|
ТБИЛИССКИЕ ШАРАДЫ ДЛЯ ЗОДЧИХ |
|
Тбилиси постоянно подкидывает головоломки архитекторам. Город мудрый и терпеливый: десятки раз поднимался из руин и до недавнего времени был неприхотлив в быту, каких-нибудь сорок лет назад вода во многие кварталы подавалась по графику, а в старых домах удобства находились во дворах, зато из окна – вид на Метехи! Проблему с водой решили, но сегодня страдает экология, улицы забиты транспортом. Архитекторам приходится учитывать множество факторов, балансируя между Сциллой неизбежной модернизации и Харибдой сохранения культурного наследия города. Непросто добиться, чтобы люди в красивом городе жили красиво.
Во многом благодаря стараниям градостроителей, Тбилиси, этот «природы вогнутый карниз, где бог капризный, впав в каприз, над миром примостил то чудо» продолжает покорять свои шармом, своей самобытностью. Известно, что первый кирпичик в сотворение тбилисского чуда заложил в V веке царь Вахтанг Горгасали, приказавший основать город у горячих целебных источников. С тех давних пор зодчие отстраивают город, растянувшийся в ущелье Мтквари (Куры), соизмеряя свои возможности с прихотливым рельефом окрестных гор. Как и много веков назад, улицы старого города стекают от крепости Нарикала к Мейдану и отражаются кружевом балконов в зеленых водах Куры. Современную панораму города дополняют высотные здания отелей, канатные дороги, авангардные постройки – мост Мира и напоминающий с высоты грибную поляну Дом юстиции. Паутина бесплатной сети Wi-Fi накрывает невидимым куполом исторический центр со всеми его церквями, серными банями, галереями, лавками и кофейнями. Тбилиси динамично обновляется, но не столь кардинально, как Батуми. В столице к новым тенденциям зодчества подходят более критично. Например, осталось незавершенным строительство на Рике футуристического здания концертного и выставочного залов в виде структурной конструкции, напоминающей гигантские трубы. Этот экстравагантный проект итальянской архитектурной мастерской Fuksas выставляли на аукцион, но покупателя на «трубы» не нашлось.
Вообще-то к эклектике архитектурных стилей городу не привыкать. В XIX веке Тбилиси обзавелся европейскими проспектами и особняками с кариатидами, витражами и росписями в подъездах. Однако со стороны внутренних двориков «европейцы» опоясаны традиционными балконами, и бурлит в них типичная тбилисская жизнь, немыслимая без шумного хора разноязычной речи.
ГРИБОЕДОВ И КНЯЗЬ
БАЛКОНСКИЙ
Проблема как строить и не вредить древностям была актуальна для Тбилиси уже два века назад. Приведем лишь одну прелюбопытную архивную запись начала 20-х годов ХIX века: «О лучших способах вновь построить город Тифлис». Автором ее является Александр Сергеевич Грибоедов, строивший планы после завершения своей блестящей дипломатической карьеры поселиться на родине жены. Так вот, Грибоедов, изучив особенности местного быта, советует при строительстве «…сохранять балконы (айвани) и деревянные галереи вокруг домов. Навесы прикреплять к столбам на аршин и более от стен, что доставляет тень, благотворную в здешнем жарком поясе и препятствует кирпичу распекаться от жара». С поразительной точностью он определил наилучшие места для строительства моста, предложив возвести его «против армянского монастыря или артиллерийского дома». Именно там и были позднее построены два городских моста. О сложностях перестройки старого района Кале Грибоедов пишет: «Каждый аршин земли дорого ценится, и потому, когда хотели привести в исполнение новые планы, на всяком шагу нарушали права владельцев и тем возбудили справедливый ропот». Звучит очень современно! В августе нынешнего года благодаря «ропоту населения» было сохранено аварийное здание Музея искусств им. Ш. Амиранашвили на площади Свободы. По настоянию общественности прекрасный образец классицизма первой половины XIX века, в котором до музея располагались исполком, гостиница, а еще раньше духовная семинария, решено восстановить и отреставрировать.
В 1958 году прошлого века Тбилиси торжественно отметил свое 1500-летие. Позже было начато возрождение старого города, автором проектов его реставрации стал главный архитектор города Шота Кавлашвили, удостоенный за свою деятельность звания лауреата госпремии СССР в области литературы, искусства и архитектуры и грузинской премии имени Шота Руставели. За ревностное стремление мастера сохранить характерные детали национальной архитектуры коллеги прозвали его «Князем Балконским». Неслучайно памятник Кавлашвили установлен у реставрированной им городской стены на улице Бараташвили. А тысячи горожан вспоминают его добрым словом за удобные типовые проекты домов с улучшенной планировкой и лоджиями. В южной зоне огромной страны полагалось строить дома со сквозным проветриванием, но открытые лоджии предусмотрены типовыми проектами не были. Они стали ноу-хау грузинских архитекторов. И хотя лоджии увеличивали строительные сметы, они стали обязательной частью жилищ сначала в Грузии, а затем в других южных республиках.
В Тбилиси используются различные формы сохранения старины. Остатки крепостной стены, обнаруженные на глубине нескольких метров под улицей Пушкина, решено было оставить на обозрение как памятник археологии. В реабилитированных домах продолжают жить их владельцы, как, например, на улочках вокруг площади Орбелиани, ставшей пешеходной зоной. Еще одним примером сохранения старины может служить церковь Святого Георгия (Квашвети) на проспекте Руставели. Она построена в 1910 году тбилисским архитектором Леопольдом Бильфельдом по образцу храма Самтависи XI века, по сути является архитектурным «клоном» памятника «золотого века» грузинского зодчества. Каменный орнамент Квашвети выполнил мастер Неофат Агладзе, а фрески создал в 1947 году выдающийся художник Ладо Гудиашвили.
ПОЛИГОН ИДЕЙ
Рассказывает заслуженный архитектор Грузии, профессор факультета архитектуры Тбилисской академии художеств, доктор архитектуры, президент Ассоциации архитекторов Грузии Ираклий Пирмисашвили:
– Облик современного Тбилиси сформировался в ХХ веке в годы индустриального, экономического, научного и культурного роста республики. Сабуртало – прекрасный пример тому, что новые районы могут быть достойными конкурентами исторического центра. С конца 40-х годов прошлого века до сегодняшнего дня в Сабуртало осуществляются новаторские и смелые архитектурные замыслы. Участок улицы Мераба Костава, которым начинается район, имеет дугообразную форму, ее изгиб повторяет фасад капитального здания первого корпуса Грузинского технического университета архитектора Юрия Михайловича Непринцева, которое в плане напоминает скрещенные серп и молот – такая вот дань сталинской эпохе. Здания конца 50-х и начала 60-х годов – телецентра, многоэтажных гостиниц, республиканской больницы, мединститута отличают легкие линии бетонных конструкции, обилие света и стекла. В Сабуртало были возведены первые высотки города – новый корпус Тбилисского университета, НИИ стабильных изотопов, ныне реорганизованный в ООО «Национальный центр высоких технологий Грузии». Ярким примером использования национальных мотивов служит здание Национального архива Грузии с башней – характерным атрибутом жилищ высокогорных сел Сванети, Хевсурети, Тушети. Относительно недавно при въезде на площадь Героев появилась эстакада в форме спирали в несколько уровней, позволяющая разгружать потоки автотранспорта центральных артерий города.
