Мы буквально летим по коридорам второго корпуса Тбилисского университета театра и кино им.Ш.Руставели. Торопимся. Я – на интервью к нему, он – на урок к ученикам. Как выяснилось, в этом же здании когда-то располагалась 32 мужская школа, в которой учился маленький Мечитов. Сегодня мэтр Мечитов здесь преподает.  
Юра, подобно Параджанову на своей едва ли не самой известной фотографии, подпрыгивая и делая театральные жесты, мчится в аудиторию. Я с ужасом смотрю на крутую винтовую лестницу, преодолев которую, добираемся до аудитории, на поверку оказавшуюся чем-то средним между компьютерным классом и фотостудией. У компьютера толпятся студенты, а в углу студии стоит стол, черные кубы, заменяющие стулья и стильная зеленая стеклянная бутылка с воткнутой в нее полуувядшей веткой вишни.

ТБИЛИСИ
- Как думаете, если бы вы родились не в Тбилиси, то были бы другим человеком?
- Безусловно. Взять того же Сергея. Параджанов – абсолютный продукт тбилисской культуры.
- Уникальной культуры Тбилиси …
- Да, Тбилиси – это феномен, эта культура выделяется из общегрузинской. Так же как и венецианская или неаполитанская культуры. Да, они итальянские, но это другое. Так же было в Сухуми. Но там произошла катастрофа. У сухумцев есть такая грустная поговорка  - «Сухуми был городом без фраеров, а теперь мы стали фраерами без города». Вот я боюсь, что мы в Тбилиси тоже можем оказаться фраерами без города.
- Город есть, но уже не совсем ваш, правда?
- Правда. Я хочу написать прозу о Тбилиси, о жизни, о Грузии. Каждый день материал приходит, надо заиметь блокнотик и записывать. Вчера меня встречает человек, уже не помню кто. Говорит: «Юра, как я рад тебя видеть. Потому что ты напоминаешь о том городе, который был». Эта проза будет в жанре трагикомедии, с упором на трагедию.
- Тбилиси – это традиции. Каковы они в вашей семье?
- Нашу семью, как миллионы других, коснулось черное крыло Великой Отечественной войны. Я родился 10 мая 1950 года, ровно через пять лет и один день после Победы. У меня был дядя, которого я никогда не видел. В 1939 году он на войну ушел и погиб, никто не знает где. И я рос в семье, где бабушка все время плакала о своем Степе, и мой  отец всегда поднимал бокал за него, и за всех, кто не вернулся с той страшной войны. Папа его очень любил, рассказывал, что Степа был директором «Люкса», был такой магазин на проспекте Руставели. Хороший человек. Сейчас, когда отца нет, его портрет не висит у нас в доме, и мне очень обидно. Когда у нас собираются столы и есть за что выпить, я вспоминаю завет отца. Но когда я уйду, кто его будет вспоминать?

