|
Если вы, по современному обычаю, обратитесь к интернету, чтобы собрать сведения об этом человеке, то убедитесь, что их немного. Но это безупречный джентльменский набор, который характеризует несуетного профессионала, классного специалиста и вообще личность.
Доктор архитектуры, кавалер Ордена Чести. А еще – почетный гражданин Тбилиси. Тот самый случай, когда звание – как говорящее название. И дано точно по адресу. Архитектор, педагог, эксперт, историк градостроительства, специалист по реставрации и реконструкции города, знаток и популяризатор Тбилиси - это Тамаз Герсамия.
И в конце концов это ему пришла идея создать ставшую сегодня легендарной фотокнигу «Старый Тбилиси» - история города с 1850-х годов по 1917 год. Она увидела свет в 1985 году. Это первый и единственный опыт такой масштабной исторической фотолетописи в Грузии. Опыт пионера. Всех остальных – милости просим по проторенному пути.
Тамаз Герсамия – коренной тбилисец. Всю жизнь живет в центральной части средневекового Тбилиси – Земо Кала. Родители были геологами-полевиками, начальниками геологических партий. Когда началась война, отец ушел на фронт, остался жив, но был контужен. А мама продолжала работать и в военные годы – для фронта. Нужно было золото, грузинские геологи искали и находили его месторождения в Грузии и Армении. С детских лет Тамазу часто приходилось бывать с родителями в экспедициях по всей Грузии. Многое запомнилось навсегда. Одно из самых ярких воспоминаний детства – мама. Молодая, красивая, верхом на лошади – в экспедиции в Мингрелии, где тогда искали уголь, ей приходилось каждый день проезжать верхом по 20 километров в горной местности.
- Как вы умудрились не стать геологом? - невольно спрашиваю у Тамаза Георгиевича.
- Сам не знаю. В школе все время думал, что стану именно геологом. Но заинтересовался рисованием. Очень много рисовал. А потом решил стать скульптором, собирался поступать в Академию художеств.
- Родители не расстроились, что не продолжаете династию?
- Напротив, родители были рады, что я увлекаюсь творчеством и поддерживали меня. Но на отделении скульптуры было всего пять мест. И были такие «волки», которые поступали в шестой, в седьмой раз. А я - выпускник школы. Конечно, не поступил. Прямо скажем, надо быть Роденом, чтобы сдать с первого раза.
- Наверное, Роден тоже не поступил бы с первого раза в Академию.
- Скорее всего. Потому что в творчестве важно не как ты начал, а как ты развиваешься. А развиваться начинаешь именно в процессе учебы. Например, был один студент, которого приняли в Академию, потому что у него было просто необыкновенное построение рисунка. А потом он продолжал оставаться на том же уровне, и на втором-третьем курсах его все обогнали. В общем, я не поступил, и чтобы не терять год, последовал совету сдать вступительные экзамены на архитектурный факультет Грузинского политехнического института, а потом перейти в Академию. Мне казалось, что это временно, но я втянулся.
- Почему?
- Потому что архитектура – это тоже искусство. Кстати, тогда обучение было поставлено иначе, чем сейчас. На первом-втором курсах у нас было художественное образование, мы проходили и скульптуру, и рисование. Например, рисование акварелью, что у меня хорошо получалось. В общем, втянулся.
А вскоре Тамазу пригодились профессиональные родительские уроки, опыт экспедиций. Начиная со студенческих лет он регулярно ездил в археологические экспедиции. С Отаром Лордкипанидзе, Ниной Бердзенишвили, Вахтангом Джапаридзе в качестве художника и архитектора он участвовал в знаменитых раскопках в Кутаиси, Верхней Имеретии, в течение нескольких кампаний на городище Дманиси.
Дипломная работа Т.Герсамия была посвящена теме реконструкции Старого Тбилиси. Он рассмотрел район в границах улиц Энгельса, Дадиани, Пушкинская, Бараташвили и набережной Куры.
На Всесоюзном конкурсе-смотре дипломных работ выпускников архитектурных вузов его работа «Реконструкция старого города» получила первую премию. В №8 журнала «Архитектура СССР» за 1968 год, представляя лауреатов знаменитый архитектор и педагог профессор Борис Бархин подчеркнул: «В проекте дипломанта Т.Герсамия на основе исследовательской работы делается предложение по приспособлению старых кварталов для современной жизни. С большим вниманием автор подошел к проблеме сохранения и восприятия памятников архитектуры. Новые сооружения отвечают пространственному решению сложившегося города».
- А потом, - продолжает Тамаз Георгиевич, - тройку отличившихся выпускников – меня, Николая Филина из Москвы и Владимира Шмырова из Ленинграда - пригласили в Москву выступить в Доме архитектора - в Белом зале старинного особняка на улице Щусева. Нас снимало телевидение, а по тем временам телевизионный эфир – это было очень значительно. Каждый в течение трех минут должен был представить свой проект. Помню, меня в Тбилиси, учили, как я должен выступить – кафедра приняла, факультет рассмотрел, руководитель такой-то… А в Москве на репетиции редактор мне сказала: «Тамаз, извините, но представьте себе: сидит телезритель перед экраном и слушает вас. А вы начинаете – по велению этого, по решению того. Ну и ну, скажет зритель, а что он сам-то делал? Поэтому сразу говорите о себе». Я так и сделал. И получилось неплохо. А потом к тому же нам прислали гонорар за выступление – 9 рублей 5 копеек. За три минуты! Да ради бога – я был готов выступать сколько угодно! (Смеется).
После института Тамаз Герсамия несколько лет работал в проектном институте. Велось много интересной работы, но очень хотелось продолжить тему реставрации Старого города, заниматься этим практически, делать реальные проекты. С практикой как-то не сложилось… Он решил продолжить тему теоретически и поступил в аспирантуру политехнического института. На этот раз работал над другой частью Старого города – Мтацминда, Сололаки, проспект Руставели. И защитил диссертацию «Некоторые вопросы реконструкции старых кварталов Тбилиси». Кстати, по его личной просьбе предварительную защиту прошел в Ленинграде. Тамошние специалисты работу приняли очень хорошо, а самой интересной посчитали часть по исследованию своеобразия грузинских домов, их архитектуры, плановых решений.
В 1972 году в журнале «Архитектура СССР» Т.Герсамия опубликовал примечательную статью, в которой уже тогда призвал считать архитектурными памятниками те сооружения, которые сегодня, конечно, считаются национальным достоянием, это ни для кого не вопрос, но вот тогда… Тогда это были просто городские здания. А ведь речь шла о Доме писателей Грузии на улице Мачабели, 13. О здании Тбилисского государственного университета. О здании Театра имени Руставели. О сооружениях на верхнем плато фуникулера… «Это тоже памятники» - называлась статья. Это было 40 (!) лет назад. Герсамия оказался не только провидцем, но и первопроходцем.
Тбилиси как был, так и остается главным предметом его внимания и интереса. Тамаз Герсамия не похож на одержимого подвижника. Впрочем он таким и не является. Серьезный, вдумчивый человек, рациональный и настойчивый, он в то же время умеет думать не только умом, но и сердцем. Видимо, отсюда – такое постоянство и неравнодушие. А порой – досада на то, как зачастую недальновидно, непрактично относимся мы к нашему архитектурному богатству.
- Я ездил в Прибалтику, изучал, как там занимаются реконструкцией. Там работают поквартально, то есть за единицу городской застройки принимается квартал. И объектами реконструкции тоже. А у нас работают по улицам, по фасадам улиц. Понимаете разницу? Хотя и в самой Прибалтике работают по-разному. Но тут уже речь идет о скорости работы. В Вильнюсе, помню, один археолог недовольно говорил – вот, мол, наши литовцы всегда торопятся, а эстонцы сперва в течение 20 лет изучают объекты, а потом только начинают реконструкцию. И это правда – эстонцы очень долго работают. Но делают это лучше всех. Потому и сохранили свой город.
