«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана...»
Текст великого романа сразу вспыхнул в памяти, когда я оказалась перед одной из работ, представленных в уникальной экспозиции известного израильского фотохудожника Дмитрия Брикмана. Снимок, воскресивший булгаковские строки, настоящее произведение искусства, запечатлевшее кроваво-красный закат над древним городом. Однако «тьме» на протяжении многих веков так и не удалось поглотить Иерусалим – он стоит незыблемый, вечный и поныне, притягивая тысячи самых разных людей, как мощный магнит, вдохновляя писателей, художников, философов, верующих и атеистов. Тема тбилисской выставки Дмитрия Брикмана – «Иерусалим не просто город». В основном это фотопортреты. Крупные, выразительные планы представителей разных наций, конфессий, поколений. Они и выражают суть, атмосферу Иерусалима. Вместе с экспозицией в выставочном зале Тбилисского музея истории «Карвасла» был представлен фотоперевод «Молитва Иерусалима», составленный из фрагментов 25 молитв трех основных религий великого города. Молитвы озвучил сам автор – Дмитрий Брикман.
– Дмитрий, вы во второй раз посещаете нашу страну. Что привело вас в Грузию впервые, два года назад? Стремление «увидеть увиденное», если пользоваться вашей профессиональной формулировкой?
– Два года назад я познакомился с замечательными тбилисцами – главным редактором журнала «Русский клуб» Александром Сватиковым и фотографом Юрием Мечитовым во время двухнедельного пребывания с семьей в Грузии. Планов поначалу не было никаких, но через два дня я уже ничего не успевал, – хотелось побывать повсюду, в самых разных местах, вокруг появилось много людей, друзей – Майя Дейсадзе, Ирэна Оганджанова, Жанна Давтян, Тони Бичошвили... Грузия в этом плане какое-то фантастическое место!
– У вас есть впечатляющие циклы «Глаза Армении», «Глаза Японии» и т.д. А Грузия вас вдохновила на создание подобного проекта?
– Да, цикл «Глаза Грузии» уже существует. Надеюсь, я его расширю, буду сюда приезжать еще и еще раз. «Глаза Армении», «Глаза Японии», «Глаза Америки», «Глаза Израиля»… Это достаточно большой проект. Но не нужно путать – это не «глаза армян» или «глаза грузин». Я паспорт, когда фотографирую, не спрашиваю. Просто глаза – самое говорящее, то, что рассказывает о народе, о человеке, о стране. И глаза могут принадлежать гостю – не обязательно человеку, постоянно живущему на этой земле. Главное – человек, который сейчас, в данное мгновение смотрит на окружающий мир, и эта страна, эти ощущения, состояние души отражаются в его глазах.
– А чем глаза Армении отличаются от глаз Грузии?
– Да ничем. Везде – люди. Я даже не пытаюсь различать. Глаза – это скорее какая-то дверь. Или просто окошко, в которое смотришь. И важно, какой вид открывается перед взором человека. А перед ним – целая страна! И ты вглядываешься через глаза людей в страну. Про Армению могу рассказывать очень долго – открыл ее для себя пять лет назад и езжу туда каждый год. Там проходит международный фестиваль современного искусства и духовных фильмов FRESCO, на который меня приглашают. Я очень много писал про Армению, очень люблю эту страну. Мне так нравится, когда армяне шутят над грузинами и наоборот. Это настолько правильно, настолько естественно... Чем глаза Армении отличаются от глаз Грузии? Могу сказать о том, что общего между двумя народами. И там, и здесь – огромная доброжелательность, любовь, юмор. Вот пример. Прилетели мы в Грузию в два часа ночи. Человек, у которого сняли квартиру, встречал нас в аэропорту. Я увидел мужчину с печальными глазами и с висящей на груди табличкой: «Брикман». Подошел к нему и говорю: «Брикман – это я». А он посмотрел на меня печально и говорит: «А я – Робинзон» Я решил, что он так шутит – для меня это имя ведь раньше ассоциировалось только с героем Даниэля Дефо! Оказалось, что нет. И я сразу почувствовал, что оказался в «моем месте». Иногда приезжаешь в прекрасную страну с замечательными людьми, но чувствуешь себя чужеродным. Это не значит, разумеется, что страна или люди плохие. Скорее это вопрос ментальности и кодов поведения. К примеру, в Японии. Ее очень трудно осознать, понять. Можно это, кстати, попытаться сделать именно через глаза людей. Потому что японская маска многое скрывает, а вот глаза врать не могут. Что касается Грузии, то здесь у меня полное ощущение совпадения с местом – мне абсолютно комфортно в этой стране. Юра Мечитов за пиршественным столом произнес тост: «За нашего Диму!» И я очень горжусь этим титулом – «наш».
