| ЗАВЛЕКАЮТ В СОЛОЛАКИ... (ЯКОВ ПОЛОНСКИЙ В ГРУЗИИ) |
|
Это одна из самых увлекательных иллюстраций к страницам старого района. А создал ее и еще многие, подобные ей, человек, который прожил в грузинской столице всего 5 лет. Но доказал при этом, что любит ее даже больше, чем иные наши современники, демонстративно украсившие себя надписями «I love Tbilisi». Зовут этого человека Яков Полонский. И тбилисцы, которые и сегодня помнят, как прежде в Сололаки «ни одна калитка не запиралась ни днем, ни ночью», со вздохом согласятся с Яковом Петровичем в том, что «…в настоящее время вид Сололак совершенно изменился…» Но при этом отметят: и сейчас «по всем столбам, заборам и балкончикам» вывешивается все свежевыстиранное. А вот именно «по милости одноэтажных и двухэтажных кирпичных домиков, с окнами на улицу» район сохранил «первобытную прелесть», увы, уходящей натуры… Полонский появляется в Тифлисе в 1846-м, из Одессы, в которой прожил два года после окончания университета, не найдя никакой другой работы, кроме преподавания на дому. Почему стремление именно в Тифлис? Во-первых, потому, что туда уехал одесский генерал-губернатор, всеобщий любимец граф Михаил Воронцов, назначенный наместником Кавказа. И, как водится во все времена, за хорошим начальником потянулись чиновники всех рангов и мастей. «…Все здешнее народонаселение движется за ним, как конновожатым. Одесса пустеет – и вряд ли я останусь здесь. Хочется жить на Кавказе», - признается Полонский. Во-вторых, интерес к Южному Кавказу живет в нем с ранних лет – там служили его дядя и отец, который даже утверждал, что знает «образ жизни Тифлиса». А дядя еще и зарисовал вид грузинской столицы. И маленького Яшу изумил рисунок, на котором был «нерусский город, уступами восходящий на гору, увенчанную крепостными стенами и башнями». Ну, а в-третьих, разве можно забыть, как описывали Кавказ его кумиры! Даже знакомые дамы признают, что молодому поэту необходимо побывать в «стране поэзии», чтобы встретить «знакомые, чудные тени Пушкина, Лермонтова, Грибоедова». Но легко воскликнуть: «В Тифлис!», да не так уж легко сделать это. Причина самая банальная – отсутствие денег. И лишь благодаря переехавшему в Грузию одесскому приятелю Ивану Золотареву, эта судьбоносная поездка состоялась. Тот стал помощником директора канцелярии наместника и сумел, правда, не сразу, выхлопотать Якову место в газете «Закавказский вестник». А это, говоря современным языком, - номенклатура той самой канцелярии. Так что, в Тифлис Полонский уезжает на казенные деньги, а приезжает с желанием… «навсегда покинуть свои стихотворные или поэтические занятия». Дело в том, что вторая книжечка его стихов – изданная в Одессе – довольно сурово раскритикована таким авторитетом, как Виссарион Белинский. Но, дорогие читатели, как может человек, уже познавший вкус стихосложения, не рифмовать в Тбилиси! И именно этот город превращает Полонского в настоящего поэта. Сначала он останавливается в доме князя Палавандишвили, недалеко от площади, которую тбилисцы и по сей день называют Воронцовской. Затем – на Авлабаре, оставившим не самые приятные впечатления не только трущобами, но и тем, что под палящим солнцем он «без зонтика должен был идти с Авлабара на Эриванскую площадь». И, наконец, как утверждает известный исследователь его жизни Игорь Богомолов, Полонский поселяется в Сололаки. С практической точки зрения это можно объяснить тем, что нашлось место в том же доме, где жила семья Золотарева. Но наша страница связана с таким нематериальным явлением, как поэзия, и поэтому на ней вполне можно предположить, что в район между крепостью Нарикала и горой Мтацминда его привели «чудные тени» Лермонтова и Грибоедова. К сожалению, сейчас мы уже не сможем точно установить, на какой из сололакских улиц жил поэт, но то, как он их описывал, свидетельствует: они стали для него ярким олицетворением Тифлиса. На них он встречался с друзьями, по ним шел окунуться в атмосферу изысканных салонов блестящей грузинской интеллигенции. А каких замечательных друзей подарила ему эта атмосфера! И на этой странице мы вновь видим знакомые имена. Поэт-генерал, князь Александр Чавчавадзе. Его стихи Полонский ценил настолько, что в черновом тифлисском альбоме сделал наброски, увы, не состоявшегося перевода. Дети князя – Давид и Нина, вдова Грибоедова. Первому из них Полонский посвящает стихотворение «Кахетинцу», а второй – прямо так и названное: «Н.