Т.Герсамия много писал о вопросах реставрации и реконструкции, об историко-архитектурной инвентаризации (грубо говоря, что считать памятником, что нет). А еще – о сочетании архитектуры с рельефом местности. Для Тбилиси этот вопрос имеет особое значение, потому что здесь есть пятый фасад. Его прекрасно видно, когда смотришь, например, с фуникулера. Это крыши. Как уже давно сказано, Тбилиси – это музыка крыш и балконов… Кроме того, есть еще один момент, очень важный не только для специалиста, но и для каждого из нас, горожан. Это виды города.
- В Тбилиси очень тяжело строить, потому что запросто можешь перегородить какой-нибудь красивый вид. Например, двухэтажная застройка, которая в свое время находилась на площади Ленина, сама по себе не имела никакой ценности. Кроме одной: она позволяла видеть Мтацминду и в то же время вписывалась в ансамбль. А после того, как построили семиэтажную гостиницу, вид закрылся, и площадь приняла замкнутый характер. А ведь еще древние римляне понимали, что такое красивый вид. Например, с городской площади в Помпеи открывался вид на Везувий. И они специально сохраняли и показывали этот вид. Это же так ясно… Кстати, в том, как показать вид, особенно сильны японцы. Мы, к сожалению, это потеряли. И заметили только тогда, когда лишились всех этих видов. В середине 1970-х я был на стажировке в Чехословакии, изучал, как у них поставлено дело реставрации, собрал очень большой материал, опубликовал несколько серьезных статей, выступал на научных конференциях. Так вот, я ездил с сотрудниками Института охраны памятников, как они выражались, «искать точки». Оказалось, это значит искать те точки, с которых открывается самый лучший вид на тот или иной памятник, с тем, чтобы сделать там смотровую площадку. Я уж не говорю о том, какая у них система указателей на дорогах – стрелки разного цвета указывают на разные памятники, и приводится расстояние, которое тебя от них отделяет. Сколько раз я говорил и напоминал о том, что так надо сделать и нам. Ну, представьте себе: специальная смотровая площадка – лучший вид, например, на Джвари. Но это до сих пор так и не сделано.
Вскоре по возвращении из Чехословакии Т.Герсамия начал работать в Институте истории грузинского искусства под руководством академика Вахтанга Беридзе, занимался архитектурными памятниками Телави и Сигнахи. Выделял границы исторических районов, что потом находило юридическое подтверждение в генеральном плане города. Для ясности: в Тбилиси, например, историческая граница проходит по улицам Дадиани, Пушкинской, Бараташвили и так далее.
И вот в эти годы он как раз и придумал проект «Старый Тбилиси». Раз уж не получается реально воплотить то, над чем работаешь всю жизнь, то он решил сделать свою реставрацию Тбилиси по старым фотографиям в виде книги, реставрацию того Тбилиси, каким он был и каким его хотелось бы видеть. Как сказали Тамазу Георгиевичу друзья из журнала «Советское фото», получился не альбом, но и не книга. Скорее всего, «Старый Тбилиси» - это фотокнига, новый жанр в книжном деле. (В №9 за 2006 год журнала «Русский клуб» читайте материал «Продлить «дух дружества» - подробный рассказ о том, как создавалась книга).
Деятельность (хочется сказать – творчество) Тамаза Герсамия настолько насыщенна и разнообразна, что если рассказать о ней подробно, не забыв ничего, потребуется, пожалуй, весь номер журнала. Посудите сами. Издание фотоальбома о старом Кутаиси. Издание книги о тбилисских подъездах. Работа над воссозданием биографии Дмитрия Ермакова, известного фотографа Тифлиса, чья жизнь и дело были тесно связаны с этим городом, создателя уникальной коллекции фотографий, новатора в фотоделе. Участие в подготовке всеобщей энциклопедии художников, которую издают в Лейпциге (Тамаз Герсамия отвечает за Грузию). Он – член Архитектурного совета при мэрии Тбилиси. Работает в Грузинской энциклопедии. Преподает в Академии художеств… Удивительная мощность! В юности Тамаз Георгиевич серьезно занимался штангой, имел спортивный разряд. Может быть, именно поэтому он не страшится каждый раз брать все больший и больший вес – не сдаваясь, подход за подходом?
А еще он воссоздает судьбы зарубежных архитекторов, работавших в Грузии, оставивших нам свои творения – итальянских, немецких. Готов труд «Русские архитекторы в Грузии» (и мы надеемся, что он в итоге увидит свет). Благодаря Т.Герсамия никогда не канут в Лету имена Джованни Скудиери, Михаила Калашникова, Юрия Непринцева… Тамаз Герсамия извлекает из небытия забытые судьбы, наполняет жизнью имена и фамилии. Это по-настоящему трудно – ведь не сохранилось ничего, никаких документов и данных. И он собирает сведения буквально по крупицам от коллег из разных стран мира.
- Что вами движет в ваших поисках?
- Наверное, чисто человеческий стимул. Представьте – жил человек, думал, делал, создавал… И получается, что о нем забыли. Есть фамилия, и все.
- Значит – чтобы помнили?
- Ну естественно. Должны помнить.
Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ
Редакция журнала «Русский клуб» сердечно поздравляет Тамаза Герсамия с юбилеем и желает ему здоровья и благополучия.
|
|
Родителей не выбирают, видимо, также и учителей. Принято ценить учителя безотносительно того, какой был он на самом деле.
Мне исключительно повезло. Судьба свела меня с Учителем. Не только профессионалом самого высокого уровня, но учителем жизни, взаимоотношений, норм поведения, простых и в то же время исключительно ценных и важных понятий – порядочности, терпимости, скромности, принципиальности, толерантности, справедливости и многих-многих других непреложных ценностей.
Моим учителем был известный ученый – почвовед, географ, лесовод профессор Сергей Владимирович Зонн. Он прожил большую, трудную и счастливую жизнь. Последнее может показаться диссонансом, если вспомнить события прошедшего ХХ века. Сергей Владимирович обладал особой трудоспособностью и одновременно внутренней собранностью. Именно поэтому он был блестящим организатором, умевшим привлекать людей, давать им четкие задания, способствовать их свободному полету, помогать им в решении научных проблем. Окончив «академию» Зонна, молодые почвоведы становились его коллегами, за успехами их он следил внимательно и заинтересованно. И вот что замечательно: все ученики сохраняли с ним добрые отношения всю жизнь. У него не было, как это бывает, конфликтов с учениками, хотя он был требовательным учителем, справедливым и уважительным по отношению к молодым.
Как научный руководитель проявил себя во многих областях жизни. Он участвовал в выборе мест для таких научных стационаров, как Теллерман, Джаныбек и Деркуль, возглавлял множество экспедиций, организовал лабораторию лесного почвоведения в Институте леса АН, кафедру почвоведения в Университете дружбы народов и др.
Более сорока лет С.Зонн работал в редакции журнала «Почвоведение», который был основан в конце XIX века и был первым академическим журналом России, а затем Советского Союза, был и остается высоко-рейтинговым журналом, переводится и издается на английском языке за рубежом. Сергей Владимирович прочитывал каждый номер перед его выпуском в свет. Даже в последние годы работы заместителем редактора, почти потеряв зрение, с лупой прочитывал все статьи журнала.
С.Зонн объездил почти весь мир, был почти на всех материках (кроме Австралии и Антарктиды), видел все почвы Земли. Во многих странах он был первым почвоведом, увидевшим неизвестный в Советском Союзе мир почв. Грузию он особо любил. Каждый год приезжал, работал с учениками, выступал с докладами, работал в поле, общался с коллегами. Почти каждый год отдыхал в Малтакве, возле Поти.
