О прозе Булата Окуджава
Булат Окуджава – писатель особый. Как не похож он на собратьев по перу, которые, запечатлевая на бумаге собственные прозрения, одновременно заботятся об эффектности фразы! Его манера петь и писать стихи на первый взгляд кажется непритязательно простой и простодушной. Но это только на первый взгляд. За внешней незначительностью сюжетов, за легким романтическим флером его романов и песен, за интеллигентной мягкостью их исполнения скрыта суровая правда жизни, ее грубая нагота. Окуджава поет о себе («Я постоянно во власти одного недуга – потребности рассказать о себе») и о своем трагическом поколении, прошедшем войну, заставшем последние годы сталинского мракобесия, приветствовавшем ХХ съезд, а затем приговоренном к медленной пытке 20-летним бюрократическим издевательством над его верой в справедливость. В одном из своих интервью он как-то признался, что с 1976 года обдумывает автобиографическую книгу, в которой «вывернется наизнанку». Один из его последних прижизненных сборников – «Девушка моей мечты», составленный из публиковавшихся ранее повестей и рассказов о своей юности – шаг к осуществлению давнего замысла. Эту книгу нельзя назвать полностью автобиографической. Автор не предлагает совершить вместе с ним увлекательное путешествие в мир прошлого, не приглашает проникнуть в секреты своего творчества, не рассказывает о том, как он стал поэтом. Книга эта о войне. О 37-м годе. О сиротстве и счастье жить. И о том, что все «это было совсем недавно…» Герой книги – не поэт, не «творческая личность», а обычный человек, угодивший в мясорубку истории. Повесть «Будь здоров, школяр!» показывает войну нетрадиционно. Как и всякий мальчишка, герой мечтает о подвигах, но убежден, что настоящий воин – это непременно широкоплечий, равнодушный гигант, и отчаянно стыдится своего хилого телосложения. Реальность окутана в его сознании туманом юношеских фантазий и мечтаний. Жизнь беспрерывно подставляет ему подножки, как бы насмехаясь над его романтической экзальтированностью: ему достается прозаическая дощечка вместо полноценной ложки (когда она в конце концов найдется, школяр не захочет ею пользоваться – ложка-то немецкая!), первая любовь не удается, да и ранение оказывается легким, каким-то негероическим. И все же в этом незадачливом простаке сохраняются неизменными восторг перед жизнью, вера в наивные, но добрые идеалы. Скромная «личная» правда о войне, сказанная Окуджава в самом начале 60-х годов, когда повесть была напечатана, прозвучала вызовом ложно патриотическому представлению о том, как надо показывать войну. Поэтому критики Окуджава поучали: «Органическое свойство юности – стремление к подвигу, желание отличиться» («Новый мир», 1962, №6), а он отвечал стихотворным диалогом «Дерзость, или разговор перед боем», в котором карикатурный генерал ужасается тому, что лейтенанту перед сражением вспомнились «амуры». Не война как историческое событие, не вынужденный героизм человека интересует Окуджава, а противостояние самой природы человека антигуманной сущности любой войны, войны, какой бы справедливой она ни казалась. Что же спасло этих детей, отданных на жертвенное заклание молоху войны и ставших свидетелями неизбежно связанного с ней обесценивания человеческой жизни, от духовного опустошения как следствия осознания людского ничтожества перед всемогуществом истории? В одном из рассказов сборника «Уроки музыки», описывающем подготовку молоденьких новобранцев к сражениям с врагом, есть удивительное откровение: в сердито-насмешливых окриках обучающего его военным премудростям сержанта герою слышалась «музыка домашнего тепла», в которой слились для него воспоминания о Родине, о прошлом, кажущимся прекрасным, несмотря ни на что, и мечты об ожидаемом после войны счастье. Эта «музыка» помогала ощущать «себя центром мироздания, царем природы, пусть в шинели с чужого плеча, пусть на кривых ножках в блеклых обмотках…» Но вот кончилась война, и оказалось, что эта «тихая мелодия» - «мелодия невозвратного». Фронтовики возвращались домой, но и дома земля горела под ногами. Те, кто с гордостью повторили бы вслед за Окуджава: «Что же касается победы, то, хоть я и не совершил ничего героического и, наверное, был неважным солдатом, все-таки живет во мне уверенность, что без меня победа досталась бы труднее» (рассказ «Утро красит нежным светом»), сталкивались с действительностью, в которой чувства самоуважения и человеческого достоинства годами планомерно выкорчевывались из людей. Именно тогда вера Окуджава