НЕВЫДУМАННЫЕ ЛЕГЕНДЫ

В конце 1940-х годов «Комсомольская правда» публикует статью мэтра поэзии Павла Антокольского «Рождение поэта» о новых именах на поэтическом небосклоне. Называется в ней и имя студента Тбилисского государственного университета Рэма Давыдова. Однокурсника Булата Окуджава, известного тогда, как говорится, лишь в узком кругу. Среди приведенных Антокольским строк юного Рэма есть и такие:
«Качается плот мой дощатый,
Под ним – ледяная вода.
Холодное слово – «прощайте»,
Еще холодней – «навсегда».
Согласитесь, совсем неплохо… Через много лет заслуженный журналист Грузии Рэм Арменович Давыдов напишет о себе такую шуточную эпитафию: «Ему нетленный жребий уготован: еще при жизни был он заспиртован»… Как известно, в каждой шутке есть доля шутки, Давыдов стал известен среди коллег как крепкий профессионал не только в промышленной тематике, но и в разнокалиберных застольях.
Коренной житель тбилисского Авлабара, он много лет ежедневно ездил в Рустави, сначала – строящийся, потом – уже вовсю дымящий заводскими трубами. А транспортное сообщение между этими городами шесть с лишним десятилетий назад было совсем не такое, как ныне – строителей и рабочих ждали лишь несколько рейсов электричек. И Рэм первой электричкой прибывал в «город ста братьев», где прошел путь от начинающего корреспондента до заместителя редактора главной местной газеты «Социалистический Рустави». Готовность, а главное, умение сидеть за столом в любой компании помогали ему обретать друзей в городе, где все знали всех, развязывать языки и главным инженерам, и подсобным рабочим, когда что-то было нужно для газетной полосы.
Из руставской газеты ее несменяемый зам. редактора уходит в bнформационное агентство Грузинформ при Совете Министров Грузии – филиал всесоюзного ТАСС. Опыт, приобретенный в цехах и на стройплощадках, дает ему должность заведующего промышленно-экономическим отделом. Ну, а любовь к застолью в журналистском мире минусом никогда не считалась... Неконфликтный, готовый выложить последнюю трешку, он становится своим для всех, тем более, что претендентов на его место в отделе непростой тематики нет.
А главное, профессионализм Давыдова делает его незаменимым для председателя Совета Министров республики Зураба Патаридзе – журналист готовит материалы, которые тот использует в своих докладах и статьях. Бывает, что Рэм Арменович получает или исполняет поручения главы правительства в промежутках между застольями, и предстает пред очами Зураба Александровича несколько подшофе. Но никаких нареканий со стороны Патаридзе нет – Рэм в любом состоянии справляется с заданиями. Более того, глава правительства выражает свою благодарность, давая Давыдову доступ к застольям «элиты». Вот и бывало, что патаридзевский лимузин с трудом пробирался по узким авлабарским улочкам и под восторженные взгляды окружающих совминовские охранники с пиететом выгружали из него Рэма, сильно «подуставшего» не где-нибудь, а на правительственном банкете.
Но чаще всего местом смены массивного стола зав. отдела на непритязательный ресторанный столик был подвальчик «Дарьял», прямо напротив возрожденного недавно подвала с лагидзевскими водами и аджарскими хачапури. Сейчас вместо него на углу проспекта Руставели и улицы Митрофана Лагидзе – «Магти клаб». А в 1974-м под потускневшими копиями картин Нико может выпить и закусить любая пара друзей, разжившихся десяткой или даже пятеркой. Так в одно чудесное майское утро и поступают Рэм Давыдов с другом-коллегой, соратником по застольям Гиви Амашукели. Тем более, что в карманах у них чуть побольше десятки, а главное – утро чудесно тем, что дел в редакции никаких.
В начале десятого акулы пера и барракуды телетайпа успевают выпить пару-тройку тостов, закусить и начать разговор о прекрасном. Внешне и манерами держаться они – полные противоположности друг другу. У немногословного, словно проглотившего аршин Гиви - непроницаемое лицо английского джентльмена. Общительный, склонный к полноте Рэм подвижен и оживлен. Кроме грузинформовской жизни и убежденности в том, что истина в вине, их объединяет еще и духовность. Поэтому в ходе содержательной беседы Гиви задумчиво замечает: «А сейчас в Москве «Джоконду» показывают…» «Показывают», – соглашается Рэм. «А почему бы и нам ее не посмотреть?» – развивает свою мысль Гиви. Рэм не видит никаких препятствий.
