click spy software click to see more free spy phone tracking tracking for nokia imei

Цитатa

Сложнее всего начать действовать, все остальное зависит только от упорства.  Амелия Эрхарт


ИГРЫ ЧИСТОГО РАЗУМА И ЧУВСТВА

igri4В истории человеческой мысли есть несколько вопросов, на которые так и не нашлись ответы: «Кто виноват?», «Что делать?», «Быть или не быть?».
Cуществует, однако, еще один вопрос.

Он был хорошо знаком физикам, а ныне – благодаря пьесе Майкла Фрейна «Копенгаген» - известен широкому кругу любителей современной драматургии, театрального искусства и стал фактом литературы: «Зачем Вернер Гейзенберг приезжал в Копенгаген к Нильсу Бору?» Загадка, которую разгадать невозможно. Загадка, в которой скрывается судьбоносная трагедия чувства и разума.
В сентябре 1941 года в оккупированный немцами Копенгаген к Нильсу Бору прибыл нежданный гость —  его ученик Вернер Гейзенберг, ставший к тому времени директором Физического института имени кайзера Вильгельма в Берлине. Он приехал на научную конференцию, в которой ни Бор, ни сотрудники его института участия не принимали, считая ее коллаборационистской.
Содержание разговора ученых до недавних пор было известно лишь в версии Гейзенберга, который после войны очутился в вакууме — ученые всего мира не подавали ему руки как бывшему нацисту. В письме к журналисту Роберту Юнгу, опубликовавшему впоследствии книгу «Ярче тысячи солнц», он так рассказал об этой встрече: «Беседа началась с моего вопроса, должны ли физики в военное время заниматься урановой проблемой, ибо прогресс в этой области сможет привести к серьезным последствиям в технике ведения войны. Бор ответил контрвопросом: «Вы действительно думаете, что деление урана можно использовать для создания оружия?» Я ответил: «В принципе возможно, но это потребовало бы таких невероятных усилий, которые, будем надеяться, не удастся осуществить в ходе настоящей войны». Бор был потрясен моим ответом...» Гейзенберг утверждал, что пришел к Бору именно для того, чтобы сообщить, что немецкие физики не в состоянии создать атомную бомбу. Он якобы считал, что, узнав об этом, противная сторона тоже приостановит работы... Но Бор отнесся к его словам с недоверием, считая, что Гейзенберг намерен выяснить уровень его профессиональной осведомленности. Свидание оставило у обоих тяжелый и горький осадок.
Как выяснилось впоследствии, в период между 1957 и 1961 годами Бор написал одиннадцать писем своему ученику, которые так и не были отправлены. Эти письма хранились в архиве семьи Бора и должны были, наряду с другими документами, быть преданы гласности через пятьдесят лет после кончины ученого - в 2012 году. Однако в 2002 году запрет на публикацию был пересмотрен, и письма Бора увидели свет.igri5В первом письме как раз и рассказывается о характере встречи двух ученых, и этот рассказ резко отличается от версии Гейзенберга. Бор пишет: «Дорогой Гейзенберг, я... глубоко удивлен тем, насколько вам отказывает память в письме к автору книги (Р.Юнгу). Я помню каждое слово наших бесед. В особенности сильное впечатление на меня и на Маргрет... произвела ваша абсолютная убежденность в том, что Германия победит и что поэтому глупо с нашей стороны проявлять сдержанность по поводу германских предложений о сотрудничестве. Я также отчетливо помню нашу беседу у меня в кабинете в институте, в ходе которой вы в туманных выражениях сообщили: под вашим руководством в Германии делается все для того, чтобы создать атомную бомбу. Я молча слушал вас, поскольку речь шла о важной для всего человечества проблеме. Но то, что мое молчание и тяжелый взгляд, как вы пишете в письме, могли быть восприняты как шок, произведенный вашим сообщением о том, что атомную бомбу сделать можно, – весьма странное ваше заблуждение. Еще за три года до того, когда я понял, что медленные нейтроны могут вызвать деление в уране-235, а не в уране-238, для меня стало очевидным, что можно создать бомбу, основанную на эффекте разделения урана. В июне 39-го я даже выступил с лекцией в Бирмингеме по поводу расщепления урана, в которой говорил об эффектах такой бомбы, заметив, однако, что технические проблемы реального ее создания настолько сложны, что неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы их преодолеть. И если что-то в моем поведении и можно было интерпретировать как шок, так это реакцию на известие о том, что Германия энергично участвовала в гонке за обладание ядерным оружием первой…»
Один из самых авторитетных биографов Гейзенберга американский историк, профессор Дэвид Кэссиди пишет: «Гейзенберг, возможно, знал или сильно подозревал, что Бор связан с учеными союзников через подполье... (Мы можем) с большой долей вероятности предполагать, что, во-первых, он хотел убедить Бора в том, что неизбежная победа Германии – это совсем не плохо для Европы. Во-вторых, он, по всей видимости, хотел использовать влияние Бора, чтобы предотвратить создание бомбы союзниками».
