Гоголиада театра Грибоедова пополнилась еще одним спектаклем – «Записки сумасшедшего». Поставщик – Гоги Маргвелашвили. В роли Поприщина выступил Валерий Харютченко. В мае новая работа грибоедовцев с успехом была представлена на XXIII международном театральном фестивале стран СНГ и Балтии «Встречи в России».
Оформление спектакля, предложенное художником Мирианом Швелидзе, минималистично. Сцена представляет собой двухъярусную площадку, с правой и левой стороны которой расставлены стулья. Часть зрителей будет наблюдать за происходящим непосредственно со сцены, на которой находится столик с необходимым для спектакля реквизитом, офисное кресло на колесиках, вешалка с одеждой, микрофон на стойке, велосипед, накрытый тканью, в центре авансцены – небольшой черный вращающийся диск. Несколько ступеней ведут на верхнюю площадку, где расположена стена, офактуренная перфорированной сеткой. По всему периметру второго яруса стоят черные ширмы. Сцена покрыта половиком темно-бордового цвета.
…Словно выстрел, тишину прорезает резкий звук захлопнувшейся железной двери. Высокая властная женщина и мужчина, видимо, служащий охранного ведомства, выводят на сцену человека в черной маске на глазах. Над ним осуществляется некий эксперимент по принудительной заботе. Оставаясь в маске, осторожно спустившись по лестнице, он становится на диск. Женщина, как некий гончар, лепящий из глины фигуру человека, вращает его, а затем, усадив в кресло, откатывает в глубину сцены. Опускает маску с глаз «подопечного» и закрывает ею рот. Надзиратель зорко следит за происходящим. А его напарница, продолжая свою странную психотерапию, рывком подносит к прикрытому маской рту пациента микрофон. Тот так же резко отталкивает его. «Сестра милосердия», которая то ли лечит, то ли калечит, что-то шепчет пациенту – видимо, рекомендует подчиниться правилам.
Человек приветствует публику поклонами. Затем, сняв маску, кланяется небесам. Никто не ведает, что это было, – сон или явь титулярного советника Поприщина? Тем более, что строгая женщина по ходу действия будет представлять его домработницу Мавру, а надзиратель – лакея.
Главный вопрос, который возникает на спектакле театра Грибоедова «Записки сумасшедшего», поставленном по произведению Николая Гоголя, вполне закономерен: а безумен ли Поприщин? При всей неадекватности его слов и поступков? По мнению французского философа и теоретика культуры Мишеля Фуко, в романтической и постромантической традиции «нелепые образы безумия на самом деле являются элементами некоего труднодостижимого, скрытого от всех, эзотерического знания», а романтические безумцы воплощают таинственный, «высокий» аспект восприятия мира.
Новый ракурс понимания сумасшествия появился гораздо позднее. Безумие – не просто «болезнь», как утверждает современный исследователь творчества Гоголя Сергей Анатольевич Шульц, а некая сущностно-антропологическая, философская категория, без которой невозможен разговор о «разуме», «смысле» и т.д. и которая существует для писателя в аспекте слова. Николай Васильевич показывает сумасшествие Поприщина не как клинический случай, а как экзистенциальную проблему – проблему личности и ее самоценности. Такая трактовка феномена безумия стала со второй половины прошлого столетия составной частью европейской философии и психологии.
В спектакле «Записки сумасшедшего» прочитывается вышесказанное: через поток сознания Поприщина открывается не только бездна человеческого духа, но и сложная, трагическая картина мира, стоящего на грани катастрофы. А гоголевский персонаж берет на себя, как ему мнится, трудную миссию спасителя человечества, оказавшегося на краю пропасти. У Поприщина – как и у самого Гоголя – проявляется однажды дар предвидения, в какой-то момент ему становятся понятны и видимы вещи, скрытые для большинства людей. Что это, безумие? Или эзотерика – то есть глубочайшая трансформация сознания, изменение и расширение восприятия, способностей, благодаря чему человеку открывается тайное знание? «Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которые никто еще не видывал и не слыхивал», – говорит Поприщин. В спектакле Маргвелашвили этим словам придается особое значение – они произносятся дважды. Сначала – когда герою в один миг становится понятен разговор двух собачонок на улице и позднее – когда его «как будто молнией осветило», и Поприщин готовится провозгласить себя королем Испании.
