22 июня 1941 года
Западная граница. Село Пархачи. Где-то возле Перемышля. С утра началась война. Проснулись от бомбежки, где-то у границы. Три германских самолета обстреляли лагерь. Черные кресты на крыльях. Сейчас развернулись, лежим, ждем. Совсем близко, слышен орудийный огонь. Началась война. Бедная моя мама!

23 июня
Вчера был жаркий, страшный бой. Первый бой  в моей жизни. Никакого волнения не чувствовал, только кровь прилила к голове, и очень хотелось пить. В одном месте, во время перебежки, лег прямо в лужу и напился болотной воды. Если бы мама видела это!
Кругом лежат трупы с продырявленными головами, из которых густой сероватой массой вытекали мозги. Со страшным карканьем над всем этим летают стаи ворон. Их пронзительные крики мешают разобраться в полетах пуль. Много осколков падают возле меня. Я еще сильнее прижимаюсь к земле и закрываю лицо руками. Немец в метрах 100-150 от нас.  
Ночью, под прикрытием темноты, мы отступили на несколько километров и глубоко окопались. Нуждаемся в подкреплении. Господи, спаси нас!

12 июля
А может быть, тринадцатое, может быть и одиннадцатое июля, кто знает? Прошло много дней, очень много событий. Всего не напишешь, не хотелось, и вспоминаешь только кусочками. Война. Мы шли от самой границы позорным шествием, каждый день, отступая неизвестно куда. Шли, а сзади по ногам рвались снаряды, трещали автоматы и выли самолеты. Несколько раз занимали глубокую оборону, в надежде, что дальше не пустим немца, но и в таких случаях, после сильных боев, нам все же приходилось отступать. Да и понятно, у нас нет техники, вооружения, а враг вооружен до зубов. Два раза попадали в кольцо к немцам, а только ценою больших потерь уходили из-под носа. Шли в одном направлении, но не дойдя до пункта назначения, сворачивали в сторону, т.к. в этих городах уже оказывался противник. Так прошли Львов, Тернополь, Старо-Константиновку и много других городов. Черные кресты на желтом фоне везде настигали нас. По всем дорогам шли разрозненные части красноармейцев. Прошли всю Западную Украину. Надеялись, что остановимся на своей старой границе, но ничего подобного не произошло. Красноармейцы так устали, что отказывались отступать. Пусть лучше бесконечный бой, чем это позорное отступление. Но немец наступал и теснил нас все дальше и дальше. Один день людей становилось больше, а на другой – меньше, потом опять прибавлялось. Иногда в полку было 10-12 человек. Многих расстреляли, многие погибли. Шли голодные, ужасно голодные. Я до сих пор не могу понять, откуда у меня хватало нахальства, проходя мимо деревень, просить хлеба. И я просил, и многие давали хлеба, молока, яиц. Население сочувствовало нам. Каждый двигался, как мог. Иногда шли пешком, иногда передвигались на танке или лошадях.  

24 июля
Хочется кушать. Даже бой и смерть не так страшны, как голод. А где сейчас Миша Шубашукели? Жив он или убит? Когда мы оба уходили с нашего двора в армию, его старший брат Вано пожелал нам счастливого возвращения. Возвратимся ли мы? Где он сейчас, Миша Шубашукели?

Вечер 4 августа
Только что самолеты противника бомбили наши позиции. Немецкой техники становится все больше и больше. Их много, а нас горсточка, у них техника, а у нас одни винтовки. Они наступают, а у нас лишь слухи об обороне. Но все это, видимо, очень далеко, и вряд ли кто-нибудь из нас увидит эту сказочную линию обороны.
Что такое, почему это так?  Никто не может дать ответа. Люди устали отступать, люди устали быть в постоянном волнении за судьбу государства. Ведь мы оставляем немцам города, богатые поля, хлеба. По дорогам стоят наши танки, горят наши самолеты. Несколько дней назад мы находились в 17 километрах от Умани. Были на станции. Я зашел в большой склад муки и сахара. И так вдруг стало обидно, что все эти прекрасно оборудованные сооружения нужно взрывать, уничтожать, предавать огню. Позвали население и приказали, как можно быстрей и как можно больше растаскать по домам продукты. Люди плакали. А что нам делать, как спасти всех?

