Пластичный, подтянутый, интересный, с широкой обаятельной улыбкой и цепким взглядом – молодой актер Грибоедовского театра Мераб Кусикашвили словно создан для кинематографа. Он открыт миру, мобилен, жадно впитывает впечатления и готов в любой момент включиться в творческий процесс – на сцене или съемочной площадке. И самое главное – все у него отлично получается!

– Мне было одиннадцать, когда мама предложила поступить в студию при Театре юного зрителя. Набор осуществлял актер, режиссер, педагог Анатолий Лобов. Был большой кастинг – прямо как в театральный институт: этюды, три тура. Я благополучно прошел все этапы. Но проучился всего год – начался ремонт, и студию прикрыли. Пять лет я не имел к театру никакого отношения и уже собирался посвятить себя ветеринарии – с детства люблю животных. Однако однажды мой друг обмолвился, что его пригласили в студию при театре имени Грибоедова. Вдруг что-то щелкнуло в моей голове, и я сказал: пойдем туда завтра! Мне было семнадцать, когда я стал артистом театра-студии «Золотое крыльцо» под руководством Ирины Квижинадзе. Для этого пришлось даже выдержать небольшой экзамен. А уже через год я поступил в Университет театра и кино имени Ш. Руставели, в русскую группу. На экзамене прочитал монолог Шарикова из «Собачьего сердца» – очень люблю Михаила Булгакова и особенно это произведение, потом – «Письмо матери» Сергея Есенина и басню Крылова. Я поступил с довольно высоким баллом – набрал 93 из 100.

– Для тебя студенческая пора была счастливым временем?
– На первом курсе мне было очень сложно, потому что мешали зажимы. Наш мастер Андро Енукидзе помог от них избавиться. У него очень интересный метод раскрепощать артиста, используя теорию Фрейда. Он ставит перед тобой задачи, которые ты никогда не реализовал бы в обычной жизни – к примеру, снять с себя верхнюю одежду. Когда ты еще студент, находишься в аудитории, а вокруг люди, у тебя невольно возникает зажим! И такие штуки, которые использовал в работе с нами Андро, способствовали избавлению от него. Шоковая ситуация, в которую ставил молодого актера мастер, помогала преодолеть внутренний барьер, комплексы. С ним мы проходили и энергетические тренинги, которые тоже убирают зажатость. Думаю, Енукидзе сделал из меня полноценного артиста. Поэтому сразу по окончании университета я был готов выполнить любую задачу, которую поставил бы передо мной режиссер. За это огромное спасибо Андро Владимировичу!
В конце второго курса мы выпустили спектакль, но без света и музыки, в аудитории – «Сексуальные неврозы наших родителей» Л. Бэрфуса. Тема: девушка попадает в жестокий мир грязи, насилия. Я играл Утонченного господина – это отрицательный персонаж. Мой герой воспользовался наивностью девушки. Такие роли помогают развиваться, играть только положительных героев скучно – как и стереотипных злодеев. Как говорит Андро Енукидзе, всегда идите от противного. Если играете положительного героя, ищите его слабые стороны, и тогда он получится таким, каков на самом деле. И наоборот – если играешь отрицательного, найди, в чем он добрый.

– Это уроки Станиславского.
– На третьем курсе выпустили спектакль в жанре абсурда «Дедушка и Карл» Славомира Мрожека. Это была замечательная постановка. Роль Дедушки помогла мне раскрыться. Андро Енукидзе с самого начала предложил нам делать то, что сами придумаем. Мы выполняли этюды и постепенно стали самостоятельно находить какие-то формы. Андро не вмешивался в процесс – лишь слегка направлял, предлагал: давайте попробуем так или эдак. И если чувствовал, что мы идем не в ту степь и отходим от жанра, осторожно корректировал. В итоге спектакль получился! Он не был чисто «режиссерским» и дал нам возможность максимально проявить себя как артистам. Практически всю актерскую кухню мастер доверил нам! Эта работа очень меня закалила. Поэтому когда сегодня в короткий срок вводят в спектакль, мне уже проще. Третьей нашей студенческой постановкой были «Фантомные боли» Василия Сигарева… Это сложные спектакли, заставляющие размышлять на серьезные темы.

