Грузия и весь театральный мир отмечают столетие со дня рождения выдающегося режиссера народного артиста СССР Михаила Ивановича Туманишвили. Мастера с нами нет уже четверть века, но он продолжает жить – в учениках, продолжателях его дела, теоретических трудах, памяти. Наконец, в спектаклях – на сегодняшний день на сцене созданного им Театра киноактера продолжают играть два его спектакля: «Наш городок» Т. Уайлдера и «Свиньи Бакулы» Д. Клдиашвили.

Ремесло и божественная сила вдохновения

Всю свою сознательную жизнь Туманишвили ставил спектакли и глубоко погружался в тайны режиссерской профессии. Анализировал, размышлял, строил систему, опираясь на свой опыт и познания коллег – современников и предшественников. Причем не только Станиславского. Как говорил Михаил Иванович Туманишвили, он старался прислушиваться к советам Константина Сергеевича, но не только. «Ведь в последние годы столько разных театров всего мира открыли нам свои секреты: Брехт, Дюллен, Барро, Вилар, Гротовский, Планшон, Стрелер, Брук… Чего мы только не узнали! Да, не только к советам Станиславского! Я копаюсь в материалах Мейерхольда, Вахтангова! А стараюсь делать по-своему. Это только кому-то (иногда и мне самому) кажется, что я работаю по методу Станиславского. На самом деле это не совсем так. Даже совсем не так… мы должны изучать правила нашего ремесла. Их обязательно нужно знать… А потом можно и нарушать», – говорил мастер.
К счастью, Михаил Иванович оставил потомкам свои научные изыскания. Сегодня на столе каждого профессионала театра лежит катехизис сценического искусства – «Введение в режиссуру» М. Туманишвили. Я не режиссер, но эта книга лежит и на моем столе – подарок верной ученицы Михаила Ивановича, художественного руководителя международного фестиваля искусств «Gift» его имени Кети Долидзе. С напутствием: «Желаю, чтоб на Вашем столе всегда была эта книга». Кети знает, что говорит – ведь «Введение в режиссуру», изданная в 2005 году, посвящена законам театрального творчества. Так определил ее суть сам автор, не скрывая при этом опасений, как бы кто-нибудь не решил ставить спектакли по сухим схемам. Тем не менее в каждом деле существуют свои законы, и талантливые люди обязаны их твердо знать, чтобы «сочиняя, не думать о них, творить по ним, как будто не ведая никаких правил». «Великое счастье, – говорит режиссер, – импровизируя, создавать, будто не ведая, куда идешь и как идешь, подчиняясь одной лишь божественной силе вдохновения».

«In tiranos!»
Об этом режиссер написал в своей книге «Режиссер уходит из театра». Самое сильное впечатление детства – знаменитые «Разбойники» Шиллера на руставелевской сцене в постановке Сандро Ахметели.
«Ин тиранос!» – так это называлось на грузинской сцене. Сила впечатления была настолько большой, что все остальное отодвинулось на второй план, – вспоминает режиссер. – Умные, смелые, красивые, вдохновенные люди, вывороченные бурей деревья, замки, таверны, стремительность событий и самое главное – борьба! Борьба за справедливость, борьба за правду! Несколько недель я не мог прийти в себя, не мог найти себе места. Я играл в разбойников, – не в тех разбойников, в которых все играют в детстве, но в тех, которых увидел в театре. Деревья нашего двора легко превращались в Богемский лес, а подвал дома – в таверну, где собирались студенты-вольнодумцы, готовившие восстание. Все стены нашего дома были разрисованы мизансценами из спектакля. Жильцы стирали мои художества, но на другой день они возникали вновь.
С тех пор прошло много лет. Вспоминая «Ин тиранос!», я всегда пытаюсь понять, почему спектакль вызывал такую сильную реакцию в зрительном зале. Это был поистине революционный театр, зовущий, требующий, ищущий, — мы видели именно такой театр. Мы навсегда запомнили чувство, вызываемое таким искусством. В определенном смысле можно сказать: мы как зрители таким театром были воспитаны.
Я ненавидел Франца Моора, которого великолепно играл Акакий Васадзе, и был страстно влюблен в Карла – Акакия Хорава. Меня потрясала сцена студенческой клятвы: герои клялись в верности делу революции, они хватали табуреты, поднимали вверх и все вместе крутили их в воздухе. А на центральном столе, широко расставив ноги и взметнув вверх руки, стоял Карл, натянутый как струна, переполненный силой, молодостью, вдохновением. И все вместе они пели. Это было прекрасно! Во всяком случае, для меня в мои тринадцать лет».

