| ТЕАТР КАК РЕВОЛЮЦИОННО-КОСМИЧЕСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ |
 АВТОРСКИЙ ТЕАТР: РОБЕР ЛЕПАЖ, ПИППО ДЕЛЬБОНО Как считает Робер Лепаж, остроумно названный «главным джокером мирового театра», сегодня зрителям недостаточно только театра, недостаточно им и просто кино. Знаменитый канадский режиссер превращает театр в мультимедийное пространство, соединив в своем моноспектакле «Обратная сторона луны» все виды искусства – от цирка до кино; философское и обыденное; грустное и смешное; мечту и реальность. В этом синтезе рождается высокое искусство. Иллюминатор космического корабля превращается то в люк стиральной машины, то в аквариум, и мы наблюдаем, как в окошке плещется вода или бесшумно плавает золотая рыбка. Обычная гладильная доска вдруг трансформируется то в велосипед, то в летательный аппарат. Через иллюминатор (стиральная машина?) из космоса выплывает маленький космонавт-младенец, которого укачивает «мамаша» - в нее перевоплощается герой спектакля. История сложных отношений двух братьев – ученого и телеведущего (в обеих ролях – Ив Жак) переплетена с историей покорения космоса советскими и американскими космонавтами и астронавтами. Начиная с открытий основоположника теоретической космонавтики Константина Циолковского и запуска первого искусственного спутника Земли 4 октября 1957 года и кончая первой высадкой американцев на Луну и совместного экспериментального пилотируемого полета советского корабля «Союз-19» и американского «Аполлона». В спектакле сопрягаются земная, повседневная жизнь и философия космической реальности. Золотая аквариумная рыбка Бетховен – воплощение нежности, хрупкости и недолговечности земного бытия. Она погибает, и это становится стимулом к примирению двух братьев, осознавших бренность человеческой жизни. Потрясает финал – герой парит в невесомости под «Лунную сонату» Бетховена… Сценическая фантазия с использованием новейших технологий (компания Ex Machina) способна творить невероятное. На фестивале был также представлен авторский театр одного из лидеров европейского авангарда, лауреата европейской премии «Новая театральная реальность» Пиппо Дельбоно, показавшего спектакль «После битвы» (Emilia Romagna Teatro). Стимулом для его создания стали три события, произошедшие одновременно и так или иначе повлиявшие на его жизнь: смерть матери, кончина великого немецкого хореографа Пины Бауш и нереализованная постановка оперы Верди, которую Дельбоно собирался делать на Сицилии. «После битвы» - это впечатляющее зрелище, значительно раздвинувшее представление о возможностях театра, включает оперу, балет, драму, кино, анимацию, элементы шоу. «После битвы» - это театр абсолютной свободы, раскрепощенности, жизнеутверждающего начала. В нем есть нечто смелое, бунтарское. Иррациональность и живописность странных персонажей Дельбоно напоминает стилистику фильмов Феллини. Неудержимая стихия буквально захлестывает сценическое пространство – она находит выражение в слове, хореографии, пластике, вокале, цвете и свете. Дельбоно, кажется, не может ограничиться лишь одним способом самовыражения и ищет универсальный язык, способный отразить противоречивый внутренний мир современного человека – одинокого в жестоком, безумном мире. В спектакле «После битвы» отчетливо звучит патриотический пафос, тревога за судьбу Италии («Посмотрите на Италию, где все имеет двойное дно, где все политики коррумпированы, а общество больно!» - говорит в интервью Пиппо Дельбоно). ФИЗИЧЕСКИЙ ТЕАТР АМИТА ЛАХАВА Театр, очевидно, перестал доверять слову и все больше обращается к жесту, движению, действию. Отсюда – физический театр, в котором слово играет в лучшем случае вспомогательную, фоновую роль. Как это происходит в британском театре «Gecko». На первом тбилисском фестивале тбилисцы увидели его потрясающую «Шинель». И вот – новая встреча. На это раз – со спектаклем «Потерянная» в постановке актера и режиссера Амита Лахава. Нам явлен внутренний мир молодой женщины – ее