Максим Амелин – поэт, переводчик, издатель. Учился в Литературном институте им.М.Горького. Главный редактор издательства «ОГИ». Печатался в «Новом мире», «Знамени», «Арионе» и других толстых журналах. Автор книг стихов «Dubia», «Холодные оды», «Конь Горгоны», «Гнутая речь» и многочисленных переводов, в первую очередь, с латыни и древнегреческого. Совместно с Бахытом Кенжеевым, Дмитрием Кузминым, Сергеем Тимофеевым и другими авторами – составитель Антологии новейшей русской поэзии «Девять измерений». Лауреат Антибукеровской премии и премии журнала «Новый мир». Лауреат Большой премии «Московский счет» 2004 года. Анна Золотарева – поэт, переводчик. Родилась в Хабаровске. Окончила психологический факультет Хабаровского института искусств и культуры. Училась в Литературном институте им.М.Горького. Автор поэтических книг, изданных вместе с Еленой Кругловой – «Бабыобе» и «Избаб». Публикуется в журналах «Октябрь», «Футурум-Арт», «Журнал Поэтов», «Дружба народов», «Новый мир». Переводит современных грузинских поэтов. Участник международных фестивалей и форумов. Предлагаем беседу с поэтами-супругами, записанную в дни Международного русско-грузинского поэтического фестиваля.
- Максим, вы проходили семинар у Олеси Николаевой в Литературном институте. Как вы думаете, поэзии можно научить? - М.А. Научить поэзии невозможно. Можно теоретически научить стихотворству. Раньше ведь дворяне практически все писали в альбомы, сочиняли. Есть целый жанр альбомного стихотворения. Поэзия такое же искусство, как музыка, живопись. Ему научить нельзя. Но ремесло преподавать талантливому человеку можно. И это ему скорее поможет, чем помешает. - А.З. Я думаю, что и стихотворству нельзя научить. Скорее, можно научить видению. Если есть талант, но человек не умеет отбирать, не знает, как увидеть поэзию, то он и не разовьется, как поэт. Вот этому можно научить – видеть поэзию. - Вы не в первый раз приезжаете в Грузию, на международный поэтический фестиваль. Как вы считаете, почему этот фестиваль нужен? - М.А. Я пятый раз в Грузии и с каждым годом все больше убеждаюсь в необходимости этого начинания. - А.З. Фестиваль необходим. В первую очередь нам, поэтам, и Грузии, и простым людям. Нас встречают на улицах, на творческих вечерах, и не заметить это человеческое тепло невозможно. Результативность фестиваля огромна. Но хочется еще больше – больше грузинской публики, больше грузинских поэтов, больше общения, и не только в формате фестиваля. - Но вы уже перевели довольно много из современной грузинской поэзии? - А.З. Не так много, как хотелось бы. Мы еще в Москве знакомились с творчеством грузинских авторов, читали. С кем-то познакомились лично. Я, например, перевела Шалву Бакурадзе. Его же перевела и Ирина Ермакова. - Аня, для вас грузинская поэзия чем-то отличается от остальных? - А.З. Ну, начнем с того, что грузинская поэзия разная. Даже если судить по тому, что мы сегодня читаем. И конечно, классика – Руставели, Бараташвили. - А для вас, Максим? - М.А. Для меня это просто европейская поэзия. На сегодняшний день это так. Европеизация грузинской поэзии началась в середине 70-х годов, когда грузинские литераторы отошли от русской поэзии, которая далеко ушла в сермяжность. Мы сегодня тоже ориентируемся на европейскую поэзию. - А еще вы составитель Антологии современной грузинской поэзии. - М.А. Вот уже несколько лет я пытаюсь выпустить антологию грузинской поэзии за последние годы. В нее войдут двадцать авторов, например, Шота Иаташвили, Ника Джорджанели, Зураб Ртвелиашвили, Звиад Ратиани. Я прилагаю всяческие усилия, но на издание денег нет. - Аня, вы состояли в дальневосточном отделении Академии Зауми. Что за академия такая? - А.