|
25 января 2013 года исполняется 75 лет со дня рождения Владимира Семеновича Высоцкого. Он ушел из жизни более трех десятков лет назад, но на огромной территории, именуемой при его жизни Советским Союзом, и сегодня трудно найти человека, который не помнит его неповторимый голос и стихи.
«О великих вещах надо говорить возвышенно или… с циничностью», - гласит один из парадоксальных афоризмов Фридриха Ницше. О Владимире Высоцком сказано и написано предостаточно в обеих тональностях.
Когда из жизни уходят известные люди, они мигом обрастают несметным количеством «друзей» и даже «родственников», о которых они сами имели весьма смутное представление. А зачастую и вовсе не подозревали об их существовании. Так возникают легенды, нанизываясь одна на другую. Расцвечиваясь фантастическими подробностями. Естественно, такой участи не могло избежать и уникальное явление природы, имя которому – Володя Высоцкий. Не фамильярности ради пишу именно так, Володя Высоцкий. Так звала его вся страна. Вся влюбленная в него Европа. Так звучит это имя в сознании миллионов людей.
Сгорев от взрыва своей сверхчеловеческой энергетики, Высоцкий не «отпустил» ни друзей, ни недругов. Полдюжины его коллег по Таганке написали о нем книги. Ни один маститый театральный критик не обошелся без попытки анализа его творчества. Даже те поэты, которые снисходительно поучали его при жизни, сдержанно признали Высоцкого своим. А год назад родной сын Никита выпустил в прокат фильм «Владимир Высоцкий. Спасибо, что живой». Всеобщий ажиотаж, вызванный появлением «первого высокотехнологичного блокбастера», всколыхнул чувства людей, видевших Высоцкого живьем, высветил из глубины сознания кадры совсем другого «кино».
Когда-то давным-давно, девчонкой лет пятнадцати я прочитала блестящее эссе Марины Цветаевой «Мой Пушкин». С подростковой категоричностью восприняла тогда местоимение «мой» в названии очерка, как некое горделивое самоутверждение и непозволительную фамильярность. Много позже пришло осознание того, что магическая сила истинного таланта в искусстве способна сроднить неравнодушного человека с великим художником, как с реально присутствующим рядом другом, единомышленником. Что же говорить о нашем поколении так называемых шестидесятников, для которых Высоцкий был современником, и его можно было воочию увидеть на сцене, встретить на улице или в чьем-нибудь дому. И почти каждого из нас с его именем связывало что-то свое, очень личное. «Сколько есть сердец, столько и любвей», - писал великий знаток оных Л.Н. Толстой. И, наверно, сколько было людей, знавших Высоцкого по его творчеству, по жизни и лично, столько же ипостасей легендарного барда, поэта и актера складывалось в копилку истории создания его образа, тайну уникальности которого будет разгадывать еще не одно поколение.
Каким же остался в памяти «мой Высоцкий»?
…Лето 1966 года. Московскому Театру на Таганке чуть больше двух лет. А эхо восторженного бума вокруг молодого, эпатажного, поющего и пляшущего театрального коллектива пронеслось по всей стране. Их с нетерпением ждали повсюду. Первые большие гастроли театра – в Тбилиси!
Старое здание Тбилисского театра музкомедии и тихий скверик окрест него навряд ли помнили столько шума-гама и многолюдья. У центрального входа, по обе стороны дверей, там, где привычно видеть пожилых билетерш в темных пиджачках, стоят два молодых парня в бушлатах, в матросских бескозырках и лихо нанизывают на штыки билеты, которые они ловко выхватывают из рук обескураженных зрителей – рассаживайтесь, мол, где попало, у нас демократия. «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида читали?» И такие шутки-прибаутки – чуть ли не каждому гостю персонально. В высоком красавце по правую руку от дверей узнаю Бориса Хмельницкого. А второй, ростом пониже и лицом резче, кого-то смутно напоминает.
- Вам налево! - хриплым голосом командует он и тут же грозно гаркает на тех, кто стоит в очереди за нами: «А вам в другую сторону!»
Пробираемся сквозь толпу, в которой зрители вперемешку с театральными «матросами». А за спиной рокочет хриплый баритон.
И вдруг осенило! Это же тот самый – «А на нейтральной полосе цветы…»
В те годы бардовская песня была некой визитной карточкой продвинутости в обществе. Каждый второй юнец «от Москвы до самых до окраин» пытался бренчать на гитаре, распевая при этом заунывным голосом вирши собственного сочинения. Интерес к этому жанру для меня вполне исчерпывался высокой лирикой Булата Окуджава. И даже вокально-гитарная команда блистательной «Таганской трудовой артели» (меткое выражение А.Эфроса), признаться, революции в восприятии жанра не произвела. Но эти беззащитные «цветы необычайной красоты» очень люблю до сих пор. Первая песня, по которой я запомнила имя и голос Володи Высоцкого.
Ее нам спел наш давний друг и коллега Олег Лукьянцев, фотомастер по жизни, романтик по натуре и бард по призванию. Душевно спел. Грустно и проникновенно. А потом дал послушать запись авторского исполнения.
Высоцкий не был «родом» из Щукинского училища, выпускники которого во главе со своим режиссером-педагогом Юрием Петровичем Любимовым стали основным костяком нового театра. Он пришел к ним сам, со стороны, из школы-студии МХАТ. Спустя четыре месяца после официального признания молодого коллектива театром. Здесь еще со студенческой скамьи были определены свои лидеры – Николай Губенко, Алла Демидова, Зинаида Славина, Борис Хмельницкий, Валерий Золотухин… И года два Володя оставался на вторых ролях.
Но вторые роли играл Высоцкий или третьи, уже не имело никакого значения для тбилисского зрителя. Его голос звучал в каждом доме. И большая часть публики пробивалась в зал «на Высоцкого».