В расположенных на холмах микрорайонах проектировщики связали пешеходными «небесными» мостами многоэтажные корпуса, стоящие на разных уровнях. Поднимаешься на лифте на шестой или восьмой этаж в подъезде дома у подножья холма, затем по мостику переходишь к соседнему корпусу, взобравшемуся на пригорок.
Самым оригинальным является здание Министерства автомобильных дорог ГССР, ныне в нем размещен головной офис Банка Грузии. Создали его в 1981 году архитекторы Георгий Чахава и Зураб Джалагания. Надо отметить, что в момент проектирования Георгий Чахава занимал пост заместителя министра автомобильных дорог и, таким образом, был одновременно ответственным представителем заказчика застройки и ведущим архитектором. Это обстоятельство и помогло создать уникальное здание. Значительная часть конструкции состоит из пяти горизонтальных, двухэтажных поперечных балок (ригелей), сложенных в разных направлениях. Наивысшее ядро здания имеет 18 этажей. Несущие конструкции, выполненные из стали и железобетона, опираются на массивную скалу. Проект базируется на запатентованном образце. Идея состоит в наименьшем использовании поверхности земли. Под отдельными блоками, поднятыми на высоту, растут деревья. Здание признано национальным памятником архитектуры.
– Как в современной архитектуре используются традиции национальной архитектуры?
– Говоря о традициях, надо помнить не только о безупречной гармонии пропорций древних церквей и о резных балконах. Приведу только один пример. В сельской местности сохранились старинные дома типа «дарбази» с перекрытием особой конструкции. Балки в них выложены с напуском, они постепенно суживаются к центру. Перекрытия собирали пирамидальной формы, а также сферической. При создании проекта Тбилисского дворца спорта архитектор-конструктор Давид Каджая задался целью положить идею деревянного перекрытия «дарбази» в основу сооружения из современных материалов. Его инженерные расчеты оказались безупречными. Конструктор был уверен, что перекрытие Дворца спорта надо делать из железобетонных плит, которые сложатся в гигантский купол. К его проекту отнеслись с недоверием, и для страховки построили экспериментальный купол. Это небольшое здание стоит до сих пор, в нем размешается искусственный каток. А Дворец спорта архитектора Ладо Алекси-Месхишвили стал гордостью города и первым зданием с купольной конструкцией, подсказанной древними мастерами.
– Нынче в Тбилиси много строят иностранцы…
– И раньше строили. Первое здание оперы в XIX веке построил Джованни Скудиери, его уничтожил пожар. Заново оперу построил Виктор Шретер. Таких примеров множество. Раньше приглашали «варягов», потому что не было собственной школы, теперь проблема упирается в глобализацию и в сферу финансирования. Кадры архитекторов в Тбилиси готовят два вуза – Академия художеств и Технический университет. Наши выпускники способны создать достойную конкуренцию зарубежным специалистам, я в этом не сомневаюсь. Значительных успехов добился молодой архитектор Георгий Хмаладзе. Построенный по его проекту в Тбилиси кофейный завод был удостоен Гран-при международного конкурса молодых архитекторов ArchDaily и «Стрелка» стран СНГ, а его проект батумского ресторана «Макдоналдс» признан лучшим на международном конкурсе Architizer A+ Awards в 2014 году.
– Как повлияли на архитектуру города научные достижения?
– Тбилиси расположен в сейсмоактивной зоне, поэтому надежность конструкций всегда ставится во главу угла. Неоценимый вклад в развитие градостроительства внес Кириак Самсонович Завриев. Выдающийся ученый в области строительной механики и сейсмостойкости сооружений, действительный член Академии строительства и архитектуры СССР. В 1947 году организовал институт строительной механики и сейсмостойкости АН Грузинской ССР и до конца своих дней был его бессменным директором, воспитал целую плеяду больших ученых. Благодаря динамической теории сейсмостойкости Завриева стало возможным строить в Тбилиси, не опасаясь последствий подземных толчков, высотные сооружения. Он также предложил использовать легкий бетон, преднапряженный бетон, позволяющий в среднем до 50% сокращать расход дефицитной стали в строительстве.
КАК ОЗДОРОВИТЬ
ЭКОЛОГИЮ
В 2019 году городские власти приняли новый Генеральный план землепользования Тбилиси. Автор генплана архитектор Мераб Болквадзе рассказал, на чем сделаны акценты:
– Развитие столицы Грузии основывается на четырех основных концепциях: «Компактный город», «Зеленый город», «Хорошо связанный город» и «Устойчивый город».
Начнем с жилых комплексов. Если лет тридцать назад все районы города застраивались зданиями однотипных проектов, то теперь строят с выдумкой и размахом. Но красоту домов рассмотреть невозможно – нет обзора! Дома стоят впритык друг к другу, несмотря на то, что интенсивность застройки в городских зонах определяется жесткими коэффициентами. До недавнего времени инвесторы выплачивали в бюджет города крупные суммы и наживались на увеличении коэффициента жилых объектов. Чтобы пресечь эту порочную практику, штрафы за нарушение правил строительства увеличены в десять раз. Мэрия без привлечения инвесторов начинает снос самовольных застроек и амортизированных хрущевок. На месте без разрешения построенных гаражей будут разбиты скверы, а не высотки, как на том настаивали инвесторы. Концепция «Компактного города» также предусматривает использование резервных площадей. В столице есть простаивающие промышленные объекты, они стоят заброшенные, поскольку их владельцы не вписались в рыночную экономику. Мы предлагаем, чтобы хотя бы половина таких объектов была отдана под рекреационные зоны.
«Зеленый город» – это единая концепция улучшения охраны окружающей среды и условий отдыха. Запланировано создание пяти новых парковых ареалов, скверов, спортивных и детских площадок, пешеходных зон и велосипедных дорожек. В настоящее время проходит реставрация зеленой зоны ипподрома. На очереди создание парка в 40 га на месте оврага в районе Тбилисского моря (городского водохранилища).
Концепция «Хорошо связанного города» ставит перед собой цель создания быстрого передвижения из одной точки города в другую. Транспорт будет разделен на транзитный, районный, а также локальный, который предусматривает короткие маршруты внутри микрорайонов.
