказанной им в Тушетии, при отражении набегов дидойцев, за что он и получил в 1846 году Георгиевский крест. Желая оставить именно сего чиновника, прошу исходатайствовать Высочайшее соизволение на переименование в корнеты, с состоянием по кавалерии». Чернышев составил доклад императору, в котором было написано, что «по существующим узаконениям Зиссерман никакого права на переименование не имеет, но в удовлетворение ходатайства князя Воронцова, в уважение заслуг сего чиновника, зависит единственно от Высочайшего соизволения». На докладе резолюция: «Высочайше повелено исполнить» («Двадцать пять лет на Кавказе», с.316).
В 1850 году А. Л. Зиссерман познакомился с князем Александром Ивановичем Гагариным, Дербентским губернатором, которого перевели в Кутаиси на должность военного губернатора. Взгромоздившись на перекладную, пустился Арнольд Львович в путь к новым, еще невиданным местам в адъютанты к Гагарину. К большому сожалению Арнольда Львовича, жаждавшего военной службы, ему предложили почти гражданскую должность помощника уездного начальника. А.Л. Зиссерман прожил в Кутаиси до конца 1850 года, совершил вместе с А.И. Гагариным и в одиночку несколько весьма интересных поездок по всем направлениям Имеретии, Гурии, Мингрелии и Абхазии, входивших в состав Кутаисской губернии. Сопровождал А.И. Гагарина во время его ознакомительной поездки по губернии. Были они в Озургетах, в укреплении Николаевском, Поти, Анаклии, Редут-Кале, где пробыли двое суток, «угощаемые на славу местным тузом негоциантом-греком Хионаки», далее в Очамчири, Самурзакано и Зугдиди – везде их встречали с почетом и большим радушием. Из этой поездки у Арнольда Львовича осталась память об особенном, в других местах Кавказа совсем не встречаемом, колорите: «густые девственные леса, громадные стволы деревьев, обвитых дикой виноградной лозой и плющом, развалины древних храмов и башен, тоже обросших плющом». А.Л. Зиссерман у губернатора был постоянным докладчиком и переводчиком массы просителей и жалобщиков, но все – и местность, и лица, и дела за это время, почти изгладились из его памяти. Наиболее яркий, запечатлевшийся в памяти момент в жизни Арнольда Львовича этого периода, – сопровождение осенью 1850 года путешествующего по Кавказу наследника, будущего Императора Александра II. Он подробно описал, как встречал у Сурамского перевала и сопровождал цесаревича в полной драгунской форме, общей для всей Кавказской армии, при шашке на всем пути следования его кортежа у самых дверец переднего экипажа. Остановившись у Мелитской станции, наследник обратился с речью к выстроенному вдоль дороги конвою, состоявшему человек из полутораста имеретинских князей и дворян, в их оригинальных костюмах, с блинчиками (папанаки) вместо шапок на кудрявых головах, в блестящем вооружении, на отличных маленьких лошадках. Арнольд Львович оглянулся, увидел, что им никто не переводил сказанных слов, и громко внятно передал им всю фразу цесаревича по-грузински. Позже, за обедом, цесаревич спросил: «Кто это у вас молодой офицер, так хорошо владеющий грузинским языком?» Ему назвали имя и добавили: «Этот молодой человек, пробыв несколько месяцев на Лезгинской линии также отлично выучился по-татарски» На это цесаревич ответил: «Да, если бы нам побольше таких молодых офицеров на Кавказе, польза была бы большая; их нужно поощрять». («Двадцать пять лет на Кавказе»). Чуть позже цесаревич имел возможность оценить и знание А.Л. Зиссерманом немецкого языка. Цесаревич обратился к нему с улыбкой: да Вы и по-немецки говорите?» – «Говорю, Ваше Высочество».
В январе 1851 года поручик А.Л. Зиссерман покинул Кутаисскую губернию, получив назначение адъютантом в третий батальон Дагестанского пехотного полка. Началась полковая жизнь: будни, учения фронтовой службы сменялись походами и боевыми действиями против горцев. Вскоре он был произведен в ротные командиры, пришлось держать долгие караулы по ночам.
