«Бассет-хаунд? Это большая редкость, в Тбилиси их нет», – во всех клубах один ответ, как приговор. «Может, возьмете нормальную собаку – обычную? Вот пудель есть, боксер, доберман, лабрадор – он прекрасно ладит с детьми...», – сказали в одном клубе. «Я похожа на нормальную?» – ответила я и мне вслед долго смотрели. И только на выставке добрая женщина Мила, бывшая балерина, а теперь кинолог, к которой нам посоветовали обратиться, пообещала найти щенка. Когда-то она завезла сюда первого бассета – бабушку Вилли, Агнету. И не забыла про обещание! Через несколько месяцев раздался звонок: «Ваши бассеты родились, приезжайте, выбирайте...». Скоро мы поняли, что значили эти определения – «нормальный» и «обычный», ведь есть собаки, а есть бассеты…
***
Стою и не верю своим глазам: сколько их, маленьких, неловких комочков с жизнерадостными хвостиками и пока еще маленькими ушками! Мама Пурина, черно-белая бассетиха с рыжими бровями, следит за детками, беспокоится и смотрит мне прямо в глаза, спрашивая: «Что тебе от нас надо?» Как это ужасно – приходит человек и покупает твоего ребенка, но что поделаешь… Обещаю ей быть самой заботливой на свете… Один из шустриков подбегает ко мне, усаживается рядом и начинает грызть джинсы. Вот он, мой мальчик! Люди… Одно разочарование... Увидев, что мы выбрали кроху, а он нас, даже уже общаемся, говорят, что именно этого мальчика они хотели оставить себе и что он лучший в выводке. Но они подумают до вечера. Мы уходим расстроенные. Выбрать собаку не так уж просто: из тысячи один оказывается именно твоим, и это невозможно объяснить. Вечером нам звонят, называют новую сумму. Неужели все дело в деньгах?.. И мы едем домой с ничего не понимающим безымянным крошкой! Новый член семьи – это так волнительно. Малыш все время плачет, ищет маму и свою семью, пугается нас, прячется в тапочках. Приходится не спать ночами, успокаивать, убаюкивать, кормить по часам, брать на руки – в доме ребенок! Так и привыкает к рукам – к моим. Прижимается своим маленьким тельцем, издает какие-то щенячьи звуки и засыпает. А я боюсь пошевелиться и тоже привыкаю к мягкой шерстке, щенячьему запаху, этим звукам и скоро начинаю понимать, когда он голоден, когда болит животик, а когда лукавит и просто хочет ласки. Куда уж больше! Люблю, люблю эту липучку, прицепившуюся ко мне, как брошка!

***
Наконец, все осталось позади: первые прививки, татушка на пузе, чтоб не потерялся, имя, которое само собой пришло на ум,  и можно гулять. С каким интересом наш малыш познавал этот мир! Не осталось дома на Плеханова, который бы он не обнюхал, и дерева, которое бы не пометил! Ему, как и мне, было хорошо на этих стареньких улицах и в парке Арто – в любую погоду и время года. Носился с друзьями в осенний листопад и снег, пока всех собак не выставили из парка. Сказали, что им не место среди детей, посещающих кружки. А ведь они с радостью общались, собаки и дети, и это всем шло на пользу – они учились друг у друга доброте. Тогда я стала познавать человеческую жестокость, ограниченность и нелюбовь к животным. И вообще, человека. Посмотрела на мир глазами собаки. Ведь, если однажды твоя человеческая жизнь соединится с собачьей, весь мир перевернется с ног на голову, покажется другим, полным новых голосов, ароматов и мыслей. Мы все время противостояли людям, отстаивали нашу любовь, которую далеко не все понимали и принимали. Но наши отношения были выше человеческой ограниченности и пошлости, рамок, правил, стандартов, условностей и предрассудков…
Было интересно наблюдать, как Вилли выбирал людей и привыкал к ним – соседям, прохожим, которые останавливались, чтобы погладить, к родным. Особенно полюбил мою бабушку. И я поняла, что он – это я, только собака.

