Творчество Льва Баяхчева – это огромный и добрый мир, переполненный его чувством восторга перед красотой, которую не каждому дано почувствовать и понять. Так же, как сам художник, мы останавливаемся перед мгновением прекрасного – перед его картинами, в которых этот миг запечатлен навсегда, чтобы, забыв все, окунуться в этот мир красок, цвета, эмоций, вызванных большим мастером. Портреты, обнаженное тело, пейзажи, натюрморты – вечные темы в творчестве Баяхчева имеют индивидуальную трактовку и оригинальный почерк письма.
«Я всю свою жизнь отдал искусству, все время в поисках прекрасного. Как искренне желаю, хочу, чтобы люди чувствовали и понимали красоту, ведь тогда люди станут добрее и будет меньше зла», – писал Баяхчев в 1977 году.
Впервые я увидела Леву Баяхчева в тбилисском Дворце пионеров. Весь Дворец заполняли разные кружки, где дети, проявившие желание заниматься любимым делом, могли записаться в кружок и посещать его в свободное от школьных занятий время. Руководителем кружка рисования был художник Григол Месхи, получивший художественное образование в Москве. Он часто рассказывал о своем учителе, известном русском живописце Константине Коровине. Мы знали Григола Месхи уже пожилым человеком, который полностью посвятил себя преподаванию. Он-то и заложил основы художественной грамоты в каждом ученике. Почти все, кто ходил в кружок рисования в дальнейшем стали профессиональными художниками. Кто-то поступил и окончил институт им. И.Репина в Ленинграде, кто-то в других городах, но в основном ученики Григола Месхи поступали в Тбилисскую академию художеств. В кружке рисовали гипсовые античные головы, античные барельефы, анатомическую фигуру и портреты друг друга или знакомых, позировавших по просьбе учеников. Приносили домашние рисунки, наброски, пейзажи, которые вместе с учителем внимательно обсуждали. Это была настоящая художественная студия. Иногда мы большой группой ходили на зарисовки в Ботанический сад или в Зоопарк, а потом показывали их учителю. Григол Месхи всегда подробно разбирал положительные и отрицательные стороны работ. Ученики были разного возраста, были и десятиклассники и совсем маленькие. Однажды, в нашей уже сплотившейся группе, вдруг появилось новое лицо – старшеклассник. Первое, что бросилось в глаза – это его темно-голубые, скорее синие, как яркое весеннее небо, удивительные глаза. Русые волнистые волосы тогда были коротко подстрижены. Это был Лев Баяхчев. Он показывал свои рисунки. В другой раз он сидел и рисовал, в перерывах  рассказывал о своих поездках, путешествиях, нам казалось, что он наделен незаурядной фантазией, малыши слушали его с восторгом. Он был наделен и абсолютным слухом, обучался игре на фортепиано и лишь к двадцати годам твердо решил стать художником и поступил в Тбилисскую Академию художеств на отделение живописи. Музыка сопровождала его всегда, в мастерской постоянно звучали произведения великих композиторов. Он, свободно читавший партитуры, бывая на концертах, легко мог определить неверную ноту.
Однако именно живопись стала смыслом его жизни. График занятий в академии был насыщен – три часа живопись и два-три часа рисунок каждый день, включая субботу, таков был распорядок занятий. Каждое лето студенты на два месяца отправлялись на практику, после первых  курсов в деревню, а затем (после четвертого и пятого курса) академия посылала в Ленинград для изучения музеев, прежде всего Эрмитажа, Русского музея и других собраний искусства, выдавалось разрешение на создание студентами копий с выдающихся произведений, что нужно было затем представить в Тбилиси для отчета о проведенной практике. Студентов размещали на два месяца в общежитии института им. И.Репина.
Я помню эти практики – белые ночи и бесконечные прогулки по городу-музею.
В Русском музее проходила первая персональная выставка работ Михаила Врубеля, впечатление было неизгладимым. Создатель образа Демона, великолепной живописец, создатель мозаик и витражей в стиле Аrt-nouveau (модерн) Врубель оказывал большое влияние на развитие искусства не только в первые десятилетия ХХ века. Возможно, Баяхчев видел эту выставку, т.к. в его курсовых студенческих работах можно было заметить подобную стилизацию и в портретах проскальзывал образ Забелы-Врубель. Увлеченность Врубелем дала ему значительный толчок в творческих поисках. Изучая технику того или другого мастера, он черпал частицу нового. Наверно, так и должно быть, чтобы затем найти свой стиль, выработать свою оригинальную манеру.
