В Тбилиси с успехом прошел X Тбилисский международный театральный фестиваль.  

Бродский
– Барышников

...Старый петербургский дом с атлантами. Пустая покинутая квартира с высокими потолками. Большие окна с грязными стеклами. Вывороченный распределительный щит с висячими проводами. Раритетный бобинный магнитофон. Приметы минувшей эпохи: Ленинград 60-х-70-х прошлого века. Словно ощущаешь болотистый, пахнущий водорослями петербургский воздух. «В поисках утраченного времени» вспоминаются размышления Марселя Пруста: «Места, которые мы знали, существуют лишь на карте, нарисованной нашим воображением, куда мы помещаем их для большего удобства. Каждое из них есть лишь тоненький ломтик, вырезанный из смежных впечатлений, составлявших нашу тогдашнюю жизнь; определенное воспоминание есть лишь сожаление об определенном мгновении; и дома, дороги, аллеи столь же мимолетны, увы, как и годы...»... В спектакле Алвиса Херманиса через сценографию, ее мельчайшие подробности и детали, через магию постоянно меняющегося освещения, созданного художником по свету Глебом Фильштинским, и музыку God’s Chorus of Crickets Джима Уилсона, демонстрирующую выразительные возможности современного саунд-дизайна, через пластику человеческого тела, а главное – через стихи машина времени переносит нас в ушедшую эпоху. Происходит виртуальное возвращение Бродского (и вместе с ним – Барышникова) на родину – хотя в реальности поэт так и не вернулся ни в СССР, ни в Россию... «Кто-то среди развалин бродит, вороша листву запрошлогоднюю. То – ветер, как блудный сын, вернулся в отчий дом и сразу получил все письма. Мир больше не тот, что был прежде, когда в нем царили страх, абажур, фокстрот, кушетка и комбинация, соль острот. Кто думал, что их сотрет, как резинкой с бумаги усилья карандаша, время? Никто, ни одна душа. Однако время, шурша, сделало именно это. Поди его упрекни. Теперь повсюду антенны, подростки, пни вместо деревьев».
«Возвращение на родину» – не единственный посыл этого спектакля, который сложно определить словом «моно». На сцене только Барышников. Но это – диалог двух друзей, творцов, современников, духовно близких людей. Они ведут разговор о жизни и смерти (эта тема, пожалуй, звучит в спектакле особенно пронзительно). На глазах зрителей совершается мистический ритуал, позволяющий Михаилу Барышникову соприкоснуться с (или проникнуться) духом Бродского. Возникает вопрос: кто произносит стихи? Барышников или его устами – Бродский? Ведь какие-то строки артист читает со знакомой интонацией поэта, затем включается сам Бродский – в магнитофонной записи. И моментами непонятно, где завершает чтение один и продолжает другой.
Чтение Барышникова – даже не чтение. Он произносит стихи очень просто, легко (иногда с закрытыми глазами), как бы разговаривая ими, точно передавая их суть, обнажая зерно, без какого-либо нажима и аффектации, словно обращая поэзию внутрь самого себя. И произносимое, хоть это и довольно сложная поэзия, с трудом воспринимаемая на слух, мгновенно находит отклик у образованной публики – той ее части, для которой имя Бродского что-то значит.
Сверхъестественный, мистический контакт Барышникова и Бродского возникает постепенно. Человек, появившийся со старомодным чемоданчиком в руках и настраивающийся на определенную волну, извлекает из него книги, бутылку со спиртным и будильник, намекающий на ускользающее время. Просматривает стихи… и откуда-то издалека раздается «...голос торопливый и неясный» – голос Иосифа Бродского. Он говорит о точке, которая всегда обозримей в конце прямой. «...Паутиной окованные углы придают комнате сходство с чемоданом. Дальше ехать некуда. Дальше отличить златоуста от златоротца. И будильник так тикает в тишине, точно дом через десять минут взорвется...».
Сценическое пространство пульсирует, комната, где воскресают тени прошлого, то погружается в полумрак, то ярко освещается. Время от времени искрят провода распределительного щита, сверкая протуберанцами и разрушая медитативную тишину. В этой турбулентной атмосфере звучат стихи о бренности человеческого бытия, старости, жажде жизни. «Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму. Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму. Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак, не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак. Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом. Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем. Только жить, только жить и на все наплевать, забывать. Не хочу умирать. Не могу я себя убивать...» («Письма к стене»).
Кульминация спектакля – стихотворение «В тот вечер возле нашего огня...», в котором выведен образ черного коня – вестника смерти. Поразительно, но это стихотворение поэт написал в 21 год. Барышников создает выразительный пластический образ черного коня.
В спектакле неожиданно соединение выразительного языка человеческого тела с поэтическим словом. Изломанная пластика, резкий жест, нервная экспрессия и выразительная графика танца Барышникова выражает все – силу, слабость, старение, душевные и физические страдания, борьбу, любовь и даже вполне конкретный исторический контекст – эпоху со всеми ее гримасами и ужасами... Словом, все, из чего состояла и состоит человеческая жизнь – жизнь Поэта.


Херманис – Бродский – Барышников

В Доме писателей состоялась встреча с режиссером спектакля Алвисом Херманисом.

