К 100-летию со дня смерти Важа Пшавела

Альфред Теннисон в своем эссе, посвященном памяти Томаса Элиота, называет три основных единовременных качества, характеризующих великого поэта: плодовитость, многокрасочность и совершенность мастерства. Важа Пшавела был щедро одарен всеми этими качествами, которые он с необыкновенной силой проявил на протяжении своей не столь долгой жизни.
Если кто-либо сравнится величием творчества, многообразием и глубиной с такими гигантами мировой поэзии как Данте, Шекспир и Гете, то один из них неоспоримо будет Важа Пшавела. Его не зря сравнивают с Робертом Бернсом, увенчавшим  Шотландию неувядающим венцом.
Подобно Бернсу Важа одной рукой держал перо, ночью при свете лучины писал свои гениальные творения (не всегда имея деньги на керосин), а другой рукой держал плуг и плодами тяжелого крестьянского труда кормил своих малолетних детей.
Важа Пшавела считал своими предтечами Руставели и Гурамишвили, знал, какой тяжкой была участь настоящего поэта, какую жертву требовали от него великие тени, преклонив колени, просил помочь ему произнести стоявший в горле стих.

Мало кто проник так глубоко в тайны природы, как Важа Пшавела. Живое и неживое, все, чего бы не касалось его магическое перо, все оживало, и камни начинали говорить о своей боли.
Неотразимое впечатление на юного Важа произвело стихотворение Евгения Баратынского «На смерть Гете», которое прочел ему школьный товарищ Симон Саларидзе.

Он воспринял это стихотворение так, будто оно написано о нем, настолько соответствовало оно его чувствам, всему его существу.
Конечно, появление в грузинской литературе столь мощного таланта не прошло незамеченным, однако при жизни он не получил того признания, которого заслуживал. Правда, известно высказывание Ильи Чавчавадзе (хотя отдельной статьи о Важа Пшавела он не публиковал): «Мы, старики, должны отложить перо и уступить дорогу Важа».
Известно также, что в беседе с Артуром Лайстом он назвал автора «Орла» и «Рассказа маленькой лани» гением.
Принципиальный и беспристрастный литературный критик Кита Абашидзе, не сразу признавший в Важа Пшавела великого художника и мыслителя, позднее сделал одно весьма интересное наблюдение, согласно которому в сердце Важа были впечатаны строки «Чинари» Н.Бараташвили: «Я верю, что существует некий язык тайный между неодушевленными, и он есть главный и прежде других имеет значение их беседа», – писал К.Абашидзе.   
Интересно, что еще юношей в кругу товарищей Важа Пшавела прочел доклад – «Николоз Бараташвили – поэт мировой печали». Когда же стало известно о гибели Бараташвили в Гандже, Важа написал одно из лучших своих стихотворений – «Праху Николоза Бараташвили».
С вышеупомянутым наблюдением Кита Абашидзе впоследствии согласился и Гурам Асатиани и, несмотря на различие темпераментов и отношение к окружающему миру этих двух гениев, пошел еще дальше. Он считал, что провидческие строки произведений Бараташвили нашли свой отзвук в произведениях Важа Пшавела.
Григол Робакидзе – вот кто, пожалуй, глубже и полнее всех понял и оценил самобытный, могучий талант Важа Пшавела. Еще в 1907-1909 годы он читал целый цикл своих блестящих лекций о творчестве Важа – сперва по-русски, затем по-грузински (об этом вспоминает Давид Клдиашвили в своей замечательной книге «На моем жизненном пути»). Григол Робакидзе сразу же уловил мифологичность глубокой поэзии Важа и особое внимание уделил его столь необычной поэме «Змееед».
