Он великолепно исполнял сложные оперные партии, но солистом Большого театра не стал. Он сыграл в фильмах, любимых миллионами зрителей, но в кинозвезды не вышел. Его карьера была связана с «солидными» музыкальными театрами, а он стал классиком оперетты и эстрады. Именно в этих нелегких «легких» жанрах Владимир Канделаки и снискал на десятилетия всенародную славу. «В. Канделаки – поющий актер. Впрочем, он может и не петь, но тогда он просто хороший актер, хороший, и все. Поющий Канделаки – это неповторимая художественная личность… Рядом со Станиславским и Немировичем-Данченко работали многие, но имен, перед которыми мы почтительно снимаем шляпы, не так-то много… Среди них один из первых – Канделаки». Это сказал Борис Покровский, а уж ему, выдающемуся оперному режиссеру, педагогу, профессору, более 20 лет проработавшему в Большом театре и основавшему Московский камерный музыкальный театр, не верить нельзя.
Профессиональным музыкантом отец Владимира – Аркадий Константинович Канделаки не был. Он был простым чиновником. Но всюду, где он живет с семьей, в их доме постоянно царит музыка – и в Тифлисе, и в Одессе, и в Батуми, и в Елисаветграде. И никогда не запирается на ключ видавшее виды пианино «Рениш» (Ronisch). Под этот инструмент супруга чиновника Наталья Евстафьевна, имеющая хороший голос, поет романсы, а вместе со своим братом – грузинские, русские и украинские народные песни. Такие домашние концерты, как и возможность самому прикоснуться к клавишам, – счастье для единственного ребенка в семье, Володи. Но когда в шесть лет мальчика начинают всерьез учить нотной грамоте, выясняется: отличный слух и музыкальность отступают перед соблазнами дворовых игр. И строгая педагог даже (вполне в духе тогдашних воспитательных мер) хлопает непоседливого ученика линейкой по пальцам.
Вообще-то, в жизнь Володи уже тогда впервые могла войти громкая фамилия, коих, как мы еще убедимся, потом будет немало рядом с ним. Провинциальный украинский Елисаветград (потом – Зиновьевск, Кировоград, а ныне – Кропивницкий) славен не только тем, что в нем родился первый профессиональный украинский театр. Именно там пианисты и педагоги супруги Нейгауз создали музыкальную школу для талантливых детей, среди которых лучшим был их сын Генрих. Но Володя идет учиться к даме, которая живет недалеко от дома Канделаки. А через несколько лет, во время Гражданской войны, грузинская песня мамы спасает ему жизнь. Город, несколько раз переходивший из рук в руки всевозможных воюющих сторон, захватывают и отряды лидера крупнейшего антибольшевистского восстания на Украине атамана Николая Григорьева. Они начинают еврейский погром – один из 148-ми, учиненных ими на украинской земле. Ночью вооруженные люди врываются к Аркадию Канделаки, который прячет семью своего давнего знакомого, еврея, хотя за это грозит расстрел. Первый, кого григорьевцы видят в доме, – чернявый мальчик, Володя. Его тут же хватают, ему грозит расправа и Наталья Евстафьевна в отчаянии кричит: «Мы грузины!»  А в доказательство начинает... петь на грузинском языке. Бандиты уходят, не добравшись до прячущейся в чулане еврейской семьи...
Именно в Елисаветграде юный Канделаки знакомится с театром, там, помимо местных драматических актеров, выступают и гастролирующие оперные труппы.  Мальчика завораживает все: и сюжеты, и музыка, и закулисная жизнь. Когда же семья переезжает в Батуми, любовь к театру удается реализовать и в реальном деле. С другом-ровесником Одиссеем Димитриади, которому предстоит стать великим дирижером, он собирает таких же юных театралов, ставит детскую оперу «Красная Шапочка», и она пользуется большим успехом. А еще, начиная с Батуми, в жизни Владимира появляются люди, имена которых вошли в историю мировой культуры. Во время сильнейшего снегопада он и Димитриади вытаскивают из глубокого сугроба барахтающегося человека в расстегнутом пальто и со щенком за пазухой. А вечером, прорвавшись на диспут о футуризме, видят его... на сцене. Спасенного ими зовут Сергей Есенин. Когда вечер завершается, он благодарит ребят, утверждая: если бы не они, он «превратился бы в мороженое»…
В Батуми приезжает немало знаменитых театров, в том числе Тбилисский имени Руставели и Ленинградский имени Пушкина. Володя потрясен спектаклями с Верико Аджапаридзе, Ушанги Чхеидзе, Владимиром Давыдовым... И еще – местной знаменитостью, баритоном Евгением Вронским, учившимся в Милане и Дрездене, солистом многих оперных театров. В Батуми тот переехал из Тифлиса по состоянию здоровья и создал там оперную студию, в которой был и режиссером, и певцом, и директором. Его непременно приглашали все приезжавшие оперные труппы. Канделаки знакомится с его учеником Давидом Андгуладзе, и будущий солист Большого театра, народный артист СССР рассказывает ему, как замечательно Вронский работает с начинающими певцами. В общем, когда сданы выпускные экзамены, ни сам Владимир, ни его родители не сомневаются: надо поступать в Тбилисскую консерваторию. И причина не только в хороших вокальных данных юноши. Туда же, но на композиторский факультет подает документы и Одиссей Димитриади, там уже преподает Вронский.
При прослушивании в консерватории, Канделаки, сам того не зная, делает правильный выбор – блестяще исполняет один из своих любимых романсов «На холмах Грузии». А музыку этого произведения написал Дмитрий Аракишвили, автор первой национальной камерно-лирической оперы «Сказание о Шота Руставели», первый председатель Союза композиторов Грузии. В 1926-м, когда Канделаки приходит на прослушивание, Аракишвили еще и ректор консерватории, а рядом с ним в приемной комиссии Вронский. В общем, парень, пение которого нравится всем, из абитуриента становится студентом.
