Самых искренних слов глубокой благодарности будет недостаточно для того, чтобы воздать Михаилу Ляшенко по достоинству за то, что он сделал и продолжает делать во славу и на пользу культуры Грузии, за его огромную поддержку в развитии литературных процессов Грузии, за ту помощь (как практическую, так и творческую), которую он оказал и продолжает оказывать как различным объединениям, действующим в области культуры, так и множеству русскоязычных литераторов Грузии.
Благодаря его вдохновенной инициативе (в содружестве с верной соратницей – литературоведом Анной Шахназаровой) в Тбилиси появились молодежное литобъединение «Молот ОК!», Ассоциация литераторов «АБГ», поэтический журнал «АБГ», издание «Лист ОК АБГ». Без всякого преувеличения, почти все заметные современные литераторы Грузии, пишущие на русском языке, занимающиеся переводом грузинской поэзии на русский, прошли через школу Ляшенко и осенены его добрым и умным благословением.
«Мы наблюдаем, – рассказывал сам Михаил Александрович, – как в течение последних десятилетий появляются молодые люди, пытающиеся писать по-русски, что, казалось бы, противоречит всем законам логики. Есть и такой феномен: пишущие на русском совершенно грузиноязычные люди с грузинским образованием и менталитетом, что особо интересно».
И ни один из них, начиная с 1990-х, не выпал из поля зрения Ляшенко, каждому он протянул руку – как старший друг, собеседник, советчик, учитель.
А сколько Михаилом Ляшенко написано о тбилисской русскоязычной литературе, о русском футуризме в Грузии, о поэтах Серебряного века, которые в какой-то момент оказались в Тифлисе! Как бережно, тщательно и дотошно он отыскивает, изучает и доносит до нас эту культуру! «Материал любопытный, – уточняет Анна Шахназарова, – тут и крестьянские поэты, и символисты, и акмеисты тифлисского Цеха поэтов, который организовал Сергей Городецкий, и эксцентрики – как левые, так и правые. И просто не замеченные или забытые авторы. Можно говорить об отдельной, вырванной из исторического контекста странице Серебряного века». Не каждому институту литературы под силу сделать столько, сколько сделано Михаилом Ляшенко – выдающимся исследователем и популяризатором русской культуры Грузии!
Художник по образованию, с 1995 года он начал публиковаться в местных и зарубежных изданиях – в журналах «Знамя», «Эмигрантская лира», «День и ночь», «Дети Ра», «ФутурумART», «Зинзивер», «Русский клуб», «Альтернатива», «АБГ», «Русское поле», в альманахах «Мтацминда», «Мансарда», «Ямская слобода», «Под небом единым», в коллективных сборниках. Любая публикация вызывала и продолжает вызывать огромный интерес – стихи Ляшенко пишет так, как их не пишет никто другой, а в своих статьях и исследованиях рассказывает о том, о чем мало кто знает. Поэтому его произведения читают, перечитывают и цитируют.  
В это трудно поверить, но 16 июля Михаилу Ляшенко исполняется 75 лет.
«Русский клуб» сердечно поздравляет Михаила Александровича с юбилеем и желает ему здоровья, благоденствия, вдохновения и новых творческих достижений – на радость всем нам, его верным друзьям и почитателям!

Михаил ЛЯШЕНКО

СТИХОТВОРЕНИЯ

***   
Город к полуночи выстудит лужи,
вывернет время изнанкой наружу.
На привокзальном ночном пятачке
темный толчок размыкает колечком
шпили бутылок с подсветкой из свечек.
С жиденькой денежкой в твердой руке
вот он и я, выбираю бутылку,
взгляд уношу напряженным затылком
и за спиной оставляю вокзал,
перемахнув кружева огражденья,
предвосхищаю ночное раденье
с калейдоскопом в прозревших глазах.
Чтобы простроить весь город по метру
шагом дотошным и мартовским ветром,
как догонять свой упущенный хвост,
табор цыганский услышать за стенкой,
высмотреть в омуте черном оттенки
и насчитать на стене сотню звезд,
и над рекою пройтись парапетом...
Тут-то и вспомнить, что тут меня нету.
Нет меня тут. Я за тридевять верст,
за перевалом, за долгой равниной,
в тщетном усердии выбить клин клином   
или прошедшее довоплотить,
прозасидевши согбенную спину,
дую до боли в свою парусину,
чтобы взлететь и по небу поплыть.