8 августа
Я на территории, занятой немцами. Пишу, все как было. Шестое августа страшное число в моей жизни. И если когда-нибудь после войны я случайно вернусь домой, то часто буду вспоминать этот страшный день.
С госпиталя добрался до здания школы. Надеялся найти Дато Джандиери, но его нигде не было видно. Переполз мост и вышел за деревню. Залез в трубу под дорогой и ждал наступления ночи. По мосту бежали отдельные группы запуганных, загнанных людей. Немец гонял их с места на место, поливая со всех сторон автоматным огнем.
Ночь наступила не скоро. Наконец, засветила луна. Но мне нужна была темнота, и я ждал. По мосту пробежали какие-то люди с криками «Ура!» Это – свои. С трудом, преодолевая боль в ноге, прыгаю за ними. Стараюсь не отставать. С людьми все же легче. И вдруг, откуда-то из темноты, крики: «Русс, русс...!» и ужасающий, трассирующий огненный дождь. Крики, бег, топот, стоны и вопли. Разноцветные ракеты ежесекундно с яростным шипением взвиваются кругом. Бросился вправо, там меньше людей. Так началось мое ночное путешествие.
Я полз, прыгал на своей доске, прижавшись к земле, лежал во ржи, снова полз, оглядываясь по сторонам. А кругом – немцы, машины, мотоциклы. В одном месте мотоциклист подъехал ко мне на расстоянии двух метров. Я забился в ров и затаил дыхание. Немец остановился, вынул сигарету, долго щелкал зажигалкой, выругался, так и не закурив, поехал дальше. Это было очень страшно.
К утру я отполз довольно далеко к оврагу. Выстрелы были уже за моей спиной, и мне казалось, что я прошел кольцо. Лощина густо заросла ивняком. Здесь было тихо и спокойно. Сюда, как мне казалось, не заходила война. Здесь, возле ручья, я решил провести день, чтобы ночью опять ползти к своим, если они еще существуют.
Неожиданно, в корнях ивняка, я обнаружил убитого красноармейца. Рядом с ним валялась новенькая граната. Это уже было хорошо. У меня было оружие. Потом, поискав, я обнаружил какие-то странные, плоские окопы, совсем непохожие на наши. В окопах валялись разноцветные коробки сигарет. Значит, здесь были немцы. Коробки были очень красивые. Почему-то стал их собирать. Поднялся немного выше и неожиданно заметил приближающиеся фигуры немцев. Они, не спеша, как на охоте, по колено в ромашковом поле, приближались ко мне. Не очень спешили. Один из них крикнул «Русс!» и махнул рукой. Когда он подошел поближе, я сорвал кольцо и бросил гранату. Взрыва не последовало. Немец что-то крикнул своему напарнику, оба подошли ко мне. Увидев мою окровавленную ногу, они потащили меня к вершине холма. Потом кому-то что-то закричали. Подъехал грузовик. Немцы, подхватив меня под мышки, швырнули на машину. От боли я потерял сознание.  
Сейчас лежу на скотном колхозном дворе, среди сотен таких же несчастных и обездоленных, как и я. Рядом со мной стонет молодой танкист с обезображенным от огня лицом. А я пишу.     

12 сентября
Буханка черного хлеба на двадцать пять человек. Ниткой делят буханку на маленькие кусочки. И еще половинок вареной чечевицы. Вот и вся еда на весь день для раненых. Да еще то, что перебрасывают через проволоку женщины. Они толпами все время стоят возле лагеря. Когда кто-нибудь из них бросает картошку или лук, толпа голодных раненых бросается на эту подачку. Начинается драка. На это ужасно смотреть.

18 октября
Очень многих отпускают домой, тех, кто живет в Украине. Дают какой-то немецкий пропуск и отпускают. Я и Васька тоже пошли к комендатуре. Васька переделал свою фамилию на Баденко, и ему поверили. На меня вдруг неожиданно заорали: «Иуда, иуда!» Заставили снять штаны. Загнали обратно в барак. Кто-то говорил, что оставшихся повезут на работу в Германию. Что же делать?
Немцы и украинские националисты кричат, что армия Советов разгромлена. Одна за другой армии сдаются без боя, немцы штурмом берут города. Взяты Мариуполь, Орел, Брянск и другие города. Разносятся слухи о бежавшем правительстве, о восстании в Горьком, Балтийском флоте, Кронштадте, Грузии.
Дорогая, моя любимая родина! Неужели мне навеки придется быть оторванным от тебя? Неужели никогда я не увижу твоего неба и солнца? Я не могу без тебя. Немцы говорят, что Киев взят, скоро падут Одесса и Харьков. Стало трудно дышать. Что с нами происходит?

