click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Стоит только поверить, что вы можете – и вы уже на полпути к цели.  Теодор Рузвельт

Признание

Вспоминаю как живого

https://lh3.googleusercontent.com/-aAaWGGJbw80/UicUS4PmdKI/AAAAAAAACic/d2t7OfufpdQ/s125-no/k.jpg

Мы никак не научимся (увы, и не только мы!) ценить наших современников при жизни. Об этом писал еще Акакий Церетели в своих стихах и публицистических статьях. Порой и после кончины мы не воздаем им должное. Три года назад Грузия должна была бы отметить столетие со дня рождения выдающегося ученого, знатока грузинской литературы и ее истории, писателя Акакия Гацерелиа, однако эта дата прошла незамеченной.
Родители писателя, чтившие память Акакия Церетели, нарекли сына его именем, и ребенок с  детства старался быть достойным своего гениального тезки. Акакий был для него самым народным поэтом, королем мелодичных стихотворений, которые так легко в силу своей музыкальности, ложились на музыку. У Гацерелиа есть такая запись: новорожденного в Грузии встречают колыбельной «Иавнана» Церетели и усопшего провожают его же «Тао чемо» (ария из оперы З.Палиашвили «Даиси»).
После рабочего дня, вечерами, он с радостью беседовал с друзьями и близкими, с которыми ощущал духовное родство. С кем только не встречался я в его гостеприимном доме! Здесь бывали многие, многие блестящие представители грузинской интеллигенции. До глубокой ночи не смолкали споры и дискуссии на различные актуальные темы, рождались и обсуждались идеи, и душой всего этого был наш старший друг Акакий Гацерелиа.
Диапазон интересов его был необычайно широк. Он с одинаковым интересом и глубиной писал как о сложнейших вопросах версификации, так и о неповторимых особенностях художественного мастерства мэтров нашей прозы. Его основополагающая монография «Грузинский классический стих (VII-ХVIII вв.)» открыла целую эпоху в грузинском стиховедении. На этой книге воспитывались поколения литераторов, она и сегодня актуальна как учебник.
Навсегда в моей памяти сохранятся вечера, проведенные в беседах с Акакием Гацерелиа в его доме. Помню, с каким восхищением говорил он о теоретических трудах Юрия Тынянова, о его «Проблемах стихотворной речи». В Европе эта книга считалась евангелием стиховедения, сказал мне Акакий Гацерелиа. Образцами высокого мастерства считал исторические романы Тынянова «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин». Он вспоминал встречи с Тыняновым, сожалел, что неизлечимая болезнь рано увела его от нас.
В тридцатые годы Ю.Тынянов приезжал в Тбилиси. Михаил Джавахишвили и Акакий Гацерелиа пригласили его пообедать вместе в летнем ресторане, затаив дыхание, внимали суждениям гостя о подходе к исторической теме. Интересно, что взгляды мастеров прозы в большинстве случаев совпадали.
Особо отметим отношение А.Гацерелиа ко Льву Толстому. Он никого не мог поставить рядом с ним и считал его величайшим художником. Во время ленинградской блокады погибла рукопись главного, самого значительного труда выдающегося исследователя русской литературы об авторе «Войны и мира» Бориса Эйхенбаума. Этот факт Гацерелиа переживал как одно из проявлений ужасов войны и считал невосполнимой потерей для филологической науки.
Идеалом ученого, творца и человека для него был его незабвенный учитель, замученный и расстрелянный в 1937 году несравненный знаток и переводчик античной литературы Григол Филимонович Церетели.
В доме Гацерелиа я познакомился с известным диссидентом, человеком весьма интересного мышления, русским поэтом, переводчиком замечательных эссе Поля Валери и французской поэзии Вадимом Козовым. Это было в 1980 году. Высокопрофессиональные переводы стихов французских поэтов, выполненные Козовым, начиная с поэзии Виктора Гюго и вплоть до Анри Мишо, составили целую антологию (2001). Предисловие к антологии написал очень требовательный и строгий Борис Дубин, который высоко оценил переводы. Вадим Козовой был супругом Ирины Емельяновой, дочери Ольги Ивинской. Они познакомились в ссылке в Мордовии и вскоре после освобождения поженились.
В восьмидесятые годы В.Козовой дважды бывал в Грузии и проводил здесь по месяцу. Он жил у Гацерелиа, и мы с ним очень подружились. Некоторое время спустя с помощью своих влиятельных французских друзей, известных поэтов Рене Шара и Анри Мишо (в это дело вмешался и президент Франции Франсуа Миттеран) Вадим сумел вывезти во Францию на лечение своего старшего, тяжело больного сына. А через четыре года перевез во Францию жену и второго, младшего сына, и семья, воссоединившись, поселилась в Париже.
Гацерелиа не порывал связи с Козовым. Они не только переписывались, но с помощью Вадима Акакий получал нужную ему литературу. Благодаря Козовому дочь Поля Валери послала Гацерелиа очень теплое письмо и книги ее отца (в кабинете Акакия висел его портрет). Гацерелиа отправил ей полное глубокой признательности ответное письмо.
Я тоже переписывался с Вадимом до его переезда во Францию. Восстановить эту переписку мне помогла моя приятельница Татьяна Никольская, видный петербургский филолог и большой друг грузинской литературы.
22 марта 1999 года Вадим написал мне свое последнее письмо. Он не успел вложить его в конверт. Ночью, когда работал над переводом стихотворения Артюра Рембо, с ним случился сердечный приступ, и он скоропостижно скончался. То письмо мне прислала его вдова.
Трудно передать, как тяжела была весть о его смерти для нас, его друзей, находившихся как в Грузии, так и за ее пределами – в России и в других странах. Последовало множество некрологов.
Ирина Емельянова, духовная дочь Бориса Пастернака и глубокий знаток его творчества, подлинный мастер документальной прозы, почтила память супруга изданием нескольких, содержащих интереснейшие материалы, книг из которых я выделю одну «Твой нерасшатанный мир. Стихи, статьи, воспоминания» (2001). В ней частично представлена наша переписка – моя и Гацерелиа – с Вадимом Козовым. Насколько теплыми и прочными были наши взаимоотношения, можно судить по нескольким фрагментам этой переписки.
В 1981 году Акакий Константинович пишет поселившемуся в Париже Козовому: «Дорогой Вадим Маркович! Обнимаю и целую Вас как моего сына! Я и все Ваши тбилисские друзья скучаем по Вас. Скажу больше – Ваше отсутствие порождает ощущение какой-то пустоты.
Большое спасибо за прекрасный подарок. Читаю Бертрана и восхищаюсь. Сегодня получил из Парижа очень, очень мне нужную книгу. Это – «История средневековой христианской литературы» Жильсона. Я понял, что это тоже, тоже Ваш подарок. Вадим Маркович, ради Бога пишите как можно чаще и подробнее. Как Ваш сын? Видели ли французских знакомых или нет? Очень прошу узнать, получила ли мое письмо дочь Поля Валери? Если нет, скажите ей, что я глубоко тронут ее вниманием, а также сообщите, что грузинские переводы статей ее великого отца отдельным изданием выйдут в будущем году и Бачана Брегвадзе немедленно пришлет ей».
Из ответного, полного экспрессии, письма Вадима Козового видно, как дорога ему Грузия и друзья, обретенные здесь. Он пишет и о проблемах своего здоровья, о необходимости визитов к врачам. Интересуется, какие книги прислать Бачане Брегвадзе и мне, просит сообщать сведения о семье Гацерелиа.
«Дорогой Акакий Константинович! Когда читал Ваше письмо, слезы наворачивались у меня от полноты любви и воспоминаний. О Вас, о милых и щедрых грузинских друзьях, о навсегда любимой и незабываемой Грузии, самой, быть может, красивой стране на свете, я говорил здесь многим, в том числе и моим друзьям Мишо, Жюльену Грину, Бланшо, Граку, Беккетту, Шару, Жану Кассу и многим другим, лучшим в этой стране. Скажу Вам просто: иногда, когда вспоминаю Грузию, сердце щемит и рыдаю, как маленький ребенок. В последнее время подумываю о поездке на родину – но при этом обязательно хочу побывать и в Тбилиси. Как это сделать? Очень нелегко получить такое разрешение. К тому же у меня уйма забот и работы, а два месяца назад начались такие неприятности со здоровьем, что надо лечиться и постоянно видеть врачей. Увидим...»
В ответ на мое многословное письмо, в котором я сообщаю Вадиму о различных тбилисских событиях и об обстоятельствах кончины Акакия Гацерелиа (я отправил это письмо через Таню Никольскую, которая ехала в Европу на симпозиум), он присылает мне полное душевной боли послание: «Дорогой Эмзар! Я был счастлив получить твое письмо – мы ведь давно на ты? - счастлив весточке из навсегда любимой Грузии, которой столько пришлось претерпеть. Как хотел бы я, чтобы Грузия процветала.., но для этого нужна и душевная трезвость, и трезвый взгляд на мир. Слишком много грязи – и даже «романтической» грязи – выплеснулось наружу с концом советской власти... Иначе, видимо, и быть не могло. Но главное – Грузия независимая и свободная, хотя и отхватили у нее несколько исконных территорий...