– Расскажите, пожалуйста, о выставке, которую вы привезли в Тбилиси.
– Для меня Иерусалим – бесконечная анфилада дворца. Но не дворца в обычном понимании этого слова. На первый взгляд это шумный, крикливый город. А для меня – действительно бесконечная анфилада c длинным сквозным рядом комнат. И я оказываюсь то в одной, то в другой, то в третьей... На протяжении веков сюда то одни приходили, то другие, и все чувствовали себя здесь хозяевами. А Иерусалим смотрел на все это, молчал и молча впитывал в себя этих людей. Иерусалим – город, который кого-то не принимает, выталкивает, а кого-то – наоборот.
– Продолжу, если позволите, вашим текстом из аннотации: «Иерусалим – это калейдоскоп, который вы крутите и видите, как все перемешивается, создавая непрерывно меняющуюся гармоничную картину. Говорить про этот город словами, видимо, вообще бессмысленно. Да и не город это вовсе. Скорее, безнадежно запутанный клубок человеческих страстей. А может, их зеркало. Или пуповина, соединяющая то, что здесь, с тем, что не здесь. Каждому он открывается по-своему».
Благодаря вам, Дмитрий, фактически родился новый жанр – фотоперевод. Как это произошло?
– История достаточно долгая. Она началась с того, что я заболел Екклесиастом («Екклесиаст» – книга, входящая в состав иудейского Священного Писания (Танах) и Ветхого Завета Библии). Обычно, когда спрашиваешь интеллигентного человека, читал ли он Екклесиаста, ответ такой: «Давно, не помню...». Значит, не читал вовсе. Это гениальная книга, выпадающая из остальных библейских текстов. Потому что это единственная книга Библии, написанная в жанре исповеди. Все остальное, на мой взгляд, очень дидактично. Я читал и перечитывал Екклесиаста, и на определенном этапе у меня возникло ощущение, что со мной разговаривает какой-то пожилой, умудренный опытом человек. У Ремарка есть роман «Ночь в Лиссабоне», в котором похожая ситуация: незнакомец в кафе рассказывает герою историю своей жизни. Вот примерно такое же ощущение возникло и у меня. Я заболел этой книгой, мог ее цитировать наизусть. Ну и параллельно фотографировал. И однажды оказался в Макао. Это такой полу-Лас Вегас, недалеко от Гонконга. И там, в старом городе, я увидел, как по улице движется человеческая река кого-то огибая. Этот «кто-то» был морщинистый пожилой молчаливый китаец. Вдруг во мне что-то щелкнуло. Я увидел тот самый образ человека, рассказывающего мне свою жизнь. Вернувшись в Израиль, посмотрел отснятые фотографии, и понял, что долгое время снимал образы из Екклесиаста, потому что видел наш мир через призму книги. И тогда я прочитал этот текст и подложил под него фотографии, которые, на мой взгляд, совпадали с текстом. Получился перевод с языка вербального на язык визуальный. Это получившееся надо было как-то назвать, и тогда я придумал слово «фотоперевод». Есть образы, которые мы можем объяснить, а есть такие, которые мы объяснить не можем, – нам легче показать картинку. Разумеется, фотоперевод не подменяет собой текст. Он помогает прочесть в тексте то, что невозможно выразить словами. Не иллюстрирует его, а дает возможность увидеть скрытое между буквами. Фотоперевод неоднозначен хотя бы потому, что каждый человек в любом образе наверняка увидит что-то свое, отличное от увиденного другим. Так уж мы устроены, что некоторые вещи нам проще понимать при помощи слов, а некоторые – при помощи образов. Мы же мыслим на языке и слов, и образов. С помощью слов мы пытаемся выразить наши образы. Как выразить любовь? Да никак! Вот и начинаются какие-то вербальные игрища. Когда я подложил один язык под другой, заработали оба. В фотографиях обнаружились новые глубина и смысл, а в тексте проявился второй, третий план. Причем не обязательно тот, что я вкладывал. Вы можете увидеть свой смысл, образ, а я свой. Мужчина и женщина видят по-разному…
Цитата с сайта Дмитрия Брикмана:
«Если, например, один человек спросит другого, сколько будет «два плюс два», ответ «четыре» будет ему абсолютно понятен. А вот если он спросит, что такое «судьба», то, скорей всего, ответ понятен не будет. И отнюдь не потому, что один человек не может словами объяснить это другому человеку. Просто люди все уникальны и мыслят, соответственно, каждый в своей системе координат. И, как правило, системы эти одна с другой плохо совпадают. А вот если вместо попытки дать словесное определение второй человек скажет: «Судьба, это…» и покажет фотографию дороги или дерева, или реки, или берега океана, первый человек поймет второго сразу. Причем поймет в системе своих жизненных координат. И дальше заработает совершенно неожиданный механизм, заложенный в основу фотоперевода – человек сможет услышать в тексте не то, что подразумевал переводчик с одного языка на другой, подбирая слова, определяющие образы в разных культурологических системах координат, и даже, страшно сказать, не то, что написал автор. Он сможет увидеть услышанное и прочитанное. Увидеть и создать свой собственный перевод. Вполне возможно, что перевод этот будет очень сильно (если даже не кардинально) отличаться от того, что имел в виду автор, но… Когда вы ныряете в океан в поисках гармонии, вы же совершенно не обязаны перед этим исследовать минеральный состав воды на содержание в ней соли. Главное для вас то, что эта вода вас держит и дает возможность искать искомое. А как она это делает – совершенно неважно».
– Я послал фотоперевод писательнице Дине Рубиной, и она сказала, что у меня родился жанр. А потом было много чего. К примеру, «Молитва Иерусалима» – тоже фотоперевод. Молитва – это не только то, когда человек сорок раз повторяет «Господи, господи!» Молитва – это слова, обращенные к Богу, когда человеку уже не к кому больше обратиться... Иерусалим – город, куда приходят представители разных монотеистических религий с этими словами. Они говорят по-разному, на разных языках, разным способом обращаясь к Богу. При этом все хотят одного и того же: счастья, здоровья, любви – детям, себе. Простые очень вещи. Я собрал слова 25 молитв разных религий этого города, перемешал их, прочел получившийся в результате текст и подложил под него фотографии людей, молящихся в Иерусалиме – не связывая это с определенной религиозной конфессией. Все было перемешано! На выставке я тоже сознательно всех перемешиваю, потому что Иерусалим – цельный, единый город. Его нельзя делить.
– Потом у вас появился фотоперевод «Дао Дэ Цзин». Смело!
– Монахи тратят всю жизнь на то, чтобы познать одну главу, одну фразу этой великой книги. Я посмотрел на нее по-другому – как на некий океан. В океане можно много чего найти. Кто-то исследует водоросли, кто-то – дно океана, кто-то его обитателей, кто-то просто плавает и кайфует от этого. Мне было интересно нырнуть в этот океан, и я много чего оттуда взял. Но понимаю, что это – одна тысячная из того, что можно из него вынести. В этой работе интересная история получилась с прочтением. Обычно тексты для фотопереводов я читаю сам. И тут попытался это сделать. Но… не получилось. Тогда я остановился, огляделся по сторонам и понял, что на русскоязычном пространстве есть только один человек, который может прочитать этот текст так, как надо – поэт и музыкант Борис Гребенщиков. Среди его талантов есть один поразительный – он умеет сложные вещи говорить просто. Я попросил Бориса прочесть пару глав, подложил его прочтение на тайм-лайн фотоперевода вместо своего и понял – это именно то, что надо. Я позвонил ему, рассказал о том, что получилось и попросил прочесть весь текст. После того, что я увидел и услышал, было понятно, что читать может только он. Борис согласился. Так получилась история с длинным названием: «Фотоперевод Дао Дэ Цзин. Текст читает Борис Гребенщиков». Потом сделал фотоперевод Шостаковича – он называется «Иерусалимский сон Дмитрия Шостаковича». Мне было интересно выразить фотографией свое понимание музыки композитора. Как ни странно, фотоперевод Шостаковича стал своеобразным продолжением «Дао Дэ Цзин». Один проект как бы перетек в другой. А что касается определения, что такое фотоперевод… Недавно мы с моим другом Борисом Шойтовым сформулировали так: «Фотоперевод – это перевод текстовой или музыкальной семантики в эмоциональное движение души посредством языка фотографических образов».