Война
Страшным, но бесценным опытом стала для будущего режиссера война. С 1939 года Михаил Туманишвили служил в Красной Армии, в Украине, в городе Шепетовка. Окончил школу младших командиров связи. Участвовал в войне против фашизма. Был в плену, дважды бежал. В 1944 году был демобилизован… Позднее были изданы его дневники. Приведу всего лишь одну запись, датированную 1 января 1942 года:
«Прошел 1941 год, год мучений и испытаний. В эти ужасные крещенские морозы нас приютила очень милая, добрая пожилая женщина. Мы ей очень обязаны. Ведь на улице такой мороз, что дышать невозможно. Ветер воет по крышам землянок, занося дороги, строения и дворы снегом. На мне майка-безрукавка, рубаха непонятного от древности цвета, куртка, летнее военное галифе и тряпка, выполняющая роль шарфа. Вот и весь костюм. Мои товарищи одеты примерно так же.
Ночь. Коптит передо мной «шахтерка» – лампа… 1942 год. Где-то далеко, далеко за высокими хребтами, в комнате моего родного дома, старинные стенные часы пробили двенадцать часов, возвещая миру о приходе Нового года. А здесь, в селе Евдокиевке, недалеко от полуразрушенной гидростанции, советский летчик сбросил бомбы, оглашая занесенное снегом пространство звуками надежды. Двенадцать часов. С взрывами здесь в мир вошел новый и ушел старый год».

Начало начал
Будущего гуру Туманишвили воспитал его учитель – им был Георгий Александрович Товстоногов.
«У каждого мастера должен быть учитель. Без учителя никак нельзя. Учитель ставит тебя на ноги, дарует тебе веру во что-то определенное. Ты принимаешь ее на всю жизнь или потом как-то переделываешь по-своему. Это начало начал, профессиональное крещение, принятие театрального вероисповедания. У Леонардо был Верроккьо, у Микеланджело –  Гирландайо, у Мейерхольда – Станиславский, у Ахметели – Марджанишвили, У Эфроса были Попов и Кнебель, а у меня был Товстоногов», – пишет Туманишвили.
В 1944 году Георгий Товстоногов подключил первокурсника Мишу Туманишвили к своей работе над студенческим спектаклем «Мещане» М. Горького в качестве помощника режиссера – и ученик скрупулезно, тщательно записывал все репетиции. Товстоногов требовал от своих студентов не рассуждений, а упорной напряженной работы.  «Он все время находился среди актеров, студентов, на сцене, в зрительном зале, в центре мизансцены. Показывал он прекрасно –  точно, коротко, ясно. Помню его спорящего, доказывающего, взволнованного, сосредоточенного и до мозга костей театрального», – вспоминает Михаил Иванович.