В некоторых литературоведческих исследованиях «Записок» подчеркивается ничтожность и недалекость Поприщина. В спектакле Гоги Маргвелашвили он отнюдь не таков. Поприщин здесь, при всей его эксцентричности, человек высокого духа, сверхобостренно воспринимающий несовершенство людей, уродливость мироустройства. Поприщину невыносимо трудно вписываться в его законы, сосуществовать с алчными и тщеславными человеческими особями. Потому он и становится, по сути, отщепенцем, изгоем. И его протест не жалок, не смешон, а глубоко трагичен.
Поприщин в спектакле проходит несколько этапов своей экзистенциальной драмы – вплоть до катастрофы. Сначала он пребывает в состоянии эйфории – безумной эйфории влюбленного человека. И на все несправедливости и «разности» мира смотрит сквозь розовые очки. Его душа согрета любовью к Софи, «солнцу с голосом канарейки», недосягаемой и прекрасной, отец которой – генерал! В упоении Поприщин вдыхает одуряющий аромат «случайно» оброненного ею платка, «так и дышащего генеральством»… Хотя для него понятие «генеральство» не связано лишь с социальным положением, а скорее означает дверь в прекрасный, но запретный мир, почти сказку… И титулярный советник мечтает попасть туда, где чудеса, «рай, какого и на небесах нет». Это отнюдь не стремление к богатству и роскоши, а тяга к красоте и совершенству…
Забавен гипертрофированный образ высокого чиновника, представляемый Поприщиным, – писчие перья, очиненные им для директора, собираются в головной убор индейского вождя, который он надевает на себя как корону (намек на его будущее преображение в венценосную особу). А потом с благоговением «берет в руки» воображаемую голову директора, мечтая проникнуть в его тайные мысли, и как бы жонглирует ею как цирковой артист… Подспудно, вместе с чувством благоговения, в нем вызревают и другие ощущения, не столь трепетные, а скорее – наоборот.
Второй этап драмы Поприщина – прозрение! Идеал прекрасной любви разрушен, и мир предстает перед чиновником таким, каков он есть: во всей своей жестокости и безобразии. То, что он прежде не видел, или не хотел видеть, после перенесенного унижения обрушилось лавиной новых переживаний. «Теперь я все вижу, как на ладони, теперь передо мной все открыто, а прежде все было в каком-то тумане», – восклицает потрясенный Поприщин.
Крушение своих надежд – из переписки собачонок Поприщин узнает о предательстве Софи, которая собирается выйти замуж за камер-юнкера – он переживает страстно... как комедиант Канио из оперы Леонкавалло «Паяцы» – измену своей возлюбленной. В него словно вселяется демон отчаяния. На мелодию знаменитой арии «Смейся, паяц, над разбитой любовью...» Поприщин, нацепив клоунский нос, разыгрывает свой трагифарсовый монолог. Он переживает смятение чувств. Страдает от ущемленного самолюбия, утраченных иллюзий и бросает вызов этому порочному миру. Его обличительный пафос достигает апогея: «Вот эти все, чиновные отцы их, вот эти все, что юлят во все стороны и лезут ко двору и говорят, что они патриоты и то и се: аренды, аренды хотят эти патриоты! Мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы!» В этой сцене Поприщин чем-то напоминает Чацкого и мало похож на безумца.
За свои «хулительные» речи герой Грибоедова тоже был объявлен сумасшедшим. Как и его прототип – русский философ Петр Чаадаев. Да и самого Гоголя лечили, как известно, от психического расстройства... Николай Васильевич написал историю несчастного чиновника, когда ему было 28 лет, а его персонажу – 44. И умер Гоголь в этом же возрасте – по одной из версий «от истощения из-за чрезмерного аскетизма, вызванного психической болезнью».
В спектакле театра Грибоедова безумие Поприщина, если так можно выразиться, в чем-то условно. Здесь имеет место момент «как бы» – игры в безумие. Как свидетельствуют современники, сам Гоголь был склонен к мистификациям, что создало почву для появления вокруг него множества мифов. Но в какой-то момент Поприщин заигрывается, и реальность вытесняется его больным воображением (биполярное расстройство). Страдания стали катализатором для его парадоксального сознания, и ему явилось новое видение, пророчащее грядущее наказание людей за их бесчеловечные деяния.