– Барышников не ощущает себя русским, коренным россиянином, хотя целиком принадлежит русской (а затем и американской) культуре. Наше знакомство произошло по моей инициативе. Для моего поколения интеллектуальных снобов из советского прошлого главными духовными авторитетами были философы Александр Пятигорский, Мераб Мамардашвили и поэт Иосиф Бродский. В Ленинграде было много великолепных поэтов того же поколения – среди них Анатолий Найман, Александр Кушнер, Евгений Рейн, но, как это часто происходит в истории, одна личность заслонила другие. Такой знаковой фигурой стал Иосиф Бродский.
Три года назад у нас была первая заочная встреча с Барышниковым по телефону. Я собирался ставить в Парижской опере «Осуждение Фауста» Г. Берлиоза. Тенор Йонас Кауфман был приглашен на роль Фауста. Я придумал неожиданную версию, для которой мне нужен был танцовщик старшего поколения, равный своей сценической харизмой, энергетикой, значимостью Кауфману – это один из лучших голосов современной оперы. И я предложил Барышникову – через его окружение – принять участие в спектакле. Он сразу отказался: у Барышникова как у танцовщика была очень долгая история с Парижской оперой, и он не хотел вступать в одну и ту же реку во второй раз. В итоге я взял артиста труппы Пины Бауш Доминика Мерси.
А через полгода раздался звонок от Барышникова. Михаил предложил поставить драматический спектакль, но материал, который он имел в виду, не понравился мне. Так что мы были квиты... Прошел еще год. За последнее время я осуществил целый ряд оперных постановок для международных фестивалей в Зальцбурге, ставил в театре «Ла Скала». На одну из генеральных репетиций в Милане пришел Михаил Барышников. Он тогда репетировал с Робертом Уилсоном свой очередной спектакль «Письмо человеку» по дневникам Вацлава Нижинского. По нашей договоренности после генеральной репетиции Михаил Барышников пришел ко мне в гостиницу. В баре мы встретились, пили «Bloody Mary» и говорили, говорили... Это затянулось настолько, что многие работники бара ушли домой. Где-то до трех часов ночи мы просидели за беседой. Вспоминали наш родной город Ригу, говорили и на многие другие темы. Полушутя я спросил Михаила: возможно ли, чтобы человеческое тело, тело танцовщика вместо музыки использовало поэзию – к примеру, Иосифа Бродского? То есть, чтобы вместо музыки в спектакле звучала поэзия? Вопрос остался без ответа. Но через две недели Барышников позвонил и сказал, что всерьез стал об этом думать. Спустя несколько дней он приехал ко мне – я в это время репетировал в Швейцарии, в Цюрихе. Там мы уже перешли на чистую водку... Но после этого, когда началась работа, уже не пили. В процессе подготовки Михаил приезжал ко мне в те города, где я работал – на три дня, на неделю. Наш спектакль можно занести с Книгу рекордов Гиннесса, потому что большая часть репетиций проходила по скайпу. Часами по скайпу мы просто читали друг другу стихи, работали над текстами. А потом я поехал к Барышникову. Но не в США, а в Доминиканскую республику, где у него маленький дом в Punta Cana, на берегу океана. Мне это казалось странным. Пальмы, тропическая жара под 40 градусов. Как в такой атмосфере можно Бродского репетировать? Но это место было такое грустное и красивое, что каким-то образом по духу слилось с настроением поэзии Бродского. Ведь за предельной красотой всегда стоит смерть. На вилле Михаила был небольшой балетный зал с зеркалами, где мы репетировали. Много, целыми днями говорили о Бродском, Барышников делился своими воспоминаниями.
Одно из главных обстоятельств, обусловивших рождение этого спектакля, – то, что Бродский и Барышников 22 года были самыми лучшими друзьями, очень-очень близкими людьми. Они познакомились сразу после того, как Михаил оказался на Западе. Поэтому наш спектакль – не совсем обыкновенный. Скорее это спиритический сеанс, диалог между двумя друзьями.
Перед самой премьерой, в последний момент обычно хочется сказать актеру что-то очень важное. И я сказал: «Миша, помни, что это никакой не моноспектакль. На сцене ты не один, вас двое!» С самого начала во время действия Барышников очень редко глаза открывал. С закрытыми глазами говорил. Это был мой совет. Таким образом он избегает слишком тесного контакта с залом и максимально концентрируется на личности и поэзии Иосифа. Конечно, Барышников не драматический актер. В этом смысле, можно сказать, он полностью сохранил невинность. Как начинающий артист, студент. И в этом была большая польза для спектакля. Мне не нравилось, как профессиональные актеры обращаются с поэзией. Они начинают психологизировать стихи, что совсем не нужно, и очень редко подключаются к мистической, мелодической составляющей поэзии. Делают ее слишком конкретной, прозаической, хотят через любое стихотворение еще что-то свое сказать публике – про себя, про свои проблемы. А это неправильно. Как слушатель я хочу, чтобы актер мне не мешал самому входить в контакт с поэзией. Для меня идеальное чтение со сцены – это нейтральность. Можно сравнить с понятием «нейтральность» поверхность моря, когда нет волн, когда вода настолько спокойная и гладкая, как зеркальное отражение. А волны отражение искажают. Актер не должен мешать стиху, поэзия должна жить своей жизнью. В случае с Барышниковым мне повезло. Сейчас Михаил, наверное, и читает стихи технически. Но вначале меня буквально поразило, насколько в его чтении было мало ненужной техники. И только потом я узнал от Барышникова, что сам Бродский страшно не любил, как актеры читают его стихи. Даже те, которых он уважал и с которыми дружил. Такие, как Сергей Юрский и Михаил Козаков. Бродский ненавидел театр вообще. По его мнению, пьесы Шекспира – для чтения. И то, что сам сочинял, тоже предполагал для чтения. Ситуация с театром казалась Бродскому слишком фальшивой. Так что этот спектакль – действительно не совсем обычный. Я его могу легко представить совсем без публики. Спектакль состоялся бы в любом случае. Потому что происходящее на сцене – это между Барышниковым и Бродским. Что-то очень личное. И все, что мы можем сделать, сидя в зале, – спокойно поприсутствовать на этом спиритическом сеансе.На уровне текста – это живая медитация. Молитва для актера. Каждый раз у Барышникова другое настроение. Дело в нюансах. Главное – чтобы все было по-живому. То, что артист делает телом, это более или менее импровизация.
С самого начала Барышников четко дал понять – нельзя использовать этот спектакль для зарабатывания денег. Слишком личное!
Премьера была в Риге, потом – в Нью-Йорке. Пришло много людей, лично знавших Бродского. Дружба Барышникова с Бродским мне пока не совсем понятна. Это была необыкновенная пара. Когда они встретились, это были двое молодых мужчин. Два жизнелюба. Их объединяла богема, общие приключения. Они друг друга в хорошем смысле использовали, чтобы войти в компанию другого. Бродский был авторитетом международного уровня. Благодаря ему Барышников вошел в круг нью-йоркской интеллектуальной элиты. В свою очередь через Барышникова Бродский познакомился с американской элитой искусства и шоу-бизнеса, голливудскими актерами.


Театральная религия
Херманиса

– Истоки моей театральной религии – в географии. Рига, откуда я родом, исторически всегда была под влиянием двух культур, России и Германии. Немцы основали мой город, а в советское время была уже другая история. В Риге жил актер Михаил Чехов, когда убегал из советской России. Он играл на латышской сцене, говорил на русском языке, остальные – на латышском... Этот невероятный коктейль – традиции русского и немецкого театров – нечто абсолютно невозможное химически. Но это примерно то, чем я и являюсь.
У меня совершенно разные спектакли – из тех, что видели в Тбилиси: «Рассказы Шукшина», «Долгая жизнь»... Главным для меня является то, что в центре спектакля должен быть актер. В этом смысле я очень старомодный режиссер. Концепт будущей постановки у меня, конечно, всегда имеется. Но мастерство профессионального актера, его личность, энергетика, харизма должны быть в центре.