Смерть Акакия была для меня огромным горем. Он ведь стал членом нашей семьи! Его дружба – одно из самых светлых пятен в моей жизни... И через него я подружился с тобой, с  Бачаной, с Гиви...»
17 марта 1997 года я отправил Вадиму письмо, в котором благодарил и за новогоднее поздравление, и за полученные от него книги. К сожалению, письмо пришло тогда, когда Вадима уже не было – после 22 марта.
«Дорогой и любимый Вадим! Получил не только новогоднее послание, но и бандероль с прекрасными книгами. Мне на самом деле трудно подобрать слова благодарности, чтобы хоть приблизительно изложить свои впечатления, насколько эти книги на меня подействовали.
Я целиком разделяю твои размышления о языке: у настоящего писателя всегда один язык (в этом признался даже сам Набоков), и я вполне понимаю тебя, что ты почти ежегодно два-три месяца бываешь в России (буду рад, если на несколько дней посетишь Тбилиси). Часто вспоминаю близкого друга Бориса Пастернака, большого грузинского поэта Георгия Леонидзе (я его хорошо знал), которому было весьма трудно жить за пределами Грузии, и, находясь в какой-нибудь другой республике, через два-три дня он с грустью произносил: «Хочется окунуться в родную атмосферу!»
Твое эссе «Анри Мишо, близкий и далекий» доставило мне огромное удовольствие, во всей полноте раскрылся мир творца редчайшего дара, «пишущего всем телом». Понял, для чего нужны были ему воздействия мескалина, понял и его ненасытную страсть к живописи. Мне тоже дороги главные черты его характера, благороднейшие устремления: «нестяжательство, самоотречение, безымянность, щедрая нищета души...» для меня все ясно, когда пишешь: «Целый том мог бы составить по незабываемым улыбкам Мишо...» Я и мои грузинские друзья от всей души благодарим за то, что ты открыл Анри Мишо мир Пиросмани...»
Как я отмечал выше, Вадим написал мне в ту роковую ночь 22 марта письмо, которое не успел отправить. В нем он сообщал наряду с другими событиями о кончине в Амстердаме своего «лучшего поэтического друга» Николая Ивановича Харджиева. В письме ощущается трагический тон, и смутное предчувствие катастрофы: «Без конца болею, но все-таки не забыл: давно послал тебе книги – и беспокоюсь, получил ли ты их. Ответь, пожалуйста. Как тоскливо сознавать, что расстояния – многие – стали непреодолимыми. Верная память, однако, все одолевает. Я не знаю, сумел ли ты за все годы, когда границы стали открытыми, побывать где-нибудь на западе. Когда-то, с самой ранней молодости, мне казалось, что так и просижу всю жизнь в закрытой, запертой на замок стране. И хотя большевистская власть даже в тюрьме и в лагере не могла меня лишить всего, чем страна моя была дорога и незаменима: воздуха, речи родной, земли с особым весенним запахом или ни на что не похожего кусочка стены – нестерпимое чувство ЗАГОНА (у Лескова одна вещь так называется) меня не покидало. Тем более, что, уж не знаю каким образом, из чего, опять же с самой юности, эта кровная связь возникла, я всегда ощущал себя, подобно Версилову в «Подростке», также и «неотъемлемым» европейцем...
Напиши, Эмзар, как поживаешь и, главное, получил ли книги. Если да, может быть, тебе хотелось бы получить какие-нибудь другие издания, на русском или английском? Не стесняйся, скажи мне.
Крепко тебя обнимаю. Приветы тбилисским друзьям...»
Ирина Емельянова продолжила дружеские отношения с семьей Гацерелиа, со мной, с моей семьей, с другими грузинскими друзьями ее покойного супруга. Она дважды приезжала в Тбилиси, провела здесь очень интересные вечера, посвященные творчеству Вадима Козового, подарила нам книги о его жизни и творчестве.
Здесь же расскажу об одной важной инициативе Акакия Гацерелиа. По его предложению и с его участием часть принадлежащего Ольге Ивинской архива Вадим Козовой в 1980 году продал тбилисскому Музею дружбы народов. Ныне бесценные рукописи Бориса Пастернака хранятся в Музее грузинской литературы им. Георгия Леонидзе. В 1999 году материалы, посвященные этому архиву, Музей издал отдельной книгой (составление и комментарии Светланы Чернявской).
Многое рассказывал мне Акакий Гацерелиа о грузинских символистах. Более всех он был близок с Тицианом Табидзе. Он мне сказал однажды с сожалением: мне не хватило смелости, а то я мог бы как-нибудь отвезти Тициана в Чечню и поручить его моим друзьям чеченцам, и спасти от расстрела. Трудно сказать, конечно, удалось бы ему осуществить этот рискованный план.
Акакий Гацерелиа, подобно Геронтию Кикодзе, был прекрасным знатоком мировой литературы, что проявлялось не только в лекциях, прочитанных им в течение десятилетий. Под его статьями о Стендале, Кнуте Гамсуне, Льве Толстом, Достоевском, Чехове, Андрее Белом, Тынянове, Хемингуэе и других подписался бы не один видный литератор любой страны.
Неоценимый вклад внес А.Гацерелиа в грузинское литературоведение. Его исследования творчества Теймураза I, Сулхан-Саба Орбелиани, Николоза Бараташвили, Ильи Чавчавадзе, Бесики, Григола Орбелиани, Давида Клдиашвили, Галактиона Табидзе и других видных представителей грузинской литературы навсегда останутся образцами научной порядочности и изысканного вкуса. Можно лишь сожалеть, что лучшие его статьи и эссе до сих пор не переведены на русский и европейские языки – это было бы бесспорно интересно.
Акакий Константинович прожил нелегкую жизнь в нелегкую эпоху. В Академии наук его не очень-то жаловали: не избрали академиком, несмотря на то, что он набрал даже больше голосов, чем требовалось.
Двадцать пять лет Гацерелиа посвятил работе над монографией о Блаженном Августине (отдельные главы ее были опубликованы). К сожалению, монография, которая была ценным научным трудом, и сам автор считал ее венцом своей деятельности, исчезла непонятным образом.
В 70-е годы минувшего столетия Акакий Гацерелиа опубликовал в виде отдельных фрагментов весьма интересную работу «Наблюдения и впечатления» - своего рода отражение его богатейшей духовной жизни. Наблюдения и впечатления, я бы сказал – размышления над бессмертными творениями литературы и искусства, ибо этот человек не мог существовать без чтения книг и созерцания прекрасного. Ему было свойственно безудержное стремление проникнуть в сущность человека, и в этом он проявлял редкую проницательность и деликатность. Предметом его постоянного изучения был язык писателя – самое мощное его оружие.
До конца жизни не прекращал записывать свои мысли. В прошлом году издательство «Интеллект» в серии «Записки» выпустило в свет редкостный сборник «Мое Солилоквио» (составители Дуда Гацерелиа и Иосиф Чумбуридзе). Как поясняет сам автор, «Солилоквио» - заглавие одного из сочинений Блаженного Августина, и слово это означает – «Беседа с самим собой в уединении». На протяжении всего этого сборника писатель и вправду беседует сам с собой, и нам предоставляется счастливая возможность услышать мысли мудрого человека, совершенно отличные от других. Думается, эта книга заслуживает отдельного разговора.
Нам, которые близко знали Акакия Гацерелиа, тягостно было видеть, как изменился он, человек огненного темперамента, открытый, всегда готовый к полемике. Его в последние годы одолела апатия, он утратил надежду и интерес к жизни. Его верная супруга и друг Ламара Чичуа сказала однажды, что никто ему уже не в радость, и мы не беспокоили его своими визитами в последние дни его жизни. С душевной болью вспоминаю я морозный декабрьский день 1994 года, когда мы предали прах учителя и друга земле Дидубийского пантеона.
В моей памяти он все тот же: с умными горящими черными глазами, подвижный, энергичный, с тонким чувством юмора, всегда приветливый и элегантный. Он никогда не отпустил бы вас из дому без трапезы, пусть самой легкой, но обязательно украшенной прекрасным вином. Он пил очень немного – только обязательные сакральные тосты, как правило, делился с вами своими впечатлениями от прочитанной редкой книги.
На обложке сборника «Мое Солилоквио» помещена фотография автора. Он уже не молод, но бодр, в белой сорочке с распахнутым воротником, и во взоре его, грустноватом, кажется легкий упрек: кого я любил и на кого тратил душевные силы, уже не помнят меня. И мне хочется возразить ему, сказать, что это не так, дорогой мой человек и наставник, мы, ваши младшие благодарные друзья, никогда вас не забывали и всякий раз, когда собираемся, вспоминаем, и гордимся тем, что в течение долгих лет слушали ваши мудрые речи и, как могли, стояли рядом с вами.

