click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Наука — это организованные знания, мудрость — это организованная жизнь.  Иммануил Кант

Лента памяти

ПРЕКРАСНЫЕ ДАМЫ ТИФЛИССКОГО АВАНГАРДА

https://i.imgur.com/vLRL4K7.jpg

По словам писателя Ильи Эренбурга, Тифлис словно «двуликий Янус, всегда был обращен одним лицом к Азии, другим – к Европе».  Таким он оставался и в 1910-1920 годах. Выражать себя в творчестве было здесь жизненной необходимостью, искусство и тяга к красоте являлись частью повседневной жизни.
Тифлис этих лет напоминал Ноев ковчег: здесь находили приют местные и приезжие, богатые и бедные, идеалисты и циники, художники, композиторы и поэты. В кафе «Интернационал» Тифлис был объявлен городом поэтов. Разноязычные чудаки бунтарствовали в поэзии и живописи. Открывались кафе-клубы, творческие объединения и группы, как, например, объединение «41°», созданное футуристами Ильей Зданевичем, Игорем Терентьевым, Алексеем Крученых и Колау Чернявским. Молодые творцы поддались волне нового искусства, искали свои пути в искусстве, отвергали рутину, шаблоны и консерватизм.
Интересным и значительным был вклад в новое искусство поэтесс и художниц. Они царствовали и в «Фантастическом кабачке», и в «Ладье аргонавтов», и в «Павлиньем хвосте», и в «Химериони», и в «Братском утешении» и в других литературно-художественных подвалах Тифлиса. В начале 1919 г. на встрече, устроенной объединением «Голубые роги» в кафе «Братское утешение» по программе художника Кирилла Зданевича поэты и художники экспромтом сочиняли и дарили присутствующим дамам стихи и рисунки. Однако талантливые красавицы и сами творили, движимые молодостью, любовью к красоте, поэзии, музыке, театру. Эти выдающиеся женщины жили в сложное время, в конкурентной среде – и им удалось оставить заметный след, хотя они и не помышляли о славе. Она пришла к ним сама. Эти женщины, жившие в переломное время, были отважными в своих пристрастиях к дерзким проявлениям нового искусства. Новации, страсти в жизни и в искусстве – все бурлило и оценивалось в превосходных степенях. Через всю жизнь они пронесли самоотверженную преданность искусству, трудолюбие, верность творческим принципам и неподкупность в творчестве.
К сожалению, их вклад в литературно-художественный авангард Тифлиса недостаточно оценен. О них знает лишь узкий круг специалистов. Так кто же они, прекрасные дамы тифлисского литературно-художественного авангарда?
Асильянц Рипсиме Мисаковна (Погосян, 1899-1972) – армянская советская поэтесса и переводчица, заслуженный деятель культуры Армянской ССР. Училась на литературном факультете Закавказского университета в Тифлисе. Автор сборников стихотворений на армянском языке. В русском переводе вышли «Верность» (Ереван, 1956 г.) и «Родные люди» (Москва, 1960 г.).
В 1919 тифлисский «Цех поэтов» издал сборник «Акмэ», в который вошли стихи Р. Асильянц, С. Городецкого, Ю. Данцигера, Т. Поярковой, С. Рафаловича и других. Г. Робакидзе писал в газете «Новый день» (5 мая 1919): «Акмэ» – это вершина. Отсюда требование в поэзии «вершинности»› и, следовательно, «завершенности».
Васильева Нина Николаевна (1889, Мерв – 1979, Тбилиси) – поэтесса. Родилась в семье генерал-губернатора Батуми. Мать – Меланья Безирганишвили происходила из грузинского княжеского рода Саакадзе. В 1908 г. Нина окончила Смольный институт благородных девиц в Петербурге, затем училась на Бестужевских курсах, работала в канцелярии Управления Николаевской железной дороги. С детства увлекалась поэзией и театром. В 1916 г. в Театре миниатюр на Литейном проспекте в Петербурге шла ее одноактная пьеса. В 1917 г. она приехала в Тифлис и стала активной участницей литературно-художественной жизни города. Стала членом литературного содружества «Альфа-Лира», «Цеха поэтов». Работала бессменным секретарем «Союза русских писателей» в Грузии. Творческими узами Н. Васильева была связана с О. Мандельштамом, А. Крученых, С. Городецким, Ю. Дегеном, И. и К. Зданевичами, Т. Табидзе, П. Яшвили, В. Гудиашвили, С. Валишевским.
В 1918 г. написала стихотворение «Фантастический кабачок», в котором замечательно точно передала творческую атмосферу вечеров в кабачке, упомянув почти всех его участников. Стихотворение заканчивается словами:

Пестро раскрашенные
стены:
О, как вы дороги для тех,
Кто ищет творческого плена.

Печатала стихи в тифлисских журналах и альманахах «Игла», «Фантастический кабачок», в 1919 г. выпустила единственный сборник «Золотые ресницы». Некоторые ее стихи вошли в альманах поэтов «Фантастического кабачка» (составитель Ю. Деген) и в сборник «Софье Георгиевне Мельниковой Фантастический кабачок» (Тифлис, 1919). На вечерах «Альфа-Лиры» читала стихотворение, посвященное Ладо Гудиашвили. Нине Васильевой посвятил стихотворение Игорь Северянин.  Н. Васильева была женой Дмитрия Петровича Гордеева – историка искусства, археолога, сотрудника Государственного музея искусств Грузии, брата поэта-футуриста Божидара Гордеева. Д. Гордеев и сам был активным участником творческой жизни Тифлиса, читал лекции по истории искусств, «грешил» сонетами, которые современники называли «поэзией академиков».
Васильева Вера Николаевна (1887-?) – поэтесса и переводчица, сестра Н. Васильевой. В поэтических кругах Тифлиса была известна под псевдонимом Небиэри. Ее стихи расходились по друзьям и знакомым в машинописном варианте. Она – автор сценария к кинофильмам «Жизнь в пустыне» и «Тбилиси». Она – автор очерка «Пещерный Шио». Посвящала стихи Софье Марр, Софье Мельниковой, Юрию Дегену.
Толстая Татьяна Владимировна (урожденная Ефимова, литературный псевдоним Татьяна Вечорка; 1892-1965) – русская и советская поэтесса, прозаик, переводчица. Родилась в Баку. В начале ХХ в. семья переселилась в Тифлис. Здесь Татьяна окончила Закавказский девичий институт. Затем она уехала в Петербург, где продолжала писать стихи и занималась скульптурой. Здесь познакомилась с А. Блоком, В. Маяковским, А. Ахматовой, М. Кузьминым. А. Крученых посвятил Т. Вечорке свою книгу «Цветистые торцы» (Тифлис, 1921).
В 1917 г. вернулась в Тифлис, где основала (вместе с поэтом Г.С. Евангуловым) в Тифлисе творческую группу «Альфа-Лира», целью которой ставилась поддержка молодых талантов. Участниками группы были С. Марр, Н. Васильева, С. Мельникова. Гостями были И. Зданевич, Т. Табидзе, П. Яшвили, В. Катанян. Особый интерес в «Альфа-Лире» проявляли к истории Грузии и к поэзии Акакия Церетели.
В 1924 г. Т. Вечорка переехала в Москву, где три года спустя выпустила свой последний поэтический сборник «Треть души». Татьяна Владимировна – автор трех поэтических сборников и книги о М. Лермонтове и воспоминаний о А. Блоке, В. Маяковском, Л. Пастернаке. Она посвящала свои стихи художникам С. Судейкину, С. Сорину.
Поэт А. Порошин в своем стихотворении «Фантастический кабачок» (Тифлис, 1918) упоминает Т. Вечорку:

Вечорка грустью нас
пленила,
Бессильной женскостью
согретой,
Иль опрокинутым сонетом
Тебя нежданно поразит.

Современники отмечали музыкальность в поэзии Т. Вечорки, ритмы и тематику, близкую к тематике А. Ахматовой.
В журнале «ARS» (1918, №2-3) были опубликованы стихи Т. Табидзе и Н. Бараташвили на русском языке в переводе Т. Вечорки.
Деген Ксения (?-1960-е гг., Тбилиси) – поэтесса и художница, жена поэта Юрия Дегена. Училась у С. Сорина, С. Судейкина и Я. Николадзе. Отношения между супругами были непростыми. Они часто общались посредством поэтических строчек:

Я не верю, что я любима,
Нежный голос любви
не слышу,
И для сердца так нетерпима
Проза жизни маленькой
мышки.

Это обращение записано в известном альбоме Веры Судейкиной тифлисского периода.
Макашвили-Табидзе Нина Александровна (1897, Тифлис – 1965, Тбилиси) – биолог и паразитолог, жена поэта Т. Табидзе. В воспоминаниях «Память о Тициане Табидзе» (хранятся в Государственном литературном музее Грузии) Н. Макашвили рассказывает о творческой атмосфере в «Фантастическом кабачке»: «На стенах были развешаны картины Кирилла Зданевича и Зиги Валишевского. Ладо Гудиашвили был постоянным посетителем «Фантастического кабачка». Молодая талантливая актриса Верико Анджапаридзе приходила в закрытой зеленой кофте и шляпе с зеленым пером… Футурист Алексей Крученых, который проявлял оригинальность в том, что очищал каштаны ножницами и коллекционировал лоскуты цветной бумаги. Илья Зданевич с большим подъемом читал своего «Авиатора». А иногда его стихи читала артистка Мельникова».
Нине Макашвили посвятил стихотворение «В красной таверне» Александр Канчели. (Н. Макашвили одевалась во все красное).

В Красной таверне красная
девушка
Что же не бледнеешь? Нет
тебе хлебушка!
Как прозябаешь, красное
сердце?
Где же твой рыцарь? Где же
твой герцог?

Марр (Михайлова) Софья Михайловна (1890, Тифлис – 1980, Тбилиси) – жена и единомышленник ученого-востоковеда, драматурга, переводчика Юрия Марра. Окончила 2-ю женскую гимназию в Тифлисе. Затем училась в Петрограде на Бестужевских курсах и историко-филологическом факультете Университета. В начале 1918 г. вернулась в Тифлис. Стала специалистом по иранской филологии и этнографии. Писала стихи. Была знакома с Анной Ахматовой. Та дарила ей сборники своих стихов.
С. Марр состояла в Союзе русских писателей Грузии, была членом группы «Альфа-Лира», заседания которой проходили в ее квартире.
Увлекалась поэзией А. Блока и грузинскими поэтами, в неопубликованной миниатюре «Маки» писала о литераторе Григоле Робакидзе: «Он кажется таким изящным и увлекательным в своем строгом пальто с красными маками, весь отдавшийся стремительному ритму бешеных слов и блестящих метафор, которыми он сметает все возражения».
В дальнейшем С. Марр занималась иранистикой, а после смерти мужа обрабатывала и публиковала материалы из его архива.

Меликова Александра Николаевна, урожденная Богарнэ-Лейхтенбергская (1895, Санкт-Петербург – 1960, Болиe, Франция), поэтесса. Писала под псевдонимом Замтари. Дочь флигель-адъютанта герцога Н.Н.Лейхтенбергского. Фрейлина императрицы Александры Федоровны. В 1916-1922 гг. была замужем за князем Л.П. Меликовым. Активная участница литературно-художественной жизни Тифлиса. В 1919 г. был издан сборник ее стихотворений «Облака». Одно стихотворение А. Замтари было опубликовано в сборнике «Софье Георгиевне Мельниковой Фантастический кабачок». В мае 1919 г. на выставке «Малый круг» в Тифлисе она приобрела несколько картин С. Судейкина.
Княжна А. Меликова эмигрировала в Париж в мае 1920 г. на том же судне, что и Савелий Сорин и супруги Судейкины. В Париже она стала членом группы «Палата поэтов», основанной поэтом Г. Евангуловым, продолжала писать, хотя и не стала известным поэтом. В 1922 г. в Берлине вышел сборник «Стихотворения» А. Замтари. В этом же году она вышла замуж за Н.И. Терещенко.

