click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Сложнее всего начать действовать, все остальное зависит только от упорства.  Амелия Эрхарт


ПОСОЛ НА ВСЕ ВРЕМЕНА

https://lh4.googleusercontent.com/-zS06A9_3gQM/U9tjMA3SRzI/AAAAAAAAEpE/tG-3AEmvtME/s125-no/k.jpg

На беседу с «Русским клубом» согласился ас в деле дипломатии – Петр Петрович Чхеидзе,  доктор юридических наук, первый посол независимой Грузии,  представитель правительства Грузии при правительстве СССР, первый дипломатический представитель Грузии в России, первый чрезвычайный и полномочный посол Грузии в США, Афганистане и Туркменистане, в течение 10 лет – постоянный представитель Грузии при ООН, и это далеко не полный перечень его должностей и званий.
Очень занятой человек, мобильный которого звонит постоянно, Петр Петрович уделил нам почти 5 часов своего времени. Не скрою, он был не вполне удовлетворен разговором. «Вы заставили меня слишком много говорить о себе», - с улыбкой заметил Чхеидзе. А для меня в нашей беседе это и было самое ценное.
Мы поговорили, пожалуй, лишь о тысячной части того, что довелось пережить, испытать и совершить Петру Петровичу. Остается надеяться, что он все-таки примет решение написать книгу воспоминаний. Забегая вперед, скажу, что некоторые фрагменты беседы могут вызвать у читателя неоднозначную реакцию, но это рассказ о событиях, участником которых был сам Петр Чхеидзе.

- Петр Петрович, давайте начнем с самого начала.
- Ну что ж, давайте попробуем. Я родился в 1941 году в Тбилиси. Учился в 6-й мужской, а затем в 55-й школе. У нас был замечательный класс. Вообще, мне повезло – вокруг всегда были интересные и позитивные люди. С одноклассниками и однокурсниками мы дружим до сих пор. Те, кто еще жив… После школы поступил на юридический факультет в университет.
- Почему решили поступать на юридический?
- Затрудняюсь ответить. В семье юристов не было. Отец окончил железнодорожный институт в Москве. Потом вернулся в Тбилиси, познакомился с моей мамой, студенткой медицинского института, и за компанию с любимой девушкой получил второе высшее образование – медицинское. Юристом был мой дядя – точнее, муж моей тети, Исидор Долидзе. Выходец из очень бедной гурийской семьи, он, как говорится, босиком пришел в Тбилиси и всего добился сам, стал академиком, секретарем ЦК Компартии, председателем Верховного суда, вице-президентом Академии наук Грузии. Честно говоря, он меня не очень жаловал – я не был прилежным и усидчивым, хотя учился хорошо. И особо не философствовал насчет своего будущего.
- Вы были комсомольцем?
- В школе в комсомол меня не приняли. Я-то не обращал внимания. Но на это обратили внимание в приемной комиссии университета и не приняли мои документы. Пришлось просить о помощи. 28 июня меня приняли в комсомол, а на следующий день я сдал документы в университет.
- А в партию вступили потому, что так было надо?
- Да нет… Но сказать, что я был диссидентом, будет неправдой. В партию меня приняли в 1965 году, когда я работал в прокуратуре. Я никого об этом не просил. Сами предложили и приняли, это было престижно.
- Каким студентом вы были?
- Учился я неплохо. После первого курса мы с другом проходили практику в Управлении милиции. И нам предложили остаться. Летом, на каникулах, я начал работать в уголовном розыске. Два с лишним года одновременно работал и учился. Мои родители об этом ничего не знали. Наш факультет был дневной, но лекции шли вечером, так что я все успевал.
- Дома так и не узнали, что вы работаете в розыске?