– Господин Алвис, в спектакле «Бродский/Барышников» доминирует тема старения, смерти, страха смерти. Она же просматривается и в вашем спектакле «Долгая жизнь», которую видели тбилисские зрители.
– Я так не думал об этом, но когда анализирую то, что сделал за все эти годы, то прихожу к выводу, что все мои спектакли являются в каком-то смысле некрологами. Есть писатели, которые пишут новеллы, есть романисты, но существуют и талантливые мастера создания некрологов. Вот это мой жанр.

– В театре вы идете в ногу со временем и в то же время, по вашему признанию, являетесь приверженцем старой школы. Здесь нет противоречия?
– Полгода назад актер и режиссер Сергей Юрский приезжал в Ригу. У него был творческий вечер. И вот что я отметил: таких артистов-«динозавров» почти не осталось, так работать уже никто не умеет – надо честно признать. Современный театр придумал новые прекрасные направления, и актер все реже и реже становится центром сцены – это очевидно. Актерское мастерство в последние десятилетия по всей Европе на моих глазах заметно упало. Я всегда стараюсь придумывать идеи будущих спектаклей для артистов старшего поколения. А сейчас я попал в противоположный капкан: набрал актерский курс и уже две недели являюсь педагогом. С молодыми интересно, но это инопланетяне. У них нет никакой связи с нашим XX веком. Это действительно другая планета. Мне с ними очень-очень интересно, но... это другое поколение. Почему качество молодых актеров, если сравнивать с тем, что было 30-40 лет назад, заметно понизилось? Я все время задаюсь этим вопросом. Хочу выяснить причину, следуя практическим путем.
В работе с актерами я обычно использую разные методики, причем всем известные, но при этом требую от них импровизации, и сам должен импровизировать. Я никогда ничего не записываю на репетициях, чтобы оставаться в этом жестком состоянии импровизации.

– Вы часто ставите оперные спектакли. Как относитесь к осовремениванию классических опер?
– Я много думал о том, почему в современной опере много модерна. Опера со времен итальянского композитора Клаудио Монтеверди всегда была для патрициев, для аристократии. Но с оперного режиссера, француза Жерара Мортье началась монументальная попытка привлечь к опере плебеев. Он считал, что оперу должны посещать люди, которые никогда туда не приходили. Публика, у которой нет образования, знаний в области музыки. Есть, конечно, и другие причины. Все, кто знаком с либретто большинства классических опер, знают, что с литературной точки зрения это полная чушь. Гениальная музыка в соединении с кошмарными, графоманскими историями. Режиссеры хотят этот момент как-то сбалансировать. Большинство либретто – это тексты, написанные 100-200 лет назад. И режиссер оказывается в этой шизофренической ситуации: зрители XXI века, музыка Моцарта XVIII века, а сюжет – из другого времени. С эстетической точки зрения это полный абсурд. Ни один дирижер не хочет, чтобы его обозвали старомодным нафталином. Боится этого и хочет, чтобы это выглядело все-таки по-современному. Я, например, иногда старался придумать такое сценическое решение, чтобы оно было и современным, и классическим. Однажды ставил оперу Верди «Трубадур» и предложил необычное решение: действие происходит в современном музее изобразительных искусств. Анна Нетребко – смотритель музея. Пласидо Доминго – старый сторож, который ходит по ночам и отвечает за пожарные дела. Эти люди так любят картины, что у них начинается настоящая «ночь в музее», герои с полотен оживают, и начинают разворчиваться интересные события. Пласидо Доминго надевает костюм своего персонажа и входит в эту историю уже в качестве героя оперы. Хотел порадовать и новаторов, и консерваторов, но в итоге разозлил обе стороны... В этом самая большая проблема, что оперная музыка – из другого столетия. Наверное, Моцарт влиял на своих современников так же, как на моих родителей – музыка ансамбля «The Beatles». Заниматься оперным делом – это все равно что передвигаться на машине времени туда – сюда. Ведь у каждой эпохи свой концепт красоты. Понял одно: невозможно радовать всех. Оперный спектакль всегда сопровождает скандал. Опера и скандал – это одно и то же. Оперный режиссер каждый раз идет на самоубийство. Ведь у каждого свое представление о той или иной музыке. А когда приходит режиссер со своей концепцией, происходит насилие. Словом, безвыходная ситуация!

– В своем «Дневнике режиссера» вы написали, что искусство, по сути, ничего общего с успехом не имеет.
– Так должно быть. Но в наше время коммерциализации искусства художники мира так страшно зависят от успеха! Находятся под таким давлением, стрессом! Необходимость быть успешным – это, конечно, сильно давит. Когда смотришь работы Тарковского, Феллини, Антониони, то понимаешь, что такие фильмы никто сегодня не отважился бы делать именно по этой причине: чтобы быть с коммерческой точки зрения более или менее успешным. Это я имел в виду.

– Только с этой точки зерния?
– Ну да. Нормально – когда искусство создается с ощущением внутренней свободы.

– Как у Барышникова в вашем спектакле.
– Это немного другой путь. Все-таки Барышников уже на таком уровне – звезда! – что он может иногда позволить себе не думать о таких вещах. Это приходит с опытом, когда ты имеешь признание и иногда – не всегда! – свободу. В таком случае ты можешь помедитировать и заглянуть внутрь себя.

– Как вы считаете, не слишком ли политика сегодня влияет на искусство?
– Их невозможно отделить друг от друга. Культура и политика испокон веков друг друга использовали. Так было всегда, как я понимаю.