Богатство впечатлений, умение смотреть и видеть, позволили ученому достичь выдающихся успехов в почвоведении. Он создал теорию почвообразования в лесах, включая формирование структуры почвенного покрова, выделил новые почвы, разработал теорию образования целого ряда почв, выявил особую экологическую значимость почв, доказал своеобразие формирования почвенного покрова в горах.
Вместе с сыном Игорем, известным ученым-мелиоратором и общественным деятелем, одним из первых поднял вопрос об экологических последствиях войн. В книге «Природа и общество Чеченской Республики» рассматривается взаимодействие природы и общества в Чеченской Республике в историческом разрезе, начиная с Кавказской войны 1817-1864 гг. до наших дней. Особое внимание уделено географическим аспектам формирования чеченского этноса и его истории развития. Предлагаемая работа имеет длительную и богатую коренными переломами в жизни общества историю и отражает его взаимосвязи с природой. Сергей Владимирович был не только уроженцем Северного Кавказа, но и воспитанником чеченского общества, т.к. среднее образование и общение с чеченцами начал с 1914 года. Окончив среднюю школу и получил высшее образование во владикавказском Горском сельскохозяйственном институте, он около пятой части своей научной деятельности посвятил Чечне, где последний раз был в 1982 году. Первая работа по природе Чечни относится к 1929 году, а одна из последних – по экологическим последствиям военных действий к 1997-му. В начале 80-х годов С.Зонн взял меня с собой в экспедицию на Северный Кавказ, познакомил со многими местными жителями Я сохраню его особую любовь и уважение к этому замечательному уголку Кавказа, его природе и людям.
В учебнике «Введение в изучение почв субтропиков и тропиков» обобщены обширные исследования автора, в том числе по субтропикам Грузии.
Сергей Владимирович был непревзойденным историком науки. В капитальной работе по истории почвоведения он сумел осветить поучительную, иногда трагичную историю развития почвоведения в России и Советском Союзе.
С.Зонн внес особый вклад в космический этап изучения географии почвенных ресурсов. Трудности, связанные с внедрением этого направления в науку, он справедливо объяснял консерватизмом и, как следствие, недоверием к новым методам исследования, техническими трудностями, возникающими при освоении и применении новых методов и организационных затруднений, наконец, недостатком кадров исполнителей и пропагандистов этих методов.
С.Зонн был автором более 300 статей и 30 книг.
Почти ровесник века Сергей Владимирович прошел с ним от начала до конца, испытав все бури и грозы этого сложного, а иногда страшного периода (1937 год, блокада Ленинграда, разгул «лысенковщины» и многие другие), но сумел остаться самим собой, вынести все удары.
«Я благодарен судьбе, подарившей мне столь долгую и насыщенную научными исканиями и свершениями жизнь...» Так начиналась статья «Долгий и трудный путь в науке» Сергея Владимировича, опубликованная в 1996 году в журнале «Почвоведение» в связи с его 90-летием.
Никто из почвоведов Советского Союза не может сравниться с ним по количеству подготовленных кандидатов и докторов наук. Сергей Владимирович очень любил своих учеников, и они отвечали ему тем же. Однако он никогда не хвалил в лицо, был требователен и доброжелателен. Любил подтрунивать, однако и сам с улыбкой воспринимал юмор в свой адрес. Примером такого отношения к своим ученикам могут служить письма С.Зонна ко мне.
В 1964 году по рекомендации известного почвоведа Грузии член-корреспондента АН Грузии, профессора Михаила Константиновича Дараселия, Сергей Владимирович принял меня, только что окончившего факультет лесного хозяйства Грузинского сельскохозяйственного института. Это была знаменательная, поистине судьбоносная встреча и начало почти 40-летнего ученичества и сотрудничества. Моя мечта работать с Сергеем Владимировичем Зонном, наконец, осуществилась. За эти годы много всякого было в работе – радостного, поучительного. Сергей Владимирович относился ко мне с большой теплотой, но никогда не хвалил меня. И вот спустя после кончины нашего выдающегося лесовода, основателя горного лесоводства академика Василия Захарьевича Гулисашвили в его архиве было обнаружено датированное 16 февраля 1965 года письмо.
«Дорогой Василий Захарьевич!
Сегодня получил Ваше письмо и спешу Вам ответить, особенно потому, чтобы сообщить свой новый номер телефона в надежде, что Вы по приезде позвоните и зайдете ко мне. Я бы рад был видеть Вас, как и моя жена, вместе с Ольгой Владимировной (супруга Василия Захарьевича – Г.У.).
Книга («Основы биогеоценологии») вышла, как долго мы ее ждали. Внешне оформлена она отлично, ну, а о содержании ее судить не нам, а читателям и критикам. Ваш отзыв о ней, для нас будет ценен, особенно, так как Вы ведущий наш лесовод.
... Радует меня Ваш аспирант грузинский, Гизо. Он, несомненно, талантлив и его следовало бы Вам перетянуть к себе. Он ищет нового и очень работоспособный....
Ваш С.Зонн».
В начале 80-х годов он же пишет Василию Захарьевичу:
«Для меня было полной неожиданностью то, что я увидел на Абхазской ЛОС (Очамчири). Это, несомненно, одно из самых выдающихся Ваших учреждений. Его нужно рекламировать и обязательно включить в показ конгрессу, о чем я бы просил Вас сообщить М.К. Дараселия.
Весьма интересны опыты и посадки, которые заслуживают самого пристального изучения. Нужно бы было и Гизо заставить развивать там стационарные исследования. Это дело биогеоценологической лаборатории, тем более, что на станции есть один сотрудник, жаждущий работы и руководства. Если Вы не будете возражать, я смогу помочь в руководстве.
О Гизо. Он, несомненно, деятелен, но разбрасывается. Пусть сосредоточит внимание на диссертации («Горно-лесные почвы Грузии»).
В общем, поездка меня немного освежила, за что благодарю и Вас».
Сергей Владимирович был трогательно внимателен к своим друзьям.
«Я очень бы просил тебя в день рождения Михаила Константиновича (ему исполняется 90 лет) передать ему от меня букет цветов».
В 1973 году цикл моих работ по изучению лесных почв республики был представлен на соискание премии Ленинского комсомола Грузии. Сергей Владимирович воспринял эту новость с определенной долей сарказма, хотя в ходе рассмотрения работ оказал максимальную поддержку.
9 октября 1973 г.
«Сегодня утром открыл газету и узнал новость – потрясающую, что ты претендуешь на премию им. Ленинского комсомола. Время такое, если сам не вырвешь, то другой тебе не даст. Ты – продукт современности.
Далее, к концу дня, узнал, что твои труды в виде цикла статей поступили на отзыв И.П. Герасимову (академик Герасимов был директором Института географии). Поздравляю с очередным успехом, желаю дальнейших удач».
19 октября 1973 г.
«Посылаю тебе копию крайне положительного отзыва И.П. Герасимова, который 19 октября был отправлен от Института географии в ЦК комсомола…»
29 октября 1973 г.
«Получил твое письмо и был очень рад этому.
Посылаю тебе перевод одной маленькой статьи, о которой ты, конечно, ничего не знаешь. Вот найди ее и посмотри. Она может помочь тебе с желто-бурыми почвами. Анализы делай, статью напишем.
Теперь о нашем совместном руководстве по изучению почв. Написано заново 20 стр., подготовил материалы к 30-40 стр. Думаю, что до Нового года обязательно закончу. Есть много новых мыслей.
