Начало года ознаменовалось новыми международными успехами грибоедовцев: в феврале театр имени А.С. Грибоедова отправился на остров Кипр, чтобы принять участие в III международном фестивале «Пять вечеров на Кипре» (президент – Светлана Суслова) со спектаклем «Кроткая» по Ф. Достоевскому – он был показан в городе Пафос. Кипрская публика горячо приветствовала гостей из Грузии, отметив «бесподобный, берущий за душу, щемящий спектакль» в постановке Авто Варсимашвили. «С неослабевающим вниманием следили зрители за перипетиями сюжета и игрой актеров. Их благодарные аплодисменты многократно вызывали артистов и режиссера из Грузии на поклон», – отмечается на сайте фестиваля.
После Кипра, уже в апреле, была Россия. Фестиваль русских театров стран СНГ и Балтии «Встречи в России», на котором Грибоедовский театр представил свою недавнюю премьеру – феерию «Шинель» по Н. Гоголю. И снова – большой успех! Предлагаем выдержки из рецензий:
«Режиссер Автандил Варсимашвили подошел к воплощению «Шинели» довольно неожиданно: перед зрителем развернулось действие, напоминающее то ли репетиции в театре, то ли театральную иллюстрацию произведения. Создатели называют все это спектаклем-феерией, и происходящее на сцене действительно сравнимо с праздником, который сопровождается ритмами вальса. Скромный и забитый Акакий Акакиевич превращается в настоящего художника, который обожает свою работу, творит на ней, грезит ею даже во снах. Шинель – как муза, как любовь, как вдохновение… Воплощенная в женщине, шинель дарит нашему главному герою счастье, смысл жизни, пусть всего лишь на миг…
Пожалуй, главным достоинством спектакля является восхитительная игра актеров. Каждый из них, как бы выбирая себе героя под руководством ведущей, перевоплощается от сцены к сцене. Все вместе они – жители Петербурга, служащие конторы, где трудится Акакий Акакиевич, его сны и реальность. По отдельности – люди, сыгравшие главные роли в истории, произошедшей с Башмачкиным. Стремительность спектакля с самого начала дает ощущение неотвратимости печального конца: это словно великолепный «Титаник», которому предстоит крушение.
Полное погружение главного героя в работу и в мечту не позволяет ему думать о чем-то другом, о том, что его окружает, что с ним происходит или может произойти. Он живет как будто в бреду. Впрочем, и умирает так же» (Л. Москвина. «Гоголь в ритме вальса»).
«В спектакле Тбилисского театра шинель – это не только идея, но и прекрасная женщина, ради которой Акакий Акакиевич терпит лишения, добиваясь ее расположения. Шинель танцует в балетной пачке, разделяет любовь к буквам и ложится на плечи, закрывая от холода.
Из-за такого неожиданного взгляда на произведение Гоголя в спектакле меняются акценты. На первый план неожиданно выходит… любовь. А сам Акакий Акакиевич вызывает у зрителя, не жалость, а скорее сочувствие и восхищение. В постановке он представлен замечательным человеком с богатым внутренним миром.
Спектакль начинается как детская игра: прямо на сцене актеры разыгрывают шинель, решая кто кем будет. Здесь же назначается актер на роль Акакия Акакиевича, трогательного, романтичного и невероятно доброго. Вокруг него кипит жизнь, летают бумаги, он же самозабвенно переписывает буквы, излучая счастье и умиротворение.
На небольших декорациях гравюры с видами Петербурга и фонари, за которые хватается Акакий, спасаясь от невыносимого ветра. На обратной стороне гравюр буквы, написанные каллиграфическим почерком, вызывающие восхищение у главного героя.
Неприятности ждут Акакия за пределами мира букв. Это общение со злыми коллегами, колоритным и немного сумасшедшим портным Петровичем, бесконечное ожидание и счастливое обретение шинели, которое заканчивается ее печальной потерей. В контексте сентиментальной трактовки потеря эта выглядит особенно прискорбно.
Режиссер трепетно относится к повести Гоголя, ее тексту, который, надо сказать, остается оригинальным. В то же время карикатурные персонажи Гоголя одушевляются, обретают человеческие черты и оживают на глазах у зрителя. Труппа работает как единый организм, рассказ плавно переходит от одного актера к другому. Заключительная сцена, где Акакий Акакиевич встречается со «значительным лицом», – одновременно смешная и страшная. «Значительное лицо» превращается из не очень приятного человека в древнего и страшного идола» (Г. Супрунович. «Любимая шинель»).