Швидкаца
После окончания учебы молодой режиссер Михаил Туманишвили пришел в театр имени Ш. Руставели. В своих спектаклях того времени, вместе с актерами-единомышленниками, известными как «Швидкаца», он совершил в грузинском театре настоящий переворот.
«Мои первые актеры – это Котэ Махарадзе, Бадри Кобахидзе, Гоги Гегечкори, Медея Чахава. К ним уже во время репетиций присоединился Эроси Манджгаладзе, потом появились Нодар Чхеидзе, Мераб Гегечкори и Карло Саканделидзе. Из института пришли Рамаз Чхиквадзе и Гурам Сагарадзе. Это была моя армия, готовая идти в бой против штампов, против... Молодые всегда против чего-то. И это естественно. Плохо, когда молодым нравится все. Мы стыдились лжи на сцене, а пути, ведущие к правде, скорее, предчувствовали сердцем, не стараясь обосновать их теоретически», – рассказывает Михаил Туманишвили в своей книге «Режиссер уходит из театра».
В одном из телевизионных интервью режиссера Гоги Маргвелашвили – последовательного ученика Михаила Ивановича – спросили о том, как, на его взгляд, развивался бы грузинский театр, не будь в нем Михаила Туманишвили. Маргвелашвили ответил, что многое пришло бы гораздо позднее. «Туманишвили ускорил процессы, многое в грузинском театральном искусстве изменил концептуально, абсолютно перевернул систему обучения актерскому и режиссерскому мастерству и заложил ее научную основу. Создал методологию. Конечно, в основе была система Станиславского. Но сегодня очень мало говорят о той ключевой роли, которую сыграл Туманишвили в окончательном формировании грузинского профессионального театра. Он поднял его на другой уровень – как режиссерское, так и актерское мастерство, а также педагогику. В режиссуре Туманишвили был абсолютным волшебником – в полном смысле этого слова. Это волшебство, когда режиссер ставит спектакль и сам в нем совершенно невидим. Хотя при этом каждый шаг, каждая деталь в спектакле созданы его волей, задуманы им. Присутствие Туманишвили в каждом актере, в каждом эпизоде, в каждой интонации было тотальным. И в то же время присутствия как бы не было – оно было совершенно незаметно. Это и есть мастерство высочайшего класса! При этом Михаил Иванович всего добивался с помощью актеров и только с помощью актеров. А все остальное, из чего состоит театр, – свет, звук и т.д. было для него вспомогательным, а главным никогда не становилось».
Первые спектакли периода театра Руставели, в которых мастер утверждал новую эстетику, новую театральную правду: «Люди, будьте бдительны!» по Ю. Фучику, «Испанский священник» Дж. Флетчера, «Чинчрака» Г. Нахуцришвили. В нашумевшей постановке «Такая любовь» П. Когоута, которую многие восприняли как театральную революцию, Туманишвили соединил глубокий психологизм, эмоциональность, графическую четкость, ритмичность сценического действия, яркость формы.

«Хотите посмотреть, как надо играть «Дон-Жуана»? Езжайте в Грузию!»
Любой человек, занимающийся творчеством, хоть однажды в жизни переживает кризис…, а затем выходит на новый уровень, поднимается еще выше по лестнице признания и успеха. Именно это произошло с Михаилом Туманишвили, в результате чего в 1971 году он покидает театр Руставели. Для режиссера наступил очень трудный период – период переоценки ценностей, жесткого самоанализа, поиска новых путей. Обо всем этом он рассказал в своей книге «Режиссер уходит из театра». В итоге рождается Театр киноактера. С 1975 года  Туманишвили – главный режиссер театральной мастерской при киностудии «Грузия-фильм», а с 1978-го – первый художественный руководитель вновь созданного Тбилисского театра киноактера при киностудии, членами труппы которого стали выпускники его экспериментального курса. И понеслось! «Дон-Жуан» Мольера, «Наш городок» Т. Уайлдера и Р. Габриадзе,  «Свиньи Бакулы» Д. Клдиашвили, «Амфитрион-38» Ж. Жироду, «Сон в летнюю ночь» У. Шекспира…
Вспоминает актриса Русудан Болквадзе:
«В 80-е годы наш театр отправился на гастроли в Ленинград. Михаил Туманишвили очень волновался, поскольку ему предстояло показывать спектакли и свою молодую труппу Георгию Товстоногову, который был его педагогом. Забегая вперед, скажу, что после этих гастролей очарованный «Дон-Жуаном» Георгий Товстоногов рекомендовал спектакль на фестиваль в Мадриде, и именно с Испании началось наше путешествие за границей… Позднее «Дон-Жуана» посмотрел и Питер Брук, его фраза: «Хотите посмотреть, как надо играть «Дон-Жуана»? Поезжайте в Грузию, почему бы и нет? Вот это театр!» стала для нас золотим ключиком, открывшим двери всех фестивалей».