***
«Как не нужна родословная? – возмутили кинологов мои слова. – Он приобретен через клуб и является его лицом». «И ушами», – хотела добавить я, но промолчала. «Ну, хорошо, – сказала я, – пойдем на выставку, Вилли, раз так влипли». Я всегда объясняла ему все происходящее. Так мы стали согласно франко-английскому происхождению породы полусэром-полумесье Вильямом Бертраном, взяли паспорт и пошли на выставку. Серьезные люди с собаками стояли вокруг ринга, обсуждали что-то на грамотном выставочном языке, причесывали своих питомцев, демонстрировали их знания. Мы заметили бассета-девочку и пошли здороваться. Вилли развеселился, стал целовать очаровательной подружке ушки. «Мы ее не балуем – сидеть!» – одернул недружелюбный хозяин свою раскривлявшуюся девочку. Она послушно села и поникла, Вилли посмотрел на нее сочувствующим взглядом, и мы пошли брать номерок. Маленький Сандрик держал Вилли, я встала в очередь за номерком и слышу, как кто-то расхваливает Вилли: «Ой, что за чудо, что за прелесть! Это сучка?». Сандрик задумался и ответил: «Нет, сучок». Скоро нас вызвали. Судья, высокий, тонкий, пластичный, с хвостиком и именем Юза измерил Вилли, пощупал, убедился, что пес не страдает крипторхизмом и остался доволен. Сказал, чтобы мы прошли по рингу. Вилли посмотрел изумленными глазами сначала на Юзу, потом на меня и не понял. Бассету нужно все объяснять, например, почему нельзя на ринге общаться с собаками и надо идти строго по кругу. В итоге пришлось тащить его под хохот зрителей. Он просто лег и проехался по всему рингу на животе! Мы повеселились, но диплом получили. Родословную тоже. Вилли узнал все о своих далеких чемпионских предках и что он очень правильный бассет, очень породистый. Мы и так знали, что он красавец, а остальное… он же не человек, чтобы лопнуть от гордости из-за своей идеальной родословной, древней породы и т.д… Мы пошли домой, измученные, но счастливые. Хозяин очаровательной бассетихи почему-то разозлился и ушел, не попрощавшись. Диплом повесили на стену. Мою бабушку это развеселило: «У детей столько разных дипломов, ты их в ящике стола держишь, а собачий на стену повесила!». От последующих выставок мы упорно отказывались  – лапы нашей там больше не было.

***
«Надо что-то делать с его упрямством, – сказали мне в клубе во время очередной прививки, – приведите его в школу». И мы пошли в собачью школу.
Несколько Виллиных одноклассников покорно сели в круг, приготовившись выполнять команды. «Сидеть, лежать, стоять, голос…», – выкрикивал педагог, я вздрагивала, все садились, а Вилли бежал за бабочкой – ему нравился этот мир! И мы поняли, что это не тот пес, который будет приносить тапочки и палочки и выполнять команды без всякой надобности – просто в угоду человеку, чтобы тот хвастался знаниями своей умной собаки. Для чего и кого вообще так унижать своего питомца? Он все знал, очень рано научился нас понимать и чувствовать, но если б я неожиданно приказала – лежать, удивленно поднимал брови: зачем лежать, если хочется бегать? И мы ушли из этой школы. «Вы балуете его, – сказали мне, – он будет бестолковым, ничему не научится». «Ничего, переживем» – ответила я. А когда у меня случились горькие потери – не стало папы, а потом подряд любимых бабушек, он так посерьезнел, стоило мне сесть и заплакать, он устраивался рядом и начинал подвывать. «У вас очень эмоциональный пес», – сказал мне однажды Алик, ветеринар. «Весь в меня», – подумала я. И причем тут знание команд?