Мельникова Софья Георгиевна, урожденная Каплан (1890-1980), артистка Петербургского театра «Фарс» и тифлисского Театра миниатюр, служила в театрах Сухуми и Батуми. Она читала стихи А. Крученых, И. Северянина, А. Блока, В. Брюсова на первом большом вечере футуристов в зале Тифлисской консерватории 20 ноября 1917 г. и имела шумный успех. В 1918 г. играла в спектакле по пьесе А. Крученых «Сахарный король». В январе 1918 г. читала стихи поэтов-футуристов на первом «Вечере заумной поэзии», устроенном «Синдикатом футуристов» в столовой «Имеди».
В сентябре 1919 г. в Тифлисе по инициативе И. Зданевича был издан вышеупомянутый сборник «Софье Георгиевне Мельниковой Фантастический кабачок» с большим количеством иллюстраций.
В сборнике были помещены стихи Г. Робакидзе, Т. Табидзе и П. Яшвили на грузинском языке, а также стихи Н. Васильевой, Н. Чернявского, А. Крученых, И. Терентьева, С. Короны, И. Зданевича и других русскоязычных поэтов Тифлиса. Иллюстрировали сборник Л. Гудиашвили, К. Зданевич, А. Бажбеук-Меликов, С. Валишевский, И. Терентьев. Шрифтовые коллажи исполнил И. Зданевич.
Книга вызвала разноречивые отклики в прессе. В статье «Музы и муза» (журнал «Искусство, 1919, №2) поэт Сергей Рафалович посвятил С. Мельниковой такие строки: «Не так давно одну из таких женщин-муз чествовали на банкете Тифлисской параллели, поэт Илья Зданевич, самый убежденный и последовательный из футуристов, приемом поистине футуристическим ославил свою музу, которой мы обязаны не только разными его поэтическими произведениями, но и прекрасной книгой, в которой много произведений принадлежит его перу».
С. Мельникова вдохновляла поэтов и художников, В. Васильева (Небиэри) посвятила ей стихотворение со следующими строчками:

Близки мне пестро пыльные
кулисы
И запах красок, пудры и
духов,
В уборной тесной молодой
актрисы
Люблю искать и ритм моих
стихов.

В одном из писем Н. Васильевой С. Мельникова писала: «Мировые катаклизмы сотрясали нашу землю, а мы (многие из нас) волновались перед премьерами в театре, спорили о «зауми» и посещали «Фантастический кабачок». Может быть, это и хорошо. Если бы не было всего этого, не было бы встреч, увлечений, любви, мы бы прошли этот этап без воспоминаний и последующая жизнь была бы обедненной».

Пояркова Татьяна Владимировна (1898/1899, Санкт-Петербург – 1982, Тбилиси), поэтесса, журналистка, воспитанница Санкт-Петербургской Академии художеств. Дочь художника В.А. Пояркова. В 1917 г. он приехал в Тифлис и участвовал в благотворительной выставке произведений художников Тифлисского Общества изящных искусств в Храме Славы (ныне – Национальная картинная галерея Грузии). Собранные средства пошли в фонд на создание Дворца свободных искусств в Тифлисе.
Т. Пояркова приехала в Тифлис до революции и включилась в литературно-художественную жизнь города. Она была членом «Цеха поэтов», шесть ее стихотворений были напечатаны в журнале «Акмэ» (1919 г.), в первом сборнике «Цеха поэтов». Журнал «ARS» (1919 г., №1) опубликовал ее стихотворение «На мосту», а армянский детский журнал «Красные побеги» (1926 г.) – стихотворение «Маленький негр Джимми» в переводе Р. Асильянц.
Т. Пояркова печаталась и в литературно-поэтическом ежемесячнике «Орион». С. Городецкий полагал, что ее творчество развивается интересно. Она была наделена и художественным даром, но, к сожалению, ее живописные и акварельные работы не сохранились.
В шестьдесят лет Т. Пояркова вышла замуж за Каспара Каспаряна, журналиста-международника, брата художника Ивана Гурро-Каспаряна. Жизнь Поярковой оборвалась трагически: она сгорела, зацепившись полой халата за домашний электронагреватель.

Судейкина Вера Артуровна, в девичестве де Боссе (1888, Санкт-Петербург – 1982, Нью-Йорк) – актриса театра и кино, танцовщица, художница и декоратор, увлекалась историей искусства. Была женой художника Сергея Судейкина, потом – композитора Игоря Стравинского. В 1919 г. вместе с Судейкиным приехала в Тифлис и сразу окунулась в водоворот художественной жизни города.
В. Судейкина завела альбом, на страницах которого записывались стихи и рисунки, имена и факты из жизни тифлисской богемы той эпохи. Факсимильное издание альбома в Принстонском университете (США) в 1995 г. стало важным событием в восстановлении истории интеллектуальной жизни грузинской столицы в первых декадах двадцатого века.
Альбом – рукотворный мемориальный памятник одной из интереснейших страниц грузинской культуры. Т. Табидзе вписал в альбом на грузинском языке стихотворение «Автопортрет», Л. Гудиашвили оставил на его страницах зарисовки, поэт Николоз Мицишвили – стихотворение «Прощание», Григол Робакидзе – стихотворение «Офорт», заумное стихотворение вписал Илья Зданевич. Юрий Деген посвятил В. Судейкиной стихотворение «Чужая муза», а Татьяна Вечорка – два экспромта. Скульптор Яков Николадзе оставил в альбоме свой графический автопортрет. Свой «автограф» в виде цветной кубофутуристической композиции оставил в альбоме Кирилл Зданевич. Прекрасную акварельную композицию «Наездница Маруся» сделал в альбоме Зига Валишевский. Всех не перечислить…
В мае 1920 г. В. Судейкина с мужем эмигрировали в Париж. Здесь она поддерживала отношения с грузинскими друзьями, танцевала в «Спящей красавице», работала как художница-декоратор.

Судьба сплела в один венок имена этих прекрасных дам. Вопреки невзгодам жизни, они не растеряли умения жить, творить, радоваться, располагали к себе умением вдохновлять. Они до дна испили чашу своей молодости и оставили заметный след в истории тифлисского литературно-художественного авангарда.


Ирина ДЗУЦОВА

 
ГДЕ ПАРИЖ, ГДЕ МОЙ ДОМ

https://i.imgur.com/xfchXHo.jpg

Однажды в один из чудесных, светлых предпасхальных дней моя соседка задала мне очень интересный вопрос: «Ты что будешь делать в Чистый Четверг?» Это означало, стану ли я переворачивать дом вверх дном, закатывать генеральную уборку. Мне хотелось ответить, что с моими детьми, собаками, кошками у меня каждый день Чистый Четверг, но я просто поддержала ее боевой дух. Видимо, такое воодушевление и вдохновение посетило не только мою соседку, а многих жителей высоких и невысоких корпусов-коробочек на проспекте Церетели, в одной из которых мы временно проживали. Отовсюду что-то лилось, сыпалось или вышвыривалось на улицу, и я поняла: чем чище в домах, тем грязнее под ними. И происходило это не только по праздникам...
Кого сегодня удивят сигаретные окурки, тоненькие шприцы и всякая всячина, валяющиеся на улице, во дворах, подъездах, в парках – везде! Вот и я не удивляюсь. Таким натюрмортом можно любоваться каждый день с балконов нашего дома. Вот и приходится, выгуливая собаку, смотреть в оба, чтобы пес «не закусил» каким-нибудь деликатесом. Выгуливаю, тщательно следя за его шагами. Тут распахивается окно на первом этаже, и нервная женщина кричит:
– Уберите сейчас же свою собаку из-под моих окон! Ходят тут, гадят! – окно захлопывается, она перебегает на кухню и распахивает другое окошко рядом с прежним, продолжая ругать моего пса, меня и весь мир, и в окно вылетает пустой спичечный коробок...
Кстати, за своим любимым псом я убираю и на меня как-то странно косятся, я даже слышу их мысли...
Стоит наш славный дворник Гурам, бывший историк, среди всего этого великолепия и разводит руками.
– Вот, – говорит, – посмотришь на выходящих из подъездов людей, вроде все нормальные, чисто одетые, надушенные, на балконах – цветы, на окнах – красивые занавески и в домах, наверное, чисто, и не верится, что все это они делают...
И принимается за работу. С раннего утра каждый день, в любую погоду метет, метет, подбирает, что-то тащит, кормит дворняг и не ворчит. Грустит только. Я про себя назвала его «грустный Гурам».
Рядом с домом – детская площадка с новыми, но уже изуродованными стульями, каруселями, горками. Дети возятся, носятся, галдят – радуются детству! А вокруг – пушистая и сочная молодая травка, кусты ароматной сирени, нежные акации, поспевающие инжир и тута – все дышит, живет, радуется весне, щебечут птицы, ласточки строят гнезда. Какое счастье, что они умеют летать, а деревья смотрят вверх. И ничего, что на их ветвях развеваются, словно флаги, разноцветные целлофановые пакеты – они цветут, переживая еще одну свою весну...
Вот и Гурам заканчивает наводить порядок на земле, смотрит на моего пса и говорит:
– Какой ты красавец, Вилли! Жалко тебя! Тебе бы по парижским бульварам ходить!
Эх, где Париж, где мой дом!

СЕРГЕЙ, РЕКС, ПИСТОН

Жил-был в Тбилиси маленький человек, чистосердечный и искренний, воспитанный и вежливый, спокойный и очень скромный, тихий, живший в своем добром мире, радовавшийся простым вещам... Этакий Акакий Акакиевич. Это я его так про себя называла, хотя звали его Сергей. Все жители Плехановского проспекта или просто прохожие вспомнят этого пожилого человека, невысокого, в голубой джинсовой курточке, зимой – в смешной ушанке, стоявшего, опустив голову, на ул. Марджанишвили у аптеки «Фармадепо» с белым пластиковым стаканчиком в руке. Он просил милостыню, а рядом сидели верные друзья – плехановский старожил Рекс, огромный, черный пес, косматый и несчастный. Его отлавливали сто раз, но возвращали на место благодаря зоозащитникам. Иногда приходил пес Пистон – молодой, взрывной, но не кусачий, которого тоже много раз отлавливали, потому что мешал счастью некоторых жильцов. Однажды его отловили и выпустили где-то на окраине города, а он нашел дорогу домой, на родной Плехановский проспект, чем очень обрадовал переживавших за него людей, особенно Сергея. Иногда он сидел на проспекте, возле обувного магазина, и собаки тут как тут. Жил он здесь же, в одном из домов на проспекте. Увидев нас с Вилли, Сергей обязательно вставал, подходил, садился на корточки или опускался на колени, ласкал моего пса, обязательно спрашивал, как мы поживаем и искренне интересовался жизнью Вилли, переживал за все его болячки. Вилли его обожал – чувствовал родную, чистую душу. Однажды я услышала, как кто-то обозвал Сергея пьяницей, но он не обиделся. И я поняла, насколько он беззащитный. «Я совсем не пью и никогда не пил, – сказал он, – не люблю и нельзя мне, болею я...» Сколько раз видела, как он считал собранные копейки, заходил в аптеку, а потом шел через дорогу в зоомагазин за собачьим кормом. И всегда предлагал Вилли то корм, то булочку, то хлебушек...
Жил маленький, незаметный человек своей не очень сытой и не очень здоровой жизнью. И ушел незаметно для всех – толпы бегущих по Марджанишвили и проспекту людей. Только собачники поделились друг с другом печальной новостью, расстроились и разошлись по своим делам. Растерянные Рекс и Пистон уже пятый день мечутся по проспекту к метро, на ул. Марджанишвили и обратно – ищут своего верного друга, переживают, даже отказываются от еды. Конечно, я их понимаю: много ли таких людей, которые опустятся перед собакой на колени, чтобы приласкать, поговорить и поделиться совсем не лишней булочкой?

ДЯДЯ ГУРАМ

О таких людях говорят «маленький человек». Может, потому, что они не оставляют яркого имени в мировой истории и культуре – не знаю. Я не делю людей на высоких – низких, белых – черных, маленьких – больших… Человек или оставляет след или нет. Не имеет значения, большой или маленький. Главное, добрый. Дядя Гурам оставил. В моей душе.
Мы познакомились в июне 2009-го в Манглиси, когда сняли у него дачный домик. И с тех пор приезжали туда каждое лето, а в течение года просто перезванивались и общались с его большой и дружной семьей. Лето в Манглиси стало для меня волшебным временем года – там не только легко и глубоко дышалось, но затягивались все душевные раны, приходили силы и мощная энергия, да и детям с Вилли было там хорошо. Особенно Вилли! Мы вставали рано, до восхода солнца, и шли в поле дышать, бегать, радоваться незатейливым цветам и встречать солнце. А еще трудолюбивого Гурама, который уже возился со стогами или своей живностью. Худенький, беспокойный и неугомонный пожилой человек радовался, завидев нас, махал рукой, и мы шли сначала здороваться и болтать о жизни, городской и деревенской. Узнавать, все ли коровы вернулись вечером с пастбища, потому что пропажа коровы была трагедией, много ли молока сегодня, получился ли сыр, родились ли поросята или телята, ходили ли ночью волки в поисках добычи, перестали ли пчелы бунтовать и тучкой подниматься над ульями, расцвел ли зверобой, будет ли дождь или жара… Простая жизненная мудрость дяди Гурама, такие странные для городского человека новости как-то успокаивали, грели душу, и необъяснимая радость или даже счастье наполняли сердце. Оттого, что становилась ближе к земле, церкви и к себе самой. Гурам знал о моем отношении к животным и, как мне потом рассказывали, просил жену не говорить, если на заднем дворе резали кур, и убирать все до последней пушинки. И не ворчал, когда в гости приходили все манглисские голодные уличные псы, встретившиеся мне…
Однажды вышли с Вилли рано-рано, было прохладно, поле спряталось в тумане, только кое-где островками выбивались маки – здорово! Я шла в тонкой майке и мерзла, но это было приятно. Тут откуда ни возьмись наш дядя Гурам нарисовался – с баранами и стареньким жакетом в руках. «Как можно выходить в таком виде, – пожурил он меня – Манглиси это не Тбилиси, здесь по утрам и вечерам холодно, простудишься ведь!» То, что мы тогда заболтались и все бараны пропали – это отдельная история, но мы их всех нашли – далеко, у церкви!
Вчера мы проводили дядю Гурама в последний путь. Светлая память тебе, добрый человек.