В 1853 году в Темир-Хан Шуре произошел интересный эпизод в жизни Арнольда Львовича: совершенно неожиданно, ему предложили принять участие в любительском спектакле. Капитан Апшеронского полка князь Иван Романович Багратион, родной племянник героя Отечественной войны, Петра Ивановича Багратиона, с которым Арнольд Львович был знаком по встречам в походах, увидев его у генерала Семена Алексеевича Волкова, сказал: «Вот, ваше превосходительство, судьба посылает нам клад; такого «первого любовника» в целом Дагестане не найдете!» («Двадцать пять лет на Кавказе»). Багратион поспешил рассеять недоумение Арнольда Львовича. Оказалось, что они решили устроить любительский театр с благотворительной целью. Труппа составилась такая, что с большим успехом могла бы выступать в любом провинциальном театре. Особенно хороша была женская труппа, благодаря супруге офицера, которая была актрисой. Недоставало только первого любовника; все кандидаты не удовлетворяли требовательного Багратиона. Арнольд Львович, мотивируя тем, что никогда в жизни не выступал на сцене, не умеет петь и «одержим робостью», отказывался от этой роли. Однако ему приказали остаться в Шуре, и принять участие в водевиле «Нет действия без причины». Так очутился он в столице Дагестана, «среди разгара самой кипучей, беззаботной веселости, между славными ребятами!» Жил он в квартире Багратиона. «Багратион – музыкант, певец, танцор, – одним словом, тип воспитанника школы гвардейских юнкеров или пажей и гвардейского кирасирского офицера сороковых годов – был избран режиссером и главным распорядителем; он же писал музыку для куплетного пения, он же обучал оркестр, он же направлял работы декораций, распределял роли и проч.». («Двадцать пять лет на Кавказе»). Роль Арнольд Львович выучил, на репетициях удостаивался одобрений и Багратиона и Волкова, аккуратно присутствующих на всех репетициях, но, очутившись на сцене, перед несколькими сотнями зрителей, сразу растерялся, затем робость исчезла и постановка имела большой успех. Целые три месяца провел он в Шуре, в качестве «первого любовника». Веселье шло каким-то запоем: то обеды, то балы в клубе, то вечера в частных домах, а главное – каждый день репетиции с завтраками – источник бесконечных забавнейших сцен, сплетен, мелких интриг, анекдотов. С наступлением великого поста театр прекратился, и Арнольд Львович отправился в свою роту. В Дагестане А.Л. Зиссерман принимал активное участие во многих военных действиях, был ранен, участвовал вместе с генерал-фельдмаршалом А. Барятинским во взятии Гуниба и сдаче Шамиля в плен в 1859 году. Подробно и в интересной форме опишет Арнольд Львович процесс сдачи имама царским войскам. Новый главнокомандующий Кавказской армией, наместник, князь А.И. Барятинский ценил деятельного, скромного офицера и давал ему много необычных поручений. Одним из них была даже миссионерская работа! Несмотря на лютеранское вероисповедание, ему было поручено проведение ряда мер по восстановлению православия среди отпавших осетин. В 1861 году, в чине подполковника, он был назначен командиром 1-й бригады Кубанского Войска, со штаб-квартирой в станице Ладожской.
В 1865 году Арнольду Львовичу Александром II был пожалован в награду за службу на Кавказе и преимущественно за боевую деятельность во время Кавказской войны, в вечное и потомственное владение участок в 1000 десятин (приблизительно 1100 га) на северном берегу реки Зеленчук (приток Кубани), где он основал имение «Награда», вблизи которого сейчас находится хутор его имени Зиссермановский. Он построил небольшой дом и развел сад и виноградник, но долго ему там жить не пришлось: вскоре он вышел в отставку и переехал в Петербург.
С ранней молодости у Арнольда Львовича проявился писательский талант. Он вел дневник, в котором детально описывал многочисленные и красочные происшествия своей жизни. В 1846 году по инициативе М.С. Воронцова в Тифлисе стала издаваться политико-литературная газета «Кавказ», «…предназначенная для распространения в крае полезных сведений и современных известий… для ознакомления России с особенностями жизни, нравов и обычаев племен, населяющих Кавказский край». А.Л. Зиссерман решил попытать себя на литературном поприще и послал в газету свои заметки о набеге дидойцев и действии против них (за которое он получил Георгиевский крест). Заметки были напечатаны. Так двадцатиоднолетний Зиссерман стал журналистом. С тех пор он регулярно посылал сообщения в «Кавказ», а затем и в такие столичные журналы, как «Современник», «Русский Архив», «Русская Старина» и другие. В Петербурге он главным образом занимался литературной деятельностью: работал над биографией Кавказского Главнокомандующего князя Александра Ивановича Барятинского; историей 80-го Пехотного Кабардинского полка и над книгой воспоминаний «Двадцать пять лет на Кавказе». В течение 1876-1878 годов в «Русском вестнике» печатались отрывки из воспоминаний Арнольда Львовича Зиссермана о долголетней службе на Кавказе. Позже он решил издать «воспоминания» с некоторыми исправлениями и дополнениями – отдельной книгой, разделив ее для удобства на две части, с тем чтобы всем, служившим на Кавказе напомнить давно минувшие дни. Он писал: «Кавказ прежних времен имел свойство так привлекать к себе всех, проведших в нем несколько лет, что привязанность к нему не исчезала и после долгого времени, проведенного в других местах. Таким старым кавказцам дороги всякие о нем воспоминания, и их-то (а число их, рассеянных по всем уголкам нашего обширного отечества, очень значительно) имел я главнейше в виду, составляя мой посильный труд». Книга эта, увидевшая впервые свет в 1879 г., представляет собой яркий образец мемуарной литературы.