Немцы и история Грузии

Два немецких театра показали на Тбилисском международном фестивале близкие по своей сути спектакли – объединяет их грузинская тематика, связанная с XX столетием. Веком, подарившим миру, целую когорту жестоких диктаторов. The Staatstheater Karlsruhe представил совместный грузино-немецкий продукт – спектакль «Тигр и Лев» по пьесе Давида Габуния в постановке Даты Тавадзе. В фокусе его внимания – период сталинских репрессий, вернее, то, как он отразился на судьбах грузинской творческой интеллигенции. Речь идет о кровавых, трагических страницах прошлого Грузии. Перелистывать их – большое испытание для зрителей и ответственность для тех, кто решился вступить в это историческое пространство. Тем более, что поставил спектакль совсем еще молодой режиссер, и для него политический террор 30-х годов XX века – «преданья старины глубокой». Но надо отдать должное Дате Тавадзе – он сумел точно реконструировать «красно-серую» эпоху; передать ее гнетущую атмосферу, ужас жертв лихолетья, поставленных перед жестким выбором – быть рабом (или негодяем) или не быть вообще; создать в спектакле «круг трагической безысходности», в котором оказались участники давних событий.
Спектакль Даты Тавадзе посвящен «голубороговцам», поэтам Паоло Иашвили, Тициану Табидзе, писателям Михаилу Джавахишвили, Нико Мицишвили, музыканту Евгению Микеладзе – всем, кто был уничтожен молохом репрессий. Но основное внимание уделено истории гибели Паоло Иашвили. Под давлением невыносимых обстоятельств – от него требовали объявить расстрелянного по приговору «тройки» Тициана Табидзе врагом народа – Паоло покончил жизнь самоубийством, застрелившись из ружья, подаренного ему другом.
С одной стороны, авторы «Тигра и Льва» с документальной точностью воссоздают на сцене то самое роковое собрание в Доме писателей Грузии, когда был поставлен вопрос о политической бдительности деятелей культуры, с другой – предлагают зрителям зловещую метафору механизма террора.
Действие происходит в казенной обстановке репрессивного учреждения. На фоне серых заляпанных грязью стен буквально кричит красный цвет пиджака представителя карательной машины. Еще один контраст: мирно беседующие (мы не знаем, о чем) за письменным столом улыбающиеся мужчина (в красном пиджаке) и женщина, а рядом разыгрывается сцена расстрела...
Дата Тавадзе поставил не реалистический спектакль – это не документальный театр, не хроника событий. В нем все построено по законам экспрессионизма и сюрреализма. Кричит боль, выраженная через повторение одних и тех же режущих фраз, словесных формул, больных образов. Идет напряженный диалог между женщиной, пытающейся выяснить судьбу погибшего мужа, и представителем власти, сознательно вводящим ее в заблуждение. А рядом на стуле стоит убитый, покрытый белым саваном. В последующих сценах он «лежит» на свадебном пиршественном столе, присутствует на собрании в Доме писателей, полемизируя с партийцем, промывающим мозги литераторам, и утверждая свободу слова. В одном из эпизодов происходит как бы стихийное передвижение актеров – мгновенно меняются мизансцены. Бесконечно открывается и закрывается ящик письменного стола... Все эти действия создают ощущение какого-то безумия, тотального кошмара.
Значима с точки зрения национального самосознания грузинского народа семейная сага «Восьмая жизнь». И вновь ее представили немцы – Thalia Theater из Гамбурга. Спектакль по роману Нино Харатишвили поставил Йэте Стекел. Событием является уже сам роман «Восьмая жизнь», вызвавший огромный читательский интерес и получивший престижную премию Бертольда Брехта. Он охватывает значительный период истории – от начала XX века до нынешних дней. Харатишвили написала «великую книгу», считает один из критиков газеты «Sueddeutsche Zeitung», «книгу, в которой дается обзор века и половины планеты».
Огромный роман, разумеется, не мог найти полного отражения в инсценировке, однако спектакль показал важнейшие вехи жизни нескольких поколений представителей грузинского рода Джаши – как и главные вехи в мировой истории и истории страны. Революция, гражданская война, установление советской власти, сталинские репрессии, хрущевская оттепель, брежневский период, события 9 апреля, обретение Грузией независимости и вновь гражданская война...
Впечатляет красивая, мощная метафора: большой ковер, висящий в глубине сцены. Он свернут в рулон и постепенно раскручивается – по мере развития сюжета. Течет бесконечная река жизни. Кинохроника разных лет создает фон, на котором разворачиваются бурные события сценического романа, наполненного радостями и страданиями, обретениями и потерями, любовью и ненавистью. Хотя негатив определенно превалирует: какова эпоха – такова и жизнь современников, таковы и персонажи, иногда обретающие почти карнавальные формы. Зловещий Лаврентий Берия, герои в красных буденновках, женщины в платьях и масках такого же кричаще-плакатного цвета крови. Самоубийства, искусственное прерывание беременности в сталинских застенках, а после – сведение счетов с изуверкой, покалечившей героиню... Да, в чем-то это очень пафосная (хрестоматийная) история, поддерживающая в наших соотечественниках патриотические чувства и стойкую неприязнь к сравнительно недавней прошлой Грузии. С едким сарказмом изображена советская эпоха, причем под раздачу попадает все подряд – даже всеми любимый вокально-инструментальный ансамбль «Мзиури», мелькнувший на большом экране; детские песни – совсем, в общем, невинные, типа всем известной «Дважды два четыре». Звучит эта простая песенка, а по сцене на котурнах вышагивает карикатурный персонаж – советский офицер ростом с михалковского дядю Степу, рядом с которым – маленькая девочка, одна из представительниц рода Джаши. Конечно, в этом решении есть и некоторая тенденциозность. Что неудивительно: в спектакле «Восьмая жизнь», – как и в книге – утверждаются незыблемые европейские ценности, жирной чертой зачеркивается прошлое страны... В финале ковер размотан и «стекает» к авансцене – это обновленная река жизни народа Грузии, и перед последней представительницей рода Джаши Брилькой, окончательно отряхнувшей прах прошлого, открываются еще неизведанные пути в счастливую жизнь. С европейскими ценностями.