З. Это, конечно, никакая не академия и никто там не учится. Академия Зауми создана в Тамбове поэтом и ученым Сергеем Бирюковым и объединяет авторов, работающих в традиции русского авангарда, и исследователей авангарда из разных городов России и зарубежья от США до Японии и от Хорватии до Канады. Я, поскольку родилась и выросла в Хабаровске, состояла в дальневосточном отделении Академии Зауми. Нас было всего три человека. Мы выпускали газету, выступали в авангардных нарядах. С моей подругой Еленой Кругловой выпустили книгу «Бабыобе». Это парафраз Велимира Хлебникова. Одним словом, совмещали арт и поэзию. - Татьяна Бек назвала Максима архаистом-новатором. Вы с ней согласны? - А.З. Я думаю, каждый поэт должен быть и архаистом, и новатором. Любой поэт должен уметь использовать прошлое и связывать его с настоящим. Максим умеет, он настоящий поэт. - М.А. Архаист-новатор – это справедливая фраза. Понятно, что это из известной книги Юрия Тынянова «Архаисты и новаторы». Это книга о том, на что поэзия должна опираться. И я это мнение польностью разделяю. Если вы хотите посадить цветок, а земли у вас мало, он не будет расти. А у поэзии почва поэтическая – это ее прошлое. Должна быть какая-то база, на которой можно «выращивать» стихи. И в то же время новаторское это то, чем проявляет себя в поэзии современность. Здесь прямая связь, и о ней нужно помнить всегда. - Что такое Антибукер? - М.А. Для того, что бы понять, что такое Антибукер, нужно знать, что такое Букер. Премия «Русский Букер» основана в 1991 году как первая негосударственная премия в России после 1917 года. Она присуждается за лучший роман года на русском языке. В разные годы ее лауреатами становились Ольга Славникова, Василий Аксенов, Рубен Давид Гонсалес Гальего, Людмила Улицкая, Михаил Шишкин и другие. Антибукер был создан по инициативе «Независимой газеты» в пику этой премии. Причем, если призовой фонд Букера составлял 12 тысяч долларов, то Антибукер «стоил» на один доллар больше. Номинаций у Антибукера было пять – проза, поэзия, драматургия, литературная критика и эссеистика. Я получил премию в 1998 году за поэтические публикации в журнале «Новый мир». Правда, в 2001 году Антибукер прекратил свое существование. Увы, у нас все хорошее быстро заканчивается. - Максим, вы один из очень немногих переводите древнегреческую и поэзию Древнего Рима. Чем она вас привлекает? - М.А. Во-первых, это опять же относится к поэтической базе. Ведь были великие поэты, которые по-русски не звучат. Например, Гай Валерий Катулл, которого я перевел практически целиком. Его и раньше переводили, но читать эти переводы было невозможно. Самое смешное, что они и оригиналу-то не особо соответствуют. А у Катулла есть и хулиганские стихи, и эротика. До революции ее вырезали, потому что была церковная цензура, в советское время вырезали, потому что была пуританская цензура, такая странная советская мораль. Но это же непостижимо – из античного автора вырезать эротику. Это как один американский коллекционер скупал античные статуи и надевал на них трусики и бюстгальтеры, он был пуританин и не мог на это смотреть. Не понимал он сути искусства. - Но вы теперь расставили все точки над i. - М.А. Ну, что касается Катулла, то я точно расставил все точки (смеется). Кроме того, все переводы в то время были стилистически ровные, одинаковые. Не отличить переводы грузинских поэтов 50-х годов от того же Катулла, или английского поэта. Была установка переводить на некий условный средний литературный язык. Такого не бывает. В русской литературе не существует условного среднего языка. Поэзию и индивидуальность автора убивали. - В связи с этим хочу спросить у Ани. Насколько важно следить за подстрочником, можно ли отойдя от текста, убить суть стиха? - А.