Наверное, не найдется зритель, равнодушный к творчеству и личности Зураба Кипшидзе, ведь он относится к той плеяде мастеров сцены и экрана, каждая работа которых привлекает пристальное внимание. Кипшидзе – это глубина, «умная игра», профессионализм, филигранная актерская техника. Недавно боржомские зрители аплодировали своему любимцу – актеру, отметившему 60-летний юбилей. Встреча со зрителями, состоявшаяся в Доме культуры, прошла под эгидой грузинского представительства Московского международного кинофестиваля «Золотой Витязь». А блестящая идея провести вечер именно в Боржоми родилась во время встречи руководителя представительства, киноведа Дали Окропиридзе с митрополитом Боржомским и Бакурианским отцом Серафимом, во многом благодаря участию которого и произошло это замечательное событие. Отец Серафим не только стал инициатором вечера, но и благословил его. Помогли осуществить задуманное меценаты Автандил Бараташвили и Темур Чкония, радеющие за судьбы культуры. Поддержку оказали муниципалитет Боржоми и его гамгебели Димитри Беридзе, а также телекомпания «Имеди» и телекомпания Грузинской патриархии «Эртсуловнеба».
В творческом вечере приняли участие известные деятели культуры Майя Бараташвили, Резо Чхеидзе, Баадур Цуладзе, вокальный ансамбль «Тбилиси».
«Очень редко, когда выдающийся артист одновременно является и большой личностью. К этой нечасто встречающейся породе людей искусства относится Зураб Кипшидзе, внесший значительный вклад в развитие отечественной и мировой культуры. Не зря Президент МКФ «Золотой Витязь», актер и режиссер Николай Бурляев в поздравительном послании от своего имени и от имени всего Союза кинематографистов России назвал Зураба «рыцарем грузинской культуры», долгие годы представляющим для россиян любимую Грузию…» - рассказала Д.Окропиридзе.
Уже после творческого вечера с артистом побеседовала корреспондент журнала «Русский клуб». На интервью Кипшидзе пришел не один, а вместе с любимой собакой Багирой.
- Это кане корсо – такая порода, - пояснил актер. - У меня и раньше были собаки – овчарка, кокерспаниель. Овчарка погибла, но я снова взял собаку. Даже вопреки собственной воле. И не жалею. Багира у меня такая умница.
- А не боитесь новой привязанности?
- Боюсь. Животные уходят из жизни раньше нас, и это всегда очень больно. Собаки дают нам столько тепла, добрых, умных эмоций! Поэтому я просто не могу жить без Багиры. Она как дочь! Она все время со мной. Багиру впускают вместе со мной в аптеку, гастроном, театр. Она ведь очень добрая, умная, контактная.
- Иной раз приходится слышать, что если человек обращает свою любовь к животным, значит, он в чем-то не удовлетворен своими отношениями с людьми.
- Я с этим не согласен, наоборот, животные учат нас жить и общаться с людьми. Моя, например, умнее, чем некоторые люди. У собак можно много чему поучиться. Первым долгом – верности. А еще – такту. Багира очень тактична, никому никогда не мешает, никого не беспокоит. Потрясающая собака!.. А овчарка однажды просто спасла жизнь мне и моим близким, когда мы могли запросто погибнуть от угарного газа…
- Наша беседа происходит в пасмурную погоду. Вам лучше работается в такой день или предпочитаете солнечную погоду?
- Когда-то я любил пасмурную погоду – ее еще называют «винно-водочной». А сейчас у меня в дождливую погоду возникают проблемы со здоровьем. Хотя в каком настроении, состоянии я бы не был, на сцене все болячки куда-то улетучиваются. Я обо всем забываю, что-то включается…
- А не чувствуете ли иногда, что вам просто не хочется выходить на сцену?