В общем, все в этом руководстве я пишу заново. Трудно потому, что нет тебя под рукой. Надеюсь, что ты скоро появишься в Москве, хорошо бы и тогда поскорее бы закончили».
20 декабря 1974 г.
«Посылаю тебе все, что необходимо для нашей рукописи.
Работы, в общем, много. Всего нужно добиваться и с большим трудом, а это уже надоедает.
Приехать к вам очень хочу, чтобы хотя бы немного развеяться. О выезде сообщу».
В 1974 году я попросил Сергея Владимировича выступить с совместным докладом на очередном всесоюзном съезде географов.
26 декабря 1974 г.
«... Теперь о твоей просьбе. В принципе я не против, но боюсь, что это вызовет нарекания в Грузии, т.к. я значусь в двух докладах – с Герасимовым и затем по спутниковой географии.
От дел я всех устал непомерно.
Ну, теперь о докладе, написать я не в состоянии. Напиши в свете того, что говорилось в нашей книжке, и затем покажи, что вертикальную зональность нельзя принимать за единственный путь характеристики почвенного покрова. Покажи, как она меняется в зависимости от пород, геоморфологии и растительности, что растительность не всегда отражает почвы.
Дерзай! И пришли, я посмотрю и подправлю...»
Доклад был написан и включен в повестку дня пленарного заседания на открытии съезда. Совместный доклад, зачитанный мною, вызвал большой интерес среди участников.
28 марта 1976 г.
«Письмами не балуешь и пишешь очень скудно.
Я уже решил, что с учебником дела не выйдут, но ты что-то опять «подливаешь масла в огонь». А как рукопись по биогеоценозам? Ты же ее собирался прислать?..»
В сентябре 1976 года скоропостижно скончалась супруга Сергея Владимировича – Валентина Келлерман – милый и мудрый человек, душа и оплот семьи, замечательный друг и соратник. Валентина Владимировна была известным ученым в области химии почв. Сергей Владимирович тяжело переживал неожиданную кончину своей супруги.
6 февраля 1977 г.
«Дома пока все по-старому. Приближается весна, дача – где теперь придется быть одному с воспоминаниями о прошлом. До сих пор получаю самые сердечные воспоминания-соболезнования о жене...»
7 мая 1977 г.
«... Я с каждым днем все больше и больше ощущаю тот надлом, ту перемену, которая произошла неожиданно. Первые дни были как-то менее ощутимы из-за неверия в происшедшее, а теперь все это все больше и больше наступает. Давит невосполнимое одиночество и никчемность жизни...»
13 июня 1978 г.
«Здравствуй Гизо!
Получил твое письмо, а ранее информацию от некоторых лиц, которые побывали на твоем совещании. В общем, твое совещание – это прелюдия к защите и соответствующая обработка нужных лиц. Что ж, это современно. Желаю удачи.
Сейчас еду в Элисту, на совещание по космосу от Президиума АН. Вероятно дня на три, а затем засяду в одиночестве на месяц на даче».
В 1978 году я закончил работу над докторской диссертацией.
«Ты меня прямо терроризируешь! Все тебе нужно быстрее и быстрее, а я ведь не имею той работоспособности, какая была. Кроме того, у меня наступила какая-то депрессия, вероятно, обусловленная погодой. Холод, дожди заливают на даче.
Я все же перелистал твой опус. Замечания есть – карандашом на отдельных страницах».
16 апреля 1979 г.
«Ты хочешь добиться невозможного. А оно заключается в том, что ты хочешь, чтобы не было «неприятелей», а этого добиться нельзя – это несбыточная мечта. Поэтому ты всегда должен помнить, что у ярких людей всегда больше недругов, чем друзей. Это всегда было, есть и будет, а особенно у тебя, т.к. ты связан как-то со мной. Неужели ты думаешь, что ты всех перетянешь на свою сторону.
Должен быть риск, а если нет, то и может ничего не выйти. В общем, тебе нужно как можно скорее сделать то, что ты сможешь. Ты не можешь «выжимать» из себя бесконечно и можешь скорее ухудшать, чем улучшать работу. Ты хочешь всем быть хорошим и правоверным, а это может привести к потере «своего» вклада.
Вот таков мой совет...»
В 1980 году я защитил на заседании специализированного совета факультета почвоведения Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова докторскую диссертацию. В феврале 1981 года ВАК утвердила меня в ученой степени доктора биологических наук.
19 февраля 1981 года
«Поздравляю тебя – ты добился своего, получил высокое звание, но оправдать его еще тяжелее, чем получить. Я имею в виду оправдание высокими и интересными, и важными исследованиями. Все это тебе нужно знать.
Конечно, ты доктор и пожинать лавры легче, чем создавать новое и двигать вперед нашу науку. Однако нужно ли такое движение, в наше время остается неясным. Но все же двигаться вперед надо, иначе мы совсем будет опаздывать во всем».
С.Зонн внес большой вклад в подготовку научных кадров в Грузии. Под его руководством было подготовлено три доктора и 10 кандидатов наук. Он часто приезжал в Грузию. Его здесь очень любили. Он это чувствовал и отвечал тем же.
В связи с 90-летием ученого поздравительное письмо ему направил Президент Грузии Эдуард Амвросьевич Шеварднадзе.
«Уважаемый Сергей Владимирович,
Примите мои поздравления в связи с 90-летием со дня рождения и 65-летним юбилеем плодотворной научной, педагогической и общественной деятельности.
Научная общественность Грузии высоко ценит Ваше сотрудничество с грузинскими учеными и личный большой вклад в подготовку национальных кадров.
С признательностью Э.Шеварднадзе.
08.04.1996 г.»
Через несколько дней получаю письмо от Сергея Владимировича.
23 апреля 1996 г.
«Твое письмо и поздравление Шеварднадзе я получил. Большое спасибо...»
Особое отношение к Грузии, нашим соотечественникам во многом было обусловлено тем, что с Сергеем Владимировичем общались весьма интересные личности. И не только из мира науки, как академики В.Гулисашвили и М.Дараселия.
В этом аспекте мне хочется сказать несколько слов об обыкновенных и в то же время необыкновенных жителях нашего города – Арсене Бабаяне и его супруге Сиран Тер-Петросян. В конце 60-х годов их дочь обаятельная Иветта стала невесткой семьи Сергея Владимировича. Иветта была единственной дочерью и смириться с тем, что она выходит замуж далеко от родного дома было не так просто.
Сын Сергея Владимировича, Игорь Сергеевич, и Иветта познакомились в Алжире.
Мне об этом стало известно задолго до их венчания.
Как то вечером, за ужином дочь Сергея Владимировича и Валентины Владимировны, Марина говорит:
- Мы сегодня получили открытку из Алжира.
- Давай, давай. Что там пишут?
«Дорогие мои, в настоящее время наша экспедиция работает в пустыне Сахара. Здесь очень интересно, но крайне жарко. Поэтому работаем рано утром с 6 до 10 часов и вечером, после 7 часов. В радиусе около 150 километров никого нет. Наша группа малочисленная. Нас всего трое. Я, водитель, он же наш проводник, и переводчица, специалист французского языка. Кстати, она из Тбилиси и знает Гизо».
Речь шла об Иветте. Все повернулись ко мне.
- Что я могу сказать? В знойной Сахаре, где в радиусе 150 километров никого нет, и где работают рано утром и поздно вечером, среди трех человек – двое знают меня. А вы представляете, что творится в крупных европейских городах.
Все дружно расхохотались.
О родителях Иветты мне хочется многое рассказать, но приведу только один пример.
- Гизо, ты собираешься в Москву. Мне хотелось бы с тобой отправить семье Зоннов несколько бутылок коньяка. Ты сможешь взять?
- Что за вопрос? Дорогой дядя Арсен, давайте бутылки.
