предчувствия и прозрения

Несколько лет назад, только что выпустив свою «мистическую» «Женитьбу», Авто Варсимашвили говорил примерно следующее: «Гоголя нужно ставить, ставить и ставить! Несмотря на мою огромную любовь к Федору Михайловичу, нужно вспомнить его знаменитые слова: «Все мы вышли из гоголевской шинели». Гоголь – именно тот автор, откуда вся русская литература и вышла на самом деле. И я это ощутил в процессе работы – это удивительный автор! У нас получился немного мистический разговор. Так вот, не сочтите меня безумцем, но я люблю работать с теми авторами, которые мне во время репетиций… помогают. Шепчут мне что-то на ухо… кто-то громче, кто-то – потише, кто-то  – зло, кто-то – радостно. Гоголь – это тот случай, когда сзади меня сидел мой соратник, товарищ, друг. И он давал мне советы… Такое ощущение у меня было, когда я ставил Булгакова, Шекспира. И это счастливые моменты, когда ты ощущаешь плечо и дыхание автора. Я очень жалею, что до сих пор не ставил Гоголя. Он мне стал очень близким...»
Эти слова режиссера не раз вспоминались позднее, когда было принято решение ставить «Ревизора» к 170-летнему юбилею Тбилисского русского театра имени А.С. Грибоедова...
И вот премьера состоялась. Трактовка хрестоматийного произведения, вдоль и поперек изученного в средней школе, поразила театралов смелостью и даже дерзостью. А главное – множеством  разных ассоциаций: исторических, культурных, библейских. Авто определил жанр своего спектакля: фантасмагория. Хотелось бы добавить: предапокалиптическая фантасмагория.
Общеизвестны слова Гоголя о том, что в «Ревизоре» он «решился собрать в одну кучу все дурное в России, какое он тогда знал, все несправедливости, какие делаются в тех местах и в тех случаях, где больше всего требуется от человека справедливости и за одним разом посмеяться над всем».  
Варсимашвили расширил контекст пьесы, создав в спектакле жутковатую метафору, модель мира, существующего по законам зла; мира, в котором царит бесправие, насилие, происходит угнетение слабого сильным, «выстроил» некий город грехов, населенный людьми, погрязшими в пороках и преступлениях. Именно «погрязшими»  – от слова «грязь». Не зря на сцене – огромная грязная лужа. Как знак крайнего упадка, последней степени деградации общества. В этой луже не раз оказываются персонажи спектакля – по сути, это их родная стихия.    
Выразительный образ спектакля создал художник Мириан Швелидзе. Церковь в городе грехов хоть и существует, но искривилась и почти наполовину погрузилась в землю. У Гоголя Городничий говорит: «А если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую год назад была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась...». Тем не менее горожане  не забывают изображать богобоязненность, истово крестясь на храм.
В городе мрачно, тускло, сыро, страшно. Царит прямо-таки средневековая атмосфера страха и угнетенности. Персонажи одеты соответственно общему настроению – в темные балахоны с капюшонами, скрывающими лица (художник по костюмам Тео Кухианидзе).   В зачине спектакля горожане, с чемоданами, скучковавшись в ожидании своего последнего часа – Страшного суда, взирают на небеса, откуда льются потоки отнюдь не очистительного дождя. По левую и правую стороны расположены две черные канализационные трубы.  Над сценой висят «бесконечные» ведра. Вспоминается: дождь льет как из ведра. Впечатление дополняют периодически повторяющиеся раскаты грома...
Авто Варсимашвили обнажил, сделал явным то, что было заложено в комедии самим автором. Как пишет профессор МГУ имени М.В. Ломоносова Владимир Воропаев, «главная идея «Ревизора» – идея неизбежного духовного возмездия, которого должен ожидать каждый человек. Гоголь, недовольный тем, как ставится «Ревизор» на сцене и как воспринимают его зрители, попытался эту идею раскрыть в «Развязке Ревизора».
«Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе! – говорит Гоголь устами Первого комического актера. – Все до единого согласны, что этакого города нет во всей России. <...> Ну, а что, если это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас? <...> Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот  –  наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, что ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее».  Речь здесь идет о Страшном Суде. И теперь становится понятной заключительная сцена «Ревизора». Она есть символическая картина именно Страшного суда. Появление жандарма, извещающего о прибытии из Петербурга «по именному повелению» ревизора уже настоящего, производит ошеломляющее действие. Ремарка Гоголя: «Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении».
Хоть у Варсимашвили и нет знаменитой немой сцены, но все жители города, объятого ужасом,  существуют в постоянном ожидании неизбежного возмездия. К тому же в воздухе витает предчувствие войны. «Зачем же, Антон Антонович, отчего это? Зачем к нам ревизор?» – почти в истерике спрашивает у Городничего Хлопов. Ляпкин-Тяпкин видит в этом подготовку к военным действиям: «...Министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены».    
