| СИГНАЛЫ ТОЧНОГО ВРЕМЕНИ |
|
Вот же он – на расстоянии вытянутой руки. Он здесь, а в то же время его здесь и нет – знай себе обрабатывает свою делянку где-то там, на просторах бессмертия. И в очередной раз предупреждает (или предвидит?). «Так оставим ненужные споры», он уже все доказал, и он прав. Все-таки есть пророки в своем отечестве. Шляпы долой, господа! Роберт Стуруа, конечно, не большой любитель давать интервью. Думаю, что журналисты ему порядком надоели. Но в данном случае сработала сила давнего знакомства и дружбы – с Николаем Свентицким, Грибоедовским театром, «Русским клубом», и Стуруа согласился на разговор. Мы беседовали спустя несколько дней после 1 октября – дня, ради которого режиссер и гражданин Стуруа прилетел в Тбилиси. - Я очень устал. Первого октября я так перенервничал... Когда смотрю новости о событиях в Грузии, находясь в Москве, то не понимаю, что происходит. Мне нужно быть здесь, почувствовать атмосферу – она разлита мистически. После первого числа я два дня был не в себе. Мучило какое-то муторное чувство. И только сейчас понемногу прихожу в себя... Ну, давайте начнем. Прошу вас. - А я как раз и хотела спросить – как настроение? - Настроение хорошее. Но не до конца. Избавились от дракона. Я имею в виду не личность. - Конечно. По Шварцу. - Да, от многоголового дракона. А сейчас надо что-то делать, работать. И это будет сложно. Был какой-то султанат. Все разрушено. Законов нет, а ведь законность – самое главное. Рушить – легко. Строить – значительно труднее. - Многие говорят о том, что за эти годы изменился менталитет. Что-то произошло в людях... - Мне-то как раз кажется, что здоровый менталитет – я не имею в виду всех – сохранился. Главное, что я увидел – это радостные люди. Оптимизм, который зиждется на романтизме. Правда, иногда этот оптимизм выглядит как-то глуповато... Но, знаете, такой огромный груз снят с плеч, что все рады. И я тоже, естественно. - А что делать со страхом? - Я уже говорил несколько лет назад, что все началось со страха. Он был сперва иррациональным, но постепенно приобретал формы – нельзя говорить правду, надо молчать. С другой стороны, часто происходило так, что нормальный человек, занимая высокую должность, на глазах менялся, происходила метаморфоза по Кафке – начинал вести себя, как таракан. Человек – слабое существо. А сейчас, я думаю, люди сами в какой-то степени уже побороли этот страх. - А вы сами когда-нибудь испытывали внутренний страх? - Конечно, испытывал. Хорошо помню, как однажды в школе старшеклассники пошли драться – улица на улицу. Я тоже пошел, конечно. И тот страх, который я испытал перед дракой, настолько меня унизил, что я решил от него избавиться. Так же, как я решил бороться с завистью. В режиссуре, вообще в искусстве, зависть просто уничтожает, не дает возможности нормально работать. Она даже хуже, чем страх. Как-то в телепередаче Александр Калягин, он был ведущим, спросил меня, как я борюсь с завистью. И я ответил – представь, что у нас на теле много крантиков, в том числе и крантик для зависти. Я его открываю, оттуда выливается зависть. А потом закрываю. Также и страх. Он не может не существовать. Но я умело борюсь с ним. - Как вам кажется, художник, творец обязан быть гражданином? И если да, то в чем должна выражаться его гражданская позиция? - Естественно, это зависит от индивидуальности. Никто не может приказать художнику обязательно быть гражданином. Но у меня такая профессия, что не быть гражданином невозможно. Во-первых, искусство должно как-то конфликтовать с властью, чтобы совесть была чиста. Во-вторых, пьесы, которые считаются классикой, - о правителях, о том, как люди борются против насилия, несправедливости, беззакония. «Электра», «Эдип» - у греков все об этом. Уже не говоря о Шекспире. Кстати, сейчас вышел журнал «Театр», целиком посвященный политическому театру. И там опубликован список «Десять спектаклей, которые потрясли мир». В этом списке, очень достойном, – мой «Ричард III». А в список, кстати, «Спектакли ХХ века» вошли два спектакля нашего театра – «Кавказский меловой круг» и «Ин Тираннос!» Сандро Ахметели. - То есть вы творчеством выражаете свою гражданскую позицию? - Не только. Я не мог больше терпеть свое молчание и начал высказываться вслух. Невозможно иначе. Кроме того, мой дед был большевиком, по его рекомендации Сталин вступил в партию. И революционные гены, видимо, сидят во мне. Бунтарский дух есть в характере. Хотя я не такой уж принципиальный герой... Просто когда ты становишься фигурой в глазах людей, то потом уже не можешь им изменять. Был такой замечательный антифашистский фильм Роберто Росселлини «Генерал Делла Ровере». Действие происходит во время Второй мировой войны. Витторио де Сика там играет афериста, который сидит в тюрьме. Немецкая разведка предлагает ему воспользоваться сходством с итальянским генералом, героем Сопротивления, который был случайно убит во время облавы и об этом пока никто не знает. Он соглашается. И постепенно становится другим человеком, преображается. В конце концов, его арестовывают сами же немцы. Он может сказать, что вовсе не генерал. - Но он не может? - Не может. И идет на казнь. Это трагикомедия, даже смешно в конце... - Хотя герой погибает? - Да... И ты смеешься и плачешь, потому что человек отдает свою жизнь в трагикомичной ситуации. - За легенду отдает жизнь. То есть так и у вас – положение обязывает. - Да-да. - Некоторые считают, что публичный человек, не политик, не должен высказывать вслух свою точку зрения. Если он любим, известен, то может влиять на умы. Многие ведь безмолвствуют, правда? - Еще бы. Вижу. Но я не могу. Я пришел к тому состоянию, когда уже не могу отступать. Не могу выносить насильников, несправедливость, проявления тирании, диктатуры, просто беззакония... Может, это звучит громко, но что поделаешь? - Один из ваших любимых артистов Заза Папуашвили избран депутатом в новый парламент. Мы помним и прошлогоднюю историю, когда он возглавил кампанию по вашему возвращению в театр. В этом тоже был гражданский посыл. - Заза из той породы людей, которые очень эмоционально воспринимают те явления, на которые другие могут и не обращать внимания. Допустим, если он проходит мимо нищего, то даст ему все, что у него есть в карманах. Такова его натура. Я могу пройти мимо, а он – нет. Моя жена, кстати, тоже не может. Заза пошел в политику, потому что считает, что может и хочет принести пользу стране, народу. Он делает это абсолютно искренне – там нет никаких других мотивов. Сейчас он в каком-то смысле жертвует своей профессией. Но он вернется в театр. Я не думаю, что он может потерять свое мастерство. - Как вам кажется, каким политиком он будет? - По крайней мере, человечным. Он будет судить по законам нравственности, доброты. Он принципиальный человек, иногда может быть и очень жестким – я это видел по его отношению к людям, которые предают дело театра. Он пошел в политику, и я с некоторой болью, но все-таки признаю, что он сделал правильный выбор. - А какой он артист по своей природе? - Я считаю, что текст драматурга – это лишь оболочка той сути, которая находится за текстом. Заза очень здорово умеет находить образы именно за текстом и входить в самую суть проблемы. То, что другим удается с трудом, ему дано от природы. Я, например, считаю, что любой текст может выражать все, что угодно. И поэтому интерпретировать хороших драматургов и легко, и трудно. Как говорится, «мысль изреченная есть ложь». Слово не выражает мысль стопроцентно. И Заза ищет мысль, смысл. Он хорошо, во-первых, знает жизнь, и его роли всегда глубокие, а во-вторых, он хорошо владеет формой, телом. Это для меня очень важно. Вот, кстати, я сейчас читал рецензию на свой последний спектакль... (25 сентября в Театре Et Cetera под руководством А.Калягина состоялась премьера спектакля Р.Стуруа «Ничего себе местечко для кормления собак» - Н.З.) - Какую именно рецензию? Их много, и они разные... - Да вот ту, в которой ругают. Пишут, что мотивировки поступков двух героев, которых играют молодые актеры, режиссера не интересуют. Но ведь спектакль сделан в жанре абсурдной притчи... Я мучился шесть месяцев, и, в конце концов, на премьере артисты начали понимать, к чему я их вел. А вот с Зазой Папуашвили, и вообще здесь, у меня таких проблем нет. А там – все-таки традиции русского театра. Связь с великими русскими театральными традициями, режиссерами была прервана. Скоморошество, Мейерхольд, Вахтангов, Таиров были просто запрещены. Любимов начал восстанавливать эту сторону русского театра, но школа, которая продолжает учить актеров, очень забытовлена. Она требует все время объяснять – почему я так поступаю, почему я так говорю... Начисто уходит поэзия. А для меня драматургия и театр – жанр поэзии. Конечно, не в том смысле, что это стихи. Я помню случай, когда Товстоногов решил повторить постановку БДТ и ставил у нас «Мещан». Здесь у него играли лучшие актеры. Он приехал на неделю, запустил пьесу и уехал, оставив вместо себя Розу Сироту, свою замечательную помощницу. Ставить спектакли у нее не получалось, но она здорово работала с актерами – именно по традиционной русской школе. Она репетировала в одной комнате, а я – рядом. Я вышел, смотрю, она идет, такая грустная. «Роза Абрамовна, почему вы в таком