– Может быть, ваши последователи, ученики будет развивать новый жанр, пойдут по вашим стопам.
– Не знаю, но если кто-то решит фотопереводом заняться, надо учитывать один очень важный момент. Вот, к примеру, на ютубе звучит какое-то музыкальное произведение и его сопровождает фотовидеоряд. Или наоборот – есть какой-то фотовидеоряд и появляется музыка. В обоих случаях один элемент доминирующий. А в фотопереводе нет доминирующего элемента. Эти разные образные языки – текст, музыка, фотография, несущие разную смысловую нагрузку, переплетенные воедино. С автором потом можно спорить, возмущаться, удивляться, почему у него здесь такой образ, когда нужно было совершенно другое. Пусть – ведь это значит, что человек УСЛЫШАЛ!
– Израильский художник Игорь Палей написал картину «Поэма экстаза» – под впечатлением от музыки Скрябина. Это тоже перевод – но на язык изобразительного искусства.
– Есть разница – художник пишет то, что хочет, а я отображаю то, что вижу. Это немножко другая история. Конечно, тут есть элемент субъективности. Но художник более свободен в ассоциативном плане. К примеру, Александр Флоренский, автор иллюстраций к культовому трехтомнику Сергея Довлатова, определенным образом увидел писателя – и получилось гениальное попадание в текст. По большому счету обложка, оформленная художником Флоренским, очень много добавила к истории писателя Довлатова. Но так придумал Александр. А в фотографии я не придумываю – я просто фиксирую увиденное. С другой стороны, у зрителя возникают свои ассоциации – не те, что вижу я. И это нормально.
– Фотографией вы начали заниматься довольно поздно, не так ли?
– Да, когда оказался в Иерусалиме, когда понял, что должен эту историю осознать. Потому что для меня фотография – инструмент, а не самоцель. Я не умею снимать цветы или красоты ландшафта. Мне в этом случае нечего сказать. Не мое! Это не хорошо и не плохо, просто каждый выбирает и находит свое направление. Мне неинтересно снимать в студии, и я этого никогда не делаю. Я хочу осознавать реальность, а не создавать ее. Съемка в студии – создание реальности, съемка на улице – осознание реальности, понимание того, что ты видишь. Второе мне ближе. Когда я окунулся в вечный город Иерусалим, появилось желание осознать. Как художник – он ходит, ходит по городу, наблюдает, а потом берет в руки краски и начинает писать. А я взял в руки фотоаппарат.
– Вы проводите мастер-классы. Пытаетесь научить видеть фотоаппаратом. Назовите три основополагающих принципа фотоискусства.
– О! Целую книжку про это написал. Она называется «Фотография. Увидеть увиденное». Человек не видит того, что он не знает и не понимает. Потому, кстати, я и не могу снимать цветочки.
Во-первых, вам должно быть интересно! То, что вы снимаете, должно у вас вызывать эмоцию – положительную или отрицательную. Любую. Вы не можете сфотографировать то, что вам безразлично – нужно стремиться что-то осознать, понять. Как только тебе становится неинтересно, это немедленно видно в кадре. Правда, иногда фотографирование интересного принимает уродливые формы – как, например, эпидемия селфи. Это проявление нарциссизма – человеку интересен лишь он сам!
Второе. Я снимаю людей – у меня очень много портретов. Меня всегда спрашивают, не стыдно ли мне фотографировать человека в момент молитвы. Вот и в Тбилиси снимал в Сионском соборе во время службы… Снять можно что угодно. Вопрос в другом: что ты будешь потом показывать. Я никогда не сниму монашку в задранной ветром рясе. Почему? Потому что это никогда не покажу и, соответственно, смысла снимать не вижу. Универсальное правило этики, которое, разумеется и для фотографов тоже подходит, сформулировал две с половиной тысячи лет тому назад Рабби Гиллель. Молодой человек обратился к Гиллелю с просьбой, чтобы великий учитель изложил ему все законы Торы, за то время, в течение которого юноша будет стоять на одной ноге. Гиллель, известный своим терпением, не счел эту просьбу дерзкой и неуважительной и дал исчерпывающий ответ: «Не делай ближнему своему того, что не желаешь, чтобы делали тебе. Это вся Тора, все остальное является комментарием к ней. Иди и учись». Так вот, прежде чем что-то выставлять на всеобщее обозрение, вставьте себя в эту фотографию. Хотел бы ты там быть? Не обижает ли это тебя? Если нет, выставляй... Вот такой разговор с Богом, по большому счету. У каждого человека свой уровень этики: каждый выбирает для себя.