Так счастливо сложилось по жизни, что я по нескольку раз видела все спектакли с участием Владимира Высоцкого, не раз бывала на его концертах в больших залах и на выступлениях в узком кругу. Вошедшие в историю экранные герои Высоцкого, в том числе и самый знаменитый – Глеб Жеглов из культового фильма Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя», на мой взгляд, не дают того полного представления об обаянии и об уникальном актерском диапазоне, которые ошеломляли зрителя его театральных работ. Всю мощь и самобытность поэта, актера, барда, человека Володи Высоцкого во всей полноте его многогранного таланта можно было до конца, до дрожи в кончиках пальцев, ощутить только вживую, в зале, который он заряжал своим дыханием, одним своим присутствием. Он обрушивал на публику лавину своей бурлящей энергетики. И нещадно тратил себя. На каждом концерте. На каждом спектакле. Актер Высоцкий умел убедить поэта Высоцкого, что он и есть тот самый, проклятый судьбой бывший зек, что просит баньку протопить по-белому, а иногда – и по-черному. Тот шальной всадник, что мчится к Богу вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю. И тот капитан-пограничник, на свою беду рискнувший для невесты собрать на нейтральной полосе цветы необычайной красоты.
Абсурдно, но факт, что не сохранилось ни одной полной видеозаписи спектаклей с Владимиром Высоцким. И это в ХХ веке, когда видеокамеры стали доступным атрибутом даже для любителей, не говоря уже о профессиональных технических возможностях телестудии. Значит, поколение тех, кто не мог видеть эти спектакли в силу возрастной отдаленности от тех времен, так никогда и не поймут всей уникальности его актерского таланта. Его Галилей и Хлопуша, Гамлет и Свидригайлов, Керенский и Лопахин, непостижимым образом обретавшие черты трагизма и неотразимого обаяния, навсегда потеряны?! Он девять лет играл своего Гамлета, признанного Европой лучшим принцем Датским всех времен и народов, и уму непостижимо, что такого Гамлета никто не заснял на пленку.
Народной молвой вознесен Владимир Высоцкий, в первую очередь, как бард, поэт, киноактер, а он ведь прежде всего был блестящим неповторимым театральным актером. Все остальное – грани его таланта, бесценные индивидуальные инструменты его актерского дарования. Это не голословное утверждение. Кому доводилось бывать на концертах Высоцкого или хотя бы видеть их видеозаписи, не могли не заметить поразительный контраст эмоционального взрыва и запредельного интонационного накала при исполнении песен с мгновенным переходом в тихую исповедальную тональность бесед со слушателями. Как же это у него получалось, что столько людей самых разных социальных слоев свято верили, что он именно их круга, свой? Самый простой ответ на этот, часто задаваемый ему вопрос, дал сам Высоцкий: «Мне, наверно, проще, чем другим авторам песен, потому что я артист театра, жить в разных образах – моя профессия».
Профессией этой он владел в совершенстве. При этом динамика, развитие, импульсивное озарение в постижении все новых и новых нюансов в образах своих героев сотворяли настоящее чудо. Одного и того же персонажа в одном и том же спектакле он играл каждый раз по-разному. Взрослел, мудрел актер, и вместе с ним росли, становились все драматичнее его сценические образы. Повторюсь, но не могу назвать иначе, как интеллектуальным преступлением, несуществование в природе записей «Гамлета». И не одной премьерной, а нескольких, в разные годы. Проследить бы воочию за восхождением его принца Датского на вершину высокого трагического звучания. Закономерного восхождения…
В 1975 году худрук Театра на Таганке Юрий Любимов пригласил поставить в своем театре любой спектакль на свой вкус мэтра Театра на Малой Бронной Анатолия Эфроса. Великий режиссер выбрал «Вишневый сад» А.Чехова. И взял на роль Лопахина Высоцкого. Это была судьбоносная встреча двух необходимых друг другу художников, двух лидеров абсолютно разных театральных направлений, взаимоисключающей театральной эстетики. Самый ярковыраженный артист наступательно-агрессивной митинговой стилистики Таганки и рафинированный, утонченный мастер психологической драмы, который обладал волшебным даром вытянуть из актера, из самой глубинки его души и подсознания чистое огромное пространство, которое им вместе предстояло наполнить новым смыслом, новым познанием себя и окружающего мира. Успех результата этой совместной работы двух гениальных театральных личностей общеизвестен. Но был и другой не менее важный результат – с тех пор Володя Высоцкий навсегда вошел в список «своих» актеров Анатолия Васильевича. А сценические образы Высоцкого обрели изыск режиссерских прозрений Эфроса. И не была ли эта творческая встреча откуда-то свыше ниспосланным знаком грядущих трагических событий в жизни актера и режиссера, в разные годы разыгравшихся на подмостках Таганки?
…И этого послеэфросовского Гамлета, уже в 1979 году, увидел тбилисский зритель. Не знаю, каким по счету был спектакль лично для меня, как не помню и того, каким образом я очутилась в те дни в Тбилиси. Но как сиюминутную картинку помню каждый взрыв кульминации разбитого Высоцким на отдельные части хрестоматийного монолога. Это был самый печальный, самый трагичный из всех виденных мною до того его Гамлетов.
Празднично наряженная публика, взволнованная предвкушением встречи с Высоцким, не замечала вовсе, что он уже перед нею, сидит, прислонившись к шершавой поверхности грубо-выбеленного задника сцены. И в его улыбке с характерным изгибом правого уголка губ столько горестной иронии. Столько света и сострадания ко всему живому в неподражаемом взгляде его добрых глаз, что больно щемит сердце. И беспощадной молнией поражает мысль – я вижу это в последний раз.
Это сейчас только ленивый не пишет о Высоцком. А в то время, когда вся страна – от замерзавшего в подворотне алкаша и до представителей высших эшелонов власти – распевали его песни, средства массовой информации воздерживались от упоминания его имени. И вдруг! В тот грустный вечер мой старинный друг и однокурсник Вадим Анастасиади, обрадовавшись нашей неожиданной встрече, предложил написать о гастрольных спектаклях Таганки для редактируемой им тогда газеты «Молодежь Грузии».
