САМОРОДОК |
Отиа Иоселиани - самородок. Именно так вошел он в литературу - ярко, самобытно, со своей темой и своим стилем, со своим прищуром и своей сванской шапкой. Первые же публикации выявили редкую особенность его дарования, в котором равно органичны романтическая приподнятость, передаваемая прозрачной грациозной прозой, и острый, я бы сказал, рискованный интерес к темным глубинам человеческого сознания, реализуемый в совсем иной стилистике - сложной и сумрачной, полной прозрений, намеков и недоговоренностей. Оба русла самобытного дара обозначились с первых же публикаций. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать «Вдовьи слезы» и «Со скорого поезда». Художественным симбиозом двух течений представляется блистательный «Звездопад», ставший классикой и вошедший в хрестоматии. Серго Закариадзе расслышал интонационнную живость диалогов молодого писателя и привлек его в театр. Так начался драматург Иоселиани, автор многих пьес, одна из которых - «Пока арба не перевернулась» лет двадцать не сходила со сцен десятков театров. 70-е годы стали подлинным триумфом Иоселиани за пределами грузии. В Москве на трех сценах шли его пьесы (с Борисом Чирковым и Ангелиной Степановой в главных ролях), в крупнейших издательствах выходили тома избранного и сборники прозы, иллюстрированные лучшими художниками книги для детей расходились по всему миру. (Японцы до сих пор переиздают «Сказки для Бачо»). Тогда в прессе Отию полушутя уговаривали написать либретто для оперы, дабы подтянуть отстающий жанр.Я помню его увлеченную работу над грандиозным романом «Черная и голубая река», как и «Звездопад» посвященным Великой Отечествнной войне. Многие его страницы по глубине и силе сопоставимы с Достоевским и Фолкнером. Как жаль, что завершение романа совпало с обвалом литературного дела и выдающееся произведение осталось, по сути, непрочитанным. А тогда Мастер, еще не отложивший мастерка, готовился к отделочным работам. «Теперь надо убрать строительные леса», - говорил Отиа, еще не зная, что наступили новые времена и на смену думающему обшеству пришло общество потребления. Однако, сегодня не время о грустном. Слава Богу и сегодня слово Мастера востребованно. Опираясь на 10 томов собрания его сочинений, лингвисты работают над словарем имеретинского диалекта. Давние почитатели ждут встречи с любимым писателем в прессе и на экранах телевизоров. Как известно, «Лета к суровой прозе клонят». Но Иоселиани и в этом оказался и самороден и самобытен: не так давно он опубликовал свой первый поэтический сборник - страстный, искренний, свежий. Дорогой Отиа! Устами своего Агабо ты некогда с горечью посетовал: «Человеческая жизнь - два дня». Нынче, когда пройден достаточно долгий путь, остается признать, что ты оказался прав. И все-таки я говорю тебе - Мравалжамиер! Многие лета! Александр ЭБАНОИДЗЕ ВДОВЬИ СЛЕЗЫ Как бы не так, Лукаиа-долговязый! Не жрать твоим лошадиным зубам до тех пор... Не выйдет у тебя с Дарико. Может, ты на что-то надеешься? Может, от того, что она в тот раз ни слова тебе не сказала, ты решил — все, баба твоя? Чтоб тебе не встать до тех пор!! Хоть бы уж на человека был похож, несчастный... Что же ты, ростом собираешься охмурить вдову или своим лошадиным ржаньем? Ты, как буйвол, сверкнул тогда глазищами... Что, теплы были ее бедра? Или Дарико ее несчастья не хватит, бессовестный? Хотела помочь тебе мешок перенести, пожалела, надорвется, мол, а ты, как проклятый, как раз тогда и споткнулся о корягу. Что? Скажешь: из-за мешка недоглядел... Ох, утра не видеть твоим бесстыжим глазам! Что же ты в ее сторону свалился и бабу под себя подмял?! Хорошо еще, свекор ее болен... Будь он здоров, не пришлось бы ей связываться с тобой. Сейчас небось радуешься в душе: Сардионова вдова, мол, на коленях у меня сидела... Лукаиа! Если