Нет, опубликованные письма Бора не дали ответов. Они поставили очередные вопросы. Принцип неопределенности, созданный Гейзенбергом, оказался метафорически воплощен в реальной жизни. В пьесе Маргрет говорит, обращаясь к Гейзенбергу: «Я назову тебе еще одну причину, которая заставила тебя заниматься неопределенностью: у тебя к ней природная склонность».
У Бора свои метафоры. Автор принципа дополнительности именно дополнил задачу новыми условиями. Поэтому историки и говорят о том, что ничего не могут утверждать наверняка, а лишь «могут предполагать», «вероятно», «по всей видимости»... И это уже вопрос не только истории, но драматургии и философии. Историк, как всегда, спрашивает «кто, что и когда?», драматург задает вопрос «зачем?», а философ отправляется «от точки, в которой знание не помогает», и, значит, «он идет в направлении смысла» (М.Мамардашвили).
Английский драматург и журналист Майкл Фрейн уже в 1998 году почувствовал магию этого загадочного сюжета и написал философское драматическое произведение.
Пьеса «Копенгаген», казалось бы, совершенно несценичная, очень умозрительная,  обрела счастливую судьбу. Она была удостоена звания лучшей пьесы 1998 года,  премии газеты «Ивнинг Стандард», Мольеровской премии (1999) и высшей бродвейской театральной награды – премии Тони. Пьеса стала событием и театральным, и литературным. «Копенгаген» хочется не только смотреть, но и пересматривать, не только читать, но и перечитывать. Слишком силен побудительный призыв к размышлениям... «Идея пьесы «Копенгаген»,- говорил автор,- возникла из моего интереса к философии... Я столкнулся с сюжетом о встрече Гейзенберга и Бора в 1941 году и чем больше я думал об этой истории, тем больше я понимал, что она напрямую связана с теми проблемами, которыми я занимался в философии на протяжении долгого времени. Откуда нам знать, почему люди делают то, что они делают, и даже как может один человек знать, что и почему он делает? Этот фундаментальный вопрос - сердце пьесы».
Предметом художественного исследования и сценического расследования становится диалог учителя и ученика. Почему люди поступают так, а не иначе? Но в пьесе ставится и вопрос об ответственности ученого за возможные последствия научных открытий. Гейзенберг, оставаясь в нацистской Германии, по Фрейну, тормозил разработку смертоносного оружия. Бор, которому в Дании пришлось прятаться от нацистов, был спасен Гейзенбергом от расправы эсесовцев, оказался в Америке и работу завершил. Результаты этой работы и были применены в конце войны в Японии... Таким образом, обсуждаемый в «Копенгагене» вопрос можно задать и по-другому: «Не могли или не хотели немецкие физики во главе с Гейзенбергом создать атомную бомбу?» Этот до сих пор не решенный историками науки вопрос очень важен. Ведь именно опасаясь того, что у Гитлера может появиться атомная бомба, Лео Сциллард и Альберт Эйнштейн обратились к президенту Рузвельту, что повлекло за собой развертывание американской программы разработки атомного оружия, а затем Хиросиму и Нагасаки, а впоследствии и гонку ядерного вооружения. «Ты перебрался из Швеции в Лос Аламос»,- замечает в пьесе Гейзенберг. Бор отвечает: «Чтобы внести свой маленький, но полезный вклад в гибель сотни тысяч людей... В то время как тебе, дорогой Гейзенберг, за всю свою жизнь так и не удалось посодействовать гибели хоть одного человека».
Пьеса «Копенгаген» – это версия, точнее, несколько гипотез, зачем же Гейзенберг приезжал к Бору. Но в итоге отчетливо понимаешь, важно не то, как именно ответишь на этот вопрос, а то, чтобы ты вообще задал себе серьезный вопрос. Именно поэтому – Копенгаген. А значит – Дания, Эльсинор и вечные вопросы.  «На север, к Эльсинору», - говорит Гейзенберг в начале второго акта. «Ты помнишь Эльсинор?  Потемки человеческой души?» - повторяет он в конце пьесы.
Казалось бы, ну что нам физика? Что нам Гекуба? Ан нет, до этого нам дело есть... И доказал это Темур Чхеидзе.
igri1В 2003 году он собирался ставить «Копенгаген» на сцене МХТ имени Чехова, о чем даже было объявлено на сборе труппы. Но что-то не сложилось, постановку осуществил молодой режиссер Миндаугас Карбаускис. (Этот спектакль уже сняли – противников метафизической постановки оказалось больше, чем поклонников). А Чхеидзе поставил «Копенгаген» на сцене БДТ в 2004 году. Спектакль идет до сих пор. Недавно тбилисцам выпала счастливая возможность увидеть его на сцене Тбилисского русского театра имени А.С.Грибоедова в рамках Второго Международного театрального фестиваля.