– Мераб, актерская профессия – лотерея. Ты осознавал это, когда принимал решение поступать в театральный? Может быть, главное – уметь сконцентрироваться на поставленной цели?
– Cо мной учились ребята, которые были талантливее меня. Но благодаря Андро я раскрылся. Наверное, он разбудил дремавший во мне потенциал. Что касается умения концентрироваться, в этом тоже заслуга мастера. Но данное качество есть и в моей природе. Если я чем-нибудь занимаюсь, то должен погрузиться в это целиком. Я сам выбрал эту профессию, путь и должен отвечать за то, что делаю. Мне не хочется занимать чье-то место. В первую очередь я должен приносить пользу театру, в котором служу, зрителям. Да и сам получать удовлетворение от того, что делаю. Если этого не происходит, тогда зачем я в этой профессии? В таком случае я могу уйти из театра и заняться чем-то другим, тем, что будет на пользу всем. В жизни нужно делать то, что нравится. Мне нравится заниматься театром. И я это делаю! Но помимо театра в моей жизни есть много другого, что меня привлекает. Я не зациклен на театре. Чем человек многограннее, тем он счастливее и богаче.
Конечно, вначале у меня были сомнения – получится ли осуществить задуманное? На третьем курсе я осознавал, что у меня остается очень мало времени, и что дальше? Наша группа не была целевой, и за то, как сложились бы в дальнейшем судьбы молодых актеров, театр Грибоедова не нес ответственность. Не было такого: вот мы окончим университет и нас возьмут в театр! И конечно, у меня был определенный страх перед будущим. Но моя судьба сложилась так, что в 2013 году, будучи на третьем курсе, я совершенно случайно попал в этот театр. Я оказался в нужное время в нужном месте. Мне довелось выручить грибоедовцев в форс-мажорных обстоятельствах. Это судьба! Не окажись я в той ситуации, в тех самых обстоятельствах, которые привели меня в Грибоедовский, сегодня я не работал бы здесь и повторил судьбу своих однокурсников, в итоге расставшихся с актерской профессией. Так что очень многое зависит от везения. Я считаю, что в нашей сфере талант талантом, стремление стремлением, но везение – на первом месте. Сколько было в театральном университете талантливых ребят, занимавших особое положение. Сегодня они не при деле. Им просто не повезло! Это большая проблема – найти место в театре. Многие после вуза остаются без работы. Но моя жизнь сложилась так, как сложилась. И я благодарен своей судьбе.

– В итоге в тебе открылись, условно говоря, творческие шлюзы, ты успешно развиваешься. Может быть, дело не только в везении?
– Изначально мне был дан шанс. Но я мог его получить и никак не использовать. А это уже зависело от меня. Началось все с экстренного ввода в спектакль «Холстомер. История лошади». Спектакль принимал участие в Тбилисском международном театральном фестивале, и сложилась критическая ситуация: на следующий день выступление, а артиста нет. И меня буквально за два часа ввели в спектакль. Это было не просто для студента третьего курса. Я еще никогда не работал на такой большой сцене, с профессиональным коллективом. Со многими я даже не был знаком. Все-таки когда ты учишься – это совсем другое. А тут на мне лежала огромная ответственность. Андро позвонил мне ночью. Сказал, что завтра в 12.00 меня ждет в театре Автандил Варсимашвили. Конечно, от волнения я не спал всю ночь, перечитал произведение Толстого. Утром пришел в театр, но Автандила Эдуардовича не оказалось – куда-то уехал по делам и поручил Аполлону Кублашвили ввести меня в спектакль. Мне помогли и актрисы Медея Мумладзе и Нина Калатозишвили – взяли меня под руки, объяснили, что к чему. Сейчас мне несложно работать в «Холстомере». Но тогда я был растерян и не понимал, что происходит. Вращается круг, кто-то куда-то бежит. Куда я должен встать? Куда бежать? Два часа репетиции – и все разошлись… Я остался один, а вечером спектакль. Где-то до 5 часов ходил по сцене и повторял свои действия. Когда начался спектакль, за кулисами уже стояли Автандил Варсимашвили и Николай Свентицкий – наблюдали за моей работой. И потом Авто вынес свой вердикт: «Мы берем его в театр!». А через некоторое время я отправился вместе с другими участниками «Холстомера» на Московский международный театральный фестиваль «Золотой витязь». Чуть позднее сыграл небольшие роли в спектаклях «Нахлебник» Тургенева и «Золушка».

