| Вспоминаю как живого |
|
Родители писателя, чтившие память Акакия Церетели, нарекли сына его именем, и ребенок с детства старался быть достойным своего гениального тезки. Акакий был для него самым народным поэтом, королем мелодичных стихотворений, которые так легко в силу своей музыкальности, ложились на музыку. У Гацерелиа есть такая запись: новорожденного в Грузии встречают колыбельной «Иавнана» Церетели и усопшего провожают его же «Тао чемо» (ария из оперы З.Палиашвили «Даиси»). После рабочего дня, вечерами, он с радостью беседовал с друзьями и близкими, с которыми ощущал духовное родство. С кем только не встречался я в его гостеприимном доме! Здесь бывали многие, многие блестящие представители грузинской интеллигенции. До глубокой ночи не смолкали споры и дискуссии на различные актуальные темы, рождались и обсуждались идеи, и душой всего этого был наш старший друг Акакий Гацерелиа. Диапазон интересов его был необычайно широк. Он с одинаковым интересом и глубиной писал как о сложнейших вопросах версификации, так и о неповторимых особенностях художественного мастерства мэтров нашей прозы. Его основополагающая монография «Грузинский классический стих (VII-ХVIII вв.)» открыла целую эпоху в грузинском стиховедении. На этой книге воспитывались поколения литераторов, она и сегодня актуальна как учебник. Навсегда в моей памяти сохранятся вечера, проведенные в беседах с Акакием Гацерелиа в его доме. Помню, с каким восхищением говорил он о теоретических трудах Юрия Тынянова, о его «Проблемах стихотворной речи». В Европе эта книга считалась евангелием стиховедения, сказал мне Акакий Гацерелиа. Образцами высокого мастерства считал исторические романы Тынянова «Кюхля», «Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин». Он вспоминал встречи с Тыняновым, сожалел, что неизлечимая болезнь рано увела его от нас. В тридцатые годы Ю.Тынянов приезжал в Тбилиси. Михаил Джавахишвили и Акакий Гацерелиа пригласили его пообедать вместе в летнем ресторане, затаив дыхание, внимали суждениям гостя о подходе к исторической теме. Интересно, что взгляды мастеров прозы в большинстве случаев совпадали. Особо отметим отношение А.Гацерелиа ко Льву Толстому. Он никого не мог поставить рядом с ним и считал его величайшим художником. Во время ленинградской блокады погибла рукопись главного, самого значительного труда выдающегося исследователя русской литературы об авторе «Войны и мира» Бориса Эйхенбаума. Этот факт Гацерелиа переживал как одно из проявлений ужасов войны и считал невосполнимой потерей для филологической науки. Идеалом ученого, творца и человека для него был его незабвенный учитель, замученный и расстрелянный в 1937 году несравненный знаток и переводчик античной литературы Григол Филимонович Церетели. В доме Гацерелиа я познакомился с известным диссидентом, человеком весьма интересного мышления, русским поэтом, переводчиком замечательных эссе Поля Валери и французской поэзии Вадимом Козовым. Это было в 1980 году. Высокопрофессиональные переводы стихов французских поэтов, выполненные Козовым, начиная с поэзии Виктора Гюго и вплоть до Анри Мишо, составили целую антологию (2001). Предисловие к антологии написал очень требовательный и строгий Борис Дубин, который высоко оценил переводы. Вадим Козовой был супругом Ирины Емельяновой, дочери Ольги Ивинской. Они познакомились в ссылке в Мордовии и вскоре после освобождения поженились. В восьмидесятые годы В.Козовой дважды бывал в Грузии и проводил здесь по месяцу. Он жил у Гацерелиа, и мы с ним очень подружились. Некоторое время спустя с помощью своих влиятельных французских друзей, известных поэтов Рене Шара и Анри Мишо (в это дело вмешался и президент Франции Франсуа Миттеран) Вадим сумел вывезти во Францию на лечение своего старшего, тяжело больного сына. А через четыре года перевез во Францию жену и второго, младшего сына, и семья, воссоединившись, поселилась в Париже. Гацерелиа не порывал связи с Козовым. Они не только переписывались, но с помощью Вадима Акакий получал нужную ему литературу. Благодаря Козовому дочь Поля Валери послала Гацерелиа очень теплое письмо и книги ее отца (в кабинете Акакия висел его портрет). Гацерелиа отправил ей полное глубокой признательности ответное письмо. Я тоже переписывался с Вадимом до его переезда во Францию. Восстановить эту переписку мне помогла моя приятельница Татьяна Никольская, видный петербургский филолог и большой друг грузинской литературы. 