Гараж моего дедушки находился напротив дома Валерика. Даже не помню, когда началась их дружба – наверняка задолго до моего появления на свет. Каждый день дед проводил много времени в гараже – обычно в яме под желтым «Запорожцем», обильно перепачканный мазутом, и обязательно виделся с Валериком. Дед любил его за веселый нрав и авантюрный характер. Неудивительно, что и мы к нему относились с большой симпатией.
Даже мой серый кролик Кола не мог усидеть на балконе, если Валерик приходил к нам в гости. Дождавшись, пока он заведет свою любимую песню «Хндзори цари такин» («Под яблоневым деревом», арм.), он срывался с балкона в гостиную, и к концу четвертой строчки успевал распластаться во всю длину на спинке дивана. «Ес им ярин сиреци!»  («Я полюбил свою любимую»). Морща нос от сигаретного дыма, но стойко оставаясь на своем лежбище, потому что зрелище того стоило.
Серьезная должность – начальник цеха одного завода – не мешала Валерику дурачиться. Он мог станцевать на подоконнике, держась одной рукой за раму. Вовлекал деда во всякие приключения, тащил в гущу событий. Начиналось все со звонка:
– Что делает Жора?
– На диване валяется, – прямодушно отвечает бабушка.
– Флорик-джан, вот прямо так и валяется?! Цавт танем* (заберу твою боль – пер. с арм.)! Скажи ему, чтоб собирался, кое-куда поедем.
Желтый «Запорожец» скрывается в конце улицы. Через два часа появляется дед с большим пакетом непонятно чего.
– Что там? – не терпится бабушке.
– Подпузники! – счастливо сообщает дед. – Нигде не достаются.
Официальное название товара звучало, конечно же, по-другому. «Подгузники женские».
Недолго думая, дед определил Валерика в крестные мне и брату. Что тут думать? Крестный должен быть человеком светлым, жизнерадостным, удачливым, чтобы у крестников судьба счастливо складывалась. Крестили нас незадолго до Пасхи.
Накануне светлого праздника дед решил приобрести барашка для «матаха» («жертвоприношение» – арм.). Мясо пасхального агнца по древней традиции, заимствованной у иудеев, нужно раздать нуждающимся и неимущим.
Купить – купил. Но где поселить барашка, если живешь в многоквартирном доме, на втором этаже?
Тут я должна произнести оду тбилисскому балкону. Он всегда жил многообразной, нетривиальной жизнью. На балконе тбилисцы не только сушат белье, но и…  Пьют летними вечерами кофе, сплетничают с подругами о личной жизни (только на два тона потише!), играют в нарды и домино, делают уроки, пишут статьи (личный опыт), красят волосы (так делала мама одной народной артистки), готовят еду (в 90-е на балконах дымили мангалы). Ставят финальные точки в семейных ссорах («пусть все видят, как ты мою кровь пьешь!»). Это оттого, что наш темперамент не умещается в тесном пространстве квартир и рвется наружу.
На нашем балконе был зверинец. В разное время там жили: утки, волнистые попугаи, хомяк, про кролика Колу вы уже слышали. Утки, проданные на птичьем рынке, как декоративные, выросли до банальных размеров и стали гадить кляксами. Пришлось отдать их соседке, державшей птичий двор, и взять с нее обещание, что доживут они до глубокой старости и не будут использованы для чахохбили. Хомяк оказался из цирковых – несколько раз прыгал парашютиком со второго этажа, любил свисать с балкона на одной лапке. И однажды пропал окончательно – наверно, ушел с бродячим цирком. Попугаи додумались, как открыть клетку, и два дня летали по району, несмотря на мои горючие слезы и призывы одуматься.
Так почему же на нашем балконе не могло найтись место для барашка? Дед протащил его через кухню и определил на ночлег. Бросил большую охапку травы. Бабушка внимательно осмотрела барашка и не удержалась:
– Жора, тебя никуда нельзя послать одного. Ты заметил, что барашек прихрамывает на одну ногу? Что за палочка привязана к его задней ноге?
– Я как раз потому его и выбрал. Он мне больше других понравился!
