ПУТЬ В НАУКЕ И РЕЛИГИИ |
Архимандрит Адам (в миру Вахтанг Михайлович Ахаладзе), доктор медицинских наук, профессор, председатель департамента здравоохранения Грузинской Патриархии, ректор Университета им. Святой царицы Тамары, поэт. Автор пяти книг, поэтического сборника, более 60 научных трудов и 70 художественных и публицистических статей. - С ранних пор вы обнаружили в себе два призвания – религия и медицина. Не создавали для вас препятствий уже занятия в школе? - Я был секретарем комсомольской организации в своей батумской школе, и никаких антирелигиозных действий мы не совершали. Где-то звучало слово «атеизм», но нас оно не касалось. Мы знали обычаи и считались с ними в быту, проходили через обряд крещения, кресты были аккуратно сложены дома, мы прикладывались к ним, но на себе не всегда носили. И, тем не менее, религиозное чувство жило. Помню, в седьмом классе мы отправились на экскурсию в Кутаиси, посетили пещеры Сатаплия, затем Гелатский монастырь. Там каждый поставил свечку, и никому из учителей не пришло в голову остановить нас; более того, тогда я не обратил внимания, а теперь понимаю – они, несомненно, делали то же, что и мы. - Ваша семья была верующей? - Флагманом веры была бабушка Ольга Семеновна Чхиквадзе. Племянница трех протоиереев, она старалась приобщить нас к знаниям, отложившимся в памяти со времени изучения Закона Божьего в школе. У этой удивительной женщины (с нею связано много поэтических образов в моем творчестве) была своя культура общения с церковью. Собираясь о чем-то попросить Бога, она собственноручно изготовляла свечу в рост того, за кого собиралась просить, шла в Никольскую церковь и молилась перед иконами с зажженной свечой в руке, пока она не догорала. Впоследствии мне приходилось слышать от многих верующих, побывавших на Иверской земле, как при такой пламенной вере грузин обряд богослужения сохранился в русских храмах, а в грузинских он перестал действовать. Я объяснял, что при малочисленности русскоязычного населения церковная служба на славянском не представляла опасности для государственной политики, а основную массу населения нужно было держать вне церкви. - С какого времени вы решили посвятить себя служению Церкви? Ведь в студенчестве главным делом своей жизни вы считали медицину? - Однажды, на втором курсе, в разгар рассуждений о поисках места в жизни, меня вдруг осенила мысль о том, что разумнее всего было бы уйти из института и поступить в духовную семинарию. Я решил это совершенно серьезно, но тогда плохо представлял, что за этим стоит. Я даже не знал, где находилась семинария. Продолжая учебу, в 1985 году с отличием окончил институт, и вместе с четырнадцатью другими выпускниками был направлен для продолжения учебы в клиническую ординатуру Института сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева в Москве. - Над чем вы тогда работали? - Мы занимались не только медициной. Профессора нас убеждали: недостаточно быть только врачом даже самого высокого класса, необходимо всесторонне расширять свои знания. И я с головой окунулся в художественную жизнь и чтение уже в студенческие годы, а будучи в Москве, старался быть в курсе всех знаменательных событий. Меня одинаково увлекали оперные и балетные спектакли, постановки драматических театров, концерты в Большом зале консерватории и зале Чайковского. Если я что и обходил стороной – так это концерты поп-музыки. Вообще период перестройки, с которым совпало мое пребывание в столице, ознаменовался бурным всплеском выдающихся художественных явлений. Это было настолько грандиозно, что защита диссертации оттянулась года на полтора – все время отбирало стояние в очередях за билетами. Мой непосредственный руководитель, очень умная, талантливая, видный врач и ученый Марина Вадимовна Затевахина, порой выговаривала мне за медлительность в продвижении научной работы, на что я ей отвечал: «То, что сейчас происходит в художественном мире Москвы, нельзя упускать – такое не остановишь и не увидишь повторно, а диссертация подождет». Театральная жизнь так завладела мной, что я решил стать режиссером, и ни о чем другом уже не помышлял. «Господи, - думал я, - как мне быть, неужели я, в самом деле, смогу отказаться от медицины?» - Каким театрам и каким режиссерам вы отдавали предпочтение? - В академические театры – МХАТ, Малый, Вахтанговский ходил нечасто. Очень любил Театр на Таганке, Ленком. Много внимания отдавал приезжавшим на гастроли зарубежным труппам. Не любил искусственно модернизированные спектакли, загонявшие авторскую мысль в