Третий момент касается «золотого сечения», кадрирования. На мой взгляд, большая часть успеха фотографии – именно правильное кадрирование.
– Коснемся еще одной вашей творческой ипостаси – популярной программы «Детский недетский вопрос», автором и ведущим которой вы являетесь.
– Я делаю ее очень давно, это достаточно большой кусок моей жизни. Подготовка программы занимает очень много времени. Так получилось, что однажды я стал собирать детские вопросы и задавать их взрослым: «Что такое честь?» «Порядочность?» «Почему люди воюют?» и т.д. В три года мальчик спрашивает: «Кто я?», и это тоже инструмент познания, понимания мира. Одно подталкивает к другому.
Сначала передача шла на радио, потом перекочевала в интернет. За четырнадцать лет у нас побывало огромное количество потрясающе интересных людей. В интернете лежит более 150 выпусков программы.
– А как вы сами отвечаете на вопрос «Кто я»?
– Основополагающий вопрос. К примеру, артист Ефим Шифрин, глубокий и очень тонко чувствующий человек, ответил на него так: «Я? Фима!». Вопрос «Кто я?», по сути, касается смысла жизни и переходит в «Зачем я?». Смысл жизни – в реализации твоих талантов. Таланты – очень важная составляющая нашего «Я». И я стараюсь реализовать то, что мне дано.
– Многие стремятся к этому, но не у всех получается.
– Нет неталантливых людей! Вопрос в том, реализовал человек свой талант или нет. Или думал одно, а оказалось совсем другое. Существует немало людей, которые заработали кучу денег и вдруг все бросили. Это понятная, но сложно объяснимая история. Деньги? В моей передаче участвовали очень богатые и совсем не богатые люди. Я спрашивал своих гостей о том, что такое успех, и ни один из них не сказал про деньги, ни один! Кто я? Человек, который более или менее успешно старается реализовывать то, что в меня заложено. Ребенок интуитивно нащупывает свой талант. «Я хочу рисовать... хочу петь... хочу ездить на велосипеде!» Он ищет то место, где может реализовать свой талант. Талант легко найти – он находится на том поле, на котором ты счастлив. Талант не может быть там, где ты несчастлив. Конечно, талант – не всегда радость, солнце, свет. Любое настоящее творчество – процесс мучительный. Но самое ужасное, когда талант меняют на что-то другое.
– Что происходит в вашей жизни сейчас?
Сейчас у меня одновременно проходят четыре выставки. Одна – в Тбилиси, две – «Молитва Иерусалима» и «Тени Иерусалима» – в Москве. А в Израиле – «Тени». «Тени» – очень важный для меня проект, тема. Это как раз про то, кто я? Я бы очень хотел привезти ее в Тбилиси. Предисловие к ней такое: «Так получается, что однажды мы приходим в этот мир. Мы в нем взрослеем, ходим по его дорогам, встречаем других людей, сходимся с ними и расходимся. Мы реализуем свои таланты и амбиции, что-то покупаем, за что-то боремся, что-то строим, что-то творим. И на каком-то этапе у нас появляется чувство, что мы хозяева этого мира. Потом это чувство уходит. А потом уходим и мы. Уходим, не взяв с собой отсюда ничего из созданного нами и не оставив здесь ничего из понятого и прочувствованного. Потому что таковы правила, и те, кто придут за нами, сами должны будут все и понять, и прочувствовать, и пройти теми же дорогами. А все, что останется от нас, – это неясные размытые тени. Останется на некоторое время. Потом уйдут и они. Тени». Об этом выставка. На первый взгляд выглядит очень безнадежно. Но на самом деле это не история о бессмысленности жизни, а ровно наоборот. Любой человек на каком-то этапе оказывается перед вопросом: зачем я родился? Будь ты высоколобый интеллектуал или простой обыватель, вопрос так или иначе встанет перед тобой! А история выставки «Тени» о том, для чего ты НЕ родился. Когда ты отталкиваешься от того, что не важно, ты начинаешь видеть то, что важно.
Инна БЕЗИРГАНОВА
|