есть у тебя хоть капелька совести, как ты можешь так думать. Если бы ты приволок какую-нибудь в дом, а потом протянул бы ноги, разве Сардион позволил бы себе такое? А потом, когда ты отнес муку, а Дарико и на глаза тебе не показалась, не стыдно тебе стало? Видела тебя Дарико, видела, да не показывалась! Или ты хотел еще раз споткнуться и упасть на нее? Даже мельком нигде ты ее не увидел, так и ушел, оставив мешок на балконе. И с арбы оглянулся, как будто невзначай, между прочим. И опять ее нигде не было. Как ты не сгорел от стыда? Неужели и после этого думаешь: на коленях, мол, вдова у меня сидела? Стыдно тебе! Четыре года носит Дарико черный платок, четыре года дрожит над слегшим от горя свекром и, ей-богу, ни разу голову не подняла, цвет неба позабыла... Как же ты смел подумать о ней такое? Где твоя совесть, Лукаиа! После того дня Даро ни разу не просила тебя отвезти зерно на мельницу. После того дня Даро просила об этом других соседей, а иногда и сама взваливала на плечо мешок и шла... Да, конечно, свекру очень неприятно: разве пристало женщине мешки на мельницу таскать. Но теперь не те времена, которые помнит свекор. На уборку чая женщины ходят в сторону мельницы. И Даро занесет на мельницу пуд зерна, оставит, до вечера чай будет собирать, а вечером зайдет... и готова мука. Часто случаются попутчики, иногда арба нагоняет. То один поможет, то другой. Бывало, что и самой приходилось тащить перехваченный посередке бечевкой мешок. Иной раз ночь заставала ее в дороге. Там, где начинается дубняк, страшновато ночью, но в этих местах редко кого встретишь, а если кто и попадется, то поздоровается почтительно и пойдет дальше. Недолго осталось ей ждать. Вот уже новую мельницу строят в центре села. Хорошее дело — электричество... Да, так лучше для Дарико. И незачем ей просить Лукаию. Пусть лучше она помучается, чем за мешок помола позволит долговязому валять себя, как дыню в подоле. Два раза проезжал после этого дылда мимо ее двора и оба раза оставался ни с чем... А сам как будто не обращал на нее внимания. У других, мол, соседей беру зерно, вот видишь, арба полна мешков. Но Даро знает, что за червь гложет эти лошадиные зубы. Сегодня кончилась мука у Даро, вытряхнула остатки. Свекор, хоть и встал, но не настолько крепок, чтоб идти на мельницу. Придется ей сходить и в этот раз. Вот-вот должен приехать долговязый на своей арбе, но Даро опять отпустит его не солоно хлебавши. Может, хоть тогда дойдет до этого мерина, что не станет Сардионова вдова стелиться под него каждый раз, когда он споткнется. Она сходит в амбар, вынесет кукурузу, попросит свекра помочь ей и управится до вечера. Сейчас засуха. Кукурузу нельзя оставлять на мельнице. Сборщицы чая уже не ходят в ту сторону. Все работы перенесены на другой участок, к каналам. Пока рано. Она, конечно, успеет размолоть зерно. До вечера обязательно надо успеть. Кому охота каждый день тащиться в такую даль. К тому же на днях этот мерин появится и, довольный, заржет. - Чего ты спешила, гого!* Я не мог отвезти это, что ли? Девочка? Какая она девочка! У нее муж был и семья осталась! Как же можно ее, вдову, девчонкой называть!.. Уже, пожалуй, шесть лет никто не называл ее так. Это и он знает, но... - Девочка... Господи, какая я ему девочка!.. ... Даро взвалила на плечо мешок, надвинула черный платок на брови и пошла. Она быстро будет идти и успеет до вечера. А ты, долговязый... не дождаться тебе того дня. Вот уже скоро построят новую мельницу, и останется Лукаиа с разинутым ртом. Когда вдова подходила к мельнице, солнце уже расплылось, растеклось по небу. Она сорвала с головы платок, удивилась: - Отчего так тихо? Может, я заблудилась? Нет, она не заблудилась. Вот и старая бревенчатая мельница, крытая побелевшей от мучной пыли черепицей. Но почему-то не слышно ни