| «Еще не раз ВЫ ВСПОМНИТЕ МЕНЯ...» |
|
Как странно, как пусто – вокруг нас мир, в котором больше не живет Людмила Гурченко. Почему страна полюбила ее давно и навсегда? Почему тот, кто ее не любил, не мог остаться к ней равнодушным? Почему ее знали все и запомнят надолго?Конечно, это масштаб. Это дар и обаяние. Это фантастическая непохожесть ни на кого. Какая там «русская Лолита Торрес» или «наша Элизабет Тейлор»... Людмила Гурченко – и все сказано. Ее, как уже давно озвучено, «никто не любит, кроме народа». А народ удостаивает своей любви не только за талант, не только за правду. Он выбирает в любимцы тех, кто всего добился сам – своим талантом, своей правдой, своими кровью и потом... Тех, кто, говоря словами Михаила Жванецкого, «сам прорвался через этот асфальт». И потому известие о ее смерти – это словно известие о начале войны, настолько оно всколыхнуло весь бывший Советский Союз... Ушла Гурченко, и, наверное, мы в последний раз убедились, что пятнадцать союзных республик когда-то объединяла не только воля коммунистической партии, но и общая любовь к великим артистам. А сегодня объединила боль утраты. Прощаешься с Людмилой Гурченко и будто прощаешься с самим собой, ведь она всегда была рядом, перед твоими глазами, на слуху - всю твою жизнь... И так же, как невозможно прожить жизнь без себя самого, так не проживешь и без Гурченко, без ее голоса, смеха, походки - таких особенных, никому не подобных... Ей подражали, ее пародировали, а это значит, что у нее был свой стиль. То, что у других выглядело вульгарностью и пошлым эпатажем, у Гурченко становилось фейерверком и праздником. У нее был не гонор, а характер, не эгоцентризм, а индивидуальность. Поэтому никто и не сможет ни заменить ее, ни занять ее место, ни пройти по тому пути, который она прошла сама и который теперь ушел в бесконечность. Она была абсолютной артисткой. Настолько, что, кажется, это не она когда-то решила ею стать артисткой, а профессию придумали специально для Гурченко. Она жила в сплошном бенефисе. Не получалось у нее быть незаметной. Сыгранный эпизод становился главным в картине. Сказанные или написанные слова становились счастливо и несчастливо определяющими в жизни, как это часто случается с большими и глубокими людьми... Слова отца, которые она часто повторяла - «усех положить на лупаты, это як закон» - стали заветом и пророчески сбылись. Например, она говорила, что больше всего боится сломать ноги. И сломала-таки. На съемках «Мамы» тяжелейший перелом надорвал здоровье на всю жизнь. Второй перелом оказался фатальным. Но самым трагическим предсказанием стал ее последний клип на песню Земфиры «Хочешь». «Пожалуйста, не умирай, Или мне придется тоже. Ты, конечно, сразу в рай, А я не думаю, что тоже... Пожалуйста, только живи...» Саму песню Гурченко спела довольно давно, а клип был снят в феврале этого года. Сейчас смотреть эти кадры жутко - вокруг поющей Гурченко движутся фигуры Олега Борисова, Олега Янковского, Андрея Миронова, Александра Абдулова, Евгения Евстигнеева, которые в конце рассыпаются, и фигурку певицы тоже накрывает темнота... «Опасайся предсказаний, смерти лучше не зови», - справедливо предупреждал Арсений Тарковский. Для нее не существовало ничего, кроме профессии. Если человек и может попасть в рай еще при жизни, то таким человеком была Гурченко, а кино – ее раем. «Кино – это моя жизнь, - говорила она. - Когда я вхожу в маленький задымленный павильон, где ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, где пахнет смесью дыма, опилок и клея, понимаю: вот он – рай!» Другие актрисы, как вспоминал Никита Михалков, могли отказаться от роли, потому что им не с кем было оставить ребенка. Гурченко могла оставить ребенка с кем и где угодно, лишь бы сыграть. Она оказалась из тех актрис, для которых не стоит выбор между семьей и профессией – потому что для нее важна только профессия. И все. Конечно, она была сложной матерью. И откровенно говорила о том, что актриса не должна иметь детей. Но ведь и у самой Гурченко была мама с очень непростым характером... Вообще родители передали ей крутой замес генов. Отец был из батраков, а мать – из дворян. Вот и сочетались в ней тонкий изыск и броский вызов, джазовая импровизация и городской романс, образы властительницы сердец и женщины с разбитым сердцем... После смерти отца она осталась одна. Конечно, были мама, дочь, внуки... И все же. Она говорила: «Когда умер мой папа, мне нужно было хотя бы кого-то называть папой. Я и мужа Сергея иногда так зову... Плохо мне без этого слова. Я не знаю, где у нас находится душа, но когда становится невыносимо, я спешу к папе – на кладбище, чтобы выговориться. Потому что меня никто никогда так не любил. Я испорчена им. Увы, ни один мужчина не дал мне такую степень обожания, как он». Марк Гаврилович не просто обожал свою дочь. Он в нее верил – самозабвенно, истово, бескорыстно. А после гибели внука – второго любимого Марка – для Гурченко мир опустел бесповоротно... Она продолжала жить, как и жила – с джазовой интонацией в каждом слове, с гармонией в каждом жесте, с искренностью в душе, с болью в сердце. Людмила Гурченко прошла путь от комедии