В консерватории он занимается совсем не так, как в школе, доказывая: если ему интересно учиться, он может делать это даже лучше других. Поэтому – только отличные оценки и стипендия Наркомпроса (Народного комиссариата просвещения) Грузии.  Он – завсегдатай всех концертов в филармонии и музыкальных вечеров в консерватории, а со второго курса – даже поступает в группу миманса Оперного тетра. Петь в ней, конечно, не приходится, но зато можно участвовать во всех массовых сценах, а значит, приобщиться каждой постановке. Среди товарищей – новые имена, которым спустя годы предстоит прогреметь: будущие композитор Вано Мурадели, певец Давид Бадридзе, дирижер Александр Мелик-Пашаев...
«Период миманса» заканчивается вполне естественно для студента-вокалиста – Владимира приглашают петь в спектакле. Правда, необычном для оперного театра, это – «легкий жанр», оперетта. В «Сильве» Имре Кальмана ему дают небольшую роль, в вокальной партии которой лишь одна фраза: «Я буду ждать тебя внизу». Нечто вроде пресловутого театрального «Кушать подано». Но дебютант относится к делу крайне серьезно, обрушив на дирижера Мелик-Пашаева массу вопросов. А после премьеры становится известным каждому студенту консерватории, и каждый, при встрече, не упускает возможности сообщить ему, что «будет ждать его внизу».
На «подкалывания» Канделаки не обижается, он счастлив, что оказывается в самом центре культурной жизни грузинской столицы. Опера, как до сих пор тбилисцы сокращенно называют свой знаменитый театр оперы и балета им. З. Палиашвили, в середине 1920-х каждый вечер переполнена. Помимо местной труппы здесь выступают и приезжие звезды. Владимир «вживую» видит и слышит Ивана Козловского, Валерию Барсову, Сергея Мигая, Дмитрия Головина… А еще знаменитые московские театры – Малый, Мейерхольда, имени Немировича Данченко, который особенно потрясает молодого певца. Не только поющие, но и по-настоящему драматические актеры становятся идеалом для Канделаки, и позже он признается: в его жизни было два периода – до встречи с Музыкально-драматическим театром и после. Так что, когда консерватория закончена, Владимир едет поступать в ЦЕТЕТИС – Центральный техникум театрального искусства, предшественник нынешнего ГИТИСа. При прощании, вместе с отцовским благословением, Аркадий Константинович дает сыну два письма с московскими адресами: «Если будет совсем худо, эти люди помогут».
Первый из адресов пригождается уже вскоре после приезда в Москву. Огромный город настолько завораживает провинциала, что в ЦЕТЕТИСе он появляется лишь на третий день, когда прием уже закончен. Со всем пылом молодости доказывая, что ему надо учиться только там, где готовят актеров музыкальных театров, Канделаки все-таки удается добиться прослушивания. Казалось бы, оно проходит неплохо, абитуриент поет, читает стихи, выполняет этюд с воображаемым предметом. Однако в итоге получает такую выписку из протокола приемной комиссии: «Отличный голос. Несомненные сценические способности. Но принят быть не может, так как норма приема выполнена». Выхода нет, приходится идти по одному из адресов, полученных от отца.
Письмо адресовано Леониду Гегечкори, слушателю элитного Института красной профессуры, ставшего впоследствии Академией общественных наук при ЦК КПСС. Адресат – сын Александра Гегечкори, незадолго до этого застрелившегося наркома земледелия, заместителя председателя Совета народных комиссаров Грузии. Истинная причина смерти старого большевика замалчивается, объявлено, что он умер от болезни, поэтому его фамилия продолжает громко звучать в стране Советов. Узнав, как в техникуме «отшили» Канделаки, Леонид Гегечкори возмущается: «Значит, дело не в таланте, а в том, есть место или нет?». И отводит земляка прямо в кабинет… наркома просвещения РСФСР. Оттуда Владимир выходит с резолюцией: «Прошу принять сверх нормы под мою ответственность. Жму руку. Луначарский».
А для второго отцовского письма очередь настает, когда оказывается, что новоиспеченному студенту попросту негде жить. Небольшое общежитие ЦЕТЕТИСа переполнено до отказа, переночевать в нем удается лишь несколько раз, у друга с еще батумских времен. И весь сентябрь Владимир, говоря по-нынешнему, бомжует – ночует на вокзалах. Наконец, устав мыкаться, он отправляется по второму адресу и оказывается у   вдовы тбилисца, выдающегося актера, директора Малого театра Сумбаташвили-Южина. «Надо помочь Володеньке!» – постановляет Мария Николаевна, и вскоре выясняется, что в доме, где она живет, кто-то «сдает угол». Причем задешево.
В этом «углу» Канделаки лишь ночует, проводя все дни не только в техникуме, но и в театре – еще, будучи первокурсником, начинает выступать в массовке Театра революции, ныне – имени В. Маяковского. Ему очень везет: актерское мастерство на первом курсе ведет Леонид Баратов, оперный режиссер, ставший впоследствии главным режиссером Большого театра. Опытнейший мастер работает по индивидуальному плану, загружая Канделаки больше других, следит за его успехами в вокале. И на втором кусе, в 1929 году, по баратовской рекомендации, Владимира приглашают на прослушивание в театр его мечты, тот самый, который еще в Тбилиси перевернул всю его жизнь. Там Владимир Иванович Немирович-Данченко выносит вердикт: «По-моему, он нам подходит», единодушно поддержанный опытным актером Сергеем Образцовым и земляком Канделаки, автором знаменитой песни «Полюшко-поле» композитором Львом Книппером. Так что в тот день москвичи с улыбкой оглядываются на молодого человека, громогласно извещающего всех прохожих: «Я – артист лучшего театра в мире! Завтра я приду в него уже не как зритель! Я самый счастливый человек!».
В общем, ждать распределения на работу подобно большинству выпускников советских вузов, ему не надо, учеба и работа сливаются воедино: «В театре те же предметы – и сценическая речь, и вокал, и движение, а мастерство актера – каждый день с десяти до трех». Еще студентом он дебютирует в театре своей мечты в оперетте Шарля Лекока «Дочь мадам Анго», выступает еще в четырех спектаклях, в том числе в первой советской опере «Северный ветер» Книппера, которая приносит ему первую рецензию. Правда, та состоит всего из четырех слов, в 1930 году «Известия» отмечают работу Канделаки «среди наиболее удачных фигур». Но на следующий год после окончания Учебно-театрального комбината «Теавуз», в который превратился не менее неблагозвучный ЦЕТЕТИС, – премьера нашумевшей «Катерины Измайловой» и критика не скупится на комплименты: «Чудесен Канделаки, дающий сочный, ярчайший скульптурный образ».
