Год назад ушла из жизни  драматург, поэт  Инга Гаручава, и вместе с ней – «обрывки видений и снов», «осеннее солнце», «прогревшее озябшие спины», «сверкавшие радугой водопады», «дрожание воды и облаков». Словом,  целый мир любви, в котором все ей были сестры и братья, в котором она «во сне, как наяву летала», «раскинув руки для объятий». Я просто не знаю более светлого, духовного и несущего добро человека, чем Инга  Гаручава. Она обладала ясным умом и удивительной способностью внимать собеседнику, не упуская ни одной детали исповеди, откликаясь всей душой.  Поражали ее глаза – на редкость выразительные и излучающие тепло. «Погружаясь» в них, собеседник обретал покой и легкость. Потому что Инге дано было знание, выраженное в стихотворных  строках: «Под святым и мудрым Божьим оком все равны и все прекрасны дети, и деревья, наливаясь соком, Божье имя шепчут на рассвете! Если б оказалось все возможным, то, что было нам дано когда-то, мир велик, и слово непреложно, Истина для всех проста и свята!»  
Находиться  в доме  Инги Гаручава и ее любимого мужа, верного друга и соавтора Петра Хотяновского, наслаждаться  их  гостеприимством  и  рассказами  было невероятным счастьем! Я по сей день слышу мягкий, приятного тембра, словно обволакивающий голос Инги, повествующий о том, как, «из какого сора»  родилась та или иная пьеса или сценарий. Для нее акт рождения художественного произведения был каким-то особенным, во всяком случае, не случайным явлением. «Процесс творчества – акт мистический!» - так всегда считали Инга Гаручава и Петр Хотяновский.  
Хотя поначалу Инга даже не думала о профессии драматурга. «Училась у Алексея Дмитриевича Попова – это был его последний курс, который он не успел довести до конца. Доводила Мария Осиповна Кнебель, - вспоминала  Инга. - На первом курсе мы получили задание – зафиксировать на бумаге свои наблюдения над жизнью: что интересного увидели на улице, в магазине, на вокзале – где угодно! У меня сохранилась книжка с записями, на которой рукой Алексея Дмитриевича написано: «Отлично!» А дальше идут такие слова: «Но, может быть, мы будем писателем?» Но быть писателем я не собиралась, так как очень любила свою профессию режиссера. Я чувствовала, что любима Алексеем Дмитриевичем. А от этого обычно вырастают крылья, и ты готова, находясь в состоянии полета, придумывать самые невероятные вещи. Алексей Дмитриевич дал мне очень много, я была исполнителем его представлений о режиссуре. Он был просто гений – и как педагог, и как режиссер, и как человек! Вспоминаю его с неизменной любовью и нежностью. На третьем курсе в учебном театре мы первыми поставили «Коллег» Василия Аксенова. Я сделала инсценировку, по которой наш курс поставил спектакль. Помню, с этой инсценировкой ходила к Аксенову, чтобы получить разрешение. Тогда я не считала, что это работа литературная. В спектакле я играла Инну – главную героиню «Коллег». Ведь одним из главных предметов на нашем факультете было актерское мастерство. Что касается Пети, то я замечала, что он очень интересно рассказывает и при этом фантазирует. И посоветовала ему писать…  С первой же работы мы договорились, что каждый пишет свою сцену, а затем мы сводили все вместе».
Инга  Гаручава  прожила очень интересную, счастливую жизнь, наполненную яркими впечатлениями, творческими радостями, встречами и любовью. Но она всегда чувствовала, что земная жизнь  коротка. Что многого просто не успеть. Из этого ощущения быстротечности жизни  родились пронзительные строки: «Дай мне пожить, я еще не жила, дай мне напиться, воды не пила. Дай полюбить, я ненужных любила. Дай мне единожды слово найти, чтобы была в нем великая сила, чтобы людей от земли возносила, чтобы спасенье давала в пути. Белый цвет вишен, белый, белый. Черный край пруда, черный, черный. Песню подберу, как цветок сорный. Душу я соединю с телом. Все смогу теперь, все сумею. Жалость какая!.. Не успею».  
Но  Инга  Гаручава – женщина с  душой ребенка  –  успела многое… Кроме стихов, она оставила нам свом пьесы, написанные в соавторстве с Петром Хотяновским.
