click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Наука — это организованные знания, мудрость — это организованная жизнь.  Иммануил Кант

Из первых уст

Дата Тавадзе: «Я не пессимист!»

https://lh3.googleusercontent.com/yH5z8ql6Iz4-OTYzSGMvuYhnuJ0oqRp29NpCqSxXysxQwgspUlv_d3VTxDwURjxgre-HtStRmZIN39wOSo4F4aCV1eECNGZy66resrt4WGQ7DbMpz3HAXRGa_rj2sdRzkQw0ucF9pw8XMEBgogYpUfgVazdhB3wxTAjYvdloY00vdTlHJiYQUOovLBWOqExzttloPH2Y-9WhD2cTJpwxANahCDhUb1N1Kd3bMSGCVlrPH-l6xLzm_NZXYhALy7FqotYtoiH8-b1O2Ni6gmNckfGJtVMeoQaugnR7CTuemdwYRMOjWIkV9ZUoma98MvHPrZhTj_JNGlaBBT4iOqHTyYgOlT8mOD0yub5RVArnYvU7-uDe_XWrCyQIOHn7EjyLw8EVDYsCMNwPdnGHjyOUHiPqi6jbzXVrSCoTdM_YBWoJzWOIVbMAJkdvZq1V1tnlJFZrA6CUZML87U37MhQKCxxdbxfTGUnIWooi2KIRRXZsZEMGk2ewTKVc7XjbGnNfqAJYMJpZCMf1ELbhVmJPzx2yOWaqyQmOfHJPzTIxMfPJujWO1DTqio9KAOmJxQhvyjP2=s125-no