– Наверняка двадцатилетнему юноше было не просто адаптироваться в новом коллективе?
– В театральном университете мы с ребятами четыре года были вместе, понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова, были сплоченной командой и могли сходу что-то сотворить на сцене. А в театре Грибоедова были знакомые незнакомцы, которых я поначалу не понимал, у каждого свой внутренний мир, свой характер. Это теперь я уже знаю, что и как, могу подстраиваться, но тогда… К тому же я имел опыт работы только с Андро Енукидзе. Не считая участия в спектакле Свободного театра «Во дворе злая собака» К. Буачидзе. И мне предстояло научиться работать с другими режиссерами – Авто Варсимашвили, Нугзаром Лордкипанидзе, Гоги Маргвелашвили. С Андро Енукидзе это был все-таки учебный процесс, лаборатория. В театре нет времени для лабораторной работы. Здесь сроки, регламент, репетиции по 3-4 часа, не больше. В то время как в университете мы работали с утра до ночи… иногда с утра до утра. Это абсолютно разные процессы! Под руководством Варсимашвили мне довелось работать в «Ревизоре» и «Холстомере». Автандил Эдуардович всегда точно знает, чего хочет. Приходит на репетицию с готовым рисунком, четко распределяет артистов в пространстве, объясняет суть происходящего и дает им возможность для самостоятельного поиска. Нугзар Лордкипанидзе тоже предлагал идеально, математически выверенный рисунок. И потому спектакль, поставленный им, невозможно забыть – я имею в виду «Нахлебник». Он разделял: это моя режиссерская задача, это твоя актерская прерогатива. Такой метод помогает артисту расти. Если ты все время полагаешься на режиссера, ждешь, что он поставит тебе каждое движение, каждую интонацию, все разжует, что тогда остается актеру? Неинтересно! Что касается Гоги Маргвелашвили, то он ставит спектакль как педагог – работает с актером как со студентом. Очень детально и подробно отрабатывает роль. Это позволяет в процессе репетиций вспоминать наработанные в период учебы актерские навыки. С Гоги Маргвелашвили мы делали этюды – как в годы студенчества…

– В спектакле Гоги Маргвелашвили «Игроки» Гоголя ты интересно сыграл роль молодого афериста Швохнева. Это безусловная актерская удача!
– Я самый молодой артист в команде, занятой в спектакле «Игроки». А в пьесе Гоголя все персонажи приблизительно одного возраста. Поэтому пришлось менять моего героя. Выстраивать все под мою молодость. Мы сделали из Швохнева новичка, дилетанта, которого гоняют более опытные мошенники. Хотя у Гоголя он полноценный член шайки, и никто его не гоняет. Из-за того, что мы изменили персонаж, появилось много новых красок. Возникла возможность что-то придумать в спектакле. Начиная с пластики моего героя: в нашей постановке Швохнев – человек резкий, неспокойный, мятущийся. У него, конечно, есть какой-то опыт. Но он слишком вспыльчив, горяч, сначала действует, потом думает. Все это было очень интересно играть.

– Неожиданным было назначение тебя на роль Тригорина в премьерном спектакле финского режиссера Яри Юутинена «Чайка»… Как все происходило?
– Все было очень не просто. Возникло много обстоятельств, мешавших полноценно работать. Вначале мне поручили роль Дорна. У нас был всего один месяц на постановку, из этого месяца восемнадцать дней я работал над этим образом. А потом так сложилось, что меня переориентировали на Тригорина. И у меня оставалось всего десять дней, чтобы сделать эту труднейшую роль и раскрыть персонаж. В первую очередь мне нужно было выучить огромное количество текста, постичь сущность Тригорина. Запомнить все, что говорит режиссер. Психологически я был к этому вначале совершенно не готов – ведь я долго и тщательно работал над другим персонажем, и вдруг мне все перечеркнули!
Пришлось пережить огромный стресс! Три дня и три ночи я не спал – учил текст! Но одно дело – выучить слова и совсем другое – погрузиться в глубины текста. Тригорин – неоднозначная личность. Он не плохой и не хороший. Как все чеховские персонажи он просто – человек. С обычными присущими ему качествами. В каждом человеке есть и отрицательные, и положительные стороны. Почему он Тригорин? Чехов наверняка не случайно дал ему такую фамилию. Может быть, потому, что он принес в эту семью три горя? Не желая того, он отнял у Константина Треплева все, чем тот дорожил. Материнскую любовь Аркадиной, интерес Нины Заречной. К тому же Треплев утратил способность писать. Талант! В отличие от Треплева Тригорин успешен и признан. То есть Тригорин, по сути, полностью разрушил жизнь Треплева. Но сделал он это бессознательно, без злого умысла. Чеховский беллетрист лишен крепкого мужского стержня, настоящего характера. Он слишком ведомый! С Аркадиной Тригорин живет потому, что она знаменитая артистка, и это добавляло ему как писателю популярности. При этом он даже не любил себя как писателя – хотел творить по-другому, говорить о более серьезных вещах, но не получилось. Это трагедия Тригорина.