- Не сейчас. Только через пару дней.
Ответ меня несколько удивил, но через несколько дней я все понял.
Дядя Арсен специально съездил в Ереван и привез оттуда несколько бутылок отменного армянского коньяка.
Дядя Арсен и тетя Сиран жили недалеко от моего дома. Прошло очень много лет. Но сейчас проходя или проезжая мимо дома 21 на проспекте Важа Пшавела, я всегда с особой теплотой и благодарностью вспоминаю этих замечательных тбилисцев.
Сергей Владимирович был весьма интересный мужчина, прекрасный рассказчик и всегда подтянутый и элегантный, являл собой пример глубоко порядочного человека во всех ситуациях в жизни, как и в науке.
В двух последних грузинских учебниках по почвоведению для студентов, которые вышли при моем авторстве с коллегами, даны рисунки и биографии нескольких самых выдающихся почвоведов. Среди них и Сергей Владимирович.
Он ушел из жизни 22 июня 2002 года на 97-м году жизни. Воспитатель целой армии ученых. Сергей Владимирович был и остается моим Учителем. Самым дорогим и любимым.
Гизо УРУШАДЗЕ |
|
|
Необыкновенный 1956 год. Год открытий и потрясений, трагедий и триумфов. Год, когда многое случилось впервые и вошло в историю навсегда.
На XX съезде КПСС Никита Хрущев выступил с докладом о разоблачении культа личности Сталина. В Венгрии поднялось восстание против правящего режима, подавленное советскими войсками. В итальянских Альпах, в городке Кортина д’Ампеццо прошли VII зимние Олимпийские игры, на которых впервые и с огромным успехом выступила сборная Советского Союза. В Париже состоялся первый финал Кубка европейских чемпионов по футболу, в котором победу одержал «Реал Мадрид». В швейцарском городе Лугано прошел первый конкурс песни «Евровидение». Джон Леннон в Ливерпуле собрал свой первый музыкальный коллектив, который дал впоследствии начало «Битлз». В СССР вышло Постановление Совета Министров «Об отмене платы за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях». В Тбилиси части советской армии расстреляли мирную манифестацию...
Но в том же Тбилиси произошло еще одно событие, на этот раз – со счастливым продолжением.
Выпускница Театрального института, красавица с уродливым носом, так и не дождалась ни одной роли. Казалось, жизнь кончена. Со слезами на глазах она умоляла молодого отоларинголога сделать ей пластическую операцию. Ринопластику в СССР, конечно, делали, но только в случае травм. Эстетическая необходимость не считалась причиной для проведения операции. И что делать врачу? Но девушка была так несчастна и так настойчива, что он решился. Была-не была, хуже не будет. Небольшая операция – 35 минут под местным наркозом. Но хирург применил новый, никем неиспробованный метод – эндоназальный. В этом случае все манипуляции проводятся внутри, без наружных разрезов, а значит – без видимых швов и рубцов. Такая операция была произведена в принципе впервые, стала революционной и задала новую высоту в медицине. Хирурга-новатора звали Вахтанг Хуцидзе. Приятели еще в школе придумали ему прозвище, под которым он и стал знаменит. Цопе. В Грузии, да и не только в ней, это имя не нуждается ни в пояснениях, ни в рекомендациях.
«Нос – важнейшая деталь, определяющая внешнюю красоту человека», - говорил доктор Цопе. И хотя за годы практики он провел тысячи сложнейших операций по исправлению серьезных врожденных дефектов, по восстановлению облика людей, попавших в аварии и катастрофы, для мировой медицины он, прежде всего, - основатель грузинской школы пластической хирургии. За годы работы им было проведено около 50 тысяч операций по ринопластике.
22 января – 40 дней, как не стало заслуженного врача Грузии, почетного гражданина Тбилиси, кавалера Ордена Чести Вахтанга Галактионовича Хуцидзе, человека, который при жизни вошел в легенду.
Мы вспоминаем великого хирурга с его супругой, доктором биологии Нуну Харебава.
- Я нахожусь в каком-то нереальном состоянии. Мне все еще кажется, что Вахтанг где-то здесь…
- Расскажите о нем.
- Он родился в 1923 году в Цагери. Я так надеялась, что в этом году мы справим его юбилей. Отец Вахтанга был фармацевтом, до преклонных лет заведовал аптекой на Вере. Мама была домохозяйкой, очень красивая женщина, ездила верхом, в дамском седле. Семья переехала в Тбилиси, где Вахтанг и закончил школу. Его одноклассниками, кстати, были Эроси Манджгаладзе, Медея Яшвили… Со школьных лет он рисовал, мечтал стать художником, скульптором. Много его картин сохранилось, хотя он раздаривал их направо и налево. Писал замечательные пейзажи, натюрморты, но в основном – портреты. Я тут разбирала бумаги и обнаружила, что у него уйма автопортретов. Очень удивилась, не ожидала, ведь он совершенно не самовлюбленный человек. Может быть, ему так сподручнее было – сядет, смотрит в зеркало и рисует. И никаких моделей не надо (улыбается).
- По-моему, это говорит о склонности к самоанализу. Он был самоед?
- Нет, нет. Знаете, он был очень жизнерадостный человек. Даже если случались неприятности, тут же о них забывал. Не умел переживать долго. Легко справлялся с проблемами, они никогда не сказывались на семье – никакого плохого настроения, никакого раздражения.
- Какой счастливый характер!
- Очень. Помню, как замечательно его охарактеризовали двоюродные сестры-лечхумки – гулбалиша кациа. Я тогда первый раз услышала это выражение. Даже не знаю, как его точно перевести.
- Наверное, мягкосердечный человек. (Дословно – «человек с сердцем-подушкой» - Н.З.).
- Пожалуй… В 1941 году Вахтанг окончил школу, собирался поступать в Академию художеств. Но началась война. Какая уж тут живопись… Врачи были очень нужны, и он поступил в медицинский институт. А младший брат пошел на фронт, был связистом. Погиб на территории Румынии… Вахтанг, будучи студентом, играл в Театре Марджанишвили. В массовках, конечно. Кроме того, он гримировал артистов, у него получалось прекрасно. Как-то раз ему дали роль с репликой, он вышел на сцену, увидел черный зал, забыл все слова и убежал за кулисы. С трудом его вернули на сцену, он выговорил свою реплику, и на этом его карьера артиста кончилась. Он закончил институт, начал работать в первой городской больнице. Его первым наставником стал профессор Георгий Нацвлишвили, заведующий отделением отоларингологии. Вначале Вахтанг прославился как ларинголог. Он виртуозно резал гланды, по 20 операций в день делал. А потом – ни у кого не учась, нигде не наблюдая – создал свой авторский метод ринопластики. Вахтанг был очень рисковым человеком в профессии, никогда не останавливался ни перед какими трудностями. Его ничего не пугало. Это удивительно, ведь в жизни он, в общем-то, не такой уж был смелый и отчаянный человек.
- Как вы познакомились?
- Я сделала у него операцию по удалению гланд. Всегда говорю, что он меня загипнотизировал своим медицинским зеркальцем. В 1964 году мы поженились.
- Вы шли оперироваться именно к нему?
- Конечно. Он тогда уже был очень знаменит.
- Под именем Цопе?
- Его так прозвали еще в школе. В младших классах он был выше всех. А потом перестал расти. А прозвище осталось.
- Для непосвященных объясним, что «цопе» - это и длинношеий голубь, и верзила.
- У Вахтанга был приятель Пучура, то есть «крошка». Он был, как шкаф. Вообразите, как их представляли незнакомым людям: огромный человек по прозвищу Крошка и невысокий – Верзила… Вообще, ни одно мгновение жизни у Вахтанга не обходилось без юмора. Он был потрясающий рассказчик, большой шутник. Даже в последний год жизни, когда он уже неважно себя чувствовал, не терял чувство юмора. И даже пошел на свадьбу внучки 2 октября, и остались очень забавные фотографии.
