Валерий Дударев – поэт. Родился в Москве. Закончил филологический факультет МПГИ имени Ленина. О поэзии В.Дударева писали Лев Аннинский, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Новелла Матвеева, Игорь Михайлов и другие. Стихи переводились на английский, болгарский, польский языки. Прошел путь от заведующего отделом поэзии, ответственного секретаря до заместителя главного редактора журнала «Юность». А с января 2007 года – главный редактор журнала «Юность».
Наш собеседник – член жюри Конкурса молодых русскоязычных литераторов Закавказья. Участник Международного русско-грузинского поэтического фестиваля «Мир поэзии – мир без войны».
- Вы сменили много профессий. В чем смысл?
- Профессий было действительно много. «Нет школ никаких – только совесть, и кем-то завещанный дар», - написал Владимир Соколов. Я работал сторожем, дворником, каменщиком, бетонщиком, столяром, архивистом, редактором, преподавал в школе и университете, валил лес в Якутии. Много скитался по стране от Москвы до Магадана: прошел пешком и на попутках всю Колымскую трассу. Это опыт. Пожалуй, есть в каждом поэте странничество, какая-то цыганщина.
- Это вы выбрали поэзию или поэзия – вас?
- Первое стихотворение я написал по картине Грабаря «Февральская лазурь». Мне было лет десять. Я никогда к своим стихам не относился как к тому, что нужно сберегать. Для меня это не работа, не выбор. По-человечески я завидую людям, которые выбирают себе  профессию. Поэзия – это выбор, сделанный за тебя. И ты просто должен пройти это путь. Для меня никогда не возникало вопросов: я пишу стихи, значит, я пойду на филфак. Не в Литинститут, а именно на филфак. Поэт должен представлять язык изнутри, его структуру. Он может прийти из другой профессии, тогда у него есть возможность что-то моделировать. Но филфак – это гарантия профессионализма.
- Так уж и гарантия?
- Я точно знаю, что поэт рождается из речи, из народной речи даже. Беда современной поэзии в России в том, что это почти всегда – взгляд в себя. Поэт – это собиратель и хранитель языка. Сегодня с русским языком творится беда. Язык сглаживается. Много слов пришли с компьютерными технологиями. В свое время была идея реформы русского языка – «жи-ши пиши как хочешь», обстоятельство и дополнение объединить в один член предложения. Но это же прямой путь к катастрофе. Язык – это большое дело.
- А что изменилось за последнее десятилетие?
- Сейчас появляются стихи, которые сложно определить по форме. Раньше строка шла с большой буквы, сейчас с маленькой.  Был такой поэт-авангардист, один из лидеров движения эгофутуристов, Василиск Гнедов. Он написал книгу «Смерть искусству», которая заканчивалась «Поэмой конца». Это авангардизм в высшем своем проявлении. Поэма конца ... и чистый лист бумаги. Потом он отсидел 28 лет в сталинских лагерях. Дожил до 70-х годов. Так вот, авангардистские игры не подразумевают таинства и волшебства. Как Анна Ахматова когда-то говорила про Евгения Винокурова – хороший поэт, но нет тайны. Тайна – чтобы когда прочитаешь и понимаешь – это нерукотворно. Это ощущение, когда ты пропадаешь в стихе, растворяешься в нем.  Языковые игры – это упражнения, версификации и не более. Вот, что нужно сохранить в поэзии – тайну. Ведь, хочется быть лириком. Тайна, как эффект сороконожки – только захочешь ее разгадать, и ...
- Согласна. Но будет ли эта тайна востребована сегодня, в наш пластмассовый век?
- Увы. В России все меньше людей, которые любят и хотят читать. Одна моя однокурсница, талантливый филолог мне сказала недавно – «я перестала читать серьезные книги. Я так устаю за день на работе, что читаю в метро детективы и женские романы». А ведь мы когда-то спорили о Камю. Люди перестали думать. Условия жизни на грани рабовладения – офисный планктон предполагает минимум поэзии. Когда-то Вознесенский спросил у меня о тираже «Юности», и когда услышал ответ, по-детски спросил: «А почему так?» Все нарушено, нет системы.