Что больше всего запоминается ему в начале карьеры? Оперетты, ставшие его любимым жанром, и пока малоизвестная широкой публике партнерша по «Периколе» Жака Офенбаха и «Корневильским колоколам» Жюльена Планкета. Зовут ее Любовь Орлова. «Я сразу почувствовал, что ее ждет большое будущее», – признавался Канделаки.  А в 1936-м они встречаются и на экране, в знаменитой картине «Цирк». Правда, у Орловой – главная роль, а Канделаки появляется лишь в одном эпизоде. Помните, как под конец фильма зрители в цирке передают друг другу чернокожего мальчика? Перед великим Соломоном Михоэлсом малыша принимает Владимир Аркадьевич и поет на родном языке: «На-ни-на, на-ни-на, генацвале патара». В том же году – еще один фильм, с ролью уже побольше, «Поколение победителей». Там он снимается с Верой Марецкой, Борисом Щукиным, Николаем Хмелевым…
Ну, а в театре – масса спектаклей, и оперной классики, и оперетты, множество замечательных партнеров. Крепнут вокальное и актерское мастерство Владимира Аркадьевича.  Находится на сцене место и его неистощимому чувству юмора – он создает «Джаз-гол».  На концертах Канделаки так объявляет этот необычный октет, организатором, художественным руководителем, администратором и одним из солистов которого он стал: «Выступает оригинальный, исключительно вокальный, исключительно голосовой джаз». Почему такие эпитеты? Да потому, что единственным инструментом в «Джаз-голе» был рояль. А участники блестяще имитировали более десятка всевозможных инструментов – от гавайской гитары и саксофона до скрипки и ударных. Да еще и пели. А началось все с «капустника» в Музыкально-драматическом, потом посыпались приглашения в «капустники» других московских театров и даже предложения выступать на эстраде. Появляются и записи на грампластинках.
Но участвовать в концертах без разрешения Немировича-Данченко невозможно, а он, пока его артисты «хулиганят», лечился в Италии.  Вернувшись, тщательно изучает это «хулиганство» и, наконец дает благословение со следующей «скромной» резолюцией: «Джаз-гол» – концертная шутка в исполнении артистов театра моего имени». Веселая компания Канделаки, в которой и будущий известный певец Владимир Бунчиков даже получает небольшие концертные ставки (неплохое подспорье для молодых артистов) и с десяток лет с триумфом развлекает народ, приглашается на «сборные» концерты в Дом актера, и Клуб мастеров искусств (нынешний ЦДРИ), на юбилеи знаменитостей, на встречи с известными людьми. После одного из выступлений к руководителю «Джаз-гола» подходит сам Василий Качалов, тоже участвующий в «сборном» концерте: «Вот вы какой, Владимир Канделаки. А мне о вас рассказывал Владимир Иванович (Немирович-Данченко – В.Г.)»…
Однако шутки-шутками, а основная жизнь Канделаки – в спектаклях Музыкально-драматического. И живет он этой жизнью так, что на 20-летие театра, в 1940-м, получает звание заслуженного артиста РСФСР. К этому многие шли долгие годы, а Владимиру всего тридцать два. В том же году театр начинает работать над оперой Захария Палиашвили «Даиси», выбрав ее из нескольких опер композиторов союзных республик, постановщиком приглашают Юрия Завадского. Но выступить перед широкой публикой в произведении своего земляка Канделаки не удается – работу прерывает война. Музыкально-драматический театр она застает во время гастролей по Мурманской области, на морской базе в Полярном. И сразу обрушивается на актеров во всем своем страшном облике – авианалетом на маленький корабль, отвозящий труппу в Мурманск.
По возвращении в Москву Музыкальный театр имени Немировича-Данченко объединяют с Оперным имени К.С. Станиславского. Потом, вместе с корифеями Художественного театра, Немировича эвакуируют в Тбилиси, а его актеры должны отправиться в Ашхабад. Но труппа уезжать не хочет, обращается в самые высокие инстанции, и 17 октября появляется приказ Комитета по делам искусств при Совете Народных Комиссаров СССР о том, что она «будет давать спектакли для населения и частей Рабоче-Крестьянской Красной Армии». Уже через два дня после этого театр, переведенный на положение фронтового, принимает зрителей в осажденной Москве. Канделаки выступает с бригадами в госпиталях, выезжает на фронт.   
И все-таки в конце 1941-го он должен уехать из Москвы в Алма-Ату, всесоюзную столицу… киноискусства военного времени. Там снимается еще один знаменитый советский фильм – «Парень из нашего города». У Владимира Аркадьевича роль лейтенанта Вано Гулиашвили, друга главного героя, которого играет Николай Крючков. И роль эта как будто написана прямо для него: юмор, улыбки и, конечно, песня. Причем поет он не как профессиональный певец, а как поют в компании близких друзей. Казалось бы, после успеха этой ленты ему гарантирована кинокарьера. Но ее нет, и не только из-за занятости в театре. Если и были предложения в кино, то лишь на роли определенного типажа – весельчака-грузина, умеющего душевно петь. И уж никак не понять, почему такого артиста не приглашали ни в комедии, ни в музыкальные фильмы. Вот и снимается он в основном в небольших ролях, еще лишь в четырех картинах 1950-60-х годов: «Девушка с гитарой», «Ласточка», «26 бакинских комиссаров», «Пьер – сотрудник милиции». В 1985-м выходит телефильм «Вас приглашает Владимир Канделаки», но в нем были только сцены из театральных спектаклей. А еще через год появляется картина «Верую в любовь», говоря по-современному, сиквел о том, как могли бы сложиться судьбы героев «Парня из нашего горда». Увы, успеха она не имела.