– Честно говоря, я знал, что спектакль хорошо примут, – говорит А. Варсимашвили. – Мне кажется, наша «Шинель» – фестивальная постановка. Но на самом деле мы не ожидали такого приема. Зрительный зал жил вместе со спектаклем, а в финале устроил нам бурную овацию. Питерская публика достаточно консервативна, как говорит наш опыт. Но тбилисской «Шинелью» удалось пробить эту стену. Другие наши спектакли тоже пользовались успехом в Санкт-Петербурге, но обычно половина зала принимала, а вторая – не очень. В этом году спектакль был замечательно принят всеми, в том числе –театральной критикой. Отмечали, что это явление, новое видение Гоголя. Мои коллеги-режиссеры, среди них литовец Оскарас Коршуновас, говорили, что у них появился стимул выпускать новые спектакли, экспериментировать. Так что фестиваль запомнится нам надолго! Я доволен тем, как выступили грибоедовцы. Захотели удивить – и сделали это! Актеры были в очень хорошей творческой форме. Перед спектаклем мы прошли одну репетицию, и я что-то чуть-чуть подправил, изменил.
– Вы были на обсуждении спектакля?
– Традиционно я не остался. Но мне рассказали, что спектакль хвалили практически все и сожалели, что я не присутствую на обсуждении. Помню, когда много лет назад мы показали на фестивале «Встречи в России» «Russian блюз», нас разнесли в пух и прах. Я тогда сказал критикам, что у меня возникло ощущение, будто я нахожусь в полиции нравов, а не среди профессиональных театроведов...
– Кто-то написал, что «Шинель» – спектакль о любви. Мне кажется, это немного сужает саму идею вашей постановки.
– Наша «Шинель», конечно, не только о любви. Только о любви спектакль поставить просто невозможно! «Шинель» театра Грибоедова – о мечте, празднике одиночества. Вообще – о человеке, как мне кажется. Не могу сказать – о маленьком или большом. Нет ни маленьких, ни больших. Есть просто люди. В какие-то моменты – маленькие, в других ситуациях – большие. В каждом сидит и маленький, и большой человек. Наш спектакль – про человека, который мечтал о чем-то чистом и светлом, но – увы...
– Критики говорят о новом подходе, а я бы отметила удивительное соединение в вашем спектакле традиций шекспировского театра, комедии дель арте, возможно, творчества обэриутов, с одной стороны, и элементов реалистического театра – с другой. Это дало неожиданный результат. К чему вы стремились, когда задумывали спектакль? И не появилось ли что-то новое и для вас самого неожиданное в процессе репетиций?
– Конечно, в процессе появилось что-то новое, иначе и не бывает. В то же время ни один профессиональный режиссер не приступает к работе, если у него не намечена четкая цель. Серго Параджанов говорил: все время нужно искать, но при этом знать, что именно ты ищешь. Я знал, что ищу, о чем будет спектакль, придумал форму. И так пришел на первую репетицию. Существует легенда, что я очень быстро ставлю спектакли. Но это иллюзия! Я быстро реализую замысел, но долго готовлюсь. Так что можно сказать, что я очень долго ставлю. Что касается «Шинели», я хотел, чтобы в спектакле была игра, постоянная игра. Ведь суть театра – в игре, а не просто в переживании. Переживать тоже нужно играя. Вот это и есть суть шекспировского, площадного театра, театра дель арте. Может быть, даже древнегреческого театра. Мне кажется, когда на сцене царит игровая стихия, это и есть настоящий театр. Именно игра на зрителя, непрерывная его атака различными приемами актерской игры. И такая стилистика была заложена с самого начала, а не появилась на репетиции.
– Вы сразу получили нужный отклик от артистов?
– Мои актеры все прекрасно поняли, и я им благодарен за то, что они следовали за мной и дошли до премьеры так, как это было задумано. Мы ведь очень хорошо знаем друг друга. С самого начала я хотел поставить «Шинель» в Дании, в Копенгагене. Но когда я придумал спектакль, то понял, что не смогу его поставить с актерами, которых не знаю, – с датчанами. Тем более не понимая их языка. И решил сначала осуществить замысел со своей труппой, которая меня понимает. Дело, конечно, не в языковом барьере, а во взаимопонимании с актерами. Я мог бы назвать где-то 10-15 актеров нашего театра, с которыми у меня телепатическая связь на репетиции. Без этого невозможно делать хорошие спектакли. Мы не можем осуществлять крупные театральные проекты где-то в другом месте – только со своими! И это закономерно. Наши успехи за границей не говорят о том, что мы там что-то открываем. Открываем мы у себя, а потом уже выносим это куда-то. Показываем то, что уже нашли со своей труппой.