Вот он и я – разливаю по полной
на привокзальном участке за полночь
и отмечаю густую луну –
кадмий лимонный по ультрамарину, –
и отбываю в свою половину,
и прислоняюсь к чужому окну.

«Братья мы все! Но тбилисские гены!..»
Пасынок окросубанской богемы
в позе, при жесте, при слове, при мне
ниткой банальные мудрости нижет,
в рамках уклада, но несколько книжно,
и отражается в темном окне:
«Вспомним родителей – это наш корень!»
...Все же не я отучился в той школе,
азы и буки не принявши в толк,
но убаюкивал мир на ладони
азбучным рыцарем в латах картонных...  
«Вспомним друзей наших – это наш долг!»
«Выпьем теперь за любимейших женщин!»
«Ну, а сейчас за всех наших ушедших –
всех нас Всевышний к себе призовет...»
Рядом последний приют Пиросмани.
«...Жизнь даст надежду, а время обманет.
Жизнь обещает, а время возьмет».

Пеплом присыпаны серые кроны,
город уснул, как уставший фантом.
Век подытожил сплошные уроны
и ничего не ссудил на потом.
Воля вселенская, с биоценоза     
лоб отрезвивши российским морозом,
ось развернула на Северо-Юг.
Тут и запело нам, и загудело,
и засквозило со знанием дела
чутким дыханьем всех мыслимых вьюг.

Грею стакан об озябшие пальцы.
Время как время. И беды как беды.
«…Жизнь постоянна. А мы постояльцы
зоны курортной на взмории Леты…»

Непредсказуемый мартовский ветер
песен обрывки несет, междометья,
горечь реального, искус искусства
или седьмое, восьмое ли чувство.

Были наследством решетки витые,
будут в наследство резные балконы,
память навеет нам сны золотые,     
я изогнусь в манекенном поклоне,
я разрыдаюсь казенной латынью
и изваяньем из гипса застыну.

Будет, что будет, а с веком мы квиты.
Время с собой расквитаться, а там...
Анна и Анна. И Анна, от «А»
будем до «Я» продолжать алфавитом.
Век состоялся. Ничто не забыто.
Плыть будем дальше.
Суши якоря.


НА ТРАССЕ
Лике и Вахтангу Буачидзе

…Ветер слезит иль парприз запотел?..
Чайки иль блики? Вон там на воде…

В воздухе для разворота муара
тесно пространству. А по тротуарам
листья свет палый пастозно кладет –
жаркая охра и сизый налет.
Стынут мосты, по краям упираясь
в навзничь упавшие в воду мазки.

Город раздаст составные тиски,
и приподнимет.
Вода слюдяная
слева по борту течет и мерцает  –
светом разбавленный стойкий раствор.

Будет участок – как будто простор
выпустит сжатый квадратами воздух.
Что мы?
О чем мы?
Про новую прозу?
Или с дилеммою: Запад – Восток?

Буквы мелькают, как загнанный заяц.
Этот бетон геометрию знает.
– Видела? Там ведь выглядывал гном.
– Видела, да. Но ведь мы о другом…

Дальше: верстаем, сшиваем, листаем.
Дальше: устанем, отстанем, отставим,
в тесной октаве поплачем без нот.
Скоро, глядишь, новый век, новый год.
Словом, – ну, вот.


ХРАМ КРЕСТА

Парит обитель Мцыри – Джвари.
Борис Пастернак

Грубый камень на глазах
невесомость обретает
и парит, и в твердь врастает,
мир окрест крестом связав.  

Бьется мутная вода,
негодует и картавит,
и ворочает базальт –
где-то снег осенний тает.
Встала первая звезда
на небесной сизой стали.

Вечереет. Файв-о-клок.
Облака наивный клок
задержался в чаще веток,
схоронив себя от ветра.
Тянет сумраком восток.
Ждет в саду накрытый стол.
Ждет история ответа.
Ждет наследников престол,
мы – вина, а осень – лета.

Где-то здесь сидел на троне
царь, что Грузию крестил.
Камень розовый остыл                        
и застыл, как на ладони.
Камень знает. Камень помнит.
Ждет Крестовый монастырь
в расстоянии руки
по ту сторону реки,
по ту сторону свободы,
жизни, смерти и природы.