Готовность города к форс-мажорным ситуациям рассматривает раздел под названием «Устойчивый город». В его рамках планируется создание муниципального жилищного фонда для временного заселения людей во время чрезвычайных ситуаций, скажем, землетрясений и оползней. Практика организации походных госпиталей во время пандемии Cоvid-19 показала важность строительства подобных резервных объектов.
Вместо эпилога. Не каждый тбилисец может похвастаться, что, выглянув утром в окно, он «здоровается» с Шота Руставели. Мне, например, повезло – в сквере напротив дома установлен памятник поэту Акакию Церетели. Приятно сознавать, что в последние годы памятники выдающимся личностям появились в различных уголках Тбилиси. Город от этого сильно выиграл, а главное – расширился ареал его культурного пространства, а расстояние между легендой и былью сократилось. Выходит, архитекторам удается успешно решать бесконечные загадки древнего и лукавого тбилисского Сфинкса.
Ирина КАНДЕЛАКИ |
|
Старинному другу журнала «Русский клуб», замечательному автору, чьи статьи на протяжении многих лет украшают страницы нашего журнала Эмзару Квитаишвили – 85 лет. Поздравляем с юбилеем, желаем здоровья, долгих лет жизни и творческой активности!
Непосредственность и очарование любовной лирики Анны Ахматовой бесподобны. Признаюсь, при чтении Блока, Цветаевой, Пастернака, Мандельштама я не испытываю такой силы наслаждения и удовольствия. Необычно у нее отношение ко времени; многие стихотворения настолько глубоки, что вызывают пронзительное и нескончаемое чувство боли и тебя словно окатывает холодом.
Мало кто из поэтов может так выражать грусть и сожаление по тому, с кем расстался, по тому, что потерял. Всего несколько мужчин были в ее жизни, которые соответствовали ее натуре и духовной высоте (талантливейший критик Николай Недоброво рано отошел в «царство тьмы» из-за тяжелой формы туберкулеза, Борис Анреп и Артур Лурье покинули Россию с первой волной эмиграции). Она никогда не прятала и не скрывала своего отношения ко многим.
Кто смог бы так, с только ей свойственной смелостью и безошибочным тоном высказывать избранной личности упрек, тонко смешанный с лаской. И никто не сможет отыскать в этом фальши ни на йоту.
Ты письмо мое, милый,
не комкай,
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне
быть незнакомкой,
Быть чужой на твоем пути.
Подобные отношения порой имеют форму диалога, и деликатность при этом ни на секунду не теряется, каждая фраза выверенная и до крайности емкая, сжатая; ремарки в большинстве своем скупые.
Я спросила:
«Чего ты хочешь?»
Он сказал:
«Быть с тобой в аду».
Я смеялась:
«Ах, напророчишь
Нам обоим, пожалуй, беду».
В стихах Ахматовой каждая мелочь приобретает другое звучание, запоминается навсегда. В жестко созданной тесноте пустому слову места не найдется, беспрепятственно, словно песня, льется стих и оставляет в душе невиданную до той минуты горечь.
О тебе вспоминаю я редко
И твоей не пленяюсь
судьбой,
Но с души
не стирается метка
Незначительной
встречи с тобой.
Можно найти в ее стихах достаточно много таких эпизодов, но даже приведенных отрывков достаточно, чтобы убедиться, какова сила и притягательность лирики Анны Ахматовой, отличающейся классической безыскуственностью и непосредственностью.
Кто сосчитает, сколько унижений и притеснений выпало ей – большой творческой личности, что испытала обладательница тончайшего душевного строя в годы удушающей атмосферы, но при этом никогда она не избегала и не сторонилась мук и переживаний; не последовала ни за одной волной эмиграции и до конца, добровольно несла тяжелый крест, который был неотъемлемой частью жизни тех, кто остался на родине.
Примером гражданского героизма и мужества навсегда останется блестящая статья Андрея Платонова – писателя, наделенного неповторимым талантом и особенным мироощущением, гениального прозаика с поэтическим стилем о творчестве всесторонне в тот период табуированной Анне Ахматовой, статья, в которой ясно представлена суть ее поэзии со всеми особенностями...
Какие светлые строки она посвящала своим духовным друзьям, знаменитым братьям по перу. Болезненно Ахматова переживала судьбу безбожно истязаемого Осипа Мандельштама. Мандельштам оставил нам не одно стихотворение о Петербурге (Петрополе), заряженное взволнованным и трагическим предчувствием и именно оно – это предчувствие – оживает в обращенных Анной Ахматовой к нему магических строках. Мы словно оказываемся во владениях того света – с поражающей быстротой выстраиваются и уносятся в бесконечность инфернальные, покрытые сумеречной мглой картины.
Это наши проносятся тени
Над Невой, над Невой,
над Невой,
Это плещет Нева о ступени,
Это пропуск
в бессмертие твой.
Так же, как к брату обращается она к «большому ребенку» Борису Пастернаку, обуреваемому ненасытной жаждой жизни человеку, который не задумываясь помогает всем, кому трудно (кто подсчитает, сколько семей его погибших друзей оказывались на его попечении). Ахматова прекрасно знала натуру Пастернака, его презрение к шуму вокруг себя, к славе и именно этим знанием продиктованы ее строки:
Здесь все тебе
принадлежит по праву,
Стеной стоят
дремучие дожди,
Отдай другим
игрушку мира – славу,
Иди домой и ничего не жди.
Именно этим измеряется и наполнено дружеской тональностью другое, достаточно большое стихотворение, в котором явственно проступает облик Пастернака, его зримый портрет и характер. Но более всего заслуживает внимания финальная строфа, точно передающая обилие его духовных щедрот, его человеколюбие.
Он награжден каким-то
вечным детством,
Той щедростью
и зоркостью светил,
И вся земля была
его наследством,
А он ее со всеми разделил.
В десятые годы прошлого века Марина Цветаева посвятила Анне Ахматовой, пребывающей на пике признания и славы большой цикл стихов, удостоверяющих ее беспредельный восторг. Цветаева с проницательностью предсказательницы назвала ее «Музой плача» и было бы неловко не ответить на столь подчеркнутое почитание. Анна Ахматова дала достойный ответ знаменитому поэту в своем несравненном цикле «Венок мертвым», хотя и случилось это позже и название у посвящения соответствующее «Поздний ответ».
И с первых же строк становится ясно, как любила Ахматова трагически ушедшую Цветаеву, как понимала пройденный ею тернистый путь и безрадостную судьбу. Ахматова и себя, вместе со многими невинными считает в числе погибших, и ее воображение воспроизводит грандиозную траурную картину, где по улицам столицы империи в полночь жертвы невиданных доселе репрессий идут, ведомые двумя гениальными поэтами.