К многословному, умозрительному, сложному для воспроизведения и понимания тексту Чхеидзе подошел с категорической установкой – никакой метафизики, никаких мистических символов и иносказаний. Это спектакль о насущном, жизненно важном для человечества в целом и для каждого человека в отдельности. «Вопросы, которые ставит эта пьеса, должны волновать нормального человека, - сказал режиссер в беседе с журналистом «Русского клуба». - Меня они волнуют, и ничего метафизического в них нет. Идет анализ того, что случилось, со всех сторон. Это бесконечно любопытно. В пьесе стоят вопросы, на которые нет ответа, но человек судорожно их ищет всегда. И у каждого будет свой ответ».
Вопросу «быть или не быть?» Чхеидзе возвращает первозданный смысл оригинала – «жить или не жить»? А это, как всегда, значит – как жить?
Спектакль БДТ оформлен со строгим минимализмом — вращающиеся цилиндрические формы, бегущие облака на заднике. А на экране — классическое Е = mc2. И сам спектакль Чхеидзе сродни формуле – элегантность и строгость формы, достоинство и скрытая эмоциональность изложения, и ничего лишнего. Но чтобы разгадать смысл формулы, как известно, над ней надо покорпеть. Как над текстом «Копенгагена». Ведь физика – это не просто знаки, составленные в формулу. Это сама  жизнь, которая и наполняет формулу значением. Ведь трагедии случаются с людьми, а не с формулами.
В пьесе три персонажа – Нильс Бор, его жена Маргрет и Вернер Гейзенберг. Но главным действующим героем все-таки является произнесенное слово. «Сейчас мы все умерли, нас нет», - с этой фразы начинается спектакль. Герои встречаются уже после смерти, и единственное, что у них есть, - чистый разум. Чхеидзе ставит не трагедию, а восприятие трагедии, не проблему, а отношение к проблеме. А тайна остается тайной.
Герои собираются в некоем пространстве, чтобы вновь и вновь проиграть сцену той непонятной встречи. История идет по спирали, пополняясь  новыми подробностями.
«Бор: Ну так, Гейзенберг, зачем же тогда ты приезжал?
Гейзенберг: Зачем я приезжал?
Бор: Расскажи нам еще раз. Еще один вариант научного труда. И на этот раз мы разберемся в нем. На этот раз мы поймем».
Трижды воспроизводится встреча. Вначале кажется, что Гейзенберг приехал выведать, насколько Бор приблизился к решению проблемы расщепления атома. Потом веришь, что он приезжал за моральной поддержкой, боясь последствий изобретения атомной бомбы  и пытаясь убедиться, что изобрести ее невозможно. И наконец, все кончено. Гейзенберг выводит Бора в сад и задает ему свой вопрос: «Имеет ли ученый-ядерщик моральное право работать над практическим применением атомной энергии?» Бор разворачивается и идет в дом. «Гейзенберг хотел попрощаться. Он уезжает». Пришел конец легендарной дружбе Нильса Бора и Вернера Гейзенберга.             
Театральные критики уже отметили, что Темур Чхеидзе, как во мхатовской «Антигоне» (режиссер поставил пьесу Ж.Ануя в 2001 году), «показал ситуацию, выход из которой невозможен. Один физик в фашистской Германии задерживает разработку атомного оружия и тем самым ставит свою страну под возможный страшный удар, другой во имя мира эту бомбу разрабатывает и испытывает на живом объекте. Сложность жизни делает по меньшей мере двойственным любой шаг, сделанный даже с самыми благими намерениями. Но остаться чистым в этой истории не удалось никому».
Когда в финале спектакля, воодушевленный подсказкой Бора, Гейзенберг порывисто пишет заветную формулу, цифры превращаются в самое страшное для человечества изображение — слышится звук взрыва и на экране возникает атомный гриб.  Шоковая пауза, и через мгновение по заднику плывут облачка... Вот она, цена вопроса. И горький итог в словах Бора: « Прежде чем мы успеваем разобраться, что к чему в этой жизни, она подходит к концу»
Артисты Олег Басилашвили (Бор), Валерий Дегтярь (Гейзенберг), Мария Лаврова (Маргарет Бор) были закономерно номинированы на высшую театральную премию Санкт-Петербурга «Золотой софит» как лучший актерский ансамбль. Три ярких исполнителя, три солиста сыграли симфонически слаженно роли, каждая из которых автономна, магистральна, но при этом сценически живет только в союзе с двумя остальными. О. Басилашвили поразительно играет масштаб личности – магию своеобразия, блеск разума, остроту чувств. В. Дегтярь, артист эмоциональный и умный, удивляет разнообразием актерских красок в каждой из трех сыгранных версий. М. Лаврова – это страстная и сдержанная, справедливая и пристрастная Маргрет, такая «жена волшебника»...
Показ «Копенгагена» на сцене Грибоедовского театра счастливым образом совпал с днем рождения Марии Лавровой - заслуженной артистки России, лауреата Государственной премии (спектакль «Аркадия», 2001).
