Тбилиси избалован гастролерами. Но не пресыщен – гастроли московских театров были и остаются грандиозным праздником.
Приезда наших любимцев – вахтанговцев –  мы всегда ожидали с особым нетерпением, дождавшись – наслаждались, радовались  как приходу Нового года.
Так происходит и сегодня.
За последнее время театр им. Вахтангова дважды приезжал в Тбилиси. Спектакли Римаса Туминаса «Дядя Ваня» и «Евгений Онегин» прошли на сцене Грибоедовского триумфально. В кассах было шаром покати – билеты разлетались в мгновение ока. Люди висели на ярусах, толпились в проходах.
Крупный бриллиант в короне спектакля «Евгений Онегин» – «Сон Татьяны». Выход Ирины Купченко. Овации в момент появления. По окончании – само собой.
Она не выходила на тбилисскую сцену более 30-ти лет – с начала 80-х, когда Вахтанговский привез несколько спектаклей, в том числе и «Великую магию» Э. де Филиппо, где И.Купченко сыграла одну из главных ролей.
На интервью актриса согласилась в одну секунду, и автору этих строк не пришлось использовать ни одного из заготовленных слезных доводов. А вот место для беседы за кулисами она выбирала долго – ей хотелось уединиться, но в то же время слышать трансляцию спектакля. Скажу честно – пришлось побегать по этажам театра (при этом я еле поспевала за стремительной Ириной Петровной!). Расположились, говоря театральным языком, в «кармане», среди декораций. На колченогой табуретке стройная Купченко сидела изящно и ровно, как королева.  Я так и назвала ее в глаза – королевой театра.  Комплимент не пришелся по душе, и раздосадованная актриса едва не прервала интервью. Но, слава богу, обошлось. Договорили.

– Каким вы увидели Тбилиси сейчас?
– Конечно, город очень изменился. Отстроен, перестроен. Атмосфера немного другая. Когда-то это был вальяжный, расслабленный город… Сейчас такого нет. Тбилиси, мне кажется, стал более напряженным. Впрочем, как и Москва, как и все другие города. Жизнь изменилась. Но грузинский характер все равно не изменишь – водители едут как хотят, пешеходы переходят как хотят, все сигналят как хотят. И никаких правил – только как душа просит!
– В Москве не так?
– Не так. Москва – другая. Более нервная, более деловая.
– А театральный зритель тоже изменился?
– У грузин такой характер, который, по-моему, не поменяется ни при каких обстоятельствах.
– Вы довольны приемом публики?
– Очень. Принимают тепло, слушают хорошо, реагируют замечательно.
– Московский зритель за последние годы стал другим?
– Нет, и это поразительно.  Когда появились видео, диски, компьютеры, интернет и стало возможным смотреть все, что хочешь и когда хочешь, предрекали, что театр вскоре вообще умрет. И в первые годы после перестройки в театрах народу совсем не было. Иногда в зале сидело пять человек. И все равно театры от себя не отказались – решили продолжать играть, сколько бы зрителей ни было в зале. И играли! Хотя не знали, на что рассчитывать в будущем. Действительно не знали. Но, вы знаете, постепенно зритель вернулся в театр. Сейчас в кинотеатре могут сидеть пять человек, а в театрах – аншлаги. Есть в театре магия, которая человеку в жизни необходима, магия живого присутствия, живого общения. В Москве театры переполнены. Зал Вахтанговского рассчитан на 1200 человек, но у нас всегда полный зал.  
– Как изменился Вахтанговский?
– Театр не может не меняться. Сейчас во всем мире театры контрактные. Стационарных театров, с репертуаром, в каждой стране может быть один-два. Как правило, это  исторические театры – Комеди Франсез, Королевский театр в Ковент-Гарден. А остальные театры… Люди собираются, ставят спектакль и играют до тех пор, пока ходит зритель. А у нас репертуарный театр. Хотя, конечно, спектакли тоже идут до тех пор, пока зритель ходит. Про репертуарный театр тоже говорили, что он умрет, но такие театры как были, так и остались. А что касается театра в художественном смысле слова, то, конечно, каждый новый режиссер приносит свое.
– Приход Римаса Туминаса был болезненным для Вахтанговского?
– Нет, что вы! Это был глоток свежего воздуха! Он очень талантливый человек. Безумно талантливый. И все, что он принес в театр, нами было принято. Наш театр – своеобразный, с яркой манерой игры. Это и совпало с театральной формой спектаклей Туминаса. И произошло слияние, которое оказалось очень гармоничным. Работать с ним легко, а главное – интересно.