Эмзар КВИТАИШВИЛИ
Перевод Камиллы-Мариам КОРИНТЭЛИ
 
НЕПРОТОРЕННЫМ ПУТЕМ

https://lh5.googleusercontent.com/-vNN7YM0yY8U/UXpuqy4vk-I/AAAAAAAAB5k/nzc_DXU8e2E/s125/n.jpg

Если вы, по современному обычаю, обратитесь к интернету, чтобы собрать сведения об этом человеке, то убедитесь, что их немного. Но это безупречный джентльменский набор, который характеризует несуетного профессионала, классного специалиста и вообще личность.
Доктор архитектуры, кавалер Ордена Чести. А еще – почетный гражданин  Тбилиси. Тот самый случай, когда звание – как говорящее название. И дано точно по адресу. Архитектор, педагог, эксперт, историк градостроительства, специалист по реставрации и реконструкции города, знаток и  популяризатор Тбилиси - это Тамаз Герсамия.
И в конце концов это ему пришла идея создать ставшую сегодня легендарной фотокнигу «Старый Тбилиси» - история города с 1850-х годов по 1917 год. Она увидела свет в 1985 году. Это первый и единственный опыт такой масштабной исторической фотолетописи в Грузии. Опыт пионера. Всех остальных – милости просим по проторенному пути.
Тамаз Герсамия – коренной тбилисец. Всю жизнь живет в центральной части средневекового Тбилиси – Земо Кала. Родители были геологами-полевиками,  начальниками геологических партий. Когда началась война, отец ушел на фронт, остался жив, но был контужен. А мама продолжала работать и в военные годы – для фронта. Нужно было золото, грузинские геологи искали и находили его месторождения в Грузии и  Армении. С детских лет Тамазу часто приходилось бывать с родителями в экспедициях по всей Грузии. Многое запомнилось навсегда. Одно из самых ярких воспоминаний детства – мама. Молодая, красивая, верхом на лошади – в экспедиции в Мингрелии, где тогда искали уголь, ей приходилось каждый день проезжать верхом по 20 километров в горной местности.
- Как вы умудрились не стать геологом? - невольно спрашиваю у Тамаза Георгиевича.
- Сам не знаю. В школе все время думал, что стану именно геологом. Но заинтересовался рисованием. Очень много рисовал. А потом решил стать скульптором, собирался поступать в Академию художеств.
- Родители не расстроились, что не продолжаете династию?
- Напротив, родители были рады, что я увлекаюсь творчеством и поддерживали меня. Но  на отделении скульптуры было всего пять мест. И были такие  «волки», которые поступали  в шестой, в седьмой раз. А я - выпускник школы. Конечно, не поступил. Прямо скажем, надо быть Роденом, чтобы сдать с первого раза.
- Наверное, Роден тоже не поступил бы с первого раза в Академию.
- Скорее всего. Потому что в творчестве важно не как ты начал, а как ты развиваешься. А развиваться начинаешь именно в процессе учебы. Например, был один студент, которого приняли в Академию, потому что у него было просто необыкновенное построение рисунка. А потом он продолжал оставаться на том же уровне, и на втором-третьем курсах его все обогнали. В общем, я не поступил, и чтобы не терять год, последовал совету сдать вступительные экзамены на архитектурный факультет Грузинского политехнического  института, а потом перейти в Академию. Мне казалось, что это временно, но я втянулся.
- Почему?
- Потому что архитектура – это тоже искусство. Кстати, тогда обучение было поставлено иначе, чем сейчас. На первом-втором курсах у нас было художественное образование, мы проходили и скульптуру, и рисование. Например, рисование акварелью, что у меня хорошо получалось. В общем, втянулся.
А вскоре Тамазу пригодились профессиональные родительские уроки, опыт экспедиций. Начиная со студенческих лет он регулярно ездил в археологические  экспедиции. С Отаром Лордкипанидзе, Ниной Бердзенишвили, Вахтангом Джапаридзе в качестве художника и архитектора он участвовал в знаменитых раскопках в Кутаиси, Верхней Имеретии, в течение нескольких кампаний на городище Дманиси.
Дипломная работа Т.Герсамия была посвящена теме реконструкции Старого Тбилиси. Он рассмотрел район в границах улиц Энгельса, Дадиани, Пушкинская, Бараташвили и набережной Куры.
На Всесоюзном конкурсе-смотре дипломных работ выпускников архитектурных вузов его работа «Реконструкция старого города» получила первую премию. В №8 журнала «Архитектура СССР» за 1968 год, представляя лауреатов знаменитый архитектор и педагог профессор Борис Бархин подчеркнул: «В проекте дипломанта Т.Герсамия на основе исследовательской работы делается предложение по приспособлению старых кварталов для современной жизни. С большим вниманием автор подошел к проблеме сохранения и восприятия памятников архитектуры. Новые сооружения отвечают пространственному решению сложившегося города».
- А потом, - продолжает Тамаз Георгиевич, - тройку отличившихся выпускников – меня, Николая Филина из Москвы и Владимира Шмырова из Ленинграда - пригласили в Москву выступить в Доме архитектора - в Белом зале старинного особняка на улице Щусева. Нас снимало телевидение, а по тем временам телевизионный эфир – это было очень значительно. Каждый в течение трех минут должен был представить свой проект. Помню, меня в Тбилиси, учили, как я должен выступить – кафедра приняла, факультет рассмотрел, руководитель такой-то… А в Москве на репетиции редактор мне сказала: «Тамаз, извините, но представьте себе: сидит телезритель перед экраном и слушает вас. А вы начинаете – по велению этого, по решению того. Ну и ну, скажет зритель, а что он сам-то делал? Поэтому сразу говорите о себе». Я так и сделал. И получилось неплохо. А потом к тому же нам прислали гонорар за выступление – 9 рублей 5 копеек. За три минуты! Да ради бога – я был готов выступать сколько угодно! (Смеется).
После института Тамаз Герсамия несколько лет работал в проектном институте. Велось много интересной работы, но очень хотелось продолжить тему реставрации Старого города, заниматься этим практически, делать реальные проекты. С практикой как-то не сложилось… Он решил продолжить тему теоретически и поступил в аспирантуру политехнического института. На этот раз работал над другой частью Старого города – Мтацминда, Сололаки, проспект Руставели. И защитил диссертацию «Некоторые вопросы реконструкции старых кварталов Тбилиси». Кстати, по его личной просьбе предварительную защиту прошел в Ленинграде. Тамошние специалисты работу приняли очень хорошо, а самой интересной посчитали часть по исследованию своеобразия грузинских домов, их архитектуры, плановых решений.
В 1972 году в журнале «Архитектура СССР» Т.Герсамия опубликовал примечательную статью, в которой уже тогда призвал считать архитектурными памятниками те сооружения, которые сегодня, конечно, считаются национальным достоянием, это ни для кого не вопрос, но вот тогда… Тогда это были просто городские здания. А ведь речь шла о Доме писателей Грузии на улице Мачабели, 13. О здании Тбилисского государственного университета. О здании Театра имени Руставели. О сооружениях на верхнем плато фуникулера…  «Это тоже памятники» - называлась статья. Это было 40 (!) лет назад. Герсамия оказался не только провидцем, но и первопроходцем.
Тбилиси как был, так и остается главным предметом его внимания и интереса.  Тамаз Герсамия не похож на одержимого подвижника. Впрочем он таким и не является. Серьезный, вдумчивый человек, рациональный и настойчивый, он в то же время умеет думать не только умом, но и сердцем. Видимо, отсюда – такое постоянство и неравнодушие. А порой – досада на то, как зачастую недальновидно, непрактично относимся мы к нашему архитектурному богатству.
- Я ездил в Прибалтику, изучал, как там занимаются реконструкцией. Там работают поквартально, то есть за единицу городской застройки принимается квартал. И объектами реконструкции тоже. А у нас работают по улицам, по фасадам улиц. Понимаете разницу? Хотя и в самой Прибалтике работают по-разному. Но тут уже речь идет о скорости работы. В Вильнюсе, помню, один археолог недовольно говорил – вот, мол, наши литовцы всегда торопятся, а эстонцы сперва в течение 20 лет изучают объекты, а потом только начинают реконструкцию. И это правда – эстонцы очень долго работают. Но делают это лучше всех. Потому и сохранили свой город.
Т.Герсамия много писал о вопросах реставрации и реконструкции, об историко-архитектурной инвентаризации (грубо говоря, что считать памятником, что нет). А еще – о сочетании архитектуры с рельефом местности. Для Тбилиси этот вопрос имеет особое значение, потому что здесь есть пятый фасад. Его прекрасно видно, когда смотришь, например, с фуникулера. Это крыши. Как уже давно сказано, Тбилиси – это музыка крыш и балконов… Кроме того, есть еще один момент, очень важный не только для специалиста, но и для каждого из нас, горожан. Это виды города.
- В Тбилиси очень тяжело строить, потому что запросто можешь перегородить какой-нибудь красивый вид. Например, двухэтажная застройка, которая в свое время находилась на площади Ленина, сама по себе не имела никакой ценности. Кроме одной: она позволяла видеть Мтацминду и в то же время вписывалась в ансамбль. А после того, как построили семиэтажную гостиницу, вид закрылся, и площадь приняла замкнутый характер. А ведь еще древние римляне понимали, что такое красивый вид. Например, с городской площади в Помпеи открывался вид на Везувий. И они специально сохраняли и показывали этот вид. Это же так ясно… Кстати, в том, как показать вид, особенно сильны японцы. Мы, к сожалению, это потеряли. И заметили только тогда, когда лишились всех этих видов. В середине 1970-х я был на стажировке в Чехословакии, изучал, как у них поставлено дело реставрации, собрал очень большой материал, опубликовал несколько серьезных статей, выступал на научных конференциях. Так вот, я ездил с сотрудниками Института охраны памятников, как они выражались, «искать точки». Оказалось, это значит искать те точки, с  которых открывается самый лучший вид на тот или иной памятник, с тем, чтобы сделать там смотровую площадку. Я уж не говорю о том, какая у них система указателей на дорогах – стрелки разного цвета указывают на разные памятники, и приводится расстояние, которое тебя от них отделяет. Сколько раз я говорил и напоминал о том, что так надо сделать и нам. Ну, представьте себе: специальная смотровая площадка – лучший вид, например, на Джвари. Но это до сих пор так и не сделано.
Вскоре по возвращении из Чехословакии Т.Герсамия начал работать в Институте истории грузинского искусства под руководством академика Вахтанга Беридзе, занимался архитектурными памятниками Телави и Сигнахи. Выделял границы исторических районов, что потом находило юридическое подтверждение в генеральном плане города. Для ясности: в Тбилиси, например, историческая граница проходит по улицам Дадиани, Пушкинской, Бараташвили и так далее.
И вот в эти годы он как раз и придумал проект «Старый Тбилиси». Раз уж не получается реально воплотить то, над чем работаешь всю жизнь, то он решил сделать свою реставрацию Тбилиси по старым фотографиям в виде книги, реставрацию того Тбилиси, каким он был и каким его хотелось бы видеть. Как сказали Тамазу Георгиевичу друзья из журнала «Советское фото», получился не альбом, но и не книга. Скорее всего, «Старый Тбилиси» - это фотокнига, новый жанр в книжном деле. (В №9 за 2006 год  журнала «Русский клуб» читайте материал «Продлить «дух дружества» - подробный рассказ о том, как создавалась книга).
Деятельность (хочется сказать – творчество) Тамаза Герсамия настолько насыщенна и разнообразна, что если рассказать о ней подробно, не забыв ничего, потребуется, пожалуй, весь номер журнала. Посудите сами. Издание фотоальбома о старом Кутаиси. Издание книги о тбилисских подъездах. Работа над воссозданием биографии Дмитрия Ермакова, известного фотографа Тифлиса, чья жизнь и дело были тесно связаны с этим городом, создателя уникальной коллекции фотографий, новатора в фотоделе. Участие в подготовке всеобщей энциклопедии художников, которую издают в Лейпциге (Тамаз Герсамия отвечает за Грузию). Он – член Архитектурного совета при мэрии Тбилиси. Работает в Грузинской энциклопедии. Преподает в Академии художеств… Удивительная мощность! В юности Тамаз Георгиевич серьезно занимался штангой, имел спортивный разряд. Может быть, именно поэтому он не страшится каждый раз брать все больший и больший вес – не сдаваясь, подход за подходом?
А еще он воссоздает судьбы зарубежных архитекторов, работавших в Грузии, оставивших нам свои творения – итальянских, немецких. Готов труд «Русские архитекторы в Грузии» (и мы надеемся, что он в итоге увидит свет). Благодаря Т.Герсамия никогда не канут в Лету имена Джованни Скудиери, Михаила Калашникова, Юрия Непринцева… Тамаз Герсамия извлекает из небытия забытые судьбы, наполняет жизнью имена и фамилии. Это по-настоящему трудно – ведь не сохранилось ничего, никаких документов и данных. И он собирает сведения буквально по крупицам от коллег из разных стран мира.
- Что вами движет в ваших поисках?
- Наверное, чисто человеческий стимул. Представьте – жил человек, думал, делал, создавал… И получается, что о нем забыли. Есть фамилия, и все.
- Значит – чтобы помнили?
- Ну естественно. Должны помнить.