- Это как-то символично - вы первый раз в Тбилиси, и как раз здесь встречаете свой день рождения. Я поздравляю вас и не сомневаюсь, что это добрый знак. Первый вопрос не может быть иным просто по определению. Месяц назад Кириллу Лаврову исполнилось бы 85 лет. Каково быть дочерью великого артиста?
- Такого знаменитого – очень тяжело. Никакого счастья в этом нет. В связи с этим я все время нахожусь в постоянной внутренней самооценке – насколько мои успехи связаны со мной, не влияет ли имя отца...
- До сих пор сомневаетесь?
- Да. Так ведь и папа был большой самоед.
- Сомнения вообще свойственны творческим людям или это индивидуально?
- Не знаю, но если бы у меня папа не был Кириллом Лавровым, я бы меньше в себе сомневалась... Хотя мне трудно ответить по одной простой причине – я не знаю, что такое не быть дочерью Кирилла Лаврова. Я родилась, когда он уже был известным и популярным актером, и ничего, кроме неудобств – внешних и внутренних – его популярность мне не приносила. Например, отдохнуть с ним было невозможно – его всегда и везде узнавали, мне это так не нравилось… И все-таки я была настолько самоуверенна, что рискнула придти в театр, которым он руководил. К тому же приглашения исходили не от него, а от режиссеров.  
- Это обоснованная самоуверенность… Когда вы появляетесь на сцене, никуда не денешься, зрители начинают сравнивать. А потом с облегчением вздыхают – прекрасная актриса.
- Спасибо большое. И все равно я всю жизнь, каждый выход на сцену доказываю, что я чего-то стою. Хотя я всегда ощущала себя абсолютно самостоятельной единицей,  у меня была своя творчески насыщенная жизнь, и все мы были другим поколением, не связанным с актерским поколением отца. У нас была своя актерская и режиссерская компания. Поэтому когда поступило предложение работать в БДТ, я, ничтоже сумняшеся, пошла.
- Продолжаются ли товстоноговские традиции в сегодняшнем БДТ?
- Ну что значит «товстоноговские»? Безусловно, это был великий режиссер. Я видела «Тихий Дон», «Три мешка сорной пшеницы»… Это потрясало неординарностью мышления, правдивостью происходящего на сцене, удивительным актерским ансамблем и тем, что все было завязано на одной идее, все подчинено одной задаче. Но к концу жизни он многое уже исчерпал, сходил на коду. Я помню последние годы Товстоногова, спектакль «На дне» - это была неудача, далеко не «Мещане». И все понимали, что это не расцвет, а закат. Об этом забывать, мне кажется, нельзя...  Спектакль «На всякого мудреца…» был бенефисом Лебедева, Стржельчика, Басилашвили. В этом уже не было товстоноговского театра – это были просто блестящие актерские работы... Я пришла в театр в 90- годы. Они, конечно, были страшным временем. Это была какая-то война. Сколько случилось трагедий... Из моих однокурсников – нас было двадцать человек – в профессии осталось человек пять, а из людей моего поколения очень многих уже нет в живых. Зритель не ходил в театр, исчезло кино. А когда кино опять возникло, пришли новые люди. И мы оказались за бортом – поезд ушел, ведь кино всегда питается живой кровью, ему нужны новые лица. И то, что в 90-е наш театр сохранился, – это огромное достоинство. Хотя мне всегда казалось, что он немного законсервировался, находился в стагнации и пытался выжить на старых дивидендах – в отличие, кстати, от спектаклей Темура Чхеидзе, который стал режиссером в БДТ с 1991 года. Но в основном пытались продержаться на именах. С приходом Чхеидзе было связано столько надежд! Это должен был быть новый поворот, новый виток в развитии театра. Но Темур Нодарович очень долго не становился художественным руководителем. Худруком был папа. Но папа был не режиссер, а актер, и его головной болью, главной задачей, которую он перед собой ставил, было сохранить труппу, актерское товстоноговское ядро. И репертуар строился так, чтобы звезд обеспечить ролями... А сейчас мы находимся на качелях. И очень важно найти свой собственный голос и жить не за счет того, что у нас есть гениальные актеры Фрейндлих и Басилашвили.
- То есть вы в поиске?
- Мне кажется, да. Театр находится на, я не хочу говорить, перепутье, потому что Чхеидзе очень хорошо знает, чего хочет. Но очень хочется прорваться с новыми актерскими индивидуальностями, с новыми открытиями. Театр – живой организм. Он не может быть музеем.
- Как вам кажется, какова на сегодняшний день роль искусства в нормализации отношений между народами?
- Мнение политиков о народе очень занижено. Люди все понимают. Понимаете, вам врут одно, нам врут другое. Разве из-за того, что нам врут, мы становимся кретинами? Это глубокое заблуждение политиков. Мы жили в одной стране, мы дружили. И я думаю, что тяжелый период не может продолжаться вечно. Главное, чтобы люди сохраняли здравомыслие и понимали, что политика – это грязное дело и сплошное вранье.
- А что же есть правда?
- Правда – это любовь, это желание людей общаться, пить вино, разговаривать... Вот и все.