БЕЗЫМЯННЫЙ

Мы с Вилли выходим на утреннюю прогулку рано, когда еще горят фонари. Я даже не смотрю на часы: если мой пес меня разбудил, уткнувшись мокрым, холодным носом в лицо, значит, пора. Да и не люблю эти цифры и все конкретное, точное, правильное... Не могу сказать, что мне всегда радостно вскакивать, не досмотрев сон, и идти под дождь, снег, ветер – в любую погоду. Конечно, я часто ворчу и тащу своего постаревшего друга, который ползет, как черепаха, отчитывая на чем свет стоит. Тогда он останавливается и смотрит на меня долгим взглядом, в котором и грусть, и мольба, и любовь, и все прожитые годы, и немного упрека. Мне становится стыдно. Опускаюсь на колени, ласкаю его, извиняюсь, и мы идем дальше. В какой-то момент он оживляется и идет быстрее, даже бежит – старается меня обрадовать, но скоро снова переходит на шаг и закашливается... Так и гуляем. А потом улетучивается сонливость, забывается только что снившийся сон и приходит удовольствие от пустого и тихого проспекта, редких машин, чистого воздуха, фонарей и улыбок прохожих – бомжей, сумасшедших или иностранцев – таких же романтиков, как и мы. Я благодарна Вилли за то, что он научил меня любить раннее утро и общаться без слов.
Вот и на этот раз меня остановила добрая улыбка – это ведь такая редкость в наши нервные дни. Улыбается один из многочисленных дворников, работающих в это время на улице. Мы ведь привыкли, что они есть и не вникаем в их существование, не замечаем их, не вглядываемся в лица – ну, люди в оранжевом, и все. Метут, носят туда-сюда контейнеры, гремят, освобождают дворы, подворотни и улицы от человеческого свинства хотя бы на несколько часов и не жалуются. Зато у нас модны патриотические шествия с криками и флагами. Разве патриотизм должен быть громким? Он должен начинаться с целлофанового пакета, не брошенного мимо урны, а которым убираешь за своей собакой. Потому что стыдно перед родным городом...
– Вы знаете, я все время на вас смотрю, – подошел к нам улыбающийся дворник, пожилой, усатый. – Вы так любите свою собаку! Какой он красавец! Никогда не видел такую породу! Мой хороший, – он наклоняется, ласкает, говорит добрые слова. Вилли не всем это позволяет в последнее время, но тут молчит, не ворчит, значит, доверяет.
– Я люблю собак! Он, наверное, очень старенький...
Честно говоря, не люблю, когда спрашивают, сколько Вилли лет и начинают его жалеть. Всегда хочется приуменьшить его возраст. Пусть лучше спросят, сколько мне лет, я скрывать не стану – какая разница!
Мы немного говорим о бассетах, о тбилисцах, о погоде, Плехановском проспекте, о вылетающих из окон окурках и идем дальше по нашему маршруту – в парк. На обратном пути снова встречаемся, но машина с дворниками уже на другой стороне проспекта. Вилли идет медленней, а еще ему тащиться на третий этаж. Зная, как это тяжело, он оттягивает «удовольствие» и бродит кругами во дворе, не подходя к подъезду. Тут во двор забегает наш новый знакомый.
– Вы сказали, что ему тяжело подниматься, я могу вам помочь – подниму его на руках...
Какая сила у простого человеческого слова! Оно может отнять или подарить веру в себя, заставить идти по улице и плакать или улыбаться или вот так, как сегодня, зажечь в душе свет. Все же удивительный у нас город! А я даже не знаю имени этого человека.

ВОЛШЕБНИК

Вы не поверите... Хотя, тот, кто меня хорошо знает, очень даже поверит и не удивится.
Идем вчера вечером с Пепе по безлюдной улице Джавахишвили – непривычно и неприлично тихой, дышим этим отравленным, вирусным воздухом, в ушах наушники с инструментальным исполнением «Лунной сонаты» – мне от этого хорошо, мысли далеко, в небе яркий месяц (растущий), полуслепая Пепуша делает свои дела у каждого дерева, терпеливо жду, не раздражаюсь, не говорю: «Хоть одно дерево пропусти»... В общем, нирвана какая-то... Вдруг перед нами вырастает странный человек, пожилой, в аккуратном, старомодном костюме, почти нереальный, сказочный, волшебный, улыбается хорошей улыбкой и что-то говорит Пепуше. Думаю, улыбнусь в ответ и пройду. А он говорит и говорит. Нехотя расстаюсь с наушниками и слышу:
– Это дама с собачкой или собачка с дамой?
Смотрю на свой собачий вид и никак не чувствую себя дамой, но говорю:
– Согласно классике, дама с собачкой, но на деле – наоборот.
Он смеется – хорошо так, от души.
– Это что за порода, очаровательная у вас собачка.
– Нет никакой породы, просто собака, когда-то умирала на улице, – отвечаю я и, видя, что ему интересно, неожиданно для себя рассказываю всю несчастную историю Пепуши, потом делюсь историей Вилли, чувствую, как мои слова доходят до его сердца... Странный старичок внимательно слушает, так огорчается, что я начинаю беспокоиться, и говорит:
– Как я люблю таких людей, как вы!
– А я – таких, как вы!
– Живите долго, милая! – желает он мне и исчезает так же неожиданно, как появляется, пока я вызволяю запутавшуюся в поводке Пепушу.
Удивительный у нас город и удивительные люди! Впрочем, я всегда это знала. Может этому доброму и странному человеку было известно, что сегодня мой день рождения? Тогда это самое удивительное поздравление в моей жизни.

ПРОСТЫМИ  СЛОВАМИ

Вы знаете, что значит «как снег на голову»? Я знаю. Для меня это рухнувший на голову дом, под обломками которого остался наш магазинчик – банальный продуктовый, но очень необычный, потому что у нас любили собираться люди. Старые тбилисцы, которым было что вспомнить, рассказать и обсудить, и с которыми было хорошо и уютно. Или иностранцы, с которыми сразу случались разговоры, смех и дружба, потому что они возвращались. Или дети, находившие здесь ласку и все любимые сладости. Старики, приходившие с надеждой на помощь, потому что до пенсии далеко, а последней, как ни странно, след простыл. Несчастные дворняги, выстраивающиеся в очередь в надежде на сосиски… Мы старались всех приласкать и обогреть – словом или делом, и это приносило радость.
Думая об этом, я вспомнила  эпизод из детства: мы играем в прятки, я выбегаю из укрытия, лечу, чтобы «застучаться», но неожиданно подворачиваю ногу и растягиваюсь на асфальте. Смешанное чувство стыда и боли, хочется сдержаться и не плакать, но слезы льются ручьями. Лежишь, смотришь снизу вверх, а все сбежались, смеются и кажутся совсем другими. И вообще, все меняется, когда ты упал, побит и тебе больно… Точь в точь такое же чувство было, когда наш магазинчик остался под обломками дома. Кто-то злорадствовал, кто-то в чем-то обвинял, люди, еще вчера жившие в надежде на нас, перестали замечать, начались долгие, унизительные тяжбы с виновниками разрушения… Мы с семьей остались совершенно одни. В тишине. Потому что перестали стучаться в дверь, замолк телефон.
И тут, совершенно неожиданно, эту тишину прорвал знакомый голос. И вопрос, который звучал часто, но на который я не обращала внимания, дошел до моего слуха и сознания: «Как ты, сестра? Ничего не нужно?» Это была зеленщица Эльмира, у которой я много лет покупала зелень, овощи, фрукты, домашний сыр, молоко и называла ее «моя баджи». Она стояла на ул. Марджанишвили каждый день, в любую погоду – загорелая, с обветренным лицом и натруженными руками. Иногда она сама разносила овощи по дворам и домам, и тогда я приглашала ее в дом. Она с удовольствием поднималась, смешно оставляла обувь у порога и босиком шла на кухню обедать или пить чай. Трудолюбивая, добродушная, щедрая молодая женщина, рано овдовевшая и в одиночку растившая сына, всей душой отозвалась на нашу беду, искренне сочувствовала нам и встала рядом, как родной человек. Ее зоркий взгляд вылавливал меня в толпе на Марджанишвили, когда я бежала с детьми в школу или просто шла, углубившись в мысли, и мне было не до разговоров и покупок. Она звала меня, как-то быстро и ловко собирала в пакет яблоки, зелень, еще что-нибудь и насильно впихивала мне в руки: «Возьми, тебе сейчас трудно, потом заплатишь». И всегда спрашивала: «Ну как, ничего нового?», качала головой и говорила: «Ничего, сестра, Бог есть, все будет хорошо». Ее тепло, искренность и участие были лучшим, что случилось со мной в тот период жизни.
Прошло время. Много времени. Все изменилось, а наши отношения остались добрыми и искренними. Как-то в тяжелый период последнего армяно-азербайджанского конфликта она окликнула меня.
– Ты почему не приходишь, потому что война?
– Ну как ты могла такое подумать, Эльмира? Дети реже бывают дома, а я реже готовлю, вот и не прихожу каждый день, как раньше.
– Разве хорошие люди хотят воевать, убивать? – у нее накипело, хотелось выговориться, и это было правильно, хорошо. – Будь они прокляты, кто все это делает, кто хочет войну, кто погубил семьи, детей, кто не дает спокойно жить, работать и радоваться!
– Нас с тобой никто не спрашивает, Эльмира, не переживай так. Мы должны быть лучше политики, общаться, дружить, любить…
– Конечно! Почему я должна тебя не любить, ты хорошая женщина!
Тут подбежал марджанишвилевский пес, которого она спасла от голодной смерти, откормила и очень любила, и прижался к ней всем телом. Мой Вилли делал то же самое.
– Ты посмотри на него! Хоть кто-то меня любит, – засмеялась она.
– Они знают, кого любить!
– Ты не проходи мимо, заходи, даже если ничего не нужно. Поговорим о жизни, о собаках…
– Зайду, конечно, зайду, куда я денусь!


Анаида ГАЛУСТЯН

 
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ – ИСТОРИЯ ГРУЗИИ...
Поистине неисповедимы пути Господни. Человек не ведает, как распорядится его величество Случай и куда приведет Судьба. В силу сложившейся политической ситуации представителям грузинской царской династии Багратиони пришлось покинуть родину и перебраться из солнечной Грузии в далекие северные края, в Нижегородскую губернию, связав навсегда свою судьбу с историей этого края.

***
Нижний Новгород – «этот царственно поставленный над всем Востоком России город» (по словам Ильи Репина) вернул свое историческое название. В 2021 году исполняется 800 лет со дня основания города. Возрождается интерес к истории, к «событиям давно минувших лет», к памятникам старины. В рамках целевой программы «Охрана объектов культурного наследия» на территории Нижегородской области разворачиваются работы по реставрации архитектурных памятников, исследуются исторические, архивные материалы, литературные источники, собираются легенды и сказания, связанные с историей края. В результате реставрационных работ из руин революционных событий возрождаются, всплывают из забытья имена людей, оказавших значительное влияние на развитие области, выстраивается объективная история края. Благодаря проведенным исследованиям нижегородских историков, краеведов, ученых была выявлена значительная роль представителей грузинской царской династии Багратиони в истории развития Нижегородской губернии.
Особое место в истории села Лысково (ныне административный центр Нижегородской области) занимает легендарная личность Георгия Александровича Грузинского (Багратион-Мухранского). «Не будь князя, неизвестно как повернулась бы история Лысково», – писали о нем историки города. По сравнению с другими городами области Лысково не претерпел значительных изменений во внешнем облике, сохранив архитектурные памятники старины, инициаторами создания которых являлись представители грузинской царской династии, в частности, князь Георгий Александрович Грузинский.
Выдающийся памятник архитектуры Петровского времени – главное культовое здание Лысково Спасо-Преображенский собор был построен в 1711 году грузинским царем Арчилом II и его сыном царевичем Александром Арчиловичем Имеретинским на месте деревянной Спасской церкви. Сочетание традиционных национальных форм с современной конструкцией, изящное декорирование оконных и дверных проемов создавали ореол таинственности и придавали храму сакральность и особую притягательную силу. К сожалению, после революции один из самых богатых и почитаемых храмов был закрыт, а расположенная рядом усадьба и семейная усыпальница бывших правителей Лысково князей Грузинских разграблена. В вихре революционных событий затерялось место захоронения владельца села князя Георгия Грузинского и преданы забвению его дела, но связь времен сохранилась в легендах и устных рассказах. Поиски усыпальницы князей Грузинских оказались безрезультатными и считалось, что могила князя безвозвратно утеряна. Неожиданно по воле Случая при мистических обстоятельствах место захоронения князя и его семьи было обнаружено.