- Если работа хорошая, если что-то состоялось, этого не бывает. А когда участвуешь в каком-то недоразумении, когда и тебе плохо, и спектакль не тот, и публика не ходит, то устаешь, конечно… Вот уже пятнадцать лет мы, Михаил Гомиашвили, Алеко Махароблишвили и я, играем на сцене театра Марджанишвили спектакль «Арт-искусство» Я.Резы в постановке Темура Чхеидзе. За эти годы были разные спектакли – более или менее удачные. Со временем, конечно, актерами привносится что-то лишнее. Но когда Темур Чхеидзе приходит на репетицию и делает маленькие коррективы, готовит нас к спектаклю, все проходит здорово. Мы уже столько лет играем «Арт-искусство», и есть зрители, которые видели спектакль чуть ли не двадцать раз. Двадцать раз смотрят вроде бы одно и то же, но это совсем не одно и то же! Конечно, с годами что-то обязательно меняется. И если спектакль все еще нравится зрителям, это счастье. К сожалению, ничем новым похвастаться не могу. Большие надежды я связывал со спектаклем «Сирано де Бержерак» Э.Ростана в театре музыки и драмы. Мы с режиссером Давидом Доиашвили уже фактически сделали первый акт, шли прогоны, начинали работу над вторым актом. И тут у нас возникли пустяковые разногласия, в результате которых мы с Доиашвили расстались. Это первый случай в моей жизни, когда я искренне сожалею, что так произошло. Я виноват, конечно, и уже не раз извинился. Но и Доиашвили тоже хорош, все-таки нужно было по-христиански отнестись к человеку, учесть уязвимую нервную систему актера, простить его и продолжить работу, в которую было вложено столько труда, энергии, здоровья! Случаются недоразумения, но они должны все-таки как-то разрешаться. Конфликт не должен мешать делу. Это все равно, что ребенка бросить на полпути.
- А сами вы легко прощаете?
- Сравнительно, да. Стараюсь, во всяком случае. Смотря о каком прощении речь идет. К примеру, дама тебе изменила… Если очень ее любишь, то все равно простишь, конечно. В памяти, естественно, все остается, но в принципе я все-таки прощаю – и мужчин, и женщин. Это имеет прямое отношение и к творческой, деловой сфере. Какие-то связи все-таки дороже, ценнее, чем обиды. Легче, лучше сохранить отношения, нежели убежать куда-то, надуться и ворчать.
- И все-таки что для вас совершенно неприемлемо в отношениях между людьми?
- Когда тебя предают. Все очень банально. Измена есть измена. Допустим, тебя подставили. Дружим, и вдруг выясняется, что дружим не просто потому, что дружим, а из-за чего-то. Но прощать все-таки надо. Потому что никто не знает, что с ним произойдет завтра. Может быть, ты окажешься в такой ситуации, что, сам того не подозревая, кого-то предашь. Это очень сложная вещь…
- Что для вас наивысшее счастье?
- Мешают жить здоровье, годы. Есть в США институт, в котором работают психологи, философы. Так вот, они выяснили, что у актера перед премьерой предынфарктное состояние. Единственное, что его спасает от инфаркта, - это аплодисменты. Если что-то получится, если кому-то хоть чуть-чуть понравится то, что ты делаешь, это огромное счастье.
- В последний раз когда вы испытывали это чувство счастья?
- Я его испытываю по сей день, несмотря на то, что премьеры давно не было. Каждый спектакль – это будто ты ничего не знаешь, будто все впервые: первый раз в первый класс. Я вижу у вас портрет Георгия Товстоногова (в комнате, где происходит интервью) - он учитель и моей матушки, актрисы Елены Кипшидзе, и моего педагога Михаила Туманишвили. Товстоногов запустил нас на международную орбиту с «Дон-Жуаном» Мольера после питерских гастролей. Это было счастье!
Не нужно стыдиться делать на репетициях все, даже глупости. Актерская профессия так устроена, и существует режиссер для того, чтобы наши глупости почистить и рафинированно поставить на место. Это удивительная, штучная профессия – режиссер, дирижер. Если режиссера нет, плохо! Я не верю, что актер сам что-то сделает… Актер в спектакле – это как музыкант в оркестре. Что он может сыграть без дирижера?
- Но есть все-таки актеры – исполнители, а есть и такие, что дополняют, углубляют режиссерское решение, находят новые краски.