Наверно, из нежелания идти на поводу у горестных предчувствий, возникших на последнем для меня «Гамлете», я озаглавила написанный в ту ночь очерк о Высоцком бравадно-оптимистическим: «Быть – вот ответ!» Не избалованный при жизни публикациями о себе, Володя очень радовался тому восторженному опусу, вышедшему на следующий день в «Молодежке». Благослови Господь моих замечательных тбилисских коллег – и тех, кто теперь так «далече», и тех, «кого уж нет». Им тогда было до фени, одобрит высшая инстанция советской прессы пламенные речи никому не известной молодой журналистки о Высоцком, Эфросе, Тарковском… Благодаря моим уважаемым старшим тбилисским коллегам – здесь не могу не назвать святые для меня имена Тамаза Чиладзе и Гурама Асатиани – я могу сегодня, закрыв глаза, смотреть «свое кино», смонтированное из бесценных мгновений общения с гениальными творцами.
Очень люблю замечательные поэтические строки Бориса Пастернака: «Быть знаменитым не красиво...»
Но как не трястись над рукописями архива памяти, из которой можно выудить столько стоп-кадров навсегда зафиксированных прекрасных мгновений? Таких, как та улыбка Володи Высоцкого и несоответствующая улыбке горькая хрипотца грустных слов: «А хорошо, если бы и правда так, да?» - это он о моем безапелляционном «To be!»
Ему оставалось жить меньше года. Если бы знать тогда!
Журналистам тбилисского телевидения так же, как и мне, не могло прийти в голову, что не существует записи «Гамлета». Иначе, не сомневаюсь, что тот же замечательный мастер своего дела оператор Игорь Нагорный, никогда не пропускавший неординарных событий, схватил бы свою камеру и, никого не спрашивая, на свой страх и риск заснял бы весь спектакль от первой минуты появления на сцене Высоцкого, тихим голосом пронзительно пропевающего: «Гул затих. Я вышел на подмостки…», и до последнего, фантастически красивого фатального удара рапирой.
Если бы знать тогда!
Пишу сейчас эти строки и перед глазами отчетливо возникает тот зал уже нового Тбилисского театра музыкальной комедии. Отдельные лица из публики. Солидная дама в зеленом бархатном платье, утирающая слезы кружевным платочком. И возле нее, готова поклясться, были камеры! Что это?! Сегодняшний мираж или …? Или все эти годы в архивах родного тбилисского телевидения таится Гамлет Высоцкого? Если бы это было так…
В тот 1979 год тбилисцы узнали еще одну, последнюю театральную роль Высоцкого. Знаковую роль. Свидригайлов в «Преступлении и наказании» Достоевского. Он очень хотел сыграть в этом спектакле Раскольникова, не раз говорил: «Мне интересно было бы побыть этим человеком». Но, как когда-то в «Пугачеве», о роли которого он мечтал, ему выпало быть Хлопушей и превратить доставшийся эпизод в квинтэссенцию драмы, в самую яркую кульминационную сцену есенинской поэмы, так и в этой своей театральной роли он с блеском передал в одном единственном монологе всю противоречивость и трагизм Свидригайлова – человека, неистово жаждущего общения с миром людей и беспросветно одинокого. Жаждущего жизни и обреченного на неотвратимый уход из нее. В газете «Молодежь Грузии» появилась рецензия и на этот спектакль Ю.Любимова. Наверно, было журналистской дерзостью назвать сей опус ни больше, ни меньше, как «Роман без героя». Но живущая в тот период в мире Достоевского по своим аспирантским делам, я разнесла в пух и прах таганковскую версию истории Раскольникова, подробно остановившись на образе Свидригайлова. Подчеркнув, что от Достоевского в спектакле только и есть что исполнитель этой роли второго плана. Один из образов, о которых сам писатель говорил: «Главный герой – другой, это всего лишь аксессуар. Но зато какой аксессуар!»
Читая мои разглагольствования, Высоцкий почему-то очень развеселился:
- Круто! Больно сильно круто! - хохотал он. И неожиданно серьезно добавил:
- Не боись, Ирина, я им сказал, что тебя зовут Иваном. Пусть ищут.
Кто помнит, в те времена публикации подписывались фамилией автора, имя означалось только инициалом. Грузинские фамилии, на мое счастье, по родам не изменяются. Оказалось, обиженные статьей артисты, занятые в спектакле, ищут мифического Ивана, чтобы шею ему намылить. Немногих, посвященных в мистификацию, придуманную Володей, и охотно подхваченную принимающей стороной – его тбилисскими друзьями, особенно забавляло то обстоятельство, что воинственно настроенные актеры мило улыбались и болтали с «поклонницей театра» по имени Ирина. Фамилией ее, к счастью, никто не интересовался. Замечу в скобках, поклонницей Театра на Таганке я никогда не была. Слишком все это было для меня эпатажно, агрессивно-наступательно и политизировано. И еще почему-то вселяло смутную тревогу. Странно, почему? Гениальный режиссер Юрий Любимов, поставивший много интереснейших спектаклей. Талантливые актеры, быстро ставшие известными, узнаваемые в народе по ролям в театре и кино. Вся творческая и литературная элита Москвы состояла в общественном художественном совете Таганки. А чиновничья «гонимость» создавала театру почитаемую в то время репутацию смелого свободомыслия. Казалось бы, что не так? Наверно, то, что вычитываем сейчас в книгах воспоминаний, которые главным образом посвящены теме запоев и неявок на спектакли «дорогого друга» Володи Высоцкого, его парижскому черному вельветовому костюму и машинам с маркой иностранных производителей. «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так!..»
