Река и Лодка
Лодка уже плавала в Реке. В Реке горной, бурной, леденящей и еле выбравшись оттуда, войти во второй раз не решалась; но интерес к получению удовольствия и преодолению страха тянул ее обратно.
– В одну и ту же реку дважды не входят!
А Лодка рискнула и вошла. Она лежала на маленьких, но сильных волнах, бьющихся об острые большие камни, лежащие посреди Реки. Она кайфовала, думая, что счастье вечно и как от него ни отказываться и ни убегать, оно всегда будет с тобой.
Куда могла деться Река? Никуда?!
– Захочу выйду на берег. Захочу буду плавать. Что захочу, то и буду делать. Я Лодка!
Река всегда принимала ее молча и тихо, иногда подкидывая на волнах для легкого, но приятного страха. Лодке нравились эти острые ощущения. Но она боялась привыкнуть к этому и стать зависимой от Реки.
– Я свободна! Когда захочу, тогда и войду в Реку! Я Лодка! Я и решаю, что делать!
Река молчала, но молчание ее было бурным и шумным. Она несла камни и бревна. Она устраивала водовороты и водопады и постепенно их становилось все больше и больше.
– Когда захочу, тогда и войду!
Река ждала. Река ждала и звала.
После долгого отдыха Лодка решила опять зайти в Реку. Но Река была уже очень уставшей. Она устала ждать. Она устала звать. Она уже не следила ни за камнями, ни за бревнами.
А Лодка, гордая и эгоистично-довольная, опять вошла в Реку.
...И запутавшись в хаотично плавающих бревнах, налетела на большой острый камень. Налетела так сильно, что продырявила себе дно.
Было больно, невыносимо больно. Эта боль заполняла ее, как и постепенно заполняющая ее вода. Изнеможденная Лодка стала тонуть.
– Река! Река, что ты делаешь?! За что?! Я так о тебе заботилась и любила. За что?
Река молчала. Ее уже давно никто не слушал и не слышал. Она молчала, тихо думая про себя: «Ты же Лодка! Ты решаешь, что делать! Ты наткнулась на этот острый камень. Раньше ты их обходила, а теперь...»
Лодка боролась за жизнь, с трудом поплыла к берегу и, приблизившись к нему, рыдая навзрыд, упала на землю! Лодка долго лежала в грязи. Она не могла успокоиться.
– За что?!
Ответ на этот вопрос пришел неожиданно. Лодка встрепенулась и, не думая о последствиях, снова вошла в Реку...
– Я хочу быть с тобой!
Река была спокойна, она показала Лодке свой характер, та ее поняла и приняла. Такое случается и это надо ценить.
Река начала собирать листья и мелкие веточки и затыкать ими трещины Лодки. Из смеси грязи, в которой испачкалась Лодка, и листьев с ветками получились прекрасные заплаты. Теперь Лодка могла свободно плавать. И плавала она уже не только тогда, когда хотелось ей...

P.S.
Хочешь, чтобы о тебе заботились – заботься и ты.
Хочешь, чтобы тебя слышали – слушай и ты.
Хочешь, чтобы тебя любили – люби и ты.
А главное, умей понимать и прощать!


время не лечит
– Извините. Здравствуйте... Извините еще раз... Извините, что беспокою... Можно с вами познакомиться... Не надо удивляться. Я сама удивлена... Вы так похожи... Давайте этот день проведем вместе... Нет, нет... Ничего такого! Просто посидим где-нибудь в кафе, например, и я буду смотреть на вас. Просто смотреть... Пожалуйста... Мне это очень надо...
Он стоял молча, не проронив ни слова.
– Я буду молчать. Пожалуйста...
Он молча облокотился на бордюр. Куда-либо идти у него не было сил.
А она не могла замолчать. Эмоции переполняли ее.
– У Вас есть брат близнец? Нет? Господи, Вы так похожи. Так похожи...
Она опустила голову и, немного передохнув, снова заговорила, только уже медленно и тихо.
– Когда мы познакомились, он очень скоро стал для меня Божеством, ... на которого я молилась, ради которого я могла пойти на все. Он был для меня всем и даже больше. Я помню и год, и число, и время. Я помню каждое слово и каждый взгляд, и каждое дыхание. Я помню все чувства, переполнявшие меня. В тот день началась моя новая жизнь. Нет. Точнее в тот день я родилась. Родилась я – такая, какая есть на самом деле, а не та, чью роль я играла всю жизнь. Это были счастливейшие годы моей жизни. Я была на пике счастья. И на этот пик поднял меня он. Он поднимал меня медленно и осторожно, чтобы я не испугалась, не убежала; чтобы мне не было бы трудно и больно; чтобы я не уставала, и чтобы от этого подъема я получила бы только удовольствие. И мы (точнее я) поднялись на пик уставшие и счастливые...
И вдруг мое Божество... Мое Божество, которое я...  оно превратилось в черта... В ЧЕРТА!!! Который дал мне неожиданно пинок и безжалостно сбросил вниз...
Падала я так же медленно, как поднималась. Но теперь ощущение блаженства сменилось на невыносимую боль. Я натыкалась на каждый выступ, на каждую ветку. В меня впивались все колючки, царапали камни. Испачканная в грязи и полностью разбитая я оказалась внизу! Только один вопрос мучал меня (он словно молот беспощадно бил меня по голове): «За что?»
Прошло время, он извинился, и я сделала вид, что верю, что это произошло случайно. Все как будто бы стало на свои места, но молот все бил меня по голове. Бил и бил. Бил не переставая. Да и у Божества появилась тень в форме черта, которая его никогда не покидала.
Я делала все, чтобы вернуть утраченное. Я вертелась как белка. И, наконец, как будто бы все пошло на лад... Но вдруг из-за необдуманных действий, из-за недоговоренности и непонятности все кончилось...
А знаете, что самое страшное, я не проронила ни одной слезинки. Ни одной! «Мне же было хорошо, почему я не плачу?» И первое, что передо мной вставало был черт, сбрасывающий меня вниз... Я ощущала только пустоту...
С тех пор мы не виделись. Прошло очень много лет. И вот я увидела Вас...
Теперь она опустила только глаза.
– Спасибо. Спасибо за воспоминания.
Не поднимая глаз она повернулась и пошла. Потом вдруг резко обернулась и посмотрев ему в глаза, улыбнулась.
–  Прости... – сказал он шепотом, не пытаясь скрыть текущих по лицу слез.