Диалоги под кожей,
и не только

Пощекотали нервы и слух тбилисцев британские «хулиганы», короли черного юмора и блистательные музыканты «The Tiger Lillies», нашедшие, безусловно, своего автора – Эдгара Аллана По. Невеселая судьба писателя, его мрачные рассказы и стихи получили музыкальное трагически-комическое воплощение в музыкальном спектакле-фантазии Edgar Allan Poe’s Haunted Palace (Дворец с призраками Эдгара По). Как сообщает источник, музыка «The Tiger Lillies» – это смесь оперных арий, цыганских песен и шансона левобережного Парижа. Основные инструменты: маленький аккордеон Мартина Жака, контрабас Эдриана Стаута и барабаны с перкуссией Эдриана Хьюджа. А также: акустические гитары, духовые и клавишные инструменты, скрипки, звуки несмазанных дверей и двуручной пилы, сигналы велосипедного гудка и забавное хихиканье мешочка со смехом. Но, конечно, главная фишка «The Tiger Lillies» – необыкновенный тембр голоса Мартина Жака, пробирающий до мурашек. В спектакле, показанном в Тбилиси, много волшебных сценических эффектов, приколов, юмора, но и «блюзовой» печали. Переполнена ею песня на знаменитые стихи Эдгара По «Nevermore!». И когда своим странным фальцетом ее исполняет клоун в котелке и жутковатом гриме – эффект возникает сильнейший.
Еще одно неожиданное театральное приключение предложили артисты из Швеции – монооперу «Сигара Фрейда». В образе ученого-психолога Зигмунда Фрейда предстал замечательный актер и вокалист Йонас Нербе. В остроумной музыкально-драматической форме были обыграны теоретические постулаты великого австрийского психоаналитика. Произошло некое слияние искусства с наукой – таких примеров театр еще, пожалуй, не знал. Впечатление делает незабываемым отличная музыка композитора Ян-Эрика Сяйфа, великолепно исполненная художественным руководителем Stockholms Musik Theater обаятельным, статным Йонасом Нербе, и юмор, которым буквально пронизан спектакль. Во время действия зрители охотно включаются в интерактив – возникает живой диалог между артистом и публикой на тему секса и т.п. Уточним: музыкальный диалог!
Диалог со зрителем возник и на представлении «Диалоги под кожей» коллектива барабанщиков-виртуозов из Малайзии «Hаnds percussion». Таинственный мир восточной культуры, вбирающий в себя астрологические элементы земли, воды, металла и огня и выраженный через инструменты – в основном различные виды ударных, а также смычковые (ребаб), заворожил публику. Искусство владения инструментами зависит от того, сможет ли исполнитель передать через них свой жизненный опыт. Артисты «Hаnds percussion» всецело, физически и эмоционально, отдаются творчеству, когда играют на китайских или японских барабанах, тарелках или музыкальных инструментах гамелана (традиционный индонезийский оркестр). Техника, которая используется в шоу «Hаnds percussion», показывает и новые тенденции в современном перкуссионизме. На творчестве коллектива отразилось влияние разных культур – индийской, малайской и китайской. Не могли не повлиять на уникальный стиль «Hаnds percussion» и его поездки в различные страны Юго-Восточной Азии и Европы. Те, кто отдает предпочтение азиатской культуре, имели возможность насладиться и восточной хореографией. Речь идет о высокопрофессиональной танцевальной группе из Китая «Zhao Liang ART» – на языке хореографии она продемонстрировала боевое искусство.
Яркий коллектив приехал к нам из Канады – «Cirque Eloize». Спектакль-мечта «Cirkopolis», построенный по законам драматургии, – это отнюдь не набор цирковых номеров, но – спектакль, объединяющий театр, цирк, хореографию, видеоряд. В нем показано противостояние человеческой индивидуальности, фантазии, таланта и жесткой бюрократической машины мегаполиса. На большом экране – то идеальный часовой механизм, очень и очень сложный, тысячи деталей, непрерывно крутятся шестеренки; то подавляющие своей мощью небоскребы. И вот мегаполис наполняется артистами цирка – акробатами, жонглерами, клоунами, город оживает, начинает искриться радостью, наступает праздник, уходят отчуждение, скука, страдание.