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ

Редакция журнала «Русский клуб» сердечно поздравляет Тамаза Герсамия с юбилеем и желает ему здоровья и благополучия.
 
СЛОВО О УЧИТЕЛЕ

https://lh5.googleusercontent.com/-cnFR2uI-fvg/UTcE60VKe5I/AAAAAAAABx4/45XXQCUkUEQ/s125/n.jpg


Родителей не выбирают, видимо, также и учителей. Принято ценить учителя безотносительно того, какой был он на самом деле.
Мне исключительно повезло. Судьба свела меня с Учителем. Не только профессионалом самого высокого уровня, но учителем жизни, взаимоотношений, норм поведения, простых и в то же время исключительно ценных и важных понятий – порядочности, терпимости, скромности, принципиальности, толерантности, справедливости и многих-многих других непреложных ценностей.
Моим учителем был известный ученый – почвовед, географ, лесовод профессор Сергей Владимирович Зонн. Он прожил большую, трудную и счастливую жизнь. Последнее может показаться диссонансом, если вспомнить события прошедшего ХХ века. Сергей Владимирович обладал особой трудоспособностью и одновременно внутренней собранностью. Именно поэтому он был блестящим организатором, умевшим привлекать людей, давать им четкие задания, способствовать их свободному полету, помогать им в решении научных проблем. Окончив «академию» Зонна, молодые почвоведы становились его коллегами, за успехами их он следил внимательно и заинтересованно. И вот что замечательно: все ученики сохраняли с ним добрые отношения всю жизнь. У него не было, как это бывает, конфликтов с учениками, хотя он был требовательным учителем, справедливым и уважительным по отношению к молодым.
Как научный руководитель проявил себя во многих областях жизни. Он участвовал в выборе мест для таких научных стационаров, как Теллерман, Джаныбек и Деркуль, возглавлял множество экспедиций, организовал лабораторию лесного почвоведения в Институте леса АН, кафедру почвоведения в Университете дружбы народов и др.
Более сорока лет С.Зонн работал в редакции журнала «Почвоведение», который был основан в конце XIX века и был первым академическим журналом России, а затем Советского Союза, был и остается высоко-рейтинговым журналом, переводится и издается на английском языке за рубежом. Сергей Владимирович прочитывал каждый номер перед его выпуском в свет. Даже в последние годы работы заместителем редактора, почти потеряв зрение, с лупой прочитывал все статьи журнала.
С.Зонн объездил почти весь мир, был почти на всех материках (кроме Австралии и Антарктиды), видел все почвы Земли. Во многих странах он был первым почвоведом, увидевшим неизвестный в Советском Союзе мир почв. Грузию он особо любил. Каждый год приезжал, работал с учениками, выступал с докладами, работал в поле, общался с коллегами. Почти каждый год отдыхал в Малтакве, возле Поти.
Богатство впечатлений, умение смотреть и видеть, позволили ученому достичь выдающихся успехов в почвоведении. Он создал теорию почвообразования в лесах, включая формирование структуры почвенного покрова, выделил новые почвы, разработал теорию образования целого ряда почв, выявил особую экологическую значимость почв, доказал своеобразие формирования почвенного покрова в горах.
Вместе с сыном Игорем, известным ученым-мелиоратором и общественным деятелем, одним из первых поднял вопрос об экологических последствиях войн. В книге «Природа и общество Чеченской Республики» рассматривается взаимодействие природы и общества в Чеченской Республике в историческом разрезе, начиная с Кавказской войны 1817-1864 гг. до наших дней. Особое внимание уделено географическим аспектам формирования чеченского этноса и его истории развития. Предлагаемая работа имеет длительную и богатую коренными переломами в жизни общества историю и отражает его взаимосвязи с природой. Сергей Владимирович был не только уроженцем Северного Кавказа, но и воспитанником чеченского общества, т.к. среднее образование и общение с чеченцами начал с 1914 года. Окончив среднюю школу и получил высшее образование во владикавказском Горском сельскохозяйственном институте, он около пятой части своей научной деятельности посвятил Чечне, где последний раз был в 1982 году. Первая работа по природе Чечни относится к 1929 году, а одна из последних – по экологическим последствиям военных действий к 1997-му. В начале 80-х годов С.Зонн взял меня с собой в экспедицию на Северный Кавказ, познакомил со многими местными жителями Я сохраню его особую любовь и уважение к этому замечательному уголку Кавказа, его природе и людям.
В учебнике «Введение в изучение почв субтропиков и тропиков» обобщены обширные исследования автора, в том числе по субтропикам Грузии.
Сергей Владимирович был непревзойденным историком науки. В капитальной работе по истории почвоведения он сумел осветить поучительную, иногда трагичную историю развития почвоведения в России и Советском Союзе.
С.Зонн внес особый вклад в космический этап изучения географии почвенных ресурсов. Трудности, связанные с внедрением этого направления в науку, он справедливо объяснял консерватизмом и, как следствие, недоверием к новым методам исследования, техническими трудностями, возникающими при освоении и применении новых методов и организационных затруднений, наконец, недостатком кадров исполнителей и пропагандистов этих методов.
С.Зонн был автором более 300 статей и 30 книг.
Почти ровесник века Сергей Владимирович прошел с ним от начала до конца, испытав все бури и грозы этого сложного, а иногда страшного периода (1937 год, блокада Ленинграда, разгул «лысенковщины» и многие другие), но сумел остаться самим собой, вынести все удары.
«Я благодарен судьбе,  подарившей мне столь долгую и насыщенную научными исканиями и свершениями жизнь...» Так начиналась статья «Долгий и трудный путь в науке» Сергея Владимировича, опубликованная в 1996 году в журнале «Почвоведение» в связи с его  90-летием.
Никто из почвоведов Советского Союза не может сравниться с ним по количеству подготовленных кандидатов и докторов наук. Сергей Владимирович очень любил своих учеников, и они отвечали ему тем же. Однако он никогда не хвалил в лицо, был требователен и доброжелателен. Любил подтрунивать, однако и сам с улыбкой воспринимал юмор в свой адрес. Примером такого отношения к своим ученикам могут служить письма С.Зонна ко мне.
В 1964 году по рекомендации известного почвоведа Грузии член-корреспондента АН Грузии, профессора Михаила Константиновича Дараселия, Сергей Владимирович принял меня, только что окончившего факультет лесного хозяйства Грузинского сельскохозяйственного института. Это была знаменательная, поистине судьбоносная встреча и начало почти 40-летнего ученичества и сотрудничества. Моя мечта работать с Сергеем Владимировичем Зонном, наконец, осуществилась. За эти годы много всякого было в работе – радостного, поучительного. Сергей Владимирович относился ко мне с большой теплотой, но никогда не хвалил меня. И вот спустя после кончины нашего выдающегося лесовода, основателя горного лесоводства академика Василия Захарьевича Гулисашвили в его архиве было обнаружено датированное 16 февраля 1965 года письмо.
«Дорогой Василий Захарьевич!
Сегодня получил Ваше письмо и спешу Вам ответить, особенно потому, чтобы сообщить свой новый номер телефона в надежде, что Вы по приезде позвоните и зайдете ко мне. Я бы рад был видеть Вас, как и моя жена, вместе с Ольгой Владимировной (супруга Василия Захарьевича – Г.У.).
Книга («Основы биогеоценологии») вышла, как долго мы ее ждали. Внешне оформлена она отлично, ну, а о содержании ее судить не нам, а читателям и критикам. Ваш отзыв о ней, для нас будет ценен, особенно, так как Вы ведущий наш лесовод.
... Радует меня Ваш аспирант грузинский, Гизо. Он, несомненно, талантлив и его следовало бы Вам перетянуть к себе. Он ищет нового и очень работоспособный....
Ваш С.Зонн».