***
Я и представить себе не могла, какой это труд и ответственность – собака в доме. Бессловесное существо, которое говорит глазами, хвостом, всем своим существом, беспомощное и одновременно сильное. Беспомощное, потому что не может себя защитить – человек сильнее физически, а сильное, потому что не ест, когда не голоден и не демонстрирует любовь, когда не любит. Он искренний, без задних мыслей, поэтому лучше человека. И поэтому ему прощалось все: обгрызанные ножки стульев, съеденные диван и обувь, разорванные подушки, книги, тетради, сорванные провода, плинтусы, воровство еды и много других безобразий. Мы выстояли, он перерос…
***
А потом в нашу жизнь пришла дворняга Пепа, молодая собачка, белая в черную крапинку, полусеттерша, красивая, подбитая то ли машиной, то ли дикими людьми, несчастная, беременная… Привела ее во двор, соседи не были против – у многих собаки, кошки, попугаи. Пепа прижилась, а для Вилли – это была первая любовь. И вот однажды мой подросток сорвался с поводка, побежал за Пепой неизвестно куда и пропал. Никогда не забуду этот день. Поздняя осень, ураган, Вилли, бегущий за Пепой, мой крик… Прошу людей, идущих навстречу, поймать его, но все шарахаются. Вот когда проявился талант гончей! Прибегаю домой вся в слезах, звоню мужу, он приезжает, собираемся искать Вилли, садимся в машину, едем и тут видим:  идет женщина, собачница из соседнего дома – даже имени ее не знаю, и ведет моего несчастного Ромео! Он напуган, сидит весь день в углу, опустив голову, не ест. И я не подхожу, не ласкаю, не разговариваю – пес должен знать, что провинился. А потом – жизнь продолжается! И любовь тоже. В клубе появляются редкие бассетихи – Жозефина, Линда и Чачи. Все красавицы! Но с Жозефиной была настоящая любовь, печаль, ожидания у двери и на балконе, детки… Нам дали одного щенка от Жозефины – самого маленького, страшненького и слабенького – девочку Бусю. Хотя я имела право выбрать любого, смолчала и взяла, потому что ее бы просто угробили из-за непрезентабельного вида. Выходила, вырастила и пятимесячную красавицу подарила добрым людям. Ревела… Сейчас Буська в Санкт-Петербурге. От остальных собачек – жен Вилли щенков спрятали, не дали, я и не просила, и не собиралась заниматься разведением бассетов. Сами умоляли, т. к. он был единственный клубный кобель в нашем городе, чтобы порода не исчезла. Смешные люди…
Пепа осталась верной подругой на всю долгую жизнь и до сих пор с нами.

***
Мой муж как был врагом номер один, так и оставался все годы. Это была сумасшедшая ревность с рычанием, ворчанием, обгрызанными тапками и даже покусываниями – несерьезными, конечно. Однажды Вилли цапнул его за ногу, поцарапал. Просто тогда он превратился в неуправляемого, свободолюбивого, непокорного, дерзкого подростка, стал огрызаться и выражать протест – самоутверждался. Что тут началось! «Или я, или собака», – сказал муж, у которого лопнуло терпение, и после долгих споров потащил меня среди ночи в инфекционную больницу на прививку. Врач сделал все, что нужно, и не зная, что пес наш, родной, сказал: «Если собака сдохнет, сообщите нам». Я чуть с ума не сошла! «Сами вы сдохнете! – сказала я и мужу, и изумленному врачу и пошла пешком домой – ночью, с Сабуртало на Плеханова. Долго не разговаривали, пока все не встало на свои места: счастливый Вилли посреди кровати, новые тапочки и матрас, потому что старый он назло мужу пометил, и первый завтрак – собаке! «Ваша дочь променяла меня на собаку», –  пожаловался муж моей маме, но он уже привык к такому положению вещей. И не смейте его жалеть – меня хватит на полк людей и зверей!