Производит впечатление уже внешний вид Даты Тавадзе. Встречая его на улицах Тбилиси, всегда отмечала про себя: «Настоящий денди!» Явно выделяется из толпы: одет с безупречным вкусом, модно, изысканно. И… похож на свои спектакли – такие же утонченные, элитарные.  Личное общение уже спустя какое-то время не то, что не разочаровало – подтвердило первые впечатления. Не по возрасту глубок, образован, с отличным русским (при том, что практически в совершенстве владеет английским). Имя Даты Тавадзе уже обрело популярность далеко за пределами Грузии. «В постсоветском пространстве появилось новое режиссерское имя, с которым уже нельзя не считаться», говорится в одной из рецензий. По решению молодых критиков, спектакль Даты Тавадзе «Женщины Трои» был признан  лучшим на II Молодежном театральном фестивале стран Содружества, Балтии и Грузии, проходившем в Минске в ноябре прошлого года. Но Дата еще и актер – в спектакле «Стриптиз» С.Мрожека он выступил  и в этом качестве.     
– Направление моих поисков определилось уже в театральном университете. Это был актерский курс, и мы решили делать какие-то вещи вместе. Нас направлял сам эксперимент. Самые ранние наши опыты осуществлялись в области физического театра. Потом появилось слово. И мы развивались в этом направлении. К примеру, «Женщины Трои» – первая попытка работы с документальным текстом, который мы создали вместе с актерами, основываясь на интервью с беженцами – следствие войны 2008 года. Мы стремимся работать с текстами, которые еще никогда не были поставлены в Грузии. Даже классический материал, к которому мы обращаемся, – это всегда первая постановка для грузинского театра. Мы работаем в оригинальной стилистике, основанной на многих системах и методах, но уже создали свой «букет», свою коллекцию эстетических принципов, в соответствии с которыми делаем спектакли.
– Дата, вы очень рано стали самостоятельными в своих творческих поисках.
– Руководитель нашего курса Гизо Жордания не только не мешал процессу нашего становления, но наоборот, поощрял нас, толкал вперед. Я учился у него актерскому мастерству. Это было принципиально: я не хотел учиться на режиссерском факультете, но мечтал стать режиссером.  Во-первых, я стремился оказаться на курсе у Гизо Жордания, а во-вторых, считал тогда и считаю сейчас, что в 16 лет начинать ставить спектакли  слишком рано. Лучшая школа для будущего режиссера – это актерский факультет. Я пробовал все на своей собственной шкуре. Был лабораторной крысой, подопытным кроликом. Я никогда не прошу актера делать то, что сам не пробовал и не старался прочувствовать. Словом, я провожу эксперименты над самим собой, а потом это находит продолжение в моих спектаклях.
Я работаю с одной группой, но мы не остановили свой выбор на каком-нибудь одном методе, одной эстетике – как, к примеру, Дмитрий Крымов в Москве. В нашем репертуаре – реалистический, условно говоря, спектакль «Болезни молодости» австрийца Фердинанда Брукнера  и совершенно другая постановка «Фрекен Жюли» шведа Августа Стриндберга, предтечи экспрессионизма и сюрреализма, и «Женщины Трои»,  и шекспировская «Зимняя сказка», которую я поставил в ТЮЗе. Мы не хотим работать в одном ключе. Ставя спектакль, я использую наш метод, но моделирую его под материал. Потому что люблю хорошую пьесу, мне не все равно, с чем я работаю. Инспирация всегда идет от текста, от автора. Решение пьесы – кто именно будет говорить этими голосами. Так что я всегда верен тексту, и мне даже нравится, что я в известной степени ограничен им. В этом для меня большой азарт – стараться ничего не менять и не перерабатывать. Но при этом быть свободным в пространстве, конструкции  текста. Мне не нравится, когда я смотрю спектакль и думаю: в пьесе это так, а здесь по-другому. Все происходит параллельно: я слушаю текст и хочу забыть то, что  вижу на сцене, потому что это мне мешает понять сюжет. Потом я добавляю к сюжету то, что видел, и представляю нечто третье. Я не могу представить спектакль, в котором текст идет по одним рельсам, а действие – по другим. Недавно я смотрел спектакль «Дядя Ваня» Римаса Туминаса, и мне было очень непросто. При этом я  ценю эту эстетику, всех актеров, занятых в спектакле. Но я принципиально не мог понять какие-то вещи, даже структурного характера. Если происходит это, то почему происходит то? Для меня «Дядя Ваня» потому и «Дядя Ваня», что там имеет место то-то и то-то. А если этого в спектакле нет, то мне сложно согласиться с тем, что это Чехов. Конечно, интерпретация может быть разной, и в искусстве не существует слов «надо» или «нельзя». Очень сложно разобраться в том, что правильно или неправильно. Но когда мы делали «Женщин Трои», я абсолютно точно знал, что хочу повторить суть и структуру Еврипида в новом тексте. Почему «Троянки»? Потому что в принципе  все монологи в спектакле – это структура трагедии Еврипида. В ней есть монолог Кассандры о том, как ее насиловали. Такой же монолог звучит в нашем спектакле, но с другими, современными текстами. Есть у нас и плач Андромахи, причем там, где он должен быть по структуре пьесы Еврипида. Тот, кто хорошо знает древнегреческих «Троянок», поймет наш спектакль даже тогда, когда на сцене абсолютно ничего не происходит. Потому что мысль не обрывается, она продолжается по Еврипиду, а не по нашему тексту.
– Вы сын успешных актеров Ники Тавадзе и Нато Мурванидзе. И все-таки когда, под какими впечатлениями вы  полюбили театр настолько, что стали заниматься им профессионально?
– Просто когда-то мы видели хорошие спектакли. Это не один спектакль, не один режиссер, не одно впечатление, но вся жизнь в театре. То есть, все впечатления вместе. Я не думаю, что было какое-то одно влияние, одно направление. Работа с интересными режиссерами – это и есть моя школа. В моей жизни были и есть три режиссера, с которыми я лично работал как ассистент. Во-первых, это Гизо Жордания – мой учитель, хоть мы с ним, на первый взгляд, совсем не похожи как режиссеры. Хотя на самом деле мы похожи. Он оказал на меня сильное влияние в работе с актерами, в ремесле. В том, как нужно строить репетицию. Гизо может сделать из обычной репетиции настоящий спектакль. Он часто говорит, что если у актера одна премьера, то у режиссера она может продолжаться шесть месяцев, если он ставит спектакль в течение этого времени. Потому что у самой репетиции есть драматургическая конструкция, и Гизо Жордания знает, как сделать из репетиции праздник, приключение.
Близкий мне человек – греческий режиссер Михаил Мармаринос. Не существует системы Мармариноса или метода Мармариноса – у него все вместе, набор, селекция. К этой селекции он добавил свои находки как биолог – экзерсисы из биоэнергетики. Это американский «продукт». Есть такой ученый – Александр Лоуэн, который стал заниматься биоэнергетикой в 50-60-е годы прошлого столетия, и Михаил Мармаринос – его прямой ученик. Лоуэн – гениальный человек. Я считаю, что и Мармаринос – тоже. Для меня встреча и дружба с ним, которая продолжается уже четвертый год, – это особая перспектива, школа. Мне было двадцать два года, когда мы познакомились. И после этого многое в моей жизни обрело новое дыхание и новый мотор. У Мармариноса, если так можно выразиться, взгляд туриста. А туристы замечают очень много вещей, мелочей. В материале Мармаринос – турист, потому что обращает внимание на незначительные детали в пьесе. И то, как он разбирает текст, своеобразно читает его, для меня ново и интересно. Так что Мармаринос – один из моих учителей.  
Абсолютно другая встреча и другой контакт – замечательный режиссер Темур Чхеидзе, ассистентом которого я стал в театральном институте. Это три абсолютно разных режиссера, работающие  в своем ключе, всегда верные своим принципам. Это три монолита, которые занимаются тем, в чем уверены, четко знают, что хотят делать в театре. Встреча с такими фанатами своего направления  была очень важной для меня. При этом я сам таким фанатиком одного направления не являюсь. Я более открыт, люблю все театральные направления, а как зрителю мне очень интересно смотреть и психологическую драму, и абсолютно пошлый авангард. Вкус мой неконкретный, и я легко принимаю как всякие эксперименты, так и классические работы. Я люблю все!
– Может, в этом залог движения и развития?
– Я всегда был четко убежден в том, что к разным пьесам нужны абсолютно разные подходы. Не всякую драматургию можно делать по Станиславскому. Меня учили, что это возможно, но на своей собственной практике я убедился в том, что это не так.  Нельзя Бертольда  Брехта или Хайнера Мюллера ставить по Станиславскому. Ни в коем случае не получается! И даже Шекспира, наверное, тоже нельзя. Вот я ставил «Зимнюю сказку» и думал о ее сюжете. Король Леонт, обожающий своего друга короля Богемии Поликсена, просит его остаться у него еще хотя бы на неделю. Умоляет жену Гермиону упросить Поликсена задержаться и в тот же самый момент, совершенно беспочвенно, начинает ее ревновать к другу. Причем до такой степени, что загорается жаждой мести и хочет убить обоих. То есть, в один момент Леонт обожает обоих и буквально в следующую секунду ненавидит их. И такое, по-моему, может происходить только у Шекспира. Там люди ненавидят и любят в одну секунду. Причем у Шекспира найти какую-то систему всегда очень сложно. Во-первых, потому что это поэзия, а  она непредсказуема. Поэзия меняется в одном предложении. Какое-то слово утверждает одно, другое – совершенно противоположное. Поэзия, на мой взгляд, в хорошем смысле этого слова,  – ошибка языка.  То есть, это вне логики, вне какой-то структуры мысли. Это как будто подскользнувшийся язык, падающий в вечность. Если, конечно, это поэт масштаба Шекспира.
– В «Зимней сказке» любопытно соединение разных жанров – пьеса начинается как трагедия, а завершается как драма.
– Для меня сложнейшей задачей  было сохранить ту мысль, с которой мы начали спектакль, не обрывать ее. Потому у Шекспира она обрывается, и начинается совершенно другая пьеса, другого жанра. Нельзя сказать, что мы этого добились на 100 процентов, но какие-то отголоски первого акта есть во втором. Для меня это пьеса... про зиму, со всеми ассоциациями, которые это слово может вызвать. Про холод, который наступает как результат сложных, запутанных отношений между людьми, после огромных потерь. Наш спектакль и о том, как мы сами можем довести себя до полнейшего одиночества. Вторая часть второго акта – это возвращение обратно в зимнее царство короля Леонта, которое он сам себе построил. В этом царстве одиночество его и заключается. Можно сказать, что он узник самого себя. У нас в спектакле даже нет той сцены, когда к Леонту возвращаются его близкие люди обратно. Вместо этого – галлюцинация, когда он стоит один в центре сцены и обращается в пустоту, в темноту со словами: «Я так рад вас видеть!» В конце концов Леонт теряет сознание, освещается задник, а там ничего и никого нет.
– Таким образом, вы вопреки своему принципу аккуратно следовать драматургии переписали хеппи-энд Шекспира?
– Да, можно сказать, я не верю, что у такой истории может быть хэппи-энд. Я понимаю, что это спорный вопрос. Кстати, со мной спорили на этот счет, утверждая, что «Зимняя сказка» –  пьеса о том, как можно простить самые непростительные вещи. Я понимаю. Но все-таки в это я, честно говоря, не очень верю. Вопрос не в прощении Гермионы, а в том, простит ли Леонт самого себя. Может ли он простить себе все эти годы, которые он провел в таком тотальном одиночестве? И я убрал тот момент, что Гермиона все это время пряталась от него. На мой взгляд, если это сказка, я могу поверить в то, что Гермиона превратилась в статую изо льда, а потом то ли ожила, то ли нет. В пьесе этого нет – нет превращения! Но есть другой момент, где говорится, что Гермиона придумала этот трюк с целью произвести на Леонта впечатление. Гермиона у Шекспира, таким образом, лишь изображает статую. Но я сделал из нее действительно статую. И из Леонта тоже. Финал – это их встреча. При этом герои как бы замерзли в предпоцелуе. Так все и заканчивается. Потому что мысль, идея их отношений замерзшая, мертвая. Не зря в финале появляется их умерший сын Мамилий. «Зимняя сказка» – вообще очень сложная, холодная, безнадежная пьеса.
– Очевидно, что у вас большой интерес к европейской, западной драматургии, культуре… Как вы считаете, откуда эта тяга?  
– Сложно говорить о том, к какой части мира мы, грузины, относимся эмоционально. Да, мы берем многое из Европы, но огромные мои впечатления связаны и с грузинскими корнями,  грузинской театральной традицией. Кто собственно не исходит из европейской культуры? Я не считаю себя в этом отношении уникальным явлением в грузинском театре.
Театр Королевского квартала, где я работаю, не похож на большинство грузинских театров. Мы выбрали свой путь. Ни в одном грузинском театре не происходит такая интенсивная лабораторная работа, как у нас. Театр Королевского квартала – не просто театр. Потому что здесь находится школа-мастерская Темура Чхеидзе – самостоятельный организм. Так что у Театра Королевского квартала двойная функции: это театр-школа. Мы занимаемся очень многими вещами помимо спектаклей: издаем книги, проводим лекции и семинары для актеров, режиссеров и даже для нашего зрителя – для тех, кто находится вне театральной среды, но заинтересован это темой.  Так что театральная работа и спектакли – только одно из наших дел.
Я думаю, форма спектакля исходит из метода, системы, которую мы создаем для конкретной постановки. Форма не может существовать сама по себе, как и все остальное в театре. Все исходит из чего-то. Любое действие на сцене – это реакция. Театр сам по себе – реакция. Потому что мы делаем спектакль, реагируя на какие-то вещи, происходящие в нашей стране, в мире. Но и в самом спектакле мы реагируем на множество вещей. Не может быть чего-то, что существует само по себе. Нельзя говорить, что мы стараемся найти новую форму. В этом случае мы всегда сначала должны найти новый метод, подход, новую систему, и только тогда родится новая форма. Иначе не бывает. Очень часто в театре у меня возникает проблема восприятия – я вижу странную интерпретацию какого-то материала, потому что так оно и замышлялось, создатели хотели быть странными и добились этого. Это странно, потому что неправдоподобно и неискренно в существующей стилистике. Очень часто мы используем школу, работая над конкретным материалом, стараемся построить на ней новую форму, но такому не бывать. Одна-единственная  школа не может нам открыть все двери, и к каждой пьесе нужен свой уникальный подход.
– Даже на того же Михаила Мармариноса, одного из ваших учителей, можно посмотреть критически с этой точки зрения?
– Да, конечно. Если его метод не работает. Мармаринос говорит, что психология в театре  – это абсолютно не наше дело. Но он рассуждает как биолог, и его можно понять. У Мармариноса своя религия, которая называется биология и биоэнергетика. У других религия – это психология. Я не согласен, что психология – это одно, а биология – нечто другое. На самом деле это проявления одного человеческого организма. Ведь нельзя говорить, что у человека есть руки, но нет ног. Человек – это и биология, и психология. Думаю, мое направление, то, к чему я стремлюсь и что стараюсь узнать: как можно сохранить принципы психологического театра в конструкции, которая принципиально нереалистична. По традиции психологический театр должен быть реалистическим – то есть, мы должны, к примеру, во время действия сидеть и пить чай. А если театр нереалистический, то мы можем не пить чай, а выливать его себе, условно говоря, на голову, стоять на голове и танцевать. На мой взгляд,  психологического или какого-либо другого театра как такового нет, а есть психология и биология, и мы должны реагировать теми импульсами, которые у нас в конкретный момент появляются на сцене. Исходить из логики материала, хотя никто нас не держит в одной стереотипной форме. Никто не скажет мне, что «Женщины Трои» не психологический театр и никто не скажет, что он – психологический. Что значит «реалистический спектакль», что делает его правдивым и что позволяет мне верить в происходящее на сцене? То, что на сцене не происходит ничего неправдоподобного. Люди, которые выходят ко мне, настоящие. Потому что они здесь и сейчас. А почему они здесь и сейчас? Потому что они существуют на абсолютно тех ощущениях, которые у них возникают прямо здесь и сейчас. К примеру, у Эймунтаса Някрошюса в «Гамлете» есть одна очень четкая сцена. Актер испытывает реальные муки, потому что на его голое тело капает воск. Он не сможет врать, что ему больно, играть эту боль, потому что на самом деле страдает. Это и есть реализм. Хотя говорить о Някрошюсе как о реалисте невозможно, если подходить к нему стереотипно. Но что там неправда? То, что на человека капает настоящий воск и ему по-настоящему больно? Что он по-настоящему  реагирует на капли, которые чувствует на своем теле? Это и есть здесь и сейчас. Когда актер смотрит в мои глаза, если я сижу очень близко к нему. Это тоже здесь и сейчас. Потому что наш контакт невозможно сыграть. Потому что когда я вижу, что актер реагирует на каждое мое, зрительское, движение, значит, он чувствует меня –  здесь и сейчас. Актер каждый спектакль будет играть по-разному, потому что зритель разный и по-разному реагирует. Это и создает настоящее в спектакле.
– Спектакль «Болезни молодости» Брукнера – это ваше обращение к молодым современникам, своего рода крик души? Именно так его восприняли многие зрители.
– Не только. Это поствоенная пьеса, действие которой происходит после первой мировой войны. Я принципиально хотел после «Троянок» поставить спектакль про поствоенную ситуацию. Для меня это было очень важно. Война не заканчивается в день капитуляции одной из сторон конфликта. Очень яркий тому пример – пьеса Софокла «Аякс». Я хотел поставить эту пьесу, но потом передумал. Аякс, герой, возвратившийся с десятилетней Троянской войны, – второй человек после Ахилла. Но в итоге он остается ни с чем. Война кончилась, его использовали – и все. Для него, Аякса, война закончится тогда, когда он покончит жизнь самоубийством. Из-за войны. Мой сосед, участник абхазской войны, в помутнении хотел убить других и себя, кричал одну и ту же фразу: «Абхазская война не кончилась, потому что ее солдаты умирают сегодня!» То есть, они умирают в войне, из-за войны. Это тоже жертва войны. То есть, война не закончится никогда. И 90-е годы в Грузии это доказали. Сейчас участникам абхазской войны за сорок и под 50. И они умирают сейчас из-за того, что провели свою молодость в 90-е. Это, на мой взгляд, те же персонажи, что и герои «Болезней молодости».  В грузинском переводе название звучит немного иначе: «Боль есть молодость». Боль – это молодость.  И ничем другим, кроме молодости, не может быть. Единственное, что есть боль, – это молодость. Я считаю, что диагноз героев этой пьесы, – именно молодость. Они должны спастись из этого возраста. Выйти из него живыми и здоровыми. И это огромная отвественность, потому что  молодые герои живут в экстремально быстрое время. Они в ужасном состоянии, потому что родители заставляют их сделать правильный, быстрый, четкий и эффективный выбор. Они знают, что всю свою жизнь проживут в соответствии со своим выбором. И он будет стоить всей их жизни, а в старости эти люди будут говорить о том, что не нужно было делать такой выбор или, наоборот: как хорошо, что это было сделано. Огромная ответственность лежит на родителях. Потому что они заставляют своих детей выбирать то, что сами считают правильным. Но у детей свои идеалы. Они ищут, где зона их свободы. Они хотят остановить время, чтобы обдумать свой выбор. Но у них нет ни секунды. Плюс к этому Европа после первой мировой войны практически не существует. Это, по сути, руины мира. Герои Брукнера пришли молодыми в этот разрушенный мир, и они должны построить его заново. Хотя не они разрушили этот мир, а их родители. Молодые никогда не выбирают войну. Выбирают и начинают войны представители другого поколения, но воюют и погибают именно молодые. Но в любом случае участие в войне – погибель, конец. Даже если человек выживает. Потому что она меняет человека настолько, что он никак, никогда не может вернуться с войны. Это доказывают факты.
Герои нашего спектакля учатся в Венском медицинском университете, который превратили в госпиталь во время первой мировой войны. Так что с первых недель своей учебы они начали делать ампутации. Потому что нужны были, прежде всего, руки, а не дипломированные врачи. Так начиналась их молодость. Выбраться из этого впоследствии оказалось очень сложно. Замечательная метафора Брукнера: это врачи, которые не понимают, зачем нужна их профессия вообще. Я могу понять причину депрессии и утраты веры, например, в художнике,  но врачи, потерявшие ощущение  своей нужности, это уже действительно – конец...  
– Тупик, кризис?
– Я не хочу называть это тупиком или кризисом. Когда мы называем это так, то как бы дистанциируемся от наших проблем, смотрим на себя со стороны. Но чувствуем ли мы себя в тупике? И чувствуют ли персонажи Брукнера себя в тупике? Нет, я считаю, что самая большая их трагедия – не пессимизм, а сумасшедшее, дикое желание радости, оптимизм. Это зрители считают, что у них тупик, а персонажи о себе этого никогда не скажут, потому что не чувствуют себя так. Они карабкаются, ползут, двигаются вперед, стараются выжить и найти смысл жизни, радость, любовь... Почувствовать хотя бы боль, чтобы ощутить жизнь. Это наша критическая перспектива. Сам я не пессимист и не отношусь к этой пьесе пессимистически. Это прелюд. И если в 1923 году молодость была такая,  и это похоже на наш сегодняшний день, то значит, так было и будет всегда. Боль – это молодость.  
– Куда сейчас идет ваша дорога, в каком направлении?
– Мои ближайшие планы – постановки в Румынии, для международного фестиваля в Сибиу,  и Германии, в Карлсруэ, для народного театра.
– Успехов!                                 