- Конечно, узнали. Отец заставил меня написать заявление об уходе, и с 4 сентября я уже не работал. Но все было к лучшему, потому что я перешел на 4-й курс, и надо было заниматься больше, чем раньше. В 1963 году закончил университет. Вскоре получил назначение в прокуратуру – стажером. В прокуратуре я попал в окружение блестящих профессионалов, высококвалифицированных юристов. Для меня началась настоящая школа. Год я был стажером, два года – следователем, потом – старшим следователем городской прокураторы. И, наконец, - следователем по особо важным делам при прокуроре Грузии, тогда их было всего пять.
- Уровень преступности в те годы был высокий?
- С нынешними временами не сравнить. Кроме того, и это очень важно, в правоохранительной системе работали только профессионалы. Причем всех национальностей – грузины, армяне, осетины, евреи... Вы знаете, в молодости я даже не задумывался об этом. Мне, например, казалось, что осетины – это тоже грузины, как гурийцы, например, или рачинцы… В прокуратуре я расследовал серьезные дела. В основном в Мингрелии и Абхазии. В Сухуми, Гаграх, Гудаута проводил по 9 месяцев в году.
- К тому же еще и защитили диссертацию.
- Да, но пока писал диссертацию, продолжал работать - был инструктором горкома, потом стал заместителем заведующего, а после – заведующим отделом административных и торгово-финансовых органов. Это был один из самых важных отделов в горкоме. Одновременно с работой в горкоме я поступил в аспирантуру в Московский институт государства и права.
- О чем была ваша диссертация?
- Тема была практической – «Разграничение убийств». Прокурор республики Павел Бердзенишвили поручил мне заняться этим вопросом. Я изучил 1500 дел по Грузии. Стопки дел в моем кабинете доставали до потолка. В 1975 году защитился, защита была закрытой – тема оказалась социологически резонансной. Говоря откровенно, я по природе не ученый. Но, несмотря на это, мне пришлось много раз защищаться – я закончил Высшую партийную школу, учился в Академии общественных наук. А потом поступил в Дипломатическую академию МИДа.
- Почему вы решили идти в Дипакадемию?
- У меня было желание увидеть мир. Я мечтал об этом. В советское время для этого надо было или закончить Академию внешней торговли, или идти по дипломатической линии. Я выбрал второе. В июне защитил кандидатскую, в июле сдал вступительные экзамены в академию и в сентябре уехал из Грузии.
- Попасть туда, наверное, было непросто?
- Это было очень серьезно, очень сложно и удалось не сразу. Мне помогали и болели за меня почти все, особо помогла Виктория Сирадзе. Она вошла с ходатайством к Эдуарду Шеварднадзе, он его подписал, и меня, после долгого рассмотрения, допустили к экзаменам в академию. На нашем курсе училось 16 человек, это был спецнабор – в то время один раз в 5 лет набирали партийных работников со всего Союза. Считалось, что для морального укрепления состава загранработников. С детства я учил немецкий язык – мама окончила немецкую школу, и мы с братом по-немецки говорили лучше, чем по-русски. Я заранее радовался, что учиться будет легко. Не тут-то было. Мне сразу сняли немецкий язык и дали английский. Занимались с 8 утра до 10 вечера. Заданий задавали столько, что в 3-4 часа утра от усталости я падал со стула. Потом привык. На третьем курсе получил направление на практику - на полгода в Лондон. Все было оформлено, документы готовы. И вдруг меня вызывают в МИД и сообщают, что я никуда не еду. Как выяснилось, из Грузии пришел донос о том, что я собираюсь вывезти семью на Запад, что у меня родственники в Париже, которые хотят передать мне наследство… Это был 1977 год. Даже в 1978 году, когда я заканчивал Дипакадемию, на  меня  написали анонимку, что я хвастаюсь, мол, сейчас Шеварднадзе снимут, а меня назначат. (Смеется).
- Петр Петрович, но это не смешно.