комплексы, страхи, вытесненные в подсознание душевные конфликты, связанные с пережитым в детстве потрясением. Прошлое (родители, их сложные отношения) всплывает в оконных рамах, за стеклами. Они подвижны, и возникает эффект кинокадров памяти. Героиня Лили взаимодействует с окружающим миром и фантомами своего внутреннего мира через сложную экспрессивную пластику, на языке необычной хореографии, напоминающей эвритмию – «видимую речь». На сцене происходит сталкивание-отталкивание фантомов подсознания или реальных сущностей, электрические разряды передают нервно-психическое напряжение, а синяя дымка погружает в ирреальный мир. В финале мы становимся свидетелями внутреннего освобождения молодой женщины – это находит выражение в эмоциональном, зажигательном танце. Лили наконец обретает саму себя. Необычной формой привлекла внимание и постановка немецкого театра из румынского города Тимишоара «Derdiedans». Это авангардное представление, придуманное Флорин Фиероиу, отражает внутренний мир современного человека, его желания и страхи, стереотипы поведения и реакций. Это находит выражение во всем – словесных клише, определенных физических действиях, сложных, противоречивых взаимоотношениях с окружающими. Кто-то старается самоутвердиться, стать лидером и подчинить другого своему диктату, происходит столкновение воль и интересов. Об этом – спектакль физического действия «Derdiedans». Театр – праздник! Этот посыл ощутили зрители, посетившие спектакль финского коллектива (Kallo Collective) «Members of our limbs». Трое артистов разыграли перед публикой веселую клоунаду. Разумеется, тоже – без слов. МЕТАФОРИЧЕСКИЙ ТЕАТР СИЛЬВИУ ПУРКАРЕТЕ Физическое действие первично и в постановке румынского театра «Radu stanca» «Приключения Гулливера» (режиссер – известный в Европе Сильвио Пуркарете). Сцены жестокости и насилия следуют здесь одна за другой. Происходящее в спектакле иногда за гранью добра и зла. Цель – показать глубину нравственного падения человека, превратившегося в йеху. А значит – в агрессивное, жестокое, жадное существо. В романе Свифта «Приключения Гулливера» йеху – концентрированный образ природы человека, не облагороженной духовностью. «Я не хочу быть йеху!» - кричит в финале человек, напоминающий писателя Свифта. А в ответ бесстрастный голос вещает: «Ты есть то, что ты есть!» Запомнилась сцена, когда одинаково одетые люди с портфелями, плотным строем следующие друг за другом, в один момент из невозмутимых и законопослушных граждан превращаются в преступников, безжалостно расправляющихся с себе подобными. Это побоище ужасает и не оставляет никаких иллюзий относительно человеческой сущности. Страшнее всего то, что все это происходит на глазах ребенка. Он становится немым свидетелем всего того зла, что совершается взрослыми. Интересна не только тема спектакля, но и его форма. В постановке Сильвио Пуркарете прекрасно используется разнообразная фактура – песок, например. В эпизоде очередной расправы сыплющийся песок символизирует кровь. А в одной из сцен мы наблюдаем двойное действие – в левой части сценической площадки его выполняют актеры, с правой точно так же, зеркально, «работают» куклы… ПРОВОКАТИВНЫЙ ТЕАТР МАЙИ КЛЕЧЕВСКОЙ Театр жестокости представил нам и коллектив из польского города Ополе. На материале шекспировского «Макбета» знаменитый режиссер Майя Клечевская исследует природу человеческих пороков. Остро современному звучанию спектакля во многом способствует популярная музыка – шлягеры разных лет (одна только «Bang-Bang» в исполнении Нэнси Синатра чего стоит) и эстетика кабаре. Персонажи весьма экзотичны – это нынешние мафиози, рвущиеся во власть любой ценой, и трансвеститы. Все они участники безумного карнавала. Свойственные стилистике Клечевской жесткость и провокативность, поразившие тбилисцев еще в прошлом году, когда театр из Ополе показал «Гибель богов», - отражение нашей реальности. Майя Клечевская, по сути, мизантроп, и скептически относится к устройству существующего мира, основанного