Речь они ведут о главном в жизни огромной страны событии 1974 года. В СССР гостит «прекрасная флорентийка», которую весь мир зовет попросту «Джоконда» или «Мона Лиза», а полное название, которое дал ей автор Леонардо да Винчи, – «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо» («Ritratto di Monna Lisa del Giocondo»). Самый известный за всю историю человечества портрет оказался в Москве проездом «домой», в парижский Лувр из Японии, где его посмотрели 1,5 миллиона человек.
Сегодня уже трудно сказать, как министру культуры СССР Екатерине Фурцевой удалось сделать невозможное: договориться и в Лувре, и в Кремле, чтобы шедевр «задержался» в Советском Союзе на целых два месяца, изыскать огромную страховую сумму в 100 миллионов долларов, изготовить по своему личному заказу специальный пуленепробиваемый футляр, в который картину и поместили в одном из залов Государственного музея изобразительных искусств (ГМИИ) имени Пушкина.
Количество желающих повидаться с «Джокондой» превзошло все ожидания. Надо было фактически с ночи по 7-8 часов выстаивать в очереди, начинавшейся задолго до подходов к музею.  Но кого-кого, а советского человека очередью не запугаешь, и люди стояли, чтобы, не притормаживая, в непрерывном потоке пройти мимо картины. Получилось, что на общение с «прекрасной флорентийкой» каждому выпадало не больше 10-15 секунд. А это – один долгий взгляд. И, приближаясь к картине, посетители доставали бинокли, поднимались на цыпочки, оттесняли друг друга, чтобы из очереди в несколько рядов подольше смотреть на шедевр. А он отнюдь не большого формата – 77 на 53 сантиметра. Были и пытавшиеся задержаться уже перед картиной, цеплявшиеся в перила-ограждения, но милиционеры бдительны: поток не должен останавливаться!
Такие детали Давыдову и Амашукели были не известны, как и все, они знают лишь, что в «Москве с большим успехом демонстрируется шедевр Леонардо да Винчи». И вполне резонно считают, что как советские граждане и интеллектуалы имеют полное право присоединиться к посетителям музея. Сказано – сделано! Они просят официанта, с большим пиететом относящегося к постоянным посетителям, не убирать со стола, оставить места за ними, пока они не вернутся. Затем отправляются в Грузинформ и звонят в ТАСС. Там вообще весьма уважают тбилисских коллег, а стремление приобщиться к шедевру живописи вызывает бурю восторженных эмоций, и всяческая помощь гарантируется.
Рэм и Гиви занимают в редакции не очень много денег, берут такси до аэропорта и успевают к объявлению регистрации на очередной из семи рейсов, ежедневно летавших тогда в Москву. Проблем с билетами в это время дня нет…
Во Внуково у трапа друзей уже ждет «Волга», присланная Секретариатом ГРСИ (Главной редакции союзной информации) ТАСС. Она подвозит прямо к многокилометровой очереди в Пушкинский музей. Там эстафету принимает тассовская редакция культуры, ее журналисты, знающие всех и вся в музеях, ловко внедряют тбилисцев в колонну любителей живописи. И Рэм с Гиви, обзаведясь красочными буклетами, дисциплинированно проходят в этой колонне мимо застекленной загадочной красавицы.
Потом междугородный маршрут повторяется в обратном направлении, без задержек и потерь во времени. Так что два друга, с чувством выполненного перед искусством долга, садятся за свой столик в «Дарьяле», чтобы восполнить упущенное за день. Первый тост – за тассовцев, второй – за великого Леонардо…
Единственное, что в тот вечер омрачает Рэму хорошее настроение, – недоверие к свиданию с Джокондой, высказанное супругой Эммой. За многие годы совместной жизни ей не привыкать к появлениям мужа в столь позднее время. Но объяснение уж больно фантастическое! Однако все сомнения рассеиваются, когда перед онемевшими домочадцами выкладываются буклеты и проспекты, подтверждающие личное присутствие их владельца в московском музее.