Но все это будет намного позже. А тогда, в военные годы, в Алма-Ате появляется афиша балета «Бахчисарайский фонтан» с Галиной Улановой в главной партии. Ниже фамилии великой балерины, в напечатанном мелким шрифтом списке других исполнителей значится... Владимир Канделаки. Причем не в кордебалете, у него – одна из главных партий, хана Гирея. Таково неожиданное решение самой Галины Сергеевны: постоянный партнер выступать не может, и в создании образа Гирея она решает сделать упор на драматическую сторону, умение выразить переход от слепой страсти к настоящей любви. Выбор Улановой поддерживает и режиссер Юрий Завадский.  Может, потому, что Канделаки – актер театра, который сейчас назвали бы синтетическим, и умеет быть очень выразительным в любом образе. Правда, балету учатся многие годы, а новоявленному танцовщику отводят всего три недели. Все было за это время: и хихиканье местных артистов на репетициях, и постепенный переход от неуклюжести к пластичности, и ушиб Улановой на репетиции.  Дебютанту помогают и его природная артистичность, и то, что в ЦЕТЕТИСЕе были уроки танца, и то, что требуются не сложные па, а красиво поданные поддержки. И в итоге все получается.  Самые горячие аплодисменты Канделаки получает от артистов «Мосфильма», увидевших своего Вано Гулиашвили в столь необычном образе.
Конечно, же, в Алма-Ате Канделаки выступает и оперных спектаклях, а после возвращения в Москву – вновь фронтовая концертная бригада, в которой он проходит свыше 150 километров с армией генерала Александра Говорова. Партии из опер и оперетт, конферанс, «Джаз-гол», куплеты на злобу дня, организация совместных с бойцами выступлений – все это на нем. В только что освобожденном Орле – встреча с писательской бригадой: Борис Пастернак, Константин Федин, Павел Антокольский , Всеволод Иванов.  Вместе они слушают двенадцать залпов первого в Великой Отечественной победного салюта. А Москве ждет еще одна радость – приглашение выступить в постановках Тбилисского оперного театра.
Вместе с тбилисскими и эвакуированными из Харькова актерами он поет в «Тоске» Джакомо Пуччини и «Цыганском бароне» Иоганна Штрауса, а затем получает предложение, от которого трудно отказаться – самому поставить оффенбаховскую «Периколу». Балетмейстер спектакля – Вахтанг Чабукиани, танцует Мария Бауэр, одна из исполнительниц главной роли – Юлия Палиашвили, племянница композитора, имя которого носит театр. Канделаки находит такое решение постановки, что публика ломится на каждое представление, а газета «Заря Востока» пишет: «Спектакль получился искрящийся, веселый, жизнерадостный, живой и непринужденный, во всем чувствуется рука художника, все отмечено печатью вкуса, подлинной театральностью». В восторге и великая актриса Александра Яблочкина, живущая тогда в Тбилиси: «Давно не приходилось мне видеть такого живого и радостного спектакля... не получала такого удовольствия от «Периколы», как сегодня».
Так Канделаки триумфально дебютирует в роли режиссера-постановщика. Ему тут же предлагают выступить в уже прославившей его ипостаси – организовать грузинский эстрадный оркестр и стать его худруком. Дирижер нового оркестра – композитор Давид Торадзе, среди солистов – выдающиеся танцоры Нино Рамишвили и Илико Сухишвили. Успех джаз-оркестра огромен, готовится сценарий еще одной программы, но Канделаки чувствует, что без московского Музыкально-драматического театра он жить не может. А после окончания войны, в течение которой он свыше трех тысяч раз выступил в шефских концертах, артист понимает: ему надо всерьез заняться режиссурой. И он блестяще делает это, поставив в 1949-м в родном театре комическую оперу Виктора Долидзе «Кето и Котэ». Музыкальную часть немного расширяет однокашник по консерватории Вано Мурадели, вводится песня на слова великого грузинского поэта Акакия Церетели, танцы ставит Илико Сухишвили. Сам режиссер играет кинто Сако. Успех таков, что проходит лишь 15 месяцев, а уже празднуют юбилейный – сотый (!) спектакль. Затем Владимир Аркадьевич ставит «Кето и Котэ» в Таллине, роль князя там блестяще исполняет Георг Отс.
Канделаки называют «играющим тренером», он создает спектакли в Ташкенте, Днепропетровске, Праге, Петрозаводске, Хабаровске, Харькове, Краснодаре, Саранске. А в 1954-м первый секретарь столичного горкома партии, будущий министр культуры СССР Екатерина Фурцева буквально заставляет его возглавить Московский театр оперетты. И он соглашается, поставив главное условие: продолжить выступления и на родной сцене. Так продолжается десять лет, Театр оперетты расцветает. Вдохнув в него новую жизнь, Канделаки не перестает и «хулиганить»: в оперетте «Белая акация» Исаака Дунаевского выводит на сцену шуточный ансамбль «Пальмушка» – пародию на знаменитую «Березку». И уже без всяких шуток привлекает в этот театр не только Юрия Милютина, но Дмитрия Шостаковича, Дмитрия Кабалевского, Тихона Хренникова. Их оперетты в постановке Канделаки становятся классикой жанра.
В новом театре к нему приходит новая большая любовь, он уходит из семьи к непревзойденной звезде советской оперетты Татьяне Шмыге. «Быть женой главного режиссера и работать в его театре – не самая легкая ноша…, – вспоминала она. – Мне надо было все время вести себя так, чтобы никто не сказал, что я подчеркиваю какое-то свое особое положение... В первые годы, когда была влюбленность, все было легко и просто и казалось, что все обойдется. Потом же, когда мы начали притираться друг к другу, стали сказываться его взрывной характер, особенности южного темперамента, обычный мужской эгоизм. Так что, относительно безоблачными, счастливыми я могу назвать лишь первые пять лет нашей жизни, а всего мы прожили с Владимиром Аркадьевичем вместе двадцать лет… Но зато те десять лет, что Канделаки руководил нашим театром, я могу назвать, пожалуй, самыми лучшими в своей артистической судьбе – была молодость, было много работы, много интересных ролей. Это была жизнь, до краев наполненная трудом, смыслом…».