ПЧЕЛКА
Всю жизнь Пчелка делала, что хотели, просили и требовали другие: ее родственники, друзья, члены семьи. Делала то, что ДОЛЖНА была делать, по общепринятому мнению, общества. Она считала, что такова жизнь и это правильно.
Но впоследствии оказалось, что у всех все есть и что все счастливы и лишь одна пчелка несчастна. И никого это не интересовало. Да и почему должно было интересовать? Ведь у них все хорошо, а другие нужны лишь для того, чтобы помогать и прислуживать. Вот, например, Пчелка. А что у нее на душе – какая разница; душа же чужая – пусть болит.
У всех есть дом, работа, много друзей. Есть так или иначе спокойная жизнь, и все могут уже помогать своим детям. А Пчелка...
Что Пчелка?
Пчелка только сейчас начинает новую жизнь. Только сейчас находит свое место в обществе, для которого она уже стара и ей уже трудно его понять. Да и по натуре Пчелка (хотя она и любила детские развлечения и глупости) была создана для семьи: немного работы, уход за членами семьи, воспитание детей и потом внуков – любовь и спокойствие.
Пчелка всю жизнь мечтала жить одна, но это ей не удалось.
– Без тебя умрет!
– Ты должен ухаживать за Пчеломаткой!
– Ты должна работать с рабочими пчелами!
– Ты должна следить за всеми детьми большого семейства!
– Ты должна!..
– Ты должна!..
– Ты должна!..
Кому должна?!
Зачем должна?!
Почему должна?!
НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖНА!!!
Но когда Пчелка это поняла, было поздно. Хотя... Может и нет, но меняться было очень трудно. «Должна» впиталось в ее кровь и освободиться от этого было очень сложно, но она старалась. Очень старалась. По крайней мере, ей так казалось.
– На кого ты стала похожа?
– Злая!
– Никому ничего не делаешь!
А Пчелке кто-нибудь что-нибудь сделал?
Ничего, привыкли. Уже никто и не помнил, что говорили: «Какая ты плохая стала!» Теперь Пчелка стала хоть немного походить на других. Теперь уже она не бегала ко всем подряд и не предлагала свою помощь. Она спокойно воспринимала обыденные проблемы других и за них не решала их. Она перестала ходить к тем, кого она не хотела видеть, и она хоть немного, но начала обращать на себя внимание и заботиться о себе.
Но совсем измениться не удалось. Чтобы совсем измениться, надо все и всех бросить, от всех и всего отказаться.
Пчелка так не могла, да, наверное, и не хотела.
Время шло. Жизнь проходила. Пчелка как всегда была одна...
Не имеет значения – ты живешь для себя или для других. Все равно ты одинок. Пчелка это хорошо понимала и по этому поводу уже не переживала. Она возобновила отношения со старыми и приобрела новых друзей, с которыми чувствовала себя легко. Она старалась не создавать себе неудобства. Старалась жить спокойно – в свое удовольствие. И очень старалась не обращать внимания на чужое мнение.
– Я буду делать... Нет! Я делаю, что хочу, что считаю нужным! Я счастлива и это самое главное! Каждый день Пчелка говорила себе эти слова, смотрясь в свое отражение в утренней росе. И улыбалась.

P.S.
Не бойтесь! Пусть пройдут годы, даже полвека, а может и целый век. Все равно не бойтесь начать все с начала. Не бойтесь быть счастливыми. Жизнь прекрасна! И вы достойны... Вы просто обязаны быть счастливыми!