и его ровесников в торжество светлых идеалов подверглись жесточайшему испытанию. В одном из последних романов писателя – «Свидание с Бонапартом» протагонист автора молодой помещик Тимофей Игнатьев возвращается с войны 1812 года и тоже попадает в мир, где все охвачено пожаром человеконенавистничества. Горит Москва, горит подожженный крестьянами дом его соседки по имению. Все планы героев по спасению России терпят полный крах. Свидетель поражения этих идей Тимоша Игнатьев не может примириться с противоречиями времени, - и кончает с собой. В написанном в период брежневского безвременья – 1979-1983 гг. - романе-катастрофе о крушении иллюзий и надежд на справедливость Окуджава подвел горький итог делу отца – коммуниста, растрелянного в 37-м, ему и посвящено «Свидание с Бонапартом». Рассказ «Девушка моей мечты» - еще об одном жизненном первоисточнике романа, о первой после десятилетней разлуки встрече студента Тбилисского университета Булата Окуджава с матерью, вернувшейся в 1947 году из сталинского концлагеря: «Вон из пятен ночного тумана появляется вдруг вдалеке моя стройная старая мама – чемоданчик тюремный в руке» («Звездочет»). Встретив мать, счастливый сын, еще не понимающий, через какой ад прошел родной человек, и наивно интересующийся, показывают ли «там» кино, ведет ее на свой любимый фильм – приторную музыкальную сказочку «Девушка моей мечты» об иной, «красивой» жизни. Все складывается, по его мнению, прекрасно. Но мать вдруг встает и уходит с сеанса, не досмотрев картину. Она не слышит вопросов, ничем не интересуется, погружена в себя. С обнаженной правдивостью показывает Окуджава в какое сломленное, смертельно усталое, загнанное, лишенное на духовное раскрепощение существо превращается человек, испытавший на себе давление тоталитарной власти. Не под влиянием ли ощущения трагической потусторонности поведения матери Окуджава в своих романах делит мир на два полюса, где на одной стороне – государство, сыск и все, что с ним связано, а на другой – свободное существование? Чуть ли не все герои его произведений оплетены незримыми нитями ложных доносов, слежки, поисков несуществующих виновников, выводов, основанных на домысле и лжи. Критики, памятуя об обилии в произведениях Окуджава сыскных фантасмагорий, вслед за А.Латыниной стали называть его исторические романы «фантазиями». Если бы! В исторической прозе Окуджава отступления от подлинности быта всегда окупаются правдой характеров и отношений, возможных только в прошлом. Но оно – это прошлое – увидено глазами «заложника 37-го». В повестях «Бедный Авросимов», «Похождения Шипова», в романах «Свидание с Бонапартом», «Путешествие дилетантов», написанных о ХIХ веке, Окуджава пытался нащупать истоки происшедшего в ХХ веке, понять, каким образом варварское искажение прекрасной идеи революции стало возможным, допустимым, для многих – чего греха таить – желанным. О чем бы он ни писал, все его произведения прошиты, как автоматной очередью, темой сталинского террора. Но поэт помнит о прошлом не для того, чтобы совершить позднюю месть. Его «святое воинство» – не армия мстящих карателей, а «Совесть, Благородство и Достоинство». Хотя герой его рассказов и вспоминает о прошлых обидах: об украденных у него меховых шкурках («Искусство кройки и шитья»), о хамстве малознакомых девиц, обрадовавшихся возможности пообедать за его счет («Отдельные неудачи среди сплошных удач»), о ханжестве недалеких учителей сельской школы, с которыми пришлось ему работать («Новенький, как с иголочки»), но не для того, чтобы вызвать жалость к себе. Напротив, он неизменно повторяет: я сам виноват. Окуджава всегда противопоставляет неизменной подлой реальности добрые чувства, «Веру, Надежду, Любовь». «Я прощаю… Ланцова. У меня никаких обид», - пишет он в «Уроках музыки» об издевавшемся над ним на военных учениях сержанте. Эти «три сестры, три жены, три судьи милосердных» спасли его в юности от грозившего ему духовного нигилизма как следствия несовместимости идеалов и реальности, на них уповает он, мечтая о духовном возрождении матери, они помогли ему просуществовать в брежневском тупике. Хотя тематически рассказы сборника близки крупным прозаическим произведениям Окуджава, в стилевом отношении они отличны от них. Лучшие из них проще, доступнее, написаны со сдержанным благородством. Может быть потому, что столько лет сдерживаемая боль, наконец-то нашедшая выход, преобразовалась в голый смысл, в саму обнаженную реальность? Но миниатюры Окуджава лишь кажутся безыскусными, потому что задуманы