***
Работы по реставрации собора в честь Преображения Господня в Лысково подходили к концу. Город с интересом наблюдал за процессом реставрации, возбужденно обсуждая детали и с нетерпением ожидая завершения работ и открытия храма. К всеобщему удивлению неожиданно ремонтные работы были приостановлены, и в городе поползли будоражащие общественность слухи о мистических явлениях, связанных с реставрацией храма. Работница, выполнявшая малярные работы внутри храма, стала жаловаться на тревожные сновидения и недомогание и отказалась продолжать работу. Измученная ночными кошмарами женщина поведала реставраторам о своих регулярно повторяющихся сновидениях, во время которых к ней являлся величественный старик и с удивительной настойчивостью требовал прекратить работы и издевательства над его могилой. Заинтригованные власти города, реставраторы решили провести в храме дополнительные исследования. Тщательно осмотрев все уголки и перевернув плиты напольного покрытия внутри храма в том месте, где выполнялись малярные работы, обнаружили семейную усыпальницу князей Грузинских. В усыпальнице нашли захоронения князя Георгия Александровича Грузинского, его супруги Варвары Николаевны Бахметьевой, матери князя Дарьи Александровны Меньшиковой, сестры – княгини Дарьи Александровны Трубецкой, матери лидера декабристов С.П. Трубецкого, сына Ивана Георгиевича Грузинского, брата Вахтанга VI, малолетних детей Вл. Трубецкого и др. Это было неожиданное открытие.
Спасо-Преображенский Собор, построенный предшественниками князя, находился рядом с усадьбой князей Грузинских. Логично, что там и следовало искать семейную усыпальницу, но почему-то это никому не пришло в голову. Давно почивший князь Георгий Александрович Грузинский, таинственно появившись из прошлого в сновидениях маляра, указал точное место захоронения. Мистика? Да. Но есть ли ей объяснение? На то и мистика, что объяснить это невозможно. Хотя имеются разные мнения по этому поводу. Возможно правы П.А. Флоренский и Ю.М. Лотман, что время во сне течет в обратную сторону?.. А если согласиться с мнением, что информация о ныне живущих и ушедших в мир иной находится во вселенной и мозг живущих на земле людей, в зависимости от своих способностей может получать ее из космоса в сновидениях и реализовать в жизни в изобразительном искусстве, науке, литературных произведениях, музыке (достаточно вспомнить «Гернику» Пабло Пикассо, прозрения Сальвадора Дали, открытия Менделеева, Ньютона, Моцарта и т.д.), то можно заключить, что из всех работников, задействованных в реставрационных работах, только маляр оказалась способной воспринять информацию из космоса и передать тревожное послание князя Георгия Грузинского.

***
Георгий Александрович Грузинский (Багратион-Мухранский) был правнуком грузинского царя Вахтанга VI, который по политическим мотивам в 1724 году вместе с семьей вынужден был покинуть Грузию и отправиться в Россию. Некоторое время Вахтанг VI удерживался персидским шахом в плену. В отсутствие отца (с 1716 по 1719 год) царевич Бакар был фактическим правителем Картли. По возвращении Вахтанга VI из Персии Бакар вместе с отцом управлял Грузией до 1722 года, когда персидский шах передал правление Картли кахетинскому царю Константину. Почти два года отец с сыном боролись, пытаясь вернуть утраченный престол. После изнурительной и безуспешной борьбы, не имея возможности вернуться в Грузию, приняли подданство России и поселились в грузинской колонии (слободе) в Москве. Представителям грузинской царской династии было пожаловано подмосковное село Всехсвятское и богатое торгово-промышленное село Лысково Нижегородской губернии, которое в 1686 году было отдано во владение грузинскому царю Арчилу II (Шах-Навазу) и его сыну Александру Арчиловичу, после смерти которого село вернулось в число дворцовых имений. В 1724 году Петр I передал принадлежащее по наследству грузинской царской династии село Лысково с волостью сыну грузинского царя Вахтанга VI Бакару Вахтанговичу Багратион-Грузинскому (1699-1750 гг.).

***
Царевич Бакар в России поступил на военную службу, дослужился до чина генерал-лейтенанта и был назначен начальником артиллерии города Москвы и Московского округа. Отлично проявил себя он и на дипломатической службе, выполняя поручения русского правительства по политическим сношениям с горцами. Эта миссия физически и духовно приближала его к Грузии и давала надежду на возвращение на родину. В эмиграции его не оставляли мысли о судьбе Грузии. В своем доме в подмосковном селе Всехсвятское он организовал типографию для печатания грузинских церковных книг, перевел на грузинский язык и напечатал полную версию Библии, известную под названием Библия Бакара. В 1749 году Бакар по своей инициативе оставляет государственную службу, собираясь вместе с семейством вернуться в Грузию, но его мечте не суждено было сбыться. Царевич заболел и в начале февраля 1750 года скончался в Москве. Похоронен в Сретенском храме Донского монастыря, там же похоронена и его жена Анна Георгиевна (в девичестве Эристави). У них было пятеро детей, из которых в живых остались двое. Пожалованные ему поместья достались в наследство его супруге и сыновьям Александру (1726-1791) и Леону (1739-1763).

***
Старший из сыновей царевича Александр Грузинский родился в Москве, учился в гимназии Московского университета, вместе с братом поступил в лейб-гвардии Измайловский полк, связав свое будущее с военной службой. После смерти отца возглавил грузинскую эмиграцию в России. Александру приписывали близкие отношения с императрицей Елизаветой Петровной, ходили слухи, что у них была общая дочь (Варвара Мироновна Назарьева), которую при жизни не раз навещал сын Александра Георгий Александрович Грузинский и был распорядителем на ее похоронах. После смерти императрицы Елизаветы Петровны царевич поддерживал Петра III и попал в немилость к Екатерине II. После бегства из России и неудачной попытки вернуть престол царевич бежал в Имерети и был выдан России тарковским шамхалом (титул кумыкского правителя в Дагестане). Его сослали в Смоленск под присмотром караульного офицера и запретили переписку, в результате царевич оказался в полной изоляции. Скончался в Смоленске, по некоторым сведениям, был похоронен в Спасо-Преображенском соборе, но его имя не указывается в списке имен, найденных в семейной усыпальнице.
Александр был женат на светлейшей княжне Дарье Александровне Меньшиковой, внучке сподвижника Петра I. В браке родились трое сыновей (Георгий, 1762-1852; Александр (1763 -1893); Иван, умер в детстве) и две дочери – Анна (1763-1842), супруга князя Б.А. Голицына, Дарья (Дареджан) – супруга князя Трубецкого. Анна была светская львица, одна из первых красавиц Санкт-Петербурга, славилась гостеприимством, в своем богатом доме устраивала балы, приемы. Будучи умной и добродетельной пользовалась в обществе большим авторитетом, дружила со многими выдающимися людьми той эпохи. В Симе в имении Голицыных скончался и первоначально был похоронен герой Отечественной войны 1812 года князь Петр Иванович Багратион, бывший близким другом супруга Анны Грузинской князя Бориса Голицына. Вторая дочь Александра Дарья Грузинская была замужем за князем Трубецким. Их сын Сергей Петрович Трубецкой был лидером декабристов. Он был женат на дочери французского эмигранта Екатерине Лаваль, которая первой из жен декабристов последовала за мужем в ссылку в Сибирь. Известно, что император Николай I и его супруга уговаривали ее отказаться от этого намерения, но она настояла на своем решении, вызвав под конец одобрение императрицы, которая призналась, что на ее месте и она также поступила бы. Всю жизнь княгиня была верным и преданным другом князю, во всем поддерживала супруга. В ссылке у них родились дети, которых они так долго ждали. Екатерина Трубецкая умерла, не дождавшись амнистии. Перед отъездом из Иркутска С.П. Трубецкой пришел проститься с любимой женой и упав на гробовый камень верной супруги в ограде Знаменского монастыря, плакал несколько часов подряд, понимая, что та зыбкая связь, которая еще существовала между ними, навсегда обрывается и он больше сюда никогда не вернется.

***
Главный персонаж нашей статьи князь Георгий Александрович Грузинский детство провел в Москве. Воспитанием юного Георгия занимались бабушка Анна Георгиевна (жена царевича Бакара) и тетя Елизавета Бакаровна (супруга князя Одоевского), высокообразованные и глубоко верующие женщины. Князь получил отличное домашнее образование, владел русским, грузинским, французским, немецким и итальянским языками. Кроме того, у него были познания в архитектуре, истории, географии, математике, физике. Интересовался князь фортификационным и артиллерийским делом, был в курсе современных тенденций в строительном деле. В шестилетнем возрасте был зачислен подпрапорщиком в Санкт-Петербургский пехотный полк, в 1772 году произведен в прапорщики, и вскоре ему было присвоено звание подпоручика. В 1778 году в чине майора вышел в отставку и поселился в подмосковном имении своего отца в селе Всехсвятское, которое после кончины отца в 1891 году перешло в его собственность. Переехав во Всехсвятское, деятельный Георгий сразу же приступил к строительству летнего дворца, вокруг которого разбил роскошный сад с экзотическими растениями, пригласил дизайнеров из Европы для создания модного как по тем временам, так и по нынешним английского парка. «Сад был разбит на террасах, спускающихся от дворца к речке Таракановка с воссозданным на нем искусственным островом. Здесь многочисленные именитые гости развлекались, слушая цыганские песни и катаясь на гондолах по пруду». Безусловно, в эстетическом вкусе князю нельзя отказать. К середине ХIХ века село превратилось в шумный пригород. В результате прокладки Петербургского шоссе и развернувшегося там строительства были снесены зимний и летний дворцы и построены дачи. Георгий Александрович покидает Всехсвятское и переезжает в принадлежащее ему родовое имение в Лысково, где проведет большую часть своей долгой жизни. Поселившись в селе, Георгий Александрович строит новый красивый дворец, который в 1792 году в результате сильного пожара сгорел вместе с двумя церквями и множеством мелких построек. Князь расстроен, но не сдается и после пожара строит новый дворец, в состав которого входят три дома, конюшни, каменные складские помещения, несколько хозяйственных построек и огороженный двор. Усадьба была расположена напротив знаменитой Макарьевской ярмарки, раскинувшейся на землях Георгия Александровича, и князь чувствовал себя здесь полновластным хозяином.
«В день открытия ярмарки он приезжал в монастырь на 12 лошадях цугом с форейторами и в раззолоченной карете. До его приезда не смели начинать церковной службы и все духовенство во главе с архимандритом и все чиновничество во главе с губернатором ожидало приезда «волжского царя». Усадьба князя была окружена парком с беседками, павильонами, оранжереями и прудами, которые гармонично вписывались в окружающую среду.
Князь был крупным землевладельцем, помимо Лысково в Нижегородской губернии ему принадлежали имения в Макарьевском, Балахнинском и Семеновском уездах. Князь пользовался большим уважением среди нижегородского дворянства. Оценив его лидерские качества, организаторские способности, размах личности, весомый вклад в благоустройство села, аристократические манеры и упорство в достижении цели в 1795 году князь Грузинский избирается губернским предводителем дворянства, а в 1798 году переизбирается на следующий срок. В общей сложности он занимал эту должность двадцать с лишним лет.