А.Грибоедова». С этой замечательной женщиной молодого поэта связывает теплая дружба. Он много узнает от нее и о жизни ее мужа – своего кумира, и о культуре Грузии. В Тифлисе я ее встречал. Вникал в ее черты: То – тень весны была, в тени Осенней красоты. Племянница князя – Маико Орбелиани. По словам Полонского, «грузинка, чудо, как хороша». Ей, после совместной поездки в Марткопи, он посвящает стихотворение «После праздника», у нее знакомится со стихами ее друга, великого романтика Николоза Бараташвили, и их влияние заметно сказывается на стихах самого Полонского. Кстати, завсегдатаям литературного салона семьи Чавчавадзе можно позавидовать еще и потому, что они – единственные, кто познакомился с не искаженным цензурой первым драматическим произведением Полонского, драмой из грузинской истории середины XVII века «Дареджана Имеретинская». Работая над ней, автор дважды ездит в Имерети и предназначает ее для открывшегося в Тифлисе театра: «Я писал мою драму не для избранного общества наших столиц и наших провинций – я думал о той тифлисской сцене..., где, смею сказать, моя драма для тифлисской публики была бы гораздо интереснее многих наших драм и даже комедий, непонятных в Грузии и совершенно чуждых нравам большинства будущих посетителей театра». С какой гордостью Полонский дебютирует с этой пьесой перед грузинский друзьями! «Я читал ее в Тифлисе у Нины Александровны Грибоедовой… Слушателями моими были по большей части лица из грузинских фамилий. Имена действующих лиц в драме м.б. (могли быть – В.Г.) отчасти именами их отдаленных предков и будили в них исторические воспоминания». Это тифлисское чтение пьесы стало первым и последним. Несмотря на ходатайство графа Воронцова, драма была запрещена и не увидела сцены, «принимая в соображение политическое содержание» и «по общим обстоятельствам настоящего времени». Объяснение простое – там показано народное возмущение. Да и вообще, «Дареджана Имеретинская» лишь один раз была напечатана, и то – в искаженном цензурой виде. А вот тифлисцам повезло… Еще он дружит с Димитрием Кипиани, прославившимся просветительской деятельностью. Об их отношениях мы можем судить, прочитав, как через 9 лет после отъезда Полонского из Тифлиса, Кипиани перечисляет участников одного из петербургских литературных вечеров: «…Наш Полонский, - теперь он здесь, замечательный поэт». Согласитесь что это местоимение «наш» дорогого стоит. Таким признанием Тифлис удостаивает далеко не каждого. И еще нам стоит перенестись в 1887 год. Вся общественность отмечает 50-летие литературной деятельности Полонского, и из Ставрополья, где отбывает ссылку его грузинский друг, поступает телеграмма: «Примите сердечное поздравление старого вашего почитателя Димитрия Кипиани». Вообще же, для нашего героя в тифлисский период его жизни даже «государева служба» - источник интереснейших знакомств. Редактор «Закавказского вестника» Платон Иоселиани. Этот глубокий знаток грузинской культуры становится для Якова Петровича, говоря по-нынешнему, первым номером среди тех грузин, которые «добросовестно, не жалея трудов, начинают изучать грузинскую историю, собирать библиотеки, знакомиться с летописями, с языком древней национальной поэзии». Пожалуй, лучше и не скажешь о человеке, которого грузины и сегодня считают своим главным историком. Ну, а чиновник по особым поручениям при начальнике гражданского управления Закавказского края Михаил Чилашвили, известный своими публикациям по истории и этнографии, стал для Полонского просто приятелем «Мишкой». А еще среди грузин – добрых знакомых русского поэта – командир Грузинского гренадерского полка Илья Орбелиани, его супруга, представительница царского рода Варвара Грузинская, владетельный князь Гуриели и еще многие, многие, многие. Повсюду я спешу ловить Рой самых свежих впечатлений; Но, признаюсь вам, надо жить В Тифлисе – наблюдать – любить – И ненавидеть, чтоб судить Или дождаться вдохновений… Естественно, многое узнав в таком окружении о культуре и истории Грузии, Полонский не может не заинтересоваться и грузинским языком. Тем более, что это очень важно для выполнения его официальных служебных обязанностей – работой над статистическими данными всего края. Из-за нее он много ездит по Грузии, изучает ее, но это – другая, огромная сторона его жизни, и знакомиться с ней надо не на литературной странице. Остановимся