Чтобы до конца понять причины возникновения той самой непонятной тревожной нотки, надо было узнать о том, что «случалось» шестнадцать лет жизни Высоцкого на Таганке и шесть лет после его ухода. Надо было свершиться двум трагедиям двух великих художников…
Среди актеров распространена примета – сыграл нечистую силу, жди беды. Но почему прекрасный принц Датский принес Высоцкому столько боли?
Соперничество между актерскими амбициями – неизбежный спутник закулисья всех эпох. Соперничество среди актеров Таганки отчетливо носило характер общего стиля театра – наступательного, задиристого. Жить каждодневной будничной жизнью рядом с гением и заниматься тем же делом, наверно, нелегко. Винить за это некого, да и не нужно. Судить за неизбежность возникновения ситуации «брат мой – враг мой» тем более ни к чему. Конечно, все они – молодые, талантливые, успешные, каждый по-своему восхищались Володей Высоцким. Ценили благородную черту его характера – умение радоваться успехам других, как своим собственным. Платить ему тем же – не всегда удавалось. И не всем. Слишком ярким дарованием ворвался в слаженную команду Высоцкий и слишком быстро взлетели ввысь его популярность и всенародное признание.
«В своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей… больше жены, дома, детей, успеха, славы, денег – друзей. Я так живу…» - эти слова Высоцкого из опубликованных дневников «Все в жертву памяти твоей…» Валерия Золотухина.
Когда Высоцкому было так плохо, что, казалось, это конец, и если его и увидят в театре, то очень не скоро, он вдруг заявлялся за пару дней до спектакля, смеялся и пел новые ошеломляющие песни, сочиненные в больнице:
«Я куплет допою.
Я еще постою на кр-р-р-аю…»
И пел, вплоть до рокового дня 25 июля 1980 года.
Когда-то на заре расцвета театра, если у Высоцкого спрашивали: «Правда, что без Высоцкого не было бы Театра на Таганке?», артист горячо и искренне отвечал: «Это Высоцкого не было бы без Таганки!» А вопрос оказался пророческим. Самое яркое действо, созданное на сцене Таганки после Высоцкого… о Высоцком. Ю.Любимов мастерски собрал воедино глубоко запрятанные чувства своих актеров, не всегда праведные по отношению к лидеру и всколыхнувшиеся покаянной болью после его смерти. Яркий, предельно напряженный спектакль «ВВ», премьера которого состоялась 25 января 1981 года.
А потом уехал на Запад Юрий Любимов. Таганку возглавил Анатолий Эфрос, который мог дать театру новую жизнь, новую духовную красоту. Увы! Годы «каторги» в невыносимых для преданно любящего свое дело блестящего художника закончились катастрофой. Но это уже совсем другая драма, которой могло бы и не быть, если бы был Высоцкий.
В прошлое наплывают свои, живущие в памяти и дорогие сердцу картины последних встреч с Высоцким в жизни и, конечно, в театре.
…Жаркий август. На раскаленном солнцем пицундском пляже сидят кружочком три женщины. Три мудрые, молчаливые и очень красивые женщины. Вокруг них аккуратно сложены рулоны непрезентабельной «совковой» туалетной бумаги. Удручающе серого и нахально радостного розового цвета. Ловкие пальца знакомой художницы плетут из этих грубоватых лент длинные косички. Еще несколько виртуозных, как у фокусника, движений ее красивых рук, и на распущенных, мокрых от соленой морской воды светлых волосах сидящей рядом молодой женщины в простом ситцевом сарафане, появляется элегантная широкополая шляпа. Через считанные минуты шляпка совсем иного кроя украшает изящную головку рядом сидящей другой красавицы. А у самой кромки береговой волны стоят трое мужчин. Смотрят в морскую даль и о чем-то своем… молчат.
Удивительно спокойный, но и в этом безмятежном спокойствии словно заглушающий своей внутренней силой пляжный гомон Володя Высоцкий. Светло-улыбчивый, скромный до робости, творец фантастической музыки Альфред Шнитке. И подвижный, точно все время бегущий за своими видениями кинорежиссер Александр Митта. В этот дивный день их связывает нечто неизмеримо большее, чем недавно отснятый фильм «Арап Петра Великого». Теплая волна нежности и чуткости плавно несется к ним от тех трех прелестных женщин, которых, как показалось бы непосвященному зрителю, не волнует ничего, кроме новых шляпок.
Так велика была заразительная сила гармонии любви, мудрости и женственности этих красавиц-жен, что нечто очень важное согрело мою душу в эти минуты и осталось в ней навсегда. То было познание чего-то высокого, очищающего, щемяще грустного. Выражение лица выдало, наверно, мое состояние. Улыбаясь «улыбкой огромной и светлой, как глобус», улыбкой пастернаковской художницы, передо мной возникла «шляпная мастерица» и, ласково проведя ладонью по моим взъерошенным волосам, легко приладила к ним кокетливую шляпку. Первую и последнюю в моей жизни. Посвящение в веру верности осталось навсегда.
В то лето постоянные отдыхающие сказочного Дома творчества Пицунды к ужасу местной администрации повадились устраивать ночные заплывы. А вдоль берега бегала босоногая богиня мирового киноэкрана и звонким голосом русской девчонки кричала в кромешную морскую темнотищу: «Принц, вернись!» Как жаль, что равнодушные не смогли или не захотели услышать ее чистый голос.
Как бы драматична ни была жизнь Владимира Высоцкого, она вся, всегда и во всем была пронизана его звонкой и хриплой, мужественной и нежной поэзией, высокой лирикой. Нашей памятью об этом и жив сегодня Володя Высоцкий. Смысл любой формы воспоминаний – вечная мечта остановить прекрасные мгновенья. И тогда на нейтральной полосе, у границы дозволенного и недозволенного навсегда останутся не растоптанными «цветы необычайной красоты». А в синеве, над вершинами заснеженных гор, долго-долго будет звучать родной всем нам голос: «Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправдаться перед ним».