Они вошли в литературу в 70-е годы прошлого века.  Близкие к плеяде «поствампиловцев» или, иначе, «новой волне»: Л.Петрушевская, В.Арро, В.Славкин, А.Галин, А.Казанцев, А.Соколова, С.Злотников, Л.Разумовская и др., Инга Гаручава и Петр Хотяновский выступили в конце XX-начале XXI вв. с новыми темами и идеями. С точки зрения формы или структуры  большинство их  пьес  можно отнести к традиционной русской реалистической психологической драматургии,  в то же время они  остро современны:  авторы живо реагируют  на перемены в общественном сознании.
И.Гаручава и П.Хотяновского всегда особенно волновала  нравственная проблематика, она была всегда во главе угла их пьес.  В конце XX-начале XXI века, с крушением старых идеалов, с утверждением новой системы ценностей, драматурги в своих пьесах стали еще более настойчиво напоминать о вечном, нетленном, о том, что является основой основ существования человеческого общества – в противовес миру чистогана, бездуховности, когда утрачиваются нравственные ориентиры и происходит распад человеческой личности. При этом нередко драматурги обращаются к элементам мистики. Однако она не имеет самодовлеющего значения – это лишь форма, через которую выражены  глубокие размышления о человеческой душе, о земном пути, который проходит человечество, о том, для чего мы являемся в сей мир.    
«Драма 90-х гг. вывела на сцену представителя нового поколения, которое выросло в сложный период переоценки ценностей, когда советская идеология себя изжила, а новая действительность еще не успела выработать  своих «рецептов». Драматурги активно ориентируются на экзистенциальную проблематику, тесно связывая ее с социальной, поэтому философия существования «социально-экзистенциального героя» выражена в поисках не столько смысла жизни, сколько в стремлении справиться с бременем своей судьбы, преодолевая страх, одиночество и заброшенность», - пишет С.Я. Гончарова-Грабовская в  своем исследовании «Модель героя в русской драматургии».
В этом смысле очень показательна пьеса И.Гаручава и П.Хотяновского «Мистификатор», которая была поставлена  на сцене театра имени А.С. Грибоедова в 1999 году режиссером Давидом Мгебришивли. В том же 1999-м  на всемирном конкурсе радиопьес BBC она получила приз как лучшая пьеса. Была поставлена в театрах Петербурга, Норильска. Режиссер Александр Исаков обратился к «Мистификатору» дважды: «Эта пьеса написана давно, - рассказал он в интервью газете «Заполярная правда». - Но из того, что я прочитал за последние годы (а читал я много, в том числе и современных пьес), она кажется наиболее сильной, интересной и притом может уже быть отнесена к классике, потому что вскрывает вечные проблемы. Вопрос выбора».
Носителем нравственных, христианских  ценностей выступает в пьесе некий Спут – загадочный герой  «неземного» происхождения, выступающий в качестве спасителя душ двух молодых людей. Правда, спасение осуществляется парадоксальным образом: Спут предлагает «обыкновенному»  грешнику Георгу и его женщине Ирме убить себя (то есть, Спута!)  в обмен за выигрышный лотерейный билет, который принесет миллион долларов.
В пьесе подчеркивается, что найти сегодня людей, способных совершить убийство ради денег, несложно.  Авторы словно специально, принципиально усиливают этот момент – зло, по их мнению,  настолько тотально, что им как заразой поражено практически все человечество.  «Если б я знал, что моя просьба вызовет столько споров, я бы нашел других людей.  Сейчас это очень не трудно, - говорит Спут.  - В газете писали про человека, который зарезал трех людей, чтобы украсть два кольца, магнитофон и немного денег». Георг тоже не устоял перед искушением – он совершает убийство ради богатства. Казалось бы, аксиома о продажной сущности человеческой подтвердилась в очередной раз.  Однако не все так просто: встреча со Спутом буквально преображает  Георга. Он даже пытается продолжить дело Мистификатора,  предлагая  Доктору ту же дилемму, что когда-то предложил ему Спут… Однако фокус с лотерейным билетом на этот раз не срабатывает. Но и Георг уже никогда не будет прежним. «Зло рождает зло… Пожелайте добра… Любите, любите,.. вас услышат!» - твердит он  «обыкновенным» грешникам, каким недавно был сам.