на насилии. Ведь это стало неотъемлемой частью повседневной жизни. Так что кровавые события, показанные в спектакле «Макбет», кажутся отнюдь не проявлением средневековой жестокости, а чем-то чуть ли не обыденным, во всяком случае, - знакомым. ДОСТОЕВСКИЙ & ДОСТОЕВСКИЙ Были представлены два спектакля по Федору Достоевскому. «Идиот. Возвращение» - так назвал свою постановку художественный руководитель санкт-петербургского театра «Мастерская» Григорий Козлов. Он ограничился только частью романа – первым, очень насыщенным днем князя Мышкина в Санкт-Петербурге. Впрочем, именно в этот день закладываются предпосылки трагического финала. Не все удовлетворены версией «Мастерской», считая ее недостаточно глубокой и философской. Хотя, на наш взгляд, Григорий Козлов и не ставил перед собой этой задачи. Он стремился передать восприятие романа нашим современником – молодым человеком, впервые открывающим для себя этого автора и это произведение. Отсюда – внимательное вчитывание в текст, интерес к деталям и подробностям и отсутствие стереотипов в трактовке романа. Так, в спектакле питерского театра развернута швейцарская история бродяжки Мари, соблазненной и брошенной, а затем преданной анафеме жестокими людьми. Она не просто фигурирует в рассказе Мышкина – Козлов выводит девушку на сцену. И вдруг очевидной становится параллель этой темы с основной линией Настасьи Филипповны. Раскрывается суть отношения князя к обеим, таким разным и в то же время в чем-то похожим женщинам, которые «много страдали и из такого ада чистые вышли». Так что в истории дружбы Мышкина с Мари заложены его будущие, такие непростые, отношения с Настасьей Филипповной и Аглаей. И тут есть ответ на вечный вопрос, которым задаются читатели – зрители: «А кого он все-таки любил? Настасью Филипповну или Аглаю?» «Мастерская» Козлова считает, что, по сути, никого. Отношение князя к обеим – это, скорее, сострадание, жалость. Такая христианская любовь. Евгений Шумейко в роли Мышкина юн и непосредствен. А шерстяные носки на ногах и непослушный вихор на голове дополняют трогательный, почти мальчишеский образ. Со своим детским простодушием князь – Шумейко явно не созрел для любви к двум вполне уже сформировавшимся женщинам – Настасье Филипповне (Арина Лыкова) и Аглае (Полина Сидихина). Кстати, в спектакле санкт-петербургского театра подчеркивается особая связь Мышкина с детьми – еще в Швейцарии он понял, что ему хорошо только с ними: «Через детей душа лечится...» В спектакле «Мастерской» Мышкин – это, прежде всего, человек европейской культуры, оказавшийся в новой для него сугубо российской ситуации. Забавна сцена, когда князь обливается водой, напевая песенку на французском языке. Он еще наполовину там, в Швейцарии… вместе с детьми, да и сам, по сути, дитя. Изумителен весь первый акт спектакля – в первую очередь, длинная, подробная, филигранно выстроенная и сыгранная сцена у Епанчиных. Благодаря невероятной органике молодых актеров она смотрится и слушается на одном дыхании. У каждого из них – свободный полет, позволяющий парить в своей роли. Шумейко легко справляется со сложнейшим монологом Мышкина о смертной казни – о том, что «убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление. Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье». Но, пожалуй, последующие сцены спектакля уступают этой, первой. Специфический дух театра Достоевского, его «фантастичность» куда-то улетучивается, уступая место бытовому психологическому театру. Хотя Федор Михайлович, в первую очередь, предполагает самый высокий градус актерского существования, предельную обнаженность мыслей и чувств. Именно этого не хватило в известной сцене, когда Настасья Филипповна – в спектакле актриса Арина Лыкова бросает в огонь пачку денег… Польский театр «Провизориум» показал своего Федора Михайловича – «Братья Карамазовы» в постановке Януша Опринского, сумевшего передать накал страстей и иррациональность мира писателя. Крупным планом представлены главные диалоги