Ирина ШЕЛИЯ
г.Москва |
|
Я не однажды выражал свое глубочайшее почтение и любовь к патриарху Грузии, Святейшему и Блаженнейшему Илие II. Мы должны благодарить Господа Бога за то, что в одну из тяжелейших эпох нашей истории Он явил Грузии такого мудрого, просвещенного, наделенного добрым и чутким сердцем духовного пастыря. Он вполне заслуживает тех слов, которыми замечательный грузинский писатель Георгий Мерчуле охарактеризовал его предшественника, легендарного Григола Хандзтэли, «человек небес и ангел на Земле».
Очень мало встречал я людей, у которых была бы такая добрая, лучезарная улыбка.
Если бы мы больше прислушивались к его мудрым проповедям и советам, к разумным призывам, мы смогли бы избегнуть многих неприятностей и опасностей. Когда в апреле 1989 года патриарху сообщили, что для разгона митингующих перед Домом правительства направлены спецназ и танки, он сделал все, чтобы отвратить трагедию. Он не раздумывая поспешил на проспект Руставели и призвал народ в храм Кашвети на молитву, но амбициозные лидеры митингующих провели свой план и очутились лицом к лицу с беспощадной силой. Огромный митинг был разогнан, от ударов наточенных лопат погибло много людей, в том числе молодежь. Многие были ранены, большое количество людей отравлено газом. Грузия получила тяжелую физическую и моральную травму. Патриарху ничего более не оставалось кроме как отслужить в Сионском соборе панихиду по погибшим.
Католикос-Патриарх Всея Грузии всегда имел дружеские отношения с писателями. Особенно в трудные времена он заботился о них, принимал близко к сердцу их трудности, старался сгладить и уладить расхождения и возникавшие между ними конфликты. Помню, как однажды Нодар Думбадзе, вернувшись после визита к патриарху, сказал: «Меня потрясают масштабы знания этого человека, широта и глубина его интересов. Ведь кроме теологии, философии, литературы, трудов отцов церкви, он разбирается в целом ряде наук, знает новейшие достижения биологии и медицины, может беседовать как профессионал о сложнейших проблемах генетики».
Мне хорошо известно, сколь высокого мнения о католикосе мой старший друг, патриарх нашей современной литературы Чабуа Амирэджиби, которого именно светлая личность Илии II вдохновила и подвигнула переступить высший духовный шаг – будучи в почтенном возрасте, за восемьдесят лет от роду, Чабуа постригся в монахи, приняв имя Давида.
Замечательный поэт и романист Фридон Халваши всегда гордился тем, что он крестник Его Святейшества, с которым его связывала долгая дружба.
Королева грузинской современной поэзии Анна Каландадзе считала патриарха подлинным спасителем Грузии и стражем ее добронравия и чести.
Подобных примеров можно перечислить множество, но и этого достаточно, чтобы оценить, сколь достойного духовного пастыря обрела Грузия и сколь необходима ее народу такая личность в нелегкой борьбе с эпохальными бурями.
Патриарх – помощник и защитник любого, кто к нему обращается. Никогда не забыть мне сияющее радостью и благодарностью лицо всемирно известного Пааты Бурчуладзе, когда он, на одном из праздничных вечеров, стоя на сцене перед множеством зрителей рассказывал о том, как спасли его попавшего в беду сына молитва патриарха и его слова, даровавшие надежду. Тот день, когда маэстро вернулся домой и увидел, что сын возвращается к жизни, стал самым счастливым днем в его жизни.
Я тому свидетель и очевидец, как мой друг, сын известного писателя, сам известный ученый, будучи тяжелобольным, когда трудно было передвигаться из-за проблем с дыханием, минувшей весной в сопровождении близких отправился к патриарху, который его благословил, беседовал с ним, ободрил и обнадежил, сказав, что вскоре он почувствует улучшение. Через некоторое время после того я навестил моего друга и к своей радости нашел его почти здоровым и в прекрасном настроении. Он сообщил, что уже продолжает работать, самочувствие его и состояние много лучше. И я еще раз убедился в том, сколь сильно и благостно слово патриарха.
На протяжении десятилетий Илия II служил и ныне служит народу образцом стойкости и духовной силы. Он шлифовал характер народа, самоотверженно водил его по труднейшим путям испытаний, никогда не отступал и не уходил перед лицом больших опасностей, в самые трагические минуты сохранял твердость, душевное равновесие и уверенность. И никто не сомневается: велика его заслуга в том, что сегодня в Грузии утверждается справедливость.
Не раз мы оказывались свидетелями того, как правительство совершало ошибки, порой имевшие серьезные последствия для страны. И патриарх с присущими ему тактом и деликатностью напоминал главам правительства, что при принятии важных решений следует быть более осторожными и осмотрительными. Об этом предостережении, вероятно, нужно помнить и в дальнейшем.
Патриарх хорошо осведомлен и о неблагополучном демографическом положении нашего народа, о сокращении рождаемости. Чтобы справиться с этой бедой, он крестит каждого третьего ребенка в семье, что является большим стимулом для верующих.
Выпускник Московской духовной академии, он прекрасно владеет русским языком, хорошо знает латинский и немецкий языки, много сделал и делает для установления тесных культурных связей между Грузией и зарубежными странами, чтобы Грузия не осталась в изоляции.
Ежедневно наш патриарх возносит молитвы ко Всевышнему во спасение нашей родины, за установление мира и взаимопонимания. Его рождественские эпистолы – образец неустанной заботы о настоящем и будущем страны. Одна из них – это поистине гимн грузинскому языку, одному из древнейших в мире, который сегодня испытывает жесткое и грубое давление в условиях глобализации, что является несомненной опасностью для его развития и существования.
Особо следует отметить, что Патриарх Грузии – личность не только незаурядная, но и наделенная многими талантами. Он освоил сложное искусство ваяния, и является автором многих скульптурных работ; ему подвластны кисть художника, ему принадлежит множество живописных полотен; он является композитором, его на редкость мелодичные псалмы с успехом исполняются на престижных благотворительных концертах.