немыслимые одеяния персонажей и уродливый декор. Меня увлекал Эфрос. Потрясающим считаю его «На дне» с незабываемым голосом Высоцкого. А каким милым, каким человечным был спектакль «Дорогая моя Памела!» Марка Захарова. Но самые сильные впечатления, пожалуй, связаны с театром Петера Штайна; я имел счастье видеть его великолепный «Вишневый сад». Достигнутый режиссером уровень игры на сцене единого актерского ансамбля, очарование декорации, магнетически вовлекающей в чудный мир чеховского сада, долго властвовали мной. - Все, что вы сказали, интересно и поучительно. Я задала этот вопрос, помня о том, что в 2009 году вас избрали действительным членом Грузинской академии гуманитарных наук и изящных искусств. А теперь расскажите, пожалуйста, о медицине, - в какой области вы специализировались? Поначалу вы занимались хирургией. - Это было так, но потом я перешел в анестезиологию и реаниматологию, так как это для меня требовало относительно меньших затрат сил и времени, чем хирургия. Тогда я уже чувствовал, что придется заниматься не только медициной. - А как шел при этом ваш духовный рост? Были в Москве интересные встречи с церковными служителями? - Были, но не это имело решающее значение. Я много работал над собой. Покупал иконы, духовные книги, которые стали выходить в большом количестве, но явно отставал от тех моих друзей, которые прилежно постились, ходили на церковные службы, причащались. Перелом наступил после возвращения в Грузию. Во мне вдруг проснулось страстное желание пройти через исповедь. Я попросил однокурсницу отвести меня к отцу Георгию Гамрекели. Он сразу меня принял. Так началась моя церковная жизнь. Значение общения с отцом Георгием (ныне митрополитом Иоанном) трудно переоценить... Я стал ходить в церковь, и вскоре бесповоротно решил стать церковнослужителем, монахом. Веру в правильности такого решения позже подтвердил случай из моей практики, как врача-анестезиолога. Я стоял в операционной над больным. Любая операция это определенная агрессия в отношении человеческого организма, и моя профессиональная обязанность защитить его. Я смотрю на аппараты, к которым подключено тело больного, слежу за их показателями, ввожу соответствующие медикаменты и мысленно задаю вопрос: неужели жизнь человека зависит только от этих трубочек? Конечно, зависит – ведь стоит отключить какой-нибудь участок, что-то перерезать, пережать, и все кончено! И тут у меня возникает ощущение, что и я, и больной и вся эта аппаратура связаны таинственными нитями с вышним миром и что мне дано руководить, управлять этим процессом через мои медицинские знания с помощью Божией. Я окончательно понял, что вера не должна быть абстрактной, она должна быть направлена на конкретную ситуацию, случай, предмет, личность, которую нужно спасать. - А почему вы решили, что нужно принять постриг? - Не могу сказать. Это не решение, а состояние, когда иначе не можешь. А в монастырь я попал через 12 лет после этого. Это были очень нелегкие годы. Независимо от меня мгновенно распространились слухи, и – можете представить, что испытали мои родители, не подготовленные к такому повороту! Они долго страдали, но, к величайшей моей радости, их вера становилась все глубже. Преодолеть все трудности нам помогала великая старица, подвизавшаяся в Грузии – схиигуменья Серафима Дьяченко, которая была духовной дочерью св. Кукши Одесского и великих Глинских Старцев. - И все время вы не переставали быть поэтом? Это началось с детства? - В детстве я больше увлекался прозой, писал разные сочинения, заданные на уроках литературы, но, как правило, переносил их в мир вымыслов и воображений. Во Дворце пионеров мы выпускали рукописный литературный журнал «Мерцхали» (Ласточка). Стихи многих моих сверстников мне нравились. Я тоже сочинял. Однажды решил отослать свой опус в редакцию газеты «Норчи ленинели» (Юный ленинец). Пришел ответ: публикации не будет, стихам не хватает художественности. Оглядываясь на прошлое, понимаю, что на месте редактора я бы стихи напечатал. С детьми нельзя так поступать – страницы газеты предназначались для «творений» потомков работников редакции и их близких. Подобным образом поступали и некоторые педагоги, уничтожая в корне зародыши творчества, но были и такие, которые поощряли художественную инициативу, и это было очень важно. Активно писать стихи я начал в студенческие годы; муза чаще всего являлась во время летнего отдыха, на фоне упоительного чтения литературных шедевров и созерцания природы. А попытка публикации снова потерпела фиаско. «Жизнь все покажет», - сказал