***
Жил князь активной жизнью, строил и благоустраивал свои владения, активно участвовал в разбирательстве дел, принимал беглых крестьян и обустраивал их, что вызывало недовольство и обеспокоенность местных помещиков. Вершил суд по своему усмотрению, не считаясь с чужим мнением. У него были собственные представления о дворянской чести и достоинстве, которые вызывали нарекания. По воспоминаниям современников было поистине что-то царственное в его облике и дерзких поступках, что вызывало одновременно и восхищение, и зависть. Неудивительно, ведь в его жилах текла царская кровь. Князь Грузинский очень гордился своей родословной. На вопрос о происхождении с гордостью отвечал, что он потомок Давида в 39 поколении и дед его был царем Грузии, добавляя «моя родословная – история Грузии, а еще ранее читай Библию»...
Из-за вспыльчивости, несдержанности и высокомерия князь нажил много завистников и врагов, которые активно старались опорочить его перед столичными властями. Слухи о высокомерном и самовольном князе, не признающем местные порядки, власть губернатора и живущем по собственным законам и правилам, дошли до посетившего Нижний Новгород императора Павла I. Неизвестно, насколько эти обвинения соответствовали действительности, но обеспокоенный слухами о самоуправстве князя император поручил вице-губернатору князю Ухтомскому передать губернскому дворянству его волю заменить князя Грузинского другим предводителем дворянства. Князю был вынесен обвинительный приговор за превышение полномочий и его ждали крупные неприятности.
Не в характере Георгия Грузинского было так быстро сдаваться и эксцентричный, авантюрный князь творит мистическую историю. Не дожидаясь исполнения приговора, князь решается на мистификацию – инсценирует собственную смерть и организует пышные похороны, так впечатлившие местных жителей, что они еще долго вспоминали об этом событии. Три года князь числился умершим. «Воскрес» из мертвых только в 1801 году при вступлении на престол императора Александра I, который узнав его историю, слегка пожурил за своевольность и пристрастие к мистическим явлениям (впрочем, и его впечатлившим) и даровал ему амнистию, а позже произвел в камергеры и назначил в губернский (совестный) суд в Нижнем Новгороде, так что недругам и завистникам князя недолго пришлось радоваться.
В знак благодарности на коронации Aлександра I князь (как депутат от нижегородских дворян) преподнес православному императору христианскую реликвию – крест равноапостольной святой Нины, который хранился в Лысково в семье князей Грузинских (по другим сведениям, в соборе, где хранились и другие значительные православные реликвии). Крест из виноградной лозы, связанный волосами святой Нины, до 458 года находился в кафедральном соборе Светицховели в древней столице Грузии Мцхета, но после гонения на христиан реликвия была на хранение отправлена в Армению, в ХIII веке крест св. Нины вернулся в Грузию. В Россию крест попал в 1749 году. Грузинский митрополит Роман, отправляясь в Россию, взял его с собой и в целях безопасности и сохранности передал грузинскому царевичу Бакару, деду Георгия. Император Александр I поблагодарил князя за столь ценный дар и повелел вернуть крест на родину в Грузию. С 1802 г. крест хранится в Тбилиси в Сионском кафедральном соборе.
Во время войны 1812 года князь возглавил народное нижегородское ополчение, составившее целый корпус, взяв на себя все финансовые расходы по их содержанию и обмундированию, за что ему был пожалован орден св. Равноапостольного Владимира 4-ой степени и придворный чин. В 1817 году умерла мать князя Дарья Александровна Грузинская (Меньшикова), князь перевез ее в Лысково и похоронил в семейной усыпальнице в Спасо-Преображенском соборе. Сам император Александра I приезжал выразить соболезнование князю и проститься с покойной.
После войны князь Георгий строит в Лысково великолепный храмовый комплекс – Вознесенский собор, посвященный героям Отечественной войны 1812 года, и церковь в честь своего небесного покровителя святого Георгия Победоносца, пригласив лучших архитекторов, живописцев и строителей. К сожалению, история не сохранила имени архитектора храмового комплекса. Многие городские историки склоняются к тому, что князь сам был архитектором собора и Лысково своей отличной планировкой и великолепным ансамблем Вознесенской церкви обязано князю Грузинскому. «Георгий Александрович Грузинский был знаком с правилами архитектуры, как и многие образованные люди своего века, названного веком просвещения», так пишет о нем историк С.Н. Столяренко.
Князь Георгий Александрович Грузинский оставил неизгладимый след в жизни села, построив в Лысково первую школу, больницу и аптеку. Как человек верующий, щедрый и состоятельный он ежегодно выделял большие средства Спасо-Преображенскому собору, монастырям и духовенству, а также выплачивал пенсии и пособия нуждающимся. Большой любитель театра князь содержал собственную театральную труппу, в творческой жизни которой принимал непосредственное участие.
Был неравнодушен к женскому полу. Ходили слухи о его многочисленных побочных детях, которых он опекал и давал им хорошее образование. По легенде (а может быть и впрямь так было) у двери его дома стояла корзина, в которую женщина могла положить туда ребенка, родившегося от него. В дальнейшем заботу о нем князь брал на себя. Рассказывали, что подкидывали ему и чужих детей, но как истинный христианин князь не делал разницы между ними и брал на воспитание всех подкидышей.

***
В связи с новыми обязанностями судьи и переносом Макарьевской ярмарки князь переселился в свое имение в Нижнем Новгороде, где одна из главных улиц и ныне носит название Грузинская в честь князей Грузинских. Изначально нынешняя Грузинская улица состояла из двух переулков: Грузинской и Болотова. В своих записях нижегородский краевед ХIХ века писал, что «переулок получил свое название от дома и сада графини Толстой, принадлежавших прежде ее отцу – князю Георгию Александровичу Грузинскому, потомку грузинского царя Вахтанга. Грузинский переулок отделяет от дома графини Толстой сад с липовыми и березовыми аллеями, который занимает в окружности более версты. В тридцатых годах он был местом гулянья нижегородской публики. В нем была кондитерская, в праздники по вечерам играла музыка и танцевало образованное сословие Нижнего Новгорода».
Губернский город не оказал влияния на характер князя, и здесь он продолжает жить и действовать по своим законам, не признавая власти губернатора и не считаясь с мнением окружающих. Только вмешательство императора Николая I смогло остановить своевольного князя. По высочайшему указу императора князь был отстранен от должности бессменного предводителя дворянства и возбуждено дело в связи с проживанием в имении Грузинского «беспаспортных бродяг» и беглых крестьян. Князь для дачи показаний был вызван в Сенат, но отказался туда явиться.
Георгий Александрович вернулся в свое имение в Лысково, где провел остаток жизни в одиночестве, занимаясь благотворительностью. Скончался в почтенном возрасте в 90 лет. Он был крепкого здоровья и его смерть, невзирая на солидный возраст, для всех была неожиданной. В связи с этим еще одна легенда бытует в народе, что умер он от нервного шока при виде мужика, посмевшего не снять перед ним шапку. Ушел из жизни человек-эпоха, живший при нескольких российских императорах – Екатерине Великой (родился в год ее интронизации), Павле I, Александре I и Николае I.

***
Легенды из жизни князя Грузинского нашли продолжение в истории жизни его дочери графини Анны Георгиевны Толстой, которая могла бы стать увлекательным сюжетом для фильма. Дочь князя Георгия Александровича Грузинского и Варвары Николаевны Бахметьевой (1798-1889) Анна Георгиевна воспитывалась без матери в нижегородском имении отца в селении Лысково. После смерти супруги князь больше не женился, а после смерти единственного (законного) сына сосредоточил все внимание на любимой дочери, дав ей прекрасное образование. Она знала несколько языков, литературу, музыку, прекрасно играла на фортепиано. Отец воспитал ее в духе православных христианских традиций, и она всю жизнь была глубоко верующим религиозным человеком. По воспоминаниям современников, Анна была необыкновенной красавицей, во внешности которой «затейливо смешались восточная кровь отца и русской красавицы Варвары Бахметьевой: огромные черные глаза, пышные волосы, изящная фигура»...
В молодости Анна влюбилась в красивого молодого человека Андрея Медведева, который заведовал лысковской больницей. Молодые люди начали встречаться, помимо взаимной симпатии их объединяли общие интересы, что еще больше укрепляло их чувства, и они решили пожениться. Дочь попросила благословения отца, но неожиданно получила категорический отказ. Георгий Александрович объявил, что избранник дочери его незаконный сын и приходится ей родным братом. Потрясенные этим известием, молодые люди дали обет посвятить себя Богу и уйти в монастырь. Отец уговорил сына отправиться в Саровскую обитель. Спустя четыре года он постригся в монахи и был наречен церковным именем Антоний. Позднее отец Антоний стал наместником Свято-Троицкой Сергиевой лавры и почти полвека управлял ею. Анна всю жизнь поддерживала с ним родственные отношения.
Императорская фрейлина, муза многих поэтов и писателей, в том числе Лермонтова, Вяземского, Пушкина и Гоголя, Александра Осиповна Смирнова-Россет была лично знакома с графиней Анной Толстой и в своих воспоминаниях приводит немало фактов из ее жизни.  «Архимандрит Антоний был побочным сыном царевича Грузинского и родился в его доме в Нижнем, красивой наружности и очень самолюбивый; отец сделал из него аптекаря и лекаря. Единственная дочь царевича влюбилась в красивого юношу»...
Князь думал о наследнике и уговаривал дочь выйти замуж, но княжна отказывалась выходить замуж и просилась в монастырь. Отец наконец сдался и отправил ее в Троицкую Белбажскую обитель Костромской епархии, но вскоре забрал ее оттуда, так как в монастыре посчитали, что она не создана для монастырской жизни. Вернувшись домой из монастыря, княжна вела затворническую жизнь, отказываясь появляться в свете и выходить замуж. После долгих уговоров отца она наконец в 1833 году в возрасте 35 лет (что считалось очень поздним для замужества) вышла замуж за графа Александра Петровича Толстого, который по линии матери был в родстве с царем Вахтангом VI. Супруг Анны был чрезвычайно набожным человеком, что вероятно и определило ее выбор. Из воспоминаний Смирновой-Россет узнаем, что этот брак был чисто духовным и бездетным, что очень огорчало князя Грузинского, мечтавшего о наследниках. «35-ти лет княжна вышла замуж за графа Александра Петровича Толстого, святого человека. Он подчинился своей чудовине (чудачке) и жил с ней как брат». Анна, как и Андрей Медведев (отец Антоний), не нарушала клятвы, данной в юности и всю жизнь соблюдала обет. Графиня была благочестивым, глубоко верующим, человеком, любила беседы на духовные темы, избегала шумного светского общества, вела уединенный образ жизни. Как пишет один из ее современников, «...она избегала общества и, вопреки обычаям других красавиц, столь же тщательно скрывала красоту свою, как те ее любят показывать». Как и отец, она активно занималась благотворительностью. В Москве Анна открыла приют для престарелых духовных лиц. В доме на Садово-Кудринской (с церковью, флигелями и фруктовым садом), который она завещала московскому духовенству, расположился Александровский приют для священников, названный так в память супруга графа Александра Петровича Толстого.
Граф А.П. Толстой (1801-1873 гг.) имел чин генерал-лейтенанта, участвовал в русско- турецкой (1828-1829) и крымской войнах (1853-1856 гг.), в разное время занимал должности губернатора Твери и Одессы, обер-прокурора Святейшего Синода, члена Государственного совета, участвовал в дипломатической миссии в Греции и Константинополе. Граф был прекрасно образован, знал несколько языков, хорошо разбирался в литературе, любил поэзию, но предпочтение отдавал в основном духовной литературе. Граф Александр Толстой подчинился требованиям жены, привязался к Анне, и они стали лучшими друзьями. Граф служил в Петербурге, а графиня жила в Москве на Никитском бульваре в собственном доме, где принимала светских и духовных сановников. Вместе с мужем она выезжала в Париж, другие города Европы, изредка навещая Нижний Новгород и имение отца в селе Лысково, не забывала о благотворительности. На ее средства был открыт приют для сирот в Нижегородской губернии, а на купленной ею земле в Нижнем Новгороде было выстроено здание Женского епархиального училища с домашней церковью Пресвятой Богородицы.
Особое место в жизни Толстых занимает дружба с великим русским писателем Николаем Гоголем, который подолгу жил у них в Париже и в Москве на Никитском бульваре, где провел последние годы своей жизни. Граф Толстой и Николай Гоголь познакомились в 30-х годах ХIХ столетия и со временем знакомство переросло в близкую дружбу. Граф не был поклонником творчества писателя, не разделял его мистических устремлений, их сближало духовное родство. Гоголя восхищали в графе доброта, искренность, восторженность религиозной души, склонность к аскетизму, возвышенное отношение к жене. Николай Васильевич нежно относился к Анне Толстой и дорожил дружбой с ней. «Я вас полюбил искренно, полюбил как сестру, во-первых, за доброту вашу, во-вторых, за ваше искреннее желание творить угодное Богу, Ему служить и Ему повиноваться». Гоголь в доме Толстых в Москве читал ежедневно Анне проповеди из ее любимой книги «Слова и речи преосвященного Иакова, архиепископа Нижегородского и Арзамасского», делая замечания по поводу прочитанного. В доме Толстых была домовая (домашняя) церковь, где хранились древние иконы. Среди редких икон находилась икона Всех святых Грузинской церкви, на которой лики святых были списаны из древних рукописных книг. По воспоминаниям Смирновой-Россет, граф содержал «церковный хор из семинаристов, пение которых глубоко трогало души. Иногда им аккомпанировала графиня. В гостиной стоял рояль и были развернуты ноты, музыка все духовного содержания. Графиня была большая музыкантша».
Дом-музей Н.В. Гоголя в настоящее время находится в Москве на Никитском бульваре в бывшей усадьбе Анны Георгиевны и Александра Петровича Толстых, где великий писатель провел последние годы своей жизни и скончался в 1852 году. Там же в сквере перед зданием стоит памятник Н.В. Гоголю работы скульптора Н. Андреева.
Легенды, связанные с именем князя Грузинского и его семьи, вперемешку с реальными событиями, передаются из поколения в поколение. Сейчас трудно отделить вымысел и легенды от правды, но сам факт живучести легенд о князе говорит о его популярности и благодарной исторической памяти жителей Нижнего Новгорода за щедрую любовь к их родному краю.
Время плавно перетекает из прошлого в настоящее. Возможно, не случайно судьба дочери великого мистификатора князя Георгия, его дочери и зятя пересеклась с великим писателем, Николаем Гоголем.