***
В машине первый, конечно же, Вилли! Куда мы без него? Мы с ним на переднем сиденье, морда в окне, уши развеваются, проезжающие машины сигналят, водители улыбаются, дети машут – праздник! А если за рулем я, то Вилли рядом – сидит пристегнутый, музыка на всю катушку и мы поем. Ножки – клеш, голова вверх, вой на весь мир – красота! На светофоре вообще – смех и подключение водителей рядом: всем хорошо и весело! Как и наш каждый выход на улицу – праздник для проспекта. Редко бывали равнодушные прохожие – всегда море разных эмоций, и отрицательных и положительных. Больше положительных, конечно. Вообще, присутствие собаки располагает к общению. И еще – люди проявляют себя. И вот что я скажу: добрых людей больше, но зло сильнее, оно побеждает. И злое слово и злое дело. Особенно это касается дворняг – они чаще проигрывают поединок с людьми…

***
Наша первая совместная поездка в Боржоми. Все усаживаются по своим местам, Вилли на переднем сиденье – на моих руках. Ничего, что неудобно, мы счастливы. Нас принимает с собакой добрая женщина Натела, и мы начинаем изучать роскошный боржомский парк. Аттракционы еще не построены, людей и детей мало, бушует осень, все вокруг рыжее, каштаны, шумная речка Боржомка… По ночам отключают свет и мы оставляем горящую свечку, чтобы дети и пес не боялись. Однажды Вилли не успел попроситься ночью на улицу и залил комнату, расстроился и начал жалобно скулить. Ночи были холодные. Я встала, успокоила горемыку, побежала за тряпками, а он перевернул оставленную на полу свечку и загорелся старый хозяйский шифоньер! Убаюканное свежим воздухом семейство крепко спало, и я одна боролась с огромной лужей, спровоцированной минеральной водой, и огнем. Слава Богу, шкаф уцелел, только чуть-чуть закоптился. Потом не хотелось спать и мы сидели, обнявшись и укутавшись в одеяло на веранде, на старой тахте, слушали громкую речку и первых птиц и дремали. Сколько раз меня убаюкивало биение большого сердца моего верного друга…
Сидеть на месте не хотелось и мы отправились на пару дней в Цагвери, где поселились в  коттедже. Плохо, что в столовую санатория с собакой не впускали. Все обедали, а я бежала с едой к запертому Вилли. Однажды прихожу и вижу – дверь открыта, а собаки нет. Зову – никого. Первая мысль – украли! Побежала по всем дорожкам, в лес, скоро присоединилась вся семья – не можем найти. Тут дети кричат из соседнего коттеджа: «Он здесь!» Забегаю в чужой дом, хозяев нет, а Вилли стоит посреди комнаты с невинным видом и охраняет свою лужу. Мы умерли со смеху, все вычистили и смылись, пока никто не засек. Что поделаешь, пес решил, что с соседями надо как-то знакомиться...
А потом мы стали каждое лето ездить в Манглиси из-за бронхитного Сандрика. Вот где Вилли был счастлив! Ведь бассет – охотник в поле. Я отпускала его побегать по еще нескошенной траве. Он сразу терялся и у меня сжималось сердце. Вон он бежит по полю, трава высокая, он низкий и шустрый – сразу пропадает из виду. Но хвостик-антенна торчит над травой, выдает его и удаляется, удаляется. Счастливый такой хвост в этом просторном,  усыпанном разноцветными цветами и алыми маками поле. Кровь напоминает ему, что он охотник, а не диванный пес, и в поле полно норок кротов и полевых мышей. Он заглядывает в норки и лает, чуя их обитателей, зовет, скорее ради интереса и игры, чем с другой какой-то охотничьей мыслью – он никого не обижает! У бассета главное в охоте – голос, тяжелый бас, от которого все вокруг содрогается. Найдя норку, он лает, давая понять, что нашел кого-то, пугает зверька, тот выскакивает из норы, бежит, а бассет его гоняет, идет по следу… Я против охоты вообще! И Вилли тоже. Но найдя норку, сообщает мне, и я его хвалю. Вот он застывает, вертит носом – сколько ароматов разом! Уши то поднимаются, то опускаются, ловят звуки и шорохи, как локаторы – он счастлив, мой добрый зверь!