Инна БЕЗИРГАНОВА

В Тбилиси вновь слетелись барды! И на несколько дней Большой и Малый залы Грибоедовского театра заполнили добрые, настоящие, искренние чувства людей, «вооруженных» гитарами. Они делились самым сокровенным, выражали свое отношение к любви, дружбе, родине, памяти, красоте и несовершенству окружающей реальности, размышляли о добре и зле. Очередной, четвертый по счету, Тбилисский международный фестиваль авторской песни в Грузии «Мне есть что спеть» собрал в столице как уже знакомых и полюбившихся публике авторов и исполнителей, так и новых участников. И те, и другие порадовали тбилисцев, которые за прошедший год (в последний раз фестиваль проводился в 2017-м) успели соскучиться по личностной интонации, исповедальности, по откровенному разговору с глазу на глаз, от сердца к сердцу.
В фестивале, посвященном столетию со дня рождения Александра Галича и восьмидесятилетнему юбилею Владимира Высоцкого, приняли участие представители Азербайджана, Армении, Беларуси, Германии, Грузии, Израиля, Казахстана, Литвы, Польши, России, Украины. В рамках этого события прошли три концерта авторской песни и гала-концерт, приуроченный ко Дню Победы. Проект осуществлен Международным культурно-просветительским союзом «Русский клуб» при поддержке фонда «Русский мир».
Из Азербайджана уже не в первый раз приехали двое – лидер бардовского движения этой страны, президент Бакинского клуба авторской песни, режиссер кино, телевидения и массовых постановок Джавид Имамвердиев, ратующий в своем творчестве за сохранение духовно-нравственных ценностей, сложившихся в единой некогда стране, и молодой автор и исполнитель Вафа Мамедова – она познакомила слушателей со своими работами, с интересной трактовкой известной песни Натальи Кучер «Пустая рюмка».
Армению вновь представил Вахтанг Арутюнян – один из основателей Клуба бардов в Ереване, автор и исполнитель, музыкант, поэт, сценарист, актер, кинорежиссер, художник. На его творчество оказал сильное влияние Булат Окуджава.
Из Казахстана прилетел квартет «Фламинго» – в его составе: Гульзада Бейсембаева, Галина Корнилова, Инна Урсалова и Дана Барменова. В их репертуаре – классика авторской песни: «Какой большой ветер» – Н. Матвеева, «Мадагаскар» – Ю. Визбор, «Вспомните, ребята!» – В. Берковский, Д. Сухарев, «Снег идет» – Б. Пастернак, С. Никитин, «Распогодилась погода» – Ю. Ким и другие. Этот высокопрофессиональный коллектив – хранитель лучших традиций жанра, каким он сложился в 60-80-е годы XX века.
Из Литвы вновь приехал изысканный шансонье Вигантас Казлаускас. Он представил на литовском языке лирическую зарисовку о прогулке влюбленных по улицам Вильнюса, а также попурри из знаменитых песен французских шансонье. А потом присоединился к Вафе Мамедовой и Марианне Киракосовой (скрипка, Грузия), исполнивших стильную песню известного барда Людмилы Орагвелидзе «Не говори мне про Париж» на стихи не менее известного тбилисского поэта Владимира Саришвили. Интернациональное трио не могло не понравиться слушателям...
На фестивале был и гость из Польши Антоний Мурацки, переводящий на польский Владимира Высоцкого, Александра Галича, Александра Розенбаума. В прошлом году он принял участие в записи «живого» альбома с концерта «Окуджава, Высоцкий – интерпретации» – в городе Гданьске. Очень эмоционально польский бард, поэт, композитор и переводчик исполнил песни «Москва-Одесса», «Дорога на Ваганьково»...
От имени России вновь выступали уже полюбившиеся тбилисцам Александр Ванин и Эльмира Галеева, обладающие яркой индивидуальностью. Романтичный Ванин, песни которого отличаются яркой образностью и живописностью, предложил слушателям интересную интерпретацию стихотворения Бахыта Кенжеева «Не ищи сравнений – они мервы», свои уже знакомые тбилисцам зарисовки «Если бы я был художником» и «Ангел-хранитель». Вместе с грузинским бардом Гогой Чкония они явили собой еще один замечательный пример творческого союза – дуэтом исполнили антивоенную колыбельную.
Наш старый знакомец – обаятельный белорусский бард Александр Баль исполнил в этот раз свои шуточные песни.
А Украину представил Вадим Гефтер – авторитетная фигура в области авторской песни, пришедший в этот жанр под влиянием творчества Александра Галича. Песни этого барда – его реакция на происходящее в мире и его собственной жизни. Это скорее публицистика, нежели поэзия. Творчеству Вадима Гефтера свойственны социальная сатира и юмор.
Настоящим открытием фестиваля стала российский бард и художник-график Ольга Чикина – о ее творчестве, в котором соединяются традиции русского городского романса, фолка, блюза, рока, можно говорить бесконечно. Это огромный, сложный мир фантазии, философских размышлений о мечте и истинном твоем предназначении, жизни и смерти, миге человеческой жизни и вечности. Песни Ольги Чикиной – это высокая поэзия, пронизанная горьким оптимизмом. Детскость мировосприятия, открытость всему происходящему – во вселенском масштабе! – сочетается в творчестве Чикиной с мудростью глубоко верующего человека, постигшего самую суть бытия. Вселенная Ольги Чикиной – это неприкаянный художник «Сережа», влюбленная «Летчица», «райские кошки», крылатые «белые волки» и мохнатые слоны. Это «белые облака» и «танцующие сны». Автор часто касается тайны смерти, неизбежности ухода человека в иной мир. В ее поэзии не раз появляется образ великой реки – реки жизни и смерти: «кошачья молитва течет по великой реке, по вечной великой реке»; «Я когда-нибудь стану рекой, вот уж осень летает по нашему странному краю, намекая, как будто бы скоро я стану рекой. Безвозвратные и золотые, как время само, поплывут ее письма к небесному доброму морю». Как заклинание, в песне «Плот» повторяются слова: «Мы думали, мы никогда не умрем, и мы никогда не умрем...». Еще одна тема – пронзительная тоска по утраченному раю, ностальгия по детству. Об этом песня «Белый сад», завершающаяся такими строками: «И, если спросите меня, за что я жизнь готов отдать, скажу, что жизнь мою отдам за белый сад».
Родные стихии Ольги – вода и воздух, море и небо. Лирический герой многих ее песен – подросток, делающий первые шаги в жизни, плывущий на символическом корабле в будущее. И это непростой путь, полный испытаний, разочарований и потерь. Молодой человек из «Морской» песни «любит плыть себе из прошлого просто вперед и вперед. К белым облакам!» Но человеческая жизнь – лишь недлинный отрезок между двумя точками – рождением и смертью. И как «проплыть» эту единственную жизнь достойно и чисто?
В Тбилиси Ольга Чикина исполнила свои шедевры – «Сережа», «Летчица», «Белый сад», «Слоны» и многие другие, снискав огромную любовь публики.

Автор и исполнитель из Израиля Давид Новогрудский говорил о перспективах авторской песни.
– Авторская песня может со временем чуть-чуть видоизменяться, потому что возникают разные ответвления от ее лирического начала. Но она останется, потому что это уникальный способ самовыражения. Это возможность делать поэтическое слово более весомым. Авторская песня – в первую очередь поэзия. А музыка ложится на эту поэзию и делает ее отчетливой, интересной, яркой. Стихотворение, конечно, может существовать само по себе, но когда оно вместе с музыкой, то, во-первых, приобретает более выпуклую форму, а во-вторых, становится более доступной для широкого круга слушателей. Потому что многие поют, многие хотят что-то слушать. Даже очень хорошие стихи звучат нечасто. У Сергея и Татьяны Никитиных есть песня на стихи Давида Самойлова: «Повремени, певец разлук! Мы скоро разойдемся сами. Не разлучай уста с устами, Не разнимай сплетенных рук». Самойлов написал стихотворение, а когда к этому добавилась музыка Никитиных, получилась прекрасная песня. И она зажила совсем иной жизнью. Потому что ее поют многие. Она передается из уст в уста. И стихотворение, облеченное в музыкальную форму, проникает в твою душу. Авторская песня вечна, потому что всегда будет привязана к хорошей поэзии. А хорошая поэзия вместе с хорошей музыкой рождает третье – авторскую песню.

– Как вы считаете, растущая отчужденность между людьми отражается на потребности человека в исповедальности?
– Конечно, отражается. Средства массовой информации делают нас более отчужденными. Общение приобрело иные формы. Но это не значит, что одна форма отрицает другую. Так или иначе, песня может обрести новые возможности. Например, сейчас записанный концерт часто транслируют в интернете. Бардовский концерт может стать достоянием многих онлайн. Но все равно интернет-коммуникация не заменит непосредственного общения, духовной близости от сердца к сердцу. Человек не может полноценно существовать без духовной пищи, без любви, дружбы. Это вполне естественные вещи, и их не компенсируют механические способы трансляции. Потребность в непосредственном общении людей друг с другом все равно останется. И жанр останется.

– Авторская песня – сугубо российское явление?
– Спорный вопрос. Многие считают, что это сугубо российское явление. Но я не думаю, что это так. Скажем, я живу в Израиле и иногда слышу там песни, которые очень подходят под жанр авторской песни, несмотря на то, что они не на русском языке и писались не в русской музыкальной традиции. Но если это настоящая поэзия, положенная на хорошую, несложную музыку, которую можно наиграть, словом, если это простая, доходчивая форма, то люди будут такую песню исполнять. Хотя она может родиться на другой земле и обрести иные возможности. В жанре авторской песни работает масса исполнителей не в России. К примеру, такие, как американский фолк-певец Пит Сигер, израильский певец Дэвид Броза. У Брозы есть потрясающая песня о женщине. Она замужем много лет, муж постоянно ходит хмурый, чем-то недоволен, брюзжит. Она грустит, ищет какое-то увлечение. И каждый год в один и тот же день эта женщина начинает получать от кого-то букет фиалок. И прячет его, предполагая, что это какой-то тайный поклонник. Но цветы присылает ее муж. История трогает до слез... Я чувствую, что и меня это по-настоящему пробирает. Муж не признается, что это делает он – оставляет у жены чувство неизвестности. И в этом выражение его большой любви. Это авторская песня. Во-первых, в ней есть живое чувство, во-вторых, у нее запоминающийся мотив. В-третьих, это облечено в хорошую поэтическую форму. И, в-четвертых, Дэвид Броза поет песню на иврите. У авторской песни есть разные направления – существует политическая (Галич, Высоцкий) тематика, а есть просто лирика. Кстати, у Пита Сигера есть авторские песни о тупости чиновников. Но это родилось не в России, а в США.