Инна Безирганова

 
НОСТАЛЬГИЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ

https://lh3.googleusercontent.com/sW5aHn8jkuNP0Mir3fkveKKivsokjRFXssV7pgn_NTyJzmvkbJygLxZ571YGVKeEjIGpGFx-MecNqmms5-IyfxgRjCTeW-yDxBS-J2FBEtXEmEbTPpjrYCxEio8bBDp7H6HNs0EztawxhR9ViLQek0mbBe9L5P7VQROZP_Iq05-CM8bUfXSC7LbeGt6TzPUuEIl0Z5YZRdiE-tPL_n5PDKU0tj94dZEn6DC1JZhVtceo1L2EVRIbvKsfHGcJKRAjQzp5snCpwqbaugjl5ghVw3cqrE1ZW9WvlME738gXYK7ttoSm15WyZj-PLqUkwsBtEUVBRiA59-XBf9KPvXevKqgkZEmeY5MA1BrstxLib6X4h09i1vpUWTYd08hXXIOd1XdYRWTQt_L7-beJe4YGuVa3o7gLU1DkLnWNgMO-9wHO252xF_HilDmnsB2007vVLClEbzJty-zDWqHwd9-pDl42A8sPKNsdcOYpfLunSmlGbNYw4MfVcBLhjUqgqZWZ86_DyCCxfDCoI7q4NxfVTygfOohI1OIrDDwH04V1JBc=s125-no

Первого июля 2015 года исполнилось ровно 390 лет со дня исторического сражения под Марабдой в 1625 году, в котором головы сложили более десяти тысяч грузин. И в неравном бою с персами, защищая родину, особым геройством отличились 9 братьев Херхеулидзе, их мать и сестра... Грузинская Православная Церковь ежегодно 16-го августа отмечает день памяти героев, вознесенных в ранг святых. О самоотверженной семье Херхеулидзе скудно, но впечатляюще изложено в исторических источниках. Они всегда считались гордостью Грузии, вдохновляя на создание литературных произведений многих писателей и поэтов прошлого и современности. Очень печально, что история, к сожалению, даже не помнит братьев Херхеулидзе поименно. Алла Зенько тоже внесла свою лепту, почтив память легендарных защитников Грузии в песне: «Нет повести печальнее...», и мне особенно приятно предложить читателям беседу с ней.
Когда в Тбилиси, еще в дни беспечной жизни газеты «Норчи ленинели» мы тепло общались с редактором русского дубля Аллой (Александрой) Зенько-Херхеулидзе, я многого не знал о ее родовых ветвях, увлечениях и дарованиях. Как говорится, дело превыше всего! И я был чрезвычайно рад, когда вынужденная эмигрировать в Германию и приехавшая на родину двадцать лет спустя Алла нашла меня через Союз писателей Грузии, и мы провели несколько дней в прогулках по родному городу, погружаясь в воспоминания и обсуждая планы будущего сотрудничества.
– Я с радостью приняла приглашение приехать на «Дни грузинской диаспоры» в родном ТГУ под лозунгом: «Поделись опытом с родиной».
– По информации аппарата госминистра Грузии по вопросам диаспоры, в рамках форума, состоявшегося в конце мая нынешнего года, в Грузии был собран рассеянный по миру интеллектуальный ресурс.
– Для участия в первом профессиональном форуме на родину съехались руководители действующих за рубежом организаций диаспоры, профессионалы, ведущие активную деятельность в различных сферах, представители международных организаций, потомки руководства первой Демократической Республики Грузия, яркие представители второй, третьей и четвертой «волн эмиграции». Впечатлял не только представительный состав принимающей стороны, но и обширность тем, которые обсуждались в различных секциях. Я выступала в рабочей группе «Медиа» с темой: «Есть ли перспектива у профессиональной грузинской эмигрантской журналистики, затерявшейся под натиском всякого рода интернет-газет и порталов в Германии».
– Открытие форума почтил своим присутствием Католикос-Патриарх всея Грузии, архиепископ Мцхета-Тбилиси, митрополит Бичвинтский и Сухумо-Абхазский, Святейший и Блаженнейший Илия II. Патриарх призвал живущих за рубежом грузин возвратиться в родные края...
– Это предложение всех очень обрадовало и просто окрылило, ведь каждого из нас снедает ностальгия. Но, чтобы вернуться назад и вновь начать с нуля, надо же на что-то жить? А реальной работы по профилю с приличным окладом никто предложить не может. Возможно, в этом плане все двери открыты для предпринимателей, бизнесменов. Медикам, ученым-технарям, инженерам, архитекторам тут будут несомненно рады, но увы –  не гуманитариям...
– Наш Патриарх выступил с идеей созыва Всемирного конгресса грузин, проживающих за границей. Надеюсь и тебя на этом конгрессе увидеть.
А пока займемся заполнением анкеты – ведь надо же читателя с тобой познакомить поближе. Итак, Алла Зенько-Херхеулидзе – поэт, переводчик, публицист, член Союза журналистов СССР, Союза журналистов Грузии, Международной ассоциации спортивных журналистов. С 2014 года – член Союза писателей России, а с 2015 – член Союза писателей Грузии. Окончила факультет журналистики ТГУ и Тбилисский институт иностранных языков.
– Свою профессиональную карьеру я начинала как спортивный журналист в одной из популярнейших грузинских газет «Лело». Меня еще студенткой приняли в штат и уже в 20-летнем возрасте я отвечала за 11 видов спорта, параллельно печатаясь в «Заре Востока», «Молодежи Грузии», «Советском спорте» и «Комсомольской правде». В олимпийском 1980 году за цикл бесед с великими чемпионами – Шота Чочишвили, Виктором Санеевым, Мамукой Хабарели, Робертом Ван де Валле, Дитмаром Лоренцом, Романом Руруа, Леваном Тедиашвили даже получила титул «Королевы интервью». И с особой нежностью я вспоминаю годы работы в этой замечательной газете, всех коллег, ставшими друзьями по жизни.
– Отразились ли увлечения и хобби на твоей деятельности?
– Увлекаясь юриспруденцией, мне посчастливилось какое-то время быть заместителем редактора грузинской газеты «Человек и закон». Помешанная на автогонках, выпускала специализированное издание «Авто-экспресс». Кстати, как-то в составе команды «Лело» вместе с известными журналистами Нугзаром Шатаидзе, Гоги Коркия, Ираклием Бериашвили, Дато Какабадзе и Наной Джохаридзе мы заняли в авторалли Грузии 3 место! Страсть к поэзии позволила рискнуть писать стихи. А педагогические навыки удалось незадолго до переезда в Германию реализовать в создании Школы юных журналистов Грузии и горжусь тем, что еще в то время начала выпуск первой детско-юношеской газеты для эмигрантов «Мамулишвилни».
В Берлине Алла работает в Kulturloge, сотрудничает с тамошними русскоязычными и германоязычными изданиями, является собкором грузинских газет. Возглавляла и там Школу юных журналистов при интеграционном центре и основала молодежную газету «Prime magazine», в которой сотрудничали уже ее дочери и дети эмигрантов из стран распавшегося Союза. Вот такой послужной список у моей давней подруги. Но я еще не сказал о самом интересном. Алла представляет собой ветвь славного рода Херхеулидзе, гордости грузинской истории, девяти братьев, которые вместе с матерью и сестрой геройски погибли на Марабдинском поле и были причислены Грузинской Церковью к лику святых. Десятый брат, основатель ветви, к которой принадлежит и моя собеседница, в те незапамятные времена младенцем лежал в колыбели... А теперь слово – самой Алле:
– Мой папа рассказывал: опасаясь, выживет ли крохотный младенец или с его смертью канет в лету прославленная фамилия, решением грузинского царя, всей прислуге и крестьянам имений княжеского рода Херхеулидзе, была дарована эта фамилия. Но, естественно, не княжеский титул. Поэтому это возможно одна из немногих в истории грузинского дворянства фамилия, далеко не каждый «носитель» которой является потомком княжеского рода. Бабушка моя, Александра Иорамовна Херхеулидзе и ее брат Котэ (Константин) рано потеряли родителей, которые были вхожи и почитаемы при российском царском дворе. Они погибли, но точных подробностей я не знаю. Судьбе было угодно, чтобы сирот взяла под опеку княгиня Мария Владимировна, бывшая фрейлиной при дворе императрицы Марии Федоровны Романовой, матери последнего русского царя Николая II. Бабушка окончила Институт благородных девиц и мечтала о счастливом браке, а ее брат Константин избрал военную карьеру.
Задолго до Октябрьского переворота бабушка вышла замуж по большой любви за купца первой гильдии – Илью Зенько, родом из Вильнюса, с украинскими корнями. Илья Зенько тоже был приближенным к царскому двору, поставщиком «кой-какого товару» и пользовался репутацией надежного делового партнера. Тем не менее, узнав о намерении бабушки выйти за него замуж, Мария Федоровна решительно воспротивилась – негоже, мол, княжне выходить за купчишку. Однако, когда начались первые революционные поветрия в 1905-ом, Мария Федоровна, видимо, почувствовала всю их серьезность и благословила брак влюбленной воспитанницы, предполагая, что у ее избранника будет возможность покинуть бунтующую страну. Кстати, впоследствии Марии Федоровне удалось избежать ареста и с какой-то частью родных и приближенных выехать из России, тем самым спастись от большевистских пуль в подвале Ипатьевского дома.
– Значит, судьба твоей бабушки была далеко не безразлична семье Романовых?
– Да, так случилось, что с благословления государыни и по ее предвидению – Илья Зенько с молодой женой Александрой уехали якобы по служебным делам во Францию, а потом уже не смогли вернуться в охваченную бурей Российскую империю. Но подробных нюансов эмиграции я не знаю, к сожалению. Кстати, мы с братом и названы именами бабушки и дедушки.
– А теперь расскажи о книгах бабушки, которыми ты очень дорожишь!
– Главным сокровищем нашей семьи, колесившей по всему миру, были не золото и бриллианты, а книги, среди которых – уникальное «Путешествие цесаревича на Восток». С этим подарком Николая Романова она не расставалась. Но это я говорю, чтобы завязать интригу, подробности – позже...
Итак, пожив некоторое время во Франции, а затем в Италии, молодые супруги обосновались в Карсе, на территории нынешней Турции, где и появился в 1913 году на свет мой папа Ираклий. Старший брат Леонид и сестра папы Наталья были лет на 5-7 старше его. Вроде бы все было для полного семейного счастья, но их измучила ностальгия, и, потеряв чувство реальной опасности, они решили наконец... в 1921 году вернуться с детьми в родовое имение бабушки в Эргнети. Дедушка, будучи еще и инженером-путейцем, с радостью воспользовался приглашением властей Грузинской Демократической Республики внести свою лепту в развитие железнодорожной инфраструктуры независимой Грузии. Там же служил в грузинской конной армии брат ее Котэ, который неустанно звал сестру вернуться на родину, не подозревая о трагических переменах. Собирались-собирались, но когда приехали, то на границе их уже встречали большевики.  Папиного брата Леонида расстреляли коммунисты прямо на глазах у семьи, когда стали там же экспроприировать имущество, а мальчик воспротивился конфискации каких-то дорогих сердцу игрушек детства – можно сказать, зверски убили ребенка за сентиментальность. Бабушка поседела в несколько минут. А всю семью тогда от гибели спасло «плотоядие» красного офицера революционера Онопришвили, положившего глаз на мою тетю, которой было тогда лет 16-17.
Впоследствии тетя Ната стала одним из ведущих рентгенологов страны, профессором, помимо врачебной и научной практики преподавала в институте усовершенствования врачей в Москве и в Тбилисском медицинском институте. Мой папа же «блуждал» в постоянном поиске. В совершенстве владея девятью языками, он не хотел поступать в институт международных отношений, который ему пророчили, зная, как легко можно стать «красным агентом», а это было для него – неприемлемо. В инязе – ему было делать нечего! С таким «комплиментом» его выпроводили из приемной комиссии вуза, поэтому, обладая хорошей спортивной закалкой, он поступил и окончил в Тбилиси первый выпуск Института физкультуры. После Второй мировой войны окончил инженерно-строительный факультет ГПИ, работал на восстановлении дорог в центральной России и в республиках Средней Азии. Потом встретился со своим другом детства Борисом Крепсом и оба отправились в Москву поступать на операторский факультет ВГИКа. Во всех специальностях он пробовал себя, но перетянуло особое увлечение фотографией, и папа с радостью принял предложенный ему интересный проект Министерства культуры по съемке и описанию памятников культуры Грузии. В Комитете по охране памятников культуры проработал он всю жизнь, а также сотрудничал со многими газетами и с ГрузИНФОРМом. Свое искусство фотохудожника передал он «по наследству» моему брату Илье, почти четверть века прослужившему личным фотографом Католикоса-Патриарха всея Грузии Илии II, и моей младшей дочери Тамаре, также увлеченной различными фотопроектами. К сожалению, старшая Екатерина, которая вначале пошла по моим стопам и возглавила созданную мной газету, быстро поняла, что эта интересная работа не приносит особого дохода и перешла в «мир моды», исходя из древнего поверия: встречают по одежке!
– Поговаривают старожилы, что единственный в Тбилиси негр, который не только говорил  по-грузински, но и считал себя грузином, как-то был связан с вашей семьей?
– Брат моей бабушки Котэ намного раньше переехал в Тбилиси, а до этого ему пришлось служить и в Египете. Так вот, это тоже интересная «побочная история» – привез оттуда он двух негритят, прозванных Танечкой и Ванечкой. У него не было детей и негритята стали для князя Херхеулидзе и его супруги полудетьми, полуприслугой, полукомпаньонами, обеспечивавшими бытовые условия  далеко уже не княжеского бытия. Но когда Константина Херхеулидзе, несмотря даже на родственные связи с «красным руководством», арестовали и в 1937 году расстреляли, а жена умерла, то повзрослевшие негритята остались полностью беспризорными. Принять их моя бабушка не могла, потому что в это время семья нуждалась, да и лишние доказательства «буржуйского происхождения» были смертельно опасны. Бэк-Танечка тоже вскоре умерла, а Вано устроился работать в Муштаид, где проработал всю жизнь. Я даже помню, как он ухаживал за парком, поливал цветы и всегда был рад встрече с нами. Как ребенок, взрослый уже мужчина,  вешался папе моему на шею... носил нас с братом на руках!
–  Возвращаюсь к одной из главных тем – книги...
–  Много семейных реликвий было утрачено во время грабежей, конфискаций и разбоев, как это не назови – суть не меняется. Но у нас была хорошая библиотека с уцелевшими прижизненными изданиями Шиллера, Гете, русских поэтов и писателей, с дарственными надписями бабушке, старинная Библия и главное  сокровище – единственное полное издание «Путешествие цесаревича на Восток», которое было передано моей бабушке на добрую память от Николая самим автором книги – князем Эспером Ухтомским, сопровождавшим будущего императора Николая II, тогда еще цесаревича, в его путешествии и ведшего подробнейшие, буквально поминутные записи об этом странствии. Во всех известных на сегодняшний день источниках идет речь о трех томах, изданных Э.Э. Ухтомским, а у нас их целых шесть! Что, естественно, вызывает много вопросов и особый интерес самого немецкого издательства «Брокгауз», в котором была напечатана эта книга. Об издании этого подарочного издания даже в архивах нет никакой информации.
Никогда не забуду одну очень интересную встречу. Однажды к папе явились великие библиофилы – Ираклий Андроников и (впоследствии наш с тобой учитель) профессор Константин Герасимов. Андроников предложил папе тогда за «Путешествие цесаревича» «любую сумму, питерский Пушкинский дом готов оплатить эту покупку». Однако папа в ответ изъявил готовность перефотографировать весь шеститомник (в то время это была работа титанического масштаба). Но расставаться с книгами, пропутешествовавшими не меньше, чем сам цесаревич, отказался наотрез. Мне было лет 10-12, но помню, как они долго сидели, говорили, выпивали, выписывали что-то, вчитывались в дарственную надпись князя Ухтомского, свидетельствующую глубокое почтение княжне Александре Иорамовне Херхеулидзе. Этот подарок был сделан «от имени и по поручению...» тогда уже императора Николая II, который и просил передать этот экземпляр бабушке на память. И сам этот факт был всегда поводом гордости в нашей семье!
–  В конце беседы не могу не спросить, как и чем живет в Германии наша диаспора?
– Как мы шутили порой, Германия радушно принимала всех, у кого была хоть малейшая причастность к золоту: сначала тех, кому деваться было некуда, но у кого были при себе «золото-брильянты», потом тех, у кого «золотые мозги», потом нельзя было отказать потоку беженцев и тем, у кого «золотые руки», предпоследний этап приема «златозубых сородичей», у кого была хотя бы немецкая овчарка и «давала им право поселения» на исторической родине... Ну, а теперь идет отовсюду поток так называемых «новых», у кого золота в банках хоть отбавляй. Но каждый по-разному приспосабливается или адаптируется в новых условиях. У кого проходит этот процесс совершенно спокойно, а у некоторых – крайне болезненно. Но наличие диаспоры, к счастью, позволяет не терять свои корни и рядом с соотечественниками не чувствовать себя в полной изоляции от родины. Хотя диагноз «ностальгия» неизлечим. И чем бы ни занималась диаспора, всегда тянет в отчий дом!
– Хотелось бы спросить и о планах...
– Пестую сейчас идею – начать выпуск газеты, которая бы объединила журналистов Грузии и эмигрантов. Может быть, для начала – электронную версию. Интересно обмениваться информацией – что у нас и что у вас… Ведь потенциал для этого есть! И надежные партнеры тоже! Жаль, что многие правоборцы – опустили руки и ушли в глубокое подполье... не хотят писать. Или стали просто издавать мемуары, писать стихи.
–  Да, и ты ведь у нас тоже автор трех книг стихов и прозы, за подаренную последнюю по времени – «Размышления» – сердечно тебя благодарю…
– Бывают минуты, когда вспоминаешь о Боге. И хочется писать стихи. А свои размышления и воспоминания мы просто обязаны описывать, потому что наши дети должны получать ту информацию, которой мы владеем и можем с ними поделиться, как никто другой...
– Целый раздел книги ты посвятила маме, талантливой поэтессе и художнице Мари Зенько (Терво-Васильевой).
– Мама была уникальная женщина, писаная красавица, умница, горячо любящая жена, мать и бабушка, но тоже с очень тяжелой судьбой и запутанной с момента рождения биографией. Барская дочка финского происхождения – явный кандидат в список «врагов народа». Поэтому она была всегда – тише воды, ниже травы. Вот и я решила о ней рассказать! На ее и папину долю выпала общая – военная, огневая молодость. Откровенно говоря, как бы не переписывалась история, война та для меня всегда была и останется Великой Отечественной, и эта формулировка пересмотру не подлежит. Надо видеть, как каются немцы, как посыпают голову пеплом за то, что стали причиной мирового пожара. Я очень жалею, что в свое время не вникала в рассказы моих родителей, хотя говорили о ней мало, потому что было пережито много... Но фильмы или книги о войне вызывали всегда бурную, хотя и краткосрочную дискуссию между мамой, дошедшей в составе «художественной мастерской» до Берлина и год там проработавшей, и папой, курсировавшим между фронтом и тылом с передвижными военными госпиталями. И поэтому я не понимаю расплодившихся сейчас по миру фашистов.
Моя мама всегда гордилась, что была на самой передовой, но всю жизнь никак не могла отойти от пережитого ужаса, связанного с ленинградской блокадой, с кошмарами зрелищ контузий, ранений, гибели друзей и однополчан, агонии, истерии, безысходности… Но в то же время она всегда с волнением говорила о рвении к победе, о мужестве и героизме советских людей, которых тогда никто не делил по национальным признакам. И для меня мама была всегда – символом добра, мира и победы. Я восхищалась и своим папой, который в годы войны стал летчиком, имея всего лишь навыки полетов и прыжков с парашютом, приобретенные в самом обычном клубе ДОСААФ. Впрочем, перипетии военных судеб моих родителей и родственников, наверное, станут темой отдельной книги очерков.