Медея и Элеонора АБАШИДЗЕ
 
ДЕНЬ СВЯЩЕННИКА

https://i.imgur.com/HIi9BAF.jpg

Отец Антоний (в миру Александр Гулиашвили) родился в 1939 году в Тбилиси. Мама русская, из Краснодара, отец – из Тбилиси. Учился в средней школе Тбилиси. После школы работал переплетчиком в издательстве «Заря Востока», техническим работником в театре им. А.С. Грибоедова. С шести лет «бегал» в храм, его школьным приятелем был внук протоиерея Бориса Фарафанова, клирика храма святого Михаила Тверского. Окончил Мцхетскую семинарию.
В 1965 году рукоположен в диакона Патриархом Ефремом II в храме преподобного Давида Гареджийского в Тбилиси и назначен в храм святителя Николая в Батуми. 26 октября того же года рукоположен во иерея в Поти Патриархом Ефремом II в храме Иверской иконы Божией Матери. Диаконство и священство проводил в Батуми в храме святителя Николая под началом епископа Илии (Шиолашвили, ныне – Католикос-Патриарх всея Грузии). В 1966 году, во время паломничества в Почаевскую лавру, на автостанции случился инцидент с руководителем атеистической группы Максимюком, который плюнул на рясу отца Антония. Батюшка защитил честь рясы (ударил в ответ) и был осужден на год. После заключения служил с 1967 по 1968 год в Преображенском храме в Телави, а с 1968 по 1971 год – в храме святой Нины в Тбилиси. В разное время являлся настоятелем Петропавловской церкви в Тбилиси, кафедрального собора в честь Успения Божией Матери в с. Манглиси, «нижней» церкви святой Варвары в Тбилиси. Также служил в с. Цалка в храме святителя Спиридона Тримифунтского и в храме святого Михаила Тверского в Тбилиси. Был награжден правом ношения двух крестов, орденом св. равноап. князя Владимира 3-й степени от Русской Православной Церкви.
Скончался архимандрит Антоний (Гулиашвили) в ночь с 6 на 7 февраля 2021 года на 82-м году жизни

служение
Святейший Патриарх назначил меня в город Телави, столицу Кахети, в кафедральный собор. Оттуда меня перевели в Тбилиси, в храм Святой равноапостольной Нины. Я у Патриарха даже спросил: «Почему вы меня назначаете временно и так скоро переводите?» Он ответил: «Постоянной бывает одна смерть, мы же все на этом свете временные». Затем заболел отец Савва, настоятель церкви святой Варвары, а в это время приближался престольный храмовый праздник. И Патриарх сказал: «Будешь служить там, пока батюшка не выздоровеет». Отец Савва почил, меня назначили настоятелем.
В 1973 году я оказался в селении Манглиси. Это курортное место в горах. Там много хвои, ели. Туда вывозили (и по сей день вывозят) детей со слабыми легкими. Летом Манглиси заполняли отдыхающие: хозяева сдавали дачникам все помещения вплоть до курятников. Зимой же село пустело, оставалось одно местное население. В годы моей службы в церкви, в селе жили преимущественно русские – потомки царского гренадерского полка Его Императорского Величества, стоявшего некогда в Ереване, а после расквартированного на территории Грузии,  в Манглиси и в Тетри Цкаро (Белом ключе).
Манглиси было разделено на две части – нижнее и верхнее. В Верхнем Манглиси поселился офицерский состав. И вот в один прекрасный день солдаты пошли на заготовку дров и набрели на храм, заброшенный и полуразваленный – туда в ненастную погоду загоняли скотину. Представьте, в каком состоянии был пол, да и весь храм! Эта древняя церковь была построена еще в четвертом веке, при участии святого императора Константина Великого и его матери, святой императрицы Елены, приславшей туда святой гвоздь (его увезли после подписания Георгиевского трактата в 1783 году в Россию), и освящена в честь Воздвижения Честного Креста. Постепенно храм пришел в запустение, порос лесом: когда воины расквартированного полка его обнаружили, деревья росли прямо на крыше. При помощи русских солдат храм восстановили и освятили в честь Успения Божией Матери.
Вот в этот храм меня назначили настоятелем. В советское время священник туда приезжал из Тбилиси, отслужит и уезжает, присмотра за храмом не было. Поэтому когда мы перебрались в Манглиси, там абсолютно ничего не было. Холод, зимой до девятнадцати градусов доходило в горах. Матушке, приехавшей со мной, приходилось спать в хлеву. Люди раздеваются на ночь, а она одевалась, по ней бегали крысы, и она все терпела, бедненькая! Это уж после нас ее на руках носили – так любили!
Я сейчас немного отклонюсь от повествования, матушка Аскитрия, в миру Анна, прежде служила у меня псаломщицей в церкви св. Варвары в Тбилиси. Она была очень мне предана, и когда меня назначили в Манглиси, я предложил ей: «Анна, поедешь со мной?» Она не раздумывая согласилась. А после стала сомневаться: ей не на кого было оставить больную сестру. И тогда она решила  пойти и спросить Глинского старца отца Андроника (Лукаша) – он жил во дворе храма Александра Невского, как он благословит. Она пришла к владыке Зиновию (Мажуге), спросила его благословения на разговор со старцем. Получив благословение, постучалась, прочла молитву, заходит в келью. А он ей прямо с порога: «Езжай, езжай, и до самой смерти будешь с отцом Антонием!» Она далее ничего не успела спросить у него. Из этого я сделал вывод, что отец Андроник был прозорливым человеком. Она действительно до самой своей смерти была у меня келейницей. Он укрепил ее своим благословением и меня поддержал, зная, как мне будет там трудно. Анну со временем я постриг в монашество с именем Аскитрия, а ее сестру в инокини. Матушку Аскитрию я похоронил, уже когда Патриарх Илиа перевел меня в Тбилиси.
Так вот, когда мы с ней поселились в Манглиси и начали все потихоньку восстанавливать, местные бабушки (это уже внуки и правнуки тех гренадеров, глубоко верующие, очень-очень наивные и чистые люди), спрашивали: «Отец Александр (меня тогда еще звали Александром), как вы здесь сможете жить?»
Летом есть приезжие, но зимой остается местное население и от безделья люди все время пьют (самогон из груш или свеклы собственного приготовления).
Я прослужил там семь лет. И много происходило на моих глазах интересных случаев. Но особенно мне запомнился один. Как-то приходит ко мне бабушка, благочестивая, и говорит: «Что мне делать? Мой хозяин решил со мной разводиться (в тех краях мужа называли «хозяином»)». Спрашиваю: «А сколько вам лет?» – «Семьдесят». «А ему?» – «Семьдеят пять». – «И что же с вами случилось?» – «Да вот не знаю, но ругаемся все время». Я задумался, как же их помирить? – «Приходите», – говорю, – «завтра (а ей нужно было пять километров от своего дома до нашего храма идти), отслужим молебен, попросим Господа, чтобы Господь все уладил». А она такая послушная, благочестивая была (да и он хороший человек, но пил, как и большая часть населения Манглиси), пришла на другой день. Мы отслужили молебен с водосвятием. И мне в голову пришла такая мысль. Я ей говорю: «Как только вы заметите, что он пьяный возвращается домой, наберите святую воду и держите ее во рту, не глотайте!» Представьте себе: пять раз мы служили молебен, и пять раз она снова возвращалась за водой: такая у нее настоящая христианская вера была!
Прошло около полугода. Я находился у себя в келье.
Вдруг матушка Аскитрия зовет: «Батюшка, смотрите, вместе идут – старушка со своим мужем!» – «Ну, матушка, ставь самовар!» Они зашли, поздоровались, сидим, беседуем эдак аккуратненько. Матушка подает нам чай. Я говорю: «Как хорошо, что вы вместе ко мне пришли, приятно смотреть – будто два голубка! Так что же случилось, что вы снова так дружно стали жить?» А он мне: «Батюшка, я сам не знаю, что случилось! Иду, как всегда, пьяный и думаю, что ждет меня дома концерт, захожу, начинаю ругаться, а жена молчит. Я ругаюсь, а она молчит. Сегодня молчит, завтра молчит, ну думаю – так что я, дурак, ругаюсь? И перестал». Она держала во рту воду, которую я благословил глотать только тогда, когда муж замолчит, и терпела. Вот что дает человеку вера и простота души!
В Манглиси сохранялись русские православные традиции. Богослужение в Манглисском храме проходило на церковнославянском языке. До революции там служил священник по фамилии Читадзе, из княжеского рода, добрый пастырь, матушка у него была очень благочестивая, но при советской власти батюшку забрали в Тбилиси и расстреляли. Старожилы еще помнили его, а я старался продолжать бывшие при нем традиции. В Рождественский сочельник батюшка ходил после всенощной по домам с пением колядок и прославлением Христа. Был такой Володя, он служил конюхом в колхозе, его мама пела у нас  в хоре. Жили они недалеко, их дом был первый от церкви, куда мы заходили на Рождество с колядками. И вот в первый раз после моего назначения заходим к ним – Ванюшка с колокольчиком, матушка Аскитрия с рождественской звездой – и поем колядки. Володя, взрослый мужчина, здоровенный такой, стоял и плакал.
– «Володя, почему вы плачете?» – спрашиваю. «Я вспомнил, – говорит, – как Читадзе ходил по домам в моем детстве».
На Крещение, и мы тоже это возродили, все шли к проруби. Там река протекала высокогорная, Алгетка. В первый год я испугался. А на второй год мы освятили воду во дворе храма, как положено, а после с моим послушником, матушкой Аскитрией (тогда еще Анной) и певчими отправились на Алгетку и там отслужили молебен с водосвятием. На следующий год (у наших бабушек длинные язычки) вся паства осталась в церкви после службы. Спрашиваю: «Так что ж вы не расходитесь по домам?» – «А мы с вами на Алгетку пойдем!» И так каждое Крещение мы стали спускаться на Алгетку. Как-то у моего послушника Ванюшки (он приезжал из Тбилиси помогать мне на праздники), вечером подскочила температура, тридцать девять. Я говорю ему: «Ванюшка, завтра не пойдешь на Алгетку!» – «Как не пойду? Пойду!» А мы так делали: я, Ванюшка и матушка Аскитрия разувались и входили в ледяную воду, а людям не давали (речка быстротечная, горная). После того как я опускал крест, все обливались – кто ведрами, кто кружками. И вот Ванюшка меня не послушался, вошел в воду. Вернулись домой: у него 36,6 – вот чудо!
На Пасху три дня подряд мы ходили по всему селу и еще два километра шли в другое село; поздравляли прихожан, пели «Христос Воскресе». Входили в дом, пели «Христос Воскресе», радовались. А люди угощали нас яичками, куличами, всякой снедью: Ванюшка бегал по три-четыре раза туда и обратно, менял корзины. И вот второй день праздника. Мы идем к автостанции в нижнем Манглиси и по пути встречаем председателя сельсовета, грузина. – «Я на вас обижен!» – «Чем же я успел перед вами провиниться?» – «Вы по Манглиси ходили, а к нам не зашли». Я говорю: «Вы простите меня, но мы ходили по домам наших верующих прихожан, и я даже не подумал зайти к вам». – «А мы тоже христиане!» И после этого мы ходили уже по всем домам подряд в пасхальные дни. Удивительное время: люди были членами партии и одновременно соблюдали православные традиции.
После церкви Святой Варвары я настоятельствовал в храме Святого Михаила Тверского, где сменил отца Павлина (ныне здравствующего схиархимандрита Гурия). В храме Святого Михаила Тверского еще пели на клиросе певчие, которые застали строительство Церкви, стремительное и очень трудное. Была там одна Нюра, молочница (она жила недалеко, в поселке Семеновка), принимала участие в строительстве и рассказывала, как они на руках носили кирпичи от Академии художеств на гору. Великолепный храм был выстроен за год ценой неимоверных физических усилий.
Недоставало внутреннего дворика. Поэтому, став настоятелем, я, несмотря на то что многие сомневались в моей затее, пригнал бульдозер, расчистил территорию и выложил ее булыжником. Так у нас появился прекрасный двор. Тогда же мы поменяли старую кровлю 1913 года, с печатями, изображающими двуглавых орлов, и усовершенствовали лестницу. В разгар ремонта в гостинице «Иверия», из которой виднелась наша русская церковь, остановился первый секретарь ЦК Компартии Украины. Храм стоял в лесах. Звонит уполномоченный: «Снять леса! Срочно! Гостям неприятно смотреть на леса!» Я попытался возразить ему: «Не уберу! Мы по копейкам собирали средства на этот ремонт». Уполномоченный сам приехал ко мне в проливной дождь: «Снимайте леса, хотя бы с той части, которая смотрит на гостиницу!». Пришлось послушаться – иначе меня могли бы арестовать или вовсе уничтожить. Но знаете, какая была радость, когда ремонт завершился!
До храма нужно было подниматься по ста пятидесяти ступеням с Московской улицы, без опор и без перил. Мы отремонтировали ступени, установили поручни, а на площадках поставили скамеечки для отдыха. Возле храма высадили тридцать три кипариса – по числу лет Спасителя. Во время крестного хода я возле каждого кипариса ставил дежурить бабушку-прихожанку, чтобы маленькие деревца никто не поломал, и сейчас они выросли уже по пять-шесть метров в высоту. Матушка Аскитрия ножницами постригала ровненько траву на газонах. Со всего города приезжали люди любоваться на наш оазис! К визиту Святейшего Патриарха Илии в наш храм в день престольного праздника Святого Михаила Тверского 5 декабря 1977 года мы «выстелили» дорожку из бетона, и наш художник Толя Рябошенко (он написал огромное полотно «Успение Божией Матери» на стене за свечным ящиком и расписал трапезную) разрисовал ее под ковер узорами. И этим очень порадовал Святейшего.
Однажды в узком кругу близких мне людей я поделился своими планами: сделать так, чтобы наши бабушки не уходили домой в субботу вечером, а оставались до воскресной литургии (из-за возраста им было тяжело подниматься в гору). Сказано – сделано!
Нашли женщину, Любу, которая взяла на себя организацию трапез для прихожан. Я строго наказал ей, чтобы на столе священников не было ничего такого, чего нет у прихожан. Как-то Люба решила угостить единственной селедкой настоятеля и поставила ее на священнический стол. Я даже не притронулся, а после спросил: «А вы не подумали, что кто-то из бабушек сейчас скажет: «Видишь, батюшки селедку едят, а мы – кашу»?!» На все праздники люди приносили для освящения вино, кур и прочее. По окончании службы все, что не забрали домой, переносили в трапезную и распределяли поровну: старосте, регенту, сторожу... Мы жили одной семьей. Прихожане приходили ко мне с любой нуждой. Надеюсь, они чувствовали мою отцовскую заботу. Наученный Патриархом Ефремом, владыкой Зиновием (Мажугой), отцом Иоанном (Крестьянкиным), я проявлял ее, как умел. Разве мог я забыть их благодатные уроки?!

