Николай Гумилев для нас сегодня – далекая яркая молния с поздним раскатом грома!  
Мы уже привыкли и полюбили короткие спектакли Левона Узуняна – информационные и эмоциональные сгустки. Они не успевают надоесть! Ярким блицем с гулкими аплодисментами стал посвященный поэту спектакль грибоедовцев.
«Я – Николай Гумилев!» – спектакль одного актера. На малой сцене только дверь тюремной камеры, табурет и чайник. Самоуверенно и смело! Кто он этот единственный актер? Смоктуновский? Роберт Де Ниро? Том Круз? Почему его должны слушать целый час?
На сцене молодой грузинский актер Иванэ Курасбедиани – к удивлению, ему удалось держать зал! Спектакль-исповедь тюремщика идет на одном дыхании.
Последний день жизни приговоренного к смерти поэта. Тюремщик оказывается другом детства, незримо присутствовавшим во всех жизненных перипетиях Гумилева и вечно ему завидовавшим. Немудрено. Пока один из них писал стихи, любил ярких женщин, путешествовал, другой – убивал врагов революции. В момент кульминации бывший друг в исступлении пытается смыть кровь жертв с рук, поливая себе из чайника. А в конце и вовсе предлагает поменяться одеждами и принять смерть за поэта! И все это время зритель не только следит за тюремщиком, но и тянет шею, пытаясь заглянуть за камерную дверь. Там в любой момент может появиться сам Гумилев. Только в конце понимаешь, что это и был сам Гумилев со своей фантазией о последней возможности спасения и промелькнувшими воспоминаниями всей жизни. Как же мы его сразу не узнали?
Как же мы забыли, что «он подтянулся и благодаря своей очень хорошей длинноногой фигуре и широким плечам, был очень приятен и даже интересен, особенно в мундире». Что мы вообще о нем помнили? Только ли то, что он расстрелянный муж Ахматовой? Хотя в конце он был уже мужем другой женщины. Но это не наше невежество. Называть великого русского поэта, знаменитого исследователя Африки и русского офицера, кавалера двух Георгиев мужем бывшей жены придумали русские поэты и литературоведы, чтобы иметь возможность о нем писать и говорить. Это был пароль.
После расстрела по обвинению в недонесении о существовании контрреволюционного заговора, не только имя поэта и его книги были запрещены, но и экспонаты, привезенные из Африки, были изъяты из Кунсткамеры и упрятаны в глубокие запасники. Этот маразм продолжался 60 лет до официальной реабилитации! Откуда такая ярость? За что его действительно убили? Был ли он случайной жертвой первой волны террора? До сих пор нет однозначного ответа. Он никогда не отвергал революцию, никого из власть имущих не оскорблял, не был белогвардейским офицером. Но он был чрезвычайно ярким даже среди поэтов. Зависть? Возможно, это она вынесла смертный приговор! Ну, а высокохудожественный донос был любимым литературным жанром той эпохи.
Смерть поэта со временем превратилась в легенду, обросла всевозможными версиями. Было интересно, какую версию предложат авторы спектакля.
Грузия, как обычно, берет на себя ответственность за русских поэтов, в свое время побывавших на ее земле. Это ответственность дружбы. Каждый из поэтов в тяжелые периоды жизни получал здесь ту поддержку и внимание, которых были лишены на родине. С Николаем Гумилевым – все совсем по-другому. За него Грузия отвечает, как за ребенка, выросшего на глазах, за своего ребенка! И потому с такой болью и печалью!
Коленька Гумилев приехал в Тифлис с семьей в 13 лет. В то время он был слабым и невротичным ребенком. Чтобы подростка от шума не мучили изнуряющие головные боли, приходилось закладывать уши ватой. Из-за врожденной дислексии – косноязычия, в России были проблемы с учебой. Каково мальчику в переходном возрасте с такими проблемами попасть в новую языковую и ментальную среду? Он мог полностью сломаться, не повзрослев. Но, к счастью, в Грузии в мальчишеской среде всегда ценилось то, чего в Гумилеве всегда было в избытке – смелость и безудержная фантазия.