22 марта 1999 года Вадим написал мне свое последнее письмо. Он не успел вложить его в конверт. Ночью, когда работал над переводом стихотворения Артюра Рембо, с ним случился сердечный приступ, и он скоропостижно скончался. То письмо мне прислала его вдова. Трудно передать, как тяжела была весть о его смерти для нас, его друзей, находившихся как в Грузии, так и за ее пределами – в России и в других странах. Последовало множество некрологов. Ирина Емельянова, духовная дочь Бориса Пастернака и глубокий знаток его творчества, подлинный мастер документальной прозы, почтила память супруга изданием нескольких, содержащих интереснейшие материалы, книг из которых я выделю одну «Твой нерасшатанный мир. Стихи, статьи, воспоминания» (2001). В ней частично представлена наша переписка – моя и Гацерелиа – с Вадимом Козовым. Насколько теплыми и прочными были наши взаимоотношения, можно судить по нескольким фрагментам этой переписки. В 1981 году Акакий Константинович пишет поселившемуся в Париже Козовому: «Дорогой Вадим Маркович! Обнимаю и целую Вас как моего сына! Я и все Ваши тбилисские друзья скучаем по Вас. Скажу больше – Ваше отсутствие порождает ощущение какой-то пустоты. Большое спасибо за прекрасный подарок. Читаю Бертрана и восхищаюсь. Сегодня получил из Парижа очень, очень мне нужную книгу. Это – «История средневековой христианской литературы» Жильсона. Я понял, что это тоже, тоже Ваш подарок. Вадим Маркович, ради Бога пишите как можно чаще и подробнее. Как Ваш сын? Видели ли французских знакомых или нет? Очень прошу узнать, получила ли мое письмо дочь Поля Валери? Если нет, скажите ей, что я глубоко тронут ее вниманием, а также сообщите, что грузинские переводы статей ее великого отца отдельным изданием выйдут в будущем году и Бачана Брегвадзе немедленно пришлет ей». Из ответного, полного экспрессии, письма Вадима Козового видно, как дорога ему Грузия и друзья, обретенные здесь. Он пишет и о проблемах своего здоровья, о необходимости визитов к врачам. Интересуется, какие книги прислать Бачане Брегвадзе и мне, просит сообщать сведения о семье Гацерелиа. «Дорогой Акакий Константинович! Когда читал Ваше письмо, слезы наворачивались у меня от полноты любви и воспоминаний. О Вас, о милых и щедрых грузинских друзьях, о навсегда любимой и незабываемой Грузии, самой, быть может, красивой стране на свете, я говорил здесь многим, в том числе и моим друзьям Мишо, Жюльену Грину, Бланшо, Граку, Беккетту, Шару, Жану Кассу и многим другим, лучшим в этой стране. Скажу Вам просто: иногда, когда вспоминаю Грузию, сердце щемит и рыдаю, как маленький ребенок. В последнее время подумываю о поездке на родину – но при этом обязательно хочу побывать и в Тбилиси. Как это сделать? Очень нелегко получить такое разрешение. К тому же у меня уйма забот и работы, а два месяца назад начались такие неприятности со здоровьем, что надо лечиться и постоянно видеть врачей. Увидим...» В ответ на мое многословное письмо, в котором я сообщаю Вадиму о различных тбилисских событиях и об обстоятельствах кончины Акакия Гацерелиа (я отправил это письмо через Таню Никольскую, которая ехала в Европу на симпозиум), он присылает мне полное душевной боли послание: «Дорогой Эмзар! Я был счастлив получить твое письмо – мы ведь давно на ты? - счастлив весточке из навсегда любимой Грузии, которой столько пришлось претерпеть. Как хотел бы я, чтобы Грузия процветала.., но для этого нужна и душевная трезвость, и трезвый взгляд на мир. Слишком много грязи – и даже «романтической» грязи – выплеснулось наружу с концом советской власти... Иначе, видимо, и быть не могло. Но главное – Грузия независимая и свободная, хотя и отхватили у нее несколько исконных территорий... Смерть Акакия была для меня огромным горем. Он ведь стал членом нашей семьи! Его дружба – одно из самых светлых пятен в моей жизни... И через него