Эпоха «своего человека в Совмине» заканчивается для Давыдова в 1982-м – Патаридзе гибнет в автомобильной катастрофе. После этого Рэм прожил 21 с лишним год, знаменуя целую эпоху грузинской промышленной журналистики. Потом и ее время закончилось – вместе с самой грузинской промышленностью. В стране начала зарождаться совсем иная журналистика – агрессивно политизированная, ставящая во главу угла сенсацию и неприятие чужого мнения, не чурающаяся прямого искажения фактов.
Это – журналистика уже новой эпохи, весьма символично стартовавшей в день…похорон Давыдова. Да, пока мы провожали Рэма Арменовича в последний путь и поминали его на келехе (поминках), Михаил Саакашвили повел своих сторонников на штурм парламента. Положив начало доселе не виданной в истории страны эпохе, где не было места ничему из «вчерашнего дня», в том числе и Грузинформу, переименованному в Сакинформи.
Ну, а Джоконда… Как-то я спросил Рэма: «Скажи честно, какой она тебе запомнилась?» «Честно? – переспросил он, аккуратно допив стакан. – Знаешь, какая-то зеленоватая она была. То ли свет так падал, то ли – блики на стекле, за которое ее упрятали. Да разве главное было в том, чтобы ее запомнить и кому-то описывать? Наливай!»


Владимир ГОЛОВИН

Автор этих воспоминаний Владимир Журьяри в прошлом году отметил свое 85-летие, но его жизненной энергии, творческим планам, оптимизму можно позавидовать. Почти ежегодно он приезжает из Таллинна в родной Тбилиси, где окончил школу N14 на улице Ниношвили, а затем – Тбилисское артиллерийское училище. Служил в Грузии, на Камчатке, Южном Сахалине, в Белоруссии, с 1961 года живет в Таллинне. Работал в  Министерстве образования Эстонии, окончил заочно исторический факультет Тартуского университета.
В 1990 году стал инициатором создания в Эстонии Общества грузинской культуры «Иверия», был избран его председателем. На добровольных началах возглавлял
одноименную воскресную школу в Таллинне, был членом «Круглого стола» при министре культуры Эстонии. Делегат первого Международного конгресса грузин от Эстонии. На эстонском «Радио 4» участвует в передачах о культуре Грузии, а членов различных национальных обществ знакомит с историческими и культурными связями своей родины.

«Тбилиси из тебя не уезжает, когда тебя в дорогу провожает».  Строка Евгения Евтушенко вспомнилась, когда я покидал свой родной город 1 сентября 2018 года. Этот мой приезд с семьей младшего сына был недолог – всего пять дней. У нас остались незабываемые впечатления от увиденного: фуникулер, Рике, Нарикала, Мамадавити, Муштаид с детской железной дорогой, Старый город, картинные галереи, грузинская кухня…
Впечатлила прогулочная часть проспекта Агмашенебели. Вспомнилось, как в один из предыдущих приездов видел проспект вздыбленным, и как возникла тогда надежда на то, что все-таки удастся сохранить вековые платаны (в Эстонии при проведении строительных работ любые посадки выгораживают).
Возвращаясь с Кукийского кладбища, где упокоились мои близкие, мы оказались у тех же самых ворот, которые прикрывали вход во двор моего отчего дома на улице Орджоникидзе, ныне – Чубинашвили, 9. Там мало что напоминало о былом, хотя сохранился в первозданном виде особняк со стороны Марджанишвили, 51 – теперь отель «Престиж». И воспоминания перенесли меня в далекое детство, в дом и прилегавший к нему хорошо ухоженный небольшой сад, отгороженный от улиц сквозной решеткой, увитой плющом.