Состояние биполярного расстройства характеризуется сменой настроений. Назначивший себя королем Испании Поприщин в какой-то момент вновь (как бы!) обретает почву под ногами и уже с высоты своего положения смотрит на несовершенных людишек вокруг. Вдохновение, эмоциональный подъем выражает в спектакле... велосипед, украшенный павлиньим хвостом. Оседлав «коня», как Пегаса, Поприщин «въезжает» на нем в... департамент. Не как титулярный советник, а как король Фердинанд Восьмой. Наступила минута его торжества! Кажется, Поприщину в эти мгновения все подвластно – не только играючи подписать канцелярский документ именем «Фердинанд Восьмой» и пренебречь директором департамента, но даже переступить заветный порог спальни обожаемой девушки, чтобы потом вновь произнести обличительный монолог о коварстве всех женщин, влюбленных в черта!
Но не любимая Софи теперь его главная цель – королевский титул необходим, чтобы его наконец услышали.
Непростая задача стояла перед двумя участниками спектакля (Мария Кития, Дмитрий Спорышев), оставаясь как бы зрителями, они вовлекаются в действие самим Поприщиным: девушке в первом ряду он сначала определяет роль собачонки Меджи, а затем представляет ее в качестве Софи. Другого «зрителя» в одной из сцен Поприщин шутя назначает на роль… самого себя. Он втягивает в игру и «надзирателей». Этот интерактив вносит в спектакль остроту, юмор, напряжение. Оно нарастает по мере развития действия – в то же самое время углубляется, обостряется конфликт между Поприщиным и «медперсоналом», что выражается пластически, – мы видим борьбу между ними, «опекуны» пытаются силой остановить пациента, а он оказывает им сопротивление. И кульминация: когда «Фердинанд Восьмой» осознает, что попал в руки… «инквизиции».
Гоголь вкладывает в уста Поприщина, этого маленького, одинокого человека, мысли планетарного масштаба. Он не желает мстить людям, причинившим ему боль. Страстно хочет защитить мир от надвигающейся катастрофы, спасти людей, не ведающих, что они творят. Тем более, что сейчас Поприщин наделил сам себя полномочиями, чтобы осуществить это! На языке развернутых метафор он совершает открытия глобального характера (например, решает извечную проблему «Восток-Запад»: «Китай и Испания совершенно одна и та же земля, и только по невежеству считают их за разные государства!») и стремится предотвратить мировой катаклизм. Несмотря на, казалось бы, совершенно безумные, иррациональные тексты, в них, безусловно, есть и рациональное зерно. К примеру, совершенно ненормальный пассаж о том, что «люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря», в чем-то перекликаются с «Солярисом» Лема – с идеей его Океана как высокоорганизованной материи.
На сегодняшний день актуален мессианский посыл этого персонажа! Мы ведь живем в страшном, нестабильном мире и постоянно находимся на зыбкой грани «быть или не быть». Поэтому привидевшееся Поприщину «странное явление» («Земля сядет на луну») воспринимается не как безумие, а скорее как предчувствие большой беды.
Поприщин взывает к окружению, умоляя помочь ему спасти Луну и в конечном итоге – самих себя! Но никто его не слышит. «Инквизиция» совершает над Поприщиным насилие. Его бьют, льют на голову холодную воду, а в финале надевают на Поприщина противогаз... Поистине босхианская картина.
«Боже! что они делают со мною! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их… Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего».
Непонятому, отвергнутому Поприщину не остается иного выбора, как навсегда покинуть этот мир – уйти в себя, в свои грезы и видения, в тишину воображаемого покоя. И Поприщин надевает маску.
Валерий Харютченко прекрасно справляется со сложнейшей партитурой своей роли, показывая Поприщина в разных, иногда диаметрально противоположных состояниях, в разной стилистике – комедия, драма, трагифарс, трагедия. Передавая тончайшие нюансы переживаний своего персонажа, амбивалентность чувств.