В начале 80-х годов он же пишет Василию Захарьевичу:
«Для меня было полной неожиданностью то, что я увидел на Абхазской ЛОС (Очамчири). Это, несомненно, одно из самых выдающихся Ваших учреждений. Его нужно рекламировать и обязательно включить в показ конгрессу, о чем я бы просил Вас сообщить М.К.  Дараселия.
Весьма интересны опыты и посадки, которые заслуживают самого пристального изучения. Нужно бы было и Гизо заставить развивать там стационарные исследования. Это дело биогеоценологической лаборатории, тем более, что на станции есть один сотрудник, жаждущий работы и руководства. Если Вы не будете возражать, я смогу помочь в руководстве.
О Гизо. Он, несомненно, деятелен, но разбрасывается. Пусть сосредоточит внимание на диссертации («Горно-лесные почвы Грузии»).
В общем, поездка меня немного освежила, за что благодарю и Вас».
Сергей Владимирович был трогательно внимателен к своим друзьям.
«Я очень бы просил тебя в день рождения Михаила Константиновича (ему исполняется 90 лет)  передать ему от меня букет цветов».
В 1973 году цикл моих работ по изучению лесных почв республики был представлен на соискание премии Ленинского комсомола Грузии. Сергей Владимирович воспринял эту новость с определенной долей сарказма, хотя в ходе рассмотрения работ оказал максимальную поддержку.
9 октября 1973 г.
«Сегодня утром открыл газету и узнал новость – потрясающую, что ты претендуешь на премию им. Ленинского комсомола. Время такое, если сам не вырвешь, то другой тебе не даст. Ты – продукт современности.
Далее, к концу дня, узнал, что твои труды в виде цикла статей поступили на отзыв И.П. Герасимову (академик Герасимов был директором Института географии). Поздравляю с очередным успехом, желаю дальнейших удач».
19 октября 1973 г.
«Посылаю тебе копию крайне положительного отзыва И.П. Герасимова, который 19 октября был отправлен от Института географии в ЦК комсомола…»
29 октября 1973 г.
«Получил твое письмо и был очень рад этому.
Посылаю тебе перевод одной маленькой статьи, о которой ты, конечно, ничего не знаешь. Вот найди ее и посмотри. Она может помочь тебе с желто-бурыми почвами. Анализы делай, статью напишем.
Теперь о нашем совместном руководстве по изучению почв. Написано заново 20 стр., подготовил материалы к 30-40 стр. Думаю, что до Нового года обязательно закончу. Есть много новых мыслей.
В общем, все в этом руководстве я пишу заново. Трудно потому, что нет тебя под рукой. Надеюсь, что ты скоро появишься в Москве, хорошо бы и тогда поскорее бы закончили».
20 декабря 1974 г.
«Посылаю тебе все, что необходимо для нашей рукописи.
Работы, в общем, много. Всего нужно добиваться и с большим трудом, а это уже надоедает.
Приехать к вам очень хочу, чтобы хотя бы немного развеяться. О выезде сообщу».
В 1974 году я попросил Сергея Владимировича выступить с совместным докладом на очередном всесоюзном съезде географов.
26 декабря 1974 г.
«... Теперь о твоей просьбе. В принципе я не против, но боюсь, что это вызовет нарекания в Грузии, т.к. я значусь в двух докладах – с Герасимовым и затем по спутниковой географии.
От дел я всех устал непомерно.
Ну, теперь о докладе, написать я не в состоянии. Напиши в свете того, что говорилось в нашей книжке,  и затем покажи, что вертикальную зональность нельзя принимать за единственный путь характеристики почвенного покрова. Покажи, как она меняется в зависимости от пород, геоморфологии и растительности, что растительность не всегда отражает почвы.
Дерзай! И пришли, я посмотрю и подправлю...»
Доклад был написан и включен в повестку дня пленарного заседания на открытии съезда. Совместный доклад, зачитанный мною, вызвал большой интерес среди участников.
28 марта 1976 г.
«Письмами не балуешь и пишешь очень скудно.
Я уже решил, что с учебником дела не выйдут, но ты что-то опять «подливаешь масла в огонь». А как рукопись по биогеоценозам? Ты же ее собирался прислать?..»
В сентябре 1976 года скоропостижно скончалась супруга Сергея Владимировича – Валентина Келлерман – милый и мудрый человек, душа и оплот семьи, замечательный  друг и соратник. Валентина Владимировна была известным ученым в области химии почв. Сергей Владимирович тяжело переживал неожиданную кончину своей супруги.
6 февраля 1977 г.
«Дома пока все по-старому. Приближается весна, дача – где теперь придется быть одному с воспоминаниями о прошлом. До сих пор получаю самые сердечные воспоминания-соболезнования о жене...»
7 мая 1977 г.
«... Я с каждым днем все больше и больше ощущаю тот надлом, ту перемену, которая произошла неожиданно. Первые дни были как-то менее ощутимы из-за неверия в происшедшее, а теперь все это все больше и больше наступает. Давит невосполнимое одиночество и никчемность жизни...»
13 июня 1978 г.
«Здравствуй Гизо!
Получил твое письмо, а ранее информацию от некоторых лиц, которые побывали на твоем совещании. В общем, твое совещание – это прелюдия к защите и соответствующая обработка нужных лиц. Что ж, это современно. Желаю удачи.
Сейчас еду в Элисту, на совещание по космосу от Президиума АН. Вероятно дня на три, а затем засяду в одиночестве на месяц на даче».
В 1978 году я закончил работу над докторской диссертацией.
«Ты меня прямо терроризируешь! Все тебе нужно быстрее и быстрее, а я ведь не имею той работоспособности, какая была. Кроме того, у меня наступила какая-то депрессия, вероятно, обусловленная погодой. Холод, дожди заливают на даче.
Я все же перелистал твой опус. Замечания есть – карандашом на отдельных страницах».  
16 апреля 1979 г.
«Ты хочешь добиться невозможного. А оно заключается в том, что ты хочешь, чтобы не было «неприятелей», а этого добиться нельзя – это несбыточная мечта. Поэтому ты всегда должен помнить, что у ярких людей всегда больше недругов, чем друзей. Это всегда было, есть и будет, а особенно у тебя,  т.к. ты связан как-то со мной. Неужели ты думаешь, что ты всех перетянешь на свою сторону.
Должен быть риск, а если нет, то и может ничего не выйти. В общем, тебе нужно как можно скорее сделать то, что ты сможешь. Ты не можешь «выжимать» из себя бесконечно и можешь скорее ухудшать, чем улучшать работу. Ты хочешь всем быть хорошим и правоверным, а это может привести к потере «своего» вклада.
Вот таков мой совет...»
В 1980 году я защитил на заседании специализированного совета факультета почвоведения Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова докторскую диссертацию. В феврале 1981 года ВАК утвердила меня в ученой степени доктора биологических наук.
19 февраля 1981 года
«Поздравляю тебя – ты добился своего, получил высокое звание, но оправдать его еще тяжелее, чем получить. Я имею в виду оправдание высокими и интересными, и важными исследованиями. Все это тебе нужно знать.
Конечно, ты доктор и пожинать лавры легче, чем создавать новое и двигать вперед нашу науку. Однако нужно ли такое движение, в наше время остается неясным. Но все же двигаться вперед надо, иначе мы совсем будет опаздывать во всем».
С.Зонн внес большой вклад в подготовку научных кадров в Грузии. Под его руководством было подготовлено три доктора и 10 кандидатов наук. Он часто приезжал в Грузию. Его здесь очень любили. Он это чувствовал и отвечал тем же.
В связи с 90-летием ученого поздравительное письмо ему направил Президент Грузии Эдуард Амвросьевич Шеварднадзе.
«Уважаемый Сергей Владимирович,
Примите мои поздравления в связи с 90-летием со дня рождения и 65-летним юбилеем плодотворной научной, педагогической и общественной деятельности.
Научная общественность Грузии высоко ценит Ваше сотрудничество с грузинскими учеными и личный большой вклад в подготовку национальных кадров.
С признательностью Э.Шеварднадзе.
08.04.1996 г.»
Через несколько дней получаю письмо от Сергея Владимировича.
23 апреля 1996 г.
«Твое письмо и поздравление Шеварднадзе я получил. Большое спасибо...»
Особое отношение к Грузии, нашим соотечественникам во многом было обусловлено тем, что с Сергеем Владимировичем общались весьма интересные личности. И не только из мира науки, как академики В.Гулисашвили и М.Дараселия.
В этом аспекте мне хочется сказать несколько слов об обыкновенных и в то же время необыкновенных жителях нашего города – Арсене Бабаяне и его супруге Сиран Тер-Петросян. В конце 60-х годов их дочь обаятельная Иветта стала невесткой семьи Сергея Владимировича. Иветта была единственной дочерью и смириться с тем, что она выходит замуж далеко от родного дома было не так просто.
Сын Сергея Владимировича, Игорь Сергеевич, и Иветта познакомились в Алжире.
Мне об этом стало известно задолго до их венчания.
Как то вечером,  за ужином дочь Сергея Владимировича и Валентины Владимировны, Марина говорит:
- Мы сегодня получили открытку из Алжира.
- Давай, давай. Что там пишут?
«Дорогие мои, в настоящее время наша экспедиция работает в пустыне Сахара. Здесь очень интересно, но крайне жарко. Поэтому работаем рано утром с 6 до 10 часов и вечером, после 7 часов. В радиусе около 150 километров никого нет. Наша группа малочисленная. Нас всего трое. Я, водитель, он же наш проводник, и переводчица, специалист французского языка. Кстати, она из Тбилиси и знает Гизо».
Речь шла об Иветте. Все повернулись ко мне.
- Что я могу сказать? В знойной Сахаре, где в радиусе 150 километров никого нет, и где работают рано утром и поздно вечером, среди трех человек – двое знают меня. А вы представляете, что творится в крупных европейских городах.
Все дружно расхохотались.
О родителях Иветты мне хочется многое рассказать, но приведу только один пример.
- Гизо, ты собираешься в Москву. Мне хотелось бы с тобой отправить семье Зоннов несколько бутылок коньяка. Ты сможешь взять?
- Что за вопрос? Дорогой дядя Арсен, давайте бутылки.
- Не сейчас. Только через пару дней.
Ответ меня несколько удивил, но через несколько дней я все понял.
Дядя Арсен специально съездил в Ереван и привез оттуда несколько бутылок отменного армянского коньяка.
Дядя Арсен и тетя Сиран жили недалеко от моего дома. Прошло очень много лет. Но сейчас проходя или проезжая мимо дома 21 на проспекте Важа Пшавела, я всегда с особой теплотой и благодарностью вспоминаю этих замечательных тбилисцев.
Сергей Владимирович был весьма интересный мужчина, прекрасный рассказчик и всегда подтянутый и элегантный, являл собой пример глубоко порядочного человека во всех ситуациях в жизни, как и в науке.
В двух последних грузинских учебниках по почвоведению для студентов, которые вышли при моем авторстве с коллегами, даны рисунки и биографии нескольких самых выдающихся почвоведов. Среди них и Сергей Владимирович.
Он ушел из жизни 22 июня 2002 года на 97-м году жизни. Воспитатель целой армии ученых. Сергей Владимирович был и остается моим Учителем. Самым дорогим и любимым.