Окончательно вернувшись в Музыкально-драматический театр, Владимир Аркадьевич доводит счет проработанным в нем годам до шестидесяти! Оперы и оперетты, выступления на эстраде и в юмористических телепередачах, новые пластинки… Народный артист СССР, лауреат Сталинской премии, бас-баритон Владимир Канделаки ушел, не дожив до девяностолетия всего четыре года. И навсегда остался в памяти многих и многих поколений не только жизнерадостным, талантливым, многогранным артистом, но и одним из ярких олицетворений грузинского народа на сцене и на экране. И у скольких людей интерес, а затем и любовь к Грузии родились после его песни «Старик и смерть», которую когда-то-то распевала все страна: «Приезжайте, генацвале, (на-ни-на-ни-на)/ Посидим за цинандали! (де-ли-во-де-ла)»…


Владимир Головин

Историй, легенд и баек об этом человеке предостаточно. Говорят, что удача никогда не покидала его, он рисковал с азартом игрока, и у него получалось все, за что бы он ни брался. Говорят, что он запросто находил нефть – обходил участок земли вместе с геологами и нефтяниками, задавал им вопросы, чуть ли не нюхал почву, а потом безошибочно тыкал тростью: «Бурите здесь!». Говорят, что, построив церковь в Париже, он дал веселое объяснение: «В этом городе я грешил более всего». А еще говорят, что, имея огромное богатство, он не имел экипажа, любил ездить на трамвае и ходить пешком, а, проходя мимо Тифлисского реального училища, обязательно заводил разговор с бедно одетыми учениками и незаметно подсовывал им в карман деньги… Таких историй немало. В том числе и в русской литературе: о его сыновьях писали Владимир Маяковский и Александр Вертинский, а Велимир Хлебников – о нем самом.  Главное же – он был щедрейшим филантропом, и именно поэтому тбилисцы чтят Александра Ивановича Манташева по сей день. Слагая притчи о нем – миллионере, действительном статском советнике, члене Совета Кавказского попечительства императрицы Марии Александровны о слепых, Дирекции губернского попечительского комитета о тюрьмах и попечительского совета Тифлисского коммерческого училища, почетном попечителе Тифлисской гимназии, почетном блюстителе торговой школы, носившей его имя.
Купеческая семья Манташевых (Манташянц), в которой в марте 1849 года рождается старший ребенок Александр (была еще и дочь), – далеко не из последних в столице Грузии. Ее глава Иван (Ованес) по материнской линии из рода архиепископа армянской церкви святого Георгия в Тифлисе Филипэ Гайтмазянца. Но не пошел по духовной линии, а успешно торгует мануфактурой. Он отдает сына Александра в частную школу Галуста Папазяна, где среди преподавателей и знаменитый историк Александр Ерицян. Пока будущий нефтяной магнат получает фундаментальное образование и совершенствует не только родной армянский язык, но и грузинский с русским, его отец налаживает в Тегеране то, что сейчас назвали бы мануфактурным бизнесом – изготовление тканей и торговлю ими. Дела идут успешно, благодаря покровительству дяди его матери, уважаемого в Персии человека, которого на местный лад зовут Хосров-ханом. Со временем оказывается, что Ивану нужен помощник, и он привозит в Тегеран пятнадцатилетнего сына.
Александр оказывается настолько трудолюбивым и сметливым, что это привлекает внимание предводителя армянских купцов в Персии бека Таджир-баши, настоящее имя которого Аствацатур Аракелян. Он мечтает выйти на европейскую торговую арену и советует отцу энергичного молодого человека отправить его в Лейпциг – устанавливать торговые отношения между армянскими купцами Германии и Персии. Отец и сын Манташевы отправляются в эту поездку вдвоем, затем – Лондон и Манчестер. В Европе Александр не только набирается опыта настолько, что самостоятельно налаживает поставки из Манчестера в Тебриз. Он еще и приобретает тамошний лоск, за три года осваивает английский, французский, немецкий. Сделан и первый шаг на ниве благотворительности. Около тридцати торговцев-армян и членов их семей в Манчестере и Ливерпуле создают попечительское общество, и среди 14-ти купцов, утверждающих его устав – двадцатисемилетний Александр Манташев.
Когда отношения с торговыми домами центров европейского текстиля налажены, отец и сын возвращаются в Персию и разворачиваются так, что удается накопить солидный капитал. В 1878-м они решают: пора ехать в родной Тифлис. И на первом этаже гостиницы «Кавказ» на Эриванской площади появляется их первый магазин тканей. Затем Александр открывает еще один, уже свой собственный. А в поездках по Европе, которые он продолжает, его можно увидеть на встречах не только с коммерсантами, но и с передовыми деятелями культуры и искусства. Деловая часть этих вояжей не проходит даром: становится возможным изменить масштаб бизнеса – перейти от розничной торговли к оптовой.
Когда Манташев-старший уходит из жизни, его единственный сын получает в наследство солидный капитал – двести тысяч рублей. И, решив расширить сферу деятельности, скупает контрольный пакет (большую часть акций и патентов) Тифлисского коммерческого банка. А это – самое авторитетное финансовое учреждение на всем Кавказе. Став его главным пайщиком, а затем – и пожизненным председателем административного совета, Манташев полностью контролирует весь денежный оборот. Состояние его растет. Легко догадаться, что при этом растет и уважение в обществе, Александра Ивановича избирают в Городскую думу. Сейчас почти все, пишущие о нем, утверждают, что там он был спикером, но это не так. Его должность называлась «гласный думы», то есть выборный представитель горожан в распорядительном органе самоуправления. По-нынешнему – депутат. Место, которое требует не приносящих материальной пользы разговоров и увещеваний, не для купца первой гильдии. Он предпочитает представлять интересы определенных слоев населения, в первую очередь, коммерческих кругов. Казалось бы, почивай на лаврах и деньгах до конца жизни. Но Александр Иванович не привык останавливаться на достигнутом. Одно из двух незыблемых правил, которыми он руководствуется всю жизнь: «Бог даровал человеку жизнь для работы». Второе правило мы вспомним позже. А пока…
Что выше всего котируется на мировых рынках? Нефть! Что ж, ясно, чем заняться. Тем более, что судьба предоставляет отличный шанс: к нему приезжают учредители бакинской нефтепромышленной фирмы «А. Цатуров и другие». Это приятный сюрприз: среди приехавших – Микаэл Арамянц, которого Манташев знает еще с юных лет, тот тоже вел в Тебризе мануфактурную торговлю. Приезжим нужен кредит для покупки железнодорожных цистерн, отказать другу тифлисский банкир, конечно же, не может, но к выделенным деньгам добавляет и свои 50 тысяч рублей. Для того чтобы тоже стать компаньоном. Так в 1899 году в Баку рождается компания «Торговый дом А.И. Манташева». Кто «играет в ней первую скрипку», догадаться нетрудно. Доля акций Манташева – 75% (получив солидные откупные, три первоначальных партнера уступают ему свои паи), у Арамянца – 25%. Да еще в уставе оговаривается, что Арамянц не вмешивается в ведение дел и не претендует на прибыль от зарубежных сделок. Что ж, дружба – дружбой, а бизнес есть бизнес. К тому же у Манташева намного больше средств для новых вложений, и именно он знаком с европейскими методами ведения дел. А конкурировать предстоит не с кем-нибудь, а с Нобелями, Ротшильдами и американской «Стандарт ойл», стремящимися завоевать весь мировой рынок нефти.