Всем нам хорошо известно, какие беды принесло отрицание христианства и веры как таковой, гонения, тотальное разрушение храмов, соборов и церквей, антирелигиозная пропаганда.
Ныне Православная Церковь Грузии вместе с единоверной церковью России делает все возможное для того, чтобы религия заняла полагающее ей место.
Патриарх неустанно проповедует важнейшую заповедь Христа – любовь. Подобно Франциску Ассизскому, он любит каждое живое существо, животных, растения, ибо все они созданы Господом Богом, и заботник всех их – человек. Поэтому с большой любовью пожелаем патриарху осуществления его заветных желаний и долгой здоровой жизни.
Эмзар КВИТАИШВИЛИ
Перевод Камиллы-Мариам Коринтэли
Международный культурно-просветительский Союз «Русский клуб» поздравляет Католикоса-Патриарха Всея Грузии Илию II с премией Международного Фонда единства православных народов «За выдающуюся деятельность по укреплению единства православных народов. За утверждение и продвижение христианских ценностей в жизни общества» имени Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II за 2012 год.
|
|
|
К 175-летию Ильи Чавчавадзе
В критическую для Грузии пору судьба явила Илью Чавчавадзе – истинного пастыря народа, который разбудил грузин от летаргического сна, вывел на путь, ведущий к земле обетованной и возбудил в них жажду борьбы за восстановление нашей униженной идентичности. Он приобщил национальные и социальные идеалы грузинского народа прогрессивным устремлениям человечества, поднял на новую высоту национальную культуру, художественное и научное мышление.
Илья Чавчавадзе был тот, кто пробудил грузинский дух, национальное самосознание народа. Именно благодаря его неустанной и многогранной деятельности, непреклонной борьбе в Грузии во второй половине ХIХ века родилось стремление к национальной свободе, утвердились новые идейно-политические, социальные и художественно-эстетические принципы. Это был новый восходящий этап в развитии грузинского общественного мышления. Потому-то имя Ильи Чавчавадзе неразрывно связано с идеей национальной и социальной свободы, идеей обновления и возрождения нации и с самоотверженным служением этой идее. Потому, как говорил Акакий Церетели, если Грузии не суждено погибнуть, вместе с Грузией бессмертен будет и Илья.
И.Чавчавадзе привлек внимание грузинской общественности с момента своего появления на литературном поприще. Он сразу же завоевал всеобщий авторитет и уважение как достойный представитель передового поколения «тергдалеулеби». «...Все признали то знамя, которое поднял Илья Чавчавадзе» (Нико Николадзе).
Современники Ильи хорошо понимали, что он был идеалом не только какого-то одного класса или социального слоя, – он был, по определению Важа Пшавела, идеологом нации.
«В Грузии ХIХ столетия не было личности более величественной чем Илья, - это был образец силы грузинского духа, драгоценное украшение и венец гениальности грузинской нации», - писал о нем Кита Абашидзе. «Илья Чавчавадзе представляет собой такого писателя и общественного деятеля, который является центральной фигурой грузинского общества ХIХ века», ... «изучение его произведений это изучение великой эпохи, ... потому что ХIХ век был той порой, когда произошло второе рождение грузин, Грузия познала и обрела свое утерянное лицо». «Илья Чавчавадзе был искателем и восстановителем этого лица, и потому понимание устремлений Ильи – это понимание устремлений вновь родившейся и вновь возродившейся грузинской нации» (Арчил Джорджадзе).
За всю свою полувековую деятельность Илья не создал ни одного произведения, которое прошло бы незамеченным для читателя и критики, и не одно из них становилось предметом живейшего обмена мнений и горячих споров.
Так было при его жизни, так было и после его трагической гибели. Острая полемика вокруг творчества и всей деятельности Ильи не стихала долгие годы. И в этой полемике, и в этом порой жестком столкновении мнений все отчетливей высвечивалась истинная оценка высоких достоинств наследия великого национального деятеля, мыслителя и художника, оценка той исторической миссии, которую он выполнил в духовном возрождении Грузии.
«Быть может ни один гений не имел столь огромного значения для своей нации, как Илья Чавчавадзе – для Грузии», - писал выдающийся педагог и общественный деятель, современник Ильи Якоб Гогебашвили. Вероятно так оно и есть.
Илья Чавчавадзе – не только великий писатель, мастер художественного слова, - поэт, беллетрист, драматург, переводчик, чье творчество заняло одно из первых мест в многовековой грузинской литературе, не только реформатор и законодатель грузинского литературного языка, не только основоположник и блестящий представитель грузинского критического реализма, реалистической критики и публицистики, но также истинный исследователь большого масштаба и диапазона, чьи интересы охватывали многие сферы науки – философию, эстетику, этику, социологию, историю, литературоведение, искусствоведение, фольклористику, языкознание, педагогику, экономику, юриспруденцию, сельское хозяйство. Его неустанная, необычайно широкая практическая деятельность распространялась на все важные участки общественно-политической и культурной жизни Грузии и выполняла значительную роль в ее развитии.
В новой истории Грузии, - и не только в новой, - не найти личности, чей ареал духовной и практической деятельности был бы столь же обширен, а результаты этой деятельности столь же значительны для развития общественной, духовной и интеллектуальной жизни страны и народа.
Однако историческая заслуга Ильи Чавчавадзе не исчерпывается этим неоценимым вкладом в развитие грузинской художественной и научной мысли или различных сфер общественно-политической жизни Грузии.