- Ваш брак всегда был счастливый?
- Всегда. Особенно первые 15 лет. Я даже удивлялась – из-за чего вообще супруги могут ссориться? Но после 15 лет совместной жизни я поняла, что Вахтанг совершенно непрактичный человек. И мы как сидим в четырех стенах, так в них и останемся на всю жизнь. Он абсолютно не задумывался о бытовых вопросах. И я просто заставила его купить домик в Цхнети. Мы переехали сюда в 1990-е годы, потому что здесь не отключали электричество – в Цхнети жило много беженцев. Прожив здесь год, не могли себе представить, что можно жить в Тбилиси. А для меня особенно важно, что есть двор и сад. Мое детство, очень хорошее, счастливое, прошло в Анасеули, в Озургети. И мои воспоминания – это прежде всего огромные красивые сады. Вахтанг, конечно, тоже наслаждался, но к этому не стремился.
- Он был непрактичен во всем?
- Во всем! Совершенно. И в 90-е годы мы остались без ничего. Оказывается, у всех были какие-то запасы, а у нас – пусто. У Вахтанга все время одалживали деньги, он легко давал в долг, очень просто расставался с деньгами. И почти никто долги не возвращал. Или, например, нас приглашают в ресторан, на день рождения какого-нибудь друга. Потом оказывается, что все оплачивает Вахтанг. А ведь сколько пациентов приезжало к нему! Он в день делал по 5-7 носов. Конечно, это было тяжело. Но он не умел отказывать.
- И из этих семи носов в день, наверное, только один был платный?
- Ну да, ведь все были знакомые, друзья, друзья друзей, знакомые знакомых и так далее. Знаете, я как-то обратила внимание, как выглядят жены его друзей… Для Вахтанга не было разницы – стекло или бриллиант. «Стекло тоже блестит», - говорил он. И для меня это тоже не было важно. У меня есть образец – моя бабушка, Любовь Яковлева-Чхаидзе. Она была смолянка – окончила Смольный институт. Потом в Ялте, где жила семья Яковлевых, познакомилась с Ираклием Чхаидзе, выпускником Императорского Никитского училища садоводства и виноделия, стала его женой. В 1921 году в Ялту вошли красные и потопили ее в крови – было беспощадно уничтожено более сорока тысяч офицеров вместе с семьями, родственниками, всеми, кто имел какую-то связь с белогвардейцами… Брат бабушки Сергей, офицер армии Врангеля, уехал из Ялты на последнем пароходе. Он умолял сестру ехать вместе, она отказалась. И они с моим дедом бежали в Бахви, в Гурию, жили в маленьком деревянном домике, так называемом «кухна-сахли», и она, как декабристка, никогда не роптала. Бабушка неоднократно писала на имя Сталина, надеясь вернуть брата. И он получил разрешение на возвращение, но так им и не воспользовался – не захотел ехать в Грузию через красную Москву. Бабушка с ним так и не увиделась, а мы с Вахтангом ездили к нему в Монте-Карло. В 2002 году в Свободном театре мы провели спектакль-презентацию книги стихотворений Любови Яковлевой-Чхаидзе «Судьба». Я часто думала: если моя бабушка, после того образа жизни, который она вела в Петербурге и Ялте до революции, смогла смириться, то что уж говорить обо мне…
- А что было самым важным для Вахтанга Галактионовича?
- Друзья и работа. Дружба для него была даже выше семьи. Для друзей он был готов на все – пойти куда угодно, стучать в любые двери, просить о чем угодно, о самом невероятном. А для меня, для детей – нет. Ему это было неудобно. Он мне говорил – ну как я могу кого-то беспокоить, просить за себя? Нельзя. Никогда.
- Ой, я бы обиделась…
- Я тоже обижалась.
- И что?
- И ничего. Его изменить было нельзя. Крайне редко, если я уж очень наседала, он куда-то шел – но с трудом, еле волоча ноги. А для друзей – летел. Он не мог без друзей и не мог не делать носы. Представьте, приезжаем в Кобулети. 1990-е годы. Все несчастные, все бедные. Девушкам замуж хочется, а у них носы плохие. И они приходят к Вахтангу. «Доктор, спаси, помоги» - «Ну, приезжай в Тбилиси» - «Не могу, денег нет». Что делать? Сажал тут же в комнате, раз-раз и готово. Понимаете, он просто не мог отказывать. А потом красавицы приносили ачму и пахлаву. Больше им нечем было отблагодарить. И в Кобулети это у нас было вечное угощение.
- А какой он был отец?
- Вы знаете, у меня такое ощущение, что мы все время куда-то мчались. Всегда он нас возил по Грузии и обязательно – новыми дорогами.
- Это очень символично – привычка ехать незнакомыми путями.
- Помню, мы часто ездили в Бакуриани вместе с Костей Мадичем и его семьей. Слышали о таком?
- Ну, конечно.
- У Вахтанга тогда была старая «Волга» ГАЗ-21. Лучшей машины я себе не представляю. Две семьи с детьми и со всеми вещами помещались в эту машину. И Вахтанг все время говорил детям – не называйте меня Цопе.
- Почему?
- Чтоб не услышали, не налетели. Знаете, с ним вообще невозможно было пройти по улице или пойти в кино – кто-то обнимает, кто-то благодарит, кто-то кланяется до земли… Это было что-то невероятное. Приехали мы, например, отдохнуть в Бакуриани. Так из 11 дней он провел с нами всего один. В первый же день его схватили и куда-то потащили.
- Работать?
- Да нет! В гости! То в Ликани к Ираклию Абашидзе, то еще куда… Я всегда говорила, как другим людям просто справлять свои дни рождения – приходят 15 человек, 20… А у нас – 50, 100. И все равно мест всегда не хватало.
- В фильме о докторе Цопе «Сделайте меня красивой» собраны любопытные высказывания. Ираклий Габашвили, художник: «Я категорически против этих операций. Под любой внешностью есть огромное сердце. Изменив внешность, перестану ли я страдать?» Зураб Нижарадзе, художник: «Все будут на одно лицо». Мзия Гомелаури, психолог: «Человек должен быть собой, таким, какой он есть». И потом, простите, но иногда доктора Цопе упрекали в том, что он делает похожие носы.
- Ну что вы! Он одинаковые носы никогда не делал. Тот, кто так говорил, кривил душой. Или искренне заблуждался. В Париже был хирург Обри – вот он был известен тем, что делал совершенно одинаковые носы. А Вахтанг был скульптор, художник. Корректируя нос, он иногда изменял и подбородок, чтобы лицо было более гармоничным. Часто приводил пример творческого отношения к делу: в Мексике он присутствовал на операции носа, которую проводил хирург, получивший медицинское образование в Америке. Врач остался доволен, но в целом ему не понравилось лицо пациента после операции. За несколько минут он с помощью силикона немного выдвинул вперед подбородок, и лицо преобразилось. И Вахтанг подходил к каждой операции как к творческому акту, к каждому носу – как к произведению искусства. К нему, кстати, очень часто приходили с фотографиями артистов – и мужчины, и женщины.
- В каком смысле?
- В прямом. Просили, чтобы он сделал именно такой нос.
- И какие снимки приносили чаще всего?
- Раньше – Роберта Тейлора. Потом – Алена Делона. А женщины просили нос, как у Элизабет Тейлор или Джины Лоллобриджиды.
- Получалось?
- В том-то и дело, что это невозможно. Ведь нос должен подходить к лицу. Вахтанг говорил про своих пациентов – они становятся не просто красивыми, а счастливыми и свободными. И этим все сказано.