- Ничего-ничего, это всегда так. Но с Лондоном было серьезно. Понимаете, я дипломат, а про меня пишут ужасные вещи и не пускают за рубеж. И тогда мой друг, секретарь Бауманского райкома Сергей Купреев, позвонил Юрию Андропову и поручился за меня своим партийным билетом. Андропов распорядился, чтобы в Грузии изучили мой вопрос. Через два месяца меня вызывают и говорят – все в порядке, поезжайте в Лондон. А я отказался. Я был очень обижен  тем, что мне не верят. Потом прошло время, успокоился. Завершил учебу, защитил тему  «Советские предложения по запрещению оружия массового уничтожения и систем такого оружия». Сложная тема – я 7 месяцев просидел в архиве МИДа, изучая материалы.
- Как складывалась ваша карьера после окончания Дипакадемии?
- Я выбрал многостороннюю дипломатию, т.е. международные организации, изучающие глобальные вопросы. Для примера: посол США  в Грузии – это двусторонняя дипломатия. А ООН – многосторонняя. По окончании меня направили в отдел международных организаций Министерства иностранных дел СССР. Кстати, со мной работал Андрей Козырев, он был атташе Управления международных организаций МИД СССР, мы сидели в одном кабинете – знаменитом ооновском кабинете «1010» - на 10 этаже МИДа. А потом я уехал в Нью-Йорк – получил назначение в  советское представительство при ООН. Прошло 2-3 месяца – ни одного поручения. Напротив меня сидела заведующая канцелярией, опытная дама, и я целый день читал газеты и слушал стук пишущей машинки. Я не выдержал и написал заявление на имя Олега Трояновского, постоянного представителя СССР при ООН: прошу откомандировать на родину, поскольку я здесь не нужен. Первым замом Трояновского был Михаил Харламов, бывший председатель Госкомитета по радиовещанию и телевидению. Он мне сказал: «Сынок, с таким заявлением я сталкиваюсь первый раз. Ну и что, что не дают поручений? Подожди, придет твое время». Такого заявления, как мое, действительно никогда не было. Бывали другие заявления, например, такое: прошу продлить командировку, поскольку наша семья не успела купить холодильник. Харламов мое заявление порвал. И я остался.
- Сложности были?
- Расскажу случай. У моего друга, эмигранта-еврея (впоследствии миллиардера) Тимура Сепиашвили родился сын. Мы с женой, естественно, поехали в гости – это была очень близкая нам семья. На второй день прихожу на работу, и меня приглашает к себе офицер по вопросам безопасности. «Где вы вчера были?» – «В Куинзе, у моего друга». В те годы эмигрантов считали изменниками родины, к тому же мероприятие проходило в синагоге. У меня возникли проблемы. Я заявил - если мне не доверяют, и я не могу свободно общаться с кем хочу, то не вижу смысла пребывания здесь. Прошло немного времени, и мне сказали: «Петр Петрович, вас изучили. Встречайтесь с кем хотите. Мы вам доверяем». Понимаете, я действительно не могу работать, если нет доверия.
- А что, чекисты так жестко контролировали круг общения советских специалистов?
- Ну а как же! Все советские сотрудники, работающие за границей, должны были сдавать списки своих контактов. Кстати, так же, даже еще строже было у американцев.
- Как работалось в советском представительстве при ООН?
- Очень интересная работа – в Совете безопасности, в комитетах ООН, изучение и обсуждение глобальных и региональных проблем, координация позиции и действий с представителями более 190 государств, выяснение подходов правительств к интересующим руководство направлениям. Я активно работал в пятом комитете, который рассматривал кадровые и бюджетно-финансовые вопросы. Три года занимался продвижением советских специалистов в международные организации. Два года руководил референтурой по связям  со страной пребывания. Три раза организовывал приезд министра иностранных дел СССР Андрея Громыко в Нью-Йорк. Подготовка начиналась за два-три месяца. Это был тяжелый период начала 1980-х. В 1979 году советские войска вошли в Афганистан, 1 сентября 1983 года был сбит южнокорейский пассажирский «Боинг 747». Отношение к советским людям очень изменилось. Взрывали наши машины. Знакомые американцы просили не здороваться на людях, владельцы кафе и бутиков уже не приглашали. И я горд, что у меня есть три благодарности от Андрея Андреевича. Работая в ООН необходимо знать вопросы и иметь свою позицию. Если ты своего друга-посла во время дискуссии поддержишь по всем вопросам, то ни дружбы не будет, ни уважения. Если у тебя нет позиции, ты никто. И никого уму-разуму учить не надо. Кстати, Эдуард Шеварднадзе мне несколько раз говорил – не надо никого учить, все равно не научишь. Еще и обидятся.