Он полностью воспринял колорит пшавского диалекта в богатейшем, мощном языке поэта. Устами автора «Змеиной рубашки» глаголет сама истина, когда с безграничной смелостью он заявляет: «Он (Важа) воплотил самостийный гений природы и стал истинным гением в мировом смысле...» И еще один фрагмент этой же лекции Робакидзе: «Он пантеист не фигурально: нет, он в своем пантеизме подлинный мистик... Природа для него живая оболочка, которая стремится к своему совершенству... Логос – вот исток поэтического гения Важа! Вне логоса его поэтическое слово было бы просто «пестрым словом». Это явственно подтверждает его поэма «Змееед». Остановимся на этой поэме. Это необходимо не только для характеристики таланта Важа Пшавела, еще более необходимо для познания грузинского гена – «поскольку «Змееед» подлинная плоть духовной энергии грузин, ее наилучший плод».
Григол Робакидзе был знаком с Важа Пшавела. Его поражало, насколько глубоко знал Важа европейскую философию. В одну из встреч Григола с Важа в редакции журнала «Тэми» («Община») у них был спор по поводу философии Огюста Конта. Важа не соглашался со своим юным поклонником. Робакидзе вспоминал впоследствии: «Казалось, его одним глазом (второй глаз ему погубила сибирская язва) на меня взирала вся Вселенная».
С особым почтением относился к Важа Пшавела один из лидеров «голубороговцев» Тициан Табидзе. В статье о Важа он пишет, что Важа всем существом чувствовал «свежесть и неувядаемость природы», которая, по его мнению, была источником бессмертия поэта: «Такой же свежей останется его поэзия, ее не коснется «недолговременность» какой-либо школы, которая рождается утром, чтобы умереть вечером и не воскреснуть никогда. Важа Пшавела вмещает все, в его сердце пели тысячи свирелей, потому ему не угрожает коварство времени – его стихи будут так же неколебимы и тверды, как скалы и могучи, как корни столетних деревьев».
Тициан Табидзе особо выделяет язык несравненной прозы Важа. «После Сулхана-Саба Орбелиани в Грузии не было такого мастера прозы», заключает он. Как ни удивительно, Акакий Церетели одно из своих стихотворений начинает с того, что обращается к Важа со словами: «Не нравится мне твой язык, пшав», что очень обидело адресата. Однако, рыцарь по натуре, в своем «Запоздалом ответе Акакию» он был предельно вежлив и корректен.
Язык Важа Пшавела, сильный и выразительный, это особый феномен, это поэтическая речь, сродни языку красивейшей пшавской народной поэзии. К сожалению, он очень трудно поддается переводу. Многие грузинские писатели, критики и исследователи не сразу приняли его язык. Его огромное, неисчерпаемое по своей глубине и многозначности наследие нелегко постигнуть и оценить. На это требовалось время. Даже столь крупный литератор, исследователь, человек широко образованный и широко мыслящий как Геронти Кикодзе не сразу постигнул величие Важа Пшавела и лишь на двадцатом году после смерти поэта опубликовал статью, в которой кардинально изменил свое отношение к нему.
Известный в свое время литературный критик Иполитэ Вартагава в 1914 году, за год до кончины поэта, опубликовал статью «Песнь сына гор Важа Пшавела». В ней он высоко оценивает творчество гениального писателя, но наряду с этим статья изобилует различными неточностями и неверными положениями. Однако она интересна тем, что в ответ Важа напечатал свою статью, корректную и вежливую, как было ему присуще, в которой открыл некоторые секреты своего творчества и развеял беспочвенные замечания некоторых критиков.
Верный курс в научном изучении наследия Важа указал талантливейший исследователь  истории грузинской литературы, несравненный знаток грузинского фольклора поэт и переводчик Вахушти Котэтишвили. Большую роль в изучении особенностей творчества поэта сыграл Симон Чиковани. В его статье «Колорит жизни Важа Пшавела и его поэтическое творчество» всесторонне освещается тот мир, в котором родился и рос великий поэт, рассматривается разнообразие средств выражения, богатейшая речь автора «Змеееда». Симон Чиковани первым отметил, что «дионисийский дух» Важа Пшавела находится в дальнем родстве с языческой поэтической природой Гете. По мысли С.Чиковани, в мощном поэтическом голосе поэта слышится отзвук горного эхо и шума дремучих лесов.