З. Суть стиха не всегда в смысле. В стихе важно как он выглядит, как он звучит. Важны рифма, количество слогов. Есть устойчивые сочетания, идиомы, которые нужно переводить на идиомы. - А вас самих переводят? - М.А. Шота Иаташвили перевел меня на грузинский. Адам Поморский, выдающийся переводчик, на мой взгляд, перевел мои стихи на польский, по-моему, лучше, чем они есть в оригинале. А Аню перевели на китайский и на армянский. - Максим, в одном из интервью вы сказали, что в Грузии поэтов еще уважают. А в России поэт уже не больше чем поэт? - М.А. В Грузии поэтов еще уважают. В России их уже презирают. Есть такая устойчивая мифологема, стереотип, что поэт – это безумное существо, которое загоняет всех в угол и читает свои графоманские стихи. Еще бытует мнение, что все поэты умерли. Пушкина застрелили давно. Гумилева расстреляли. И все. Но поэтов очень много. Еще больше, конечно, графоманов, причем они очень активные. Вот это и породило стереотип. Осип Мандельштам сказал, что много людей пишет стихи не хуже, чем поэты. Это очень глубокая мысль на самом деле.
Нино ДЖАВАХЕЛИ |
«Сегодня много Ангелов в саду...»
Ангелы в саду сначала прячутся. Не поддаются исчислению, опознанию и осознанию случившегося чуда: они – все же! - прилетели. Несколько дней тому назад это были «начинающие ангелы»: маки только распластывали свои крылышки и воскрылия. Но чтобы перевоплотиться и взлететь, надо было не просто блистать юной красотой, очаровывая ею окрестное пространство, нужно было пострадать от дождя и ветра, заматереть от житейских невзгод, набраться опыта. И – преобразиться. Я много лет ждала их. Впервые они посетили мой сад в 2002-ом году. И случилась фотокартина ангел страсти: темно-багровая, глубоко бархатная огромная роза. И на ней приземлившийся в саду ангел. Он прилег после долгого перелета. Белые пелены его невесомых, кисейных одежд, полупрозрачные крылья. Прилег. Устал. Скоро полетит дальше. Потом на проявленной пленке (наиболее фотографически надежные аппараты, это всякий фотохудожник вам скажет) и проявилось то, о чем я теперь говорю. Но я-то знаю, что это был всего лишь узкий и ослепительный луч закатного солнца, и упал он на вечернюю догорающую розу через щель в соседском дощатом заборе, и таким чудесным образом преломился. И мама, читающая книгу в садовом кресле, окликнула меня громким голосом: «Беги скорее! Луч уйдет»! И я скатилась кубарем со второго этажа от компьютера, к которому в ежедневной работе просто-таки прирастала. И оттого порою не успевала озирать сад фанатично жадным взором фотографа, свойственным мне, когда я выхожу в сад с мистическим прибором («...фат-тапарат – мистический прибор!»), способным уловить, как оказалось, даже невидимое. А чудеса не ждут. Они случаются помимо нас. И частенько мы бываем рассеяны, невнимательны, а то и вовсе поворачиваемся к ним спиной. На моей первой персональной фотовыставке в Москве «Мания Моне» (март 2003) ангел страсти – был центром всей композиции и главным художественным событием выставки. Это отражено и в прессе, и в книге отзывов. Но такие чудесные события не могут случаться часто и стать обыденностью. Пришлось ждать долгих четыре года. И вот в 2006 году (как это далеко и как близко!) сад заполонили огненные ангелы! Огромные маки после долгого и могучего цветения вдруг однажды утром преобразились. Они взмахивали огромными багряными крыльями, словно стремились улететь с низкого старта туда, откуда прилетели. Они пылали на солнце, светились и горели всеми оттенками солнечного