Владимир САРИШВИЛИ

 
ТБИЛИССКИЙ ЦЕНТР «МОЛЬЕР ВОСТОКА»

https://lh3.googleusercontent.com/Gj2aGmyhOZwAKSLW6WdVmvxI8TuZQkkpgNtgGK8zvlE6EpCkKLdY8ZkKMmwueeSTrC0lef22cHlATvaBdK_xtuvRE7TkuFu06e2dHeH4z_g3CYwp588aQGLYxg0NDAT-cd2-e5nOd0r2PX91mphRAI2HIqu22qaypr7KGY2FtxeJ_KGVvj1FLQxZFiZ_X9Ezn86ETr3P81GegFHolwcq4T12V5dW3XVrzPeStirlpGT5SFs4eOL-NW9Qdrhq6rTRaETpthzmxatFK0nX6bTou0biGxeFPlU-St1Ny0-vYXEaiYyMbztuXjA1i-HytAJWhdajsqD9rUv7SapUpUPio_3heWlGTiA-2woZ3OSbDEkoI_56Je5Q0rdE2vgMS-Cg1N02qRf0hHEDxoI-7woduLz2Yx3ZB21AI9wQn_DisEKqO907J8SNrgjwiXw7BAumErFlt3E6ESX6rGDPt2-lfgGZQdvx19jmMrRNJPeKSWv8SMZW4yymGPUOWpxWGOHbNvpPDGpbx728TdZxcUmqpKKe2NzSfgCrGgV38ulGjiU=s125-no