как цельный откровенный монолог того самого юноши, каким был когда-то автор. Интимная, личная интонация преображает воспоминания известного, умудренного жизненным и творческим опытом писателя в чистосердечный рассказ самого поколения «шестидесятников» о своей молодости. Как правдивое описание частной жизни человека возвышается в прозе и поэзии Окуджава до реалистического портрета эпохи, так порой частная деталь выражает у него смысл всего произведения. Мытарства с ложкой и пальто – это целые эпопеи, в которых сентиментальные нотки неизменно снижаются увесистой порцией надежды на перерождение сути. Юному герою кажется, что «искусство кройки и шитья» сулит ему «новые удачи». Помните песню «Старый пиджак» - мягкую пародию на веру в чудодейственность формы? Но не прав тот, кто думает, как Н.Крымова, что Окуджава не более, чем «утешитель», которого можно прописать в придачу к «каплям датского короля» от хандры и недовольства жизнью, и читатель поверит, что все мужчины – рыцари, женщины прекрасны, а жизнь безмятежна, как праздник, и не расслышит горькой иронии в интонации поэта. Он утверждает извечное действенное начало – Человечность, вопреки черной людской неблагодарности, тупости и злости, вопреки несправедливостям и гнусным теориям о неизбежности войн и оправданности насилия ради святой цели. Нет, Окуджава – не утешитель, а борец за добрые чувства в себе, в каждом из нас. Во времена намеренной злостной фальсификации вечных истин утверждать их первоначальную сущность, напоминать об их подлинном смысле – это ли не борьба? В 1971-1977 годах Окуджава написал свою главную книгу о том, как любовь превращает человека в борца за свободу и достоинство личности. В «Путешествии дилетантов» мир, как обычно у писателя, разведен на два полюса: на одном венценосный раб государственной системы Николай I, для которого даже семья – ритуал «среди прочих ритуалов», а на втором – князь Мятлев, свободный от «непререкаемых установлений и невероятных условностей». В начале романа, описывающем Россию в 1845-1855 годах, в период жесточайшей реакции, Мятлев как свидетель крушения надежд декабристов и бессмысленной гибели своего друга Лермонтова убежден в бесполезности своего протеста. Но вот он влюбляется в Лавинию и увозит любимую от мужа, то есть преступает «нравственные границы, установленные природой общества», бросает ему вызов. Царь, возмущенный независимостью его поведения, приказывает поймать беглецов, а когда Лавиния и Мятлев, несмотря на запреты, вновь оказываются вместе, отдает героя под суд, выносящий суровый приговор по ложному обвинению. И тут обнаруживается, что воспоминания о друзьях-декабристах, Лермонтове, о прошлом, которое, по мнению Окуджава, «и делает нас людьми», живы для этого человека, как жив в нем незатухающий до конца дней пожар любви. Даже пройдя через ярмо солдатчины, он продолжает бороться за свою независимость и право быть рядом с Лавинией вопреки обстановке в стране. Если «путешествие» начинается с описания отошедшей в прошлое благородной традиции – дуэли, то завершается оно пошлыми записками полицейского исправника, приставленного надзирать зя Мятлевым. Тот, кого царь аттестовал как «не очень опасного», на поверку оказался свободным от прививки холопства – следствия работы государственной машины, и вдруг стал «опасным» государственным преступником, борцом за свободу. Подобно Мятлеву, каждый герой прозы Окуджава: и «бедный Авросимов» - трогательный провинциальный недоросль, случайно узнавший Пестеля и загоревшийся желанием его спасти, и Тимоша Игнатьев, и первооснова этих образов – сам Окуджава в рассказах из книги «Девушка моей мечты», - мал как историческая личность (заметим, однако же, что для писателя история независима от чьего бы то ни было произвола, будь то Наполеон, Николай I или Сталин: «главный ответчик», как личность сама по себе он волен подчиниться большинству или остаться самим собой, сохранив гармонию души. Для таких людей: Главное – это сгореть и, сгорая, не сокрушаться о том. Может быть, кто и осудит сначала, но не забудет потом! Окуджава поклоняется только тому, что естественно и человечно. Поэтому его произведения о прошлом связаны с настоящим и говорят о вечном – «об умении прощать, помнить, любить, ценить дружеское расположение и уважать личность». Возможно, что эти слова писателя могут кому-то показаться тривиальными. Это не беда. Главное, что смысл их вечен, как «сама жизнь».
Анна ФАЛИЛЕЕВА Написание фамилии Булата Шалвовича Окуджава сохранено в авторском варианте
|