лишь на одной любопытной цифре, выведенной Полонским после немалых усилий: в те годы в Тифлисе жило около 55,5 тысяч человек. И, отдавая дань Якову Петровичу как одному из пионеров статистики в Грузии, заглянем в созданные им словари. Там и целые фразы, и огромное количество грузинских слов, которые поэт использует не только в поездках, но и в своих произведениях, детально разъясняя их значение русскому читателю. А Мирза Фатали Ахундов, будущий великий азербайджанский писатель, тогда – переводчик в канцелярии наместника Кавказа, учит его азербайджанскому языку. Их дружба не прерывается и через годы, они переписываются, обмениваются публикациями, на одной из книг, посланных в Петербург, надпись: «Якову Петровичу Полонскому в знак памяти и дружбы от автора – Мирзы Фет Али Ахундова. 26 октября 1853 года». Не меньше друзей и знакомых среди тех, кого в Тифлис привели из России самые разные причины, а объединяет одно: они надолго остались в этом городе, полюбили его. Ссыльный польский поэт Тадеуш Лада-Заблоцкий вновь пробуждает в Полонском «неодолимую жажду высказываться стихами», оба переводят одну и ту же «Татарскую песню». С художником Григорием Гагариным поэт начинает серьезно заниматься живописью, которой увлекся еще в гимназии. Другие художники – Александр Бейдеман и Давид Гримм вообще живут у него. Их коллегу, издателя «Русского художественного вестника» Василия Тимма он, уже как знаток местной жизни, консультирует в выборе натуры для зарисовок. С писателем Владимиром Соллогубом его сближает интерес и к литературе, и к сцене – тот был назначен директором нового Тифлисского театра на площади Паскевича Эриванского. На открытии этого театра, превратившемся в «многолюдный, торжественный и блестящий бал», Соллогуб читает восторженно принятые публикой стихи Полонского… Список можно бы продолжать и продолжать, но это – удел историков и литературоведов. Так что, давайте, из всех этих салонов, со всех литературных вечеров и дружеских пиров вернемся вместе с Яковом Петровичем в столь полюбившийся ему Сололаки. Для этого, как минимум, есть две причины. Одна из них хорошо знакома нам – все тот же дом Ахвердовых, в котором мы уже бывали вместе с Грибоедовым и Лермонтовым. Его хозяин Егор – уже не корнет, а сотрудник канцелярии наместника Кавказа, и его величают Юрием Федоровичем. Пасынок родственницы Лермонтова, воспитавшей жену Грибоедова, исследует творчество великого тифлисского ашуга Саят-Нова, и через несколько лет впервые опубликует биографию этого поэта и певца, погибшего, защищая родной город. А пока он знакомит Полонского с материалами, которые сумел собрать, и тот пишет статью, «предлагаемую читателям Кавказа». Вторая же причина для того, чтобы еще раз послушать, «как льется нагорный ключ во мгле заснувших Сололак», пожалуй, самая прекрасная на свете – любовь. Прочтем записку, которую оставляет другу Золотарев, заметивший, что тот под любыми предлогами исчезает с рабочего места в канцелярии: «О Яков, Яков, безалаберный, беспутный, влюбленный, рассеянный поэт, фельетонист, рисовальщик! Вчера ушедший ради фельетона, теперь сидящий над корректурою. Ты меня не надуешь... Ты или влюблен без памяти, или...» Никаких «или», господа! Сололакскую любовь поэта зовут Софья Гулгаз. Пьяница-муж этой молодой армянки давно исчез, и она сама приходит к Полонскому, умело скрываясь от всевидящих глаз тифлисских соседей. На рассвете он рисует ее спящую… А когда Василий Тимм хочет нарисовать самую красивую женщину Тифлиса, влюбленный поэт предлагает ему сделать портрет именно Софьи. Он так живописует свою красавицу в прозе, что эти строки читаешь, как цветистую восточную поэзию. Там – и «как черный бархат, ее глаза… опушены длинными, кверху загнутыми ресницами», и «зубы ее, ровные, как подобранный жемчуг», и «посмеяться под веселый час она большая охотница, особливо когда дешевое грузинское вино заиграет жарким румянцем на щеках ее...» При этом Софья далека от образа кавказской скромницы, скорее, она – этакая тифлисская Кармен. Полонский ревнует ее и, как оказалось, не напрасно – своенравная Софья уходит к инженеру-офицеру: Ты, с которой так много страдания Терпеливо я прожил душой. Без надежды на мир и свидание Навсегда я простился с тобой... А в прозе завершение тифлисской любви поэта выглядит так: «Я ревновал тебя потому, что любил, и потому, что имею причины ревновать... Дай бог тебе еще