И он обрел здесь друзей, поддержку и здоровье. Он обрел себя! За три года, проведенных в Тифлисе, его, как каждого грузинского подростка, научили тому, как мужчина должен держаться в разных жизненных ситуациях, как не должен бояться своих эмоций и желаний, как непременно должен добиваться своего.  В Грузии он вдруг ощутил себя поэтом. В «Тифлисском листке» были напечатаны его первые стихи. И, конечно же, в эти годы он испытал самые яркие, самые незабываемые эмоции, которые во взрослой жизни уже не повторились «Я верно болен: на сердце туман. Мне скучно все, и люди, и рассказы. Мне снятся королевские алмазы и весь в крови широкий ятаган».
Он всю жизнь будет искать гиперяркие впечатления. И в своих поисках будет экстремалом. Балансирование на грани жизни и смерти, ощущение себя идущим по канату над пропастью – вот то состояние, в котором писались стихи. Три путешествия в Африку, участие в военных походах (единственный из поэтов доброволец на фронте), дуэль, две попытки самоубийства из-за несчастной любви к Анне Ахматовой и т.д.  Даже одной из слабых версий ареста и расстрела был мимолетный роман с женой командарма Балтийского флота. Риск был потребностью! Но зато какие волшебные получались стихи!
«Так, в далекой Сибири, где плачет пурга, застывают в серебряных льдах мастодонты. Их глухая тоска там колышет снега. Красной кровью – ведь их – зажжены горизонты».
«Ты помнишь, у облачных впадин с тобою нашли мы карниз. Где звезды, как горсть виноградин, стремительно падали вниз».
«Я знаю женщину: молчанье, усталость горькая от слов, живет в таинственном мерцаньи Ее расширенных зрачков».

С другой стороны, при всем своем романтизме, он четко понимал, чего хочет. Знаменитые русские поэты «Серебряного века» – Блок и Брюсов, Ахматова и Мандельштам, Волошин, Цветаева, Северянин, Есенин, Маяковский и другие в этот период написали свои лучшие творения. Он был их явным лидером! Жестким конкурентом Александру Блоку. При глубоком уважении поэтов друг к другу. Именно Гумилеву, а не Блоку предложил Максим Горький стать директором поэтического подразделения в историческом проекте «Всемирная литература». Он организовал «Цех поэтов» и успешно им руководил. Новое направление в поэзии – акмеизм – тоже плод его фантазии. Более того, со слов Корнея Чуковского, авторитет Гумилева был так велик, что ни один поэт не мог напечатать без него свой сборник и организовать выступление.
«И если я волей себе покоряю людей. И если слетает ко мне по ночам вдохновенье. И если я ведаю тайны – поэт, чародей, властитель вселенной – тем будет страшнее паденье».
При этом все считали его вечным ребенком, фантазером и лицедеем.
Фантазером! Даже мать Гумилева до конца жизни верила, что ему удалось спастись и добраться до Африки.  Вот и в камере, уже зная приговор, от кого он мог ждать помощи и спасения в последний момент? От Горького, который вроде бы доехал до Ленина? От Ленина, который вроде бы телеграфировал об остановке казни, но опоздал? Конечно нет!  Скорее всего, вспоминая счастливую юность, он ждал помощи от своих тифлисских друзей. Но как это могло произойти? И воображение поэта в последний раз нарисовало себе тюремщика, оказавшегося другом детства. Так предложено авторами спектакля.
Чуда не случилось. Как обидно! Но такая версия имеет право на существование.
Будто бы в последний момент перед расстрелом примчался «черный воронок» со следователем, который успел выкрикнуть: «Где поэт Гумилев?». На что получил ответ Гумилева: «Нет поэта, есть царский офицер!». А еще есть легенда, что на стене камеры он нацарапал стихи: «Я не трушу, я спокоен, я поэт, моряк и воин, не поддамся палачу…»
Много разных легенд! Власти десятилетиями хоронили поэзию Гумилева и память о нем – сначала запретами, потом полным забвением. Время все ставит на свои места. Как прекрасно, что через 90 лет память о Николае Гумилеве проросла в Грузии таким звучным спектаклем!


Ирина Квезерели-Копадзе