Александр Кабанов (род. в 1968 году в Херсоне) – украинский поэт, живущий в Киеве и пишущий на русском языке. Автор двенадцати книг стихотворений и многочисленных публикаций в журнальной и газетной периодике: «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Континент», «Дружба народов», «Арион», «Новая газета», «Литературная газета» и др. Лауреат «Русской премии», премии «Antologia» – за высшие достижения в современной поэзии, премии журнала «Новый мир», Международной Волошинской премии и др. Стихи Александра Кабанова переведены на украинский, польский, белорусский, английский, немецкий, французский, нидерландский, финский, грузинский, сербский и др. языки. Александр Кабанов – главный редактор журнала о современной культуре «ШО», координатор Международного фестиваля поэзии «Киевские лавры», один из основателей украинского слэма.

В Москве, в музей-театре «Булгаковский дом», прошла презентация новой книги Александра Кабанова «Обыск», выпущенной издательством «Городец».


Мероприятие немедленно окрестили «свадьбой без жениха», поскольку сам герой присутствовал только в виде своей книжки и присланного из Киева видео, и за него с удовольствием «отдувались» автор иллюстраций Андрей Макаревич, вдохновитель всего события поэт Андрей Коровин (в его «Литературном салоне» все и состоялось; «Спасибо тебе большое, дорогой мой друг и брат! Ты – главный герой и виновник всего этого!» – написал ему Кабанов), а также друзья виновника торжества – Игорь Иртеньев, Геннадий Калашников, Евгений Бунимович и другие, не менее выдающиеся, личности. Как все прошло? Процитируем самого Кабанова: «Добрые люди говорят (и я этому верю) – презентация книги прошла: ярко, масштабно, с грандиозным успехом, и при этом – не потеряв теплоты, искренности и вкуса. Спасибо большое: организаторы, участники, друзья, знакомые и незнакомые, читатели и писатели!.. Я бы и сам отписался от самого себя – из-за белой зависти, но не могу – уж больно я хорош, о, да – я хорош!»
«В какой-то момент пришла мысль, – свидетельствует журналист, продюсер Борис Барабанов, – сейчас нельзя верить никому, ни заголовкам СМИ, ни властям, ни интернету. А вот Кабанову, поэту, можно. Странно, да? «Творческий человек», оторван от реальности, живет в своем мире. Но если интересно, что происходит на самом деле, почитайте Кабанова. Это не рифмованные репортажи. Это кардиограмма... Это та Украина, которую вы, скорее всего, не знаете, потому что не знаете, куда смотреть. А она есть».
Увы, нам, грузинским почитателям поэта, в этой ситуации оставалось радоваться издалека и довольствоваться фотографиями с места действия.
Очевидно, без украинского поэта Кабанова современная русская поэзия немыслима и непредставима, а мы лично – так вообще жить без него не можем.     Наши журнальные страницы, как девушки на выданье, жаждут его властного темперамента, ума, иронии. Да чего уж там! – жаждут его, кабановского, великого дара.
Терпеть и медлить не было сил, и мы написали поэту челобитную с просьбой поделиться стихами. Ответ пришел через минуту:

«Приветствую! Вот – книга для журнала «Русский клуб».
Всего самого доброго! Здоровья, вдохновения и благополучия в Любом Году!
Ваш Александр Кабанов»

Остается – раскрыть книгу «Обыск» и поделиться с вами, дорогие читатели, хотя бы несколькими стихотворениями – как давно любимыми, так и только что прочитанными.
Разделите с нами удовольствие и радость.


* * *
И когда меня подхватил бесконечный поток племен,
насадил на копья поверх боевых знамен:
«Вот теперь тебе – далеко видать, хорошо слыхать,
будешь волком выть да от крови не просыхать,
а придет пора подыхать, на осипшем ветру уснуть,
ты запомни обратный путь…»

И когда я узрел череду пророков и легион святых,
как сплавляют идолов по Днепру и мерцают их
годовые кольца, как будто нимбы, за веком – век:
только истина убивает, а правда – плодит калек,
только истина неумолима и подобна общей беде,
до сих пор живем и плавимся в Золотой Орде.

Ты упрячь меня в самый дальний и пыльный Google,
этот стих, как чайник, поставь закипать на уголь,
чтобы он свистел от любви до боли, и тьмы щепоть –
мельхиоровой ложечкой размешал Господь.
И тогда я признаюсь тебе на скифском, через моря:
высшей пробы твои засосы, любовь моя.

ДОСТОЕВСКИЙ

Сквозь горящую рощу дождя, весь в березовых щепках воды,
я свернул на Сенную и спрятал топор под ветровкой,
память-память моя, заплетенная в две бороды,
легкомысленной пахла зубровкой.