- Вы вспомнили Андрея Вознесенского. Андрей Андреевич написал предисловие к вашему поэтическому сборнику «Интонации». Вы много с ним общались. Какую память оставил в вашей душе этот человек?
- Он был единственным, другим. Его супруга, Зоя Борисовна Богуславская – тоже другой человек. Андрей Вознесенский – один из последних поэтов в России, которые причастны к настоящей поэзии. Это символ поэзии, как таковой. Знаете, можно было существовать и знать, что где-то живет Андрей Андреевич. Он – поэт, причем чисто русский поэт. Хотя, поэт всегда хочет выйти за рамки того места, где он родился. Но только чтобы вернуться.
- Это признак поколения или все-таки человеческий стержень?
- Могу рассказать такой эпизод. Одна девчонка закончила Литинститут. Прислала нам свои стихи. Хорошие. Мы их напечатали. Эти стихи попали к Вознесенскому, и он мне сказал – «а вы не будете против, если мы этой девочке дадим премию «Триумф»? У него был дар человеческого достоинства. Мы позвонили ей и пригласили на церемонию награждения. На что она ответила – приду, если не сойду с ума. Вознесенский не терпел этого поэтического междусобойчика, он судил по стихам.  
- Валерий, каково это – заведовать ветром? Или ураганом?
- Заведовать поэзией, как заведовать ветром – это еще Чухонцев сказал, а до него, наверно, еще кто-нибудь. Это очень сложное дело, но оно искупается, когда в почте находишь хорошие стихи.
- Что такое, по-вашему, хорошие стихи?
- «Нет стихов хороших, нет стихов плохих. Есть в деревне лошадь. Лошадь – это стих». Был у меня в институте такой стишок, граничащий с частушкой. А ведь лошадь по гармонии – это поэзия. Гармония в поэзии, как Ахматова сказала, «когда некстати, не так, как у людей». Это естественность. Андрей Андреевич писал – «стихи не пишутся, случаются». А еще, как мне кажется, если есть у автора ощущение композиции, если он чувствует слово и пытается его преодолеть – это хорошо.
- Ваш дебют ведь состоялся в «Юности»?
- Моя школьная учительница сказала мне – «отнеси туда свои стихи». Так я попал к Юрию Ряшенцеву. Я всегда считал, что стихи должны приходить по почте. У нас в почтовом ящике «Юности» около двух тысяч неразобранных писем.
- «Юность» всегда славилась своими литературными премиями. Расскажите о них подробней.
- Всего премий пять. Это премия Валентина Катаева за прозу и премия Бориса Полевого за публицистику. Это наши главные редакторы, очень дорогие для «Юности» люди. Поэтическая премия имени Анны Ахматовой – она при жизни печаталась в «Юности», сама готовила подборку и писала предисловие. За критику и литературоведение у нас присуждается премия Владимира Лакшина. И пятая премия – имени замечательного поэта Ивана Соколов-Микитова. Автор идеи – ректор Московской консерватории, бывший министр культуры и внук писателя – Александр Соколов. Эту премию мы вручали в 2009 году. Одна из номинаций называется «Дерзай, школяр!» Со всех концов страны присылали нам работы, был большой отбор. Лауреатами стали ребята, которые никогда не бывали в Москве. Они приехали с Дальнего Востока, из Удмуртии, из разных областей.
- Кто ваш читатель сегодня?
- Возраст определить сложно. Подростки, 10-12-летние ребята. Правда, «Юность» не совсем тинейджерский журнал. Знаете, у меня в одной из элитных московских школ была встреча с «шоколадными детьми». Так называют детей новых русских, у которых есть все и которые не успели вырасти, а уже пресытились. Тема беседы – о любви в литературе. Они меня слушали, слушали, а потом один мальчик спросил – что вы хотите нам показать? У меня есть машина, два коттеджа, вилла в Испании, зачем мне это? Если захочу, я куплю любую женщину. И тут встает одна девчонка, шарахает его книгой по голове и говорит – «дурак, а что после тебя останется?!» Ответить мальчик не смог. Думаю, это великий вопрос, с которого начинается человек. Человек так устроен, что он настоящий, и пластмассовое не возмет верх. Нас читают и в 85, и в 90. Наш девиз – «У каждой юности должна быть своя «Юность».

Нино ЦИТЛАНАДЗЕ