шума, ни плеска... Двери открыты, но мельника не видать. Даро осторожно вошла в сруб. Мешки были навалены один на другой, мучная пыль окутала все, негде было ступить. Даро опустила мешок на пол и вышла поглядеть на запруду: мельник, присев на корточки, затыкал щели в маленькой плотине. Не хватало воды. Потому-то и набралось столько зерна. Дарико долго ждала мельника. - Хоть бы уж поскорее домой отпустил, — забеспокоилась она. Мельнику и самому неприятно было задерживать вдову. - Если бы бункер не был заполнен... — пожалел он и пустил набравшуюся воду. Вода стремительно побежала по узкому желобу, упала на лопасти колеса, и из тяжелых жерновов, показалось Даро, послышалось ржание Лукаии-долговязого. Даро испуганно огляделась. - Не убежишь, не убежишь, не убежишь! — смеялся Лукаиа где-то рядом. Слышишь, Лукаиа! Даро устала, ей хватит и своих забот. Ты лучше оставь ее, язва, не то она не даст себя в обиду. Мельник закрепил мешок над бункером и стал засыпать зерно. - Куда убежишь, куда убежишь, куда убежишь! — опять заржал Лукаиа. Эй, долговязый! Ты лучше ступай своей дорогой. Даро не из тех, с которыми можно позабавиться. Уж лучше женись. Напрасно ты таскаешься за Сардионовой вдовой. - Не убежишь, не убежишь, не убежишь! — не отступает долговязый. Мельник выгреб муку и обернулся к Даро. - Если подождешь, как вот это перемелет, в первую очередь... — извиняется старик. Даро только сейчас вспомнила, что уже стемнело. Вскочила, выглянула за дверь. Солнце закатилось, оставив землю наедине со звездами. Мельник опорожнил ее мешок. - Не убежишь! Не убежишь! — захрипели жернова. Кто знает, может, ты и раньше косился па Дарико, потому и не обзавелся своей семьей. Ты хоть теперь подумай о себе. У Дарико не злое сердце... нет. Ну что ж, что судьба обидела ее? Она никого не винит в этом и чужому счастью не станет завидовать. Найди свою дорогу, Лукаиа, свое счастье найди, несчастный... Вдруг жернова, словно осипнув, захрипели тише. Мельник вышел на плотину и перекрыл воду. Стало тихо. - Дедушка! Что ты сделал, дедушка?! — вырвалось у Даро. Далеко в тишине послышался протяжный скрип арбы. - Кто-то еще целую арбу везет на помол, — пробормотал мельник. Скрип приближался, слышался все явственней. Даро пробрала дрожь. Арба подъехала к мельнице и встала. Мельник выглянул из дверей и, прежде чем поздороваться, спросил: - Ты что, для крыс, что ли, это привез? В ответ раздалось длинное ржанье. Даро закрыла глаза и прислонилась к столбу. - Будет дождь, — говорил Лукаиа. — Не бойся, старик, будет дождь. А не будет — и черт с ним... Даро сорвалась с места. Если Лукаиа увидит ее здесь... Нет, не дай бог! Нет... Лукаиа! Отчего ты ног себе не обломал?! Отчего не перевернулась твоя арба! Почему мост под тобой не провалился? Что за злой ветер занес тебя сюда! Только этого ей не хватало, только этого! Нет. Она должна убежать. Лукаиа не должен увидеть ее здесь... А мельник? Что скажет мельник? Кто знает, может, старик даже обрадовался в душе, нашел, мол, вдове попутчика. Нет, нет... Пусть говорит, что хочет, пусть, что хочет, думает! Она не может поехать с Лукаией через все эти поля, через этот густой дубняк, по темной, пустой проселочной... Как ей потом свекру на глаза показаться! Нет, лучше убежать. Лукаиа занес огромный куль, бросил его в темноте на другие и зажег спичку. Мельник пустил по желобу воду, и опять заржал Лукаиа. - А теперь куда убежишь, а теперь куда убежишь! Даро хотела встать, но не смогла и повернулась спиной к вошедшему. Лукаиа зажег коптилку. - Это ты, гого! Чего же ты спешила? Или я не мог отвезти?.. Даро хотела промолчать, но потом испугалась чего-то и еле выдавила: - Я не знала... если б я знала. Лукаиа не расслышал ее голоса в мельничном шуме, вышел, вернулся со вторым кулем, с трудом обхватив его и широко