ВСЕЛЕННАЯ
И неожиданно для самого себя, по зову внутреннего голоса, входишь в мир иной... Медленно, миллиметр за миллиметром, чтобы не пропустить ни единого ощущения. Входишь в мир неизвестный, темный, теплый, влажный. Мир, готовящий чудо. Мир, выполняющий все желания. Входишь в него осторожно, со страхом не нарушить каноническую хаотичность; боясь пропустить что-нибудь важное, даже самое незначительное. Входишь нежно, вслепую прикасаясь ко всему вокруг. А параллельно по всему твоему телу пробегает пьянящая дрожь. А ты продолжаешь двигаться, как будто невидимая сила тянет тебя к небу. А дорога к нему вся устлана не лепестками дорогих черных роз, а лепестками многочисленных разноцветных полевых цветов. Пробираясь вперед, иногда чуточку возвращаясь назад (а вдруг что-то пропустил?!).  Понимая, что цель уже близка, увеличиваешь скорость, но понимая, что можешь все потерять, останавливаешься, но не выдержав летишь вперед...
И каждый раз в конце тебя встречает необыкновенной красоты фейеверк, возвышающийся до небес. Неожиданно большой и пестрый, а главное – обволакивающий все тело и душу одновременно. Освобождающий и дающий возможность ощутить себя частью Великой Вселенной.

P.S.
Кстати, «Вселенная» женского рода.
Женщина ослепляющая, отнимающая реальность, но в то же время дарящая радость, счастье, жизнь.
Женщина – начало и конец.
Женщина – это исполнение всех желаний.

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА
Моя радость, моя маленькая девочка. Все будет хорошо. Не бойся. Я люблю тебя и всегда буду любить.
Я никуда не ушла. Я всегда буду с тобой. Просто сейчас ты будешь видеть меня только в снах или вдруг неожиданно услышишь мой голос.
Еще раз говорю: не бойся. Ты сильная девочка, умная и друзей у тебя много. Ты не одна.
Наверное, ты сейчас плачешь. Ничего, поплачь. Плакать хорошо. Плач успокаивает. Перед сном выпей валерьянку или что-нибудь другое (у бабушки спроси).
Я же со своей стороны всячески постараюсь, чтобы ты чаще чувствовала меня рядом; но ты же понимаешь, что это зависит не от меня. Это воля Бога.
Я очень люблю тебя. И непослушную, и растрепанную, и грязную, и упрямую – я люблю тебя всякую. Безумно люблю.
Доченька, милая, я хочу, чтобы ты всегда была счастлива. Не упрямься и не считай, что сейчас ты не должна смеяться, не должна радоваться, петь, танцевать. Все это глупости! Смейся, пой, танцуй, радуйся, шути. Я же отсюда все вижу и буду радоваться за тебя. А если ты будешь плакать, плакать буду и я.
Не волнуйся, мне хорошо. У меня уже ничего не болит. Единственное, что здесь плохо, это то, что я не могу прикоснуться к тебе, но зато я могу тебя всегда видеть.
Я люблю тебя, и я знаю, что ты обязательно будешь сильной и счастливой.  Главное – бесстрашной и уверенной в себе.
Жизнь сложна. Я думаю, ты это уже поняла. Сколько времени тебе понадобилось, чтобы завоевать достойное место в классе. Так будет и в последующей жизни. Нужно будет постоянно бороться за место «под солнцем». Постоянно надо будет доказывать всем, что ты умная и что ты достойна уважения.
Трудно быть девочкой.
Трудно быть девушкой.
Трудно быть женщиной.
Трудно быть мамой.
Трудно стареть.
Для всего этого надо быть готовой и, если ты твердо будешь стоять на ногах и смотреть на жизнь реально, со всем справишься и все тебе покажется легким. Дай Бог, и приятным.
Живи, моя принцесса. Живи и радуйся. Ты должна быть счастливой! Ты будешь счастливой!!! Только будь внимательна и не пропусти момент.
И главное – ни на кого не надейся. Все делай сама.
Будь счастлива. Я верю в тебя. Люблю безумно. Люблю только тебя.
Твоя Мама.


С ДОБРЫМ УТРОМ!
С добрым утром, Волшебники!
Я точно знаю, что вы существуете. Что вы живете в каждом из нас. У кого-то этот волшебник талантлив, креативен и, главное, активен; а у кого-то лентяй и соня.
Вы, Волшебники, появляетесь в нас с нашим рождением и помогаете жить счастливо.
У жизни, как у медали, две стороны: хочешь смотришь с лицевой стороны, хочешь с обратной.
С обратной стороны моей жизни мне уже за полвека. Седые волосы и много болячек. Я в разводе. Внуков нет. Работы нет. Заначка заканчивается. Никакой перспективы.
А если посмотреть с лицевой стороны:
Я женщина (воспользуюсь словами Карлсона) в расцвете сил.
Я женщина, уже имеющая право и на ошибки, и на глупости.
Я женщина, которая научилась радоваться ничему.
Я женщина, у которой все впереди...
Пусть надо мной будут смеяться, тыкать пальцем, называть стервой; зато я буду творцом своей судьбы. Буду лепить ее только по своему вкусу.
И смотреть на свою жизнь я буду только с лицевой стороны.
К сожалению, мой волшебник проснулся только в 44 года. Но зато хорошо выспался и теперь у него много сил и энергии.
Милые Волшебники, не ленитесь, не спите. Помогите нам быть оптимистами и находить что-то хорошее. Находить надежду на лучшую жизнь.
Еще раз с добрым утром!
С большим уважением,
Женщина, застрявшая в детстве.