Зло  порождает зло – эта тема развивается  и в пьесе «Капитолийская волчица». Героиня пьесы – Актриса – стоит перед судом совести. Только в этот раз ей является не некий ангел-искуситель, но – беспощадный обличитель. Своего рода Каменный властелин. При этом героев захлестывает игровая, театральная стихия. Постоянно меняются роли. Герои выражаются подчеркнуто театрально, местами – даже пафосно. Герои  – это то Продавец и Покупатель, то Мать и Сын, то Жертва и ее Убийца, то Актриса и Драматург. В этой головокружительной игре, изнурительной борьбе двоих происходит освобождение, очищение, катарсис. И Актрисе открывается правда о самой себе: «Я актриса. Я могу говорить на сто голосов… Но в этой сотне голосов иногда терялся голос собственной совести». Все, что человек делает на протяжении своей жизни, обязательно  возвращается к нему. В этом И.Гаручава и П.Хотяновский уверены. Уверены они и в том, что каждому человеку дан  шанс осознать свои ошибки. Осознать, остановиться  и обрести мудрость. Как это и происходит с Актрисой. Ее непростой жизненный опыт, ее, прямо скажем, не совсем праведный путь к успеху, а, главное, обретение своего «я»  помогают ей приблизиться к вершинной для нее роли – роли Капитолийской волчицы, которую Актрисе  предлагают сыграть. Монологом Капитолийской волчицы и завершается пьеса: «Плохо быть старой, плохо быть мудрой… Ползи, ползи, волчица. Вот она, вершина холма. Светло, как днем. Спасибо, луна…»  
Обретение себя через страдания и потери – эта любимая драматургами тема отчетливо звучит и в пьесе «Бумажное сердце».  По ней на канале «Культура» был снят очень успешный телевизионный фильм с прекрасными актерскими работами Аристарха Ливанова и Елены Сафоновой (режиссеры Валерий Кремнев и Изумруд Кулиева). Позднее режиссер Гига Лордкипанидзе снял по этой пьесе фильм, в котором главную роль сыграла грузинская оперная звезда Ладо Атанели. В пьесе И.Гаручава и П.Хотяновского вновь показана артистическая  среда – мотив, вообще близкий драматургам.  Они с удовольствием воссоздают  «царство шутов, лицедеев, балаганщиков» - этот мир сверхэмоциональных, чуть взбалмошных, амбициозных людей, преданных сцене, мечтающих об успехе и аплодисментах, совершающих ошибки и кающихся. Герой «Бумажного сердца» жил, как говорят, «на всю катушку». «А что я творил на сцене! – вспоминает он на пороге смерти. - На сцене я совсем себя не щадил. В любой, даже самой маленькой роли выкладывался до конца. По-честному.  Пока однажды, в кулисах сердце не остановилось. Неожиданно стало, и все. Я  ничего не успел почувствовать. Ни боли, ни страха… Это была плата. Плата за аплодисменты, роли, звания. Плата за успех».                  
В пьесе «Завтрак для императора» драматурги вновь изображают ненавидимый ими мир тотального насилия и торжества «шуршиков» (так героиня пьесы Елизавета называет всесильного золотого тельца). От него не скрыться даже в психиатрической больнице, где  в силу обстоятельств находятся персонажи пьесы. Иллюзорный мир, который пытаются выстроить Елизавета и «Наполеон» (он же актер Лука), не может спасти их от агрессивной реальности.            
Тем не менее «Наполеон» верит в существование какой-то утопической страны, где царит добро и справедливость: «Мы  все  можем заново родиться в стране, где нет убийств, нет насилия, где шуршание шуршиков не заглушает человеческого голоса...». Волею авторов происходит чудо: фантазия воплощается в реальность. Правда, для этого нужно приложить усилие – всем вместе «надавить на решетку», разрушить «тюрьму».  Герои делают это усилие – решетки падают,  и  перед ними открывается рай: «За окном, в ярких лучах солнца шелестит  зелень сада, а между деревьев, маятником  качается детская люлька». Здесь вновь прочитываются христианские мотивы: рождение младенца. С рождением младенца должен преобразиться человеческий мир.
Как отмечает С.Я. Гончарова-Грабовская, центральное место в структуре художественного пространства современной драмы занимает  Дом-квартира – среда обитания, в которой герои вынуждены находиться. С одной стороны, Дом олицетворяет порядок, гармонию, красоту – целый комплекс устойчивых семантических мотивов, предметно-образных ориентиров, воссоздающих определенное мифопоэтическое пространство, в котором живут герои, с другой – он свидетельствует об их социальном статусе и представляет их жизненную опору, нравственные и эстетические качества, духовность. В то же время Дом может олицетворять хаос, развал, как определяющий признак неустроенности человека в этом мире.