Мнения, впечатления
Анна Наводничая,
заместитель главного редактора ИА REGNUM:
«Фейерверк в «Балтийском доме». Иначе и не назовешь то, что я вчера увидела в Малом зале театра «Балтийский дом». Спектакль Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени Грибоедова «Записки сумасшедшего» стоит того, чтобы за сутки в два конца отмотать 1200 километров – из Москвы в Питер и обратно.
Начнем с источников. Николай Васильевич Гоголь – один из моих любимых русских писателей. Я ставлю его выше многих российских бытописателей и многих российских мистиков разных лет, даже из тех, когда мистика стала трендом, когда общество и литературу накрыл «Fin de siecle» – сейчас не будем углубляться в Серебряный век, как бы ни манила эта тема.
Но, если говорить о мистике в целом, немца Эрнста Теодора Амадея Гофмана я ставлю выше, чем Николая Гоголя. В градусе собственного сумасшествия и в градусе его литературных описаний.
И никогда Гоголь и Гофман не путались у меня в голове. А вчера спутались. Так много разных проявлений и так много неожиданных режиссерских решений в спектакле, представленном Грибоедовским театром в «Балтийском доме»! Тот самый случай, когда «мы слышим, как свищет бич», и это не фигура речи Иосифа Бродского.
Шесть жестоких безмолвных санитаров, окружающих несчастного Аксентия Поприщина в спектакле режиссера Георгия Маргвелашвили, как шесть сжимающих пространство жизни «маленького человека» плоскостей – четыре стены, потолок, пол – и вот уже ему заламывают руки, унижают окончательно – нет любви, нет статуса, нет покоя, нет денег, нет понимания, и, как следствие, – нет жизни, больше нет жизни!
И страхи реальные превращаются в страхи иррациональные, куда же иначе бежать, как не в хрупкую, но все же логику душевного нездоровья?
Конечно, спектакль «Записки сумасшедшего» – практически моноспектакль ведущего актера Тбилисского русского драматического театра Валерия Харютченко.
Но моноспектакль, не совсем отвечающий текстовому источнику. Когда мы читаем Гоголя «глазами», мы видим одного и того же Поприщина в состояниях изменяющего ему сознания. В спектакле же Валерий Харютченко создает целую галерею образов, каждый из которых – уже не тот Поприщин. Каждый раз он выглядит иначе, иначе говорит, другого требует, а потом хотя бы просит от мира и готов на все новые жертвы и уступки, лишь бы был признан, принят или хотя бы не был изгнан. Каждый раз это другой, не «изменившийся», а именно другой человек.
Цельный текст Николая Гоголя смело делится на несколько отдельных текстов, но в самом лучшем смысле этого слова, как делится на нескольких отдельных «комет» обычный, казалось бы, фейерверк.
Тайна несомненного успеха этого подхода – в сложнейшем режиссерском замысле Георгия Маргвелашвили и фантастическом актерском даровании Валерия Харютченко.
Надеюсь, открываются границы, и скоро мы сможем увидеть «Записки сумасшедшего» не только в «Балтийском доме», но и, как минимум, на одной из театральных площадок Москвы. И в других городах России. И я вам очень советую этого не пропустить».
Елена Чурилова,
старший научный сотрудник, хранитель «Русского музея»:
«Гоголь в Булгакове, Булгаков из Гоголя. На XXIII международном театральном фестивале стран СНГ и Балтии «Встречи в России» Тбилисский драматический театр представил «Записки сумасшедшего» (режиссер Георгий Маргвелашвили) – практически монолог Валерия Харютченко – Поприщина, импровизированно озвучившего гениального провидца Гоголя, предсказавшего и то, что творилось во времена Булгакова, писавшего «Театральный роман», и то, что сейчас вокруг нас, и до сих пор, когда в Англии нюхают табак, во Франции чихают, а месяца и дня как не было, так и нет».