В 1889 году, желая уйти на покой в деревню, он приобрел небольшое имение недалеко от сельца Лутовиново Тульской губернии, в 12 километрах от имения Толстого Ясная Поляна. Два писателя встречались и не единожды в Лутовиново и в Ясной Поляне. Они беседовали о Кавказе и кавказцах, об общих знакомых на Кавказе, где Толстой был в 1851-1854 годах. Чаще всего разговор у них заходил о Хаджи-Мурате, которого особенно почитал Арнольд Зиссерман, о Шамиле, о генералах и солдатах. Об особом интересе к творчеству друг друга говорит тот факт, что А.Л. Зиссерман подарил Л.Н. Толстому свою книгу «25 лет на Кавказе» с автографом, а последний, в свою очередь, – полное собрание сочинений. Воспоминания Арнольда Львовича о кавказских походах и в особенности о Хаджи-Мурате были чрезвычайно важны для Толстого. Этой книгой Толстой пользовался как источником при написании «Хаджи Мурата». Примечательно, в личной библиотеке Л.Н. Толстого имеются две части труда А.Л. Зиссермана «Десять лет на Кавказе», опубликованные в журнале «Современник» в 1854 году: октябрьский (N10) и ноябрьский (N11) с двумя загнутыми уголками: по одной в каждом номере (N10 – с. 118; N11 – с. 1). Отдавая должное гениальному писательскому таланту Л. Н. Толстого, А.Л. Зиссерман не разделял его религиозно-философских воззрений. В письме П.И. Бартеневу от 21 марта 1892 года А.Л. Зиссерман пишет: «...Как вам нравится дело «Московских Ведомостей» с гр. Л.Н. Толстым? При всем моем поклонничестве великому таланту моего великого соседа Льва Николаевича, я, однако, решительно становлюсь на сторону «Московских Ведомостей». – Господи, до чего может договориться человек, возгордясь и самовознесясь до роли пророка, основателя новой религии, реформатора всемирного общественного строя и т.п.! Какой славы, какого еще венка, какого больше права на памятник нужно было автору бесподобных произведений – «Войны и мира», «Анны Карениной», «Казаков», «Севастополя» и Кавказских очерков и проч. и проч. ...».
Жизнь Арнольда Львовича оборвалась трагическим образом 4 (16) сентября 1897 года: на него при рубке леса в его имении упало дерево. В последние годы жизни он плохо слышал и не отреагировал на окрик сына. Похоронен в селе Кишкино Тульской обл., внутри церковной ограды. Могила не сохранилась, так же, как и дом Арнольда Львовича в селе Лутовиново. Журнал «Русский Архив» писал: «Труды Зиссермана на боевом и мирном поприщах останутся навсегда памятны русским людям».
Арнольд Львович не был единственным из семьи Зиссерманов, кто посвятил годы жизни службе на Кавказе. Когда Арнольд Львович прочно обосновался на Кавказе, за ним туда последовала вся семья – братья, сестра и даже родители. Отец дослужился до чина статского советника и к концу своей карьеры был старшим ординатором Пятигорского военного госпиталя. Интересовался бальнеологией и опубликовал несколько научных статей на эту тему. Следует особо отметить младшего брата Арнольда Львовича, Карла. Вот, что пишет о нем его племянник Владимир: «...он окончил Киевский университет и долго служил по администрации на Кавказе. Обладал блестящими способностями, которые, в соединение с тактом, трудолюбием и обликом истого джентльмена, быстро выдвинули его по службе». Службу Карл Львович начал в 1859 году, в судебном департаменте главного управления кавказского наместника. Как член Тифлисского распорядительного городского правления, комиссии о мостовых при строительном отделении Тифлисского губернского правления, особой комиссии, образованной для определения границы городской черты Тифлиса и как правитель канцелярии Тифлисского губернатора, Карл Львович внес существенный вклад в благоустройство Тифлиса. Кроме того, он принимал участие в комиссии по устройству Кавказского коннозаводства. Являлся редактором «Сборника статистических материалов по Тифлисской губернии». В 1876 году был назначен ставропольским вице-губернатором, а через шесть лет – губернатором. За время управления губернией Карл Львович принимал все меры по улучшению благосостояния вверенного ему края. В 1887 году его перевели на должность Тифлисского губернатора. Скончался в 1888 году, ему было 49 лет. Сын Карла Львовича, Иван с 1888 года занимал должность обер-офицера для делопроизводства по военной части при Кутаисском военном губернаторе; с 16 декабря 1895 года – столоначальник канцелярии Главного по военным нарядам управления Кавказского края; с 1900 г. – член Кутаисского губернского по крестьянским делам присутствия; на лето 1916 года – генерал майор. Умер в эмиграции в Египте. У Ивана Карловича было несколько детей. Один из них, Петр Иванович Зиссерман – пушкинист, родился в Кутаисской губернии в 1888 году. Остался в СССР. В Петрограде с октября 1926 по июль 1930 года был научным сотрудником Пушкинского Дома. Проходил по «делу Пушкинского Дома». После обыска в квартире был арестован и расстрелян. Несколько его работ опубликовано в сборнике «Пушкин и его современники».