Мнение критики
А вот что написала о спектаклях Туманишвили театровед Наталья Крымова:
«Когда-то в Москву привозили «Дон-Жуана». Это был очень веселый спектакль, где серьезный смысл таился в массе розыгрышей. Природа грузина сама по себе театральна, в Грузии люди строят всю жизнь на ритуалах, на песнопениях и заведенных порядках. Дон-Жуан (его играл Зураб Кипшидзе) нарушал все порядки, но делал это с такой изворотливостью и изяществом, что его аморальная наступательность могла найти лишь божескую кару. А Сганарель и все женщины отступали перед его натиском. Режиссер ввел в спектакль персонаж, которого нет у автора, –  чудаковатая суфлерша постоянно вылезала из своей будки и, в сотый раз переживая происходящее, авторским текстом вводила актерские вольности в надлежащее русло. Союз этой современной фигуры с персонажами Мольера придавал спектаклю особое обаяние. Мольеровские типы воссоздавались живо и темпераментно, но такой же была и суфлерша с очками на кончике носа и бутылкой кефира в авоське! Она была из сегодняшней жизни, герои спектакля из мольеровской фантазии, а знаки вечности в сценографии (мраморные бюсты великих мыслителей и поэтов) – из жизни всеобщей, соединяющей культуру эпох в общий поток. В этот поток не торжественно вступали, а вбегали, впрыгивали молодые актеры, готовые драться, переодеваться, петь. Их невозможно было утомить и успокоить. Когда сегодня мы видим в кадрах кинохроники, как репетирует Туманишвили, понятно делается, откуда бралась энергия спектакля и каков был истинный темперамент этого внешне меланхоличного человека с четками в руках.
Михаил Туманишвили тонко ощущал эту грань серьезного, смешного и печального. Собственно, он всегда был серьезен, даже грустен, потому что знал о жизни много невеселого. Например, хорошо знал, как быстро эта жизнь проходит, что забвению подлежит все, что сегодня кажется единственно важным. Об этом был поставлен «Наш городок» Торнтона Уайлдера. Действие пьесы было перенесено в Грузию – маленький макет старинного храма стоял на авансцене, намекая, что на жизнь, которая шумит и движется, можно посмотреть с высоты вечности, и тогда что-то в ней примет другой облик, а концы и начала как бы исчезнут. В спектакле девочка и мальчик жили, играли, бежали в школу, а потом выросли и полюбили друг друга. Но вдруг она умерла. И выяснилось, что в городке есть такое место – кладбище. Странное место, где тишина и чуть слышно, очень спокойно переговариваются между собой умершие. Когда в «Нашем городке» хоронили героиню, шел дождь, и так грустно было смотреть на сиротливую кучку людей под зонтиками, среди могил... А потом эта девушка появилась вновь среди тех, кого любила. И они ее не заметили – завтракали, пили кофе, жили как прежде. Мгновение, когда сознаешь, что без тебя все будет точно так же, –  страшно. Что это – трагедия? Да, конечно, но извлеченная не из кладовой театральных жанров, а из самой обыкновенной жизни, которая в существе своем одинакова в Грузии, в Америке, в России. Глядя на то, как был сыгран момент осознания этого в спектакле, можно было ужаснуться. Но можно было взять такой существенный момент в собственный опыт и растворить его там. В подобном знании и растворении – мудрость. Михаил Туманишвили был мудрым художником».

Воспитывать
самого себя
«В педагогике есть возможность, воспитывая молодых, воспитывать самого себя, чтобы не отставать. Творить, увлекаться и увлекать своей работой и выдумками других. Вести за собой, постоянно быть возле молодых и иногда, когда они уже окрепнут, пропускать их немного вперед. Наконец, отпустить совсем. Лишь издали наблюдать за ними, но так, чтобы в любой момент прийти на помощь. Работать с молодыми вовсе не значит только передавать им свои знания и опыт. Нет, это гораздо более сложный процесс взаимного воспитания. Каждый раз с приходом в театр нового поколения молодых людей я очень остро ощущаю время – то новое, что оно действительно несет с собой. Иногда это совсем не похоже на то, что мы хотели бы видеть, как приметы времени. Оттого так и присматриваешься к желающим «стать режиссером» («Режиссер уходит из театра»).