МЫСЛИ
Мысли живут в голове. Маленькие они или большие не имеет значения, они все равно там помещаются, да и количество их тоже не имеет значения.
Самое интересное то, что голова твоя, всегда твоя, а вот мысли...
Мысли бывают и твои и чужие; а еще они бывают свободными. Такие мысли витают в голове сами по себе, никого не слушая, никому не подчиняясь. А иногда бывает так, что они путаются в голове и не дают возможности хотя бы на одной сосредоточиться. Эти мысли, точнее обрывки мыслей, перемещаются в голове и ни на секунду не останавливаются. Не останавливаются, так как знают бессмыслицу остановки. Так как знают, что существуют две главные мысли и решения принимать только им двоим.
Одна мысль решила, что все кончено, а другая все хочет. Кто победит в этой холодной войне, разницы нет. Обе победы это проигрыш. Победителя в этой войне нет. Потому и страшно. Очень страшно.

P.S.
Не думай и будешь счастливым.


ЗЕРКАЛО
– Кто это? Как интересно! Ой! Она тоже улыбается мне! Привет! – малышка помахала своему отражению в зеркале.
– Мама! Мама! Она тоже мне помахала! Ой, мама, у нее такое же платьице, как у меня!
– Отойди! – старшая сестра покрутилась перед зеркалом, она готовилась к свиданию.
– Мама, – уже тихо позвала малышка мать. – Мама, у меня две сестры.
Женщина, улыбаясь, подняла дочурку на руки и подошла вместе с ней к зеркалу.
– Ой, две мамы!
Малышка захохотала.
– Бабуля, у меня две мамы!
В комнату вошла пожилая женщина.
– Ой, Бабуля, и тебя тоже две! – Малышка растерялась.
– Ну что с вами, отойдите! Вы же мешаете мне! – проворчала старшая девочка.
Малышка вдруг расплакалась.
– Что с тобой, милая?
– Что случилось?
– Вы все по две, а я одна! Папа будет меня меньше любить, – малышка не могла успокоиться...
Когда молодой мужчина вошел в комнату, его никто не заметил; так как его маленькая дочурка захлебывалась от плача, а мать, жена и старшая дочь хохотали до упаду.
– Что с вами? Успокойтесь! – воскликнул возмущенный мужчина.
Все вздрогнули.
–  Папа! Их две, а я одна! – Еле успокоившаяся малышка вновь заплакала.
Когда отцу семейства, наконец, объяснили в чем проблема, он обнял младшую дочь, посадил старшую рядом, а жену и мать напротив и очень, очень серьезно сказал:
– У меня одна мать, одна жена, одна старшая дочь и одна младшая дочь. И с сегодняшнего дня ваше зеркало я! И я, как ваше зеркало, говорю вам, что вы мои единственные самые прекрасные женщины в мире. Только сейчас бегом все в ванную комнату умываться. Мы идем в ресторан отмечать день моих любимых женщин.
Старшие женщины вышли из комнаты, а отец подвел малышку к зеркалу и шепнул ей на ушко:
– Посмотри. Это я, а это ты. Нас с тобой тоже двое. Только пусть это будет нашим секретом.

P.S. Настоящий секрет заключается в том, что не важно сколько нас отражается и какие мы отражаемся в зеркале; важно, что мы любимы.


ТЕТЯ ДРУГ
Дорогая редакция журнала!
Я долго думала, к кому обратиться и, наконец, выбор пал на вас. Чтобы было понятно, начну с самого начала.
Моя жизнь неожиданно изменилась, появились финансовые проблемы, и я решила подрабатывать уборкой квартир. Как-то мне позвонил молодой парень и попросил убрать квартиру его троюродной тети, скончавшейся полгода тому назад. Все это время квартира была заперта, парень ни разу туда не заходил.
Уборка была нестандартной. Надо было разобрать вещи бывшей хозяйки и оставить только необходимое – для сдачи квартиры. Копаться в вещах совершенно постороннего человека весьма неприятная процедура. Но что поделаешь – «назвался груздем, полезай в кузов».
Квартира оказалась небольшой. Комната метров тридцать, маленькая кухонька и санузел. Убрала я быстро; да и одежду, книги, посуду и прочее разобрать и ненужное отнести в церковь тоже не составило сложности. А вот бумаги... Бумаг, то есть каких-то рукописей оказалось очень много.
– Выкиньте! Явно какая-нибудь дребедень будет. Женские дневники. Сдайте в макулатуру, – сказал племянник.
А я не смогла. Собрав все бумаги в два больших старых чемодана, я забрала их к себе домой. «Человек писал, мучился; хоть прочту, потом выкину», – думала я.
Обычные каждодневные дела не дали возможность сразу сесть за любимое дело, чтение. А потом я и вовсе забыла про эти бумаги.
Но вот наступил Новый Год. Точнее наступал. Начались предновогодние приготовления. И я, наконец-то, решила убрать и свою квартиру. Тут-то я и вспомнила о бумагах тети. Решив, что на их чтение времени уйдет мало, уборку квартиры я начала с их разборки.
Скажу сразу: Новый год я встретила с сигаретой и чашкой кофе в руках, сидящей в халате в кресле, которое стояло в центре разбросанных бумаг и рыдала...
Это были не просто бумаги, не просто дневники и записи одинокой женщины. Это был крик души: души сильной и борющейся с несправедливостью, души защищающей и помогающей слабым.
Бумаги делились на три типа писем:
I тип: письма нуждающихся и страдающих людей, молящих о помощи.
II тип: письма-заявления, требования. Это были копии писем, которые тетя посылала в разные вышестоящие инстанции с просьбой помочь людям.
III тип: письма благодарности. Третий тип писем тетя хранила в особой коробке. Коробка была картонкой из-под туфель, обклеенная розовой бумагой. А чтобы она не открылась и письма случайно не высыпались, тетя коробку перевязала голубой шелковой лентой так, как обычно завязывают подарки. Да, это и был для нее подарок. Она жила этим.
Теперь я поняла, почему у этой женщины не было ничего ценного. Только самое необходимое. Остальное она все раздала.