Единственной целью своей жизни Илья Чавчавадзе, великий гуманист и истинный интернационалист, видел в служении родине и народу, улучшении его настоящего и борьбе за его счастливое будущее. «Наше дело – жизнь народа грузинского, улучшение ее – наше первое и последнее желание», - говорил Илья, и всей своей деятельностью, всем своим богатым и многокрасочным творчеством, всей силой своего духа служил осуществлению великой задачи – объединению разъединенной подобно «звеньям разорванной цепи» грузинской нации в единый монолитный организм, возжиганию и утверждению в нем национального самосознания, приближению его национальной и социальной свободы. Но наипервейшей задачей в борьбе «за благополучие всей Грузии» для Ильи было возрождение грузинской государственности и государственного самосознания, национального духа, национального «я» грузин – «восстановление нашего униженного достоинства, сознания кто мы и откуда идем и защита от всех возможных опасностей».
Илья Чавчавадзе совершенно четко знал, что «пока наша сущность, вопрос кто есть мы и откуда идем не займет подобающего ему места, нет предмета более тяжелого, более наинеобходимейшего для сегодняшнего сына Грузии». Потому столь настойчиво призывал он грузин: «каждый кто может что-то делать, собирайтесь воедино и вместе, как братья, действуйте в этом направлении. Всякое дело, всякий предмет, все должно служить делу восстановления осознания нашей сущности. Школа, банк или театр, - все должно к тому обратить голову... Вот для чего должна готовиться наша молодежь, вооруженная наукой и опытом всей Европы. Вот какую арену должна она очертить и какой путь избрать!»
Возвращающаяся в 60-х годах ХIХ века из России и Европы грузинская молодежь, обогащенная знаниями, получившая прозвище «тергдалеулеби», по-грузински «испившие воды Терека» (груз. «Терги»), по словам Ильи «все свои силы устремила на этот предмет, новое направление заняло всю нашу бедную литературу». И заслуга именно «тергдалеулеби» и Ильи Чавчавадзе в том, что наш взор убегавший в сторону, устремился на этот предмет.
(«Славяне, - писал Илья, - посвятили этому делу все свое время и усилия... И нынче они борются за это, и, разумеется, не отступят пока своего не добьются... Таким путем они возродили к жизни почти обреченную нацию...»)
Велика заслуга Ильи Чавчавадзе и его соратников, среди которых особо выделялся Акакий Церетели, в том что в Грузии 60-х годов ХIХ века, по словам Ильи, «вновь засверкало забытое слово «отчизна», засверкало со всей своей притягательной силой и величественным содержанием». И это святое слово, «которое с течением времени было превращено в некую недвижимость и подвергалось унижению... вновь обрело в нашем сознании полагающееся ему место, и, подобно солнцу, своим лучезарным светом осияло все пространство нашей жизни».
Именно благодаря усилиям Ильи понятие «отчизны», «родины» вновь поселилось в сердцах грузин. И вместе с ним пришла любовь к отчизне. И неудивительно, что ее прошлое, ее настоящее и будущее сделались предметом изучения и исследования. «Кто мы есть и что мы есть» - этот широкий как море вопрос сплотил наших писателей.
Благодаря Илье и его соратникам новая грузинская литература обратила свой взор на «потаенные доныне язвы общества – безутешную жизнь простого народа, низов» и «острыми картинами» заставила «содрогнуться сердца грузин, сделала очевидным, что «и в жизни низов есть человеческие чувства, что сердца простых людей – то же море, где если не больше, то никак не меньше есть жемчужин страдания и радости, скорби и веселья, ненависти и любви. Что и у низов есть свои идеалы, свои желания и стремления».
Разумеется, «сыновняя и гражданская боль», острое чувство национальной и социальной ущемленности, протест против национального и социального гнета – все это было присуще и предчавчавадзевской грузинской литературе. Но именно в творчестве Ильи передовые новые идеалы, искания путей освобождения и спасения народа обрели стройный концептуальный облик, который превратился затем в программу построения свободного общества, где обитает труд, общества, основанного на «братстве, единстве и свободе».
Илья Чавчавадзе был идейный лидер грузинских деятелей той плеяды, которая вселила в сердца соотечественников веру в возможность построения нового общества и в счастливое будущее народа.
В Грузии XIX века Илья Чавчавадзе был выдающимся деятелем огромного масштаба и величайшего значения, вдохновителем и предводителем национально-освободительного движения, зачинателем прогресса грузинского общества во всех областях культурной, политической, научной и социальной жизни. Именно это определяет его место в новой истории Грузии.
Георгий Абашидзе
Перевод Камиллы-Мариам Коринтэли
Илья ЧАВЧАВАДЗЕ
Стихотворения
***
Подражание Гейне
Да, родина была и у меня!..
Любовь царила там, мечту даря,
И благостна ко всем была судьба...
Теперь же это все – далекий сон!
Сверкая счастьем, дни текли,
Рождались рыцари-богатыри,
И небеса сияли, так чисты...
Теперь же это все – далекий сон!
19.01.1859
Петербург
НОЧЬ
Когда стихает гул дневной
И голос злобы умолкает,
И спят селенья под луной, -
Ночь южная, ты взор мой услаждаешь!
1857-1861
***
Слышу, слышу звук отрадный
Разбиваемых оков!
Громче, громче голос правды,
Пробуждающий рабов!
Голос правды – светоч жизни,
Он и мне надежду шлет...
О, когда ж в моей отчизне,
Боже, этот час пробьет!
29.08.1860
Павловск
Переводы Камиллы-Мариам КОРИНТЭЛИ
|
|
На тихой тбилисской улице Чубинашвили № 22 есть дом с оригинальным фасадом и маленьким двориком за старинной оградой. Некогда здесь жил великий грузинский писатель, мыслитель и общественный деятель Илья Чавчавадзе. При жизни классика двор был гораздо просторнее – сюда въезжала карета, запряженная двумя лошадьми. И сад выглядел иначе – большую часть составляли гранатовые, айвовые деревья. В нынешнем фитодизайне – розы, пальма.... Посреди мощенного булыжником двора – маленький круглый фонтан. В Тбилиси все меньше таких укромных уголков, сохранивших дыхание XIX века.