НА ОБСУЖДЕНИИ
СПЕКТАКЛЯ
Сергей Ильченко,
профессор, доктор филологических наук, кандидат искусствоведения:
«Ветеран нашего фестивального движения театр Грибоедова радует абсолютно нестандартным подходом к всем известному произведению. Но, как говорил Пушкин, бывают странные сближенья. То, что спектакль живой, что он движется, было совершенно очевидно. Интересно разгадывать те загадки, которые нам загадывали. Скажу сразу, в чем загадка. Те четыре «персонажа в поисках автора», которые в спектакле расселись справа и слева, – совершенно нестандартный ход, чтобы вовлечь зал в спектакль. Этой проблемой мучаются все режиссеры, и что только они не придумывает, чтобы добиться желаемого эффекта! Особенно в пространстве небольшого зала. Физически и мизансценически мы вместе, но есть рампа. И Поприщин все время пытается за эту рампу выйти, а очень серьезная девушка и такой же серьезный санитар его не пускают. Благодаря спектаклю тбилисцев я понял, что гоголевский текст можно переворачивать в любую жанровую плоскость. В финале Поприщин говорит про родину, про Россию. Это стилистически созвучно «Мертвым душам» с их птицей-тройкой! А потом звучит финальная реплика про алжирского дея, у которого под носом шишка. Николай Васильевич просто так ничего не делал. И в этом сочетании разных стилей и разных идей, которые есть у Гоголя в тексте, очень трудно существовать. Как не сойти с ума, я не знаю. Валерию Харютченко это удается, хотя, конечно, призрак психушки все время витает. И когда во второй части спектакля начинается история про воду и избиение палками, уже понимаешь, где в реальности оказался Поприщин. И, конечно, трагическое содержание текста Гоголя в трактовке театра Грибоедова доминирует. Они поставили спектакль про несчастье одного человека, взгляд которого на мир оказался не похож на взгляд других людей. И за это он поплатился. Дело не в абсурдности текста, а в том, что в Тбилиси эту историю сыграли. Не знаю, как часто режиссер будет ставить «Записки» в репертуар, но я бы давал внеочередной выходной актеру после каждого спектакля, потому что играть его энергетически, психологически довольно тяжело. История Поприщина – это история человека, выпавшего из жизни и в итоге оказавшегося там, где его действительно считают сумасшедшим. Сначала он нормальный. Но весь строй спектакля и особенно тени, которые его преследуют слева и справа, делают свое дело. Хорошо, что грибоедовцы установили гендерное равновесие: надзиратели – женщина и мужчина. Феминисты не придерутся. Это спектакль про то, что человек хочет любви, а любви ему не дают. Он хочет воображать себя испанским королем, а с него срывают все его причиндалы. Поприщина все время куда-то не пускают, осаживают, купируют, не дают свободу перемещения даже в этом узком пространстве. Еще один момент, который я вынес из этого спектакля. Я понял, почему его назвали трагикомедией. Потому что смеховая культура Гоголя, которая всегда в подтексте, – это смех сквозь невидимые миру слезы. У Николая Васильевича ударные концы его произведений несут в себе один стилистический пласт. К примеру, «куда ты мчишься, птица-тройка?» Но кто там сидит, в этой тройке? Чичиков! Об этом еще Шукшин написал. Поприщин же понимает: что-то не так. И этот пласт, издевка, гротеск Гоголя, может вызвать и тяжелое чувство, и смех, как мне кажется. И в театре Грибоедова поймали эту историю. Но им было важно показать трагедию отдельной личности, которая не может вырваться из ограниченного пространства. Возникают ассоциации с целым рядом произведений русский классики. Это не просто какой-то конкретный, мало кому знакомый человек Поприщин, в подтексте есть нечто большее. Скажем, образ русского интеллигента XIX века, который не может вписаться в эту карательную психиатрию. Мне кажется, спектакль со временем будет совершенствоваться. Чем больше театр будет играть «Записки», тем больше они будет подпитываться от зала. Спасибо за необычного Гоголя. Потому что сейчас я знаю только две трактовки «Записок сумасшедшего». Первая – это телевизионный фильм с Евгением Лебедевым, вторая – спектакль Тбилисского театра имени Грибоедова с Валерием Харютченко».