Горячо приветствовали поклонники авторской песни немецкого мейстерзингера Тино Айсбреннера. Он исполнил на немецком языке «Песню о друге» В. Высоцкого, свои сочинения. Невероятная музыкальность и обаяние Тино были вознаграждены бурными овациями.
– 35 лет занимаюсь музыкой, – рассказывает он. – Начинал с рок-музыки. Сейчас у меня три позиции – рок-музыка, бардовская песня и театр. Мне нравится бардовская песня, потому что в ней много интимного. И она очень близка публике. В авторской песне ты можешь выразить тихие, тончайшие чувства и переживания, очень значимые для тебя вещи. Разница между бардовской песней и рок-музыкой – как между сексом и спортом. Люди готовы выслушать твой тихий месседж. Мои истории полны юмора, это маленькие вещи, нюансы, которые объединяют большие моменты. Это тихое прикосновение к чему-то значимому. К примеру, вот одна такая история. Бедный человек попадает в Париж, встречает там прекрасную женщину. Они говорят на разных языках. И в итоге он приходит к парадоксальному выводу: «Если я не понимаю женщину в принципе, то какая разница, на каком языке она говорит?»
Другая сторона моей деятельности – проект «Музыка вместо войны». Я стараюсь найти язык музыки, который объединит страны и народы. Музыка – это всегда лучший способ для взаимопонимания, для мира и дружбы. Уже через три дня мы, музыканты, – вместе, мы – большой коллектив.
Небольшая справка: на фоне обострившейся несколько лет назад политической ситуации в мире Тино Айсбреннеру пришла идея об организации тура «Музыка вместо войны». Начало этому туру положил концерт музыканта в Русском доме науки и культуры в Берлине, который прошел при полном аншлаге в 2016 году. Айсбреннер всеми силами стремится достичь взаимопонимания между народами.
У немецкого певца интересная судьба и свое, особенное место в немецком обществе. Он родился в 1962 году в разгар «холодной» войны. Однако в своем творчестве Тино постоянно обращался к песням русских бардов. В 80-е годы он попытался проанализировать русскую перестройку. В 90-е годы он уже создал музыкальный фестиваль «Музыка вместо войны». В 2002 году активно выступал против войны в Ираке. На демонстрации в Берлине «Против войны в Ираке» его слушали почти миллион человек.
Тема России особенно волнует певца именно сейчас, когда возникло столько сложностей в отношениях между двумя странами. По его словам, он вырос в Восточной Германии, изучал в школе русский язык, знаком с творчеством Пушкина, Толстого, Чайковского… Цель Тино – строить культурные мосты через все границы между Россией, Германией, Украиной, Беларусью, США, Болгарией, Польшей… Преодолеть недоверие между странами и людьми. Объединить людей с помощью музыки, искать и находить компромиссы.

Как всегда, приятным и взаимообогащающим было общение с публикой грузинских бардов. Хрусталь голоса Ирины Парошиной, ее неповторимо-личностная, трепетная поэзия, облеченная в столь же трепетную музыку, вызвали отклик в душах слушателей. Она исполнила песни «Санта Анна», «Сакура», «Альтер-эго», «Есть люди, ясные как день», «Не сыпьте сахар в горький кофе».

А Роб Авадяев – большой знаток, многолетний популяризатор и исполнитель авторской песни – умеет так прожить каждую стихотворную строку, что самая сложная поэтическая мысль или музыкальная фраза становятся понятными и близкими. Причем он, как правило, работает с самыми лучшими образцами авторской песни – выступает в качестве исполнителя, а иногда и композитора. В исполнении Роба Авадяева прозвучали: «Одному тирану» (И. Бродский), «Нет, не спрятаться мне от великой муры» (О. Мандельштам), «Возвращение на Итаку» (А. Галич).
Тронула меланхолия любовной лирики, неторопливые размышления о жизни актера театра имени А.С. Грибоедова Олега Мчедлишвили, монологи о сокровенном Гоги Чкония и Вахтанга Арошидзе.
По традиции 9 Мая барды возложили венки к памятнику неизвестному солдату в Парке Ваке, приняли участие в праздничном концерте – вместе с артистами грузинской эстрады и актерами Грибоедовского театра. На этом вечере состоялась премьера замечательной песни Ники Джинчарадзе «Памяти павших» в исполнении автора, Софи Чалашвили, Деметре Накопия и Григория Папаяна (гитара).
В офисе информационного агентства «Sputnik Грузия» прошла пресс-конференция. Ее участники – Ольга Чикина, Эльмира Галеева и Вахтанг Арошидзе поделились своими впечатлениями о фестивале и стране.

Вахтанг Арошидзе:
– Фестиваль – это большая радость для тех, кто увлечен этим жанром. Благодаря ему мне удалось познакомиться с очень многими интересными людьми. Фестиваль дает возможность представить свое творчество. Его основная прелесть и очарование в том, что многие приезжают к нам не в первый раз, и мы уже друзья.

Ольга Чикина:
– Хочу отметить прекрасный концерт, посвященный 9 Мая. Он был сделан очень профессионально с точки зрения режиссуры, подбора номеров, по уровню артистов. Моим генеральным чувством была благодарность. Тбилисскую публику даже не с кем сравнить – она такая теплая, отзывчивая, добрая и любвеобильная, что просто слов не подобрать.

Эльмира Галеева:
– Я тоже чувствую восторг и благодарность. Какие чуткие люди были в зале! Чувствовалось, что 9 Мая – это праздник для них. Песни военных лет воспринимались особенно тепло.

Вахтанг Арошидзе:
– В Баку раньше началась традиция фестивалей авторской песни, но наш уже тоже набирает силу.