Поглотила любимых пучина,
И разрушен
родительский дом.
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем.
А за нами таких миллионы
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг
погребальные звоны
Да московские
хриплые стоны
Вьюги,
наш заметающий след.
Стремление к славе Ахматова ни во что не ставила и это не раз она подчеркивала; если бы это не было так, еще в молодости (1922) она не написала бы такие строки:
Как хочет тень
от тела отделиться,
Как хочет плоть
с душою разлучится,
Так я хочу теперь
– забытой быть.
Летом 1942 года в небольшом, но очень сильном цикле написанных в Ташкенте стихов «Луна в зените», в одном из них драматическом, без названия («Какая есть. Желаю вам другую...»), хотелось бы выделить три строчки, в которых представлена вся ее натура, характер, отличный от многих миниатюрный потрет:
Целительница нежного
недуга,
Чужих мужей
вернейшая подруга
И многих
– безутешная вдова.
...Своих погибших друзей она всегда, как и Пушкин, вспоминала с болью в сердце и так же, как и он остро и горестно переживала потерю близких. Невозможно не привести печальную перекличку с любимейшим ее Пушкиным четыре строчки шедевра Ахматовой:
Когда я называю
по привычке
Моих друзей
заветных имена,
Всегда на этой
странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
Она всегда писала о том, что было ею пережито и прочувствованно. Вспомним, как безропотно и сдержанно говорит она о приближении неотвратимости конца, завершения жизни:
А как музыка звучала,
Я очнулась – вокруг зима.
Стало ясно, что у причала
Государыня – смерть сама.
После этих строк всего год провела Анна Ахматова в ожидании «государыни»...
Эмзар КВИТАИШВИЛИ |
|
|
«БЫЛА В ТВОЕЙ ЖИЗНИ ГРУЗИЯ!» |
|
16 июня исполняется 90 лет Юрию Ряшенцеву – выдающемуся поэту, переводчику, прозаику, эссеисту, сценаристу.
Невероятная удача – свой юбилей Мастер отметит в Грузии, на берегу Черного моря, в рамках Международной Летней театральной школы «Шекветили-2021» – в кругу друзей, читателей и почитателей.
Десять лет назад нам так же повезло – 80-летие поэта мы праздновали в дни Международного русско-грузинского поэтического фестиваля, на котором Юрий Ряшенцев был почетным гостем. «Так получилось, – рассказывал сам Юрий Евгеньевич, – что мой приезд в Грузию совпал с моим днем рождения. Мы с нашими гостеприимными хозяевами – представителями Союза «Русский клуб» отправились в ресторан, в Мцхета. И вот хозяин ресторана, узнав о моем юбилее, извинился, куда-то ненадолго отошел, а через полчаса в нашем ресторане неожиданно появился ансамбль дудукистов. И очень долго нас своей музыкой услаждал. Это было приятно и трогательно. Я был переполнен положительными эмоциями…»
«Грузия была нашим праздником», – так начинает свои воспоминания о Грузии Юрий Ряшенцев. И так же называется книга из серии «Русские в Грузии», изданная Союзом «Русский клуб» в ознаменование 90-летия со дня рождения любимого поэта.
Эту книгу вы прочтете, без сомнения, на одном дыхании. На ее страницах – прекрасные стихотворения, легендарные имена, необыкновенные истории – забавные и проникновенные, веселые и горестные… Но самое главное, она исполнена такой светлой любви и нежности к Грузии друзьям, к грузинской поэзии, что, ей-богу, начинаешь самому себе завидовать, что живешь в этой чудесной стране, которую так горячо и преданно любит замечательный поэт.
Стихотворения и переводы для книги Юрий Евгеньевич отобрал сам.
Предлагаем вашему вниманию некоторые из них.
ОБЪЯСНЕНИЕ С ТИФЛИСОМ
Удержусь от слова – не от жеста,
дотянусь до свежего листа.
Ах, какое все-таки блаженство –
возвращаться в милые места!
На балконе иверском высоком
изучать без нужды и не впрок
дивный кавардак тифлисских окон –
их письмо, не знающее строк.
Вот проснусь от дружеского клика,
и опять – в огне Мама-Давид:
Это тихо, розово и дико
дерево иудино горит.
А внизу со скрипом окаянным
мчат авто, и все – на свой манер,
и скворцом в скворешнике стеклянном
над толпой живет милиционер.
И, как встарь, на женские колени
со скамьи взирает тяжело,
полон темперамента и лени,
замерший со щетками Ило.
Пластика юнцов, идущих мимо,
спор старушек – все это одна
гениальнейшая пантомима
в странной режиссуре болтуна.
И душой, являемой не сразу,
северной, медлительной душой,
вдруг прижмусь я к тесному Кавказу
к толкотне – неужто же чужой?
Посули мне, сдержанность, удачу.
Но, слова от жестов оградив,
все равно ведь плачу, снова плачу
на хевсурский давешний мотив.
***
Где уж мне, счастливому, про счастье!
Только поздоровался – прощайся.
Экая
далекая
неверная стезя!
Кахетинский камень – на рассвете,
на закате – сваи в Имерети.
Замер
«Мравалжамиер» –
без музыки нельзя!
Без нее и плакать не стыдимся,
и перед дорогою садимся –
вечную
неточную
примету соблюсти.
Это было между мной и вами...
Музыки! Что выразишь словами?
Явлено.
И – кончено!
И с места не сойти!
***
Прощайте, горы, здравствуй, берег!
Языческий колхидский вид.
Рычат Кура, Арагва, Терек,
а море знает, но молчит.
Вечернее открытье мира.
Большая древняя вода.
Сухой бесплодный сук инжира –
он был смоковницей тогда.
***
Легко о смерти говорить с грузином:
он с ней – как с древним
треснувшим кувшином,
почтенна эта глина, но, видать,
ей вольного вина не удержать.
От невской или москворецкой влаги
во мне ни веры той, ни той отваги –
моя отвага не сильней ума,
но смерть и мне сомнительна весьма.
Не оттого ли в кураже едином
опять о смерти говорим с грузином.
«Отдай нам всех!» – кричим мы ей, вольны,
и перед ней не чувствуем вины.
***
Мне Цыбулевский говорил: – Взгляни,
в шесть вечера Тбилиси – просто чудо,
сошлись Багдад с Парижем, и они,
ей-ей, друг друга поняли не худо!..
С улыбкой, обращенной на закат,
неявно рыж, неочевидно хрупок,
он уверял меня, что женский взгляд
в толпе – уже отчаянный поступок.
Но строгие обычаи страны
как раз и учат вас, – когда вы зрячи, –
как вы лишь взглядом выразить должны,
что если бы!.. Ах, если б все иначе!..