Георгий Леонидзе считал Важа Пшавела своим предтечей и до конца остался его последователем.
Замечательный знаток мировой литературы, исследователь грузинского стиха, писатель Акакий Гацерелиа очень высоко ценил творчество и личность Важа Пшавела. Его перу принадлежат несколько статей о Важа. Из них отметим «Важа Пшавела и грузинский миф», в которой Акакий Гацерелиа, весьма скупой на похвалу, пишет: «На рубеже XIX-XX веков (и после того) мы не знаем второго художника, одаренного столь неограниченной фантазией и поэтическим визионом, причем не только в грузинском масштабе: аналога ему мы не находим и в мировой литературе последнего столетия.
По сути, Гете завершает тот круг гениев, которые черпали материал для своих творений из мифологического арсенала (мы имеем в виду вторую часть «Фауста»). Выше оценить поэта невозможно.
Большую лепту в изучение духовного наследия Важа Пшавела внес известный исследователь, профессор Тбилисского государственного университета, основатель кабинета Важа Пшавела Григол Кикнадзе (1909-1974). Его монография «Творчество Важа Пшавела», которая по некоторым причинам была издана с десятилетним опозданием в 1956 году, положила начало целому этапу в изучении творчества писателя.
Столетию со дня рождения Важа (1966) посвятил Григол Кикнадзе одну из лучших своих статей, в которой много новых неожиданных наблюдений, способных послужить темой отдельных исследований.
В рамках настоящей статьи мы не имеем возможности коснуться других весьма интересных и важных исследований Григола Кикнадзе, как например, «Важа Пшавела против Зигмунда Фрейда», «Стиль прозы Важа Пшавела» и другие, но нельзя не отметить, что именно он возглавил и непосредственно руководил изданием весьма ценного «Сборника, посвященного памяти Важа Пшавела» (1966 г.). Следом вышла монография «Бахтриони». Поэма Важа Пшавела» и большая статья «Пять поэм Важа Пшавела», в которых дается многосторонний анализ главных эпических произведений поэта. Эти издания вызвали живой отклик такого тонкого ценителя стиха как критик Теймураз Доиашвили и других, что явилось единодушным признанием огромной заслуги любимого педагога, выдающегося исследователя, профессора Григола Кикнадзе.
Однако с прискорбием должен сказать, что в 2010 году, во время так называемой «реорганизации» университета, кабинет Важа Пшавела со всеми его бесценными экспонатами, с такой любовью, заботой и трудом созданный Григолом Кикнадзе, был уничтожен. Группа ученых в течение ряда лет работала над составлением большого словаря языка Важа Пшавела, увы, все это бесследно исчезло. Это был варварский акт.
Одной из самых лучших работ о Важа Пшавела является монография «Трагические маски» Тамаза Чхенкели. С присущим ему артистизмом автор последовательно вводит нас в уникальную стихию мифологического мышления поэта-философа. Работа эта вызвала всеобщее одобрение. Тамаз Чхенкели опубликовал также серию статей о Важа Пшавела. В одной из них – «Важа Пшавела – поэт грядущего» автор называет первоисточник творений гениального поэта: «Корень поэзии Важа таится в глубочайших недрах грузинского мифа, а этот последний проявляется в блистательной пшаво-хевсурской народной поэзии и сказаниях, в древнейших и уникальных восхвалениях...» и далее: «Если мы не привыкнем постепенно к этому миру мифа, к законам жизни и мышления действующих в нем людей, к их архаичной психологии, мы не почувствуем величия эпоса Важа, не проникнем в его глубочайший грузинский, не поймем неповторимости и поразительной динамичности его поэтического языка».
Из мифологического мироощущения идет вневременность поэтического мира Важа Пшавела, его первозданность. Отсюда же берут начало его суровые визионы и инфернальные видения, не говоря уже о целой системе поэтических образов, понимание и анализ которых были бы довольно трудны без учета мифологических аспектов.