В тбилисский период Илья Чавчавадзе неоднократно менял местожительство. С 1889 по 1901 годы он жил в доме своей сестры Елизаветы Сагинашвили (там функционировала типография газеты «Иверия»). В 1900 году, уже в пожилом возрасте И.Чавчавадзе решил приобрести особняк на Андреевской улице, принадлежавший Варваре Гвиниашвили. Благоустроив дом по проекту архитектора Симона Клдиашвили, он в 1902 году поселился в нем вместе с супругой Ольгой Гурамишвили.
Благодаря новой планировке в доме появились рабочий кабинет и гостиная. Веранда в начале прошлого века была открытой, ныне – застеклена. Рядом с чучелом медведя в полный рост (экспонат сохранился) по обыкновению складывали свежую прессу.
Обстановку рабочего кабинета восстанавливали по фотографиям Дмитрия Ермакова. На письменном столе И.Чавчавадзе – старый глобус, керосиновая лампа, чернильница, пепельница с надписью «Иверия», бюст Рафиэля Эристави и издание «Витязя в тигровой шкуре» с иллюстрациями Михая Зичи. На стене портреты Шота Руставели и любимых героев Чавчавадзе – царя Ираклия II и Джузеппе Гарибальди. Портреты этих людей всегда украшали стены кабинетов писателя – и в семье, и в редакции.
Когда писатель уставал, он подходил к конторке.
Из мебели обращают на себя внимание письменный стол Ольги, стол для игры в шахматы. Камин Илья Чавчавадзе выписал из Италии (при реставрации ему вернули исконный зеленый цвет). Если комната оказывалась жарко натопленной, перед камином ставили ширму. Ее подарили Ольге Гурамишвили представительницы Общества женщин (организация, созданная супругой писателя). Дамы любили собираться и играть в лотерею «аллегро». Вырученные от лотереи средства передавали материально нуждавшимся студентам.
Из германской поездки И.Чавчавадзе привез двухтомный фотоальбом с туристическими снимками Азии и Африки. При создании экспозиции альбом разобрали на отдельные снимки и развесили их в рабочем кабинете.
Научный сотрудник музея Нино Ахалкацишвили, любезно выполняющая по моей просьбе роль гида, ступает по полу крайне осторожно – в рабочем кабинете пол мемориальный. Историческое здание давно уже нуждается в реабилитации.
Гостиная и столовая комнаты восстановлены по воспоминаниям Ольги Агладзе. В гостиной часто собирались писатели, общественные деятели, проводились «литературные четверги». Она расположена выше столовой, и ее использовали в качестве сценической площадки и поэтической трибуны. Илья Чавчавадзе был талантливым чтецом. Первое «озвучение» новые произведения разных авторов получали именно в его исполнении. Свою повесть «Человек ли он?!» Чавчавадзе впервые прочел здесь. Обмен мнениями нередко продолжался и во время трапезы, писатель принимал поправки к своим произведениям, с интересом выслушивал советы… На столе четыре прибора – в этом доме всегда ждали гостей.
Снимки отображают разные периоды жизни Чавчавадзе – студенчество, время издания «Вестника Грузии», членство в Государственном Совете Российской империи (партия сторонников писателя выступала за отмену смертной казни)… Есть семейные фотографии: портреты сестер писателя – старшей Нино Чавчавадзе-Абхази и младшей Елизаветы Сагинашвили, племянника Котэ Абхази, сестры Ольги Гурамишвили – Екатерины Гурамишвили и ее супруга Дмитрия Старосельского.
Многие личные вещи писателя дошли до нас благодаря Елизавете Сагинашвили. В советское время она, по рассказу Нино Ахалкацишвили, весьма нуждалась, но и мысли не допускала о том, чтобы распродать вещи своего брата. Кое-что дарила его друзьям. Так, старинный дорожный сундук, приобретенный Ильей в Берлине (1900-е годы) долгое время хранился у Акакия Белиашвили, потом перешел во владение музея. Также из мемориальных вещей выставлены три картины – «Жак де Моле вступает в орден тамплиеров» Грана, «Страх» неизвестного автора, «Мазепа среди волков» Верне; настольная лупа для рассматривания фотографий; посуда.
Спальная комната, по воспоминаниям, была убрана просто. Здесь экспонируется кровать О.Гурамишвили. Посетителю лишь одним глазком разрешают взглянуть на комнату. Из-за дождей потолок в плачевном состоянии.
12 сентября 1907 года Илья Чавчавадзе в последний раз закрыл за собой двери своего дома и отправился в Сагурамо по печально известной Цицамурской дороге….
Ольга, потрясенная злодейским убийством мужа, морально и физически опустошенная, не хотела больше оставаться в этом доме, где многое напоминало о трагедии. По завещанию Ильи, все имущество, а также дома в Тбилиси и Сагурамо она передала «Обществу по распространению грамотности среди грузин». (За время своего существования организация воплотила множество прогрессивных идей – открыла сеть начальных школ на родном языке по всей Грузии, гимназии в Тбилиси и Кутаиси, собирала рукописные памятники древней грузинской литературы и фольклора, содействовала развитию драматического театра и др.) Сама Ольга поселилась в районе Мтацминды, недалеко от пантеона.
В 1927 году «Общество по распространению грамотности среди грузин» ликвидировали, наследие Чавчавадзе перешло к Союзу писателей. В апреле того же года умерла Ольга Гурамишвили. Важные материалы и документы, предметы семейного обихода принял в свой фонд исторический музей, помещавщийся тогда в здании государственного университета им. И.Джавахишвили.
В доме Ильи Чавчавадзе на Андреевской улице (позднее Орджоникидзе, ныне – Чубинашвили) в советский период жили разные люди. В 1957 году, к 120-летнему юбилею писателя здесь открыли дом-музей. Через тридцать лет был основан музей и на улице Калинина, 7 (в начале прошлого века – Николаевской, 21, а ныне – Джавахишвили, 7).
Калитка дома на Чубинашвили всегда открыта – здесь ждут гостей.
Медея АМИРХАНОВА |
|