Ольга Чикина:
– Мы часто пересекаемся на разных фестивалях в России, США, с Эльмирой Галеевой. Я побывала в Германии, Израиле. Страна накладывает отпечаток на фестиваль. Фестивали всюду разные – по численности, по структуре. Бывают с конкурсами и без конкурсов, камерные и многотысячные. Тбилисский фестиваль – это осуществление моей мечты о приезде в Грузию. Я благодарна «Русскому клубу» за то, что это случилось. Чем меня удивил этот фестиваль? Обычно, когда приезжаешь на какой-нибудь фестиваль, то уже знаешь, с кем встретишься, с кем разделишь сцену. А в Тбилиси у меня было много открытий, как у слушателя. И многих я видела в первый раз! Для меня это тоже огромный подарок.

Эльмира Галеева:
– Фестиваль в Тбилиси – это атмосфера гостеприимства, домашнего тепла. География фестиваля широкая, я открыла для себя Вигантаса Казлаускаса, Антония Мурацки. Это интересное общение и после концерта. С крыши нашей гостиницы открывается прекрасный вид на ночной Тбилиси. Я тоже много-много лет мечтала оказаться в Грузии. У меня в репертуаре есть песни на стихи поэтов, связанных с этой замечательной страной: Осипа Мандельштама, Арсения Тарковского. Я исполняю песню на стихи Николоза Бараташвили – это стихотворение является магическим ключом к моей душе. Я с этим жила давно. Мне казалось, что я знаю этот город и очень хотела сюда приехать. Я представляла Грузию прекрасной страной, но на деле все оказалось гораздо лучше. На каждом шагу попадались люди удивительные! Они всегда готовы были пойти навстречу, помочь, разделить радость.
Во время пресс-конференции возникла дискуссия о перспективах авторской песни, об истоках ее возникновения.

Ольга Чикина:
– Думаю, авторская песня – это нечто, возникшее на базе русского языка. Нас язык объединяет. Мы его любим, бережем. Поэтический русский язык – это концентрация нашей жизни. Это та точка, которая объединяет нас! Именно поэтому так важны мероприятия, проходящие на русском языке и касающиеся культуры, литературы,
музыки.

Эльмира Галеева:
– Авторская песня – это не сугубо российское явление. Такая традиция авторской песни есть, к примеру, и в Греции, и в Португалии, и в других странах. Когда человек поет сердцем, неважно, на каком это языке. К сожалению, в России СМИ далеки от хороших песен в хорошем исполнении. Засилье пошлой эстрады на телевидении только утомило людей, поэтому они приходят на концерты авторской песни. Эти фестивали для того и существуют, чтобы география авторской песни росла и чтобы люди больше узнавали о ее лучших представителях. Кто-то придет домой после концерта и прочитает стихи вашего прекрасного барда Гоги Чкония... Здорово, когда такие поэты участвуют в фестивалях. У меня мечта, чтобы люди как можно больше узнавали хорошую поэзию и хорошую музыку.

Вахтанг Арошидзе:
– Хочу процитировать великолепного автора, столетию которого посвящен это фестиваль. Александр Галич провел в эмиграции большую часть своей жизни, потому что это русское явление – авторскую песню – в России не приняли, и ему пришлось покинуть страну. Вот его строки: «Мы пускаем гитару, как шапку – по кругу. Кто-то против поет, Кто-то, кажется, за! Пусть слова непонятны Новому другу, Но понятны, понятны, понятны – глаза». Я считаю, что русский язык несомненно накладывает свой отпечаток. Мы не задумываемся над этим, но различия национальные тоже присутствуют. На нашем фестивале часто выступает бард Папа – Зура Закариадзе... Но его Оля Чикина не поймет – он поет на грузинском. Только разве что увидит его глаза. Естественно, желательно фестиваль проводить на понятном для всех языке.

Ольга Чикина:
– В США, к примеру, на фестивалях достаточно разнообразная публика. Это люди, которые давно туда уехали и вырастили там детей. Они приходят на русскоязычные фестивали, но молодое поколение тоже подтягивается. Когда фестивали с конкурсами, дети во всем этом обычно участвуют. Есть фестивали, которые ратуют за чистоту жанра. А она не всем интересна. Чем шире границы жанра на фестивалях, чем они проницаемее, тем с большим удовольствием приходят молодые. Каждая страна накладывает свой отпечаток и на людей, на авторскую песню. Особенно если песня написана там. С другой стороны, фестивали авторской песни атмосферно все-таки придерживаются одной традиции, которая родилась 15-20 лет назад. Эта традиция есть, и мы в ней каким-то образом присутствуем, варимся. И пусть это другая страна, но традиция – то, что объединяет. За границей у фестиваля авторской песни еще дополнительная функция: напоминать людям о том, чем мы жили когда-то, что нас объединяло и что для нас не перестало быть ценностью сегодня. Так что тут два полюса: страна накладывает отпечаток, но для людей важно и то, чтобы это было узнаваемо, любимо.

Эльмира Галеева:
– И все-таки те, кто ездит за рубеж, говорят, что авторская песня уходит. Молодежь меньше интересуется – именно дети. Сами эмигранты тревожатся, думают о том, что будет, когда они уйдут. Но потребность говорить о том, что на душе, будет всегда. Через слово, через музыку. Проблемы все равно останутся. Всегда будут петь о любви, о близких, о том, что вокруг, о смысле жизни. Потребность будет – и песня будет. Все обязательно должно строиться на искренности. Зритель приходит на концерты авторской песни за теплотой, душевностью, эмоциями. Очень многим в жизни этого не хватает. И потребность в искреннем слове, которое попадает прямо в сердце, есть и будет везде.

Ольга Чикина:
– Фестивали исчезнут ровно тогда, когда люди перестанут пользоваться русским языком. Потому что поколения меняются и молодые люди за рубежом ассимилируются. Родители почти не учат своих детей русскому языку. В тот момент, когда русского языка не станет, не будет и фестивалей. Будет что-то другое. Но пока фестивали авторской песни проводятся, слава богу, мы их наблюдаем и с удовольствием в этом участвуем. Но вечным это быть не может – такова жизнь...

Вахтанг Арошидзе:
– Огромное русскоязычное пространство остается. Авторская песня всегда содержала большой элемент протеста, диссидентского настроения, социально-политического звучания. Но это же не значит, что она диссидентская! Раньше протесты были социально-политическими. Произойдет замена, будет какая-то новая волна и возникнет другая причина для неудовлетворенности. Но то, против чего возникает протест, будет меняться в зависимости от того, какова будет жизнь.


Инна БЕРИДЗЕ