Дорогая редакция!
Хочу также прислать Вам несколько отрывков из писем тети.
«Почему потушили свет? Мы так играем? Как темно и тихо. А почему все молчат? Все заснули? А со мной кто будет играть? Мне скучно! Кто-нибудь, поиграйте со мной. Где вы? Куда спрятались? Я ничего не вижу. Мама! Мама, здесь очень темно, мне страшно. Мне очень страшно! Мама! Я сплю? Мама! Мама!
Разбуди меня, мама!!!»
– Держись, милая! – Мужчина в белом халате слегка прикоснулся к плечу не по годам постаревшей женщины, которая уже полтора года не отходя сидела у кровати без сознания лежащей трехлетней девочки.
– Держись!
P.S.
Что может врач, даже очень хороший врач, без лекарств...»

«– Не плачь! Не плачь! Дочка слышит тебя! Только тебя и слышит! Ты ее надежда. Ты ее сила. Ты ее солнце. Ты ее – МАМА! – тихо шептал Ангел-хранитель женщине, которая сидела в ногах больного ребенка. – Не плачь! Расскажи ей лучше сказку про добрых людей. А я полечу их искать...
Старый Ангел-хранитель точно знал: добрые люди есть. Просто они об этом еще не знают...»

«В дряхлом старом доме, полном нищеты и проблем, было одно светлое «пятнышко»: смех маленького шаловливого мальчика.
В тот злополучный день не стало и этого.
Приступ эпилепсии мальчика отнял у семьи единственную радость. Уже два года ребенок без сознания. В доме наступила жуткая тишина...
P.S.
Если ребенок шалит – он здоров».

А теперь последнее письмо, адресованное наследнику:
«Милый друг.
Я не знаю, кто будет разбирать мои бумаги и читать это письмо, но я очень надеюсь, что ты по сути своей – ДРУГ.
Я не имею никакого права просить тебя и тем более требовать, чтобы ты продолжил мое дело. Но если это случится, знай, ты самый счастливый человек, так как твоей миссией стало ДОБРО.
Тетя Друг».

Дорогая редакция.
Помогите продолжить дело этого великого человека – тети Друга. Да, я решила стать наследником ее дела. Я, наконец, нашла свое место. Я нашла смысл жизни.
Я – тетя Друг.