- Конечно. Если режиссер предлагает что-то интересное, если этот материал тебе нравится, то ты, конечно, дополняешь, проявляешь свою индивидуальность. Режиссер тебя потому и взял, что знает: ты сам из этого что-то сделаешь, добавишь, а не испортишь. Но нельзя хулиганить, нельзя менять магистральный путь. Потому это и сложно. Наша нервная система оголена, и все «проводочки» наружу выходят. Я имею в виду серьезные дела, а не то, как иногда говорят: «Пришел в театр, отыграл и ушел». Вот это я ненавижу! Серго Закариадзе каждый раз выходил на сцену как впервые. Актер не имеет права вести себя как мэтр. Сыграл какую-то роль, получил аплодисменты, взял вторую роль, что-то еще сделал… и уже кум королю! Если актер каждый раз перед выходом на сцену не будет чувствовать себя студентом первого курса, хотя в загашнике у него есть мастерство, интуиция, то все – вранье! Каждая роль – это рождение чего-то нового, а рождения без мук, боли не бывает. Зато потом наступает настоящее счастье. Если, конечно, все получится. А вот без режиссера ничего не получится, я так думаю, это мое твердое мнение.
- То, что вы сейчас сказали о самоуверенных актерах, кажется очень распространенным явлением. Как раз ваше отношение к профессии становится чуть ли не анахронизмом. Ведь сегодня сформировался совершенно другой актерский тип.
- Может быть, и мне это очень не нравится. Это все от нехватки знаний происходит. И это очень простой ход, простая дорога. Порисоваться, потусоваться, где-то мелькнуть на экране или в рекламе. Да, мы сегодня очень «звездим», и я этого терпеть не могу. Нужно быть уверенным в себе, но эта уверенность не должна переходить в фанфаронство. Нельзя становиться самоуверенным болваном. Актерская профессия – это серьезное дело. Это совсем не то, что я думал в детстве: где-то кто-то в чем-то показался, нарисовался, стал популярным. Нет, актерская профессия – другое. Это Михаил Чехов знал. Это знали актеры СССР, где ничего за это не получали. Они не имели почти ничего, кроме фанатической любви к профессии и профессионализма. До сих пор многие из них остаются почти нищими. У них такие же проблемы, как у каждого простого смертного. А ведь актеры должны завораживать зал. А завораживать кого-то – это не значит быть самовлюбленным болваном. Актерская профессия – это адский труд. Прав Станиславский, сравнивший актерскую профессию с трудом шахтера. По большому счету, это так. Почему нужно знать свою профессию? Чтобы когда ты играешь одно и то же в сотый раз, не вспоминать предыдущий спектакль. Если ты будешь вспоминать реакции зрителей или какие-то твои ходы, на которые кто-то как-то отреагировал, ничего хорошего не получится. Мастерство в том-то и состоит, что ты все делаешь, словно в первый раз, впервые открываешься перед зрителями и сам не знаешь, что делаешь. И за этим следить гораздо интереснее, чем за тем, что ты повторяешь из раза в раз позавчера, вчера, повторишь завтра.
- Хороший актер, как говорят, работает ни по системе Станиславского, ни по системе Чехова, ни по системе театра Кабуки или Брехта – он вне любой системы.
- Когда ты будешь все знать, всему научишься, изучишь того же Станиславского, тогда вперед. До Дмитрия Менделеева были известны химические элементы, но именно он создал периодическую систему, которая перевернула мир. Так и Станиславский перевернул представления об актерском мастерстве, сценическом действии. Когда ты это хорошо знаешь, когда ты научился системе Михаила Чехова, когда ты видел спектакли Питера Брука, тогда и у тебя начинает что-то свое проклевываться. Словом, нужно хорошо учиться, чтобы потом показать свое отношение к миру, свою индивидуальность. Чем мы больше знаем, тем мы богаче, богаче наш потенциал. Это, конечно, приходит с опытом. Но можно и в молодости все это успеть, просто нельзя лениться и пренебрегать знаниями. А вообще актер должен быть по большому счету аскетом. Он не имеет права пить, ловить кайф, если уж мы говорим о каком-то идеальном варианте. Получается, что актер – это и спортсмен, и философ, и еще какой-то сумасшедший с обнаженными нервами.