я в ответ на приговор редактора. - Можете рассказать о своей поэзии? - Для меня это непросто, пусть выскажутся другие. Так что предпочитаю предоставить слово читателю и знатокам поэзии. Одно скажу: быть поэтом – это миссия, в первую очередь, а хороший стих может написать большее количество одаренных людей... - А когда появилась идея основать университет? - Наш хирургический центр был клинической базой нескольких медицинских университетов. Я преподавал анестезиологию, реаниматологию и токсикологию, и, поглощенный педагогической работой, решил попытаться продолжить ее в духовных учебных заведениях. Благо было благословение Старца. Я предложил курс «Медицинская антропология и основы биоэтики». Мне думалось, что духовные лица должны знать эти вопросы не хуже основных – богословских, потому что утешать людей, которые приходят с жалобами на свои болячки, давать им правильные советы, можно имея хотя бы элементарные биологические и медицинские знания. Мне отказали. Время же показало, что не следует останавливаться... Сперва предполагалось открытие училища с программой подготовки сестер милосердия, и такой момент настал. В 2004 году, когда я уже был монахом, открылось духовное училище – по существу, фельдшерское училище с религиозным образованием. В центре внимания встал вопрос ухода за больными. Такой опыт у нас имелся. Ведь для выздоровления больных значение имеют не только дорогостоящая аппаратура или медикаменты, а также и то, как лежит больной, на какой постели и белье, в каком, с точки зрения гигиены, состоянии его тело. Мы мыли тяжелейшему больному голову шампунем, все тело – мылом и специальными средствами, часто меняли одежду, делали маникюр, причесывали, разговаривали с ним, палату украшали его любимыми цветами, приглашали родственников, и это все влияло самым положительным образом – люди начинали выздоравливать. И каждая медсестра должна помнить, что ее украшает не белая одежда с красным крестом, а та «черная» работа, которая и есть истинное милосердие. Конечно, к этому должно быть призвание. Когда мы провели первый набор в училище, все абитуриенты, кроме одной, были врачами. Представляете, какой духовный голод испытывали эти уже сформировавшиеся специалисты в медицине! - Какие направления главенствуют в основанном вами университете и какие предметы проходят учащиеся? - Для нас на первом месте всегда остается специальность сестер милосердия, для которой с позапрошлого года стало обязательным университетское образование. Кроме медицинских факультетов (их пять), студенты обучаются на других специальностях, таких как психология, социология, страноведение, в частности, туркология, менеджмент. Хочется видеть в будущем в нашем Университете факультеты искусствоведения, реставрации, музейного и архивного дела. Пока много препятствий, но надеемся, что со временем мы их преодолеем. Хотелось бы также сказать следующее. Любое проявление способностей человека, будь то в музыке, в поэзии или в живописи, является сакральным почерком Творца. Поэзию считают душой музыки, а музыку – душой поэзии. Живопись – это поэзия, которую видят, а поэзия – это живопись, которую слышат. Считаю, что талантливые художественные произведения способны облагородить дух человека. Томас Джеферсон писал: «Я был вскормлен законами, и это дало мне представление о темной стороне человечества. Тогда я стал читать поэзию, чтобы сгладить это впечатление и ознакомиться с его светлой стороной». Он также говорил, что «живой и устойчивый смысл сыновнего долга постигается умом сына или дочери быстрее благодаря прочтению «Короля Лира», чем изучение сотен скучных томов об этике». Способность человека выразить себя в музыке, в поэзии, в живописи – одно из проявлений образа Божьего в человеке. Развитие эстетического, культурного, музыкального вкуса у наших студентов одна из задач воспитательного процесса нашего университета. - Не так давно в вашем университете прошел литературно-музыкальный перформанс «Бесконечность», который соединил мысль, образ, жизнь и искусство. Он был одновременно музыкален, театрален и живописен. Как возникла идея его создания? - Идея возникла у нас с выдающимся музыкантом современности Валерианом Шиукашвили. Наш диалог создавался постепенно, трудом и вдохновением. Мы постарались посредством музыки и поэзии создать такую атмосферу, которая передавала бы палитру наших духовных переживаний. Наше сотрудничество было чрезвычайно интересным и увлекательным. - Желаю новых успехов на благородном поприще вашей деятельности. Мария КИРАКОСОВА |