– В Грибоедовском театре идут четыре спектакля по Гоголю, и все они поставлены в разных жанрах!
– Естественно. Начнем с того, что у всякого большого произведения своя форма, стилистика. К тому же, когда ты ставишь что-то новое, тебе тоже должно быть неинтересно повторяться. Весь смысл режиссуры заключается в том, чтобы заново открывать для себя и для других мир автора. И таким образом говорить со зрителями о человеке. Мне кажется, что просто ставить – это скучная задача. Для этого не нужно особенно много трудиться и нервничать. Каждый новый спектакль не должен быть похож на предыдущий. Иногда приходится слышать: режиссера можно узнать по его почерку. Думаю, это не очень большой комплимент. На мой взгляд, хорошего режиссера не должны узнавать по стилистике спектакля. К примеру, никто из театроведов не мог бы определить, какова стилистика Джорджо Стрелера или Питера Брука. Не сравниваю себя с Питером Бруком, но для меня важно не быть легко определяемым и узнаваемым. Темы – это другое дело. Но вот по стилистике спектакли одного режиссера не должны походить друг на друга. К этому сознательно стремлюсь. В первую очередь каждый хороший спектакль – это раскрытие автора. А великие авторы и их произведения не могут быть одинаковыми, верно? «Гамлет» и «Ричард III» написаны одним автором. Но это совершенно разные произведения, разные миры! И по стилистике они абсолютно не похожи. Когда речь идет о Шекспире и его интерпретации, спектакли должны отличаться друг от друга, и тогда театр становится намного более интересным явлением искусства.
– Возвращаясь к интерпретации Гоголя. В вашем спектакле «Ревизор» сквозь Николая Васильевича иногда проглядывает Булгаков.
– Булгаков реально ученик Гоголя. «Мы все вышли из гоголевской «Шинели» – эти слова неправильно приписывают Достоевскому. На самом деле они принадлежат французскому критику Эжену Вогюэ. Одним из тех, кто вышел из гоголевской «Шинели», был Михаил Булгаков. Они в чем-то похожи, Булгаков находился под большим влиянием Гоголя. Да мы все находимся под его влиянием! Даже тот, кто открывал произведения Гоголя только в школьные годы, находится под влиянием этого писателя. Через других авторов, учебники, театральные постановки и фильмы. Мир Гоголя вошел в нас, и почти два века человечество испытывает его влияние. Даже те, кто, возможно, никогда его не читали. Гоголь вошел во многие слои, и через эти слои оказывает свое воздействие… Если мы говорим о мистике в литературе, то откуда она начинается? Я не знаю, читал ли Габриэль Гарсиа Маркес Гоголя, но когда читаешь произведения этого латиноамериканского автора, то чувствуешь, что он находится под его влиянием.
– Да, Маркес говорил, что из Гоголя вышел весь «наш латиноамериканский магический реализм».
– Человек, не знавший Гоголя, не мог бы написать «Сто лет одиночества» или «Полковнику никто не пишет». Я об этом нигде не читал, но у меня есть это ощущение. Все большие писатели на самом деле испытали влияние Гоголя.
– Вы еще обратитесь к творчеству Гоголя?
– Почему бы и нет? Как спектакли ставятся? Или тебе конкретно заказывают, или то или иное произведение приходит так, что тебя даже не спрашивают. К встрече с ним готов твой организм, твой ум, твоя душа, и ты начинаешь этим мучиться. И ты будешь мучиться до тех пор, пока не реализуешь свою задумку. Так что как с Гоголем сложится в дальнейшем, покажет время.
– Когда-то на грибоедовской сцене с большим успехом шел ваш спектакль «Мастер и Маргарита». Вы распрощались с этим автором или новая встреча тоже возможна?