Причина дедовой симпатии объяснялась просто. Он был инвалидом войны, потерявшим пальцы на обеих ногах, и всю жизнь носил специальные ботинки, которые шились по заказу. Ходил вперевалку.
Бабушка тут же прикусила язык.
Мы с братом кормили барашка, гладили его по мордочке, старались скрасить ему этот день. Он смотрел на кухонную суету из-за стеклянной двери, и чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Какое ему было дело до свежего тархуна, цицмати (кресс-салат) и зеленого лука, сложенных в тазике. До тщательно вымытых светло-розовых редисок, помидоров и огурцов; до гандзили (черемши), заправленной кахетинским подсолнечным маслом и уксусом; до имеретинского сыра, разрезанного на пробу и нахваливаемого после дегустации. До куличей на жаровнях, хорошо подошедших, которые осталось лишь припудрить.
Траву из наших рук барашек ел без особого воодушевления. Оживлялся, лишь когда к нему подходил дедушка. Будто чувствовал в нем родственную душу. Мой дед был добрым человеком, окажись барашек поменьше размером и из числа декоративных животных, я бы уговорила его отказаться от «матаха». Но баранов дома не держат, потому все шло своим чередом.
Пришло время ложиться спать. В доме выключили свет. В темноте вдруг раздалось тревожное блеяние. Мы решили переждать – успокоится и уляжется спать. Но блеяние – испуганное, обиженное – становилось громче, настойчивее, к нему еще прибавился топот копыт.
– Так он всех соседей разбудит, – сказала мама, и, включив на кухне свет, пошла увещевать барашка. – Ну, что ты глупенький. Не бойся, спи.
Бе-е-бе-е-бееее, – продолжал барашек. Потом по очереди ходили мы с братом. Бе-е-бе-е-бееееее. Беееее!!!
Бабушка смекнула:
– Он Жору зовет.
Действительно, когда поднялся с постели дед в майке, и пошел на балкон, блеяние прекратилось. Барашек уселся на траву и умолк. Дед приласкал его, немного посидел рядом и отправился спать.
Полчаса спустя ночной зов повторился. Теперь уже никто не трогался с места, потому что звали конкретного человека. Моего деда.
– Жора, иди, – подтолкнула к неизбежности бабушка.
Дед, кряхтя нацепив чусты, отправился на балкон – проводить терапию. Но она имела непродолжительный эффект – полчаса. И тогда он пошел на отчаянный шаг.
– Мне придется ночевать рядом с ним – заявил он. – Тогда в доме станет тихо.
– Ты хочешь уложить барана в гостиной? – ахнула бабушка.
– Постелите мне на полу, – распорядился дед. – Он ляжет в коридоре, а я в дверях гостиной. Видно, мне на роду написано мучиться. (В минуты огорчений в нем просыпался фаталист).
– Иди, – указал он место своему протеже, бросив на пол охапку травы. – Ты такой же, как я страдалец.
Барашек послушно опустился на правый бок. Дед примостился на полу, и положил на него руку. Конечно же, нам совсем расхотелось спать, так нас развеселила затея.
– Но если он ударит тебя копытом во сне? – допытывались мы с братом. – Не боишься?
– Чего мне бояться? Я единственный, к кому он потянулся в этом доме. Спите все!
В семь утра дед принял душ и куда-то засобирался. Как оказалось – к Валерику. Тот, как верный друг, должен был принять у него эстафету мучений.
– Я с этим бараном ночевал, не смогу смотреть, как его зарежут.
Валерик спал, его разбудила жена. Увидев на пороге деда с бараном на веревочке, он не смог удержаться от смеха:
– Жора-джан, что за круги у тебя под глазами? Баран дал тебе жару? Этот Затик (Пасха – пер. с арм.) ты надолго запомнишь.
Как бы я не хотела уберечь барашка, его в тот день зарезали, и раздали «матах». Дед не притронулся к его мясу, мы с братом тоже. Одно дело – есть мясо неизвестного барашка, и другое – того, кому ты смотрел в глаза и выражал любовь.


Медея АМИРХАНОВА