я подружился с тобой, с Бачаной, с Гиви...» 17 марта 1997 года я отправил Вадиму письмо, в котором благодарил и за новогоднее поздравление, и за полученные от него книги. К сожалению, письмо пришло тогда, когда Вадима уже не было – после 22 марта. «Дорогой и любимый Вадим! Получил не только новогоднее послание, но и бандероль с прекрасными книгами. Мне на самом деле трудно подобрать слова благодарности, чтобы хоть приблизительно изложить свои впечатления, насколько эти книги на меня подействовали. Я целиком разделяю твои размышления о языке: у настоящего писателя всегда один язык (в этом признался даже сам Набоков), и я вполне понимаю тебя, что ты почти ежегодно два-три месяца бываешь в России (буду рад, если на несколько дней посетишь Тбилиси). Часто вспоминаю близкого друга Бориса Пастернака, большого грузинского поэта Георгия Леонидзе (я его хорошо знал), которому было весьма трудно жить за пределами Грузии, и, находясь в какой-нибудь другой республике, через два-три дня он с грустью произносил: «Хочется окунуться в родную атмосферу!» Твое эссе «Анри Мишо, близкий и далекий» доставило мне огромное удовольствие, во всей полноте раскрылся мир творца редчайшего дара, «пишущего всем телом». Понял, для чего нужны были ему воздействия мескалина, понял и его ненасытную страсть к живописи. Мне тоже дороги главные черты его характера, благороднейшие устремления: «нестяжательство, самоотречение, безымянность, щедрая нищета души...» для меня все ясно, когда пишешь: «Целый том мог бы составить по незабываемым улыбкам Мишо...» Я и мои грузинские друзья от всей души благодарим за то, что ты открыл Анри Мишо мир Пиросмани...» Как я отмечал выше, Вадим написал мне в ту роковую ночь 22 марта письмо, которое не успел отправить. В нем он сообщал наряду с другими событиями о кончине в Амстердаме своего «лучшего поэтического друга» Николая Ивановича Харджиева. В письме ощущается трагический тон, и смутное предчувствие катастрофы: «Без конца болею, но все-таки не забыл: давно послал тебе книги – и беспокоюсь, получил ли ты их. Ответь, пожалуйста. Как тоскливо сознавать, что расстояния – многие – стали непреодолимыми. Верная память, однако, все одолевает. Я не знаю, сумел ли ты за все годы, когда границы стали открытыми, побывать где-нибудь на западе. Когда-то, с самой ранней молодости, мне казалось, что так и просижу всю жизнь в закрытой, запертой на замок стране. И хотя большевистская власть даже в тюрьме и в лагере не могла меня лишить всего, чем страна моя была дорога и незаменима: воздуха, речи родной, земли с особым весенним запахом или ни на что не похожего кусочка стены – нестерпимое чувство ЗАГОНА (у Лескова одна вещь так называется) меня не покидало. Тем более, что, уж не знаю каким образом, из чего, опять же с самой юности, эта кровная связь возникла, я всегда ощущал себя, подобно Версилову в «Подростке», также и «неотъемлемым» европейцем... Напиши, Эмзар, как поживаешь и, главное, получил ли книги. Если да, может быть, тебе хотелось бы получить какие-нибудь другие издания, на русском или английском? Не стесняйся, скажи мне. Крепко тебя обнимаю. Приветы тбилисским друзьям...» Ирина Емельянова продолжила дружеские отношения с семьей Гацерелиа, со мной, с моей семьей, с другими грузинскими друзьями ее покойного супруга. Она дважды приезжала в Тбилиси, провела здесь очень интересные вечера, посвященные творчеству Вадима Козового, подарила нам книги о его жизни и творчестве. Здесь же расскажу об одной важной инициативе Акакия Гацерелиа. По его предложению и с его участием часть принадлежащего Ольге Ивинской архива Вадим Козовой в 1980 году продал тбилисскому Музею дружбы народов. Ныне бесценные рукописи Бориса Пастернака хранятся в Музее грузинской литературы им. Георгия Леонидзе. В 1999 году материалы, посвященные этому архиву, Музей издал отдельной книгой (составление и комментарии Светланы Чернявской). Многое рассказывал мне Акакий Гацерелиа о грузинских символистах. Более всех он был близок с Тицианом Табидзе. Он мне сказал однажды с сожалением: мне не хватило смелости, а то я мог бы как-нибудь отвезти Тициана в Чечню и поручить его моим друзьям чеченцам, и спасти от расстрела. Трудно сказать, конечно, удалось бы ему осуществить этот рискованный план. Акакий Гацерелиа, подобно Геронтию Кикодзе, был прекрасным знатоком мировой литературы, что проявлялось не только в лекциях, прочитанных им в течение десятилетий. Под его статьями о Стендале, Кнуте Гамсуне, Льве Толстом, Достоевском, Чехове, Андрее Белом, Тынянове, Хемингуэе и других подписался бы не один видный литератор любой страны. Неоценимый вклад внес А.