Валентина Резникова,
заместитель директора по творчеству Азербайджанского государственного русского драматического театра им. С. Вургуна:
«Версия грибоедовцев прозвучала очень интересно. Не как история маленького, задавленного человека. Для меня случилась история чиновника, который вопреки всему и наперекор всем говорит во всю мощь своего голоса. Это далеко не психушка. Это наш современный мир, сегодняшняя жизнь. Когда человеку диктуют, как ему жить, что делать, куда направлять мысль и суют буквально в рот микрофон, а он его отталкивает. Герой Валерия Харютченко не хочет жить по указке тех, кто являются исполнителями не своей, а чужой воли. Именно поэтому он отталкивает микрофон и говорит в него только тогда, когда сам считает нужным, когда хочет кричать на весь мир о том, что его волнует. Я подумала: грузинский театр опять закрутил философию на современных проблемах. Полной неожиданностью оказалась для меня психоструктура Поприщина. Я не увидела жалкого, сумасшедшего человека. Мне открылся герой, который все время бьется как птица в клетке. Ищет выхода, мечтает пробиться в мир, с которым находится в явном и очень жестком диссонансе. Но туда ему никак не удается попасть. Велосипед с хвостиком для меня – жар-птица надежды. Это не обычный велосипед, на котором можно просто уехать, не средство передвижения – это та самая мечта, которая помогает Поприщину выжить. В какой-то момент герой устал говорить, потому что его никто не слышит. И он зашивает себе рот, давая себе слово молчать. Потому что смысла говорить нет, никто не слышит. Но ровно через полсекунды Поприщин выдергивает эти нити и опять говорит, потому что не может не говорить. Мир, обретающий конкретные лица, заставляет человека вибрировать на высокой эмоциональной волне. Спасибо Валерию, сжигающему себя на костре собственной профессии, которую так любит. Валерий Харютченко является ярким представителем русской психологической школы, которой верно и преданно служит на протяжении многих лет. Метод его существования на сцене – очень подробный, детальный, лишенный современного скорочтения, которое всех нас так раздражает, намекая на клиповость мышления зрителей. Спасибо актеру и режиссеру, не пожалевшим сил и времени для того, чтобы стать ближе к зрителю. Думала, как же завершится спектакль, как режиссер ответит на вопрос, что собственно делать человеку, который не знает, как ему быть. И что происходит в финале? Поприщин закрывает себе глаза маской – он не хочет смотреть на этот мир. Потому что он ему глубоко несимпатичен. Это такая правда!»


Инна БЕЗИРГАНОВА

В вышедшей в этом году в Таллинне на эстонском языке книге, которая посвящена 120-летию спортобщества «Калев», один из богато иллюстрированных разделов рассказывает о тренере по легкой атлетике Иване Ковалеве. Которого друзья и близкие в Эстонии звали не иначе, как Вано.  Он вырастил целую плеяду мастеров, точнее сказать – выпестовал, так как его отношение к воспитанникам отличалось повышенным градусом участия в спортивной судьбе каждого. Он глубоко понимал возрастную специфику ребят и девушек, эмоционально проявлял искреннюю радость даже при небольших достижениях, умел вселить уверенность в успехе. Это длилось почти 40 лет, вместивших в себя и преподавание физкультуры в средней школе, и тренерскую работу в эстонском спортобществе «Динамо» (там он возглавлял олимпийский резерв) и «Калев»… Но  почему все-таки Вано?
Дело в том, что Иван Васильевич родился в доме, который находился буквально в двух шагах от Тбилисского стадиона «Динамо». Скорее всего именно это обстоятельство и послужило причиной любви к спорту, которая длилась всю жизнь. Вспоминается его рассказ: «Понимаешь, в те годы не всегда удавалось попасть на футбольный матч, и тогда я по силе криков болельщиков определял побеждающую команду».
Но начинал Вано в волейболе, позже увлекся футболом, где его заметили, и он какое-то время играл нападающим в любимом «Локомотиве». По воспоминаниям сестры Милы, Вано с детских лет был натурой увлеченной. Помимо спорта занимался лепкой и раскрашиванием фигурок, кроил одежду для героев будущих сказок кукольного театра, который соорудил во дворе, писал акварели. В итоге живопись стала его увлечением на всю жизнь.
После 8-го класса 5-й тбилисской школы Вано перешел в училище имени Тоидзе, где обучался на альфрейщика (роспись стен и потолков). Еще мальчишкой он облазил весь родной город, увлекался рыбалкой. Вместе мы вспоминали о тех весенних днях в детстве, когда, спустившись к быстро струившейся тогда Куре, тбилисские мальчишки ловили корзинками рыбу. Уже молодым человеком, будучи призван на флот, Вано и на службе, помимо спорта, продолжал рисовать. После армии – Тбилисский институт физкультуры и спорта, участие в республиканских соревнованиях.