Гизо  УРУШАДЗЕ
 
РЯДОМ С ДОКТОРОМ ЦОПЕ

https://lh4.googleusercontent.com/-YP2Ey7F3Vak/URoow39emHI/AAAAAAAABuk/y2CpiHUzMq8/s125/j.jpg

Необыкновенный 1956 год. Год открытий и потрясений, трагедий и триумфов. Год,  когда многое случилось впервые и вошло в историю навсегда.
На XX съезде КПСС Никита Хрущев выступил с докладом о разоблачении культа личности Сталина. В Венгрии поднялось восстание против правящего режима, подавленное советскими войсками. В итальянских Альпах, в городке Кортина д’Ампеццо прошли VII зимние Олимпийские игры, на которых впервые и с огромным успехом выступила сборная Советского Союза. В Париже состоялся первый финал Кубка европейских чемпионов по футболу, в котором победу одержал «Реал Мадрид». В швейцарском городе Лугано прошел первый конкурс песни «Евровидение». Джон Леннон в Ливерпуле собрал свой первый музыкальный коллектив, который дал впоследствии начало «Битлз». В СССР вышло Постановление Совета Министров «Об отмене платы за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях». В Тбилиси части советской армии расстреляли мирную манифестацию...
Но в том же Тбилиси произошло еще одно событие, на этот раз – со счастливым продолжением.
Выпускница Театрального института, красавица с уродливым носом, так и не дождалась ни одной роли. Казалось, жизнь кончена. Со слезами на глазах она умоляла молодого отоларинголога сделать ей пластическую операцию. Ринопластику в СССР, конечно, делали, но только в случае травм. Эстетическая необходимость не считалась причиной для проведения операции. И что делать врачу? Но девушка была так несчастна и так настойчива, что он решился.  Была-не была, хуже не будет. Небольшая операция – 35 минут под местным наркозом. Но хирург применил новый, никем неиспробованный метод – эндоназальный. В этом случае все манипуляции проводятся внутри, без наружных разрезов, а значит – без видимых швов и рубцов. Такая операция была произведена в принципе впервые, стала революционной и задала новую высоту в медицине. Хирурга-новатора звали Вахтанг Хуцидзе. Приятели еще в школе придумали ему прозвище, под которым он и стал знаменит. Цопе. В Грузии, да и не только в ней, это имя не нуждается ни в пояснениях, ни в рекомендациях.
«Нос – важнейшая деталь, определяющая внешнюю красоту человека», - говорил доктор Цопе. И хотя за годы практики он провел тысячи сложнейших операций по исправлению серьезных врожденных дефектов, по восстановлению облика людей, попавших в аварии и  катастрофы, для мировой медицины он, прежде всего, - основатель грузинской  школы пластической хирургии. За годы работы им было проведено около 50 тысяч операций по ринопластике. 
22 января – 40 дней, как не стало заслуженного врача Грузии, почетного гражданина Тбилиси, кавалера Ордена Чести Вахтанга Галактионовича Хуцидзе, человека, который при жизни вошел в легенду.
Мы вспоминаем великого хирурга с его супругой, доктором биологии Нуну Харебава.

- Я нахожусь в каком-то нереальном состоянии. Мне все еще кажется, что Вахтанг где-то здесь…
- Расскажите о нем.
- Он родился в 1923 году в Цагери. Я так надеялась, что в этом году мы справим его юбилей. Отец Вахтанга был фармацевтом, до преклонных лет заведовал аптекой на Вере. Мама была домохозяйкой, очень красивая женщина, ездила верхом, в дамском седле. Семья переехала в Тбилиси, где Вахтанг и закончил школу. Его одноклассниками, кстати, были Эроси Манджгаладзе, Медея Яшвили… Со школьных лет он рисовал, мечтал стать художником, скульптором. Много его картин сохранилось, хотя он раздаривал их направо и налево. Писал замечательные пейзажи, натюрморты, но в основном – портреты. Я тут разбирала бумаги и обнаружила, что у него уйма автопортретов. Очень удивилась, не ожидала, ведь он совершенно не самовлюбленный человек. Может быть, ему так сподручнее было – сядет, смотрит в зеркало и рисует. И никаких моделей не надо (улыбается).
- По-моему, это говорит о склонности к самоанализу. Он был самоед?
- Нет, нет. Знаете, он был очень жизнерадостный человек. Даже если случались неприятности, тут же о них забывал. Не умел переживать долго. Легко справлялся с проблемами, они никогда не сказывались на семье – никакого плохого настроения, никакого раздражения.
- Какой счастливый характер!
- Очень. Помню, как замечательно его охарактеризовали двоюродные сестры-лечхумки – гулбалиша кациа. Я тогда первый раз услышала это выражение. Даже не знаю, как его точно перевести.
- Наверное, мягкосердечный человек. (Дословно – «человек с сердцем-подушкой» - Н.З.).
- Пожалуй… В 1941 году Вахтанг окончил школу, собирался поступать в Академию художеств. Но началась война. Какая уж тут живопись… Врачи были очень нужны, и он поступил в медицинский институт. А младший брат пошел на фронт, был связистом. Погиб на территории Румынии… Вахтанг, будучи студентом, играл в Театре Марджанишвили. В массовках, конечно. Кроме того, он гримировал артистов, у него получалось прекрасно. Как-то раз ему дали роль с репликой, он вышел на сцену, увидел черный зал, забыл все слова и убежал за кулисы. С трудом его вернули на сцену, он выговорил свою реплику, и на этом его карьера артиста кончилась. Он закончил институт, начал работать в первой городской больнице. Его первым наставником стал профессор Георгий Нацвлишвили, заведующий отделением отоларингологии. Вначале Вахтанг прославился как ларинголог. Он виртуозно резал гланды, по 20 операций в день делал. А потом – ни у кого не учась, нигде не наблюдая – создал свой авторский метод ринопластики. Вахтанг был очень рисковым человеком в профессии, никогда не останавливался ни перед какими трудностями. Его ничего не пугало. Это удивительно, ведь в жизни он, в общем-то, не такой уж был смелый и отчаянный человек.
- Как вы познакомились?
- Я сделала у него операцию по удалению гланд.  Всегда говорю, что он меня загипнотизировал своим медицинским зеркальцем. В 1964 году мы поженились.
- Вы шли оперироваться именно к нему?
- Конечно. Он тогда уже был очень знаменит.
- Под именем Цопе?
- Его так прозвали еще в школе. В младших классах он был выше всех. А потом перестал расти. А прозвище осталось.
- Для непосвященных объясним, что «цопе» - это и длинношеий голубь, и верзила.
- У Вахтанга был приятель Пучура, то есть «крошка». Он был, как шкаф. Вообразите, как их представляли незнакомым людям: огромный человек по прозвищу Крошка и невысокий – Верзила… Вообще, ни одно мгновение жизни у Вахтанга не обходилось без юмора. Он был потрясающий рассказчик, большой шутник. Даже в последний год жизни, когда он уже  неважно себя чувствовал, не терял чувство юмора. И даже пошел на свадьбу внучки 2 октября, и остались очень забавные фотографии.
- Ваш брак всегда был счастливый?
- Всегда. Особенно первые 15 лет. Я даже удивлялась – из-за чего вообще супруги могут ссориться? Но после 15 лет совместной жизни я поняла, что Вахтанг совершенно непрактичный человек. И мы как сидим в четырех стенах, так в них и останемся на всю жизнь. Он абсолютно не задумывался о бытовых вопросах. И я просто заставила его купить домик в Цхнети. Мы переехали сюда в 1990-е годы, потому что здесь не отключали электричество – в Цхнети жило много беженцев. Прожив здесь год, не могли себе представить, что можно жить в Тбилиси. А для меня особенно важно, что есть двор и сад. Мое детство, очень хорошее, счастливое, прошло в Анасеули, в Озургети. И мои воспоминания – это прежде всего огромные красивые сады. Вахтанг, конечно, тоже наслаждался, но к этому не стремился.
- Он был непрактичен во всем?
- Во всем! Совершенно. И в 90-е годы мы остались без ничего. Оказывается, у всех были какие-то запасы, а у нас – пусто. У Вахтанга все время одалживали деньги, он легко давал в долг, очень просто расставался с деньгами. И почти никто долги не возвращал. Или, например, нас приглашают в ресторан, на день рождения какого-нибудь друга. Потом оказывается, что все оплачивает Вахтанг. А ведь сколько пациентов приезжало к нему! Он в день делал по 5-7 носов. Конечно, это было тяжело. Но он не умел отказывать.
- И из этих семи носов в день, наверное, только один был платный?
- Ну да, ведь все были знакомые, друзья, друзья друзей, знакомые знакомых и так далее. Знаете, я как-то обратила внимание, как выглядят жены его друзей… Для Вахтанга не было разницы – стекло или бриллиант. «Стекло тоже блестит», - говорил он. И для меня это тоже не было важно. У меня есть образец – моя бабушка, Любовь Яковлева-Чхаидзе. Она была смолянка – окончила Смольный институт. Потом в Ялте, где жила семья Яковлевых, познакомилась с Ираклием Чхаидзе, выпускником Императорского Никитского училища садоводства и виноделия, стала его женой. В 1921 году в Ялту вошли красные и потопили ее в крови – было  беспощадно уничтожено более сорока тысяч офицеров вместе с семьями, родственниками, всеми, кто имел какую-то связь с белогвардейцами… Брат бабушки Сергей, офицер армии Врангеля, уехал из Ялты на последнем пароходе. Он умолял сестру ехать вместе, она отказалась. И они с моим дедом бежали в Бахви, в Гурию, жили в маленьком деревянном домике, так называемом «кухна-сахли», и она, как декабристка, никогда не роптала. Бабушка неоднократно писала на имя Сталина, надеясь вернуть брата. И он получил разрешение на возвращение, но так им и не воспользовался – не захотел ехать в Грузию через красную Москву. Бабушка с ним так и не увиделась, а мы с Вахтангом ездили к нему в Монте-Карло. В 2002 году в Свободном театре мы провели спектакль-презентацию книги стихотворений Любови Яковлевой-Чхаидзе «Судьба». Я часто думала: если моя бабушка, после того образа жизни, который она вела в Петербурге и Ялте до революции,  смогла смириться, то что уж говорить обо мне…
- А что было самым важным для Вахтанга Галактионовича?
- Друзья и работа. Дружба для него была даже выше семьи. Для друзей он был готов на все – пойти куда угодно, стучать в любые двери, просить о чем угодно, о самом невероятном. А для меня, для детей – нет. Ему это было неудобно. Он мне говорил – ну как я могу кого-то беспокоить, просить за себя? Нельзя. Никогда.
- Ой, я бы обиделась…
- Я тоже обижалась.
- И что?
- И ничего. Его изменить было нельзя. Крайне редко, если я уж очень наседала, он куда-то шел – но с трудом, еле волоча ноги. А для друзей – летел. Он не мог без друзей и не мог не делать носы. Представьте, приезжаем в Кобулети. 1990-е годы. Все несчастные, все бедные. Девушкам замуж хочется, а у них носы плохие. И они приходят к Вахтангу. «Доктор, спаси, помоги» - «Ну, приезжай в Тбилиси» - «Не могу, денег нет». Что делать? Сажал тут же в комнате, раз-раз и готово. Понимаете, он просто не мог отказывать. А потом красавицы приносили ачму и пахлаву. Больше им нечем было отблагодарить. И в Кобулети это у нас было вечное угощение.
- А какой он был отец?
- Вы знаете, у меня такое ощущение, что мы все время куда-то мчались. Всегда он нас возил по Грузии и обязательно – новыми дорогами.
- Это очень символично – привычка ехать незнакомыми путями.
- Помню, мы часто ездили в Бакуриани вместе с Костей Мадичем и его семьей. Слышали о таком?
- Ну, конечно.
- У Вахтанга тогда была старая «Волга» ГАЗ-21. Лучшей машины я себе не представляю. Две семьи с детьми и со всеми вещами помещались в эту машину. И Вахтанг все время говорил детям – не называйте меня Цопе.
- Почему?
- Чтоб не услышали, не налетели. Знаете, с ним вообще невозможно было пройти по улице или пойти в кино – кто-то обнимает, кто-то благодарит, кто-то кланяется до земли… Это было что-то невероятное. Приехали мы, например, отдохнуть в Бакуриани. Так из 11 дней он провел с нами всего один. В первый же день его схватили и куда-то потащили.
- Работать?
- Да нет! В гости! То в Ликани к Ираклию Абашидзе, то еще куда… Я всегда говорила, как другим людям просто справлять свои дни рождения – приходят 15 человек, 20… А у нас – 50, 100. И все равно мест всегда не хватало.
- В фильме о докторе Цопе «Сделайте меня красивой» собраны любопытные высказывания. Ираклий Габашвили, художник: «Я категорически против этих операций. Под любой внешностью есть огромное сердце. Изменив внешность, перестану ли я страдать?» Зураб Нижарадзе, художник: «Все будут на одно лицо». Мзия Гомелаури, психолог: «Человек должен быть собой, таким, какой он есть». И потом, простите, но иногда доктора Цопе упрекали в том, что он делает похожие носы.
- Ну что вы! Он одинаковые носы никогда не делал. Тот, кто так говорил, кривил душой. Или искренне заблуждался. В Париже был хирург Обри – вот он был известен тем, что делал совершенно одинаковые носы. А Вахтанг был скульптор, художник. Корректируя нос, он иногда изменял и подбородок, чтобы лицо было более гармоничным. Часто приводил пример творческого отношения к делу: в Мексике он присутствовал на операции носа, которую проводил хирург, получивший медицинское образование в Америке. Врач остался доволен, но в целом ему не понравилось лицо пациента после операции. За несколько минут он с помощью силикона немного выдвинул вперед подбородок, и лицо преобразилось. И Вахтанг подходил к каждой операции как к творческому акту, к каждому носу – как к произведению искусства. К нему, кстати, очень часто приходили с фотографиями артистов – и мужчины, и женщины.
- В каком смысле?
- В прямом. Просили, чтобы он сделал именно такой нос.
- И какие снимки приносили чаще всего?
- Раньше – Роберта Тейлора. Потом – Алена Делона. А женщины просили нос, как у Элизабет Тейлор или Джины Лоллобриджиды.
- Получалось?
- В том-то и дело, что это невозможно. Ведь нос должен подходить к лицу. Вахтанг говорил про своих пациентов – они становятся не просто красивыми, а счастливыми и свободными. И этим все сказано.
- Доктор Цопе говорил, что после операции пациенты никогда с ним не здороваются. Это правда?
- Правда. Сейчас никто не скрывает, что сделал пластическую операцию, наоборот, афишируют. А раньше это было не принято. Бывало, идем в кино, я вижу – стоит пациент Вахтанга,  у меня-то глаз наметанный. И отворачивается. Скольким известным людям он сделал операции! Но я, конечно, об этом молчу. Многие просили не говорить, приходили на операцию тайком, в выходные дни…
- А вы могли бы назвать тех, кто не скрывал?
- Конечно. Например, Елена Кипшидзе, известная актриса.