Но режиссер этим не ограничивается – в спектакле рефреном повторяются известные тексты из 18-ой главы Бытия (Ветхого Завета) – разговор Авраама с Господом Богом о праведниках, ради которых Всевышний готов отказаться от уничтожения Содома (их читает, обращаясь к строкам Священного писания, некий помещик Растаковский в исполнении Дмитрия Спорышева). Но в том-то и дело, что в городе N «Ревизора» в постановке Варсимашвили нет ни одного праведника. «Один там только и есть порядочный человек... да и тот, если сказать правду, свинья», – приходят к выводу Хлестаков и Осип, цитируя Собакевича из «Мертвых душ».  
Эти персонажи  в спектакле – Хлестаков и Осип – также связаны с Библией. В том же отрывке из 18-ой главы Бытия (Ветхого Завета) говорится о двух ангелах, пришедших в город грешников, чтобы совершить возмездие. Известно, что в истории человеческого рода ангелы не раз являлись людям как вестники, несущие предупреждение о возможном возмездии, или как сила, с помощью которой Господь осуществлял наказание.
Таковыми в спектакле Варсимашвили и являются, как нам представляется, ... Хлестаков и его лакей Осип. Но ангелы ли они на самом деле, вопрос спорный. Ведь, строго говоря, ангелы – духовные сущности, служащие Богу. А эти двое скорее напоминают булгаковских персонажей из «Мастера и Маргариты» (о гоголевских традициях в творчестве Михаила Булгакова написано очень много), да и появляются они при упоминании двух крыс из провидческого сна Городничего. В одной из сцен невозмутимо играют в шахматы. Это прямая цитата из Булгакова: при появлении Маргариты в спальне Воланда кот Бегемот играет с хозяином в шахматы, причем, проигрывая, пытается прибегнуть к жульничеству, а также пускается в демагогические рассуждения.
Но кто же все-таки такой Хлестаков? Ангел он или нечто иное, но Варсимашвили отнюдь не склонен видеть в нем пустого фанфарона. Он у него далеко не прост, в спектакле разбросаны многочисленные намеки на его инфернальное происхождение. Стар он или молод? Блондин или брюнет? Черт знает что такое, – говорят о нем окружающие. В знаменитой сцене, когда Хлестаков хвалится своим положением и связями, он ведет себя вполне в духе традиционного героя: болтливый, легкомысленный, склонный к вранью. Но зритель уже чувствует:  Хлестаков в трактовке грибоедовцев не имеет ничего общего с хрестоматийным представлением об этом образе. Во время обеда в доме Городничего он вдруг рыком заставляет чиновников сесть. И при этом обличает их: «Чиновники – одни уроды, ни одного честного человека!». «Уроды» прикрывают лица тарелками – и возникает безликая масса, страшная в своем единообразии. В финале эта сцена повторится. Правда, обличителем на этот раз выступит Городничий. «Ничего не вижу, только свиные рыла!» – скажет он в отчаянии. А «рыла» вновь закроются тарелками...  
Но кто бы ни были эти «крысы» из сна Городничего или «ангелы мщения», Хлестаков и Осип, они берут в руки  карающий меч правосудия. Со словами «мошенники, канальи, подлецы», обращенными к чиновникам, дающим и берущим взятки и занимающимся доносительством. При этом Хлестаков не зря подчеркивает в сцене с судьей Ляпкиным-Тяпкиным: «никаких дел к «здешнему» (то есть, к земному!) суду он не имеет!».
Сцены довольно жестокой расправы над грешниками (вплоть до «поджаривания» на огне), а также соблазнения жены и дочери главы города  поставлены  в жанре триллера. Но, кажется, жертвы чуть ли не с готовностью терпят все муки и унижения – прежде всего, от безумного страха, овладевшего ими. Ради спасения своих жизней (о спасении душ они вряд ли помышляют) вчерашние хозяева стали сегодня покорными рабами.Чувство тревоги и ужаса перед надвигающейся катастрофой передается в спектакле по-разному, например, – стремительными пробежками персонажей в глубине сцены из одной кулисы  в другую при упоминании «инкогнито»; конечно, потрясающей музыкой Иосифа Барданашвили...
В спектакле немало эффектно выстроенных массовых сцен  (хореограф – Гия Маргания).
Одна из них – когда Хлестакова поднимают на руки и несут как Спасителя...  
Отмечу интересные актерские работы. Слава Натенадзе играет Городничего человеком умным, хитрым, расчетливым, поэтому он считает самым страшным своим наказанием – потерю разума, ведь он доверился «фитюльке» Хлестакову, который в своем «пасквиле» на чиновников отказывает ему именно в этом качестве: «глуп как сивый мерин».  «Нет, там нет этого!» – Городничий потрясен, он искренне не верит в то, что его назвали дураком. Мошенник и подлец – это еще куда ни шло. Но дурак?! Свое падение    Городничий – Натенадзе переживает мучительно, как раненный насмерть зверь.