лучшего друга, нежели я, - одним словом, такого, который бы все переносил от тебя с терпением, к чему я не способен, и давал бы тебе больше денег, чего я не в силах». Позже он описывает Софью в рассказе «Тифлисские сакли» под именем Магданы. Пришедший из России номер «Отечественных записок» с этим рассказом читает весь город. Прочел его Софье и ее любовник-инженер. Ни о чем не догадываясь. А вот она узнала себя, очень рассердилась и «дала слово никогда не связываться с писателями». Еще позднее друг пишет Полонскому: «Я недавно видел на Эриванской площади твою бывшую красавицу, - она все еще хороша, особенно глаза...» Но, конечно же, не только свою возлюбленную зарисовывал Полонский, признавшийся, что «Тифлис для живописца есть находка». В его альбомах – множество рисунков, подтверждающих это восклицание, создающих «карту» его поездок по Грузии, ставших иллюстрациями к его произведениям. И все же, больше всего он любит рисовать именно город, в котором живет: «Уголок старого Тифлиса», «Церковь Святого Давида в Тифлисе», «Сакля Авлабара», «Караван-сарай в Тифлисе»… Вглядимся в листы с этими и другими работами и обнаружим: они нисколько не приукрашивают Тифлис, как того можно было бы ожидать после стихов и прозы, переполненных восторженной любовью к нему. Запечатленное Полонским далеко от парадности – нельзя лгать о том, что тебе дорого. Но любовь при этом не скроешь... И столица Грузии ответила русскому поэту тем же чувством. Она предоставила ему не только благодатную почву для возвращения в поэзию, но и страницы своих газет. А когда стихотворения, появлявшиеся на этих страницах, воплотились в сборники «Сазандар» и «Несколько стихотворений», большая часть их тиражей по подписке осталась именно в Тифлисе. И лишь одним этот город огорчает поэта – той самой неудачной попыткой поставить в нем «Дареджану Имеретинскую». При этом Полонский прекрасно понимает, что здесь нет вины никого из живущих в Тифлисе: «…Чтоб она могла быть на сцене, нужно было добиться разрешения. Наместник имел право разорить любую неприятельскую область, построить театр или крепость, не спрашиваясь, но поставить пьесу на сцене не спросясь не имел права! Искать разрешение нужно было в Питере…» Деньги на неблизкую дорогу присылает из Рязани отец, мечтающий повидать сына. И поэт берет отпуск, чтобы «убить двух зайцев» - пробить дорогу пьесе и заехать к отцу. Выписывается подорожная «от Тифлиса в Рязанскую, Московскую губернии и в С.-Петербург и обратно чиновнику канцелярии наместника кавказского титулярному советнику Полонскому...» Увы, обратно этот путь уже не был проделан... С рекомендательным письмом самого Воронцова Полонский появляется у директора Императорских театров Александра Гедеонова, но тот отсылает его «по инстанции». И через пару месяцев ему советуют «о драме отложить всякое попечение и написать что-нибудь другое, а лучше всего ничего не писать». Как говорится, коротко и ясно. А тут еще и на деньги из Тифлиса рассчитывать не приходится – чересчур долго самовольно задержался в отпуске. И все же Полонский готов как-то добраться до Грузии, спрашивает совета у Золотарева, но тот отрезвляет друга: «Советую оставаться в Петербурге... Подумай, во что обойдется дорога сюда, снова обзаведение всем нужным». Вот так проза жизни и победила поэта: «Вернуться на Кавказ я не мог, на дорогу не хватало денег, занять было не у кого – и я послал в Тифлис просьбу об отставке – признаюсь, послал не без невольного сожаления». И мнится мне, что каменный карниз Крутого берега, с нависшими домами, С балконами, решетками, столбами, Как декорация в волшебный бенефис, Роскошно освещен бенгальскими огнями. Отсюда вижу я – за синими горами Заря, как жертвенник, пылает и Тифлис Приветствует прощальными лучами. Совету ничего не писать Яков Петрович, слава Богу, не последовал. Но до сих пор его любимый город не может спать спокойно, представляя, сколько еще замечательных строк они могли бы вместе дать миру – Полонский и Тифлис. Владимир ГОЛОВИН Взгляд его "Школа школа я скучаю песня скачать"упал на ствол дерева. Я полюбил этого негра, "Скачать оперу мине"этого беглого раба, и был в ту минуту "Масяня скачать все серии"счастлив в его обществе. Он умолял "Скачать игры на телефон с телефона"меня помочь ему, и это вывело меня из оцепенения. Здравствуйте, мисс "Новые минуса скачать"Пойндекстер, сказал он, подъезжая. | |||||||
|
|||||||