***
Что только не случалось в Манглиси! Он падал с висящего над бурной рекой моста – я с трудом удержала его за ошейник, рискуя слететь вместе с ним, но нас обоих вытащили. Катился с крутой горы прямо на проезжую трассу, мы чудом его заметили благодаря одному водителю, который остановился, увидев нас наверху и услышав, что мы кричим и зовем собаку…  Много раз все предвещало несчастье, но благополучно заканчивалось – мы вытаскивали его отовсюду, испуганного, но счастливого. Что поделаешь, неугомонная ему попалась семья, пришлось попутешествовать и стать искателем приключений.

***
Думаю, ему, как и мне, больше нравилась осень – красивейшее время года. Мы уезжали за город и любовались всеми осенними цветами и запахами, шуршали сухими листьями под ногами, носились и падали в осенние сугробы. Дождь он не любил, а я наоборот. Мы гуляли в дождь, я наслаждалась, а он нехотя брел и ворчал. К старости я держала над ним зонт, а он аккуратно обходил лужи. Зиму он тоже не любил, но с интересом изучал, был любознательный. Его очень удивлял снег – он лаял на него, подпрыгивал и ловил ртом снежинки, почему-то копал сугробы, что-то вынюхивал… И ждал весну.
Когда он впервые попал в морской городок, запах и красота моря привели его в изумление и восторг. Мы выходили рано, бродили по пустынному пляжу, пока солнце не начинало припекать, он шумно обнюхивал песок, удивлялся, в воду не заходил, боялся. Но пару раз мог поплавать со мной. Плавал замечательно – бассет мощный пес. Чаще сидел и смотрел, как всходило солнце, и морская гладь начинала игриво переливаться золотистыми огоньками. Если я шла в воду, он терял покой, поднимался и смотрел на меня в упор, не упуская из виду. Стоило мне немного дольше поплавать, начинал звать меня – беспокоился. Закат нас обоих завораживал, мы провожали алое солнце, уходящее за море, ждали, пока погаснет последний огонек жаркого дня и уходили домой, под кондиционер. Жара нам не нравилась…

***
Он смотрит мне прямо в глаза своим бархатным взглядом – простодушным, искренним, не оценивающим, как у людей. Если ждет чего-то, то приподнимает брови, если пытается что-то понять – уши. Это забавно! Когда понимает, радуется, лает, глаза блестят. Собачьи глаза… Такие выразительные, понятные – никогда не ошибешься, что у него на уме, если заглянешь в глаза – вот у кого они зеркало души!

***
Однажды меня остановил симпатичный юноша. «Сколько лет вашей собаке? – спросил он, – я его с детства помню…». И тут я поняла, что Вилик постарел. Старость пришла незаметно со стоном по ночам и болячками. Скоро походка стала шаткой, взгляд долгим, с прищуром, прыжок на кровать и в машину непосильным, шерсть потускнела и поседела, а расставание, пусть на полчаса, невозможным – он так горевал, выл, что я старалась не оставлять его. И разговаривая, надо было повторять несколько раз, хотя совсем недавно понимал все с полуслова. Только верное и любящее сердце оставалось прежним. Когда он заболел и стало совсем худо, пришлось оперировать, а потом долго выхаживать. Мы с ним не спали две недели после операции, лежали обнявшись, смотрели шедевры мирового кинематографа. Он любил кино, особенно хорошую музыку из фильмов, чувствовал ее и всегда подпевал, громко, с вдохновением… И я поняла, что в каждой паршивой ситуации есть капелька радости…
Прогулки стали дольше и медленней. Иногда мне не терпелось, особенно в ветер и холод, я тащила его, ворчала. Тогда он останавливался и смотрел на меня долгим взглядом, полным просьбы и укора, и мне становилось стыдно.