ПАРАДЖАНОВ
- Много лет вашей жизни тесно связаны с великим тбилисцем Сергеем Параджановым.
- Когда я познакомился с Параджановым, мне было 28 лет. Я снял 12-минутный фильм о его школьной учительнице, Нине Иосифовне. Он ему понравился.
- Скажите честно, вы книгу о Параджанове сделали, потому что ее нельзя было не сделать, или почему-то еще?
- Эта книга давно собиралась быть, но она не должна была выйти в виде книги. В 1991 году, через год после смерти Сергея, была сделана попытка издать альбом, но безуспешно. После этой неудачной попытки вышла хорошая книга Василия Катаняна, где было много текста, и она называлась «Параджанов. Цена вечного праздника». Она напечатана в Югославии с достаточным количеством фотографий. Были использованы и мои. И мне резанула слух фраза «были использованы фотографии Юрия Мечитова», мне это не нравится. Идея сделать книгу самому продолжала существовать, но стала реализовываться только в 2002-2003 годах. Тогда я уже серьезно решил – надо что-то делать. Но я ориентировался на альбом, потому что был далек от текста. Не литераторствовал в то время. В 2004 году на 80-летии со дня рождения Сергея Параджанова, я рассказал о создании книги Левону Григоряну, режиссеру, работавшему с Сергеем на «Саят-Нове». А он мне посоветовал: «А ты напиши о себе и Параджанове и назови «Хроника диалога».
-Что вы и сделали.
- Знаете, название, оно дает потом камертон всей книге. Эта именно хроника диалога, и  здесь я использовал противоречие. Правильнее было бы назвать: «Сергей Параджанов и Юрий Мечитов. Хроника диалога», получился бы диалог между нами двоими. Но я решил оставить Сергея наедине с самим собой. А в последний момент поменял название «фотографии Юрия Мечитова» на «фотоистории Юрия Мечтова».
-Что, в принципе, больше соответствует истине.
- Да. Это сначала фото, а потом уже истории. Книга, на самом деле, о своих, о нашей жизни. Я начинал как ученик, а потом в мастера залез. Кстати, это становились причиной наших конфликтов. Сергей хотел иметь беспрекословного ученика, а тут вырастал человек, имеющий собственный взгляд на мир, на определенные вещи. Иногда я даже бравировал, когда Параджанов был в чем-то со мной не согласен. Некоторые из таких историй описаны в книге.
- Расскажите, пожалуйста, о вашей поездке в Лондон, на фестиваль работ Сергея Параджанова.
-  Это замечательный проект. У британцев появилась возможность заново открыть для себя творчество Параджанова. Зрители могли посмотреть не только лучшие фильмы мастера, но и мои фотографии. Там же прошла презентация моей книги. Организатором фестиваля стала киновед Лейла Александер-Гаррет, работавшая ассистентом у Андрея Тарковского, с которым Параджанова связывала тесная дружба. Она же - автор замечательной книги о Тарковском «Собиратель снов», которую она мне прислала с дарственной надписью. Надо сказать, книга меня потрясла, насколько там точно рассказано о тяжелейшей жизни талантливейшего человека, его проблемах. Я понял, что каждый талантливый человек должен носить какой-то крест. Для Тарковского это была его жена.
- А для Параджанова что было таким крестом?
- Для Параджанова крестом был его талант, его безумное чувство красоты, которую он хотел создать везде. Ему все было можно.
- Как вы думаете, почему в его чудачествах так много смысла?
- А он был глубокий человек. Его чудачества были чудачествами глубокого человека. Это как джокер, шут при дворе короля. В этом есть своя прелесть. Во-первых, шут позволяет себе много того, что не позволяется другим людям. Остальным голову рубят, а он продолжает острить.
- Вы рассказывали как-то об одном мудром совете от Прараджанова.
- Он сказал мне однажды: «Хочешь стать великим – снимай великих. Снимай меня, и ты далеко пойдешь». И я напутствую сегодняшних студентов: «Хотите стать великими – снимайте великих». И добавляю: «Можете начать с меня».   

ЮБИЛЕЙ
- Как ощущаете себя после юбилея?
- Я чувствовал колоссальную обязанность сделать эту выставку. Вообще, я сам хочу разобраться, чем же я всю жизнь занимался. Могу сказать, что я снял несколько фотографий. В глобально-фотографическом смысле слова. Даже очень большие фотографы вошли в историю тем, что сделали три-четыре фотографии. Есть, например, такие как Анри Картье-Брессон, который сразу создал 50 фотографий, но это 50 знаковых фотографий. Я люблю фотографию за документальный жанр. Документ как жанр, портрет как документ. Портрет, как время в нем запечатленное, потому что портрет, снятый в 1998 году, и в 2009 – разные. Люди по-разному смотрят в кадр.
- Вы снимали ню. Как думаете, все-таки женщина, это венец творения?
- Человек -  это венец творения. Но я считаю, что у Бога этот проект провалился. Один журнал заказал мне как-то эссе для своей рубрики «Страница рассерженного человека». Я думал, на кого бы мне рассердиться? И написал письмо Богу, разъяренное, в полторы страницы, на грузинском языке. Это эссе переведено на французский язык, и на русском есть. Я обвинил Бога во всех смертных грехах. Я не говорю о высотах, но те низины, в которые порой проваливается человек, ни одному зверю не снились. Бог, он вообще странно себя ведет.
- Фотография в эти годы -  самое главное, что было в вашей жизни?
- Не хочу фетишировать. Спутница моей жизни сказала мне однажды: «Юра, когда мы познакомились, ты говорил, что фотография - главное в твоей жизни». А я ответил - для меня не фотография главное, а жизнь. А фотография - возможность выразить себя. Кроме всего прочего, благодаря ей я стал экономически состоятелен.
- В чем принципиальное различие  художественной фотографии от репортерской?
- Художественная фотография не имеет ценности, если она не включает в себя элемента документалистики. Она не имеет смысла. Как отмечает Ролан Барт, «если документ в художестве, и художество в документе – это сильная фотография». Остальное треш.
- Искусство закончилось?
- Искусство заканчивается тогда, когда человек, называющий себя художником, понимает, что он ничего изменить не может. Настоящий художник безумно уверен, что он меняет мир, а для этого ему нужно жить в глобальных параметрах. Искусство ходит по кромке, вызывает раздражение и не может быть приемлемым для всех.
- Вы давно преподаете?
- С 1989 года. Мне нравится преподавать. Приятно, когда кто-то прибегает с восторгами. Я чувствую, что мы все бильярдные шары, и соприкасаясь друг с другом, мы меняем нашу жизнь. Иногда можно пожать кому-то руку, и этим изменить чью-то жизнь. То есть ты живешь, когда понимаешь, что ты неслучаен и твое бытие важно. Ты пытаешься вытащить себя и окружающих из состояния остекленения. Мы ничего не сможем собрать, если сначала не разрушим на кусочки. Разрушим смехом. Когда ты проникаешься в этом мире, и становишься не пользователем, а участником, то происходит обмен огромными энергиями, огромными знаниями.
- После юбилея будете отдыхать?
- Покой нам только снится. Хочу сделать книгу портрета. В нее войдут узнаваемые люди, например, Марчелло Мастроянни, Софико Чиаурели и многие другие, и обязательно с  моими воспоминаниями.   
- А когда балом стала править цифровая камера, долго адаптировались?
- Возникли психологические проблемы в переходной период, когда пленка умирала. С моей первой цифровой камерой я проработал четыре года. Она снимала замедленно, и эта задержка создала новую технологическую возможность. Щелканье кнопкой не приводит к профессионализму, опора на то, что ты много снимешь, неправильная. У фотографа всегда должен оставаться пиетет перед снимком.