- Вы говорите об аскетизме. А как познавать темные стороны жизни?
- А я вот не знаю. Многие актеры и спотыкаются на этом деле, потому что познают жизнь слишком бурно. Вот у них все и прекращается очень рано. К сожалению, таких случаев немало. Можно назвать имена многих талантливых людей, ушедших молодыми. Олег Даль, Александр Кайдановский, Александр Абдулов… Олег Даль – это же актер хай-класса! А Кайдановский? Когда я спросил его: «Что ты там натворил в «Сталкере»?», он ответил: «Это не я, не я! Это все он, Тарковский натворил!» Знаю, что у Кайдановского было очень много кошек в доме, и он сильно пил. Понимаете, срываемся мы! Все это очень сложно объяснить.
- Если в театре Михаил Туманишвили был вашим гуру, то в кино такой встречи не состоялось, не так ли?
- Пожалуй. Несмотря на то, что я снялся в семидесяти картинах, доволен я, может быть, только двумя. И то разве что каким-то одним проходом.
- Например, в какой картине?
- «Путешествие молодого композитора» Георгия Шенгелая. Там у моего героя Элизбара Церетели есть один проход. В этой сцене я почти ничего не делаю. У меня убили брата. Мой персонаж, культурный, рафинированный, интеллигентный человек, не может в это поверить… Были маленькие удачные моменты и в картине Зазы Урушадзе «Три дома», в которой я сыграл одну из главных ролей. У Тенгиза Абуладзе я озвучил четыре роли в «Покаянии». Он удивился: «Почему я до сих пор тебя не знал? Я бы тебя снял!» Откуда я знаю, почему не знал? Не случилось… Мне очень нравится работать в кино, несмотря на то, что там совсем другая система, другие чувства. Но это потрясающая вещь! Правда, это не от тебя зависит. Это зависит от режиссера, от случая. Важно в нужный момент попасть в нужное место.
- Как относитесь к числу 60?
- Я свой возраст не чувствую. О возрасте напоминают болячки. Конечно, я стал мудрее и не допускаю тех ошибок, которые делал раньше. И все-таки изнутри я все еще дурной молодой парень, хотя внешне, конечно, меняюсь. Сегодня происходит переоценка ценностей. Какие-то ошибки я бы не повторил.
- Например?
- Я бы никого не обидел. Изучал бы языки. Знал бы не только грузинский и русский, но и английский. Я его знал – воспитывавшая меня тетя преподавала английский язык. На улице тогда кто-то сказал мне, что знать английский – это позор. Был, представьте, такой период! Вот такие детские шалости превращались потом в очень большие проблемы. Кто-то говорит, что если бы я родился в другом месте, то был бы больше востребован, и жизнь по-другому бы сложилась. Но это несерьезные разговоры.
- Значит, к сослагательному наклонению относитесь плохо?
- Не очень серьезно, потому что много чего от нас совершенно не зависит, происходит независимо от нас. Существует судьба, рок, даже космические какие-то переплетения, от нас не зависящие. Как есть – так есть. Что произошло, то произошло. Могло бы быть лучше и больше. Я уже вам сказал – у меня много фильмов. А мне дорог какой-то малюсенький проход. Какой-то взгляд, фраза. В театре удач гораздо больше, хотя меня считают трудным актером. Но почему-то мне не стыдно за то, что я сделал в театре, за те семь-десять ролей. Вот за это я отвечаю! Какие-то лучше, какие-то хуже, но я не халтурил, делал все на сто процентов, до конца… Для себя, перед собой мне не стыдно. Хотя, может быть, кому-то и не нравится то, что я сделал. Может быть, можно было и получше, но это уже другой вопрос. Но я все делал честно, откровенно.
- Какое событие в вашей жизни вы считаете наиболее важным?
- В жизни очень много важных вещей. Важно, когда что-то происходит с родителями – хорошее или плохое. Важно, когда рождается сын, дочь, внуки. Важно, что я получил премию «Ника» за роль второго плана в фильме «Время танцора». Мне это дорого. Роль в этом фильме очень выигрышная… Когда актеры говорят, что им безразлично, нравятся они или нет, они лукавят. Очень важно, когда тебя ценят. Чтобы не было инфаркта. Получаешь аплодисменты, и это уже очень здорово.