- Сколько лет вы проработали в советском представительстве при ООН?
- Шесть лет. Меня отозвал Шеварднадзе. Да я и сам хотел вернуться. Приехал в Тбилиси, возглавил отдел зарубежных связей ЦК. Чувствовал, что нахожусь на своем месте. И старался всем помочь. Был такой случай. Кинорежиссер Отар Иоселиани просился во Францию. Рассматриваем вопрос, и заместитель председателя КГБ Алексея Инаури, не буду называть его фамилию, говорит: «Мы против». А я говорю: «Если вы против, давайте проголосуем». Все растерялись, ведь если КГБ говорит «нет», это значит «нет», и точка. Какое может быть голосование! Но я поднял руку, и – раз! - все проголосовали «за». Отара Иоселиани я поддержал потому, что по себе знаю – побывав за границей, увидев все своими глазами, по-другому на все смотришь. Это не значит, что будешь меньше любить свою страну. Когда я прилетал в Шереметьево, то чувствовал, что приехал на родину. Наша родина была Советский Союз. И попробовал бы тогда мне кто-нибудь в Москве сказать – убирайся к себе в Грузию, я бы послал подальше! Конечно, Грузия для меня – это главное. Но мое отношение к СССР – это отношение к родине.
- Когда вы поняли, что Советский Союз обречен?
- Это стало очевидно уже в 1986 году. Все шло к развалу. Не Горбачев, не Шеварднадзе и не Яковлев развалили страну. Это была запланированная работа степ бай степ, шаг за шагом.
В конце 80-х в Советском Союзе начались центробежные движения, и в Грузии в том числе. Начались волнения в Абхазии, Южной Осетии. Я  свидетель всего этого. Я видел, что все разваливается, и ничто этот процесс не остановит. В феврале 1988 года у меня была информация о том, что в Абхазии, в селе Лыхны скоро будет подписан документ об отделении. К сожалению, в тот период у нас не было лидера, чтоб исправить ситуацию. Весь 1989 год я провел в Сухуми. Никого не виню, но все-таки мы совершили много ошибок. В принципе – шла лавина, которую нельзя было остановить. Кроме того, у нас не было лидеров. Эдуард Шеварднадзе лидером был, как хочешь его критикуй. А Звиад Гамсахурдия, став президентом, не знал, как надо работать. Понимаете, мы, партийные работники, все сдали и ушли без борьбы. Мы из здания ЦК вышли так, что ни карандаша не взяли с собой. Да, были у нас жулики, но я могу назвать фамилии секретарей и завотделами ЦК, которым через месяц после ухода оттуда нечего было есть. Как мы работали в советское время? Мы считались с обществом. Я из горкома не уходил раньше 12 часов ночи. Ездил по городу, проверял плодоовощные магазины, садился на подъемник, когда собирали картошку, проверял, в какое время завезли хлеб в булочные… Мы старались. Но, видно, сама система была создана неправильно. Потому и развалилась.
- Два года вы возглавляли Совет профсоюзов Грузии.
- Я не профсоюзник. Это единственное место, где я не чувствовал себя хорошо. Хотя я создал конфедерацию профсоюзов, абхазы, и осетины приезжали на мой президиум, ни разу не пропустили. Я давал им решать свои вопросы самостоятельно. Приезжал, советовал, но никогда не приказывал. Не хотел командовать и дал им возможность работать. Но ничего нельзя было поделать, шел процесс развала.