21 октября
Сидим все трое за столом, в хате, далеко от лагеря. Лил дождь. Васька опять пришел. Доктор Силиванов не советовал бежать. Могут пристрелить. Самое трудное было решиться сделать первый шаг.  
Первую колючую проволоку удалось быстро перелезть, несмотря на высоту. Между проволоками стало очень страшно. Бросился уже в панике на другую проволоку, перелез через нее и прыгнул. Шинель зацепилась за колючки, и я беспомощно повис над оврагом. Васька, который все время наблюдал за мной, подскочил, рванул, что было силы. Мы бросились бежать. Илья тоже был с нами. Он тоже удирал. Лил дождь, патрули стояли под навесом, и, видимо, никто не заметил нашего побега. Безостановочно прошли три селения к югу от Умани. Население не хотело нас пускать к себе. Наконец, в селе Груздевке одна женщина сжалилась над нами, пустила. Сейчас сидим за столом. Попросили у хозяйки карту и составили маршрут до Одессы. Одесса еще не сдана. С утра пойдем вперед. Ура! Мы можем опять бороться!    

23 ноября
По-прежнему идем. Сплетни продолжаются, я их записываю. «Очевидцы» говорят о массовых дезертирствах в нашей армии, люди переодеваются и бегут по домам. В Москве организовано новое правительство (эсеро-меньшевистское) и что Сталин и Молотов улетели в Америку. Организовано великое Русское Воинство, а красных, вообще, уже не существует. И верить нельзя, но все же эти разговоры изводят. Споришь, убеждаешь, но кто тебе верит, тем более, что ты и сам ничего толком не знаешь.     

28 октября 1943 года
Опять пишу. Передо мной горит лампада, мигает на бумагу. Держим связь с полком и огневыми взводами. А хорошо ночью сидеть в тишине, думать, вспоминать и писать. Сколько мыслей приходят? Вот и сейчас, все думаю о моих товарищах. Где они, кто жив, кто погиб? Где сейчас Отар Чачанидзе, выжил или нет? Где Валико Замтарадзе, где Дато Джандиери, Миша Габашвили. Где Парсадан Чиквиладзе и Алеша Кишмишев? Где они все? Разбросала война всех в разные стороны. Где сейчас Миша Шубашукели с нашего двора? Тихо кругом. Ночь. И даже война спит.

10 ноября
Был бой, умирали люди, наши товарищи. Пережили много страшного и тяжелого, а через несколько дней, как будто все забыли. Вот уже два дня все в праздничном настроении. Поют, пьют, танцуют, женятся. Короткие эти женитьбы, а в то же время какие счастливые. Вчера долго наблюдал за таким весельем. Люди ожесточенно танцевали. А те, кто остался там?..

12 ноября
Вышел ночью. Стоит мой часовой у конюшни.
- Что стоишь?
- Стою.
- Ну, смотри, стой.
Я пошел в дом. А он – все стоит.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

«Если бы эта война была проиграна... то оказалось бы, что все мы напрасно пожертвовали жизнью; оказалось бы, что все кончено, и от нас мертвых ничего не осталось».
Карел Чапек. «Мать»

6 мая 1944 года
Поезд ехал медленно. Стучал, стучал колесами. По той же дороге Баку – Тбилиси 19 ноября 1939 года я и мои товарищи уезжали из дома. В армию. Давно это было.
Какие-то люди кругом. После Баку все время стоял у окна. Все думал, вот покажутся огни фуникулера. Но прошло очень много времени, и ничего не было видно.
Потом кто-то что-то крикнул, потом закричали все сразу, бросились к окнам, высунули головы. Где-то вдали, по каким-то неясным ночным очертаниям узнал мой родной, мой любимый город Тбилиси.
Ночь, кругом темно. Вышел на Вокзальную площадь. Народу мало. Иду по улицам. Остановился трамвай. Почему-то не сел, пошел пешком. Шел посередине улиц и старался узнавать дома. Все казалось каким-то маленьким, игрушечным.
Но вот поворот на Белинскую улицу. Поднимаюсь по ней. Ноги идут механически, сами по себе, почему-то не спешат, тяжело. Остановился возле дома бабушки, постоял, прислушался. Пошел дальше. Завернул за угол, и вот он, стоит в темноте, мой дом. Дом, который сотни раз я видел во сне, дом, в котором прошло мое детство, дом, который там на фронте был символом моей родины.
Осторожно, затаив дыхание, подошел к окну. Прислушался. Внутри – чьи-то голоса. Закружилась голова. И чтобы прийти в себя, стал ходить по улицам. Обошел весь квартал, все улицы, где прошла моя юность, и все думал, думал, сам не знаю о чем. Потом осторожно вошел во двор, постоял у дверей, и наконец, решившись, постучал.

Михаил ТУМАНИШВИЛИ