Екатерина ХИНЧИГАШВИЛИ

Городок был вроде полустанка. Задние окна райкома смотрели на огороды. Дальше за ними – река, через которую был протянут веревочный мостик. Мальчишки раскачивали его, как качели, и прыгали в воду. На том берегу были только села. А еще дальше – горы. Типичный имеретинский пейзаж.
Напротив райкома находились здание вокзала, железная дорога. Вдоль нее тянулись шоссе и городок.
Территория маленького вокзала прорастала вездесущим сорняком, известным здесь под названием «уджангари». В пору цветения его грязно-фиолетовые колючие цветы издавали ядовито-сладкий запах, а мохнатые черно-зеленые ветки опутывались желтыми нитями.
Однажды у вокзала притормозил литерный поезд «Москва-Тбилиси», который обычно во весь опор проносился мимо. С возгласами: «Какая прелесть!» высыпали на перрон русские пассажиры и в мгновение ока оборвали кусты этого отнюдь не декоративного растения. Начальник станции был доволен. Ему вменялась обязанность выпалывать сорняк. А тут такой сюрприз – остановился московский поезд – и «уджангари» как будто не бывало!
Так вот, в этом городке было популярно фехтование на шпагах.
Подобное стало возможным после того, как сюда в начале 50-х годов приехал С. Он прибыл из Парижа, транзитом через Гулаговский лагерь. Вернулся в края, где до революции его семейство владело имением. Поселился у сестры, белой, как лунь, незамужней женщины. На чудом оставшимся нереквизированным участке имения они обитали в старом барском доме, окруженном фруктовым садом. Жили на пенсию сестры – бывшей учительницы.
С. был настоящим князем, существом по тем временам музейным. Статный мужчина лет пятидесяти, с нафабренными усами, в щегольском кителе, в синих галифе, заправленных в яловые сапоги, разгуливал по улочкам городка. Этот реликт смущал население своей респектабельностью. Он был еще и любезен, а не просто вежлив, что пуще настораживало затюканных войной и режимом горожан. Дети шарахались, когда на улице С. протягивал им какое-нибудь лакомство. Как будто не было доверия пожилому мужчине с ясными голубыми глазами. Такие они у сумасшедших, маньяков или святых.
Однако хорошие манеры не располагают к тому, чтобы третировать их обладателя. К князю привыкли, более того – в несметном количестве объявились родственники. Сказалась давняя страсть имеретинцев к реликвийным фамилиям. В тени векового орехового дерева, во дворе С. и его сестры по поводу нескончаемых визитов накрывались столы. Брату и сестре помогал один зажиточный крестьянин, который жил в окрестной деревне. Он присылал провиант, а его дочка крутилась на кухне. Делал это «по старой памяти» – некогда предок князя облагодетельствовал его родителей.
Не обходилось без скандалов – до обвинений в самозванстве. Со двора, обнесенного обветшалым забором, доносились реплики типа: «Как же, как же! Уж мне ли не помнить, что вы из крестьян и ходили в холопах у моего отца-барина!» Меньше всего сословную спесь выказывал сам хозяин.
Специально привезли из дальней деревни очень пожилую даму, которая приходилась тетушкой князю и его сестре. В наряде княгини старая женщина приехала на арбе, запряженной волами. Княгиня всплакнула, увидев князя, вспомнила его, совсем юного... Эта дама рассудила всех. Но количество родственников и соответственно гостей не перестало увеличиваться.
О прошлом князя знали мало. То, что С. – бывший кавалерист царской армии, вычислил Г. Он – тоже кавалерист, ветеран двух мировых и гражданской войн, скукоженный от многочисленных ран, угрюмый мужчина. У него был холодный жесткий взгляд. Говорили, что на фронте Г. «порубал» немало народу. Князь поприветствовал его, и не без торжественности. В ответ Г. только пробурчал про себя: «Знавал я таких артистов». В гости к С. он не набивался.
Говорили еще, что в молодости С. служил в Петербурге, что вдов и бездетен. О лагере он не рассказывал, так как имел обыкновение говорить только приятное. Но и о парижской жизни тоже не распространялся. Однажды во время застолья С. вспомнил было, что водил дружбу с художниками с Монмартра, но понимания не встретил. В ответ с двусмысленным хихиканьем один из «родственников» спросил, правда, что француженки красивые и доступные. Другой осведомился про Эйфелеву башню, мол, очень высокая? На этом парижская тема себя исчерпала.
Однако моментами, особенно после некоторого количества бокалов, хозяин вдруг переходил на «высокий штиль», говорил слегка «в нос» – с французским акцентом. Появление подобных «дефектов» в речи тревожили его сестру, и она тут же одергивала брата, тянула его за полу кителя. Она знала – почему.
Но хозяин все-таки «выговорился». Случилось такое, когда бдительная сестра удалилась на кухню, и будто бы симптоматичных изменений в речи не наблюдалось. Шел разговор провинциалов о политике. Несколько раз прозвучал непонятный для князя термин «фриц, фрицы». Он осведомился, что это такое, и узнав о ком был разговор, пожал плечами и спокойно, как бы для себя, сказал:
– В Париже я дружил с немецким офицером. Он хорошо играл на рояле, писал стихи, и звали его Фриц.
...Как по команде под разными предлогами один за другим торопливо стали удаляться гости. Когда из кухни вернулась сестра, то застала у стола пребывающего в одиночестве брата. Он сидел сконфуженный. Она ничего не сказала, только посмотрела на «легкомысленного» князя сурово, осуждающе, в духе тех нелегких времен. Потом спросила: «Надеюсь, ты не рассказал свою байку о том, как оказался в Париже?»