Закатный час для вечных городов –
особенный. Сверкает грань заката,
чтобы приют всех болей, всех трудов
«когда-нибудь» не путал и «когда-то».
«Когда-нибудь»! А есть оно у нас?
Не спрашивай... Толпа вершит круженье.
И вот опять в ответе чьих-то глаз
не оправданье нам, так – утешенье.
***
Когда помереть соберусь и я,
пеняя на скудость тропы,
«Была в твоей жизни Грузия!» –
услышу из тихой толпы.
И твердь, как балкон там, над Земмелем,
повиснет, легка, голуба,
как будто чиста перед семенем
чудное растенье – судьба.
Знакомой комической вывеской
встречай, неизвестность, меня:
«Здес шасливы»...
Воздух ты иверский,
крылатая воркотня!..
Переводы с грузинского
Галактион ТАБИДЗЕ
ЭЛЕГИЯ
О, тончайший жест природы ты,
сентябрь первоначальный,
нив, коричневых и желтых,
взгляд предгибельный, печальный,
и дубрав огнистых пятна
под небесным тихим светом,
и соломенный оттенок трав,
таких тревожных летом…
Вздох мой, тихое безумье,
мой конец, покуда дальний, –
ты нежнейший жест природы,
о, сентябрь первоначальный!..
Тициан ТАБИДЗЕ
БИРНАМСКИЙ ЛЕС
Лес Бирнамский… Халдеи глубокие тени…
И у пьяного гостя на жестком колене
Леди Макбет нагая. Смертельно бело
одеянье согбенного лорда Пьеро…
Вот Артур. С ним больные его бесенята.
Чианури звучит, в тонких пальцах зажата,
как смычок, отсеченная напрочь нога.
Тотчас самоубийцы, наполнив рога
и бокалы, как будто к заветной отраве,
припадают к ним – слава тебе, моурави!
Круг павлиний замкнулся, и в нем,
точно зайца,
ярко-желтого гонит Паоло малайца.
И Офелия, быстро взглянув, замечает,
как пощечину звонкую вдруг получает
бледный Гамлет от дерзкой руки Валериана.
На большом эшафоте и зыбко и странно
эфемерный возносится храм. Никому
я не верю… Мучительны нежности Мэри.
Коломбину бьет кашель чахоточный. Двери
закрывает ноябрь, чтоб не слышать ему…
Мирза ГЕЛОВАНИ
ОТЪЕЗД
Пробило шесть. Ну, вот и вышел срок,
Ушел покой, как снег уходит с гор.
Длинна беседа, но ведь путь далек.
Хоть путь далек – не кончен разговор.
Уже от мелкой пыли поседев,
уже глухой ветлы заслышав скрип,
я понял: что-то мне не по себе –
не то любовь, не то обычный грипп.
Вот где-то здесь источник ледяной:
коль есть конец у всякого пути,
пусть все, не напечатанное мной,
здесь оживет, как сам я, – во плоти.
Когда с судьбой поладить – не судьба,
уж как-нибудь, я сам расправлюсь с ней.
Но и тогда – прорвись, моя мольба
о возвращенье, влагой из камней.
Ираклий АБАШИДЗЕ
ДУХ ЗАЩИЩАЮЩИЙ
Так, значит, не видал?..
Не замечал?..
Не слышал?..
Ни за что не отвечал?
Так, значит, не постиг?..
Не понял сути?..
А просто просыпался, засыпал,
нигде не поскользнулся, не упал,
и тихо процветал в тепле, в уюте?
Так, значит,
ни сомнений, ни печали,
и по ночам раздумья не стучали
в твое окоченевшее окно?
Хоть истина не так проста,
однако
вся тяжесть вопросительного знака
тебе не горбит плечи все равно?
О, нет,
картин былых не воскрешай,
былым речам звучать не разрешай!
Ты только жил.
Ты никого не предал.
Ты жил.
Ты ничего не разрушал.
Не возводил.
Ты только жил.
Дышал.
Не видел!..
Не слыхал!..
Не знал!..
Не ведал!..
Хута БЕРУЛАВА
НА МОТИВ СТАРЫХ ТБИЛИСЦЕВ
Пора надежд, потом пора утрат,
Пора ночных тбилисских серенад.
Пою в вечерних сумерках – и пусть
Покой твой сохранят напевы эти.
Большая страсть да небольшая грусть –
Вот все, чем я богат на белом свете.
Завистников зловредная толпа,
Немного славы, честная победа
Да собственные голос и тропа –
Вот все, чего я жду от бела света.
Вечерний луч покинул небосклон
И на твоих коленях спит счастливо.
И я опять пришел под твой балкон
Для старого тбилисского мотива.
И всем, что свято, вновь тебя молю:
Я здесь – не убивай любовь мою. |
|
ЯБЛОЧНЫЕ ПОГОНЫ ГЕНЕРАЛА ПАРАДЖАНОВА |
|
С Жан-Люком Шледером я познакомился благодаря поэту и писателю Дени Доникяну, автору одной из первых книг (1980 г.) о Сергее Параджанове «Кони Параджанова», вышедшей задолго до появления обширной литературы о кинорежиссере. Книга вышла во Франции на средства автора и потому – крайне маленьким тиражом. Это поэтическая книга (в жанре поэмы-медитации), вдохновленная встречей Доникяна с мастером и, кроме того, содержит интервью автора с режиссером. У Доникяна есть еще и прекрасная и, к сожалению, не опубликованная новелла «Проклятый», где автор детально и скрупулезно передает свои впечатления от двух дней, проведенных с маэстро.
История замысла книги по-своему героическая: ведь отправляясь в СССР в 1980 г. на встречу с Параджановым, молодой писатель серьезно рисковал. В Советскую Армению он ездил с 1970 годa. Там ему посчастливилось увидеть изначальную версию фильма «Цвет граната» до монтажа, осуществленного Сергеем Юткевичем. А в 1973 г., Доникян побывал в Киеве, где чуть было не познакомился с Параджановым, за несколько дней до ареста режиссера.