- А чем вы занялись, когда ушли из профсоюзов?
- В 1991 году стал постоянным представителем Грузии при правительстве СССР, кстати, меня Звиад назначил. А в конце года, 8 декабря, было подписано Беловежское соглашение, СССР прекратил свое существование. И я оказался представителем Грузии при правительстве России. Летом 91-го уехал вместе с женой в свою деревню Опча в Западной Грузии. Однажды утром просыпаемся – по телевизору показывают «Лебединое озеро». Это было 19 августа 1991 года. Путч. 21 августа я вылетел в Москву. 14 сентября вернулся в Тбилиси, где уже шли антиправительственные митинги. До возвращения в Грузию Шеварднадзе оставалось полгода.
- Какие отношения были у вас с Эдуардом Шеварднадзе?
- Мы были в очень хороших отношениях вплоть до того, как он уехал в Москву, став министром иностранных дел СССР. В январе 1990 года я в течение двух часов высказывал ему все претензии. Его супруга присутствовала при этом разговоре, но не выдержала, ушла. Не могу вам рассказать, о чем мы говорили, - это был разговор с глазу на глаз. Потом я с ним встретился на последнем съезде компартии в Москве, в июле 1990 года, и сказал – мне нужно 5 минут, никаких просьб нет, только несколько вопросов. «О, обязательно!» Но встреча не состоялась. Шеварднадзе окончательно ушел с поста министра в начале декабря 91-го. В середине января мне позвонил мой друг Гурам Мгенадзе, попросил, чтобы я с ним встретился… То, что я сейчас вам расскажу, говорю впервые. Приезд Шеварднадзе в марте 1992 года наметил и подготовил я – и время, и дату, и самолет, и список пассажиров. Я за ним заехал на ЗИЛе, привез в аэропорт и посадил в самолет. В самолете сидели мои друзья из прокуратуры и МВД. Правительство Грузии узнало об этом за день. Хотя еще в феврале я поставил вопрос перед главой правительства Тенгизом Сигуа и министром обороны Тенгизом Китовани о приезде Шеварднадзе. Они хотели предложить Шеварднадзе место министра.  Я Китовани сказал: «Как ты себе это представляешь? Эдуард Шеварднадзе с папкой в руках сидит и ждет в твоей приемной?» В Тбилиси мы с Шеварднадзе прилетели вместе, но я с самолета вместе с ним не сошел. Меня ждала машина, и я уехал. А на второй день Тенгизу Сигуа принесли несколько телеграмм – от бывшего госсекретаря Бейкера и других известных политиков: «Поздравляем грузинский народ с возвращением президента Шеварднадзе». Подстроено было, конечно… 10 марта 1992 года он был назначен председателем Государственного Совета Грузии, сменившего Военный совет, и стал главой государства. В то время я готовил все встречи и мероприятия с его участием. Решались многие вопросы, о которых я пока не хочу говорить. Во всяком случае, Шеварднадзе говорил: «Запомните, все, что скажет Чхеидзе, согласовано со мной».
- А как вы стали послом Грузии в США?
- Шеварднадзе мне сказал: «Я хочу, чтобы ты стал первым послом Грузии. Но не хочу, чтоб первое посольство Грузии было в России. Поезжай в США». Около 7 месяцев я противился – первый раз он мне это предложил в августе 1992 года, а согласие я дал в феврале 1993 года. В мае 1993 года в качестве посла Грузии я уехал в Вашингтон.
- С чего началась ваша деятельность в качестве посла?