Выдающиеся русские поэты XX века (О.Мандельштам, М.Цветаева, Б.Пастернак, Н.Заболоцкий), не зная оригинала, с помощью подстрочника и своего таланта сумели почувствовать необычайность мира Важа Пшавела, непохожесть ни на кого и стали переводить его поэмы.
Тамаз Чхенкели, сам поэт и мастер перевода, из всех переводов Важа Пшавела на русский язык выделяет переводы Николая Заболоцкого. Заболоцкий не счел нужным механически переносить грузинские размеры стиха, а «использовал для русского перевода Важа Пшавела классический русский стих, которым в русской поэзии прошлого века писались эпические произведения» (надо сказать, что советчиком Н.Заболоцкого был его друг Симон Чиковани).
Сравнивая перевод поэмы «Алуда Кетелаури» с оригиналом, он отмечает, что местами (например, описание картины наступления вечера) перевод блестящий и «ничем не уступает оригиналу».
В научное изучение творчества Важа Пшавела весомый вклад внес, к сожалению, рано ушедший блестящий литератор, критик, наделенный изысканным и безошибочным вкусом Гурам Асатиани.
В его замечательной работе «Важа Пшавела» высказано не одно смелое, наводящее на размышление соображение. Автор рассматривает отдельные положения других исследователей и дает им свою оценку.
Приведем два небольших фрагмента статьи.
«Лирический герой поэзии Важа Пшавела, как и персонажа его поэм зачастую напоминают бессмертные характеры «Вепхисткаосани». Разумеется, Важа в своем столетии был не единственным поэтом, который выразил своеобразный оттенок грузинского характера. Как истинно великое национальное явление вся его поэзия по своему духу неотделима от своеобразного гуманистического пафоса грузинской литературы.
Но только лишь ему, Важа Пшавела, под силу было так искусно смешать в своей поэзии гул и рев срывающихся с вершин лавин и оползней с нежнейшими мелодиями народных песен. Лишь он один из современников был одарен волшебным даром ясновидения, которому дано зреть Божию благодать и красоту среди уродливых и грубых форм жизни».
Вывод, который в заключение своей статьи предлагает нам автор, опирается на веские аргументы: «В минувшем веке Важа Пшавела был тем избранным из избранных поэтов, увенчавшим эстетическое развитие, протекавшее на протяжении двух эпох, который сумел в совершенной форме выразить взаимопроникающее драматическое единство «земли» и «неба», «вещественного» и «идеального», – реалистического и романтического.
После семивекового интервала, в новое время, в новую эпоху, на новой ступени эволюции поэтического мышления он вновь достиг возрождения руставелевской ренессансной гармонии».
В прошлом 2014 году вышла объемистая монография Ростома Чхеидзе, известного автора биографических романов под названием «Гость дэвов (хроника жизни Важа Пшавела)». В монографии собрано огромное количество уникальных, новых, малоизвестных либо позабытых материалов и по всем параметрам она превосходит рамки «хроники жизни». Говорят, хорошее название – уже полдела. Ростом Чхеидзе очень удачно подобрал название для своей работы, оно вполне соответствует грандиозному миру, высвеченному гением Важа Пшавела.
Прекрасно иллюстрированная художником Важа Орбеладзе, монография эта имеет много достоинств, об одном из них говорится в аннотации: «Оказывается, возможно было эту избранную личность, своего рода символический образ нашей страны, эмблему и визитную карточку Грузии, представить перед человечеством при представлении независимого государства Грузинского».
Важа Пшавела не считал зазорным влияние одного писателя на другого. Напротив, он видел в этом одно из главных проявлений обогащения литературы. Не скрывал он, каким мощным импульсом стало для него стихотворение Рафиэла Эристави «Родина хевсура». Примером того, насколько благотворно может быть влияние, он приводит Пушкина и Толстого. Ко Льву Толстому Важа относился с особым почтением. На смерть великого художника и мыслителя он откликнулся проникновенным стихотворением. «России уж не найти ему подобного  в своих владениях», – такую фразу читаем в этом стихотворении.