Но вернемся в 1980 год. Уроженец Франции Доникян получил въездную визу в Армянскую ССР, где проживали его родственники. По прибытии в Ереван, он начал добиваться визы в Грузинскую ССР под видом представителя туристического агентства. И вот удача: двухдневная виза получена, и 12 апреля 1980 г. Доникян наконец-то приходит к Параджанову в Тбилиси. Тот сидит в компании трех французов: Элен Мартен, Франсуазы Пикар и Жан-Люка Шледера. Все трое – члены гуманитарной организации Amnesty International. Их цель – осведомиться о состоянии преследуемого режиссера. Известно, что и в Киеве, и в Тбилиси дом Параджанова был объектом настоящего паломничества. У мастера постоянно находились разные посетители. Он был самым дерзким, трагичным и скандальным из всех деятелей советского киноискусства. А в 1980 г. до Европы почти не доходила информация с далекого советского Кавказа. Вот уже два года, как Параджанов на свободе, а на Западе все еще ходят нелепые слухи о жутких условиях его жизни и состоянии здоровья. Некоторые даже задаются вопросом, а жив ли Параджанов? Значит, четыре представителя Франции смогут передать в «свободный мир» подлинную информацию из первых уст, фотографические и документальные доказательства… Параджанов понимает ситуацию как никто другой. Визит иностранцев для него – кислород. Встречает он французов (они проведут с ним четыре дня, затем уедут в Армению) по-королевски: угощает шашлыком, одаривает подарками, набрасывает их портреты, ведет их в мастерскую художницы Гаянэ Хачатурян, показывает им могилу Саят-Новы, поднимается с ними по канатной дороге на Тбилисский фуникулер…
Он исключительно разговорчив, но французы почти не понимают по-русски. У них даже нет аппаратуры для записи. Тогда Доникян становится переводчиком. Но с какого языка? Ведь согласно распространенному мнению, Параджанов «не говорил по-армянски». Задаю этот вопрос Доникяну: да, с Параджановым он общался на армянском, причем режиссер говорил, естественно, на восточном армянском тифлисского розлива (с примесью русских и персидских слов), а не знающий русского языка Доникян – на западно-армянском диалекте. Конечно, некоторые слова не были понятны ни одному ни другому, но в целом диалог состоялся и даже вылился в полноценное интервью.
Кроме того, с визитерами Параджанов говорил и посредством рисунков. Так, Жан-Люку, знающему со школы лишь несколько слов по-русски, Параджанов объяснил, как важно правильно поставить акцент в словах «писать» и «писать». И вот готовы рисунки: на первом – Жан-Люк сидит за столом и пишет гусиным пером; перед ним стоит чернильница, на стене висят часы. На втором рисунке – Жан-Люк в очках и с бородой писает (причинные места четко прорисованы) стоя, прямо на брошенную на пол бумагу, на которой он писал на первом рисунке. Из двух глаголов, семантически не имеющих между собой ничего общего, Параджанов в мгновение ока создал интригу: декорацию, драматургию. Соединять воедино неожиданной и парадоксальной связью изображения – такова была внутренняя потребность режиссера-мистификатора, форма его бытия. «Мне тогда было всего 25 лет, я не знал, как пройдет наша встреча», – рассказывает Шледер. «Он встретил меня, как короля, будто всемирно известным режиссером был я. Это меня поразило, и это чувство изумления осталось на всю жизнь. Он подарил мне кольцо – оно и сейчас со мной. Это единственное кольцо, которое я когда-либо носил».
Воспоминания Шледера отличаются свежестью восприятия, прямотой речи, где автор без лишних церемоний и приукрашиваний называет вещи своими именами. Восхищенный Параджановым, он тем не менее не искажает слова и факты. «Такси не останавливались на взмах руки Параджанова – уж очень вид у него был странный», – вспоминает Шледер.
«На Тбилисском фуникулере с нами находилась группа военных. Параджанов пальцем «ткнул» куда-то в город и громко сказал в сторону военных: «МАВЗОЛЕЙ. МАМА. ДЕСПОТ!» Он имел в виду могилу матери Сталина. Солдаты посмотрели на нас, но не отреагировали».
«Как-то он остановил такси. Таксист был его другом детства. Параджанов попросил его отвезти меня в Эчмиадзин, но тот отказался: везти иностранца – это чревато неприятностями».
Жан-Люк показывает мне листок бумаги с лаконичным рисунком Параджанова и надписью-рекомендацией:
Эчмиадзин.
АНАТОЛИ (Секретарь)
(Толик джан – кончай ремонт)
Сергей
Для Жан-Люка пребывание в СССР в апреле 1980 г. было вторым по счету. В первое свое путешествие в СССР в 1978 г. он посетил Киев, а до Тбилиси, куда уже вернулся только что освобожденный из украинского лагеря Параджанов, не добрался.
«Киев показался мне ужасно мрачным. Молодые маялись от безделья. Я спросил у них, почему они не ходят в кино. «А что там смотреть?», – отвечали они. «Ну, например, можно посмотреть фильмы Параджанова», – возразил я. Один из парней мне ответил, что увидеть фильмы Параджанова не так-то легко, но что он знаком с его сыном, Суреном, однокурсником по факультету архитектуры. Я решил воспользоваться случаем и попросил познакомить меня с Суреном, что и произошло в апреле 1978 г. Сурен передал мне несколько коллажей, сделанных его отцом в тюрьме. Я привез их во Францию».
В июле 2020 г. я поехал к Жан-Люку Шледеру в гости в глухую деревушку в департаменте Дром, где он поселился с недавних пор. Жан-Люк достал четыре коллажа из сундука, в котором уже несколько десятилетий хранит многочисленные документы, связанные с Параджановым: десятки диапозитивов, несколько рисунков режиссера, портрет Католикоса всех Армян Вазгена Первого, обрывки бумаг с надписями, сделанными Параджановым, почтовую карточку, подписанную Суреном, почтовые квитанции на посылки, которые Жан-Люк регулярно посылал Параджанову и т.д. На одной из квитанций от 17 декабря 1982 г. стоит подпись режиссера, затем – «Параджанов с любовью». Можно представить, каким источником надежды были для Параджанова эти весточки из «другого мира».
Среди коллажей – два роскошных букета из засушенных цветов, собранных Параджановым в тюремном дворе. Один – на белом фоне, другой – на черном. В композиции – движение, скорее легкое трепетание: один букет слегка наклонен вправо, а летящая стрекоза вот-вот приземлится на него. Насекомое «вылеплено» с феерической простотой из небольшого стебля, конeц которого разветвляeтся, и почки образуют усики, а две травинки – крылья.
На следующем коллаже изображено синее пасхальное яйцо со скачущим белым конем в центре, на котором восседает всадник в белом, в головном уборе в восточном стиле. Движение (в каноническом персидском стиле) кажется как бы застывшим, и это – один из принципов нетипичного параджановского монтажа: превратить только зарождающеeся движениe в совершенный, иконический образ, то есть уловить изображение при его зарождении, с его полным потенциалом движения и статичности, случайности и вечности, истории и мифа. Перед нами – свидетельство того, что заключенный за решетку, униженный и замученный режиссер минимальными средствами воссоздает простоту и естественность своего художественного жеста, демонстрирует величественность лаконичных форм. Эти коллажи – артефакты жизненно необходимого искусства. Без этой возможности сублимировать свою безграничную креативность Параджанов, вероятнее всего, не выжил бы в тюремном аду – ни ментально, ни физически.