ПАТРИАРХ КАЛЛИСТРАТ
Патриарха Каллистрата (Святейший Каллистрат (12 апреля 1866 - 3 февраля 1952), Католикос-Патриарх Всея Грузии с 1932 по 1952 г.) невозможно было не любить. Мне было тринадцать лет, когда он умер. Святейший был очень милостивым. Помню, как-то в алтаре батюшка поругал детей, а Патриарх Каллистрат подозвал их к себе и сказал: «У нас в деревне так учили: если медведь на тебя зарычит, то ласково назови его дедушкой, и все будет хорошо. Если ты схватишь палку, медведь и палку сломает, и тебя покусает». Вот такое простое, но чрезвычайно мудрое наставление: если старший человек делает тебе замечание, промолчи, признай свою ошибку, а если начнешь огрызаться, сама жизнь тебя накажет.
В период войны, когда всем было трудно, в том числе и Церкви, Патриарху Каллистрату прислуживала его племянница Анфиса, она же пела в храме. Вместе с ней пела ее знакомая по имени Евфросиния, которая имела в городе булочную. Анфиса попросила ее помочь мукой для Святейшего. И, конечно, Евфросиния привезла Патриарху мешок муки. Этой радостью Анфиса поделилась со своим дядей. Когда Святейший узнал, что ему привезли целый мешок, он рассердился: «Как вам не совестно?! Люди голодают, а Патриарх запасается мешком муки?!» Вот таким был Патриарх Каллистрат.
Еще один случай. После войны в собор пришел инспектор и сказал: «У вас задолженность за свет». Настоятель послал его в домик Святейшего. Патриарх выслушал инспектора и велел приходить через несколько дней. В условленный день тот вернулся с бумагой: «Дедушка, вот бумага, чтобы вас освободили от уплаты, распишитесь». Святейший вывел: «КПК». Тот воскликнул: «Что это такое? А где же фамилия?» – «А это и моя фамилия, и мое имя: Католикос-Патриарх Каллистрат». И добавил: «Сынок, послушай меня. Человек живет ради своего имени. Постарайся в жизни не замарать свое имя». Вот такие наставления он давал: краткие и по самому существу.
В то время священников катастрофически не хватало. И когда Сталин разрешил открывать храмы, монастыри и семинарии, Святейший Каллистрат в кратчайшие сроки нашел людей, которые до революции окончили духовные училища: один работал на мебельной фабрике, другой – милиционером, третий почту возил, – и рукоположил их.
Он, как и Патриарх Ефрем II, имел добрые отношения с Патриархом Алексием I (Симанским). Каждый год Патриарх Алексий I приезжал в Тбилиси. Всегда по дороге из аэропорта в резиденцию он заходил в собор, ставил свечу у иконы Божией Матери, поклонялся кресту равноапостольной Нины. Вот случай, который произошел в алтаре кафедрального собора. Был будний день, тогда немного прихожан ходили в церковь. Служба шла без пономаря, пели: «Во Царствии Твоем». Малый вход. Вдруг Патриарх Алексий видит, как Патриарх Каллистрат с пономарской свечой идет перед Евангелием. «Ваше Святейшество! Что вы делаете?» – удивленно спросил он у Святейшего Каллистрата. И Патриарх Каллистрат спокойно ему отвечает: «Ваше Святейшество! Неужели вам жаль, чтобы я две минуты побыл Иоанном Крестителем?» Вот смирение, которого нам не хватает! И таких случаев из жизни Патриарха Каллистрата можно привести множество.

ТОГДА И ТЕПЕРЬ
Меня часто спрашивают: «Как вы считаете, когда было лучше: тогда, когда вы были молодым священником или теперь?» И я всегда отвечаю: «Тогда». Потому что тогда мне говорили: «Я тебя ненавижу, я тебя уничтожу». И я надеялся на Бога. А сейчас мне говорят: «Да что вы! Мы вас не трогаем. Пожалуйста! Свобода! Делайте что хотите».
Около двадцати лет тому назад у меня в Москве была встреча с одним человеком (моим родственником, жившим на Кутузовском проспекте в ведомственном доме). И вот как-то мы засиделись с ним в его библиотеке за беседой. Он, старый работник КГБ, мне признался: «Вы знаете, отец Антоний, мы совершили большую ошибку». У меня такое оживление на лице появилось, думаю: наверное, раскаивается человек. «Нет, напрасно вы думаете, что мы раскаиваемся. Мы уничтожили ваших священнослужителей, которых вы сейчас канонизируете. Мы хотели искоренить все это, а сейчас вы поднимаете дело Бутовского полигона и другие, вот в этом мы раскаиваемся. Но впредь мы будем умнее. Мы создадим такие условия, что вы сами перегрызете друг другу глотку».
Перед рукоположением меня вызвал уполномоченный и сулил золотые горы, что я, дескать, поеду за границу, получу компьютер, телевизор. Тогда, в 1965 году, об этом только в сказках читали. Когда я отказался, он вынес вердикт: «Ну, тогда будешь грязь месить в деревне и пить холодный чай без сахара». А я верил Святейшему Ефрему, который всегда говорил: «Сынок, никогда священник голодным не останется. Службу отслужил, просфоры служебные остались, вот и не помрешь ты с голоду». На таких представлениях я был воспитан.
Меня очень огорчает, когда сегодня некоторых священнослужителей поражает грех сребролюбия. Дедушка мой имел три магазина в царское время и был весьма зажиточным. Его любимым присловьем, по воспоминаниям отца, было: «Пока ты кушаешь деньги, ты хороший человек. Как только деньги начинают кушать тебя, ты отребье». Достаток, слава, награды не должны дурманить. Любую похвалу будем воспринимать крайне осторожно. Батюшка Иоанн наставлял: «Когда тебя хвалят, наносят вред твоей душе».
Я очень люблю начало Священного Писания, где сказано: «Создам человека по образу и подобию Моему». Кем бы человек ни был – патриархом, иеромонахом, дворником, – он должен оставаться человеком, а если он возвышается в должности и начинает презирать людей, это очень нехорошо.
В тяжелые годы атеизма, когда я становился священнослужителем, те немногие, кто ходил в храм и принимал участие в богослужениях, действительно искали Бога. Они рисковали, за свою веру они могли поплатиться работой, но все равно рисковали, их вера была настолько глубокая, что они шли и не боялись. Что касается нынешних прихожан, то многие из них просто зрители. Сегодня все вдруг стали верующими. Я думаю, так не бывает. И порой мне кажется, если завтра, упаси Бог, объявят борьбу с Церковью, то больше половины перестанет ходить в храм, останутся единицы, преданные Христу.
Раньше церковные люди – от патриарха до свечницы – умели держать себя, понимали, что такое послушание, благодарность. А сейчас я спрашиваю нашу уборщицу: «Марфа, что ты делаешь?» Она сразу: «Простите, батюшка». Итак весь день. В конце концов я вспылил: «Надоело мне твое «простите»! Сколько можно «прощать»?!» Патриарх Ефрем любил повторять: «Не нужно мне твоего «простите»; ты лучше на деле покажи, что исправился». И я полностью с ним согласен.
Мои наставники всей своей жизнью являли образец смирения, знали и любили богослужение. Владыка Нестор сам читал Апостол, Патриарх Каллистрат выносил свечу перед Евангелием на малом входе, зная, что свеча символизирует Иоанна Крестителя. Вынос Евангелия изображает шествие Самого Спасителя, вынос чаши и дискоса – восхождение Христа на Голгофу. Что касается шестопсалмия, оно есть словесный прообраз изгнания Адама из рая, когда тот сел у райских врат и заплакал (и Псалмопевец Давид передает его сокрушенное состояние). Я всегда стараюсь читать шестопсалмие сам, обращаясь с искренней молитвой ко Господу. Когда ты осознаешь и переживаешь происходящее в храме, ты делаешься соучастником новой жизни.