В тот же год, когда основывается новая фирма, Манташев от имени V Съезда нефтепромышленников передает в департамент неокладных сборов Министерства финансов Российской империи докладную записку с перечнем мер, которые позволят России доминировать на нефтяном рынке планеты. Себя он представляет коротко, но веско: «Сам я участвую в деле, экспортирующем более 2 млн. пуд. керосина в год в Англию и владею двумя морскими наливными пароходами, которые ходят между Батумом и Лондоном и посылаются в Америку». Когда американцам, как и в наши дни, удается резко сбить мировые цены на нефть, Манташев скупает множество независимых предприятий, «оживляет» убыточные скважины, и могущественные конкуренты вынуждены предложить ему соглашение. Чтобы упорядочить нефтяные рынки, создается ассоциация, определяющая, кому и где торговать. Так манташевский экспорт керосина охватывает Ближний Восток и Западную Индию, завоевывает серьезные позиции в Османской империи и других регионах планеты.
В Баку тифлисец возводит заводы, производящие керосин и смазочные масла, строит нефтехранилища, морскую пристань и элеватор для перекачки нефти и мазута на корабли. Он консультируется с великим химиком Дмитрием Менделеевым, который выступает против вторжения иностранного капитала в нефтяную промышленность России, предлагает использовать новые, более дешевые пути доставки горючих материалов. И в 1907 году Манташев впервые в мире прокладывает 835-километровый нефтепровод – из Баку в Батуми. В этом черноморском порту Грузии он создает завод, изготовляющий металлическую и деревянную тару для бочек, хранилища керосина и смазочных масел, станцию перекачки нефти… В общем, в начале прошлого века «Торговый дом А.И. Манташева» уступает в добыче бакинской нефти лишь компании «Братья Нобель» и «Кавказско-Черноморскому обществу» Ротшильдов. Но этого мало, Александр Иванович имеет свою долю и у… Нобелей. Он владеет 173 десятинами нефтеносных участков на Апшеронском полуострове, с нефтеналивной станции в Одессе сотня принадлежащих ему цистерн развозит нефтепродукты по железным дорогам Юго-Запада России, а два купленных в Англии танкера – в Индию, Китай, Японию и страны Средиземноморья. Его представительства и склады работают в Марселе и Лондоне, Бомбее и Шанхае, Салониках и Константинополе, Александрии и Каире, Порт-Саиде, Дамаске, Смирне. И постепенно в его руках сосредотачивается больше половины общего запаса нефти Каспия и почти три четверти нефтяных остатков там. Со дня основания в 1899-м по 1909 год его фирма, по объему основного капитала в 22 миллиона рублей при номинальной стоимости одной акции в 250 рублей, становится самой крупной в российской промышленности.
Но, конечно же, в памяти многих поколений Александр Манташев остался, в первую очередь, величайшим филантропом. Классик армянской литературы Александр Ширванзаде (Мовсесян) свидетельствует: «Не количество огромных сумм, а сердце – вот то, что играло единственную и величайшую роль в благотворительности Манташева. Он жертвовал не из пустого тщеславия или заднего умысла, он жертвовал потому, что так диктовала его чувствительная душа. Его благотворительность всегда носила печать истинного христианства: левая рука не знала, что правая дает…». А уж этот писатель знал, что говорил – постоянная поддержка Манташева позволила ему пять лет жить с семьей в Париже и лечить сына в Швейцарии. И вот тут пора вспомнить второе незыблемое правило Манташева: «Добро не должно быть громогласным». Десятки своих добрых дел сам он не афишировал, но масштабы его благотворительности таковы, что восклицать: «Автора! Автора!» излишне.
Перечень того, что он построил в родном городе, потрясает. Здание Артистического общества (совместно с И. Питоевым) (ныне – театра имени Руставели), дом для престарелых на Судебной, сейчас – братьев Зубалашвили улице (там впоследствии была детская больница, а теперь – отдел по социальным вопросам районной управы Мтацминдского района), Торговые ряды близ кафедрального собора Сиони, доходные дома на нынешних улице Галактиона и проспекте Агмашенебели, конный завод и конюшни в Дидубе, гостиница «Бомонд» на Некрасовской (Мосе Гогиберидзе) улице, караван-сарай на Армянском базаре (улица Котэ Абхази, бывшая Леселидзе), новое здание на Бебутовской (Ладо Асатиани) улице для Торговой школы тифлисского купеческого общества, первоначально находившейся на Николаевской (Джавахишвили)…
Манташев содержит крупнейший на Кавказе приют для 156-ти сирот, выделяет деньги на строительство школы для слепых детей, о которых заботится до конца своей жизни, финансирует учебу пятидесяти талантливых молодых людей в лучших университетах и институтах России и Европы. В основанном им Тифлисском реальном училище он учреждает стипендию для отличников, после выпуска обеспечивает их работой, выделяет деньги не только для их дальнейшего образования, но в помощь их больным и старым родителям.