В те годы он много читал, любил поэзию двадцатых годов, знал наизусть массу стихов.  Плавные, тягучие, полные символических образов строки Александра Блока и футуризм Владимира Маяковского, несущий кипучую жизненную силу, оптимизм и веру в светлое будущее. Само собой разумеется, что темой его дипломной работы были эти поэты. Работа представляла собой триптих и называлась «Поэты революции». Вместе с лучшими дипломными работами 1959 года она была показана на выставках во многих городах страны.
Он изобразил поэтов на набережной Невы на фоне серо-свинцового неба с виднеющимся вдали шпилем Адмиралтейства. Блок стоит в слегка изогнутой против ветра изящной позе, а Маяковский противостоит ветру широкой грудью, уверенно и твердо стоя в развевающемся на ветру плаще. Художник создал образы поэтов, глубоко прочувствовал и передал их характер.  
Это живописное полотно могло бы украсить одну из станций ленинградского метрополитена, однако должно было быть перенесено на стену в технике флорентийской мозаики. Жаль только, что такая мысль не пришла в голову руководству города.
Работа экспонировалась на выставке лучших дипломных работ в течение нескольких лет. В настоящее время ее местонахождение неизвестно.
В начале 60-х годов он создал монументальное полотно «Шахтеры», построенное на горизонтальных и вертикальных линиях, стилизованное, с упрощением деталей. Однако он вскоре отошел от этого распространенного в те годы стиля.
Баяхчев с 1964 по 1969 год работал в СХКБ (Институте эстетики). По его эскизам было создано много ковров, гобеленов, мозаик.  Он участвовал также в оформлении ВДНХа в Тбилиси, во многих групповых выставках в Тбилиси, Москве, Ленинграде, его живописные работы хранятся в Музее искусств Грузии, в Государственной картинной галерее, в частных коллекциях в Грузии, России и за рубежом.
В 1974 году успешно прошла его первая персональная выставка в мастерской народного художника Грузии Елены Ахвледиани.
К этому времени Баяхчев был уже сложившимся художником с собственным образным мышлением, манерой письма и глубоким эмоциональным содержанием. Огромная творческая заряженность способствовала созданию произведений реалистических, декоративных, в стиле pop-аrt, абстрактных. Баяхчев считал, что создать хорошую абстрактную картину так же сложно, как и хорошую  реалистическую. Художественно-профессиональный уровень его работ чрезвычайно высок. Он довольно долго обдумывал работу, прежде чем взять в руки кисть, вынашивал, переживал и когда чувствовал, что «чувства и мысли предельно созрели»,  начинал творить.
Он мог свободно заниматься искусством, т.к. житейские хлопоты взяла на себя его супруга Лена.
«Мне не нужен допинг, т.к. я изображаю только то, что мне нравится, что волнует меня, но я не могу обойтись без контакта с коллегами, друзьями», – говорил он.  Встречи происходили то у одного, то у другого художника и, как правило, каждый приносил с собой бутылку вина. Обмен мнениями, обсуждение работ продолжалось долго, иногда до утра, но другой возможности поспорить, доказать истину и не было. Эти собрания охотно посещали представители грузинской интеллигенции – литераторы, физики, музыканты.
Иногда кто-то из них становился объектом для портрета, как, например, физик Юрий Андроников. Этот портрет приковывает к себе внимание, он выполнен в темных, теплых зеленовато-коричневых тонах. Баяхчев тонко и точно передал образ этого человека – опустившегося интеллигента, человека с глубокой грустью и безнадежностью в глазах, с покосившимися плечами, с удивительной отрешенностью в облике.
Надо сказать, что портрет в творчестве Баяхчева занимает особое место. Созданные им портреты передают сущность людей. Он всегда долго изучал человека, прежде чем приступить к работе, он как бы на время работы становился им и тогда возникал образ, внутренний образ изображаемого. Три женских портрета – Дамы в шляпах, в ограниченной цветовой гамме с преобладанием черного, ассоциируются с прекрасной Дамой из «Незнакомки» А.Блока. Здесь особое место занимает портрет англичанки Чунц в черной шляпе с пером. И композиционное размещение на плоскости холста, и эмоциональная насыщенность, и уловленная загадочность облика, и мастерство исполнения позволяют отнести этот портрет к шедеврам портретного искусства. Баяхчев написал большое количество портретов, среди которых есть и, так сказать, парадные – фронтально расположенные, с удлиненными пропорциями, благодаря чему они приобретают изящество, в них появляется возвышенность и, как считал сам художник, они становятся красивее. Вопрос этот спорный, т.к. удлиненные лицо и нос нарушают сходство.