Что касается остальных детей Льва Карловича Зиссермана, то Юлиан был ротмистром Переяславского драгунского полка. Уйдя в отставку, являлся непременным членом Дворянского Земельного банка в Тифлисе. Генрих, после окончания Киевского университета, долгое время служил прокурором Ставропольского окружного суда и, как пишет в своих воспоминаниях младший сын Арнольда Львовича, Владимир, «составил себе известность, главным образом, как остряк-каламбурист». София была замужем за подольским дворянином польского происхождения, Руденко-Сахновским, имела двух сыновей, которые принимали участие в русско-турецкой войне.
Сам Арнольд Львович обзавелся семьей в возрасте тридцати пяти лет. В 1859 году его очаровала 17-летняя воспитанница Смольного института благородных девиц, Анна – дочь Василия Ивановича (Петера Вильгельма) фон Смиттена – начальника финансового департамента управления кавказского наместничества, родом из старинной семьи эстляндских (эстонских) дворян шведского происхождения. Анна Васильевна не осталась равнодушной к ухаживаниям энергичного и умного офицера с боевыми орденами на груди, и они поженились. У них было четыре дочери и три сына. Старшая дочь Елена, к безутешному горю родителей, умерла в возрасте 22 лет в Тифлисе. Вот что пишет о ней в своих воспоминаниях ее младший брат Владимир: «Затрудняюсь достаточно выразительно описать эту замечательную девушку – природный ум, чутье, такт, начитанность, знание языков, изящество повадки, благородство чувств и взглядов, любовь к родителям, сестрам и братьям, наконец, чудесное сопрано, музыкальность – все гармонично сочеталось в незабвенной Леночке». Следующие две дочери – Ольга и София – вышли замуж за двух братьев, остзейских баронов Оскара и Германа Тизенгаузенов. Затем следовал сын Василий – профессиональный пианист и преподаватель музыки. Следующий сын – Павел – был большим оригиналом. Во время русско-японской войны командовал казачьей сотней, участвовал во многих сражениях, получил ряд орденов и наград. Выйдя в отставку, женился и уехал на родину жены в Ярославскую губернию, где выстроил себе невероятный замок в готическом стиле. Замок этот был местной достопримечательностью, но в 1960-ых был разобран «по кирпичику», как пишет одна местная жительница. Остался только роскошный парк. Павел Арнольдович мнил себя чуть ли не каким-то тевтонским рыцарем. Погиб в Киеве в Гражданскую войну. Младший сын – Владимир, окончив юридический факультет Московского университета, служил в Государственном Банке. Выйдя в отставку в 1907 году, постоянно жил в Лутовинове, занимался сельским хозяйством, был земским начальником. Когда разразилась Первая Мировая война, он добровольцем ушел в действующие войска. Революция застала его на турецком фронте, откуда он с группой солдат и офицеров был переброшен на Дальний Восток, где присоединился к белому движению. По окончании Гражданской войны переехал в Харбин, где долгое время служил на Китайской Восточной железной дороге и, после оккупации Маньчжурии Японией, на Южно-Маньчжурской железной дороге. Из детей Владимира стоит особенно отметить его третьего сына – Павла. Вторая мировая застала его в Бельгии. Он был схвачен фашистами и заключен в концентрационный лагерь, откуда ему удалось бежать и присоединиться к группе французских партизан в Савойе. Павел Зиссерман геройски пал в 1942-м году недалеко от деревни Le Petit Bornand, прикрывая отступление своих товарищей. Благодарные французы укрепили на скале памятную доску. Жизнь младшей дочери Арнольда и Анны Зиссерман – Евгении – сложилась нелегко. Она хорошо знала иностранные языки и всю жизнь преподавала их, даже изобрела свой собственный «жизненный метод» преподавания. Но муж ее был слаб здоровьем, и они очень нуждались. Она умерла в 1931 году. Потомки Владимира теперь разбросаны по всему миру. Двое внуков (один из них – соавтор этой статьи) живут в Австралии, один – в США, остальные – в Англии, Франции и Швейцарии. Потомки Евгении – единственные, оставшиеся в России – находятся в Иркутске и Красноярске. Но всему этому поколению дорога память об их замечательном предке.


Константин Зиссерман
Нинель Мелкадзе