Мирзу Фатали Ахундова (Ахундзаде) по праву величают «Мольером Востока». В Баку его имя носят Государственный театр оперы и балета, Азербайджанская национальная библиотека. С постановки его пьесы «Визирь Ленкоранского ханства» любительской труппой в Баку в 1873 году началась история драматического искусства Азербайджана. Писатель, просветитель, человек широких взглядов и прогрессивного мышления – Мирза Фатали Ахундов является знаковой фигурой в азербайджанской культуре. Память о нем бережно хранят и на родине, и в Тифлисе, где он жил все зрелые годы своей жизни, и где написал произведения, обессмертившие его имя.
Родился Мирза Фатали 12 июля 1812 года в городе Нуха (ныне – Шеки) в семье торговца. Воспитывался и был усыновлен родным дядей своей матери Ахунд Али Асгером, который дал ему свою фамилию. Мальчиком  Мирза учился сначала дома, а потом в медресе в Гяндже, где проявились его незаурядные способности, в первую очередь к языкам. Он преуспел в изучении арабского, фарси, говорил по-русски. Там же в медресе юноша познакомился с поэтом Мирза Шафи Вазехом, который был одним из его учителей и оказал на него сильное влияние.
По совету и с помощью своего приемного отца, Али Асгера, Ахундов переезжает в Тифлис – в административный и культурный центр Закавказья того времени. Приехав в город в 1834 году, Мирза Фатали остался в нем до конца своих дней, прожив в Тифлисе  44 года.
Талантливого молодого человека приняли помощником переводчика с восточных языков в канцелярию царского наместника на Кавказе, а через два года перевели в ранг переводчика. Успешно продвигаясь по карьерной лестнице, он получал и военные чины и дослужился  до звания полковника. Постоянно сопровождая в качестве переводчика различные дипломатические и военные миссии, Ахундов побывал в Персии, Турции и других странах, был награжден несколькими орденами и медалями.  
Параллельно со службой он преподавал в Тифлисском  уездном училище, свел знакомство с деятелями грузинской культуры, прогрессивными российскими писателями, декабристами, сосланными на Кавказ.  Интеллектуалы, в кругу которых он вращался,  бесспорно, оказали влияние на становление личности Ахундова, помогли отшлифовать его таланты. Мирза Фатали  стал  одним из самых просвещенных людей того времени на Кавказе. Его первым литературным произведением, получившим известность, стала «Восточная поэма на смерть Пушкина».
В 50-х годах ХIХ века из-под пера Ахундова одна за другой выходят несколько пьес о народной жизни: «Молла Ибрагим-Халил, алхимик, обладатель философского камня», «Повесть о Мусье Жордане, ученом-ботанике и дервише Масталишахе, знаменитом колдуне» (первая постановка на русской сцене в переводе автора в Петербурге – 1851год, и в Тифлисе – 1852 г.), «Визирь Ленкоранского ханства», «Медведь, победитель разбойника», «Приключение скряги» («Хаджи-Гара»), «Адвокаты города Тебриз». В 1857 году он пишет сатирическую повесть «Обманутые звезды».
В своих произведениях Ахундов проявил себя тонким знатоком человеческих душ, народного характера и быта. Пьесы его полны юмора и драматизма.  Трагикомические истории повествуют нам о прошедшей эпохе, но не теряют актуальности и сегодня. Годы расцвета творчества Ахундова безусловно связаны с развитием культурной жизни в Тифлисе. И тут следует отметить благотворную роль наместника, графа  М.С. Воронцова, который поспособствовал развитию национального драматического искусства. В Тифлисе сложился благоприятный режим для постановок произведений и грузинских авторов, в частности, Георгия Эристави, и  азербайджанского – Мирза Фатали Ахундова.
Поселился Ахундов в живописном месте Тифлиса, вблизи Мейдана. Сто лет спустя Белла Ахмадулина так опишет этот уголок старого города: «Природы вогнутый карниз, где Бог капризный, впав в каприз, над миром примостил то чудо». Каким видел его писатель со своего балкона? Да почти таким же!  Один из элементов  колдовского очарования этого места  заключается в том, что спустя 150 лет изменилось все, и в то же время – ничего. Замените  звуковую дорожку городского шума, виртуально сотрите современные строения и парапет набережной. На противоположном берегу Куры останется Метехи, отчаянные домишки с легкомысленными балконами, нависшие над водой. За ахундовским домом – Нарикала, на одной линии (ныне улице Горгасали) – серные бани и Мейдан.
Сегодня на месте старинного двухэтажного  дома, где  писатель занимал несколько комнат, стоит прекрасно отреставрированный особняк с надстроенным третьим этажом. В нем разместились: Музей азербайджанской культуры, галерея современного искусства «Akhundov House», литературное кафе «Monsieur Jordan», библиотека и винный погреб. Коротко весь этот комплекс или центр культуры называется «Домом Ахундова» («Akhundov House»).
О деятельности Центра, ставшего всего за  два с половиной года одним из самых известных и привлекательных культурных объектов Тбилиси, рассказывает арт-директор галереи «Akhundov House», журналист  Арчил Бежанишвили:
– Несколько лет назад  бизнес-леди из Баку г-жа Мехрибан Мурадова-Исмаилова, руководитель проекта реконструкции Дома-музея Ахундова, загорелась идеей создать здесь, помимо существующего музея, литературное кафе и художественную галерею, то есть превратить это пространство в своеобразный комплекс культуры. Реставрация и реконструкция старинного здания на улице Горгасали была осуществлена на средства,  выделенные Грузинским представительством Государственной нефтяной компании Азербайджанской Республики (SOCAR). Стоит один раз побывать в Центре, чтобы убедиться, на каком высоком уровне и с какой любовью была проведена реконструкция «Akhundov House». Кстати сказать, Представительство SOCAR в Грузии и его директор  г-н Маир Мамедов и по сей день проявляют  заинтересованность и оказывают большую поддержку нашим инициативам, художественным и издательским проектам. Наша цель – знакомить посетителей с яркими образцами грузинского, азербайджанского, а также европейского искусства. Создавать комфортную атмосферу  для отдыха и общения, способствовать укреплению дружеских связей между народами.
Знакомство с Центром началось с экскурсии по музейным залам.  
– Имеются ли в экспозиции личные вещи классика?
– К сожалению, до нашего времени дошли только фотографии Ахундова и всего несколько личных вещей. Комнаты в музее реконструированы по старым снимкам. Мебель и предметы быта – настольные лампы, настенные часы, книги в мемориальной комнате – являются подлинными образцами той эпохи. Экспозиция музея, существующая с 1982 года, необычайно насыщена. В шести залах представлена (разумеется, очень кратко) история культуры Азербайджана – от наскальных рисунков эпохи мезолита из Гобустанского историко-художественного заповедника до современных  достижений  в области искусства. Посетители знакомятся с образцами национальной одежды, изысканными ткаными кошельками и украшениями, музыкальными инструментами, инкрустированными перламутром. Именно на таких инструментах играли виртуозные музыканты-ханенде. На стендах представлены портреты и краткое описание деятельности выдающихся деятелей азербайджанской культуры – писателей, композиторов, музыкантов, певцов, драматических артистов.  Многие экспонаты посвящены Ахундову – это и ковер ручной работы с его портретом, каменная композиция в виде раскрытой книги, на страницах которой изображены герои произведений классика.
– На мой взгляд, – продолжает свой рассказ Арчил Бежанишвили, – очень интересен стенд, на котором представлены выдающиеся деятели Азербайджана, учившиеся в городе Гори, например, Нариман Нариманов, Муслим Магомаев – дедушка замечательного певца, Хасан-бек Зардаби – основатель прессы Азербайджана.
В музее постоянно проводятся коллективные и индивидуальные экскурсии. Можно пройтись по залам и с аудиогидом – к услугам гостей записи экскурсий на пяти языках – грузинском, азербайджанском, русском, английском и французском.
В скверике перед зданием Центра недавно был поставлен бюст певцу Бюльбюлю работы Гии Джапаридзе.
– Поразительно, как в вашем Центре ощущается  сочетание неповторимого тбилисского колорита,  изысканности Востока и европейского шарма.  
– С нашими азербайджанскими друзьями мы были единодушны в том, что Центр «Akhundov House»  не должен замыкаться узкими национальными рамками. Это противоречило бы духу творчества и образу мыслей самого Ахундова, ориентированного в своем мировоззрении на европейскую культуру. В читальном зале нашей библиотеки представлено около 2500 книг, большинство из которых – антикварные и раритетные издания на французском, русском, английском, азербайджанском, грузинском и других языках. Имеется у нас и хорошо оснащенный технически зал электронной библиотеки. К слову, стать нашим читателем может каждый желающий.
– Знаю, что ваша художественная галерея провела несколько очень интересных выставок.
– С момента открытия в мае 2013 года  мы провели пятнадцать групповых и индивидуальных выставок. Перечислю некоторые из них: персональная выставка Мераба Абрамишвили; выставка под названием «2 служителя 2-х муз», объединившая художественные работы итальянского сценариста, писателя, художника Тонино Гуэрра и кинорежиссера, художника и модельера Рустама Хамдамова; экспозиция русских и грузинских художников ХIХ – первой половины ХХ вв. из частных тбилисских коллекций, в которой были  представлены картины таких выдающихся мастеров, как Илья Репин, Борис Кустодиев, Ладо Гудиашвили, Елена Ахвледиани, Николай Сверчков, Кирилл Зданевич, Натан Альтман, Автандил Варази и др. На выставке «ReWoven» демонстрировались  азербайджанские ковры, сотканные в Грузии. В ближайших планах – организация и проведение выставки работ современных художников Азербайджана и Грузии.
– А как появилась идея объединить под одной крышей арт-галерею и винный погреб?
– Художественная галерея расположена в подвальном помещении здания. Там же рядом пустовал небольшой зал со сводчатым потолком,  выложенным грузинским кирпичом – идеальное место для винного погреба. Вот мы и решили устроить здесь винный погреб. Дизайн у нас самый  незатейливый, потому что главная составляющая – вино, не нуждается в вычурном антураже. Винный погреб функционирует с осени 2013 года: в нашей коллекции около пятисот бутылок грузинского вина различных марок от ординарных до элитных, в основном, от малых компаний-производителей. Наши винные сокровища может продегустировать каждый желающий.
– А кто из высоких гостей оценил вашу коллекцию?
– Назову в первую очередь президента Азербайджана г-на Ильхама Алиева. У нас побывал и спикер Милли Меджлиса – парламента республики – Октай Асадов, которому очень понравился «Саперави» урожая 2007 г. небольшой винной компании «Энисели». Побывали   здесь и наверху в кафе Нани Брегвадзе, другие яркие представители мира искусства. Гости говорят, что получили от посещения удовольствие. А совсем недавно за круглым столом нашего кафе обсудили свои проблемы легендарный Мишель Платини, приехавший в Тбилиси на финал Суперкубка УЕФА и президент SOСAR Ровнаг Абдуллаев, который возглавляет и футбольную федерацию своей страны.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее о вашем литературном кафе.
– Говорят, как корабль назовешь, так он и поплывет. Наше кафе мы назвали «Monsieur Jordan» – в честь одного из самых известных персонажей пьес Ахундова. Хотелось создать особое пространство, в котором бы доминировал европейский стиль. Французский акцент внес в кафе особый колорит:  деревянная мебель под старину, абажуры, столики с оригинальными скатертями и живыми цветами, французский шансон. На стеллажах книги на разных языках. Около 30 посадочных мест, в баре – французские вина, коньяк и шампанское нескольких сортов. Наш шеф-повар прошел стажировку в Париже и получил сертификат. Так  что в меню кафе «Monsieur Jordan» вместо традиционных хинкали и хачапури – крем-супы, фуа-гра, крепы с грибами, сотэ по-лионски и другие изыски знаменитой французской кухни.
– Еще одна «фишка» – восковая фигура Мирзы Фатали в уголке кафе. Классик сидит с ручкой в руках за изящно огражденным письменным столом…
– Однажды зашла попить кофе туристка-иностранка, ничего не знавшая о нашем кафе. Сидела, наслаждалась «парижской» атмосферой и вдруг сообразила, что в углу сидит непростой «посетитель» и  от неожиданности вздрогнула – было такое. Но это единичный случай. Обычно к нам приходит  подготовленная публика – писатели, поэты, художники. Большинству «присутствие» классика нравится.  Создал фигуру один известный азербайджанский художник-концептуалист Чингиз Бабаев, который  некоторое время жил и работал в Лондоне. Он скрупулезно и мастерски изготовил фигуру по технологии скульптур для музея мадам Тюссо.
– Действительно, скульптура предельно реалистична. Невольно возникает чувство, что сейчас Мирза Фатали обмакнет перо в чернильницу и... Интересно, каким он был человеком?  
– Доподлинно о нем известно очень мало. Однозначно, что Ахундов был человеком общительным и широких, прогрессивных взглядов. Он был одним из ярких представителей тифлисской творческой элиты того времени. Достаточно упомянуть круг его общения:  Георгий Эристави, Григол Орбелиани, Владимир Соллогуб, Александр Бестужев-Марлинский, Яков Полонский... В своем доме Ахундов принимал путешествовавшего по Кавказу в 1858-1859 годах Александра Дюма. Сохранилось свидетельство сына Мирзы Фатали – Рашида, который писал: «Дюма  захотел встретиться и познакомиться с моим отцом,  имя которого уже было известно и за пределами Кавказа… Эти два мастера пера при первой же встрече обнялись друг с другом…».
Что касается личных качеств  Ахундова, то можно привести два примера.  Известен факт, что по каким-то причинам, скорее всего из желания помочь   бывшему наставнику, он уступил свое место преподавателя в уездном училище Мирзе Шафи Вазеху.
Вторая история прекрасно вписывается в тифлисский фольклор. Ее поведал учитель музыки Исмаил Рзаев, по воспоминаниям своего дедушки об Ахундове. По словам Рзаева, дело было так: жена классика перевесила через перила большой ковер, Мирза Фатали увидел, как какой-то проходимец изловчился и стянул ковер наземь, скатал его и убежал. Ахундов молча проводил его взглядом и последовал за ним. Идти пришлось недолго, воришка пристроился к торговцам на Шайтан-базаре, который находился недалеко от дома. Мирза приценился к собственному ковру, а жулик вовсю расхваливал товар. Сторговались. Писатель заплатил деньги и попросил донести покупку до дома, пообещав заплатить за доставку. Только у порога вор заподозрил неладное, выложил деньги и стал умолять не вызывать полицию. Однако хозяин велел: «Спрячь деньги и верни ковер, откуда взял». Кроме того, Ахундов заплатил мошеннику за доставку. Прощаясь, посоветовал больше не воровать, чтобы не оставить детей сиротами. Вот такой кавказский вариант эпизода из «Отверженных» Гюго – когда священник отдает Жану Вальжану серебряные подсвечники...
– У Ахундова была большая семья?
– Несколько его детей скончались в детстве. Остались двое – Рашид и дочка Ниса ханум.
– Над чем он работал в последние годы жизни?
– Одной из прогрессивных идей Ахундова была попытка заменить арабскую вязь в письменности на алфавит, сочетающий латиницу и кириллицу. Свои предложения он разослал государственным деятелям и ученым Турции и Персии, поскольку его комбинированный алфавит подходил для использования в этих странах, в то время также использовавших арабскую письменность. Тогда его идее не дали хода. Ахундов,  как оказалось, обогнал свое время – его проект был реализован лишь на короткое время с 1927-го по 1939 гг. и восстановлен в пору обретения Азербайджаном государственной независимости.
– Рассказ о Центре был бы неполным без упоминания о вашей издательской деятельности.
– Два года назад мы издали солидную работу Алхана Бинатоглу «М.Ф. Ахундзаде и Тифлис» на азербайджанском языке. Затем перевели и напечатали эту книгу на грузинском и английском языках. Издали мы и несколько пьес Мирзы Фатали – на русском языке («Приключение скряги» («Хаджи-Гара»), на английском («Молла Ибрагим-Халил, алхимик»), и на французском («Повесть о Мусье Жордане, ученом-ботанике»).  
В прошлом году мы составили и издали красочный каталог «Азербайджанские ковры из Национального музея Грузии», презентация которого с большим успехом прошла в Баку, в Музее ковра. В ближайших планах – издание уже переведенной нами на русский язык книги «М.Ф. Ахундзаде и Тифлис».
– Спасибо. Желаем успехов в реализации ваших дальнейших планов. Можно только порадоваться, что в Тбилиси появился и уже заслужил прочную репутацию столь неординарный оазис культуры, объединяющий традиции Грузии и Азербайджана.