– Не могу сказать, что я с кем-то попрощался или собираюсь поздороваться. Это не от меня зависит. Как загорится! Я как-то спросил Питера Брука на его лекции, как он выбирает пьесу. Режиссер ответил: только тогда, когда она начинает греть сердце. Я бы сказал, что выбор материала – самый сложный процесс. Поэтому здесь абсолютно нет рецептов. Иногда приходится слышать: нужно взять выигрышную тему или пьесу. Не существует таких! Можно решить: «это выигрышная тема», а на самом деле она окажется совершенно невыигрышной. Потому что выбор произведения для постановки – как рождение стихов. Можно предсказать, какие стихи родятся у поэта, к примеру, через два месяца? Нет, конечно. То же самое со спектаклями. Темы, авторы не спрашивая сами приходят к нам. Они являются как нежданные гости, стучатся и заходят. И начинают тебя мучить. И ты не можешь не поставить! Поэтому я не могу сейчас сказать, буду или не буду ставить какого-то автора. Сегодня я начал думать о «Горе от ума». Почти двадцать лет я в театре Грибоедова, и все это время многие говорят мне: «Авто, театр носит имя Грибоедова, но в репертуаре нет спектакля «Горе от ума»!». По одной причине: Грибоедов не стучался! А вот сейчас вдруг напомнил о себе… И когда произведение к тебе приходит, ты оцениваешь его не так, как раньше. Еще вчера ты смотрел на него, как на хрестоматию, а когда оно постучалось, ты увидел: да это совсем не то, что ты думал! Когда происходит этот щелчок, тогда и начинается творческий процесс. Очень интересный, хоть и мучительный. Но, думаю, что вообще это самый приятный процесс. Когда все только зарождается и начинает бурлить.
– Спектакль «Кроткая» Достоевского вы поставили 15 лет назад и после этого не возвращались к этому автору, хотя мир писателя огромен! Он вам не так близок, как Гоголь?
– Я вообще не так часто ставлю спектакли. Не могу сказать однозначно, что Достоевский мне близок меньше, чем Гоголь, и по этой причине я его редко ставлю. Вот я очень люблю Маркеса, но никогда его не ставил! Я сейчас не играю в какого-то мистификатора. Мне уже скоро 60 лет исполнится – не до игры! Просто, на мой взгляд, многие поступки, как будто бы нами совершаемые, на самом деле делаем не мы. Повторяю: к нам стучатся, заходят, все это существует в каком-то астрале, так что не мы решаем. Я стал фаталистом. Будет – значит будет! То, что должно произойти, произойдет само собой.
– И Достоевский снова постучится к вам?
– Безусловно. Это может произойти даже сегодня. Допустим, возьму главу «Легенда о Великом Инквизиторе» из «Братьев Карамазовых» и захочу поставить.
– Это было бы потрясающе!
– Идеи, заготовки существуют в тебе, но ты поставишь это только тогда, когда они скажут: «Давай сейчас!» Кстати, так было с Булгаковым. С ним была связана длинная история, мы очень долго шли к этому спектаклю. Это тоже абсолютная мистика, и многие будут опять говорить, что я приверженец магии. Как я начал репетировать «Мастера и Маргариту»? Я ведь дважды откладывал. Вы ведь, наверное, помните? Но однажды я проснулся от страшного шума, и когда открыл глаза, то увидел, что книжный шкаф упал. Все книги рассыпались. Я начал их собирать, и мне попался роман «Мастер и Маргарита» – потрясающее парижское издание 1973 года. Я очень обрадовался, потому что давно не видел эту книгу и думал, что она где-то затерялась. Начал перелистывать роман и открыл его на странице, на которой было написано «Пора!» – название одной из глав. Потом я снова лег и заснул, а наутро отправился в театр и зашел к директору Николаю Свентицкому в кабинет. К этому времени я даже забыл о ночном происшествии. И вдруг Коля сообщает мне, что был только что в одном банке, и там ему сказали, что с удовольствием профинанансировали бы спектакль, если это будет, к примеру, «Мастер и Маргарита». Я в свою очередь рассказываю Коле о том, что сегодня произошло. Николай поддержал меня: «Значит, нужно ставить Булгакова!» Не успел я зайти в свой кабинет, как раздается звонок. Я беру трубку. Украинский режиссер Виталий Малахов говорит мне о своем намерении провести через год фестиваль, посвященный Булгакову. «У тебя ничего нет?» – интересуется он. И я понял, что спектакль по Булгакову точно нужно ставить. С такой быстротой, с какой я сделал «Мастера и Маргариту», я не делал ни один свой спектакль. Потому что у меня было полное ощущение, что кто-то мне помогает, сидит у меня за спиной и нашептывает, как я это должен ставить.