И когда в сорок пять еще можно принять пятьдесят,
созерцая патруль, обходящий торговые точки,
где колбасные звери, как будто гирлянды, висят
в натуральной своей оболочке.

А проклюнется снег, что он скажет об этой земле –
по размеру следов, по окуркам в вишневой помаде,
эй, Раскольников-джан, поскорей запрягай «шевроле»,
видишь родину сзади?

Чей спасительный свет, не желая ни боли, ни зла,
хирургической нитью торчит из вселенского мрака,
и старуха-процентщица тоже когда-то была
аспиранткой филфака.

* * *
Речной бубенчик – день Татьянин,
взойдя на пристань, у перил
бездомный инопланетянин
присел и трубку закурил.
А перед ним буксир-кукушка
на лед выпихивал буйки,
и пахла солнечная стружка
морозной свежестью реки.
И, восседая на обносках,
пришелец выдыхал псалмы:
«Пусть голова моя в присосках –
бояться нечего зимы…»
И было что-то в нем такое –
родная теплилась душа,
как если бы в одном флаконе
смешать мессию и бомжа.
Бряцай, пацанская гитара:
народу – в масть, ментам – назло,
и чуду, после «Аватара»,
нам удивляться западло.
Отечество, медвежий угол,
пристанище сановных рыл…
…он бластер сломанный баюкал
и снова трубочку курил.
Но будет все: убийство брата,
блужданье в сумерках глухих,
любовь как подлость, как расплата,
любовь, и шансов никаких.


* * *
Напой мне, Родина, дамасскими губами
в овраге темно-синем о стрижах,
как сбиты в кровь слова, как срезаны мы с вами –
за истину в предложных падежах.
Что истина, когда, не признавая торга,
скрывала от меня и от тебя,
слезинки вдохновенья и восторга
спецназовская маска бытия.
Оставь меня в саду на берегу колодца,
за пазухой Господней, в лебеде,
где – жжется рукопись, где – яростно живется
на Хлебникове и воде.


* * *
Степь горит, ночной огонь кудрявится,
дождь вслепую зашивает рот,
кто-то обязательно появится:
Нобеля получит и умрет.
Вспыхнет над славянами и готами
древняя сверхновая звезда,
жизнь полна любовью и пустотами
и бесплатной смертью навсегда.
Достаешь консервы и соления,
бутылек с наклейкою «Престиж»,
дернешь рюмку и на все явления
в стеклышко обугленное зришь.
Холодок мерцающего лезвия,
степь горит незнамо отчего,
русский бог – как русская поэзия:
вот он есть, а вот и нет его.

* * *
К.А.
Снилось мне, что я умру,
умер я, и мне приснилось:
кто-то плачет на ветру,
чье-то сердце притомилось.
Кто-то спутал берега,
как прогнившие мотузки:
изучай язык врага –
научись молчать по-русски.
Взрывов пыльные стога,
всходит солнце через силу:
изучай язык врага,
изучил – копай могилу.
Я учил, не возражал,
ибо сам из этой хунты,
вот чечен – вострит кинжал,
вот бурят – сымает унты.
Иловайская дуга,
память с видом на руину:
жил – на языке врага,
умирал – за Украину.


***
Мой милый друг, такая ночь в Крыму,
что я – не сторож сердцу своему,
рай переполнен, небеса провисли,
ночую в перевернутой арбе,
и если перед сном приходят мысли,
то как заснуть при мысли о тебе?
Такая ночь токайского разлива
сквозь щели в потолке неторопливо
струится и густеет, августев,
так нежно пахнут звездные глубины
под мышками твоими голубыми;
уже наполовину опустев,
к речной воде, на корточках, с откосов –
сползает сад – шершав и абрикосов,
в консервной банке – плавает звезда,
о, женщина – сожженное огниво:
так тяжело, так страшно, так счастливо,
и жить всегда – так мало, как всегда.


* * *
Вдоль забора обвисшая рабица –
автостоп для летающих рыб,
Пушкин нравится или не нравится –
под коньяк разобраться могли б.
Безутешное будет старание:
и звезда – обрастает паршой,
что поэзия, что умирание –
это бизнес, увы, небольшой.
Бесконечная тема облизана
языком керосиновых ламп,
так любовь начинается сызнова,
и еще, и еще Мандельштамп.
Не щадя ни пространства, ни посоха,
то ползком, то на хряке верхом,
выжимаешь просодию досуха –
и верлибром, и белым стихом.
Чья-то ненависть в пятнах пергамента –
вспыхнет вечнозеленой строкой:
это страшный вопрос темперамента,
а поэзии – нет. Никакой.