Ирина ВЛАДИСЛАВСКАЯ

 
БАТУМСКИЕ МОТИВЫ ЗАУРА МАРГИЕВА

https://lh3.googleusercontent.com/AK_5WEb6-eOBTAxo4eBaAOWYvfvmagofKqlmCy2uAX4oLVLYSTn4dsNCaEd-3pQ4YsUCJ8Er40Godv4ADeXtJNKIcIKtRCZQHv_ARlarFRWy0grR-dJicYjqbvRqutQ_B7DzzjfoVJvYsWafMD9StGlsPa3dxTfadvMj1mfbf4zehoaUfcic91WeB4GAsiLvCLwRVB9mAqUpX7i8J3XLPILB1DcYbVymoRsjb6OBynuhruiM8qYya6TooJ-aLmsCoZY5Ceyc3p_dH1zUKj_Hh4Ci-wOQu8A4L6Sc74yska_EX4i8_30U3856-SKIXe7aNrBtTumMfLdtk3Iiqr5Kf-4H08TqQfNKC-6s1xibCoTClGuhVT0jqF-YWnchWuxe2xBSksmoZ2EX4ndfpXh1A4KMH48cafRV29ssMySn6m17VWwzMrWBi_FiSH5o4G8GchEIfPhBOJsvj8BI3TeOWxpkq2pmTaYdzcLwHhmad4MnHxthOlNQGMgolHsrHlUiSqoyl6UWSOZb940-t3eoy9M75zNHWT6zZVP2xp1rOd8=s125-no

Батумец  Заур Маргиев  по образованию филолог,  однако, с юности увлекается историей родного края. Таких  исследователей в  прежние времена называли краеведами-любителями, хотя его собранию может позавидовать  солидный научно-исследовательский институт.  Его работы собраны на кассетах (60 часов записи), на 300 дисках DVD. Еще сто дисков заполнены литературой  о  Батуми, его окрестностях, Кавказе. Его фотоархив насчитывает несколько тысяч снимков. Заур Маргиев – автор двух книг  «Батум во времена Османской империи», «Батумский бульвар», презентация которой с большим успехом состоялась в Национальной библиотеке в Тбилиси.  Он снял несколько телевизионных и документальных фильмов. Лучшими друзьями называет маму – Александру Антоновну и супругу Лику. Не имея средств издать свои многочисленные  труды, активно использует  возможности мировой сети.
«Посмотрите направо – посмотрите налево» – это не про нашего гида.  У него экскурсии авторские. Вместе с Зауром продвигаешься по улице со скоростью черепахи, проваливаясь на каждом шагу, как Алиса в «кроличьи норы» – в  разные исторические эпохи. И  оказываешься «лицом к лицу» – по  мановению голоса  гида – то с Ротшильдами,  слетевшимися в Батуми на запах нефти, то с вояками  Мегрельского мушкетерского полка, повидавшими Аустерлиц и засевшими на зимние квартиры на нынешнем месте отеля «Хилтон». А также – с  сановниками,  шпионами, купцами, банкирами, революционерами, поэтами, нашедшими вдохновения  под померанцевыми деревьями.  Как же говорить о Батуми и  не упомянуть  Есенина, Булгакова, Паустовского?  
Но вернемся к экскурсии – рядом с великолепным зданием первой гимназии, а ныне – университетом,  в  начале прошлого века  находилась тюрьма.  История ее, как и многое в Батуми,   необычна. Некто  Бахметов построил и передал городу тюрьму на 80 «персон», среди которых  позднее «засветились» пламенные революционеры – Коба и Камо, а также муж  Марины Цветаевой Сергей Эфрон, который  сыграл  небольшую роль арестанта  в дореволюционной кинокартине. В киноархиве в Красногорске сохранился 18-секундный эпизод  пленки с изображением  Эфрона.  
Пока мы любуемся очередным особняком, наш гид призывает сравнить реальность с виртуальными картинками в своем ноутбуке.
– Вот этот особняк на улице Гогебашвили считается первым домом европейского образца в Батуми. Построен он в 50-х годах XIX века,  принадлежал Петру Николаевичу Джиудичи – вице-консулу Российской империи в Порте. Сохранились документы, в которых  вице-консул писал своему начальству: «Несмотря на уверения турецкого правительства об уничтожении торга людьми, торг молодыми женщинами и мальчиками, по моим расспросам, продолжался весьма деятельно». Петр Джиудичи являлся также агентом компании «Русское общество пароходства и торговли» и представлял интересы ряда европейских стран в батумском регионе. Открытие Российского дипломатического представительства в Батуми тех лет, было неслучайно. В 1849 году город впервые получил статус порто-франко. Спустя тридцать лет, когда Батуми принадлежал уже Российской империи, он вновь получил статус порто-франко.
Продвигаемся дальше.
– В этом двухэтажном доме, построенном в 1887 году, находилось Батумское пароходное агентство братьев  Паркентонян, – продолжает рассказ  Заур, – именно из этого дома уезжали  в эмиграцию Ной Жордания и его супруга. В 1921 г. братья Паркентонян также уехали в Марсель, где сумели основать новую пароходную компанию.

Переливается огнями нарядный Приморский бульвар, из ресторанов  и кафе льются бесконечные  мелодии,   в парке выступают фольклорные  коллективы, дети грызут кукурузу,  бьют струи  фонтанов. «Дольче вита» по-батумски  очаровывает глаз, дурманит ароматами растений и кафе, плавно движется под вечный гул  прильнувшего к городу моря.
– Еще век назад  дамы из приличного общества не могли одни появляться на бульваре, – улыбается наш гид.

– Неужели нравы были настолько пуританскими?
– Какой там! Город-то был портовым. Новый Вавилон – половина населения составляли приезжие рабочие, хорошо зарабатывавшие и тратившие деньги в различных заведениях. Есть и такие сведения, что в Батуми в начале прошлого века было: «34 рейнских погреба, 5 буфетов, 38 винных погребов, 10 кафе-ресторанов, 5 оптовых складов вина и спирта, 14 духанов, 34 трактира, 5 гостиниц с ресторанами, 25 пивных лавок, всего 170 торговых заведений». Уточняется, что в пивных идет «торговля совсем иного рода и в каждой из них находятся под видом хозяек или приказчиц 2-3, а то и более женщин».

– Вы рассказали на своем сайте не только о пивных, но и о банях.
– Бани – обязательный элемент восточной культуры. Нечто вроде городского клуба.  Насчет бань сохранилось  такое свидетельство: в годы Первой мировой войны в бане «Венеция» находилась конспиративная квартира немецкой разведки. Один из ее агентов, батумский врач И.А. Фабрициус, проживавший по Мариинскому проспекту, № 31 в доме Канделаки (сегодня ул. М.Абашидзе), был пойман в декабре 1914 г. Российской контрразведке не сразу удалось разоблачить «банную деятельность» немецких агентов. Только в  октябре 1916 г. Сеид Али Шатир-оглы, агент Турции и владелец бани «Венеция» был арестован, а баню закрыли.

– Парижские тайны отдыхают.  Сколько авантюристов причаливало  к этим берегам.   Наверно,  следует  вести их перечень с достопочтимых аргонавтов.
– «Золотое руно» – не только классический миф! У  меня есть выписки из статей горных инженеров   о  золотых приисках  Кавказа, сделанных  во второй половине XIX века. Очень даже  перспективная  отрасль, – наш гид мгновенно переключается на тему  подземных золотых кладовых Кавказа, но тут же добавляет свой обычный рефрен – «почитайте на сайте».
Действительно, чтобы ознакомиться с трудами  Заура,  нескольких бесед  окажется недостаточными. Зайдите на его сайты, почитайте его работы, которые охватывают период от античности до современности – не оторветесь!