Из воспоминаний Котэ Махарадзе:
«Когда-то за тбилисское «Динамо» играл центральный защитник Вахтанг Рехвиашвили. Он  стал чемпионом СССР в составе команды в 1964 году. Был кандидатом в сборную страны. В общем, у парня было все впереди. И тут он сделал операцию у Вахтанга Хуцидзе. Через полгода вновь приступил к тренировкам. Но боясь испортить то, что было сделано прекрасным врачом, стал осмотрительнее, играл с оглядкой, головой старался не играть. И постепенно растерял свои замечательные качества. Того блеска, мастерства, уровня у него уже не было. Печальная история. А вот второй пример. Владимир Гуцаев. После операции он по-прежнему пленяет любителей футбола, пленяет девушек. Он стал настолько красив, что по сей день не женат. Такие две истории» (Документальный фильм «Сделайте меня красивой», 1984 г.).

- Слушаю вас и понимаю, что Вахтанг Галактионович в каком-то смысле – последний из могикан. Не только потому, что великий врач. Может быть, я невнимательно смотрю вокруг, но когда вы рассказываете о его умении жить, дружить, общаться… Это, пожалуй, не гедонизм, а счастливая способность быть живым при жизни, ценить каждую минуту. И жизнь платила ему взаимностью.
- Да, таким он и был. Вы знаете, когда мы покупали дом в Кобулети, у нас вообще не было никаких средств, мне пришлось продать бабушкин дом в Озургети, и все равно не хватало. Думали, у кого можно одолжить. Оказалось, не у кого. И его двоюродная сестра обратилась за помощью к лечхумцам.
- Объявила сбор средств для Цопе?
- Именно. И все принесли ей деньги, кто сколько мог. Нужная сумма набралась, и мы смогли купить дом. Благодаря лечхумцам.
- Какие отношения у него были с коллегами?
- У него – безоблачные. Хотя по отношению к нему было много плохого. Распускали слухи, что не оперирует, руки дрожат, отошел от дел, инфаркт, умер. А в советское время пустили сплетни, что у Цопе нашли доллары и его арестовали.… Да мало ли! Все время ходили какие-то слухи.
- Это его трогало?
- Было обидно. Но он быстро забывал все плохое. Знаете, был в Москве преуспевающий хирург Сергей Лапченко. Он приезжал в Тбилиси и присутствовал на операциях Вахтанга. Выйдя с операции сказал: «А я-то последние 12 лет считал, что мне учиться нечему. Какая техника!» Не каждый бы это сказал. Очень показательно, что у Вахтанга была уйма учеников. В их числе – Алеко Хелашвили, Гела Гелашвили, Темур Гасвиани, Гизо Ломтадзе, Дато Цицишвили…

Из «Дневников Свободы» Вахтанга Хуцидзе
(проект Радио Свобода, в котором известные люди в течение недели ведут дневники, а затем озвучивают их в эфире):
«2010, 7 февраля, воскресенье.
Эта ночь не стала исключением: во сне я снова оперировал. Видимо, хочется ночью компенсировать то, что не успел сделать в течение дня. На этой неделе запланировано четыре операции. Неплохо, и все-таки это капля в море по сравнению с теми временами, когда я делал 20-25 операций в неделю.
8 февраля, понедельник.
Сегодня понедельник. Говорят, тяжелый день. Не знаю, никогда об этом не задумывался. На работе это всегда был приемный день. В один такой понедельник пришел ко мне парнишка из Зестафони. У него был самый длинный нос из всех, какие я когда-либо видел, он доставал до нижней губы. Грузинский Сирано де Бержерак. Фотографии именно этого носа изумили японского пластического хирурга Фумио – не представлял, говорит, что такое может вообще существовать в природе! В общем, сделал я парню операцию, все прошло хорошо.
Но однажды, 20 лет спустя, заявляется ко мне молодой человек с точно таким же лицом  и таким же носом! Оказалось – сын. Сделал операцию и ему. И он был счастлив, как и его отец.
Вечером по каналу Рустави-2 показывали новую передачу – «niWieri» («Одаренный»). Такой бездарности я не видел! Поедать на сцене 40 штук хинкали – это дар?! Это стыд и позор. С каждый днем деградирует вкус. И чувство юмора…
11 февраля, четверг.
Вспоминаю, с каким удовольствием со мной делились секретами мастерства коллеги. Может быть, потому, что я не был конкурентом: доктор Фумио – в Токио, доктор Видаль – в Париже, в Мехико – доктор Алехандро де Рика.
А еще вспоминаю Кубу. Чудесная страна – все танцуют, мужчины и женщины. Идут по улице и танцуют. Это так заразительно! Короче говоря, на одном ужине мы так развеселились, что я вскочил на стол и станцевал на нем.
В Цхнети вечереет. Долгий был день...
12 февраля, пятница.
Идет снег. С вечера здорово подморозило. Тем приятнее сидеть у камина и читать письма от Элене. Элене – моя внучка. Учится в Париже. По просьбе Нуну общается с нами по-русски.
Английский, немецкий и французский настолько потеснили русский язык, что мы сидим и от души хохочем, читая письма, безупречные стилистически, но переполненные грамматическими ошибками. Потом Нуну снимает с писем ксерокопии, исправляет ошибки и отсылает внучке.
Я так по ней скучаю…»