ступая. - Чего ты ищешь, Кимоте? — спросил он мельника и, не выпуская мешка, обернулся к нему. - Мешочек... пустой мешочек был здесь, — суетился старик. - Мешочек, — повторил Лукаиа, — найдется, куда ему пропасть, — и еле сообразил опустить свой куль на пол. «Мерин!.. Настоящий мерин!» — подумала Даро. Лукаиа перетащил все мешки и сел. - Эх, засуха... — вздохнул, он и стал закручивать самокрутку. Про Даро он как будто и не помнил, как будто забыл, что она здесь. Поднес к коптилке свернутую, как мутака, цигарку и затянулся. Ох, хитришь, Лукаиа, хитришь!.. Потом стал помогать мельнику выгребать муку. Что, торопишься? Поскорее бы кончить это и выйти на дорогу... В бункер снова засыпали зерна. Лукаиа завязал мешок, поднял его, остановился в дверях и сказал: - Будет дождь, верно тебе говорю, — потом обернулся к Дарико, — ты что, не идешь, гого? — и заржал. «Мерин!..» — опять подумала Даро и, как побитая, поднялась с места. Споткнулась о мешки, встала, опять споткнулась и, пошатываясь, пошла к дверям. На дворе было темно. Она прислонилась к косяку и не смела ступить ни шагу. - Идешь ты или нет? Торопится! - Я здесь, видишь? — окликнул ее Лукаиа, по-видимому, спрыгнув с арбы. Даро бросилась в темноту. Пусть хоть здесь, при мельнике, не трогает ее... - Вот арба. - Вижу, — прошептала она. Хотела закричать — руку, руку пусти! Но Лукаиа не держал ее за руку. Тяжело двинулась арба. Лукаиа шагал рядом, держась за поручень. Даро сидела, спрятав голову меж рук. Арба подпрыгивала, громыхала на изъезженной, изрытой дороге и со скрипом катилась дальше. - Что же ты над осью села, — сказал Лукаиа, - пересядь вперед, а то растрясет. Катилась арба, и рядом шагал Лукаиа, а мельничный шум становился все тише и тише... - Ну-у... стой, стой! — послышался голос Лукаии. Быки пошли медленнее. Колеса несколько раз перекатились через булыжники. Арба стала. - Ой! — вскрикнула Даро и подняла голову. Арба стояла над запрудой. Чего ты хочешь, Лукаиа? Почему остановил арбу? Ведь здесь мост, сумасшедший, мост! Все дороги сходятся здесь!.. Кто-нибудь нарвется на нас. Ей хватит и своего позора... Не нужно ославлять ее на всю деревню. Хоть бы уж через мост перешли, свернули с дороги... а лучше подожди до леса, — до леса подожди. Ведь лес, ведь вся дорога еще впереди!.. Лукаиа! Только не здесь, только не здесь! Не у моста! Слышишь, долговязый, не тронь, не тронь ее на этом мосту! Весь мир ходит через этот мост!.. Лукаиа перешел через мост. В одном месте мост был проломан. Он отыскал пролом, запомнил его и вернулся к арбе. ...Лукаиа, переведи арбу через мост, а там... черт с ним! Лукаиа удлинил веревку, привязанную к рогам быков, слегка стегнул их, и арба двинулась через мост. Колеса взобрались на насыпь, Лукаиа осторожно объехал пролом, еще раз стегнул быков. Арба покатилась смелее, быки побежали по скату и оставили аробщика позади. Он неторопливо приближался к арбе. Сейчас уже не спешил долговязый. Догонит... сейчас догонит. Быки пошли медленнее. Догонит, ненасытный... только не здесь, не посреди дороги. Подожди до леса... Он уже в десяти шагах. И быки ему на радость шли медленнее. Что с того, что сейчас ночь, что луна закатилась... Ведь это дорога. Какой-нибудь запоздалый путник пройдет или охотник... Лукаиа уже в трех шагах от арбы. Слышишь, долговязый... не делай так, чтоб вдову закидали камнями, не выставляй ее к позорному столбу. Он уже рядом, взялся за поручень... Мерин... настоящий мерин... Даро спрятала лицо в ладони. Нет. Она не может видеть, как долговязый, задрав ногу, упрется коленом в арбу, потом подтянет вторую ногу и не станет слышно его шагов. Арба накренится назад. Лукаиа, ты хоть с дороги сверни. Ну... ладно. Ладно! К черту все, только с дороги, с дороги сверни, ненасытный!.. - Ты что, гого, не пересела вперед? - Нет... я сейчас, — пролепетала вдова и обеими руками сильнее вцепилась в поручни. Смотри-ка, какую хитрость придумал... «не пересела» говорит. Арба, мол, растрясет тебя... А сам вот сейчас вскарабкается, встанет на арбу, обнимет се... Нет, не дай бог... и как будто не хочет, чтоб ее растрясло, как будто о ней беспокоится... Лукаиа, только не так сильно, знай меру, вот уж действительно мерин! Ведь ты буйвола можешь одним ударом свалить, осторожно... осторожнее! Не поломай ей ребра... не раздави женщину о свою грудь. ...