Гацерелиа в грузинское литературоведение. Его исследования творчества Теймураза I, Сулхан-Саба Орбелиани, Николоза Бараташвили, Ильи Чавчавадзе, Бесики, Григола Орбелиани, Давида Клдиашвили, Галактиона Табидзе и других видных представителей грузинской литературы навсегда останутся образцами научной порядочности и изысканного вкуса. Можно лишь сожалеть, что лучшие его статьи и эссе до сих пор не переведены на русский и европейские языки – это было бы бесспорно интересно. Акакий Константинович прожил нелегкую жизнь в нелегкую эпоху. В Академии наук его не очень-то жаловали: не избрали академиком, несмотря на то, что он набрал даже больше голосов, чем требовалось. Двадцать пять лет Гацерелиа посвятил работе над монографией о Блаженном Августине (отдельные главы ее были опубликованы). К сожалению, монография, которая была ценным научным трудом, и сам автор считал ее венцом своей деятельности, исчезла непонятным образом. В 70-е годы минувшего столетия Акакий Гацерелиа опубликовал в виде отдельных фрагментов весьма интересную работу «Наблюдения и впечатления» - своего рода отражение его богатейшей духовной жизни. Наблюдения и впечатления, я бы сказал – размышления над бессмертными творениями литературы и искусства, ибо этот человек не мог существовать без чтения книг и созерцания прекрасного. Ему было свойственно безудержное стремление проникнуть в сущность человека, и в этом он проявлял редкую проницательность и деликатность. Предметом его постоянного изучения был язык писателя – самое мощное его оружие. До конца жизни не прекращал записывать свои мысли. В прошлом году издательство «Интеллект» в серии «Записки» выпустило в свет редкостный сборник «Мое Солилоквио» (составители Дуда Гацерелиа и Иосиф Чумбуридзе). Как поясняет сам автор, «Солилоквио» - заглавие одного из сочинений Блаженного Августина, и слово это означает – «Беседа с самим собой в уединении». На протяжении всего этого сборника писатель и вправду беседует сам с собой, и нам предоставляется счастливая возможность услышать мысли мудрого человека, совершенно отличные от других. Думается, эта книга заслуживает отдельного разговора. Нам, которые близко знали Акакия Гацерелиа, тягостно было видеть, как изменился он, человек огненного темперамента, открытый, всегда готовый к полемике. Его в последние годы одолела апатия, он утратил надежду и интерес к жизни. Его верная супруга и друг Ламара Чичуа сказала однажды, что никто ему уже не в радость, и мы не беспокоили его своими визитами в последние дни его жизни. С душевной болью вспоминаю я морозный декабрьский день 1994 года, когда мы предали прах учителя и друга земле Дидубийского пантеона. В моей памяти он все тот же: с умными горящими черными глазами, подвижный, энергичный, с тонким чувством юмора, всегда приветливый и элегантный. Он никогда не отпустил бы вас из дому без трапезы, пусть самой легкой, но обязательно украшенной прекрасным вином. Он пил очень немного – только обязательные сакральные тосты, как правило, делился с вами своими впечатлениями от прочитанной редкой книги. На обложке сборника «Мое Солилоквио» помещена фотография автора. Он уже не молод, но бодр, в белой сорочке с распахнутым воротником, и во взоре его, грустноватом, кажется легкий упрек: кого я любил и на кого тратил душевные силы, уже не помнят меня. И мне хочется возразить ему, сказать, что это не так, дорогой мой человек и наставник, мы, ваши младшие благодарные друзья, никогда вас не забывали и всякий раз, когда собираемся, вспоминаем, и гордимся тем, что в течение долгих лет слушали ваши мудрые речи и, как могли, стояли рядом с вами. Эмзар КВИТАИШВИЛИ Перевод Камиллы-Мариам КОРИНТЭЛИ |