Олег Мчедлишвили (Ляпкин-Тяпкин), Михаил Арджеванидзе (Земляника) создают полнокровные гоголевские типажи. А трусоватый Хлопов в исполнении Василия Габашвили – это «мальчик для битья» чиновничьего круга, обычно на нем отыгрываются остальные представители этого мира, в котором прав тот, кто силен. Гротесковый образ уродливого монстра, Почтмейстера  – прямо персонаж комиксов! –  выписывает Вано Курасбедиани. Этому способствуют говорящий грим, специфический голос его героя.  Смешны и суетливы Лаша Гургенидзе (Добчинский) и Зураб Чипашвили (Бобчинский) в своем стремлении быть заметными и полезными во что бы то ни стало. Таких обычно называют выскочками и жестоко наказывают, что и происходит в этой «зоне», когда раскрывается обман.   
А теперь о Хлестакове и слуге его Осипе. Перед Аполлоном Кублашвили стояла нелегкая задача – нужно было создать весьма неоднозначный образ, с многослойными наворотами. Действительно, это черт знает что такое – но явно не человек «без царя в голове», как его отрекомендовал Гоголь в своем предисловии к пьесе. В сцене «обольщения» чиновников и дам Хлестаков очевидно и весьма успешно играет роль «приглуповатого» человека. Но за этим вырисовывается фигура в высшей степени загадочная, странная, а может быть, и зловещая... Совсем не похож на традиционного резонера Осип Дмитрия Мерабишвили. Он под стать своему загадочному «хозяину» – одного поля ягоды. Если в данном случае вообще уместна эта дихотомия: хозяин – слуга. Хлестаков и Осип в спектакле Варсимашвили – это  скорее товарищи, сообщники. И конфликт между ними отсутствует – эта парочка прекрасно понимает друг друга и действует слаженно и быстро.        
В какое-то жуткое, горбатое, хромое существо, повсюду сопровождающее  Городничего, перевоплощается Анна Арутюнян (Пошлепкина) – удачная работа актрисы. Это лицо общего рода – верный пес своего хозяина. Профессионально работают Людмила Артемова-Мгебришвили (Анна Андреевна) и Нина Кикачеишвили (Марья Антоновна). Анна Андреевна – некогда весьма красивая, да и сейчас не утратившая свою прилекательность дама, питающая слабость к полковникам и «готовая ко всем услугам» ради возможности жить в Петербурге. Она держит в ежовых руковицах свою засидевшуюся в девках дылду-дочь, но не прочь воспользоваться ею, чтобы приблизить осуществление своей мечты. А Кикачеишвили создает прямо-таки трагический образ Марьи Антоновны, погибающей в дикой провинции. Торчащие волосы придают ей какой-то нелепый, смешной и трогательный вид. Актриса играет незащищенность, неприкаянность своей  «дурочки», грезящей  вначале лишь о внимании «провинциала» Бобчинского, а потом слепо доверившейся «столичному» Хлестакову. А он лишь цинично (!) воспользовался ее доверчивостью – так сказать, «поматросил и бросил». Типичное порождение города грехов – какая-то ускользающая жена чиновника Хлопова, лица которой невозможно разглядеть, (Инна Воробьева) и обладающая низким голосом, грубоватая трактирная служанка (Нана Дарчиашвили), а также верткий помещик Коробкин (Мераб Кусикашвили).
Спектакль завершается, как и у Гоголя, появлением «настоящего» Ревизора. О нем сообщает, появившись «из-под земли», некто с голосом Осипа – Дмитрия Мерабишвили. А грешники, захватив чемоданы, надеются спастись на некоем «ковчеге». На них выливаются потоки дождя. Но почему-то возникает надежда, что на этот раз потоп, возможно, не уничтожит их. Что эта вода, льющаяся с небес, должна очистить, смыть грехи этих ужасных, но по-своему несчастных человеческих существ.  
Спектакль заставляет задуматься не только над несовершенством мира с точки зрения нравственного закона и библейских заповедей. Он побуждает заглянуть в нашу историю, оценить настоящее и сделать прогнозы на будущее с точки зрения уроков прошлого. Чего там только не было, что только не пришлось пережить на протяжении многих веков!.. Но и сегодня мы живем в эпоху катастроф и тяжелых предчувствий. Как правильно подчеркнул А.Варсимашвили в интервью с Н.Зардалишвили-Шадури: «На наших глазах рушатся все моральные ценности, и мы с ужасающим спокойствием смотрим на эти события как беспомощные свидетели. Меч войны висит над нашими головами, и мы не в силах противостоять ему. Все это есть в «Ревизоре».


Инна БЕЗИРГАНОВА