Из книги «День священника» и другие грузинские рассказы». Издательство Сретенского монастыря, Москва, 2014



Архимандрит АНТОНИЙ (ГУЛИАШВИЛИ)

 
РОССИЙСКИЙ «МЮНХГАУЗЕН» С ГРУЗИНСКИМИ КОРНЯМИ

https://i.imgur.com/l8FIfA0.jpg

Уже более ста лет россияне гордятся соплеменником, сделавшим их страну родиной воздухоплавания. А именно – рязанским подьячим Крякутным, совершившим первый в мировой истории полет на воздушном шаре. Впервые о нем сообщил публике журналист и писатель, популяризатор и историк науки Александр Родных. В 1901 году он опубликовал в газете «Россия» отрывок из рукописи «О воздушном летании на Руси с 906 лета по Р.Х.», обнаруженной им при изучении собрания книг известного библиофила и библиографа Якова Березина-Ширяева. Отрывок гласит: «1731 год. В Рязани при воеводе подьячий нерехтец Крякутной фурвин сделал как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее, и нечистая сила подняла его выше березы, и после ударила его о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив, его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели закопать живого в землю, или сжечь. Из записок Боголепова» (Степан Боголепов – служащий рязанской канцелярии, одно время исполнявший должность полицмейстера Рязани во второй половине XVIII века, а слово «фурвин» переводили как «большой мешок» – В.Г.).
Через год Родных заявляет в печати: «Рукопись эта весьма важна для Нашей Матушки России, так как указывает, что первенство в деле изобретения воздушных шаров принадлежит России еще зa 60 лет до появления во Франции монгольфьеров и шарльеров». Что ж, спорить трудно, сенсация налицо! И в 1910-м Родных, опубликовав рукопись полностью, занимается, говоря по-современному, ее промоушеном: фотокопии двух ее листов размещает в экспозиции мюнхенского Немецкого музея достижений естественных наук и техники, а в России продает их за 1 рубль 20 копеек. Сообщения о Крякутном он постоянно включает в свои книги и в статьи в журналах «Воздухоплаватель», «Библиотека воздухоплавания», «Нива», «Природа и люди». История отважного священнослужителя попадает и в статью «Аэронавты», написанную инженером Сергеем Бекневым в 4-м томе незавершенного «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» (1911-1916 годы).
Не забыт рязанский подьячий и в советское время. В 1927 году он фигурирует в статье юрисконсульта Наркомторга СССР, специалиста по международному праву Владимира Грабаря «История воздушного права» в сборнике, выпущенном Авиахимом (Обществом содействия обороне, авиационному и химическому строительству). Через три года выходит 5-й том «Малой советской энциклопедии», где история Крякутного включена в статью «Монгольфьер». В 1935-м детский писатель Александр Ивич приводит ее в своей книге «Приключения изобретений», в 1938-м историк естествознания и техники Виктор Виргинский – в книге «Рождение воздухоплавания». А в 1940-м автор   «Волшебника Изумрудного города» Александр Волков эпиграфом романа «Чудесный шар» об изобретении воздухоплавания в России XVIII века берет цитату о Крякутном.
Парадным шагом рязанский летун зашагал по Стране Советов в конце 1940-х – начале 1950-х годов, когда в СССР разворачивается беспощадная борьба с «безродным космополитизмом», «низкопоклонством перед иностранщиной» и «по «развенчанию научных лжезвезд замшелого Запада». Одновременно с этой массовой истерией власти ищут отечественных ученых-самородков и российские приоритеты в науке и технике. И пример Крякутного приходится как нельзя более кстати. В книге историка техники, академика Академии наук Украинской ССР Виктора Данилевского «Русская техника», вышедшей в 1947-1948 годах двумя изданиями и получившей Сталинскую премию, утверждается, что сообщение о подъеме Крякутного заслуживает доверия. «За 52 года до братьев Монгольфье, долгое время считавшихся изобретателями воздушного шара, русский человек Крякутный построил воздушный шар и испытал его», – подчеркивает писатель Семен Вишенков в книге «Александр Можайский».
Об отважном подьячем в 1949-м пишет газета «Известия». Статья о Крякутном вносится во второе издание Большой советской энциклопедии, в школьные учебники, в фундаментальный сборник документов «Воздухоплавание и авиация в России до 1917 года». Научный сотрудник Комиссии по истории техники при Отделе технической информации Академии наук СССР Борис Воробьев утверждает в 1952-м: «Необходимо разыскать... документ из истории русского воздухоплавания, хранившийся до 1935-1936 гг. в одной из церквей города Пронска (Рязанской области). В этой церкви хранилась особенная книга, относящаяся к XVIII в. По ней в известные дни провозглашалась «анафема» (проклятие) согрешившим чем-либо против религии. В данной книге в числе подлежавших анафеме значился и подьячий Крякутной, совершивший «греховную» попытку летать». В 1956 году, к 225-летию полета, выпускается почтовая марка, в городском парке Нерехты посвящают Крякутному памятную стелу, у которой принимают в пионеры, и одну из улиц города называют его именем…
Тут мы приостановим перечисление. Читатель несомненно утомился от мелькания фактов и дат. Но главное не в этом, а в том, что никогда не было… основного факта.  Никакого Крякутного не существовало, как и, соответственно, его героического полета. Вся эта история – выдумка потомка грузинских дворян Александра Сулакадзева. Огромная страна десятки лет поклонялась мистификации. Кем же был человек, заставивший ее делать это?
Внук имеретинского дворянина Григория Сулакадзе именовал себя князем, но документы это не подтверждают. Дед Александра приехал в Россию в 1724 году вместе с царем Вахтангом VI и затем служил при дворе имеретинской царевны Дарьи Арчиловны в селе Всехсвятском под Москвой. Его сын Иван получил образование в гимназии при Московском университете, фамилию их писали по-разному: Салакадзевы, Салакатцевы, Суликадзевы, Сулакадзевы. Иван служил рязанским губернским архитектором, вышел в отставку в чине титулярного советника, женат был на Екатерине Боголеповой, дочери исполняющего обязанности рязанского полицмейстера. От этого брака в 1771 году в селе Пехлеце Ряжской округи Рязанской губернии и родился Александр Сулакадзе, которого одни считают фальсификатором истории, а другие – блестящим мистификатором.
Из лейб-гвардии Преображенского полка он вышел в отставку прапорщиком, служил в Провиантском штате, в Комиссии по построению Казанского собора, неофициально выполнял секретарские обязанности у министра внутренних дел князя Алексея Куракина, был канцелярским служащим в Комиссии погашения долгов. Жил в собственном доме в Семеновском полку в Петербурге, как и отец, выше титулярного советника не поднялся. И всю жизнь пополнял доставшуюся от отца обширную библиотеку новыми книгами – и печатными, и рукописными. Интересные события, свидетелем которых был, и любопытные факты из своей жизни записывал в дневнике. Был известен как собиратель даже двум императорам – Павлу I и Александру I.
Говоря словами лермонтовского героя, он «знал одной лишь думы власть, одну –  но пламенную страсть»: все, связанное с древней историей, в первую очередь, артефакты старины. Он следил за всеми публикациями по археологии, знал все труды историков Николая Карамзина, Михаила Щербатова, Василия Татищева, митрополита Киевского и Галицкого Евгения (Болховитинова). Он изучил не только рукописные источники 1229-1696 годов в созданном Государственным канцлером России Николаем Румянцевым «Собрании государственных грамот и договоров, хранящихся в Коллегии иностранных дел», но и романы создателя русского исторического романа Фаддея Булгарина, рассчитанные на массового читателя.
Свидетельство тому – и «Мои мысли об истории России и о прочем» в дневниковых записях 1825 года, и собственные попытки заниматься историческими исследованиями. С фанатизмом исследователя он собрал огромную коллекцию старинных книг, рукописей, артефактов. Плюс современные… слухи. В его записной книжке со слухами, ходившими по Петербургу в 1824-1825 годах, есть и тот, что послужил Николаю Гоголю сюжетом для «Шинели».
Это хобби Александра Ивановича оставило заметный след в русской историографии, но след специфический. Часть древностей в своей коллекции он… подделывал. Считая настоящую русскую историю очень скучной и поэтому приукрашивая ее. То есть занялся мистификацией, изобретя некую азбуку «новгородских рун», делая исправления и приписки в реальных документах, изготовляя пергаментные списки, очень похожие на настоящие и «состаренные» под солнечными лучами. Но что очень важно, делал он это не для того, чтобы выгодно продать свои «открытия», а для удовлетворения собственного честолюбия, из желания иметь у себя в коллекции уникальные свидетельства старины.
Интерес к истории воздухоплавания занимал значительное место среди его увлечений. Сулакадзев систематизировал сведения о воздушных полетах в разные времена, в различных странах и создал рукопись «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. X.». В ней, наравне с «летунами» из фольклорных записей, и появляется рязанец Крякутной. Сведения об этом документе просочились за пределы дома коллекционера. Многие исследователи мечтали увидеть его, издатели сулили любые деньги за его публикацию. Сам Карамзин во время работы над «Историей государства Российского» хотел поскорее прочесть таинственный пергамент. Но коллекционер не торопился знакомить кого-либо со своей находкой.
Ну а после смерти Сулакадзева в 1832 году его жена распродает коллекцию мужа, запросив 25.000 рублей. Продать ее полностью не удается, она разошлась по частям, «распылилась», и многие считают это «невосполнимой утратой для русской науки». Хотя всем известно, что в коллекции были и мистификации. Так на рукописном сербском Церковном уставе XIV века Сулакадзев изобразил автограф Анны Ярославны, дочери киевского князя Ярослава Мудрого, вышедшей замуж за французского короля Генриха I. И на то, что она жила в XI веке, на три столетия раньше рукописи, обратили внимание лишь после того, как документ несколько лет пролежал в Императорской публичной библиотеке. А полностью сфальсифицированная история Валаамского монастыря в X веке под названием «Оповедь» считалась подлинной вплоть до начала XX века.
Намного дольше числился в подлинниках отрывок о Крякутном. В рукописи «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. X.». он попал к библиографу Березину-Ширяеву, где и был обнаружен Александром Родных, «запустившим»  его на орбиту официальной историографии, в том числе и советской. Мы уже видели, как подьячего славили до середины 1950-х годов. Но в течение следующего десятилетия специалисты рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР обнаружили в рукописи подчистки, исправления и официально доказали, что никакого Крякутного не существовало.
Казалось бы, «финита ля комедиа». Ан нет! Уж очень трудно отказаться от мысли, что ты – первопроходец. В сборнике «Воздухоплавание и авиация в России до 1917 г.» появляется расплывчатое примечание о том, что в «записи за 1731 г., рассказывающей о подъеме рязанского воздухоплавателя, имеются некоторые исправления, затрудняющие прочтение части текста, относящейся к лицу, совершившему подъем». В 1981 и 1984 годах в журнале «Вопросы литературы» публикуются статьи о подделке. Но кто их читает, кроме специалистов? Так что Крякутной продолжил свое жить-бытье в российской истории. И дело не только в том, что отражение его полета можно увидеть в фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублев» (1966 год) и прочесть в романе Валентина Пикуля «Слово и дело (1975). Триумфальное шествие летуна ширится:  
В 1971-м статья о Крякутном печатается в третьем издании Большой советской энциклопедии. Со следующего года начинаются переиздания «Чудесного шара» Волкова с цитатой о Крякутном. В музеях Рязанского Кремля несколько десятилетий действует экспозиция: Крякутной на воздушном шаре. В 2007 году губернатор Рязанской области Георгий Шпак называет рязанцев «мировыми первопроходцами в воздухоплавании». В 2009-м у подьячего появляется клон, причем уже с именем (!) за 1.800 километров от Рязани, в город Кургуте Пермской области. Там ставят похожий на Икара памятник «холопу Никитке Крякутному, который в 1656 году изготовил деревянные крылья и прыгнул с ними с 50-метровой колокольни, за что и был казнен».
А вот недавние примеры. В 2017-м в Нерехтском краеведческом музее проходит конкурс на лучшую модель воздушного шара, посвященный Крякутному, у которого тоже откуда-то появляется имя – Ефим. В 2018-м в городском парке Рязани создают «арт-объект» – воздушный шар, опоясанный надписью о полете Крякутного. В том же году в Интернете – отзывы о стенде, посвященном Крякутному в Центральном Доме-музее авиации и космонавтики в Москве. В 2020-м в Костромской области уже в пятый раз проходит фестиваль воздухоплавания, так и названный: «Крякутной». И, похоже, не будет конца-краю этим проявлениям гордости за не существовавшего подьячего.
А от коллекции Сулакадзева сохранилось не больше ста книг из четырех тысяч.  По ним можно судить о диапазоне и значимости его собрания раритетов. Это – отнюдь не мистификации. Наиболее ценное из сохранившегося – богослужебные книги и агиография. Среди них – средневековый пергамент с Церковным Уставом, редкие издания Библии, Молитвенников и «Жития святых», рукописи исторического содержания XVI-XVII веков, переводы «Истории России при Петре I» Вольтера, и труды Ломоносова, сборник материалов XVIII века о Пугачеве, масонские, кабалистические сочинения и рукописные книги по навигации, сельскому хозяйству, геодезии, фортификации…
Ну а в его знаменитых обманах, как говорят сегодня, «ничего личного». Он мистифицировал не ради наживы, воплощая в документах свои фантазии на темы русской истории, он чувствовал себя обладателем уникальных сведений. Иногда художественный вымысел бывает предпочтительней реальности. Сулхан-Саба Орбелиани свою книгу, рожденную наблюдениями над жизнью, над природой человека, назвал именно «Мудрость вымысла». И еще. Присмотримся, с кем схож мистификатор Сулакадзев? Конечно же, с Карлом Фридрихом Иеронимом фон Мюнхгаузеном. В пьесе и в фильме по сценариям Григория Горина незабвенный барон отвечает скептикам: «Да поймите же, барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал на Луну, а тем, что не врет».


Владимир ГОЛОВИН

 
<< Первая < Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая > Последняя >>

Страница 1 из 16
Понедельник, 29. Мая 2023