- Я ведь одновременно работал и в Нью-Йорке – в качестве постоянного представителя Грузии при ООН. Два года мотался между Вашингтоном и Нью-Йорком. Спал в машине. Это было невозможно, и спустя два года попросил разделить эти два поста и остался в Нью-Йорке… 13 июня 1993 года первый раз встретился с президентом Клинтоном и его супругой. В течение года я встречался с Клинтоном 11 раз. Несколько раз, без предварительной договоренности, я приводил к Эдуарду Амбросиевичу госсекретаря США Мадлен Олбрайт, и они беседовали по несколько часов, я переводил. Конечно, это был интерес не ко мне, а к Шеварднадзе. Я представлял маленькую страну, которая не платит взносы в ООН. В этом случае 19 статья автоматически снимает право голоса, а у меня право голоса был постоянно. Я дружил со всеми послами. В год посылал в Грузию 700-800 писем. С Шеварднадзе по телефону говорил 2-3 раза в неделю. Министром иностранных дел России тогда был мой старинный друг Евгений Примаков. Сергей Лавров был моим коллегой в Нью-Йорке. Я и тогда говорил, и сейчас повторю: я предлагал Шеварднадзе создать треугольник Вашингтон-Тбилиси-Москва и сформировать группу по особым вопросам. Дело так и не сдвинулось с места. Вообще, много чего не было решено… В 2002 году я уехал послом Грузии в Афганистан. Параллельно работал в Туркменистане. А потом меня сняли.
- За что сняли, если не секрет?
- Какие секреты! Это было в июне 2004 года. Президентом Грузии уже был Саакашвили, министром иностранных дел – Саломэ Зурабишвили. Мы с ней познакомились в 1979 году в Нью-Йорке в пятом комитете, она пригласила к себе Зураба Церетели, Ило Бараташвили и меня. Потом встречались еще несколько раз. Она заменила всех послов Грузии. О том, что меня освободили, я узнал по телевидению. На второй день пошел попрощаться к президенту Карзаю, затем к Туркменбаши. Когда я стал послом в Туркменистане, у нас был долг в 500 с лишним миллионов. А через два года остался долг в 50-60 миллионов.
- С Михаилом Саакашвили вы знакомы давно?
- Он со мной познакомился сам во время моего приезда из Нью-Йорка в Тбилиси – я тогда был послом в США. Подошел и сказал – здравствуйте, я Миша Саакашвили, племянник Темура Аласания. Потом мне предложили взять его в Нью-Йорк сотрудником, по этому поводу несколько десятков членов Госсовета обратились с просьбой к президенту. У меня это письмо хранится. Там 37 подписей и резолюция Шеварднадзе: «Чикваидзе, Чхеидзе – прошу рассмотреть и доложить». Я отказался брать Саакашвили. Не захотел, потому что он кляузник и не дал бы нормально работать. Мне его дядя в 1998 году сказал: «Поддержи его, Зура (у Петра Петровича в Грузии есть и второе имя – Зураб – Н.Ш.). Он станет президентом». Я отмахнулся: «Конец придет Грузии, если такого, как твой племянник, выберут президентом».
- ?!
- Все так и было. Можете публиковать. Вообще, я вам рассказываю то, что можно опубликовать.
- Правильно ли себя вел Шеварднадзе?
- Так, как американцы впоследствии помогали Саакашвили, ему не помогали. И ему было реально тяжело – поднять страну очень, очень трудно. Например, в 1992 году выделили 100 миллионов долларов Украине, а Грузии, Армении, Молдове и Азербайджану – 100 миллионов на всех. Я не хочу критиковать Эдуарда Шеварднадзе. Он сыграл огромную роль в истории страны. Но в какой-то период сдал. С 1997 года не был похож на себя. Его стали раздражать вопросы... Иногда я думаю, может, было бы лучше, если бы мы дошли до самого дна и оттуда начали подниматься? У меня нет ответа… Самое важное – это экономика и самосознание. Надо думать о своих проблемах, о том, что нужно Грузии. Народ должен осознать, куда он идет. У нас великая история. У нас были великие физики, математики, химики, горные инженеры… Но в какой-то момент оказалось, что все это неважно, что мы – общество-сервис, которое должно работать в курортных гостиницах. Не должно быть ни Академии наук, ни некоторых факультетов – мы же шли к этому. Консерваторию собирались закрыть, от Академии художеств избавиться. Мы не знаем, что нам надо. Поэтому и работаем неправильно.