Баяхчев считал, что для художника наряду с профессионализмом большое значение имеет личное отношение к объекту – художник должен очень сильно любить то, что он изображает, и не имеет значения будет это портрет, натюрморт, обнаженное тело или пейзаж. Он долго вглядывался в предполагаемый объект, пока пустоту холста трепетной рукой не заполняли мазки – отражение обуревавшей страсти. Он становился весь внимание, когда в облаке страсти рождалось произведение искусства. И так до следующего вдохновения, когда забываясь, паря в невесомости перед произведением, выходящим из-под его кисти, он испытывал радость, удовлетворение, восторг.
Еще долго нужно будет изучать его творчество, прежде чем понять, что он имел в виду, изображая пышущее жизнью молодое женское тело, отражающееся в стоящем перед ним зеркале в холодном, синеватом лунном свете. Быть может, это мысль, что все уйдет в зазеркалье, в неизведанное.
Синий цвет часто встречается в его картинах. «Я не мыслю мир  бесцветным, – писал он. Цвет – это жизнь. Я по-прежнему влюблен во все оттенки синих и голубых цветов. Из них можно создавать миллион вариаций. Из этих цветов можно создавать живопись. Продолжаю работать в этой гамме, постараюсь достичь максимума». В синих, голубых, сиреневых тонах создавал Баяхчев портреты, композиции. Композиции преобладают декоративные. На плоскости листа он изобразил скульптурные изваяния с пластичными разворотами и пересечениями округлых форм. На некоторых полотнах изображен круговорот всевозможных деталей, многофигурная композиция с русалкой в центре заставляет размышлять о ее содержании. Большие  панно посвящены 9 апреля, Саят-Нова, религиозным темам.
Впечатляющими остаются его декоративные, без оглядки на натуру, натюрморты, хотя Баяхчев писал в то же время и совершенно реалистические, высокохудожественные натюрморты.
Пейзажи – также особая область в творчестве художника. Он всегда писал только Тбилиси, прежде всего старую его часть. Здесь другие соотношения цветов – они яркие, звонкие, оптимистичные, ведь это его родной город, в котором он родился, вырос и прожил всю жизнь. Он писал уличные пейзажи, иногда одну и ту же улицу в разное время года, при разном освещении, в разное время дня, иногда в разных ракурсах. «Огромная творческая заряженность явилась счастливым сплавом качеств, обусловивших рождение редких по проникновенности и колориту пейзажей из серии «Старого Тбилиси», – писал о нем архитектор Гиви Тухарели.
Как правило, Баяхчев отправлялся на этюды в старый город с кем-то из своих друзей. Своей одеждой он стремился показать свою принадлежность к миру искусства, к богеме. «Я не чиновник, чтобы быть в пиджаке, застегнутом на все пуговицы и с галстуком под горло», – часто говорил он. Верхние пуговицы на всегда белоснежной сорочке были расстегнуты, обнажая золотой крест на широкой плоской золотой цепи, чем он шокировал советских блюстителей порядка.
Еще одна сторона его творчества – записи по вопросам теории искусства. Он писал о любимом Ван-Гоге, Модильяни, о новых направлениях в живописи.
«Как природа разлагает трупы на элементы, так старые живописные выводы кубизм распыляет и строит новые по своей системе. Ничто не является разрывом, пришедшим отдельно с другой стороны, но все идет по одной магистрали», – писал Баяхчев.
«Утонченный колорит надо черпать из природы, и это сложно, но его необходимо искать. В природе, окружающей нас, есть много тайн. Одна из этих тайн относится и к колориту...»
«Вот уже в течение стольких лет, когда я подхожу к мольберту и беру в руки кисть, меня невольно охватывает волнение», – писал он в своих «Воспоминаниях».
У него были большие планы, он ставил перед собой уйму живописных задач, которые собирался разрешать в ближайшее время, но злой рок распорядился иначе – подвели глаза, уже не ярко-синие, уже потускневшие, больные.
Где теперь эти глаза? Вспоминается строка из стихотворения его любимого поэта Александра Блока «...и очи синие бездонные цветут на дальнем берегу», на том далеком берегу, к которому в конце жизни причаливает каждый.


Генриетта Юстинская