– Тут уместно слова самого Тригорина процитировать: «А публика читает: «Да, мило, талантливо… Мило, но далеко до Толстого», или: «Прекрасная вещь, но «Отцы и дети» Тургенева лучше». И так до гробовой доски все будет только мило и талантливо, мило и талантливо – больше ничего, а как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: «Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева». Из чего создавался этот сложнейший образ? Мне кажется, для этого нужен больший жизненный опыт, чем есть у тебя.
– В моей жизни тоже происходило что-то подобное – где-то я допускал слабинку, из-за чего мог кому-то навредить. Да, я не совершал таких глобальных проступков, как Тригорин, но при этом, как всякий обычный человек, я тоже грешен. Спустя время часто осознавал, что своими действиями мог причинить кому-то боль. И пытался это исправить. Так что если проецировать персонаж на себя, то и во мне можно найти какие-то плохие черты. Трудно быть в актерской профессии, не имея жизненного опыта. Невозможно полноценно работать в театре, если у тебя нет опыта разочарований, потерь, любви. Чем больше этого всего происходило и происходит в твоей жизни, тем интереснее существовать в профессии.
Все плохое в жизни, за исключением смерти близких людей, проходит и не так важно. Когда умирают близкие люди – это трагедия. А когда, к примеру, расстаешься с кем-то, это больно, приводит иногда к депрессии, но и закаляет, дает необходимый опыт, чтобы в дальнейшем ты уже не совершал ошибок. Жизнь постоянно готовит нас к чему-то большему. Не пройдя через тернии, не выйдешь к звездам.

– Есть у тебя в загашнике еще одна заметная работа – благопристойный буржуа Питер в спектакле «Зона турбулентности, или В поисках потерянного рая», в основе которого – пьеса Эдварда Олби «Случай в зоопарке».
– Мне было интересно работать над персонажем и в целом над спектаклем. Поначалу процесс работы был отнюдь не легким. Потому что там много мелких нюансов, деталей. Это не тот спектакль, когда ты просто вышел, встал, на тебя упал луч света, заиграла музыка под твое настроение. И все равно, кто стоит на сцене в этот момент, – Мераб Кусикашвили или кто-то другой. Ведь за него все делают музыка и свет. В спектакле Валерия Харютченко требовалась тонкая психологическая работа. Сама тема больная, очень актуальная. Все люди – что изгои Джерри, что благополучные Питеры, – одинаково несчастны и одиноки. Только по-разному. У Питеров есть семья, дети, работа. Но если глубоко копнуть, они одиноки и несчастны. Чего-то им в жизни не хватает. У таких, как Джерри, нет никого и ничего. Им не с кем даже поговорить – разве что со светом от уличных фонарей или... рулоном туалетной бумаги. Но в сущности эти два персонажа – Питер и Джерри, близки! Это две стороны одной медали. Мир Питера ограничен, он хочет раскрыться, отдаться окружающей реальности, а его сковывают бытовые обстоятельства.
Он не может ничего изменить в своей налаженной жизни! Питер хочет собаку, а ему навязали кошек и попугаев. Ему постоянно навязывают то, чего он не хочет! Питер – заложник своей ситуации, он не может из нее уйти, потому что считает, что у него как бы все нормально, жизнь удалась. Хотя на подсознательном уровне мой герой чувствует, что это не совсем так – вернее, совсем не так. Он, повторяю, одинокий и несчастный человек. В процессе репетиций я проникся симпатией не только к своему персонажу, но и к его альтер-эго – Джерри. Две половинки одного целого борются в спектакле друг с другом. А тройка «лупоглазых» – это внутренний мир Джерри и Питеров. Потрясающая находка режиссера спектакля. «Зона турбулентности» вообще очень интересна с точки зрения режиссуры. С Валерием Дмитриевичем Харютченко не просто работать, он разговаривает на языке метафор, но при этом если тебе удается попасть на его волну, в течение его мысли, то сразу все становится понятным. Это занимательный процесс. Потому что он дает тебе возможность думать, искать и находить.