ВЫСТАВКА
- Скажите, почему вы назвали выставку «Печальные моменты прошлых лет»?  
- Печаль – одна из особенностей человеческого существования. Мы живем, мы взрослеем. Раньше мы могли быстро перебежать, перепрыгнуть через что-то, а сейчас не можем. У нас были друзья, а теперь некоторые из них ушли в мир иной. Родители уходят. Эта жизнь приобретает печальный характер. Очень трудно быть все время веселым, если у тебя печали. Поэтому мы придумали такой жанр, как трагиомедия, где девяносто процентов трагедии и десять процентов комедии. Но за счет врожденного артистизма мы делаем так, что его у нас девяносто процентов, а трагедии – десять.   
- Именно поэтому все фотографии, представленные здесь, черно-белые?
- Разумеется. Они не могли быть цветными. Я хочу призвать зрителя оглянуться назад, на прошедшие 30 лет нашей жизни, какими они были, какие уроки мы вынесли. Представьте, 90-е годы. Стоят желтые автобусы, как бы разделяя дорогу, по обе стороны которой – грузины. А ты ходишь между ними и снимаешь. И оттуда кричат – Грузия, Грузия, и отсюда кричат – Грузия, Грузия. Тяжко.

НЕ МГНОВЕНИЯ, НО ВЕЧНОСТЬ
И напоследок …  
«Фотограф – заложник создаваемых им образов.
Он обречен на нерасставание с прошлым, которое у него собрано  в негативах, в позитивах, а сейчас уже и в цифровых файлах. И эти образы прошлого имеют особенную власть над фотографом. Часто они взывают к нему в приступе эксгибиционизма, страстно желая быть выставленными, опубликованными, собранными над одной обложкой.
Для меня ценность фотографии – в ее молчании. Созданная зачастую в дикой суете, он, ничего общего с ней не имеет. Вопреки распространенному мнению, фотография фиксирует не мгновение, но вечность, подчеркнутую геометрией прямоугольника. Удивительно, как будто снимается мгновение, а фиксируется вечность.
И тогда в силу многих причин рождается фотография...
Фотография  - образ.
Фотография – портрет.
Фотография – повествование …
И она никуда не торопится, никуда не спешит, не навязывает свой ритм, а позволяет остановиться, задуматься, познать самого себя.
Эти фотографии – скромный итог моего самопознания. Они населены людьми и образами, окружившими меня в конце XX века.
Все фотографии сняты на моей родине – в Грузии, во многом необычной стране, отличной от стран как Востока, так и Запада. Я не устаю удивляться людям, живущим здесь, как, впрочем, не перестаю удивляться самому себе.
Все эти фото, наверное, немного печальные. Когда фотографируешь, то познаешь, а во многом знании – много печали...
Юрий Мечитов
2006, Тбилиси».

Нино ЦИТЛАНАДЗЕ