- Нуну Германовна, чем занимаются ваши дети?
- Горжусь ими. На их долю пришлись тяжелые времена. Оба закончили медицинский институт, но в какой-то момент все кончилось не начавшись. Те годы были ужасными. Ни света, ни тепла… Они-то с Вахтангом создали центр пластической хирургии «Цопе» в здании железнодорожной больницы, который успешно функционирует и сейчас. Но тогда все было так беспросветно. Сына стали приглашать оперировать в Москву. И сейчас он большей частью оперирует там – девять месяцев в году. Зураб – ведущий пластический хирург по ринопластике в «Арт-клиник» профессора Неробеева Института нейрохирургии имени  Бурденко в Москве. Он пошел по стопам отца – оперирует его методом, хотя привнес в него и что-то свое. Дочь Майя одно время работала вместе с Вахтангом, затем несколько лет жила в Германии. Она специалист по перманентному макияжу, лазерной хирургии и другим альтернативным методам, которые в сочетании с пластикой дают отличный результат.
- Сегодня, оглядываясь на прожитые годы, какими словами вы охарактеризовали бы вашу жизнь с Вахтангом Галактиновичем?
- Как было хорошо…

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ
 
ОГЛЯДЫВАЯСЬ С ЛЮБОВЬЮ ...

https://lh5.googleusercontent.com/-dnSNvyb35nI/UPPbIB640TI/AAAAAAAABtE/4_IbRdf3yW8/s164/q.jpg

Так назвал книгу воспоминаний Анатолий Петрович Филин, ученый с мировым именем, человек яркой научной и творческой судьбы. Пожалуй, эти слова наиболее емко и точно отражают глубинную черту мироощущения незаурядной личности.
Я познакомилась с ним весной нынешнего года. Это было телефонное знакомство. Анатолий Петрович – 92-летний ученый, автор многих научных трудов, монографий и книг жил в университетском городке Линн, близ Бостона. Его огромным желанием было издание первого тома книги воспоминаний, посвященном тбилисскому периоду его жизни. Его дочь – моя однокурсница и близкая подруга Мария Филина попросила меня быть  редактором этой книги. И судьба подарила мне встречу с замечательным человеком, интереснейшим собеседником, с которым общалась не только я, но и все члены моей семьи. Мы говорили по телефону практически ежедневно. И каждая оживленная беседа с ним радовала. Я не случайно назвала наши беседы оживленными. Его молодой и задорный голос энергично вливался в нашу тбилисскую повседневность, удивляя тем, что человек столь почтенного возраста сохранил остроту и свежесть ума, живейший интерес ко всему окружающему и, главное, невероятные по объему и масштабу энциклопедические знания. Он рассказывал мне о своих планах по изданию всех 14-ти томов воспоминаний, охватывающих годы его деятельной, насыщенной событиями и людьми жизни, и каждый раз с некоторой грустью в голосе добавлял, что очень и очень торопится, что ему надо непременно, обязательно успеть...   
Увы, он не успел увидеть свою книгу. В ноябре его не стало. Мы успели оговорить название «Оглядываясь с любовью». А потом Ольга Борисовна Вайсман, опекавшая его в последние годы жизни, рассказала, что в больнице на ее вопрос «Где вы, Анатолий Петрович?» он ответил: «На земном шаре…» И мы решили добавить эти слова к названию мемуаров, которые вскоре должны выйти в свет при поддержке «Русского клуба».
А я все еще слышу его эмоциональный голос, захлебывающийся от обилия мыслей, желания поделиться всем, что наполняло его в конкретный момент.
Анатолию Петровичу удалось прожить интересную, интеллектуально насыщенную жизнь, ярко проявить себя, свои таланты и способности не только в научной сфере, но и во многих других – он великолепно рисовал, писал стихи, много переводил, блестяще знал русскую, грузинскую и мировую литературу и поэзию. Читал наизусть «Витязя...» Руставели на грузинском, удивлял знанием  переводов на многие языки этого великого произведения и их научным сравнительным анализом.
Его биография – пример потрясающей работоспособности. С детских лет все было подчинено поиску и овладению знаниями. Позже – их полноценной отдаче.
Он родился в далеком сибирском городе Томске. Детство, юность и молодость провел в Тбилиси, жил на проспекте Руставели, учился в сололакских школах, окончил Тбилисский институт инженеров железнодорожного транспорта. Был одним из лучших учеников выдающегося ученого –  академика Кириака Завриева. В 30 лет защитил докторскую диссертацию, о которой заговорили в научных кругах. С начала 1950-х годов жил в Ленинграде, возглавлял кафедры строительной механики в  Институте железнодорожного транспорта и Кораблестроительном институте.
Анатолий Петрович был признанным авторитетом в сфере строительной механики, теории и практики конструкций не только на родине, но и далеко за ее пределами, был создателем школы по строительной механике, автором более 100 фундаментальных трудов, в том числе трехтомника «Механика твердого тела», тома «ЭЦВМ в строительной механике». Одним из первых ввел компьютерную технику в  строительные расчеты, подготовил более 100 докторов и кандидатов наук, среди которых есть и ученые с мировым именем.
Он жил и работал во многих городах, но лишь два города безраздельно владели его сердцем – Тбилиси и Петербург. Связь с родной Грузией никогда не прерывалась.
И здесь, в Грузии, ученого всегда помнили, ценили и любили. Приглашали на консультации по самым сложным конструкциям. Анатолий Петрович участвовал в расчетах мостов и других сооружений, в том числе –  уникальной арочной плотины Ингури ГЭС высотой 300 и пролетом 600 метров.
Под его руководством в Петербурге защитили диссертации многие известные грузинские ученые, часть его трудов посвящена грузинским коллегам. В своей книге воспоминаний «Очерки об ученых-механиках» Анатолий Петрович рассказал о многих своих грузинских друзьях и коллегах – Илье Векуа, Кириаке Завриеве, Михаиле Мосткове, Отаре Ониашвили, Георгии Джанелидзе, Георгии Карцивадзе, Зурабе Цилосани…
Он часто бывал в Тбилиси, и каждый его приезд был праздником. Но горьким и тяжелым был тот, когда он приехал проводить в последний путь одного из самых близких друзей – профессора Зураба Цилосани. И это было последнее посещение города детства. Когда в нынешнем году отмечали юбилей Зураба Цилосани, Анатолий Петрович продиктовал по телефону своей дочери «Слово о друге», которое прочитали на вечере памяти ученого в Академии наук Грузии.
Анатолий Петрович 18 последних лет своей жизни прожил в США. За океаном он написал книги «Очерки об ученых-механиках» и «Генеалогия Рюриковичей и примыкающая к ней информация», которые были изданы в Москве.
О «Генеалогии...» хотелось бы сказать особо. Это совершенно уникальный, пожалуй, беспрецедентный труд объемом в 1000 страниц. «Генеалогия...» представляет собой историко-математическое исследование всех генеалогических линий царского рода. Анатолий Петрович создал свою теорию и показал на практике ее интереснейшее воплощение. Теория может быть применена для любых генеалогических расчетов.
В прошлом году увидела свет его книга «Какая она – строительная механика» - удивительное по своей актуальности и современному мышлению лаконичное и в то же время емкое представление этой области науки с чертежами и рисунками автора. А ведь он ко времени написания этого труда был практически лишен зрения.
Рассказывая об этом необыкновенном человеке, я часто использую слово «удивление». Да, меня, журналиста с многолетней практикой, имеющей в профессиональной копилке много встреч с яркими и интересными людьми, удивляли не только его энциклопедические знания и умение их передавать, меня удивляла его невероятная, я бы сказала, чудовищная по объему память, вобравшая в себя время и события, людей, их имена,  книги, стихи, дома, даже расположение улиц в городах, где он жил. Колоссальный мир существовал в нем, и многое в этом мире охватывала его любовь.
В первом томе его воспоминаний удивляет множество подробностей и деталей. И на первых порах, когда я начала читать его книгу, у меня возникли вопросы и, откровенно говоря, непонимание, зачем нужны, скажем, фамилии и имена всех его соучеников (он помнил всех!). Но он на мое недоумение ответил, что почти никого из тех, о ком он пишет, нет в живых и  разве плохо, если читатели произнесут хотя бы про себя их имена...
И ничего в его книге не подверглось изменению, ничего не ушло, ни одна деталь,  в ней все, что он написал. Со всеми рисунками и обозначениями, со всеми старыми, истрепанными временем и многочисленными переездами фотографиями дорогих его сердцу людей.
В своей книге А.Филин рассказывает о том Тифлисе, затем Тбилиси, который помнит, и людях, среди которых жил. Анатолий Петрович считал, что каждая жизнь достойна быть увековеченной в памяти. Следуя его мысли, можно сказать, что история – это прежде всего люди, а не процессы. И что только через людей можно понять и познать прошлое. Взгляд на историю сквозь судьбы отдельных людей позволяет увидеть многомерную и объемную картину прошедших лет. Лет той эпохи, в которой было очень много тяжелого и порой невыносимого. Все микроистории, о которых поведал в своей книге Анатолий Петрович, слагаются в живой образ времени.
Он творчески, во всей полноте, смог использовать щедро отпущенное ему природой и высшими силами время. Бертольд Регенсбургский, монах и странствующий проповедник XIII века определял удел человека пятью измерениями: персона – служба – имущество – любовь – время. Анатолий Петрович блестяще проявил себя в четырех из них. Но не нажил себе имущества. После него остались только построенные по его расчетам  мосты, дома, плотины, остались книги, рисунки. И ученики. «И незримый прочный след в чужой душе на много лет...»

Марина МАМАЦАШВИЛИ

Выньте из нагрудного "Скачать песни группа рамштайна"кармана моего мундира записную книжку и "Драма бейс скачать"карандаш.

Если скажешь, "Ария скачать бесплатно без регистрации"отхлестаю плетью.

И он тоже был "Игори слуцкий скачать"здесь передо мной, этот лживый, вероломный убийца!

Я "Скачать игры паркура на телефон"не из тех, кто сносит оскорбления!

 
<< Первая < Предыдущая 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Следующая > Последняя >>

Страница 15 из 19
Среда, 06. Ноября 2024