– Когда Георгий Товстоногов видел спектакли, в которых режиссер чрезмерно увлекался формой, то говорил: «Гарнир есть, а зайца нет». Как вам кажется, отсутствие «зайца» – проблема для современного театра?
– Серьезная проблема, на мой взгляд. Сейчас выходит очень много спектаклей, в которых упор делается именно на форму. Содержания нет. А ведь зрителю не столь важно «как», важно «что». И каким бы замечательным, виртуозным и изобретательным спектакль ни был, если нет «что», то нет и спектакля.  Конечно, «что» и «как» должны сочетаться. И все-таки без содержания, смысла, мысли, идеи искусства нет.
– Я заострила ваше внимание на этом потому, что, мне кажется, в спектаклях Туминаса «как» играет такую же важную роль, как и «что».
– Может быть, даже более важную.
– Его образы, метафоры и символы взывают более не к разуму, а к чувствам. Они ценны не столько смыслом, сколько ощущением. Я права или это только мое восприятие?
– Вы правы. Римас очень театральный режиссер. Он мыслит через сценические образы, через форму.  Он не может ставить просто. Он должен обязательно что-то придумать. Его ум, его художественная натура работают именно таким образом. Главное, чтобы задевало.
– Задевает.
– Значит, он делает правильно.
– А как вам работалось с Романом Виктюком?
– Я работала с очень хорошими режиссерами и в кино, и в театре. Но даже не знаю, кто еще из режиссеров так замечательно работает с актерами, так помогает им, как это делает Виктюк. Он умеет это делать. Далеко не все режиссеры, даже очень талантливые, выдающиеся и знаменитые, это умеют. Многие вообще не работают с актером. А вот Виктюк... Я до сих пор вспоминаю, как точно он умел не просто помочь найти рисунок, краску, образ, но как он мог добиться результата. Ведь зачастую бывает так: режиссер дал задачу, актер не выполнил. Ну и ладно, он дает следующую задачу. А Виктюк добивался. Вот этим он и отличается от других.
– Много ли у вас предложений сниматься?
– Предлагают часто. Но столько случайных, некачественных сценариев! Роли у меня есть, но зритель видит далеко не все, ведь сейчас на экраны почти ничего не выходит. Потому что фильм должен, во-первых, взять прокатчик, во-вторых, кинотеатр. А кинотеатр берет только те фильмы, на которых можно заработать деньги. На чем можно заработать? Зритель избалован энергичным, активным американским кино. Медленные, спокойные, человечные, добрые картины, которые когда-то снимали, сегодняшний зритель не выдерживает. У него уже клиповое мышление. Есть и замечательные примеры. Например, «Легенда №17» – и содержание интересно, и форма очень энергичная.
– Роль в фильме «Училка» чем прельстила?
– Мне была интересна сама проблема – проблема школы, которая, так или иначе, касается каждого. Захотелось назвать все своими именами, впрямую, без психологии. Я всегда играла в психологических фильмах, а эта картина совершенно иная. Это не «два пишем, три в уме»,  не «говорю одно, а думаю другое». Что думаю, то и говорю. И мы проговорили то, что волнует всех. Там очень острый сюжет. Даже не сюжет, а ситуация. Она пограничная – учительница берет в руки оружие...
– Да, это ошарашивает.
– Это было необходимо, чтобы удержать внимание зрителя, потому что если просто говорить какие-то правильные вещи, зритель смотреть не будет – заснет.
– Встряхнуть надо было зрителя, да?
– Конечно. Вообще-то, это принцип Достоевского, у которого все сюжеты завернуты по детективному принципу. Именно для того, чтобы удержать внимание. А говорит он о великом и вечном. Роман «Идиот» не зря так называется, и не зря главным героем он сделал больного князя Мышкина. Потому что Достоевский понимал, что если он сделает героя нормальным, читатели скажут – да ну, дурак какой-то! А так...
– Манок.
– Манок. Кроме того, в отличие от западного кино, у нас очень мало, практически нет картин о людях в возрасте. А ведь пожилым людям тоже нужно решать свои проблемы. Я не знаю, почему у нас нет таких фильмов. Но, думаю, они появятся. Так что эта роль меня привлекла еще и тем, что в ней есть самостоятельная судьба, своя история. А главное – заинтересовал сценарий и креативный режиссер.
– Фильм вызвал большой интерес, вы получили премию «Ника» за лучшую женскую роль.
– Я была убеждена, что многие его никогда не примут. Учителя, например. А вышло наоборот – именно учителя стали самыми горячими сторонниками картины и требовали, чтобы ее обязательно показывали в школах. Для меня это стало потрясением.