«Опала» продолжалась недолго. В одном из местных начальнических кабинетов прогремела фраза: «Оставьте в покое блаженного!» Исходила она от высокого начальника, который, что не могло быть секретом в городке, тоже подвизался в родственники князю.
Но нет худа без добра. С. обособился у себя во дворе. Он вдруг начал проявлять интерес к кустам кизила – обрезал их, тщательно проверял, насколько упруги и идеально прямы ветки. Для этого он приставлял ветку к правому глазу, а левый прищуривал. Потом следовал взмах: вжик-вжик... Иногда С. зычно произносил непонятные слова: «репост», «контр-репост», «пассе», «туше», принимал чудаковатые позы и с кизиловой палкой на перевес делал выпады.
Однажды, взобравшись на яблоню княжеского сада, все это наблюдал мальчик по имени Юза. Озадаченный происходящим, он невольно выдал свое присутствие. С. посмотрел на него снизу-вверх. В руках он держал палку. Мальчик, известный в округе шалун, облазивший не один чужой сад, по своему опыту понял, что взбучки не будет. Но в какой-то момент, спускаясь вниз, замешкался, чуть было не передумал «сдаваться», ибо последовал неожиданный вопрос:
– Молодой человек, вы читали «Трех мушкетеров»?
Юза вообще не читал, и не потому, что был неграмотным. Возникло подозрение, что именно за это его намеревались поколотить кизиловой палкой. Но куда было деваться. Неожиданно необычный хозяин протянул ему вторую палку и крикнул: «Защищайтесь, Рошфор!». Легким прикосновением своей «шпаги» он выбил из руки Юзы его оружие. Мальчик разинул рот от удивления. Князь показал ему глазами на кизиловую палку, мол, подними. Легкое прикосновение – и опять «шпага» выбита из рук. Юза был петушиного нрава. Снова и снова хватался он за «оружие», весь раскраснелся. Потом князь позвал сестру, чтобы та угостила «молодого человека» фруктами.
Через некоторое время среди молодежи городка появились парни по-особенному осанистые и «культурные», как выражались взрослые. В местной библиотечке вырос спрос на тома Александра Дюма. Выяснилось, что, будучи в Париже, князь работал тренером по фехтованию в частной школе. А фехтование освоил в Петербурге, когда учился в военном училище. В определенное время молодые люди собирались у ворот Юзы и степенно шествовали к дому С. тренироваться. Для этого хозяин расчистил площадку под айвовыми деревьями в глубине сада. С. выходил к питомцам всегда тщательно выбритый, в шальварах, которые привез из Парижа.
Приобщая молодежь к искусству фехтования (на кизиловых палках), С. вел с ней «мужские разговоры», поднимал боевой дух местных мушкетеров. Из Тбилиси князь выписал атлас с изображением амуниции фехтовальщиков. Парни приуныли после его просмотра. Зато в беседах возобладала тема: «Жизнь – это борьба!» Говорил подобные фразы С. так, как они произносились в романах Дюма, а не в городке, где-то в Имеретии. В таком стиле велись все разговоры. Мальчишки не все понимали. Одному из них, замеченному в некоем поступке, князь с мягкой укоризной заметил: «Ты ведешь себя как Саванаролла!» Паренек раскраснелся, теряясь в догадках, похвалили его или наоборот. «Надо готовить себя к триумфу, в жизни он всегда один!» – говаривал князь. После этого взор его голубых глаз останавливался, становился отрешенным. Он начинал напоминать человека, уже пережившего свой звездный час. Потом он вздрагивал, ему казалось, что кто-то дергает его за рукав.
С. решительно взялся за дело, за хождение по инстанциям. Они умещались в единственном административном здании городка, и повсюду он обнаруживал родственников. Видимо, поэтому фехтование на шпагах безболезненно было признано официально культивируемым видом спорта в городке. Из Тбилиси приехала «комиссия» – чиновник из спортивного ведомства. Его позабавили кизиловые палки, но удивили выправка и подготовка местных фехтовальщиков. «Парижская школа!» – заметил С.
Гость из столицы посмеялся шутке и с готовностью принял приглашение отобедать у князя. Во время этого визита с лица С. не сходило сосредоточенно-лукавое выражение, с каким, как ему казалось, устраиваются дела. Через некоторое время из Тбилиси прислали два костюма и пару спортивных настоящих шпаг. Чести первым облачиться в наряд фехтовальщика был удостоен Юза – лучший ученик князя.
Скоро команду вызвали на соревнования в Тбилиси.
В тот знойный июльский день в кабинете секретаря райкома телефонный звонок междугородной связи прозвучал по-особенному громко. Он вызвал из полудремотного состояния первое лицо района. «Полная и убедительная победа! – докладывал через трубку С. – Мы произвели сенсацию! Кубок – наш!» Секретарь поздравил команду и лично С. «Мы встретим вас достойно, как победителей!» – заключил он, уже совершенно бодрый. Затем вызвал сонную секретаршу и распорядился «насчет мероприятия».
К вечеру весь городок высыпал на перрон. Из служебного помещения вокзала позаимствовали стол, накрытый красной скатертью, на который поставили громкоговоритель. Нетерпение росло. Оно достигло апогея, когда по вокзалу сообщили, что состав вышел с соседней станции. Это – пять минут ходу. Вот появился и паровоз. Подкатил состав. Вдруг выяснилось, что никто не знает, в каком вагоне находятся «герои». Наиболее рьяные горожане бросились в конец поезда. Потом раздались голоса, что ребята – в первых вагонах. Толпа энтузиастов повернула и ринулась в противоположном направлении. Непосвященные пассажиры насмешливо и опасливо наблюдали из окон вагонов хаотические перемещения возбужденной толпы на обычно малолюдной платформе. Посвященные же (из вагона, которым прибыла команда) предвкушали экзотическое зрелище. По настоянию С. вся команда нарядилась в подаренные федерацией фехтования костюмы. В левой руке у каждого маска, а в правой – шпага. Впереди должен был идти С. с трофеем – посеребренным кубком. Народ в вагоне был простой, и такие действа для него были в диковинку. Пассажиры потирали руки, ухмылялись, но вслух не высказывались. Ведь «ряженые» были «вооружены»...