к трагедии. Это заметно по песням, которые она выбирала, по стихотворениям, к которым она писала музыку. Что слышно в ее последних песнях? Одиночество. Близость конца. Бесстрашие. Несгибаемая хрупкость. Уважение к себе. Гордое ощущение собственной неповторимости, как это бывает у знающих себе цену людей, не обременяющих себя нарочитой скромностью, ненужным общением, лишними знакомствами... А еще слышна нота из прошлого – тяга к детству... Говорят, так происходит перед недалеким уходом, когда прошлое начинает перевешивать будущее. Она блестяще спела Гумилева: «Еще не раз Вы вспомните меня /И весь мой мир, волнующий и странный, /Нелепый мир из песен и огня,/ Но меж других единый необманный»... Слабым утешением в горькие минуты нам может служить то, что Людмила Марковна любила наш город. Тбилиси она называла в числе городов, где ей хорошо – наряду с Ленинградом и Римом. Ее первый брак со сценаристом Борисом Андроникашвили (сыном писателя Бориса Пильняка и актрисы Киры Андроникашвили) распался. Но это не повлияло на ее отношение к Грузии. А благодарность к грузинской бабушке дочки Марии Гурченко сохранила навсегда, о чем и написала в книге «Аплодисменты»: «Была у Маши бабушка – мама Машиного отца. Красоты ума и таланта и женственности непревзойденной. Была она из аристократического грузинского рода. В 1959 году, когда я приехала в Тбилиси, уже заметно округлившаяся, пошли мы с ней в грузинские серные бани. По незнанию того, что серная вода такая мягкая и мылкая, я сильно шлепнулась на спину. Ах, как она испугалась! Собрала всех терщиц (есть такая в тбилисских банях профессия – терщицы) и все по-грузински с ними, по-грузински, ох да ах, и все «генацвале, генацвалики»... Я улыбалась – все обошлось. А потом мы ходили на балет «Отелло» с неподражаемым Вахтангом Чабукиани. И в антракте ей все кланялись в почтительном поклоне. Она, казалось, не замечала моей провинциальности, невыдержанности и относилась ко мне с нежностью за открытость и доверчивость. Ах, как они со своей приятельницей тактично промолчали, когда я подряд два раза сварила им один и тот же кофе. А что, думаю, один черный, другой будет, как чай. Как в Харькове... Была грузинская бабушка и у нас в Харькове – приезжала посмотреть внучку. Стол ломился от еды. Мама готовила с тетей Соней два дня. Была даже рыба фиш – а вдруг она «рыбу больший ценить». Своим ФЭДом папа нащелкал ворох снимков... - Лель, якая же высококультурная, приятная женщина! Только высоковата, а? - Ну, Марк, это же аристократы все же. - Ну понятно, не моего поля ягода – а что ж вы, симановщина, что ж вы усе разъелися, где ж ваша культура? Смотри, як человек ест – прямо загляденье – аккуратнинечко, помаланечку. Лель, а ты знаешь, она совсем не костистая. Я так за плечо ее пощупав – уполне упитанная. - Марк, котик, ну сдержись ты – веди себя прилично, а? - Лель, а што я такога зделав? Ты же видишь, она довольная, уся зарозовелася, влыбается. Што ж она, не живой человек? Больше грузинскую бабушку мы никогда не видели. Она умерла, когда Машеньке еще и года не было. Только-только получила новую квартиру, а жить в ней так и не пришлось. Ее хоронил весь Тбилиси. «Якая чистая ангельская душа – унученьку перед смертью приехала повидать. А ты, Леля, говоришь, что бога нет! Царство ей небесное!»... С тех пор дедушка, если на экранах шел грузинский фильм, обязательно водил на него Машу. А если по телевизору танцевали грузинские ансамбли, он обязательно ей объяснял: «Смотри, Машуня, ето твои родичи танцують – грузинцы. Ты же в нас мешанец, наполовину грузинка»... Увидеть Людмилу Гурченко вживую автору этих строк довелось лишь один раз – в числе счастливчиков-зрителей, попавших на концерт с участием артистов кино, приехавших летом 1987 года в Тбилиси на Всесоюзный кинофестиваль. Ведущим концерта был несравненный Зиновий Гердт. «Я думаю, как мне объявить следующего исполнителя, - сказал он перед выступлением Гурченко.- А, да что там думать... Люся!» И – овация. Она – из очень редкой категории артистов, обладающих магнетическим воздействием на публику. Огромный Большой концертный зал Тбилисской филармонии она подчинила себе сразу. Зрители сидели, как завороженные. Гурченко была прекрасна – ее номер на десять минут, блестящий сплав музыки, танца и слов, загипнотизировал всех, словно волшебное заклинание. Честное слово, она могла делать с нами все, что ей было угодно. Мы принадлежали ей абсолютно, мы восторгались всем, в эти мгновения мы простили бы ей все... Теперь нам прощать ей нечего. Остается – любить и помнить. Нина ШАДУРИ Я не могу больше выносить эти мучения! Преследователи мчались "Кредитные карточки"в указанное место и всякий раз обнаруживалось, что за охотника приняли какого-нибудь скотовода "День рождения скачать музыку"на черном "Песни анта скачать"коне. Названный им человек и определение, которое дал ему негр, сразу возбудили "Скачать чит на голд в танках онлайн"мое любопытство, особенно его имя. Но смотри не попади в какую-нибудь неприятную историю, а это, "Скачать книги в библиотеку бесплатно"клянусь душой, вполне возможно после того, что я узнал от тебя. | |||||||
|
|||||||