романа. Сценическое пространство буквально звенит от интеллектуального и эмоционального напряжения. Герои бурно, с психологическим надрывом обсуждают мировоззренческие вопросы, так что нет нужды в переводе – во всяком случае, для тех, кто читал произведение. Персонажи постоянно находятся на сцене, события разворачиваются не в хронологической последовательности – все существует как бы одновременно, и это создает впечатление целостности: мы таким образом держим в сознании весь объем произведения. Особенно сильное впечатление производит философский спор Ивана и Алеши. Два сильных актера – Лукаш Левандовский и Марек Зерански – проживают каждое слово, каждую мысль своих героев на пределе возможного. Интересно, что вместе с ними по воле Януша Опринского за столом сидит влюбленная в Алешу Лиза Хохлакова. В этом спектакле она почти юродивая – мы воспринимаем ее как ангела-хранителя Алеши. А он в этом нуждается: в спектакле в младшем брате особо подчеркивается «карамазовское», бесовское, разрушительное начало. Правде, оно почти никак не проявляется – пока… Его страсти еще впереди. Неожиданным оказался Федор Карамазов – Адам Вронович. Актер не стремится показать патологическую страсть старого маразматика. В его трактовке отец Карамазов – это сильный, опасный и вполне еще молодой хищник («гадина», как называет его Иван.) Это проявляется в сценах диалога Федора, Ивана и Алеши Карамазовых, в рукопашной схватке Федора с Дмитрием (Ромуалд Крезел). А невозмутимый, почти флегматичный, но весьма зловещий Смердяков в исполнении Яцека Бжежинского – этакий Энтони Хопкинс в роли Ганнибала Лектера. В отличие от мужских немного разочаровали женские образы – внутренне статичная Катерина Ивановна (Магдалена Варжеча), Грушенька (Каролина Порцари), очень похожая на девушку с панели. Разочарован был и Януш Опринский, но по другой причине: задержались в дороге декорации, что, конечно, не могло не сказаться на качестве показа. Вместо обещанных трех часов спектакль продолжался часа два, не больше. Полякам пришлось лепить сценографию на подборе – спасибо, помог театр имени К.Марджанишвили. Отказались за неимением и от вращающегося круга. Несмотря на столь существенные потери, спектакль публика в целом восприняла. Ощутила дух Достоевского – мятежный, страдающий, взыскующий истины. СОЛО Нежным и сентиментальным оказался моноспектакль «Платеро, путешествие на осле» в постановке Левана Цуладзе. Эта копродукция – результат сотрудничества Майка Марани, театра Марджанишвили, Норвичского кукольного театра, Mercury Theatre из Колчестера и NFA International Arts and Culture. В основе спектакля лежит пьеса «Платеро и я» Хуана Рамона Хименеса. Моноспектакль Левана Цуладзе – это щемящая история дружбы поэта с трогательным осликом по имени Платеро. Актер Крейг Огден передает поэтический взгляд Хименеса на мир, отличающийся обостренным сочувствием ко всему, что терпит боль и притеснение; печаль, мудрость и сострадание переплавлены в спектакле с верой в обновление жизни. Актеру помогает кукловод Нино Намичеишвили. Еще один выход в жанре моноспектакля – «Марсель» Ереванского государственного театра юного зрителя. Постановку осуществил Акоп Казанчян. Моноспектакль, в котором блистает Мария Казанчян, соткан из песен Эдит Пиаф. Молодая актриса, обладающая красивым, сильным голосом, создает трагический образ французской певицы, мучительно переживающей гибель любимого человека, но нашедшей спасение в песне. ТЕАТР ДЛЯ ДЕТЕЙ Спектакль (мюзикл) британской «Company 1927» «Животные и дети вышли на улицы» (постановка Сюзан Андраде) - пример того, как высокие сценические технологии творят настоящие чудеса. Анимационные персонажи (на сцене – три экрана, на которые проецируется изображение) в нераздельном синтезе с живыми, играющими и поющими, актерами, эстетикой комикса и стилистикой немого кино, необычной, заводной музыкой – это настоящий праздник как для детей, так и для взрослых. Хотя события в спектакле разворачиваются совсем не радостные. Действие