***
Все звери – красавцы. Даже самые-самые пресмыкающиеся. Потому что ничего о себе не думают, никем себя не воображают – они такие, как есть, искренние и правдивые. Просто живут и все. Вот почему мой Вилли такой красавец? Потому что всю жизнь искренне любил одного человека и этим был счастлив. Был рядом и в радости, и в горе, и в очень непростые для нашей семьи времена, когда, казалось, что на наши головы обрушился весь мир, отвернулись вчерашние друзья, и мы остались одни в страхе и отчаяньи. Утешал, как мог, ждал, принимал меня любую, в любом виде и форме и не осуждал, как это делали люди, встречал так, как никто и никогда. И вообще, это собачья мудрость: счастье быть с тем, кого любишь, а любовь – это преданность.
Однажды к нам с Вилли на улице подошла старушка и сказала: «Все время наблюдаю за вами – вы так похожи!» Вот тогда я поняла, что мы достигли гармонии.

***
К нам с Вилли все время кто-то подходил, заговаривал, мы привыкли и охотно общались со всеми, фотографировались или просто отвечали на улыбки. Однажды подошла пожилая женщина с палочкой и очень жизнеутверждающей помадой, она была искусствоведом,  профессором, работала в музее, и жила в одном из домов нашей длинной улицы. Мы любили по ней гулять от начала до конца, особенно, когда цвели акации. Женщина обратилась к Вилли со словами: «Собака, хочешь я буду твоей собакой?» Он поднял на нее удивленный взгляд, она засмеялась, сказала: «Генацвале!» и пояснила, что есть такой аргентинский поэт Хулио Сесар Сильвайн, который посвятил своей собаке замечательное стихотворение и посоветовала его прочитать. Мы с Вилли нашли, прочитали и тоже полюбили это стихотворение. Если у вас есть собака, то и вы поймете и полюбите. Вот оно.

У меня есть собака, значит, – у меня есть душа…

У меня есть собака, верней,
У меня есть кусок души,
А не просто собака.
Я люблю ее и порой
Очень сочувствую ей:
Нет собаки у бедной собаки моей.
И вот, когда мне бывает грустно…
А знаешь ли ты, что значит собака,
Когда тебе грустно?
…Так вот, когда мне бывает грустно,
Я обнимаю ее за шею
И говорю ей:
Собака, хочешь, я буду твоей собакой!

***
А потом случилась страшная болезнь, за всю теплую зиму впервые закружил снег – это было 25 января. И так же внезапно исчез, словно приходил за моим псом. Вилли предпочел мне эти красивые снежинки, остался верен своей оригинальности – ушел в год Собаки, и этот уход был его единственным предательством. А в начале февраля в доме появилась красивая бабочка и мне сказали, что это чья-то любящая душа. И я поверила. Такая же бабочка преследовала меня однажды, когда я шла по Марджанишвили и сердце сжималось от тоски. Повернула голову, а рядом бабочка! И люди обратили внимание и стали кричать : «Бабочка, бабочка!» и фотографировать это зимнее чудо. Не мог он уйти и не дать о себе знать, ведь так меня никто не любил…

***
Мне не хватает собачьего сердца с его безусловной любовью и бесконечным доверием. Но я получила этот Божий дар – пусть на такой короткий срок – и буду хранить его в своем сердце всю жизнь. Бесценный подарок…
Часто слышу, что Вилли был счастлив, потому что жил в тепле, был сыт, ухожен и любим. Но теперь я понимаю: он был счастлив, потому что у него была собака.


Анаида ГАЛУСТЯН