– А новые работы?
– На подходе, скажем так.
– Мы любуемся вашей парой – вами и Василием Лановым. Вы, наверное, знаете, какое страстное отношение к Василию Семеновичу в Грузии.
– Особенно у женщин.
– Ну да. Он приезжал на юбилей Грибоедовского театра, и надо было видеть эту длинную очередь из молодых актрис, желающих сфотографироваться с Лановым. Извините за простейший вопрос, вы столько лет вместе, есть ли какой-то секрет долгой семейной жизни?
– Терпение. И только.
– И это важнее, чем любовь?
– В браке – да.
– Можно терпеть и быть счастливым?
– Можно. Понимаете, очень важно само отношение к браку. В свое время я сыграла роль княгини Трубецкой в фильме «Звезда пленительного счастья» Мотыля – о женах декабристов, которые уехали за своими мужьями в ссылку. Моя героиня мужа своего любила. А, например, Волконская не любила мужа. Вышла замуж по воле родителей, муж  был много старше, и есть исторические свидетельства, что она даже изменяла ему. Но Волконская уехала вслед за мужем. Потому что существовало определенное понимание  брака. Брак освящался в церкви, человек давал обет быть верным в счастье и в несчастье. Простите, а Татьяна Ларина? «Но я другому отдана, я буду век ему верна». Понятие долга.  А любовь… Приходит и уходит.
– Что вы сейчас читаете?
– Я очень полюбила историческую литературу, мемуары. Но не те мемуары, которые сейчас пишут – человек жив, а уже книжку про себя написал и описал в ней всех живущих. Я читаю мемуарную литературу, которую люди писали, даже не думая о том, что это будут читать. А если и будут, то при условии – через 50 лет. Люди писали правду, писали открыто, и читать это интересно.
– Простите, но ваши слова невольно вызывают вопрос...
– А вы не спрашивайте.
– Я хотела спросить о мемуарах Андрея Кончаловского.
– Я так и поняла. Об этом я и говорила – не надо комментировать поступки живых людей.
– Получается, я вас провоцирую на то, что для вас неприемлемо.
– Именно на это и провоцируете. Зачем комментировать? Не мне судить.
– Тогда совсем о другом.  Что вы пожелаете своему театру?
– Желать театру, чтобы он не умер, не буду. Он не умрет, я в этом убеждена абсолютно. Желаю зрителей хороших. А еще – чтобы талантливые люди жили и работали подольше, чтобы молодежи было у кого учиться, на кого смотреть.
– А кто были вашими самыми главными учителями?
– Очень важным человеком в моей жизни была Елена Александровна Полевицкая. В то время ей как раз разрешили вернуться из Германии в Советский Союз. Она преподавала в Щукинском. В училище она не появлялась. Выбирала с курса двух-трех студентов, которые ходили заниматься к ней домой. Мне повезло, она меня выбрала. Я очень многому у нее научилась. На втором курсе я начала сниматься. «Дворянское гнездо», «Дядя Ваня»... Я работала с Иннокентием Смоктуновским, Сергеем Бондарчуком... Это были великие партнеры, у которых я училась. Когда работаешь с талантливым человеком, то поневоле  учишься. Вообще, когда партнер талантлив, то ты играешь лучше, если менее талантлив, играешь хуже. Партнеры – главные учителя. Я учусь всю жизнь.
– На партнеров вам везло.
– Очень везло. И на партнеров, и на режиссеров.
– Каким должен быть идеальный партнер? И был ли у вас такой?
– Много было прекрасных партнеров. Идеальный партнер? Мне трудно сформулировать... Ну, например, Женя Миронов. Он никогда не играет сам по себе. Такое ощущение, что он играет только для тебя. Смоктуновский был таким – целиком растворялся в партнере. Он, правда, был со своим сложным миром, но очень точно с тобой контактировал как партнер и как персонаж. Знаете, талантливые люди, они разные. И со всеми очень интересно.
– И легко?
– Конечно, легко. И чем человек талантливей, тем с ним легче.
– А вам не хочется написать книгу воспоминаний о тех, с кем сводили судьба, профессия? Не комментируя поступки живущих.
– Нет, абсолютно не хочется. Не могу. Нет такого желания, нет такого призвания. Правда, я много рассказываю. Особенно о тех, кто ушел. Выпускают фильмы о замечательных актерах, которых уже нет на свете, и я никогда не отказываюсь принять в них участие и поделиться тем, что помню.
– Может быть, когда-нибудь и книга случится.
– Не думаю... Но кто знает наверняка?


Нина ЗАРДАЛИШВИЛИ-ШАДУРИ