- Доктор Цопе говорил, что после операции пациенты никогда с ним не здороваются. Это правда?
- Правда. Сейчас никто не скрывает, что сделал пластическую операцию, наоборот, афишируют. А раньше это было не принято. Бывало, идем в кино, я вижу – стоит пациент Вахтанга, у меня-то глаз наметанный. И отворачивается. Скольким известным людям он сделал операции! Но я, конечно, об этом молчу. Многие просили не говорить, приходили на операцию тайком, в выходные дни…
- А вы могли бы назвать тех, кто не скрывал?
- Конечно. Например, Елена Кипшидзе, известная актриса.
Из воспоминаний Котэ Махарадзе:
«Когда-то за тбилисское «Динамо» играл центральный защитник Вахтанг Рехвиашвили. Он стал чемпионом СССР в составе команды в 1964 году. Был кандидатом в сборную страны. В общем, у парня было все впереди. И тут он сделал операцию у Вахтанга Хуцидзе. Через полгода вновь приступил к тренировкам. Но боясь испортить то, что было сделано прекрасным врачом, стал осмотрительнее, играл с оглядкой, головой старался не играть. И постепенно растерял свои замечательные качества. Того блеска, мастерства, уровня у него уже не было. Печальная история. А вот второй пример. Владимир Гуцаев. После операции он по-прежнему пленяет любителей футбола, пленяет девушек. Он стал настолько красив, что по сей день не женат. Такие две истории» (Документальный фильм «Сделайте меня красивой», 1984 г.).
- Слушаю вас и понимаю, что Вахтанг Галактионович в каком-то смысле – последний из могикан. Не только потому, что великий врач. Может быть, я невнимательно смотрю вокруг, но когда вы рассказываете о его умении жить, дружить, общаться… Это, пожалуй, не гедонизм, а счастливая способность быть живым при жизни, ценить каждую минуту. И жизнь платила ему взаимностью.
- Да, таким он и был. Вы знаете, когда мы покупали дом в Кобулети, у нас вообще не было никаких средств, мне пришлось продать бабушкин дом в Озургети, и все равно не хватало. Думали, у кого можно одолжить. Оказалось, не у кого. И его двоюродная сестра обратилась за помощью к лечхумцам.
- Объявила сбор средств для Цопе?
- Именно. И все принесли ей деньги, кто сколько мог. Нужная сумма набралась, и мы смогли купить дом. Благодаря лечхумцам.
- Какие отношения у него были с коллегами?
- У него – безоблачные. Хотя по отношению к нему было много плохого. Распускали слухи, что не оперирует, руки дрожат, отошел от дел, инфаркт, умер. А в советское время пустили сплетни, что у Цопе нашли доллары и его арестовали.… Да мало ли! Все время ходили какие-то слухи.
- Это его трогало?
- Было обидно. Но он быстро забывал все плохое. Знаете, был в Москве преуспевающий хирург Сергей Лапченко. Он приезжал в Тбилиси и присутствовал на операциях Вахтанга. Выйдя с операции сказал: «А я-то последние 12 лет считал, что мне учиться нечему. Какая техника!» Не каждый бы это сказал. Очень показательно, что у Вахтанга была уйма учеников. В их числе – Алеко Хелашвили, Гела Гелашвили, Темур Гасвиани, Гизо Ломтадзе, Дато Цицишвили…
Из «Дневников Свободы» Вахтанга Хуцидзе
(проект Радио Свобода, в котором известные люди в течение недели ведут дневники, а затем озвучивают их в эфире):
«2010, 7 февраля, воскресенье.
Эта ночь не стала исключением: во сне я снова оперировал. Видимо, хочется ночью компенсировать то, что не успел сделать в течение дня. На этой неделе запланировано четыре операции. Неплохо, и все-таки это капля в море по сравнению с теми временами, когда я делал 20-25 операций в неделю.
8 февраля, понедельник.
Сегодня понедельник. Говорят, тяжелый день. Не знаю, никогда об этом не задумывался. На работе это всегда был приемный день. В один такой понедельник пришел ко мне парнишка из Зестафони. У него был самый длинный нос из всех, какие я когда-либо видел, он доставал до нижней губы. Грузинский Сирано де Бержерак. Фотографии именно этого носа изумили японского пластического хирурга Фумио – не представлял, говорит, что такое может вообще существовать в природе! В общем, сделал я парню операцию, все прошло хорошо.
Но однажды, 20 лет спустя, заявляется ко мне молодой человек с точно таким же лицом и таким же носом! Оказалось – сын. Сделал операцию и ему. И он был счастлив, как и его отец.
Вечером по каналу Рустави-2 показывали новую передачу – «niWieri» («Одаренный»). Такой бездарности я не видел! Поедать на сцене 40 штук хинкали – это дар?! Это стыд и позор. С каждый днем деградирует вкус. И чувство юмора…
11 февраля, четверг.
Вспоминаю, с каким удовольствием со мной делились секретами мастерства коллеги. Может быть, потому, что я не был конкурентом: доктор Фумио – в Токио, доктор Видаль – в Париже, в Мехико – доктор Алехандро де Рика.
А еще вспоминаю Кубу. Чудесная страна – все танцуют, мужчины и женщины. Идут по улице и танцуют. Это так заразительно! Короче говоря, на одном ужине мы так развеселились, что я вскочил на стол и станцевал на нем.
В Цхнети вечереет. Долгий был день...
12 февраля, пятница.
Идет снег. С вечера здорово подморозило. Тем приятнее сидеть у камина и читать письма от Элене. Элене – моя внучка. Учится в Париже. По просьбе Нуну общается с нами по-русски.
Английский, немецкий и французский настолько потеснили русский язык, что мы сидим и от души хохочем, читая письма, безупречные стилистически, но переполненные грамматическими ошибками. Потом Нуну снимает с писем ксерокопии, исправляет ошибки и отсылает внучке.
Я так по ней скучаю…»
- Нуну Германовна, чем занимаются ваши дети?
- Горжусь ими. На их долю пришлись тяжелые времена. Оба закончили медицинский институт, но в какой-то момент все кончилось не начавшись. Те годы были ужасными. Ни света, ни тепла… Они-то с Вахтангом создали центр пластической хирургии «Цопе» в здании железнодорожной больницы, который успешно функционирует и сейчас. Но тогда все было так беспросветно. Сына стали приглашать оперировать в Москву. И сейчас он большей частью оперирует там – девять месяцев в году. Зураб – ведущий пластический хирург по ринопластике в «Арт-клиник» профессора Неробеева Института нейрохирургии имени Бурденко в Москве. Он пошел по стопам отца – оперирует его методом, хотя привнес в него и что-то свое. Дочь Майя одно время работала вместе с Вахтангом, затем несколько лет жила в Германии. Она специалист по перманентному макияжу, лазерной хирургии и другим альтернативным методам, которые в сочетании с пластикой дают отличный результат.
- Сегодня, оглядываясь на прожитые годы, какими словами вы охарактеризовали бы вашу жизнь с Вахтангом Галактиновичем?
- Как было хорошо…
Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ |
|
ОГЛЯДЫВАЯСЬ С ЛЮБОВЬЮ ... |
|
Так назвал книгу воспоминаний Анатолий Петрович Филин, ученый с мировым именем, человек яркой научной и творческой судьбы. Пожалуй, эти слова наиболее емко и точно отражают глубинную черту мироощущения незаурядной личности.