Как известно, на протяжении ХХ века образ Дома менялся, отражая изменения, происходящие  в обществе. В начале века исчезает русская усадьба и остаются только воспоминания о вишневом саде и дамах в белых платьях. Чеховское дворянское гнездо превращается в усадьбу-дачу, ностальгия по которой ярко проявится в русской драматургии конца века в качестве синдрома уходящих ценностей. Дворянско-усадебный космос сменяется в советской России замкнутым пространством квартиры, которое постепенно суживается до коммуналки или дачного дома.
В  пьесе «Прощеное воскресенье» оставленный, брошенный  дом,  в который возвращается героиня, прежде чем навсегда его покинуть, - почти живое существо.  Хозяйка по имени Саломея (ее замечательно сыграла  Гуранда Габуния), вернувшаяся сюда спустя год, ведет  с ним долгую беседу.  И дом отвечает ей разнообразными звуками. Он воплощает в себе высшие духовные ценности. «Я думаю, все дело в четырех камнях, - размышляет Саломея. - В четырех огромных камнях, которые мой прапрадед зарыл глубоко в землю, поставил на них четыре столба, а сверху построил тебя, домик. Прапрадед дал этим камням имена. - Первый камень, на котором стоит дом, это любовь, - говорил он. - Второй камень, на котором стоит дом, - это любовь. - Третий камень, без которого не может стоять дом – это любовь. И четвертый камень – любовь! Он говорил: - Если под домом лежит хоть один камень, который называется иначе, дом обязательно рухнет».
В образной структуре драматургии И.Гаручава и П.Хотяновского много знаковых элементов, символов.  Развернутая метафора – в монопьесе «Фрак для Нобеля». Герой пьесы – Иосиф Бродский – на протяжении всего действия обращается к Фраку.  На живом  диалоге Жанны Д’Арк и Костра выстроена одноименная пьеса драматургов, жанр которой они определяют как фантасмагория. Неодушевленный предмет – Костер – обретает плоть и кровь и вступает в активное взаимодействие с героиней.    
А в фантасмагории о Сталине «Полет черной ласточки» (спектакль по этой пьесе шел на сцене московского «Современника») такой метафорой становится шинель вождя всех времен и народов. В начале марта 1953 года (перед самой смертью генералиссимуса) над ближней дачей Сталина разверзлась дыра, остановившая течение земного времени. В последние часы отец народов должен подвести итог своей жизни: раскаяться в совершенных им поступках и сделать то, что не успел. Он решает жениться на женщине, которую давно любил, и сшить новую шинель. Воспользовавшись этим, соратники собираются пришить к шинели пуговицы из урана. В последние часы Сталина окружают: женщина вождя, портной, специально вызванный из лагеря, сельский батюшка (вождь решил венчаться по православному обряду), майор спецслужб и хор цыган.
И.Гаручава и П.Хотяновский предлагают порой самые неожиданные, невероятные  сюжетные ходы, их фантазия не знает границ. Они смело разрушают каноны  жанров, границы между реальным и ирреальным, фантастическим. Из каких-то мистических совпадений,  встреч, видений, знаков часто и рождаются их пьесы.
Так  появилась пьеса «Мистификатор». «Мы поехали отмечать серебряную свадьбу в Киев – по традиции в этом городе мы празднуем все даты, связанные с нашим браком. Мы оказались запертыми дурной погодой в чудесной гостинице Украинского ЦК. Будущий герой пьесы Спут – он и есть Мистификатор – появился ниоткуда. «Произнес» какой-то пустячный монолог и не отпускал нас два дня, пока мы не записали под его «диктовку» первый акт. Потом он исчез на несколько лет и вернулся с известием, что БиБиСи объявило всемирный конкурс радиопьес. «Это знак!» - решили мы. Быстро сделав радио- и театральный варианты пьесы «Мистификатор», отослали ее на конкурс в Лондон и в театры», - вспоминала Инга.
По мнению же  П.Хотяновского, «творчество без мистики, это, выражаясь современным языком – «жесть». Мистика – часть нашей реальной жизни. Часто сталкиваясь с этим в быту, мы восклицаем: «Мистика!», но не осознаем того, что случившееся действительно мистично. Настоящее творчество мистично по своей природе. «Слышащий да услышит. Видящий да увидит»… Мы больше получаем извне, чем выдаем «из себя». И этот момент инспирации – совершенно мистический. К примеру, как-то за утренним кофе Инга говорит мне: «Наша следующая пьеса будет называться «Фрак для Нобеля!» И спрашивает: «Как ты думаешь, о чем будет пьеса?» Ни на секунду не задумываясь, я отвечаю: «Это будет пьеса-монолог Иосифа Бродского за час до вручения ему Нобелевской премии».

Инна БЕЗИРГАНОВА