Знать, «откуда идешь»
Режиссер, педагог Темур Чхеидзе:
«Все, что я знаю в профессии, берет начало от Михаила Ивановича. Недаром студенты Туманишвили считают себя внуками Товстоногова, который русский психологический театр трансформировал через грузинскую театральную традицию. Михаил Иванович учил вскрывать истинную причину происходящего, точно определять психологическое состояние. Находить внутреннюю линию поведения персонажа, которая скрыта от нас – то, что раньше называли «внутренним монологом». Это не так старомодно, как кажется. Мы часто останавливаемся на уровне слов, но ведь они диктуются изнутри. Михаил Иванович никогда нам не говорил, как надо ставить. Он учил нас анализу, тому, что у каждого произведения есть своя внутренняя логика, и вот обнаружить, нащупать пульс этой логики – это, наверное, самое важное, прежде чем вообще начинать ставить пьесу. Что такое «учитывать автора»? Это… чтобы, не дай бог, не сбиться на… повторение прошлого, прошлых постановок. …Да, вот что я еще говорю моим ученикам: для актера важно не «выходить на сцену», а знать – «откуда идешь» (В. Церетели, М. Борода. «Это каждый раз загадка». Сайт Международной гильдии писателей).
Режиссер, педагог Теймураз Абашидзе:
«Михаил Туманишвили  в тот период, когда его назначили нашим педагогом и руководителем группы, был высоким, худым мужчиной с черными-черными усами и такими же черными, живыми глазами. Со временем он слегка отяжелел, но тем не менее всегда оставался очень подвижным и легким. Михаил Иванович по своей природе, характеру не был сторонником того монументального, героико-романтического стиля, который тогда повсеместно господствовал и являлся фундаментальной концепцией формирования репертуара театра Руставели; постановки Туманишвили стали переходным мостом, соединившим исчерпавшую себя стилистику с той актуальной, более разнообразной и гибкой моделью, которая, наконец, заменила господствовавшее однообразие и утвердила то открытое, свободное, раскрепощенное взаимодействие с автором, с пьесой, с театром, с режиссером, со зрителем, существующее по сей день. За что сегодняшний грузинский театр должен сказать ему искреннее «СПАСИБО».  Ему удалось убедить, что язык спектакля должен стать многоплановым, разнообразным, что обновления требует язык художника, композитора, а также «драматургический язык»; особенно масштабно ему удалось продемонстрировать это в спектакле «Именем «Молодой гвардии» (пьеса Мераба Гегия), поставленном в театральном институте. После этой постановки его экспериментаторство стало еще более целенаправленным, дерзким, а после перехода в Театр киноактера, который теперь носит его имя и который был открыт специально для него его другом и однокурсником, замечательным человеком и министром кинематографии Грузии – Акакием Двалишвили, полностью переключился на экспериментальную работу. Он создал театр, которого действительно недоставало в панораме театров Тбилиси, и воспитал целую плеяду действующих мастеров сегодняшнего грузинского театрального искусства».
Актер Зураб Кипшидзе:
«Я избалован тем, что моим учителем был Михаил Иванович Туманишвили – настоящий феномен, ученик Георгия Товстоногова, серьезный режиссер и большой педагог. Мы, его воспитанники, думали, что сами что-то творим на сцене, а это мастер направлял нас так, чтобы возникало это ощущение самодостаточности. И часто рождалось что-то по-настоящему интересное».
Режиссер, педагог Авто Варсимашвили:
«Я сразу понял, что передо мной большой мыслитель. Философ. То, что он великий педагог, я осознал позже. Со временем мы сблизились. Два раза в неделю я приходил на студию, где он уже собирался открывать свой театр, панибратски здоровался с Кети Долидзе, Мурманом Джинория и другими знаменитостями той поры. К маю месяцу я уже иногда позволял себе спорить с Михаилом Ивановичем, в чем-то не соглашаться… В том году Туманишвили должен был набирать режиссерский курс и, как я понимал, подготавливал меня для себя. Я даже шутил, что он меня не к экзаменам готовит, а уже режиссуре обучает, потому что его задания были архисложные. В июле-августе в институте случилось ЧП. Студенты-режиссеры, окончившие первый курс, подняли бунт и потребовали сменить педагога. Они хотели, чтобы их взял Туманишвили. И он, вместо того, чтобы набрать первый курс, взял второй. А нас, первокурсников, отдали Лили Иоселиани и Гиге Лордкипанидзе. Но Туманишвили успел научить работать с книгами. Ответственно относиться к делу. Вообще я считаю его самым великим педагогом всех времен и народов. Книга Туманишвили «Введение в режиссуру» («Пока не началась репетиция») – лучшая для режиссеров. Если бы она была написана англичанином, это был бы классический учебник для режиссеров всего мира» (Н. Зардалишвили-Шадури. Впередсмотрящий. «Русский клуб»).
Актриса Нелли Килосанидзе:
«Продолжая учиться, я начала, с разрешения руководства вуза, репетировать в спектакле Михаила Туманишвили. Это был очень необычный режиссер. Он проводил с нами этюды. Однажды велел мне спуститься на первый этаж, а потом подняться. Как выяснилось, вслед за мной он послал моего партнера, который по пьесе был в меня влюблен. Я спускалась, а он меня догонял, старался остановить, чтобы завязать какие-то отношения. А я-то не была предупреждена – я его на полном серьезе отшвыривала, говорила: «Ну что с вами? Я замужем. Отстаньте от меня!» А это было специально задумано, чтобы ввести меня в требуемое состояние... В театре работала аккомпаниатор Анечка, хорошая пианистка, супруга актера Анатолия Левина, и она все время играла на репетициях – Туманишвили постоянно просил музыку. И вдруг, услышав какую-то мелодию, сказал мне: «Нелли, вы же учились хореографии? Протанцуйте свидание «Ромео и Джульетты», как вы это видите!» Некоторые мои движения и позы он потом ввел в мизансцены. Когда он разводил спектакль в репетиционном зале, находившемся на последнем этаже старого здания театра, к нам приходила вся труппа, сидела, смотрела, как Миша работает. И он разрешал присутствовать. Это было действительно очень интересно! Но я зажималась, чувствовала себя очень неловко и трудно. А позднее, когда он стал хвалить меня и сцены начали постепенно вырисоваться, я уже ощущала себя как рыба в воде. Туманишвили никогда не показывал. Он приходил на репетиции с кадрами – рисунками. Михаил Иванович рисовал все мизансцены. К примеру, изображал меня в движении. Это было очень наглядно. Режиссер увлекался разными деревянными поделками и подарил мне статуэтку из коряги, в которой угадывалось человеческое тело. Дело в том, что у меня в спектакле основная лирическая сцена была такая: мы с моим партнером бегали друг за другом, вернее, он хотел меня поймать, а я убегала. Он меня обегал с другой стороны, хватал, а я в испуге поднимала руки вверх. Позднее Туманишвили увидел эту позу и это состояние в какой-то коряге, приклеил голову, обработал… и написал мне на платформе статуэтки очень теплые слова: «Я всегда буду внимательно следить за вашим творчеством! Счастливого пути!». Туманишвили действительно приходил на мои спектакли. У меня сохранилось несколько программок, им подписанных. На одной – это была программа спектакля «Дуэль» М. Байджиева – Михаил Иванович написал: «Теперь вы стали настоящей артисткой. Молодец!». Мне это до сих пор приятно».
Хочется резюмировать материал словами режиссера Роберта Стуруа: «Михаил Туманишвили создал школу и вырастил таких актеров и режиссеров, которым не стыдно быть в искусстве. Он передал нам, ученикам, знание профессии. Как создатель «Деда эна» Якоб Гогебашвили – знание родного языка».


Инна БЕЗИРГАНОВА