Важа Пшавела прекрасно знал, какого ранга писателем он является. В статье «Раздумья о «Вепхисткаосани» он пишет: «Я, разумеется, не Руставели: куда Квернаки до Эльбруса. Однако ж Квернаки все-таки более схож с Эльбрусом, нежели Тирифонская долина. Солнце, конечно, солнце, но даже самая маленькая звездочка имеет с ним больше общего, чем какое-либо другое тело в небесном просторе, поскольку звезда и Солнце одному закону подчиняются, и их природа более или менее соответствует друг другу...»
Известно, какую огромную роль в творчестве Важа Пшавела играют горы, образ горы как таковой. Горы, гнездовье и обиталище орлов, для него были воплощением свободы, здесь особо ощущалась близость к Богу. Горы – обитель чистоты, святости и бессмертия. В одном из важных своих стихотворений, написанных на манер народной песни «Я был на горе» (1890 г.) он пишет:

Я был на горе. Стоял на вершине...
Перед глазами расстилалась страна.
На груди моей возлежали Солнце и Луна.
Говорил я с Богом.
Забота о благополучии отчизны
была в душе и сердце моем:
жизнь и смерть ради нее
были для меня вторым законом.
Сейчас тихо-тихо спускаюсь,
В ущелье ждет меня темнота,
за мной идет грустная дума,
обжигающая сердце и разум.
С высоты вниз спускаться
о, как тяжело.
(Перевод подстрочный)

Зураб Кикнадзе, известный ученый и знаток Святого писания. комментирует: под первым законом имеется в виду первая из Десяти заповедей – «Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом моим». А в статье «Горы и долы Важа Пшавела» пишет следующее: «Гора здесь не просто гора: это Синай. Здесь было явление Господа. На Синае стоял Моисей и мыслил о человечестве, отсюда идут предсказание, поэзия, вдохновенное служение народу, здесь рождается вера». И далее: «Путь с вершины вниз» он рассматривает как путь к совершенству, а исток метафоры стремления к нравственному совершенству, по мысли З.Кикнадзе, надо искать в псалмах.
Перу Важа Пшавела принадлежит в высшей степени интересный цикл этнографических статей – «Пшавы», «Хевсуры», «Хевсурская свадьба», «День Лашарского креста» или «Лашароба», и многие другие, которые составляют настоящую сокровищницу для изучения грузинского быта и культуры.
Богато и интересно публицистическое наследие Важа Пшавела. Отметим одну из его публицистических статей, имевшую для него принципиальное значение – «Космополитизм и патриотизм». Вот что пишет поэт: «Каждый сын отечества должен служить родине всеми своими силами и помыслами, должен радеть о своих собратьях и, насколько разумен будет его труд, насколько полезной для родной страны окажется его лепта, настолько полезным будет он и всему человечеству».
Мысли, высказанные в заключительной части статьи, кажутся написанными сегодня: «Космополитизм следует понимать так: люби свой народ, свою страну, радей о ее благополучии, не презирай другие народы и не завидуй их благу, не мешай их стремлениям и заботься, чтобы твою родину никто не притеснял и сравнялась бы она с передовыми странами. Кто отступается от своей нации и своей страны с той мыслью, что, дескать я космополит, он уродлив и, сам того не замечая, становится врагом человечества... Боже упаси понимать космополитизм так, будто все должны отказаться от своей нации, ведь тогда человечество должно отказаться от самого себя... Каждая нация должна развиваться по-своему, это обязательное условие для развития всего человечества».
Для многовековой грузинской литературы гордостью и немеркнущей славой пребудет то, что великий сын гор Грузии, поэт, прозаик, мыслитель, наделенный божественным даром Важа Пшавела, познавший и изучивший язык природы в своих творениях, с необыкновенной художественной силой и глубиной выразил высшие идеалы человечества.

Перевод Камиллы-Мариам Коринтэли


Эмзар КВИТАИШВИЛИ