Именно он положил начало телефонизации Тифлиса, протянув линию от своего дома на улице Паскевича (Кикодзе), где позже был Дом работников искусств, до дидубийских конюшен. Именно он установил традицию, по которой члены «Армянского благотворительного общества на Кавказе» каждый март проходили от Головинского (Руставели) проспекта до площади Майдан, собирая деньги на пожертвования. И именно он, конечно же, бескорыстно, в начале ХХ века отреставрировал во Мцхета пришедший в упадок кафедральный патриарший храм Грузинской православной церкви Светицховели. Другие богатеи требовали за это… место для погребения во дворе храма. Реконструировал Манташев и одну из церквей крупнейшего тифлисского собора – Ванкского. Только на то, чтобы спасти пришедшие в плачевное состояние древнейшие фрески, ушло 50 тысяч рублей. А в Ахалкалаки и в Шиндиси близ Тифлиса на его деньги возводятся новые церкви.
Да и в центре Парижа стоит церковь, построенная Манташевым – в память о своем отце. Он мечтал создать еще школу и госпиталь, но муниципалитет выделяет землю только под храм. И Александр Иванович вкладывает больше полутора миллионов франков в строительство рядом с Елисейскими полями, в восьмом округе, церкви Святого Иоанна Крестителя, по-армянски – Сурб Ованес Мкртич. Она недолго считается его собственностью – меценат передает ее многочисленной армянской диаспоре Франции. А президент этой страны Эмиль Лубе в 1904-м награждает Манташева орденом Почетного легиона – за вклад в мировую культуру! Правда, живущий в Париже внук и тезка миллионера утверждает, что это награждение имело место быть на пару лет раньше, когда на французском острове Мартиника произошло разрушительное землетрясение, и пароход Манташева, подоспев первым, вывез пострадавших. Впрочем, это не суть важно, в любом случае Александр Иванович достоин награды.
Конечно же, в центре его благотворительности и историческая родина, Армения. В 1892 году Мкртич I Хримян становится Католикосом всех армян, главой Армянской Апостольской церкви, которая тогда была не из самых богатых. И для первой служебной поездки Манташев выделяет ему дневную выручку от всех своих доходов. Это семь тысяч рублей, на тысячу больше годового оклада чиновника высшего класса – тайного советника. Затем 150 тысяч рублей выдаются на обустройство Эчмиадзинского кафедрального собора. Но приехав в Эчмиадзин, Манташев видит, что ризница Католикоса выглядит довольно непрезентабельно. И тут же выделяет на возведение патриарших покоев… 250 тысяч рублей.
А уж как он реализует свой тезис «Студенты – будущее нации»! Берет на себя расходы по обучению в Тифлисском музыкальном училище Согомона Согомоняна, дарит ему рояль, оплачивает его учебу в берлинской частной консерватории профессора Рихарда Шмидта. И в результате мир получает великого композитора Комитаса. Да и вообще, десятки соотечественников Манташева – ученых, деятелей культуры, искусства, религии – обязаны ему своим становлением.  Он мечтает возвести в Ереване театр, подобный парижской Гранд-Опера, где у него была своя ложа, но не успевает…
Примечательно, что великий меценат не обращает внимание ни на социальное положение, ни на политические взгляды своих подопечных. Один из выпускников основанного им Тифлисского реального училища становится репетитором его младшего сына Геворка и покоряет сердце дочери нефтепромышленника Наденьки. Что ж, Манташев согласен иметь в зятьях красивого, образованного молодого человека, предлагает ему двести тысяч рублей приданого и место управляющего на одном из своих предприятий. Но в ответ слышит: «Я люблю другую». Сцены в водевильном духе «разъяренный оскорбленный отец» не следует. Несмотря на обиду, Манташев оплачивает обучение юноши в Рижском политехническом институте, а когда того исключают «за участие в беспорядках», дает ему стипендию для учебы в Берлинском университете. И невдомек было Александру Ивановичу, что вскоре этот парень повстречается в эмиграции с Владимиром Ульяновым и будет вместе с ним ниспровергать класс, к которому принадлежал Манташев. Звали этого молодого человека Степан Шаумян.
Но нефтяному магнату не до политики, он весь в большой коммерции. Неслучайно к началу прошлого века его состояние оценивается в 10 миллионов рублей, это, между прочим, эквивалент 300 миллионов долларов 2011 года. А через десять лет после начала ХХ столетия, 2 января 1910 года, газета «Санкт-Петербургские ведомости» сообщает: «Состоялся малый новогодний прием, на коем присутствовали Его Величество Император Всероссийский с семьей и приглашены были 20 богатейших людей России. Номера их приглашений соответствовали капиталу их на 1 января минувшего года».  И среди них – Александр Манташев. У него пригласительный билет под номером 13, после фабриканта Алексея Путилова.
И тут нельзя не удержаться от еще нескольких историй, которые можно считать и легендами, и действительностью. В любом случае они полностью соответствуют характеру Александра Ивановича. История первая. В купе поезда Вена-Париж у Манташева крайне неразговорчивый сосед. Все попытки завязать беседу с ним безуспешны. Но когда речь заходит о бакинских нефтепромыслах, попутчик оживляется, задает весьма профессиональные вопросы и отмечает: единственное известное ему в Баку имя – Александр Манташев. Улыбнувшись, Манташев представляется, но дальше этого разговор так и не идет. А через несколько дней приходит приглашение на светский раут, подписанное… бароном Ротшильдом. Еще две истории, связанные с тем, что, при всей своей щедрости, Манташев раздавал деньги отнюдь не «направо и налево», а обязательно интересовался, на что они пойдут. Когда посетитель просит 320 рублей на шикарную свадьбу сына, магнат отвечает, что денег нет и в ближайшее время не будет. Другой проситель хочет 450 рублей – он нашел место для открытия мясной лавки, и Манташев, поинтересовавшись выбранным для торговали местом, предлагает прийти через пару дней. А в назначенный день, пригласив гостя за стол, сообщает, что расчеты того не верны: манташевские бухгалтеры подсчитали – нужно гораздо больше – 2.200 рублей. И именно эта сумма тут же вручается начинающему торговцу. Вместе с предложением вновь обращаться, если понадобится помощь.