- Сегодня вы чаще вспоминаете что-то или думаете о будущем?
- Больше вспоминаю, потому что есть что вспомнить. Я ж пессимист. Говорят, что пессимист – это хорошо информированный оптимист. Но я все-таки на что-то надеюсь. То есть 60 – не такой уж возраст, чтобы упасть… Правда, с болячками трудно, но все-таки можно что-то сделать. Даст Бог, получится. Встречу еще раз такого человека, как Михаил Иванович Туманишвили или Темур Нодарович Чхеидзе. Или появится такой режиссер, как Давид Доиашвили
- Это какой-то несостоявшийся роман.
- Да-да! Доиашвили, который умеет, знает, чувствует – очень здорово!
- Хотя он совсем не похож на Туманишвили и Чхеидзе.
- Совсем не похож, да и не надо. Разные режиссеры, разные произведения, разные подходы. По-моему, это правильно. Хотел бы встретиться в работе с Робертом Стуруа, хотя вряд ли он меня возьмет. Но я с удовольствием с ним поработал бы. Мы с ним уже встречались в работе над спектаклем «Жизнь есть сон». Несмотря на то, что мне многое тогда не нравилось – отношение партнеров, например. Говорили: «Робик, он сделает!» Он-то сделает, а что сделаю я? Я ведь должен что-то сделать на этой сцене сам. Но, несмотря на трения, я был очень доволен. Роберт действительно талантливый человек и с ним очень интересно работать. Вот есть такой замечательный актер, как Автандил Махарадзе. Он не работает в другом театре – он ждет Стуруа!
- Назовите последнюю книгу, которую вы прочитали.
- Я очень люблю читать. В детстве и юности меня привлекала художественная литература, а сейчас больше тяготею к эссе, воспоминаниям, размышлениям. Того же Мамардашвили время от времени перечитываю. Хочется казаться умнее, чем ты есть на самом деле, и вспомнить книги, которые прочел, но я сейчас не буду этого делать. Последнее, что я прочел, - это книга Батиашвили об архитектуре, об отношении к прошлому города.
- Главная мысль, к которой вы пришли в свои 60?
- Мне немножко не по себе. Почему-то я часто думаю о смерти. Может, это откуда-то изнутри идет? Это со мной происходит давно. Я ведь пережил клиническую смерть. Нет, я не боюсь смерти как таковой – просто думаю об этом. Главное – не мучится, а спокойно уйти из жизни, когда нужно уйти, когда тебя позвали и где-то ты нужен больше, чем здесь.
- Верите в то, что со смертью ничего не заканчивается?
- Конечно, верю. Я это точно знаю. Есть определенные моменты не только собственной жизни. Есть философия, которая позволяет думать о том, что существует жизнь после смерти. Это и буддизм, и христианская философия. Когда это знаешь, чуть-чуть легче жить. Страх есть, ну и что? Мне просто грустно, когда любимые и даже очень известные люди уходят, и о них забывают, словно их и не было. Мне от этого не по себе. Не потому, что я умру, и меня точно так же забудут. Просто я этих людей очень любил, а их никто не помнит и не знает. К примеру, Павла Луспекаева взяли и забыли. Помнят только «девять граммов в сердце», а ведь он потрясающе работал в театре имени А.С. Грибоедова. Такие люди ушли из жизни! Рамаз Чхиквадзе, Эроси Манджгаладзе… Это было очень сильное поколение, на котором мы выросли и учились. Волнуюсь о молодых. Это поколение совсем даже не плохое, в чем-то даже потрясающее. Просто их нужно готовить, обучать, воспитывать. Мы немножко виноваты перед ними. У них есть рвение, талант, но мы не очень хорошо учим их жить. Показываем какие-то совершенно кошмарные примеры – исторические, политические, социальные. Но они еще молодцы, держатся!
Инна БЕЗИРГАНОВА
|