– Уже в средние века Батуми стал морскими воротами Кавказа.
– Генуэзцы еще в IX-XII веках владели крымскими берегами и понтийскими провинциями Черного моря.  Мне удалось разыскать в газете «Кавказ» за 25 июля 1880 г., № 198, статью «От Кеды до Дандоло». Вот цитата: «На границе Нижней Аджарии и Верхней лежит Дандоло с живописными развалинами замка, стоящего на конусе горы, одетой великолепным еловым лесом. Замок носит название Тамарис Кошки (замок Тамары). Но название деревни скорее обличает итальянское происхождение. Оно напоминает фамилию венецианских дожей из династии Дандоло». Далее автор пишет: «…следует полагать, что деревня Дандоло с ее замком составляла одну из факторий с целью охраны караванов, шедших по Аджарскому ущелью через Поцховское ущелье, далее в Персию». Однако сегодня жители Дандоло происхождение названия своей деревни связывают с конской сбруей, которая изготовлялась  местными  жителями, – добавляет Заур.

– Сколько раз  Батуми переживал  строительный бум?
– В первый раз после того, как город  освободили от османов  в 1878  году и присоединили к Российской империи. Первый пирс, железная дорога, порт, морские пароходства, банки, поток нефти из Баку, доходы от беспошлинной торговли, строительство школ, больниц, церквей – город растет, как на дрожжах. Второй бум связан с желанием  экс-президента Грузии Михаила Саакашвили превратить  Батуми  в суперкурорт.  Само по себе это начинание можно только приветствовать. Но, мне кажется, что  огромные гостиницы  лучше было бы возводить в новой части города вдоль  удлиненного  на 15 километров  бульвара.  По-моему, небоскребы плохо вписываются в облик старого города.  

– Батуми  постоянно отвоевывает  сушу у моря.  Не опасно на такой почве строить высотные дома?
– Это вопрос к специалистам.  Отвечу несколько под другим углом:  почему старинные  батумские дома не подвержены сырости?  Я это выяснил,  осмотрев  подземелья, оставшиеся от старинных церковных строений.  Оказывается,  в котлован сначала насыпали глину с песком, а потом уже возводили фундамент,  потому-то  здания  были застрахованы  от сырости, – рассказывает Заур.

– Визитная карточка города – бульвар.  Расскажите об истории его создания.  
– Первым директором бульвара был Михаил де Альфонс.  Мне удалось  найти его потомков в Тбилиси. Госпожа Ксения де Альфонс  любезно передала фотографии, по которым и был  отлит памятник  основателю бульвара. На открытии памятника присутствовали несколько представителей этой семьи. Де Альфонс стал первым  озеленять бульвар и культивировать Зеленый мыс – за 30 лет до приезда в наши края Андрея Николаевича Краснова, основавшего знаменитый  Ботанический сад. Нисколько не умаляя заслуг Краснова, все-таки надо признать, что именно де Альфонс привез в Батуми первый чайный куст, что он разбил первый сад вокруг своей дачи на Зеленом мысе.  Кстати, при озеленении Батумского бульвара де Альфонс  безвинно пострадал. Городская управа не выделила ему обещанные саженцы, тогда он привез их из своего сада. И вот когда забирал назад рассаду, его обвинили в воровстве!  Больно смотреть, что в настоящее время могила де Альфонса  около его дачи на территории  Ботанического сада  находится  в запустении. Мы много раз указывали на этот факт городским властям, но безрезультатно.  Хорошо, если  бы сотрудники посольства Франции в Грузии позаботились о сохранении памяти де Альфонса, – добавляет Заур.

– Ваши экскурсии по городу и его окрестностям  далеки от желания продемонстрировать потемкинские деревни. Это вызывает раздражение местных властей?  
Вместо ответа Заур показывает на дату, выбитую на входе на аллею бульвара.
– Видите  цифры: «1881», а надо, чтобы  был указан 1884 год. Но власти торопились отметить юбилей закладки бульвара и погрешили против  истины. Таких накладок у нас много. И я о них не молчу.  
Краевед обеспокоен судьбой некогда роскошных дач на Зеленом мысе, ныне превратившихся  в руины. Строили их князь Барятинский, князь Голицын и другие сановники, банкиры и купцы. В годы советской власти в  особняках, в основном, размещались дома отдыха силовых структур. А в последние десятилетия они остались бесхозными и были варварски разграблены. Некоторые дачи сейчас  скупают олигархи,  но тут появилась опасность, что новые хозяева перестроят  исторические строения.
– Каждая из дач могла стать музеем, – говорит Заур, показывая попутно снимки из своей коллекции. – Например, дачи Дукмасова на Зеленом мысе. На одной из его дач Ильф и Петров писали «Двенадцать стульев», второй загородный дом Дугмасова попал в фильм «Двенадцать стульев» – там снимали эпизод, когда герой Этуша вопрошает: «Мусик, где же гусик?», а отец Федор бьется головой о пальму, требуя продать гарнитур.

– Что из реликвий города вам еще удалось отстоять?
– Власти собирались увеличить площадь озера в центре городского парка, что грозило затоплению  деревьев, которые высаживали посещавшие Батуми высокие гости. Российский император Александр III и императрица Мария Федоровна, Николай II, государственные деятели, Экзарх Грузии Никон, принц Ольденбургский, король Италии Виктор Эммануил III и многие другие высаживали деревья в Александровском саду. Осталось свидетельство, что Александр III высадил ель, а его супруга – магнолию. Поскольку другой такой пары стоящих рядом деревьев в парке не было, я доказал, что именно эти деревья являются историческими. Они и были сохранены. Кстати, озеро в парке когда-то называлось Нурие гель – то есть «Жемчужное». Там вылавливали  раковины с жемчугом – когда-то на этом месте была лагуна, куда вполне могли причаливать суда.

– Как сегодня питается водоем? – на короткий вопрос получаю в ответ целую озерную сагу.
– Сегодня  озеро  питают сточные воды  многочисленных канав, стекающих с подножья окрестных гор. Но было время, когда в озеро впадала небольшая речка Ангиса. Она и сегодня протекает под городскими улицами. Один из ее рукавов впадает в озеро, невдалеке от бывших ардаганских казарм.
Название  района  города «Ардаганка»  появилось от имени отряда, воевавшего в русско-турецкую войну в городе Ардагане. Позднее, на  «Ардаганке» насыпали валы и поставили береговую артиллерию, защищавшую подступы к Батуми с моря. Начальником ардаганского отряда был генерал-майор К.В. Комаров, он же первый губернатор Батумской области.
Местный старожил Виктор Хунцария рассказал мне, что когда-то у самой кромки дороги, проходящей у подножия насыпи, на которой стояла батарея, из-под земли били холодные родниковые ключи.
Сама батарея – это полтора метра бетона над головой и лабиринты казематов. Несколько лет назад я нашел здесь бункеры, в которых хранились боевые артиллерийские снаряды.
Свой рассказ Заур Маргиев подкрепляет демонстрацией фотографий и старинных карт местности. По ходу историк поясняет, как морской прибой и река Чорох видоизменяли ландшафт. Например, протекала по местности речка Сираз, на более поздних картах уже обозначено озеро под таким названием. Озеро Сираз расположено за стеной океанариума.

– Одна из отличительных черт ваших экскурсий – пройтись  нехожеными тропами.
– Один из самых моих  любимых маршрутов пролегает в труднодоступное Мачахельское ущелье. За триста лет османского господства жители  ущелья так и не покорились завоевателям. Турки не просто разрушали там церкви, но еще и камни  вывозили, чтобы ничего не напоминало людям о христианской вере. Сегодня в Мачахела, в бывшей мечети, находится краеведческий музей.  Местная учительница Лейла рассказала, как народ хранил три века  память о Мамуке Дзнеладзе, которому отрубили голову за отказ  принять ислам. Турки не рисковали  приезжать в ущелье, и направляли туда управленцев из числа аджарцев. Воинственные мачахельцы убивали предателей, а их вырезанные сердца вешали на ограду церкви. Деревня, где находится такая церковь,  называется Гулеби. В деревне  живет семья, которая хранит святую реликвию – «кольцо Мевлуда».  История их предка – непокорного горца-мстителя, которому принадлежал серебряный перстень,  перекликается с сюжетом фильма «Пять тысяч за голову Мевлуда».  Жители Мачахельского ущелья  в XIX веке изготовляли нарезные ружья, которые ценились даже в Англии.  Высоко в горах горцы умудрялись делать виноградное вино, его  хранили  в сохранившихся до сих пор каменных резервуарах.

– Что побудило вас написать книгу «Батум во времена Османской империи»?  
– В этой работе я попытался рассказать об одном из малоисследованных моментов исторического прошлого  Батуми. Для большей объективности я стремился приводить различные источники по одному и тому же вопросу. В работе дано множество ссылок и примечаний. Они помогут читателю лучше понять суть событий. В истории Грузии и Турции было много войн, конфликтов. Кроме того, между соседними странами стояла Россия со своими интересами на Кавказе. Сегодня, наверно, наступил уже тот момент, когда мы можем со стороны взглянуть на нашу общую историю объективно, взвешенно и без эмоций. Наша обязанность донести ее без искажений до будущих поколений. Именно эту задачу я и ставил перед собой.

– Вы собрали ценный материал о правлении турок после оккупации 1918 года.
– Турки ввели свои порядки, упростив  до крайности российскую бюрократию. Например, когда ощущался недостаток в обращении лир в мелких купюрах, турки разрезали бумажные деньги пополам, скрепляли каждую половину банковскими метками и пускали в оборот. Турки пресекали воровство. Пойманных преступников укладывали на пол и били по заду здоровенными палками. Распространено было наказание 31 ударом палки или как хорошо помнят батумцы по-турецки – «отуз-бир». Был такой случай. Наказывали вора, укравшего у женщины ковер. Во время экзекуции потерпевшая пожалела преступника и попросила полицейских прервать наказание. Ее просьба была исполнена. Вора отпустили, но недополученные удары точно отсчитали его доброй защитнице.

– В Батуми жили представители 82 национальностей. Кто стал для вас символом интернационального города?
– Пожалуй, китаец  Лау Джон Джао – или как его называл весь город – Иван Иванович. Он поднял чайное дело в наших краях, привез в Аджарию бумажное дерево, китайский лен, сахарный бамбук, лаковое дерево и другие ценные породы растений. За свои труды он был награжден орденами до революции и при советской власти. На склоне лет Лау вернулся на родину, но история получила продолжение: его внучка Лю вышла замуж за Гиви Кандарели – художника, основоположника грузинской школы гобелена. Я снял  фильм «Вторая родина китайца Лау» – история чайного дела и китайцев в Российской империи и Аджарии. На кинофестивале «Тбилисские зори» (2003 г.) фильм получил номинацию за «Лучший научно-популярный фильм».

– К вам часто обращаются с просьбами сообщить, что и где находилось в старом городе?  
– Расследование – это кропотливый труд в архиве,  изучение подшивок  газет и журналов, иногда помогают определить местонахождение  фирмы или миссии, найденные письма или почтовые марки.  Недавно удалось установить, по какому адресу находилось до Второй мировой войны консульство Германии.  Представляете, консульство было закрыто – 22 июня 1941 года. А всего в Батуми в те годы находились дипломатические миссии 17 стран.  