Но парадного шествия не получилось. Появление на перроне людей в белых обтягивающих костюмах с «боевой» амуницией, идущих строем (один за другим), обескуражило граждан. После заминки на победителей обрушились со всей мощью почитания. Спортсменов зацеловывали, а князя подняли на руки и понесли. Он сиял от восторга и смущенно приговаривал: «Право, не стоит!» Когда подошли к «президиуму», к столу, накрытому красной скатертью, была попытка качать князя. Но ее не поддержали. В городке если и знали о существовании такого ритуала, то к нему не прибегали. Не было поводов. Князь передал кубок секретарю. Тот поднял его над головой и после оглушительного ажиотажного гула и аплодисментов поставил его на стол рядом с громкоговорителем.
Не дожидаясь отхода состава, начали митинг. Поезд не трогался с места, видимо, из-за любопытства машиниста, которое разделяли и пассажиры, глазеющие на происходящее из окон вагонов.
Секретарь заговорил о достижениях виноградарей района, о героях войны, о новых героях и т.д.
Пришла очередь говорить князю. Он взял в руки громкоговоритель, сделал паузу, обвел глазами толпу и начал:
– Нет человека, не испробовавшего триумфа. Он бывает большой и малый, замеченный, оцененный обществом или незамеченный. Но он всегда в единственном числе! После победы наших мушкетеров я начинаю думать, что мой звездный час, может быть, еще впереди...
Первым оценил юмор секретарь, потом уже остальные. Князь продолжил:
– Помню такой же знойный день под Красным Селом, 10 июля, 1914 года. Проходил смотр...
Сестра князя, которая все это время находилась поодаль от «президиума», вдруг пришла в движение, начала энергично проталкиваться к столу. В это время как раз начал спускать пары паровоз отходящего поезда. Сквозь грохот и дым не было слышно, что говорил князь. Глаза его блестели, и он как будто спешил высказать что-то сокровенное. Сестра подоспела и стала рядом. Тут С. сник, замолчал, как если бы пережидал отход состава. Затем что-то промямлил и уступил громкоговоритель другому оратору...
Я был совсем маленьким, когда произошло это событие – сидел на шее своего отца и смотрел на происходящее. К концу 60-х городок вырос до средней величины промышленного центра, с монструозным заводом, который, казалось, пытался затмить своим коричнево-красным дымом небо, а река, протекавшая через город, была иссиня-черная из-за его выбросов. Через нее был перекинут бетонный мост. На другом берегу теснились хрущобы. Для промышленных целей вырубили сад семейства С., разрушили дом, взамен им выделили квартиру в новостройках на первом этаже.
Ко времени моего повзросления С. давно вышел на пенсию. В городе футбол быстро вытеснил по популярности фехтование. Я сам занимался борьбой. Об успехах местных фехтовальщиков только вспоминали.
С. было уже чуть за 80. У него появились проблемы с ногами, и он перестал появляться на улице. Помню, как, проходя мимо его балкона, я старался не смотреть в ту сторону. Там неизменно находился старик. По-прежнему чистый взор его голубых глаз настораживал прохожих, как и пыл, с каким он зазывал людей в гости. Иногда из комнаты появлялась сестра и заводила С. в комнату. Мой приятель, приходящийся внуком тому самому облагодетельствованному крестьянину, помогал старикам с их нехитрым хозяйством. Он рассказывал, что «старичина» совсем плох, бредит, рассказывает всем подряд что-то о царе, даже президента Франции приплетает, а потом переходит на французский.
Князь умер, его хоронили так, как причитается персональному пенсионеру, заслуженному работнику физической культуры и спорта, видному горожанину, родственнику, соседу... Одна, умеющая голосить, родственница, ненавязчиво вплела в плач факт благородного происхождения С.
Народу пришло много. Впереди процессии с портретом усопшего шел Юза. Он заметно обрюзг, ссутулился...
…Лето 1914 года, как обычно, 1-я гвардейская кирасирская дивизия проводила на лагерных сборах под Красным Селом. 10 июля состоялся смотр русской гвардии, на котором присутствовали император Николай II и президент Французской Республики Р. Пуанкаре. Гвардейцы произвели прекрасное впечатление отличной выучкой, слаженностью всех частей и подобранностью состава. Тогда по традиции в кавалергарды зачисляли высоких сероглазых и голубоглазых блондинов.
Молодой офицер князь С. был при полном параде. Его золоченые кираса и каска, серебряные фигурка орла и Андреевская звезда на каске сверкали на июльском солнце. В войсках ощущалось воодушевление.
Далее – или быль или небылица – проезжая вдоль строя кавалергардов, французский гость остановил свой взгляд на юном блистательном красавце в первых рядах. Он что-то шепнул царю. Царь переспросил у сопровождающего их генерала. Тот доложил: «Князь С., Ваше Императорское Величество». Некоторое время спустя князя определили в охрану российского посольства в Париже.



Гурам СВАНИДЗЕ