Неоценимый преподавательский опыт Вано приобрел, работая по распределению преподавателем физкультуры в школе города Ессентуки. Там впервые наиболее ярко проявились его способности тренера-воспитателя. Введенные им в школе требования заниматься на уроках в белых носках, спортивных теннисках и майках подкреплялись повышенным вниманием к личностям учеников. Он всегда находил время для посещения их семей. Более того – находил возможность привозить для своих воспитанников из Тбилиси спортивную форму.
Его заинтересованность и участливость вскоре принесли плоды: успешные выступления молодых спортсменов из Ессентуков на районных, городских, а затем и краевых соревнованиях Ставрополья. Имя Ковалева стало известным в спортивных кругах Москвы, последовало приглашение в столичное «Динамо». Но в конце 60-х годов его жизнь сложилась так, что ему пришлось переехать в Таллинн.  Там он встретил и полюбил женщину, которая в итоге была ему даже больше, чем жена. Ольга и сама увлекалась спортом, а с помощью Вано за короткое время достигла уровня тренера и вскоре стала ему надежной помощницей. В счастливом браке они прожили многие годы и отпраздновали «серебряную свадьбу».
В Таллинне с Вано меня познакомил мой приятель Габриэль. Оказалось, что Ковалева заинтересовала деятельность общества грузинской культуры «Иверия», которым я в то время руководил. И он стал приходить на наши собрания и мероприятия, участвовал в нескольких спортивных соревнованиях, в передачах на Таллиннском радио. Вскоре мы подружились, жаль только, что случилось это лишь в 2007 году. Впервые побывав у него в гостях, я был поражен почти музейным содержанием довольно большой квартиры. На стенах – картины с удивительными пейзажами, уголок спорта с многочисленными медалями и кубками, уголок старинного грузинского холодного оружия...
И эти впечатления дополнялись настоящим грузинским гостеприимством, подкрепленным добрыми напитками и национальными блюдами авторского исполнения. Что особенно впечатлило, так это на редкость содержательные, настоящие грузинские тосты Вано. В августе 2008-го, на его 70-летнем юбилее, уже и я попытался соответствовать уровню тамады Вано.
В последние годы осенью я обычно проводил неделю-другую в родном Тбилиси. И каждый раз Вано подсказывал мне какое-то новое, особенное место, которое, как он считал, стоило бы повидать. Так, в 2011 году это была художественная выставка в цокольном этаже храма Самеба... А вот хинкали, по его мнению, вкуснее всего были в кафе за колесом обозрения на Мтацминда. Дело в том, что Вано и сам находил возможность, хоть ненадолго, но каждый год бывать в родном городе. А вплоть до 2011 года (а он был уже далеко не молод)  привозил из Таллинна в Кисловодск группу своих подопечных – юных спортсменов, и устраивал им неделю интенсивных тренировок.
Успехи Вано в спорте были столь заметны, что в 2004 году, «за заслуги в воспитании молодых спортсменов» Иван Васильевич Ковалев получил гражданство Эстонии. А позже, по инициативе обществ «Калев» и Грузинской культуры, он был номинирован на получение Государственного знака отличия. Несмотря на почтенный возраст, он не собирался на покой и строил далеко идущие планы. Он вообще был жизнерадостным человеком, наделенным здоровьем и недюжинной физической силой. Тем неожиданней для всех нас стала коварная простуда, которая за считаные месяцы подорвала жизненные силы Вано, да так и не дала ему поправиться.
В 2013 году нашего друга, этого замечательного человека, не стало. Он упокоился на старинном эстонском кладбище «Метсакалмисту» (Лесное кладбище), на аллее, где похоронены многие выдающиеся деятели спорта Эстонии. Здесь каждый год, 17 мая, бывшие и действующие спортсмены Эстонии, верные памяти своего учителя, встречаются с его вдовой Ольгой и вспоминают Вано Ковалева словами любви и благодарности.


Владимир Журьяри