Я познакомилась с ним весной нынешнего года. Это было телефонное знакомство. Анатолий Петрович – 92-летний ученый, автор многих научных трудов, монографий и книг жил в университетском городке Линн, близ Бостона. Его огромным желанием было издание первого тома книги воспоминаний, посвященном тбилисскому периоду его жизни. Его дочь – моя однокурсница и близкая подруга Мария Филина попросила меня быть редактором этой книги. И судьба подарила мне встречу с замечательным человеком, интереснейшим собеседником, с которым общалась не только я, но и все члены моей семьи. Мы говорили по телефону практически ежедневно. И каждая оживленная беседа с ним радовала. Я не случайно назвала наши беседы оживленными. Его молодой и задорный голос энергично вливался в нашу тбилисскую повседневность, удивляя тем, что человек столь почтенного возраста сохранил остроту и свежесть ума, живейший интерес ко всему окружающему и, главное, невероятные по объему и масштабу энциклопедические знания. Он рассказывал мне о своих планах по изданию всех 14-ти томов воспоминаний, охватывающих годы его деятельной, насыщенной событиями и людьми жизни, и каждый раз с некоторой грустью в голосе добавлял, что очень и очень торопится, что ему надо непременно, обязательно успеть...
Увы, он не успел увидеть свою книгу. В ноябре его не стало. Мы успели оговорить название «Оглядываясь с любовью». А потом Ольга Борисовна Вайсман, опекавшая его в последние годы жизни, рассказала, что в больнице на ее вопрос «Где вы, Анатолий Петрович?» он ответил: «На земном шаре…» И мы решили добавить эти слова к названию мемуаров, которые вскоре должны выйти в свет при поддержке «Русского клуба».
А я все еще слышу его эмоциональный голос, захлебывающийся от обилия мыслей, желания поделиться всем, что наполняло его в конкретный момент.
Анатолию Петровичу удалось прожить интересную, интеллектуально насыщенную жизнь, ярко проявить себя, свои таланты и способности не только в научной сфере, но и во многих других – он великолепно рисовал, писал стихи, много переводил, блестяще знал русскую, грузинскую и мировую литературу и поэзию. Читал наизусть «Витязя...» Руставели на грузинском, удивлял знанием переводов на многие языки этого великого произведения и их научным сравнительным анализом.
Его биография – пример потрясающей работоспособности. С детских лет все было подчинено поиску и овладению знаниями. Позже – их полноценной отдаче.
Он родился в далеком сибирском городе Томске. Детство, юность и молодость провел в Тбилиси, жил на проспекте Руставели, учился в сололакских школах, окончил Тбилисский институт инженеров железнодорожного транспорта. Был одним из лучших учеников выдающегося ученого – академика Кириака Завриева. В 30 лет защитил докторскую диссертацию, о которой заговорили в научных кругах. С начала 1950-х годов жил в Ленинграде, возглавлял кафедры строительной механики в Институте железнодорожного транспорта и Кораблестроительном институте.
Анатолий Петрович был признанным авторитетом в сфере строительной механики, теории и практики конструкций не только на родине, но и далеко за ее пределами, был создателем школы по строительной механике, автором более 100 фундаментальных трудов, в том числе трехтомника «Механика твердого тела», тома «ЭЦВМ в строительной механике». Одним из первых ввел компьютерную технику в строительные расчеты, подготовил более 100 докторов и кандидатов наук, среди которых есть и ученые с мировым именем.
Он жил и работал во многих городах, но лишь два города безраздельно владели его сердцем – Тбилиси и Петербург. Связь с родной Грузией никогда не прерывалась.
И здесь, в Грузии, ученого всегда помнили, ценили и любили. Приглашали на консультации по самым сложным конструкциям. Анатолий Петрович участвовал в расчетах мостов и других сооружений, в том числе – уникальной арочной плотины Ингури ГЭС высотой 300 и пролетом 600 метров.
Под его руководством в Петербурге защитили диссертации многие известные грузинские ученые, часть его трудов посвящена грузинским коллегам. В своей книге воспоминаний «Очерки об ученых-механиках» Анатолий Петрович рассказал о многих своих грузинских друзьях и коллегах – Илье Векуа, Кириаке Завриеве, Михаиле Мосткове, Отаре Ониашвили, Георгии Джанелидзе, Георгии Карцивадзе, Зурабе Цилосани…
Он часто бывал в Тбилиси, и каждый его приезд был праздником. Но горьким и тяжелым был тот, когда он приехал проводить в последний путь одного из самых близких друзей – профессора Зураба Цилосани. И это было последнее посещение города детства. Когда в нынешнем году отмечали юбилей Зураба Цилосани, Анатолий Петрович продиктовал по телефону своей дочери «Слово о друге», которое прочитали на вечере памяти ученого в Академии наук Грузии.
Анатолий Петрович 18 последних лет своей жизни прожил в США. За океаном он написал книги «Очерки об ученых-механиках» и «Генеалогия Рюриковичей и примыкающая к ней информация», которые были изданы в Москве.
О «Генеалогии...» хотелось бы сказать особо. Это совершенно уникальный, пожалуй, беспрецедентный труд объемом в 1000 страниц. «Генеалогия...» представляет собой историко-математическое исследование всех генеалогических линий царского рода. Анатолий Петрович создал свою теорию и показал на практике ее интереснейшее воплощение. Теория может быть применена для любых генеалогических расчетов.
В прошлом году увидела свет его книга «Какая она – строительная механика» - удивительное по своей актуальности и современному мышлению лаконичное и в то же время емкое представление этой области науки с чертежами и рисунками автора. А ведь он ко времени написания этого труда был практически лишен зрения.
Рассказывая об этом необыкновенном человеке, я часто использую слово «удивление». Да, меня, журналиста с многолетней практикой, имеющей в профессиональной копилке много встреч с яркими и интересными людьми, удивляли не только его энциклопедические знания и умение их передавать, меня удивляла его невероятная, я бы сказала, чудовищная по объему память, вобравшая в себя время и события, людей, их имена, книги, стихи, дома, даже расположение улиц в городах, где он жил. Колоссальный мир существовал в нем, и многое в этом мире охватывала его любовь.
В первом томе его воспоминаний удивляет множество подробностей и деталей. И на первых порах, когда я начала читать его книгу, у меня возникли вопросы и, откровенно говоря, непонимание, зачем нужны, скажем, фамилии и имена всех его соучеников (он помнил всех!). Но он на мое недоумение ответил, что почти никого из тех, о ком он пишет, нет в живых и разве плохо, если читатели произнесут хотя бы про себя их имена...
И ничего в его книге не подверглось изменению, ничего не ушло, ни одна деталь, в ней все, что он написал. Со всеми рисунками и обозначениями, со всеми старыми, истрепанными временем и многочисленными переездами фотографиями дорогих его сердцу людей.
В своей книге А.Филин рассказывает о том Тифлисе, затем Тбилиси, который помнит, и людях, среди которых жил. Анатолий Петрович считал, что каждая жизнь достойна быть увековеченной в памяти. Следуя его мысли, можно сказать, что история – это прежде всего люди, а не процессы. И что только через людей можно понять и познать прошлое. Взгляд на историю сквозь судьбы отдельных людей позволяет увидеть многомерную и объемную картину прошедших лет. Лет той эпохи, в которой было очень много тяжелого и порой невыносимого. Все микроистории, о которых поведал в своей книге Анатолий Петрович, слагаются в живой образ времени.
Он творчески, во всей полноте, смог использовать щедро отпущенное ему природой и высшими силами время. Бертольд Регенсбургский, монах и странствующий проповедник XIII века определял удел человека пятью измерениями: персона – служба – имущество – любовь – время. Анатолий Петрович блестяще проявил себя в четырех из них. Но не нажил себе имущества. После него остались только построенные по его расчетам мосты, дома, плотины, остались книги, рисунки. И ученики. «И незримый прочный след в чужой душе на много лет...»
Марина МАМАЦАШВИЛИ |
|