настроении?» - «Роберт, ваши актеры не умеют пить чай» - «Как это?» И она начала объяснять необходимость жизненных подробностей – как брать стакан, помешивать ложкой, бросать сахар или пить вприкуску, пить чай с вареньем... В общем, целую лекцию мне прочла о том, как пить чай. И я подумал, что наши актеры и не захотят этого делать – они не будут держать в руках стаканы, а если и будут, то в них не будет чая. И сделают это в тех формах, которые свойственны театру, причем не натуралистическому. - Условно? - Да. Вот этот момент, на мой взгляд, мешает русским артистам. Хотя я сейчас у Калягина поставил уже четвертый спектакль, артисты входят во вкус, и у них хорошо получается. - В некоторых рецензиях вам ставят в упрек, что вы выбрали довольно слабую пьесу Тарика Нуи, которую можно трактовать и так и эдак, и ее недостаток в том, что она не несет какой-то магистральной идеи. - Это и есть режиссура – выбрать свой вариант трактовки. При этом я никогда не меняю и не дописываю текст. Я могу лишь сделать купюры, сократить, дать текст одного действующего лица другому. Режиссер – это интерпретатор. Как пианист – каждый играет Шопена по-своему. И когда я иду в театр, мне интересна интерпретация того человека, который ставил спектакль. Пьеса Нуи – типичная французская экзистенциальная драма. Там есть хорошие вещи, которые нас прельстили. - Главная претензия в том, как могли вы – вы! – обратить внимание на второстепенного автора и неважную пьесу. Стоила ли она того? - Стоила. Это очень маленькое и очень сложное произведение, хотя фабула до примитивности проста. Очень насыщенное действие, напряженная ситуация, жанр – трагикомедия с элементами фарса. Автор ставит проблему неназойливо, может, не очень опытно. Хотя, мне кажется, что если бы эта пьеса была написана с хорошим знанием законов драматургии, то получилась бы банальной. А так – из всего материала, который мы просмотрели, она оказалась наиболее оригинальной, ни на что не похожей, и это уже очень большое достоинство драматурга. Я бы назвал жанр этой пьесы стихотворением, очень эмоциональным. Правда, я сократил ее до 1 часа 10 минут. Мне лично этот спектакль нравится. Нравится еще и потому, что в нем есть какие-то новинки, которых я от себя уже и не ожидал. - Новые приемы? - Я пока не могу проанализировать, но что-то новое чувствую. В будущем году мне будет 75. В силу возраста, в силу количества поставленных пьес ты уже как бы махнул на себя рукой и думаешь, что пользуешься приемами из прошлых постановок. - Неужели такой страх у вас может быть? - Ну естественно. Возраст. Наши физические возможности не бесконечны. И потом, этот компьютер, который в голове, тоже портится. Мне Гия Канчели рассказал – у его сына испортился компьютер, и он решил купить новый. Но где-то прочел, что сломанный компьютер надо положить в духовку на 10 минут, не помню, при какой температуре. Он так и сделал, и все ожило. А компьютер был мертв наглухо. - Это правда? - Правда-правда. Гия мне рассказал об этом позавчера. - То есть вы себе в Et Cetera устроили духовку? - На один час десять минут. - А зачем вы читаете рецензии на свои спектакли? - Я не читаю. Раньше читал, и на меня они не действовали. А сейчас начинаю волноваться, переживать... - Тем более, когда в рецензии чувствуется непрофессионализм и желание... - Показать себя. - А ведь это самоутверждение за ваш счет. Это ранит? - Да. Поэтому прежде чем прочесть, я спрашиваю – хорошая рецензия или плохая? Но есть статьи, после прочтения которых остается только вызвать автора на дуэль. Есть одна российская журналистка, которая на Радио Свобода ситуацию в Грузии объясняла так: как всегда, очень хвалила президента, а насчет оппозиции сказала, что в ней находятся те люди, которые не получили места у кормушки. Один из участников ей говорит: а вот Стуруа – в оппозиции, хотя не хочет быть ни министром, и никем иным. А она отвечает: у Стуруа другой случай – у него родственник убил человека, он позвонил президенту, попросил освободить, а президент ему сказал, что все должно быть по закону. Вы только подумайте – предъявить такое обвинение! Спросила бы кого-нибудь, хотя бы меня, было такое или нет? А ведь это абсолютное вранье. К счастью, запросто можно проверить мою семью или моих друзей. И я до сих пор не могу придумать, как ей ответить... - А надо ли обращать внимание на такие вещи? Может, вообще не стоит отвечать? - Думаю, что все-таки не стоит. Потому что потом сам пожалеешь, что унизился до этого. Но человек слаб, и бывают моменты, когда приходится отвечать. - В программке к спектаклю «Ничего себе местечко...» вы пишите, что «XXI век оказался