Там, на этих улицах, протекала удивительная для меня и ребят нашего двора жизнь. По Орджоникидзе, мощенной булыжником, порой грохотали одноконные телеги, шуршали плавно покачивающиеся на рессорах фаэтоны, цокали не только лошади, но поутру и ослики с хурджинами, изредка проезжали черные «эмки», ЗИСы-101... Фаэтоны   в те годы (до конца 30-х) выполняли роль такси, и я помню, как моя семья загружалась с чемоданами в черный пароконный экипаж с обитыми красным бархатом сиденьями, с поднятым верхом, и мы отправлялись на железнодорожный вокзал. На облучке важно восседал возница в черной униформе, напоминавшей одежду тбилисских кинто. Его длинный кнут настигал того из ребят, кто прицеплялся сзади на ось, а его приятель кричал при этом кучеру: «Сзади – кнут!»
Ранним прохладным утром издалека слышались призывные клики погонщиков-продавцов продуктов на осликах: «Мацони-малако!», «Нахшири-уголь!», «Пичхи-хворост!», «Мцванили-зелень!»… Створка наших ворот обычно была приоткрыта, и  с утра нас навещали  различные персонажи. «Яйца свежи, кверцхи!» – объявлял продавец. «Тачить нажи-ножницы, бритвы править!» – предлагал другой. «Акошкис шушеби – стекла вставлять!» – кричал стекольщик. Но особый интерес вызывали приходившие во двор люди, которых трудно было назвать нищими, попрошайками. Пожилой музыкант в студенческой фуражечке усаживался на крыльцо и играл на небольшой арфе. Шарманщик с инструментом на подставке с перфорированными нотами... Всем им подавали кто что мог.
Это происходило обычно в первой половине дня. А во второй половине, услышав звуки духового оркестра, мы приникали к решетке нашего сада со стороны тогдашней Кирочной  (сейчас – Марджанишвили) улицы. В дни государственных праздников по ней двигались колонны демонстрантов с многочисленными лозунгами и портретами вождей. Не меньший интерес вызывали у нас и… похоронные процессии. Мало того, что они сопровождались внушительным духовым оркестром, покойников порой везли на старинных похоронных дрогах. Повзрослев, мы по первым же звукам узнавали «Похоронный марш» Шопена.
Все это было в раннем возрасте. Долгие месяцы наш благоухающий сад был местом детских незамысловатых игр. Двое из ребят тех давних лет памятны мне: Игорь Дижбит, впоследствии известный журналист в Латвии, многолетний сотрудник «Литературной газеты» и Торадзе Сулико, по кличке «Русо», ставший отличным футболистом. А ведь еще был детский сад на территории Госкинпрома (киностудии «Грузия-фильм»). Запомнились прогулки нашей группы в осенний Муштаид… Оглядываясь назад, я вспоминаю двух своих сверстников по тому детсаду. С одним из них, Отаром Черкезия, я окончил среднюю школу, и после у нас бывали контакты. Он был известным в свое время партийным и государственным деятелем Грузии, его, к сожалению, давно нет в живых. А о втором я узнал сравнительно недавно, это – ныне здравствующий Игорь Нагорный, известный кинооператор, стоявший у истоков грузинского телевидения. Долгие ему лета!
Наверное, немногим жителям нынешней улицы Читая (бывшей Советской) известно о том, что до середины 40-х годов она выглядела иначе: от вокзала ходил трамвай, была вымощена булыжником, при этом тротуар возвышался примерно на полметра. Я жил по соседству и был очевидцем того, как во время сильных ливней эта улица превращалась в весьма бурную речку, изливавшуюся по примыкавшим улицам в сторону Куры. Трамваи стояли, а больше всего страдали курды, обитавшие тогда в подвалах домов – их немудреный скарб буквально вымывало оттуда. Мальчишками мы бывали свидетелями последствий этих потоков. В конце войны пленные немцы построили ливнеотвод и был положен конец бедствиям.
Тогда же те же немцы, едва ли не вручную, разобрали лютеранскую кирху, стоявшую на углу нынешней площади Марджанишвили (а улица называлась Кирочной). В качестве тбилисского старожила напомню и о том, что более полувека тому назад со стороны проспекта, в правом крыле дома в стиле барокко размещалось некогда популярное фотоателье г-на Соколова.