– В чем твое актерское счастье?
– Мне удалось добиться того, к чему я стремился с детства, со всеми своими сложностями и обстоятельствами. Конечно, я не могу быть довольным на все сто процентов. Если когда-нибудь я вполне буду доволен тем, что делаю, мое творчество закончится и нужно будет распрощаться с профессией. Доволен – значит, деградирую.
Сегодня я уже умею больше, чем вчера. Научился лучше мыслить, глубже вникать. Что-то изменить в снятых с репертуара спектаклях я уже не могу. Но хотелось бы что-то переделать. Например, в спектакле «Водевиль, водевиль!» в постановке Вахо Николава. У меня был там очень интересный, гротесковый персонаж. Сейчас я сделал бы его немного по-другому. Или спектакли студенческой поры... Я понимаю, что сегодня нашел бы больше красок. Но, увы... при этом я не расстраиваюсь, понимаю, что обязательно появится что-то новое и не менее интересное. И новое я буду делать, уже опираясь на свой опыт. Театр для меня – исполнение мечты. Я потратил четыре года в театральном университете  и работаю по своей профессии, а не менеджером в офисе. И не хочу останавливаться! В моих планах – попробовать себя в кино. Опыта в этом плане у меня пока нет. Пару лет назад даже не думал о кино. Для меня существовала только сцена. А сейчас я понимаю, что актер кино – это тоже очень интересно! Поэтому я хочу попробовать себя в новом качестве. Это совершенно другая сфера, отличная от театра... Если ты успешен в кино, то в театре тебе намного лучше. У тебя своя публика, которая тебя любит и ходит на твои спектакли благодаря экрану. Многих знаменитых артистов знают прежде всего по кино, а не по театру. Театр – это сакральная сфера. Там довольно узкая аудитория, которая действительно любит и понимает театр, знает его актеров. Попав на телевидение или в кино, у тебя есть возможность громче заявить о себе и ярче проявиться в театре. Если ты медийная фигура, тебя больше занимают и в театре. У тебя больше ролей. Потому что на тебя придут – ты уже представляешь интерес для публики. Чем больше в Грибоедовском будет узнаваемых артистов, тем лучше театру.
Есть еще один момент. Все в нашей реальности стараются заработать, выжить. Ты хочешь заниматься любимым делом, отдаваться ему полностью, но мысли твои убегают в другую сторону – нужно просто выживать. Если бы не было этих обстоятельств, актеры раскрывали бы свой творческий потенциал намного больше. Не будь у меня финансовых проблем, я бы занимался только театром. А так мне приходится отпрашиваться с репетиции, чтобы провести корпоратив, что-то озвучить. Я это делаю не потому, что мне нравится – я вынужден этим заниматься… Не могу зависеть от родителей – в конце концов, мне уже 27 лет. Я тружусь с юности и всегда старался быть самостоятельным. Мужчина должен уметь заработать – есть руки, ноги, голова. Но в итоге остается мало времени, чтобы элементарно почитать, раньше у меня для этого было больше возможности. А сейчас возвращаешься домой после дневной круговерти, открываешь книгу, а у тебя перед глазами расплываются строки. И тебе лучше поспать, чем почитать. Для меня это трагедия! Потому что останавливается процесс моего роста. Надеюсь, что настанут другие времена, и актеры театра не будут метаться туда – сюда в поисках заработка… У нас талантливые актеры, но у всех свои трудности.


Инна БЕЗИРГАНОВА