Четвертый коллаж представляет собой шагающего Деда Мороза (в профиль), с неукрашенной елкой-подарком в руке. Елка, верхняя и нижняя части шубы, рукава, шапка и борода склеены из кусков мешковины – ведь в тюрьме гениальный режиссер шил мешки... Пасхальное яйцо, кстати, также украшено бантом из мешковины. Этот Дед Мороз с всклокоченной бородой и импозантной фигурой похож на Параджанова.
«Пасхальное яйцо» и «Дед Мороз» – подарки, отправленные Параджановым жене и сыну, cвоеобразная форма участия в жизни «по ту сторону зеркала», за оградой тюрьмы. Отсутствие в этих тюремных произведениях какой-либо психологической нагрузки является абсолютной победой эстета над трагической судьбой, победа Вечной Красоты над обстоятельствами жизни, поэзии – над политикой.
«Сурен еще подарил мне яйцо, украшенное его отцом», – говорит мне Жан-Люк. Но со временем яйцо испортилось и его пришлось выкинуть. Он показывает мне единственную оставшуюся фотографию яйца: Параджанов нарисовал на нем очень выразительное забавное лицо, с красными глазами, длинными и густыми усами, плавно переходящими в волосы. Кто это – генерал или, может, запорожский казак?..
На фотографиях, снятых Жан-Люком, мы видим Параджанова, прогуливающегося по проспекту Рутавели с парой детских лакированных туфелек в руках. На одной из фотографий, снятых Жан-Люком, из двух долек яблока Параджанов-сатирик сделал себе «погоны» и моментально превратился в «генерала» с волевым пронзительным взглядом… На фотографиях запечатлен также молодой поэт Котэ Кубанеишвили – чувствуется, что они с Маэстро на одной волне.
Жан-Люк вновь встретился с Суреном в апреле 1980 г. в Киеве. Сурен передал Жан-Люку копию семи страниц приговора Параджанову от 25 апреля 1974 г.: пять лет лишения свободы в лагере строгого режима. Жан-Люк уезжает из Киева и 12 апреля прибывает в Тбилиси. Ему удается отвязаться от тургруппы. Он направляется прямиком к Параджанову. «У Параджанова был гость – некий мужчина лет пятидесяти, – вспоминает Жан-Люк. – Параджанов дал тому понять, что пора уходить. С тюком в руках, посетитель моментально вышел, даже не поздоровавшись с нами. Мне сказали, что в СССР духи – прекрасный подарок. У меня был с собой маленький флакон одеколона, который я ему отдал. И вот на моих изумленных глазах он выпил весь флакон залпом! Никогда ничего подобного я не видел», – рассказывает Жан-Люк.
Я был поражен, увидев, как он моет посуду. Наблюдать за этим банальным процессом было очень увлекательно».
«Он умолял меня забрать с собой две бобины, – вспоминает Доникян. – Открыв ящик с серебряной посудой, он хотел в благодарность подарить мне что-то из этих предметов. Это было очень трогательно, но я не мог выполнить его просьбу: это было слишком рискованно».
Это были кинопробы «Киевских фресок», снятые в далеком 1966 г. Мир их увидит много лет спустя после смерти кинорежиссера.
Жан-Люк вручил Параджанову копию приговора, полученную от Сурена, предварительно сфотографировав все страницы, с тем чтобы взять их с собой в Европу. Ему удалось провезти этот документ: к счастью, советская таможня не проверила фотопленку. Во Франции Жан-Люк отпечатал фотодокумент и передал его в Amnesty International. «И больше я никогда ничего об этом документе не слышал», – удивленно замечает Жан-Люк.
Интересно отметить, что лондонская НКО Amnesty International, похоже, так и не использовала этот документ. Имя Параджанова не фигурирует даже в их 300-страничном годовом отчете, появившемся в издании «Мазарин» в 1980 г. и озаглавленном «СССР. Узники совести». Хотя в докладе упоминаются имена многих выходцев с Кавказа, преследуемых советской властью за их действия и политические взгляды: в оглавлении находим имена Звиада Гамсахурдия, Владимира Жвания, Степана Затикяна, Паруйра Айрикяна и т. д. И если эти активисты никогда не пересекались с Параджановым, то украинские националистические активисты Валентин Мороз и Леонид Плющ посещали режиссера в Киеве и были в первых рядах во время скандала с фильмом «Тени забытых предков» в день премьеры в октябре 1965 г. Следовательно, они были напрямую замешаны в «деле Параджанова». Рядом со всеми этими именами настоящих диссидентов Параджанов предстает как совершенно неклассифицируемый персонаж, одиночка, непонятный, стоящий как бы «на обочине».
И все же – как объяснить парадокс отсутствия имени Параджанова в докладе Amnesty International? Тем более, что Плющ утверждает в своей книге «На карнавале истории», опубликованной во Франции в 1977 г., что арест Параджанова напрямую связан с его отказом свидетельствовать против Мороза. Вряд ли Amnesty International могла проигнорировать этот наиважнейший факт. Надо сказать, что текст приговора Параджановa дошел до Запада задолго до крайне рискованных, но в конечном счете бесполезных усилий Жан-Люка Шледера. Параджанов лично передал его в 1979 г. журналистке и психоаналитику Катрин Клеман. Она привезла текст во Францию и опубликовала отрывки в газете «Le Matin de Paris» («Парижское утро») от 13 и 14 октября 1979 г., то есть за полгода до визита Жан-Люка к Параджанову.
Текст приговора не оставляет сомнений в том, что дело было заказным, но тем не менее Параджанова осудили по статье Уголовного кодекса СССР о мужеложстве. Понятно, что судебным преследованием режиссера хотели заставить замолчать. Надо отметить, что в советском обществе к гомосексуалистам, в частности из артистических и художественных кругов, относились весьма толерантно, при условии, что те вели себя тихо и скромно. Что касается Параджанова, он не только прилюдно заигрывал с мужчинами, но и громогласно заявлял, что он – из того же ряда, что Леонардо да Винчи, Микеланджело, Чайковский и Шекспир! Его устранение с культурной арены, давало, таким образом, возможность решить сразу несколько проблем. Так почему же Amnesty International в конце концов отстранилась от дела Параджанова? Ведь дело это было свидетельством слепой и абсурдной жестокости советского режима…
Среди бумаг Жан-Люка имеется рукописное письмо, адресованное ему товарищем, сотрудником Amnesty International. Письмо заканчивается так: «Что касается Параджанова – забыл тебе ответить, моя вина: A. I. не приняла во внимание его дело, ввиду того, что позиция нашей уважаемой организации по вопросу гомосексуализма до сих пор не определена».