страшнее, чем страшный ХХ». Почему страшнее? - Он начался с 11 сентября. Терроризм превратился в оружие, уничтожающее абсолютно невинных людей. И от этого разрушается мораль и нравственность. Мы очень ждали XXI века, он нам казался каким-то идиллическим... С другой стороны, мы недавно вступили в него. Так что надежда еще не потеряна. - Каков ваш прогноз? - Я не говорю об апокалиптических картинах – конец света, взрыв Солнца... - Хотя поставили об этом спектакль. - Да, но я делаю это только для того, чтобы предупредить. Угроза серьезная. И чем все это закончится, я не знаю. В спектакле по пьесе Клдиашвили «Мачеха Саманишвили», которую мы поставили с Темуром Чхеидзе, герои идут в поисках жены для своего отца и по дороге встречаются с адвокатом. Они беседуют о том, как сложно стало жить, и адвокат произносит ужасающую реплику о том, что на земле живет очень много народа, и в этом случае может помочь только война или болезнь... - Ну, конечно, не такой прогноз хотелось бы услышать... - Я думаю, что такого, конечно, не будет. Тем более, нас уверяют, что благодаря современным открытиям, мы запросто будем жить больше ста лет. - А что ожидает театр? - Театр всегда находится в кризисе. Это его естественное состояние – кризис. В дни моей молодости я не очень любил театр, хотел быть кинорежиссером. И тогда, я помню, шла большая дискуссия с Михаилом Роммом о том, что театр умер и через несколько десятков лет завершит свою деятельность. - То есть театр постоянно умирает? - Все время умирает. Он, как Феникс, умирает и восстает. Мир не может обходиться без театра. Уже изобрели какие-то трехмерные голограммы, как в фантастических фильмах. Перед вами будут артисты, но виртуальные. Это не театр. Потому что это не живые люди. Общение с живой материей ничем не может быть заменено. Я говорю тривиальные вещи, но все-таки, мне кажется, это очень важный момент – когда ты смотришь на живых людей. - Батоно Роберт, когда вы вернетесь? - В тяжелую минуту Александр Калягин протянул мне руку помощи. Он пригласил меня главным режиссером, назначил зарплату, а сам, между прочим, остался только художественным руководителем. Я не могу так сразу взять и сказать ему, что уезжаю. Я вижу, что театр Руставели разваливается. Это ведь не только мой театр, это национальное достояние. Сейчас его надо создавать заново, и поэтому я должен вернуться с чем-то. Я хочу отчитаться. Надеюсь, что в ноябре грузинский зритель увидит два моих спектакля «Буря» и «Ничего себе местечко...» - там есть что-то новое, чего мы здесь пока не использовали - и поймет, что я не напрасно уезжал. Я вернусь. Но мне нужно еще три-четыре месяца. Кстати, в конце ноября у меня состоится премьера в Тбилиси. Когда меня выгнали из театра, Бидзина Иванишвили предложил мне выбрать пространство на территории бывшего завода Зингера, с тем, чтобы построить там небольшой зал, мест на двести. Мы туда приехали, мне очень понравилось. Все будет готово к концу ноября. Мы покажем спектакль о Марии Каллас. Я выбрал эту пьесу, потому что она посвящена гениальной певице, которую постепенно убила, задавила окружающая среда – и в большей степени это сделали друзья, а не враги. Вроде бы пьеса элитарная, но каждый зритель увидит в ней какую-то свою историю. - Будем ждать. Батоно Роберт, пожелайте что-нибудь нашим читателям... - Ваш журнал мне нравится. Я бы хотел, чтобы он стал смелее. - Мы не пишем о политике. - Я знаю. Вы всегда соблюдаете какую-то очень деликатную грань. - Хотя обозначаем нашу позицию. - Да, намеки всегда есть. Я понимаю все трудности, связанные с националистическими тенденциями в стране. Но они – временное явление. Это обязательно пройдет. И хорошо, что «Русский клуб» не прекращал свою деятельность в очень сложные годы для русскоязычных граждан нашей страны. А сегодня я оптимистичен. Я уверен – с соседями надо дружить. P.S. В начале нашего разговора Роберт Стуруа посетовал, что где-то потерял мобильный телефон. Вскоре выяснилось, что режиссер обронил его в такси – появился взволнованный, радостный и гордый таксист и вернул телефон. Вот так. Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ Вероятно, я "Скачать скуби ду все серии"находился в таком домике. Впрочем, таких нашлось бы чертовски мало. Поездка по реке была для них чем-то "Скачать песню текила"вроде летней "Скачать игра трон наследие"увеселительной прогулки, но в Новом Орлеане начинался сезон, и они поспешили "Учебники скачать бесплатно по психологии"вернуться, поэтому не было ничего удивительного, что мы встретили их здесь. были первые слова, которые "Песни про свекровь скачать"я разобрал. | |||||||
|
|||||||