Ты, верно, даже целоваться не умеешь. Откуда тебе знать, что такое нежные ласки... Лукаиа, твоими зубами шкуру рвать... Не будь таким зверем, не опозорь вдову. Что? Не можешь! Не можешь иначе, зверь ты эдакий! Но лица,- хотя бы лица не трогай! Черт с ним, тело одеждой прикрыто... руки, плечи, грудь, все можно прикрыть... только лица не трогай. Вот шея... у Даро тонкая белая шея. Ладно, она повяжет ее завтра, притворится простуженной, будет нарочно кашлять, ты только лица ее не трогай... Медленно катится арба по изъезженной, усыпанной камнями дороге, и рядом, держась за поручень, шагает Лукаиа. Что?.. Ах! Шагаешь как ни в чем не бывало... Будто бы пожалел женщину и здесь, посреди дороги, не позволил себе ничего. А в лесу ни совести с тебя никто не спросит, ни чести, ни человек тебя не увидит, ни бог. Или грех, совершенный в лесу, не грех? А вот и лес уже близко... Что же тебе там помешает. Делай, что хочешь... останови арбу под деревом, и всю ночь Даро должна будет умолять тебя: отпусти, ради бога, отпусти домой... Я завтра буду твоя и послезавтра... Только свекра не своди с ума, он ведь ждет... Поначалу ты даже не станешь слушать. Поначалу впустую она будет шептать. Потом ты не поверишь и заставишь ее поклясться. И она поклянется, что будет вечером ждать тебя в лесу. А что ей останется делать? Разве может она изменить клятве? Или разве ты отстанешь от нее так легко?.. Не надо, Лукаиа, не задерживай ее так долго. Ты не знаешь, какой у нее свекор. Ты не знаешь, что значит попасть на язык всей деревне. Поверь ей, Лукаиа. Даро не станет обманывать. Она придет, обязательно придет... Как только стемнеет, она будет на месте, как только уснет свекор. Все дела закончит пораньше, успеет все, с десятидневной работой справится за день и придет. И послезавтра придет и потом... Только сейчас не задерживай ее слишком... Ну что, в самом деле, человек же ты... что за чудище сидит в тебе ненасытное!.. Арба уже катится в густом дубовом лесу, и рядом, взявшись за поручень, шагает Лукаиа, сопит, вздыхает. Наверное, выжидает удобного места. Лукаиа, отпусти на время. У нее семья, свекор... и совесть ее грызет. Женщина не может, как ты, махнуть на все рукой. Ты, Лукаиа, мужчина, ни жены у тебя, ни детей. Тебе и слова никто не скажет. Лукаиа! Лукаиа, смотри, чтоб не сорвалось нигде у тебя с языка, не сболтни где-нибудь об этом... Лучше уж своею рукой убей ее. Но только ни слова, ты должен дальше держаться от нее после этой ночи. Мужчина должен беречь имя женщины, как веко глаз бережет... как веко глаз бережет, слышишь ты, мерин... И в этом лесу лучше не оставаться долго. Потом... Потом Даро сама придет в этот лес, знаешь, туда, где густой кустарник. Там в одном месте, в самой чаще, крохотная полянка, вся усыпанная старой, опавшей листвой... Ты думал, ближе сюда? Там, где разрослась ежевика и скрыла лужайку от человеческих глаз? Там высокая и густая трава, это верно. Но трава хуже, Лукаиа... ты же мерин, ты дерево сомнешь, не то что траву. А на другой день пройдет там кто-нибудь. То место близко от села, так обязательно пройдет кто-нибудь, и выдаст нас смятая трава. Нет, Лукаиа, послушай меня. Там лучше... там гуще лес, вокруг кусты и ни одной травинки. Там даже раз в год никто не пройдет. Правда, далековато, зато нас