Может быть также, что Amnesty International, видя в Параджанове человека непредсказуемого и непокорного, побоялась увязнуть в парадоксах эксцентричного персонажа, которые в итоге оказались бы столь запутанными, что играли бы «против» неправительственной организации. Параджанов был исключительно необычен, не мыслил простыми категориями (черное/белое, злые Советы/добрый Запад) и пускал в огонь своей игры все, обыгрывал абсолютно все, любые самые сложные понятия. Он видел детали и нюансы человеческих страстей и поведения, как никто другой. Его антисоветские заявления, остроумные шутки артиста, всегда поражавшие слушателей, и, кстати, тщательно фиксировавшиеся КГБ на протяжении многих лет, в реальности не являлись выражением какой-то глубокой ненависти, ни идеологической убежденности или категоричного отрицания идеологии. Тонкость и точность его наблюдений, его, как он говорил, «нежное отношение к вещам», его склонность к игре и мистификациям вряд ли вписывались в перспективу перманентной политической борьбы. Ведь политическая борьба наиболее эффективна лишь тогда, когда в ход идут упрощённые символы, простые лозунги, легко запоминающиеся жесты. A Параджанов – человек, оперировавший сложными конструкциями, смыслами, которые открываются постепенно, но бесконечно, не истощаясь.
В конце жизни, в одной из бесед с Завеном Саргсяном, Параджанов сказал: «Я отомщу Украинe». На вопрос «Как?», он ответил простo: «Любовью».
Он практически жил с этим парадоксом, доведенным до пароксизма. Как трагичен его крик отчаяния, когда он утверждал, что нынешнее его положение – «хуже смерти». В интервью Доникяну Параджанов говорил: «Не иметь права заниматься моей профессией – это наказание. Это второе наказание, более невыносимое, чем первое…»; «Сегодня я не более чем мертвый дух…»; «Если так пойдет и дальше, я покончу с собой».
«Ко мне приезжают со всего мира. Но никто не может сделать так, чтобы я эмигрировал. Потому что у меня нет другого выбора, кроме эмиграции, потому что я хочу работать... Да, я хочу жить во Франции. Работать во Франции. (...) Во Франции я хотел бы снять фильм о Жанне д’Арк, о Библии, по мотивам новелл Мопассана…».
Горькие слова… В этот период своей жизни, в 1980 г., у него нет средств к существованию, его семья распалась, из Киева его выгнали, а квартиру отобрали. Карьера его разбита. А главное – ему кажется, что он чудом выжил после четырехлетнего срока.
Но Параджанов не был бы Параджановым без своих ежеминутных парадоксов. «Я не диссидент. Нет!», – тут же добавлял он.
В записках Жан-Люка Шледера есть такая цитата: «На вопрос о Сахарове и Солженицыне он отвечает: «Меня это не интересует. Я художник, Солженицын – писатель, историк, очерняющий свою страну, а я показываю, что красиво, вернее, что было красиво здесь, у нас... Поймите меня правильно, я художник, а не диссидент, вот и все! Маркс, Ленин... мне все равно! Повторяю вам, у меня нет политических взглядов, я художник. Я хочу всего лишь иметь возможность самовыразиться как художник».»
Однако странно звучат эти слова: «Солженицын – историк, очерняющий свою страну». Это в то время, как Запад триумфально присудил Солженицыну Нобелевскую премию, делая из него знаковый символ борьбы за свободу в СССР? Наверняка, подобное высказывание могло озадачить западных наблюдателей. Неужели парадоксы, которые создавал и культивировал этот гениальный мистификатор и которыми он каждую секунду питал свое творчество, могли быть столь же возмутительны и неприемлемы для «свободного Запада»?
По свидетельству выдающегося тбилисского фотографа Юрия Мечитова, присутствовавшего на последнем судебном заседании по делу Параджанова в Тбилиси в феврале 1982 г.: «Сергей сказал, что он любит советскую власть. Oн сказал это искренно, со слезами на глазах, но также искренно он мог ее временами ненавидеть, хотя слово ненавидеть Сергею не подходит.»
О КГБ же он сказал так в интервью одному французскому журналисту: «Это идеальное место и идеальный партнер советского художника для пробуждения гнева и зарождения талантов». Сколько иронии в этих словах, какая точность суждений, как причудливо переплетены комедия и трагедия бытия… У Параджанова имелись большие портреты Брежнева и Ленина. По его словам, он восхищался «артистизмом» Ленина, его жестикуляцией и умением выступать публично… Он утверждал, что творцу необходимо жить на своей родине, несмотря ни на какие трудности, и жестко осуждал эмиграцию Тарковского. Сделать из Параджанова героя борьбы с советской властью не удалось.
Мой визит к Жан-Люку Шледеру состоялся за две недели до тридцатой годовщины смерти Параджанова. При виде этих «новых» коллажей и десятков «новых» фотографий, появившихся словно ниоткуда, я почувствовал себя причастным к очень личному для меня событию, почти сверхъестественному. Восхищение, которое испытывают люди перед Параджановым, давно превратилось в традицию дружбы, растворенной в параджановской мифологии, которой время и пространство – не помеха.
Спустя два месяца (эта статья была уже подготовлена к публикации) вышел клип американской певицы Леди Гаги к ее новой песне «911». В клипе (крайне китчевом с налетом эзотерики), помимо четких визуальных имитаций художественного мира Параджанова, присутствует надпись на армянском языке: «Бдительность». Через несколько дней против Армении была развязана беспрецедентная война в Карабахе. Впоследствии, название песни каким-то странным образом совпало с датой (9 ноября) прекращения боевых действий, делая из этой песни некий таинственный посыл, переданный нам опять-таки «через» Параджанова.
Этот проклятый 2020-ый год опечалил нас еще двумя невосполнимыми утратами в параджановской «галактике»: вдова Маэстро Светлана Щербатюк скончалась в Киеве, а затем Завен Саргсян, основатель и директор Дома-музея Параджанова в Ереване, покинул нас.
Но в 2020-м году Параджанов «подарил» нам доселе неизвестные свои работы: два великолепных букета, пасхальное яйцо и Деда Мороза – чистая красота, полная жизни, созданная в аду. И благодаря которой он выжил. Красота, вновь явившаяся нам сорок три года спустя, как предзнаменование на фоне всемирной пандемии коронавирусной инфекции, доказала, что в мифологии не существует случайностей. Если маг продолжает нас одаривать, подумал я, это потому, что он никогда не прекращал с нами «общаться». Ведь ему есть еще что сказать нам о нас самих.
Параджановская традиция одаривать людей вновь напомнилa нам о другой ипостаси нашей человеческой сущности. Параджанов возвестил нам о наступлении новой эры для Армении и для мира.
Перевод с французского Альды Енгоян
Наири ГАЛСТАНЯН |
|