Продолжая тему улицы Марджанишвили, нельзя не упомянуть храм Александра Невского, чтимый и православными города, и паломниками. Среди его святынь – частицы мощей святых Нины, Николая Мирликийского, Шио Мгвимели и других канонизированных святых. В этом храме я был крещен моей бабушкой и в каждый приезд обязательно посещаю его. Примечательный магазин находится напротив часовни храма – в нем уже многие десятилетия пекут кондитерские изделия. До войны, поутру, я бегом приносил оттуда домой горячий лаваш. А после войны там же стали выпекать знаменитые на весь город булки-слойки. Теперь, похоже, прежний рецепт утрачен – вкус не тот...
И вновь я предлагаю читателю вернуться на проспект Агмашенебели, Плехановский, как тогда он назывался, был своего рода Бродвеем нашей юности – в основном, между кинотеатром «Аполло» и площадью Марджанишвили. В раннем детстве мы были частыми зрителями спектаклей ТЮЗа, сопереживая героям «Хижины дяди Тома», «Снежной королевы» и других любимых детворой постановок. Запомнилась новогодняя елка 1938 года, на которой я отважно вышел на сцену к Деду Морозу и прочитал наизусть «Муху-цокотуху», за что был одарен лошадкой-качалкой и большим кульком всяких вкусностей. ТЮЗ остался в памяти светлым воспоминанием – он связан с именами, прославившимися впоследствии на сцене нашего театра имени Грибоедова, а затем и ленинградского БДТ: Евгения Лебедева и Георгия Товстоногова. Запоздалая благодарная память…
На этой части проспекта в те годы работали три кинотеатра. В «Аполло» перед началом сеанса в фойе давали концерт певцы с небольшим оркестром. Были еще «Комсомолец» и «Амирани», в котором, кроме основного зала, существовал еще один, небольшой – для хроники и мультфильмов. Все эти кинотеатры были переполнены. Посмотрев «Трех мушкетеров», мы имитировали фехтование на палках (а кое-кто отправлялся в кружок фехтования на рапирах), распевали мелодии из фильма. Завораживали подростков и другие черно-белые фильмы, которые называли «трофейными»: «Серенада солнечной долины», «Девушка моей мечты», «Сестра его дворецкого»…
«Комсомольца» уже давно нет, а на месте «Амирани» сегодня – замечательный Музыкально-культурный центр имени Джансуга Кахидзе, как бы вобравший в себя и функции располагавшегося рядом открытого летнего театра филармонии в саду Гофилэкт. Мне все-таки жаль, что ныне утрачен этот уютный и поистине «Зеленый театр», где в былые годы я видел концерты юмористов Тарапуньки и Штепселя, спектакли Театра кукол Сергея Образцова, слушал итальянского певца Клаудио Виллу, выступления еще многих известных артистов. Теперь на этом пространстве заметно меньше зеленых насаждений – преобладают асфальт или плитка. С огорчением эту тенденцию мы наблюдаем и у себя в Таллинне…
Не могу обойти молчанием еще одно примечательное место проспекта – сад «Арто» (расшифровывалось название как «Артистическое общество»). Для многих поколений мальчишек и девчонок это было замечательное место досуга, особенно в жаркое время года. Кроме плавательного бассейна, в густом саду с посыпанными кирпичной крошкой дорожками были помещения, в которых работали различные кружки. На подставке стоял настоящий планер, в который можно было забраться и подергать рычажки управления. А по выходным дням играл духовой оркестр пожарных в касках и белой форме.
К сожалению, сильно изменились и другие зеленые места моего родного города. Взять, к примеру, Муштаид. Когда-то в нем были летний театр и парашютная вышка, он был обнесен красивой оградой, а входные билеты давали право бесплатного пользования некоторыми аттракционами (кроме детской железной дороги, педальных машин и тира). Теперь здесь все по-другому…
Вот, скажет читатель помоложе, разворчался старый! Нет, наш Тбилиси по-прежнему прекрасен! Он оставляет незабываемые впечатления у посетивших его туристов (подтверждаю: из Эстонии в том числе). И наиболее полными эти впечатления остаются, благодаря неизменному духу искреннего, традиционно грузинского гостеприимства. Такое емкое слово «маспиндзлоба»!


Владимир ЖУРЬЯРИ