никто не услышит. Будешь же ты говорить что-нибудь, не станешь же молчать, как немой, как сейчас молчишь. Левое колесо наехало на пень, медленно взобралось на него. Арба накренилась, колесо соскочило с пня... - Лукаиа! — вырвалось у Даро. Лукаиа скручивал самокрутку. Сперва не ответил, смочил языком бумагу, слепил, сунул в рот, потом зажег спичку, глубоко затянулся и спросил: - Что случилось, гого? Думала, опрокинется? Я-то здесь для чего... - Да, на тебя... — вдова некоторое время безмолвно шевелила губами и наконец решилась, — на тебя я надеюсь, Лукаиа. Лукаиа выпустил длинную, белесую струйку дыма. - Ну и не бойся. Нет, Даро не боится тебя. Сейчас ей нечего бояться. Там, у моста, она боялась. Там нельзя было... ведь нельзя было, Лукаиа, согласись... Арба медленно катилась вдоль неровной дороги. Колеса со скрипом взбирались на пни, на камни, перекатывались через крепкие корни деревьев, падали оттуда, проваливались в рытвины, колдобины и медленно катились дальше. Лукаиа широко шагал рядом и пускал струйки крепкого махорочного дыма. Кончился лес. ...Лукаиа! Кончился лес. Лукаиа! О чем ты думаешь!.. Вон уже первые окна светятся... Село началось. ...Чего же ты медлил, мерин ты эдакий. Сейчас, уж коли люди ничего не узнают, собаки увидят, прикорнувшие на деревьях куры встрепенутся. Что ты наделал, Лукаиа! Что за черт сковал тебе руки! Ну, куда ты здесь спрячешься от людей? Арба заскрежетала по камням. Залаяли собаки. Лукаиа выкурил самокрутку. Оттянув локти, заложил хворостину за спину. Лукаиа! Что же ты!.. Смеешься над ней? Будто не хотел насильно, оттого и не тронул ее... Ты ведь знаешь, она ни слова не сказала бы тебе... ты это хорошо знаешь. Она и сейчас не издаст ни звука, будет молчать, как рыба... Лукаиа, смотри, вот дом! Ее дом! Что ты делаешь? Как ты смеешь, чумной. Вдову у ее калитки хочешь опозорить! Вся бесконечная дорога, вся ночь была в твоих руках. Зачем ты так?.. Арба остановилась у калитки. ...Ну вот, Лукаиа, стала арба... Дождался-таки наконец. Вспрыгнешь на арбу, сграбастаешь ее... В бога ты не веришь... нет для тебя ничего святого! Здесь, в тридцати шагах, спит ее свекор... - Ты что, не сойдешь, гого? ...Она сойдет, сойдет, Лукаиа. Куда же ей еще деваться. Вот встанет и шагнет... Ты протянешь к ней руки, будто хочешь помочь, но не дашь ей ступить на землю... ...Лукаиа, в лесу было не страшно... Здесь другое дело. Ты хоть отпусти ее сразу. А завтра она придет, куда хочешь... куда прикажешь. Лукаиа не протянул ей руки. Он потянулся за мешком. Даро встала у перелаза через плетень. Вот... до этого места ждал Лукаиа. Лукаиа, осторожнее на этих кольях... Ах, если б доска была набита... Лукаиа понес мешок к перелазу. Даро замерла у плетня, закрыла глаза и прижала руки к груди. Когда возле своего уха она услышала его дыхание, она, задрожав, простонала: - Мерин... ох, мерин! Лукаиа опустил мешок там же, у ее ног. Он хотел перенести его во двор, но вдова закрывала перелаз, и ему не удалось это сделать. - Спокойной ночи, гого. Отиа ИОСЕЛИАНИ Перевод Александра ЭБАНОИДЗЕ Во время этого "Скачать книгу думай"разговора о неграх я не мог не обратить внимание на то озлобление, которое проявляли мои "Песни скачать мама первое слово"собеседники, особенно плантаторы, в штатском облачении. Минут десять после того, как Флоринда появилась в комнате, она без умолку болтала о всяких пустяках, а участие в разговоре самой Луизы ограничивалось лишь "Скачать программу сжатия для видео"отдельными замечаниями. Она "Карточная игра ази"сплошь устлана ковром яркой зелени, усеянным цветами, которые сверкают всеми красками, словно драгоценные камни. Только низкая, тщеславная душа может упиваться такой победой, только "Игра футбол онлайн скачать"жестокое сердце может радоваться любви, которую не в состоянии разделить! |