Валерий Дегтярь – народный артист России. Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени. Лауреат Санкт-Петербургской независимой актерской премии им. В.И. Стржельчика.
- Спектакль «Art», который вы показали в Тбилиси на фестивале «Виват, Санкт-Петербург!» остался в памяти до сих пор, как и знаменитая сцена, после которой вас награждали заслуженной овацией...
- Спасибо. Тот приезд в Грузию был не первым. Первый раз я приехал сюда в 80-е годы с театром имени Комиссаржевской. На меня произвели огромное впечатление ваш город, ваша страна. Потом мы побывали здесь еще раз вместе с Рубеном Агамирзяном, главным режиссером театра. Потом последовал приезд в 2001 году, о котором вы вспомнили. В 2003 году мы были в Боржоми с этим же спектаклем «Art». Так что сейчас – пятый раз.
- Некоторые считают, что в драматические периоды истории заниматься искусством, говорить об искусстве – неактуально, неловко, что ли... Как вам кажется, искусство действительно может воздействовать на реальность?
- Я думаю, без всякого пафоса говоря, только искусство и способно навести мосты, соединить снова то, что было родственно друг другу изначально. Потому что именно оно лечит, выравнивает все искривления. Искусство — одно из первых по значимости влияния на души. И возвращения того, что было. В душах людей – и русских, и грузин – сегодня произошли какие-то изменения…
- Но мы смотрим на северо-запад с любовью, как и смотрели.
- Так и мы с любовью все вспоминаем. И все рвутся в Грузию, и нам сейчас завидовали белой завистью, что мы едем в Тбилиси. Каждый раз, приезжая сюда, отдыхаешь, такое ощущение, что находишься в очень родном краю. Мне хорошо, здесь то, что я любил, люблю и буду любить. Потому что это никуда не уходит.
- Вы служили в разных театрах. Как вам работается с Чхеидзе? Сегодняшний БДТ – это новый этап в жизни театра?
- Я думаю, что это хороший новый этап, но в продолжение той же самой дороги. Мне «посчастливилось» не знать театра при Товстоногове. Я с ним не работал. Для меня это легенда, и поэтому я отношусь к ней очень бережно, какие-то вещи для меня более ценны.
- И вы, наверное, более свободны...
- Конечно. А что касается Темура Нодаровича, то мне кажется, что я нашел своего режиссера. Он меня чувствует, дает мне право выходить на сцену в материале, в котором я и не предполагал существовать. С Чхеидзе легко работается. Ощущаешь его замысел. Он много об этом не говорит, и иногда даже хочется, чтобы больше замечаний прозвучало из его уст. Он выдержанный человек, который терпит и ждет результата.
- Кино не мешает театру?
- Нет-нет… Жаль, что закончилась передача «Время и место» на канале «Культура», которую мы вели с Андрюшей Толубеевым – основателем и первым ведущим.
- Тбилисцы помнят его блистательную работу в том же «Art». Светлая память...
- Жаль передачи, хотя она многое успела сделать за это время. А в кино – в основном сериалы…
- Главная роль в сериале «Каменская» - «Я умер вчера», например...
- Да... И все-таки я театральный артист. Театр – это моя пристань.
- Считается, что есть каратыгинская театральная школа и мочаловская – то есть школа техники и школа сердца, чувства… Какая ближе вам?
- Мне хочется думать, что сердце у меня на первом месте. Я не умею повторять одно и то же из спектакля в спектакль. Мне интересна импровизация —  на уровне поставленной задачи, но разными путями ее решения.
- А что должен донести до сердца и ума ваш Гейзенберг?
- У каждого будет свое восприятие. Но я бы хотел, чтобы люди поняли, что в этом мире все значительно теплее, проще и естественнее. Мы иногда сами делаем из себя кого-то, играем во что-то и нагораживаем себе так много заборов, преград, границ… Мой Гейзенберг  приехал в Копенгаген, чтобы побыть в обществе людей, которые ему близки. Он приехал погреться душой. Историки столько десятилетий выясняют, зачем он приезжал, могла ли Германия изобрести атомную бомбу и как могла бы повернуться история… Я хочу передать зрителю ощущение семьи без выяснения отношений.
- Спектаклю уже шесть лет. Как принимает его публика?
- На этот спектакль мы продаем билеты только в партер. Ярусы не продаются. Отчасти это вызвано видеофокусом, который должен прозвучать в спектакле и сыграть свою роль – эмоциональную и смысловую. Сейчас у этого спектакля появился свой зритель. Вначале мы сами пугались ощущения заумности материала. Ведь если актер не слышит и боится, то и зритель вместе с ним не слышит и боится. А сейчас проявляются замечательные моменты, когда зритель, не понимая в полной мере сложного мира формул, но ощущая вместе с нами биение чувств, может даже не отвечать на все вопросы и не задавать себе их. Ему действительно становится интересно  – потому что в отношениях этих персонажей есть загадка...
- Через неделю у вас день рождения. Я вас поздравляю и желаю, чтобы ощущение тбилисского тепла вы увезли с собой и чувствовали, что из Грузии идет теплая энергетическая волна, полная симпатий.
- Спасибо огромное. Вы знаете, мне кажется, я чувствую это постоянно.

Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ

Граф Радецкий, воин бравый, из Ломбардии лукавой клялся вымести врагов.

На "Мир танков секреты игры"пути ты встретил скитальца морей, "Скачать поделки из бумаги"Стройный и крепкий корабль пирата, И, покорный тебе, спустил он "Скачать паланик чак"свой марсель, Которого не спускал в боях с королевской армадой.

Они не "Скачать фильмы секса"осмелятся посягнуть на мою жизнь!

Сначала мне это показалось странным, но потом я решил, что он просто не хочет "Скачать игры про пиратов через торрент"меня тревожить.


Зардалишвили(Шадури) Нина
Об авторе:
филолог, литературовед, журналист

Член Союза писателей Грузии. Заведующая литературной частью Тбилисского государственного академического русского драматического театра имени А.С. Грибоедова. Окончила с отличием филологический факультет и аспирантуру Тбилисского государственного университета (ТГУ) имени Ив. Джавахишвили. В течение 15 лет работала диктором и корреспондентом Гостелерадиокомитета Грузии. Преподавала историю и теорию литературы в ТГУ. Автор статей по теории литературы. Участник ряда международных научных конференций по русской филологии. Автор, соавтор, составитель, редактор более 20-ти художественных, научных и публицистических изданий.
Подробнее >>
 
Пятница, 11. Октября 2024