Такое же отношение к расходованию денег он пытается привить и своим сыновьям. Он опасается, что отцовский капитал вскружит им голову и растит их в строгости. Став студентами, они получают от него не больше 30 рублей в месяц. А жить на широкую ногу хочется, братья берут взаймы, и им все охотно дают. Еще одна популярная история, когда парикмахер говорит Александру Ивановичу, что один из его сыновей платит больше, чем он, ответ краток: «Так он сын Манташева. А я кто?!» Успешней других жилку предпринимателя наследует Леон. Продолжив дело отца, он удваивает состояние, тоже занимается меценатством, а еще очень увлекается лошадьми. Увлечение это с фамильным манташевским размахом: у него свыше двухсот чистокровок, его лошади побеждают на крупнейших дерби в 1914-1916 годах, он платит бешеные деньги всемирно известному жокею «Черный маэстро» – американцу Джеймсу Винкфильду. И сегодня в перечне памятников истории и культуры Москвы значится «Ансамбль скаковых конюшен Манташева». На Скаковой улице близ ипподрома сохранилось красивое здание в стиле венского барокко с аркой, башенкой и флюгером – бывший парадный вход в манташевские конюшни. О владельце нам напоминает вензель «ЛМ» на фасаде.
В везении Леон был схож с отцом, «деньги шли к деньгам». У представителя знаменитого купеческого рода Николая Рябушинского он выигрывает в карты роскошную виллу «Черный лебедь», на которой тоже появляется вензель «ЛМ», и автомобиль «Роллс-Ройс», добавленный еще к двум, уже имеющимся у Леона. Он купил их, когда узнал, что Николай II заказал такую машину для себя: «Романовым по карману лишь один такой автомобиль, а я могу себе позволить целых два!». И именно на «Роллс-Ройсе» Леона князь Феликс Юсупов и другие заговорщики везут на смерть Григория Распутина. Но, в отличие от отца, Леон любит покутить, по-купечески швыряя деньги. Когда скачок на бирже приносит ему восемь миллионов, Леон закатывает пир на 20 тысяч рублей. «Красный граф» Алексей Толстой в деталях описывает этот ужин (!) на сто персон с тремя национальными кухнями и оркестрами – кавказскими, французскими и московскими:
«Ресторатор Оливье сам выехал в Париж за устрицами, лангустами, спаржей, артишоками. Повар из Тифлиса привез карачайских барашков, форелей и пряностей. Из Уральска доставили саженных осетров, из Астрахани – мерную стерлядь. Трактир Тестова поставил расстегаи. Трактир Бубнова на Варварке – знаменитые суточные щи и гречневую кашу для опохмеления на рассвете,.. выдолбленные глыбы льда со свежей икрой, могучие осетры на серебряных цоколях,.. жареные пиявки, напитанные гусиной кровью,.. аквариумы с драгоценными японскими рыбками (тоже закуска под хмелье). Вазы с южноамериканскими двойными апельсинами, фрукты с Цейлона».  А еще подарки каждому гостю: «дамам – броши, мужчинам – золотые портсигары».
После 1917 года все идет прахом. Бакинские нефтепромыслы национализированы, Леон мечется между красными и белыми, участвует в различных политических проектах и в итоге оказывается во Франции, забрав с собой лучших лошадей и даже «Черного маэстро». Туда же эмигрируют его братья и сестры. «Нефтяной магнат, расточитель миллионов, липнувших к нему безо всякого, казалось, с его стороны, усилия, человек с неожиданными фантазиями, лошадник, рослый красавец Леон Манташев находился в крайне жалком состоянии. Он занимал апартаменты в одном из самых дорогих отелей – «Карлтон» на Елисейских полях, и только это обстоятельство еще поддерживало его кредит в мелких учетных конторах, ресторанах, у портных», – свидетельствует Алексей Толстой. Но и в эту тяжелую пору госпожа удача вспоминает о Леоне: в 1924-м году Винкфильд на его кобыле Трансвааль выигрывает миллион франков на Гран-при в Париже. Пока были деньги, Манташев помогал музыкантам русских ресторанов. Но в конце концов – печальная «классика жанра»: эмигрант заканчивает жизнь таксистом.
Другой самый известный из восьми детей Александра Ивановича, Иосиф – уже откровенный кутила и мот. В юности он был корнетом лейб-гвардии Гродненского гусарского полка и потом продолжал гусарить «по жизни». В феврале 1911 года газета «Московские ведомости» так описывает одно из его похождений: «Потомственный почтенный гражданин И.А. Манташев (сын известного миллионера-нефтепромышленника), будучи в нетрезвом виде в кабинете ресторана «Метрополь», около 11 часов вечера вышел в общий зал, где произвел шум, у одного из посетителей-офицеров выхватил шашку и стал ею размахивать. Публика переполошилась. Прислуга бросилась на Манташева и обезоружила его, причем один из официантов получил удар плашмя шашкой по руке. О скандале составлен протокол, и Манташев привлекается к ответственности».
Когда, заинтересовавшись колоритным молодым человеком, Мартирос Сарьян решил писать его портрет, Иосиф не встретил художника в назначенный час. «Бездельник и прожигатель жизни, – вспоминал Сарьян, – только под утро вернулся домой после ночных похождений. С трудом проснувшись, он потянулся, протяжно зевнул и надел пестрый халат, сразу став похожим на индийского магараджу. Мучивший меня несколько дней вопрос сразу прояснился: я решил писать его именно в таком виде. Халат подходил ему больше, нежели европейский костюм…». В эмиграции Иосиф тоже становится таксистом. И, привезя пассажира в отель «Крийон», где он шиковал когда-то, говорит узнавшему его швейцару: «Видите, как жизнь меняется…».
Ну а сам Александр Иванович Манташев уходит из жизни в Петербурге, в 1911 году. У него были больные почки, поехать на лечение в Ниццу он не успел. Его привозят на родину, хоронит его весь Тифлис. Все магазины и учреждения на улицах, по которым следует траурный кортеж, закрыты. На могилу в семейной усыпальнице, выделенной Ванкским собором в благодарность за реставрацию, вместе с живыми цветами ложатся серебряные венки. В 1938-м вместе с собором коммунисты уничтожают и могилы Манташева и его жены. Проходит еще шестьдесят лет, с территории, где был Ванкский собор, берут горсть земли и символически хоронят во дворе тбилисской церкви Сурб Эчмиадзин. Здесь же – бюст Александра Ивановича. А самый большой, неподвластный времени памятник ему в Тбилиси – память народная.


Владимир Головин