– А Гоголь не сидел за спиной, не нашептывал?
– С Гоголем такого не было. С ним я просто дружил.
– А как родилась идея поставить фантастический рассказа Достоевского «Кроткая»?
– Там была тоже длинная история. Когда-то я снял грузино-итальянский фильм по «Кроткой» с участием Льва Дурова. Вследствие пожара на киностудии копия была утрачена. Вторая копия была у итальянцев – непонятно где, найти их было невозможно, потому что итальянская студия обанкротилась, и эти люди вообще перестали заниматься кино. Так что в 90-е годы я говорил, что снял фильм по «Кроткой», но не мог это никак доказать: у меня самого копии не было. В 1999 году я пришел в театр Грибоедова в качестве художественного руководителя, и однажды, сидя в буфете, мы заговорили о «Кроткой» с актером Валерием Харютченко. Я сказал ему, что вообще не помню свой фильм, и у меня нет копии картины. «Если вы не помните, давайте поставим!» – предложил Валера. Так появилась «Кроткая». А потом я случайно нашел фильм в Санкт-Петербурге, уже после премьеры нашего спектакля. У меня была назначена встреча в центре города. Я пришел чуть раньше – я всегда прихожу чуть раньше, какая бы встреча ни была. Прогуливаюсь по улице и вижу: музей Достоевского! Захожу. В полном одиночестве рассматриваю экспозицию и вижу список видеотеки. А в нем значится мой фильм! Я ворвался к директору, попросил, чтобы мне дали возможность сделать копию картины, сказал, что я ее режиссер. «Кроткую» показывал какой-то пятый канал итальянского телевидения, и сотрудники музея оттуда переписали.
– Ничего не теряется!
– Да, рукописи не горят!
– Ваше участие с «Кроткой» в фестивале «Пять вечеров на Кипре» было очень успешным.
– Да, спектакль был воспринят прекрасно. Валера Харютченко был замечательный.
– К примеру, известный режиссер, педагог Андрей Галкин, проживающий на Кипре, в фестивальном рейтинге на лучшую мужскую роль назвал именно работу Валерия Харютченко...
– Я думаю, что сегодня он играет даже лучше, чем пятнадцать лет назад. Еще глубже, еще осмысленнее. Мне кажется, чувства, которые он выражает в этом спектакле, очень близки Валере как личности. Полтора десятка лет тому назад это был артист, который очень хорошо исполнял свою роль. С годами, с приобретенным опытом круг мыслей его героя стал ему еще ближе. Я бы сказал, что сегодня Валерий острее чувствует проблемы, затронутые в произведении Достоевского. И поэтому жестче и пронзительнее проживает свою роль.
– Авто, прошло двадцать лет, как вы пришли в Грибоедовский театр. Изменились ли вы за эти годы?
– Думаете, я смогу ответить на этот вопрос? Хотя думаю, я вообще изменился. Не знаю, в лучшую или худшую сторону. Хотелось бы думать, что в лучшую.
– Стали в чем-то глубже, спокойнее, философичнее, одухотвореннее?
– Вы сами сказали! Думаю, двадцать лет – это нормальный период, и человек должен за это время хотя бы успокоиться. Я явно не такой, каким был 20 лет назад. И если сейчас, с моим нынешним умом, опытом вернуть меня в то время, конечно, я много чего не сделал бы.
КОГДА ВЕРСТАЛСЯ НОМЕР
Стало известно еще об одном успехе грибоедовцев. В немецком Ганновере, на сцене Theatre in der List, в рамках Международного театрального фестиваля MOST Тбилисский театр имени А.С. Грибоедова представил музыкальный спектакль – бенефис Ирины Мегвинетухуцеси в постановке Автандила Варсимашвили «Желтый ангел». Вот как отозвалась об этом бескомпромиссная Нина Мазур – художественный руководитель фестиваля, театровед, театральный критик, драматург, член Германского Совета международного института театра и Международной Ассоциации театральных критиков (ЮНЕСКО): «Спектакль Ирины Мегвинетухуцеси имел огромный успех у ганноверских зрителей. Все прошло великолепно!»
Инна БЕЗИРГАНОВА
|