- А как должны строиться отношения Грузии с Россией?
- Если произошел конфликт, необходимы переговоры. Уже не важно, кто прав, кто виноват. Главное – начать разговор. Для Грузии дружба с Россией необходима и естественна. Мы очень близки. У нас общая культура. Нам необходимо общаться. Мы маленькая страна. Что будет с нами? Мы должны молиться и каждый день свечку ставить, чтобы в России все было хорошо. Думаю, Грузии необходимо наладить отношения с Россией. Мне обидно – то, что сохранили наши предки на протяжении веков и передали нам, мы теряем. Не знаю, как можно решать проблемы с врагом. Это возможно только с другом. Наши проблемы не решатся без России, поэтому нам надо дружить.
- Вы понимаете, что у вас довольно маргинальные взгляды? Прежде всего, для грузинской молодежи.
- Что поделаешь? Я этого никогда не боялся. Не уважаю политиков, которые говорят народу только то, что народу нравится. Ненавижу, если честно. Ты должен выражать свое мнение. Говорить кому-то в угоду – нет, никогда. Я не говорю, что мое мнение – это истина. Нет. Но так думаю я.
- Как вы оцениваете сегодняшнее положение в Грузии?
- Бидзина Иванишвили нас спас. Я не денежный человек, но я бы нашел деньги, чтобы построить ему памятник за то, что он освободил нас от Саакашвили и его клана. Но Бидзина Иванишвили должен или остаться в политике (думаю, это было бы хорошо), или отойти от всего. Иначе ни у кого не будет чувства настоящей ответственности. Никто не вырастет. Пусть партии работают, борются, пусть избиратели выберут одного, через четыре года – другого, потом третьего. Именно в этом процессе воспитываются политики. Поднять государство, повторяю, - сложнейшая вещь. Не в том дело, чтобы уважать Россию или Америку – надо прежде всего уважать свою страну.
- Чем вы сейчас занимаетесь?
- У меня есть лошадь. Каждый день езжу верхом. В Москве создаю Фонд. Пока не хочу говорить об этом подробно. В свое время мне в Америке дважды предлагали получить на семью американские паспорта. Но мне было немало лет, и я знал, что бесплатных обедов не бывает. Я много думал и  отказался. Потому что считаю это ниже своего достоинства.
- Петр Петрович, когда вы напишете книгу о том, что пережили, что знаете?
- Я собирался. У меня огромный архив. Только моих выступлений в Совете Безопасности по вопросам Абхазии – тома четыре, не меньше… А потом прочитал те книги, которые написали мои друзья, живущие в Грузии, и решил ничего не писать. Слишком много получается о себе. Как-то неловко.
- Я не могла не заметить – вы часто произносите словосочетание «прекраснейший человек»…
- Мне в жизни очень везет на интересных, замечательных людей. И еще – я уважаю тех, кто не меняется. Это прекраснейшие люди.

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ-ШАДУРИ


Зардалишвили(Шадури) Нина
Об авторе:
филолог, литературовед, журналист

Член Союза писателей Грузии. Заведующая литературной частью Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А.С. Грибоедова. Окончила с отличием филологический факультет и аспирантуру Тбилисского государственного университета (ТГУ) имени Ив. Джавахишвили. В течение 15 лет работала диктором и корреспондентом Гостелерадиокомитета Грузии. Преподавала историю и теорию литературы в ТГУ. Автор статей по теории литературы. Участник ряда международных научных конференций по русской филологии. Автор, соавтор, составитель, редактор более 20-ти художественных, научных и публицистических изданий.
Подробнее >>
 
Вторник, 03. Декабря 2024