происходит в 20-е годы прошлого века в неблагополучном районе Байю города N, в котором процветает детская преступность. Здесь живет одинокий юноша-писатель и мечтает вырваться из страшного места. Приговором звучат слова: «Если родился в Байю, то здесь и умрешь!», однако юноша продолжает надеяться на чудо. Как и вновь прибывшие в Байю Агнесса и маленькая девочка Иви Ивз, попытавшиеся было что-то изменить в этом Богом забытом районе. ДРУГОЙ-НАШ ТЕАТР В рамках фестиваля состоялась презентация сборника Международной ассоциации театральных критиков «XXI век – театр Восточной Европы против и вместе со временем». В него вошли работы известных критиков из Румынии, Швеции, Польши, Грузии. Кроме презентации, ассоциация организовала встречу с французским режиссером, художественным руководителем Национального театра Нормандии, Жаном Ламбером-Вайлдом, в которой приняли участие молодые режиссеры, актеры, театральные критики. - Ламбер не считается ни с какими эстетическими нормами классического и современного театра, - рассказывает руководитель Международной ассоциации театральных критиков, театровед Ирина Гогоберидзе. - Спектакли, которые я видела, - это визуальный театр в поэтической эстетике, абсолютно четкая поэтика. Жан Ламбер-Вайлд сам пишет тексты для своих спектаклей. У него особая философия восприятия театра. По мнению режиссера, память о театре как таковом существует в генетике любого человека. И его задача сегодня – сохранить театральность театра, чтобы она не превратилась в механизированную форму. Для этого в театральном искусстве, в душах тех, кто служит искусству сцены, необходимо открывать запрятанные «комнатушки» театральной памяти. Во время встречи в Тбилиси мы посмотрели отрывок из его спектакля: человек летает над сценой, усыпанной обрывками полиэтилена. Он не привязан, и тут нет никакого оптического обмана: мы видим живого человека! У Лепажа эффект парения в невесомости – это оптический обман: зеркала создают удивительную фантасмагорию. А вот у Ламбера человек действительно летает. «Я придумал машину!» - говорит он. Он сам мастерит свои декорации, все, что ему нужно для сцены. «Моя машина – это «мерседес», у Дэвида Копперфильда – «роллс-ройс». Однажды он пришел и попросил меня продать ему «мерседес», но я ему отказал: ведь я сам все придумал и хочу сам это использовать!» Я видела очень интересный спектакль Ламбера «Эта сладкая война!» Слов у актеров практически нет, но текст звучит и накладывается на действие. В горизонтальной двухэтажной мизансцене задействованы две супружеские пары. Сюжет таков: предвидя неизбежность войны, родители убивают своих детей. И буквально чернеют от горя. А под конец сами исчезают в хаосе войны. Там есть такой момент: герои покрываются чем-то черным. Эта жидкость стекает со второго этажа и покрывает вторую пару внизу. Ламбер, изучавший химию, физику, хотел найти средство для того, чтобы сразу снять эту черноту – как бы обелить, снять вину с героев. И он нашел этот способ... Второй спектакль, который я посмотрела, - «Моя старая добрая яблоня». О пожилой женщине, которая находит в себе силы возвратиться к той яблоне, под сенью которой она выросла. Это непередаваемая визуальная поэзия! Ламберу принадлежат замечательные мысли о театре. «Я ищу театр, который нам принадлежит и одновременно тот, который нам неизвестен. Этот другой-наш театр и нужно придумать сегодня». «Театр – это революционно-космическое соглашение, где Дантон говорит «ты» Эйнштейну, Фрэнк Синатра танцует с Пазолини, Далида кончает собой без Брехта. Их страна – это миф, который они защищают перед пулеметами нашего дыхания». Я собираюсь пригласить Ламбера к нам на стажировку. Однажды я сказала ему о том, что если грузинский театр не использует новые технологии, то это лишь потому, что для внедрения новаций нет материальных возможностей. И Ламбер предложил вновь приехать в Грузию и научить наших молодых режиссеров создавать нечто из ничего. Инна БЕЗИРГАНОВА | |||||||
|
|||||||