– Из новейшей истории города – фонтан «Нептун» точная копия фонтана из Болоньи. На бульваре вокруг фонтанов на высоких колоннах  расставлены пастушки с музыкальными инструментами. Откуда они взялись?
– Местные «ребята». Первый пастушок со свирелью украшал дом провизора Акиняна.  На бульваре вы видите его слепок и вариации на тему – пасторальные музыканты с разными инструментами.

– Что из новостроек вас привлекает?
– В Махинджаури построена маленькая церковь. Каждый камень в кладке своими руками отшлифовал Шакро Буава, изгнанный из родного Очамчире, вынужденный переселенец. Во время военного конфликта у него погиб сын. В память о нем Шакро поставил церковь.

– Поделитесь вашими планами, какие у вас  проекты?
– Идей много – нет финансов. Столько собралось материала, что хватит на несколько документальных фильмов и книг по истории  Батуми и по Кавказу. Хотелось бы показать те места, которые посещали Афанасий Никитин, Марко Поло, Дюбуа де Монпере, А.Дюма, А.Пушкин, академик Н.Марр, императоры и десятки малоизвестных авторов, чьи путевые заметки, научные работы, частная переписка, воспоминания не известны общественности. Хотелось бы рассказать о дипломатических миссиях Батуми, о нефтедобытчиках – торговых домах Ротшильда, Манташева, «Стандард Ойл», «Шелл».  Десятки тем, они перечислены на моем сайте, представляют интерес для совместных проектов – книг и документальных фильмов.

– О чем вы мечтаете как исследователь?
– Было бы целесообразно открыть в Батуми выставку исторического прошлого города, используя архивы разных стран, чье присутствие влияло на экономическое и культурное развитие региона.
Множество интереснейших документов находятся в архивах Трабзона и  Стамбула.  В Вашингтоне в Библиотеке Конгресса имеются отчеты американских консулов, которые отсылались из Батуми с 1880 года. В Гарварде – документы первого независимого правительства Грузии. С учетом ситуации сегодняшнего дня эта информация может стать как никогда актуальной, помочь популяризации нашего города. А сколько тайн хранят архивы  самого Батуми! К сожалению, даже до батумских архивов добраться стало большой проблемой. Но я продолжаю поиски, чтобы не упустить время и не утратить то, что может быть утерянным навсегда.
Близкий друг историка-краеведа пошутил, что если Заур возьмется за поиск, он даже  могилу царицы Тамар  отыщет.
Заур отреагировал мгновенно: «У меня есть свои соображения по этому поводу, которые хорошо бы проверить!»


Ирина Владиславская

 
ДИАЛОГИ ЮРИЯ МЕЧИТОВА

https://lh3.googleusercontent.com/4WDtjwtxaDikHPVm9jNXICE7xCN-JOqcybRUB1gW3Ko=s125-no

Юбилейная фотовыставка Юрия Мечитова открылась в конце мая  в Тбилиси, в  Black & White Gallery на ул. Гогебашвили. Зал для этой выставки был предоставлен на одну неделю, однако интерес посетителей позволил продлить показ более чем двухсот работ еще на неделю.

ЗЕРКАЛО С ПАМЯТЬЮ

Интерес был абсолютно оправдан. Юрий Мечитов – известный фотохудожник, из тех мастеров, чье творчество, общественная деятельность, активная жизненная позиция постоянно привлекают к себе внимание общества. На открытии выставки юбиляр познакомил собравшихся с художником Марком Поляковым – своим близким другом, бывшим тбилисцем, который приехал из Нью-Йорка. Именно Марк, по словам Юры, буквально втащил его в искусство и помог с организацией первой фотовыставки в 1979 году.  
Его имя неразрывно связано с именем Сергея Параджанова. И неугасающий свет гениального мастера, сопровождающий долгие годы Юру Мечитова, накладывает особую ответственность  и на его творческое лицо, и на личность. Альбомы, книги, выставки, письменные и устные рассказы о годах, проведенных в тесном общении с Сергеем Иосифовичем Параджановым, автором которых является Мечитов – не только дань памяти, это знак культуры, знак непрекращающегося духовного строительства, столь значимого и, будем откровенны, довольно редкого в наше время.
Однако, помимо этой большой и трудоемкой работы по увековечиванию имени творца,  Юра Мечитов много и плодотворно снимает, участвует в бесчисленных выставках и в Грузии, и за рубежом, преподает, живет насыщенной и заполненной разнообразными интересами и занятиями жизнью.
В мае нынешнего года ему исполнилось 65 лет. И выставка, о которой пойдет речь, вобрала в себя его труд и творческие поиски за 38 лет.
Фотограф – особая профессия. Хотя скорее эту профессию можно определить как образ жизни, собственный способ видеть жизнь во всех ее проявлениях и передавать свое видение другим. Этот избранный много лет назад способ существования требует постоянной отдачи сил, нервов, знаний, эмоций, бесконечного, неуемного движения, способности пристально вглядываться во все, что нас окружает и видеть то, что другие не замечают.  
Фотокамеру много лет назад назвали «зеркалом с памятью». Неумолимый бег времени уносит все мгновения нашей жизни в прошлое. Но как многое из того, что запечатлевала пленка, становилось достоянием истории. И благодаря этому зеркалу и этой памяти мы вглядываемся сегодня  в кадры нашей и чужой жизни, жизни страны, а еще нашего быта, будней, повседневности, вглядываемся в лица, здания, интерьеры и понимаем, как меняется окружающий нас мир, как безостановочно идет процесс обновления и перемен, порой радикальных, иногда для нас болезненных и неприемлемых.

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Владимир Пичхадзе – человек обширных знаний, из тех людей, с кем интересно было общаться и кто оказал своеобразное влияние на Юру Мечитова, много лет назад как-то в разговоре, говоря о Тбилиси, заметил: город диктует форму. Под формой он имел в виду не только архитектуру, тбилисские дворы, здания, изгиб Куры, но и ту тбилисскую особость, тбилисскую изюминку, которую одним словом не передашь. Пожалуй, он имел в виду и форму общения людей – дома, на улице, в транспорте, на работе. И, всматриваясь в тбилисские фотографии Юрия Мечитова, – находишь этому подтверждение, тут открытость и юмор, жизнелюбие,  доброжелательность, любовь к общению, спонтанно возникающий разговор на любые темы между незнакомыми людьми.
В один из дней пожилая посетительница выставки вдруг расплакалась. Она объяснила свои слезы ностальгией по тому городу, которого уже нет.
– Того Тбилиси, который я вижу здесь, уже нет, сейчас совсем другой город, – говорила она, а слезы текли и текли. И все посетители выставки в этот момент замолчали, и молодые тоже. Но снова, и снова шли люди, задерживаясь у фоторабот, которые оживили ушедшую эпоху, чью-то молодость, смеющуюся юность с ее большими надеждами  и ожиданием  лучшего.
И тут обязательно надо сказать о необычном формате работ этой юбилейной экспозиции. Более 200 черно-белых фотографий композиционно были представлены по две, как разворот книги. И каждые две фотоработы, снятые в Грузии в разное время, в разном месте, были внутренне связаны иногда смыслом, иногда эмоцией, мыслью, философской подоплекой. Они не только смотрятся, но и читаются. Словно открываешь книгу, в которой жизнь – ничем неприкрытая, ничем не разукрашенная, с ее откровенной горечью разочарований и болью потерь, наивной улыбкой, смехом радости. Именно поэтому, осмысливая реакцию посетителей и еще раз вглядываясь в представленные работы, приходишь к выводу, что выставку можно назвать диалогами фотографий и их автора со зрителями.
В  книге Юрия Мечитова – документальные фотографии, социальные фотографии и портреты, как популярных и известных, так порой неизвестных даже автору людей.  Много фотографий о событиях, которыми изобиловала наша недавняя история, с ее войнами, кровью, митингами. Но интерес  вызывают не голые факты, зафиксированные камерой в какой-то момент, а точка зрения автора, его выбор, его взгляд, его убеждения и чувства.
Осмысливая увиденное, можно повторить вслед за Дзигой Вертовым: «Я... показываю вам мир таким, каким только я его смогу увидеть».

ЗАМКНУТАЯ СТРОКА СТИХА

Мечитов показал нам свой мир. Дал вспомнить город, в котором были свои сумасшедшие. Мы знали их по именам. И Кику, который любил кататься с утра до вечера, выглядывая в окно троллейбуса, и что-то крича, и все махали ему рукой вслед, Марину, которая виртуозно вертела наполненный вином стакан так, как никто и никогда. Их любили, их оберегали, с ними разговаривали, их поддерживали.  Были свои, особенные старики и старухи. Был такой убогий и сложный быт, но все равно люди удивительно легко радовались малому и верили во много раз обещанное светлое будущее. И даже в старом доме со скрипучими и перекошенными половицами и незаштукатуренными стенами так весело и хорошо можно было обыгрывать в нарды соседа. А под столиком знакомого всему району сапожника всегда можно было отыскать початую бутылочку хорошего вина. А горячий лаваш и зелень  с сыром в этом городе всегда можно было найти. Как и  друзей.
Мечитову нравится фотографировать людей. У него – всегда энергичного, позитивно настроенного, динамичного человека – есть способность находить общий язык с разными людьми. Поэтому и в его портретах люди раскрепощены, свободны. Худенький, смеющийся, беззубый старичок с большим удовольствием  демонстрирует портрет своей красивой молодости: джигитовку на коне. Вроде бы трудно такое вообразить, но вот фото в его руках:  красота и сила были, были, ими восхищались, у этого человека, несомненно, было много поклонниц. И теперь это не только фото,  мы читаем, домысливаем новеллу, своеобразный рассказ об этой жизни. У этого портрета останавливаются с улыбкой и, наверно, с осознанием, что каждого ожидает старость, и никто не знает, какой она будет.
Мечитов, как я уже сказала, снимает жизнь. И, пожалуй, это – главная тема его творчества. Но он снимает и смерть. Людей на смертном одре. И это очень выразительные портреты. По деталям, подробностям обстановки, мелочам, вписанным в кадр, можно «прочитать» пройденный путь ушедшего, вглядеться в глаза дочери, понять одиночество и горе. И вспомнить свои потери.  Он снимает поминки. Стол с осушенными бокалами. Сидящие за соседним столом люди, которые все еще погружены в воспоминания. А они не всегда грустные. И композиция кадра, его ритм, характер ситуации, все пространство напоминает определение Юрия Тынянова, что кадр... как замкнутая строка стиха. И этим все сказано.
Спор, относится ли фотография к искусству, исчерпан. За долгие годы своего развития фотография прочно заняла положенное ей место. Ее оценили не только за правдивость. Теоретики фотоискусства давно говорят об общности языка и чертах сходства с живописью, графикой. Как мне кажется, одна из важных черт этого сходства – эмоциональное содержание, накал чувств. Поиск уникальной индивидуальности. Да, сама камера не обладает воображением, но тот, кто смотрит на мир через ее глазок, ведет нас за своей фантазией, воображением, своей философией, своим постижением окружающего.
Вспомним удивительные фотографии Сергея Параджанова. Одна из них стала памятником в ноябре 2004 года. В Старом городе, городе, который он так любил, парит мастер. Он во взлете, как и положено творцу.
На юбилейной выставке Юрия Мечитова есть эта фотография. Сергей  Параджанов как бы почтил присутствием юбилейную выставку своего ученика.  

Марина МАМАЦАШВИЛИ

 
<< Первая < Предыдущая 11 12 13 14 15 16 17 18 19 Следующая > Последняя >>

Страница 11 из 19
Пятница, 26. Апреля 2024