пожара на лоснящихся и сияющих, полных силы и мощи лепестках-крыльях. Они распластали их вокруг головки в бархатной шапочке, из-под которой выбивались короткие прядки волос. Отвернули от нас свой пылающий нездешний лик, чтобы мы не ослепли от небесного огня, и явили нам лишь ершистые юношеские затылки: «Мы – здесь ненадолго, мы уже улетаем...» Словно бы сам шестикрылый серафим явил нам облик, не явив своего лица, чтобы не ослепить своим взором людей, обомлевших от радости постижения непостижимого. И этими людьми была я сама и моя семья – мама и муж. Четыре ангела – стали событием на моей фотовыставке в Пушкинском Доме в Лондоне, в апреле 2007 года. Но потом они не прилетали ко мне долгих шесть лет. Не посещали. Не удостаивали. Я уже и смирилась-то вполне – хватит и случившегося счастья на всю оставшуюся жизнь! Ведь остались же фотокартины на стене моего кабинета в Лондоне. Фотоархивы, «картинки с выставки», и четыре строки:
Это ангел – уходящий. Это ангел – в небе сущий. Это ангел – уносящий. Это ангел – вопиющий... Неисчислимые толпы библейских племен и народов, воплотившихся в самые разнообразные и разноперые цветочные образы и персонажи, обрядившиеся в их одежды – от порфироносных мантий до рваных лохмотьев (после грозы или града, побивавшего нежные лепестки) прошли через мой сад за все эти годы. Среди них были и яростные проповедники, и изгнаные пророки, и бесстрашные воины, и оборванцы, и попрошайки, и счастливые матери, и богатые негоцианты, и мелкие мошенники, и воришки, и целые семьи обездоленных беженцев в поизносившихся одеждах. Не было среди них только ангелов. И вот вчера, четвертого июня 2012 года, в праздничный день Святого Духа – они снова посетили мой сад. Сотрясаемый холодным ветром и дождем, истрепанный и поникший, сад удостоился визита бестелесных, непрозреваемых, но подразумеваемых и потому иногда уловляемых человеческим взором, а паче так и фотообъективом, небесных сил. Сад – утешительное убежище для неявных, едва прозреваемых нами сущностей. Их только нужно увидеть – и угадать.
Лидия ГРИГОРЬЕВА 5 июня 2012, Лондон
|
|
КРАСИТЬ РАДУГУ ПУЛЬВЕРИЗАТОРОМ |
Где можно встретить цвет литературной богемы столицы? Правильно, на презентации новой книги. День рождения семнадцатого по счету сборника Бесо Хведелидзе отметили в книжном магазине «Диоген», который по совместительству представляет собой маленькое кафе и даже кинозал. Презентация новой книги – еще и отличный повод побеседовать с автором.
ПРО ЛЮБОВЬ
У Бесо карт-бланш. Он степенно, как он это умеет, потягивает холодный кофе, закуривает очередную сигарету и начинает рассказывать... о своем детстве. «Те моменты, которые я до сих пор помню. Кстати, все это связано с любовью. Я ходил в русский детский сад. Моя прабабушка была украинкой. В детском саду стояли столики, за которыми мы ели суп или играли в кубики. Напротив меня всегда сидела одна девочка. Звали ее Ирина. Она мне очень нравилась. Нам было по три года. И вот однажды я подошел к ней и сказал, что я ее люблю. Она расплакалась и пошла к воспитательнице. А та потянула меня за ухо и поставила в угол. Всю неделю я был наказан и простоял в углу. Вот так я пострадал от первой любви. С тех пор эта девочка в садике не появлялась. А свою старшую дочь я назвал Ириной, в честь той девочки». В его жизни много знаков, которые ведут его, как по ниточке. И все же главной любовью всей его жизни стала литература. И в этом мы неоднократно убедимся. А пока маленький Бесо учится в школе на одни пятерки. И как положено любому советскому отличнику, выступает на всевозможных олимпиадах, спартакиадах и прочих интеллектуальных состязаниях. «Моя фотография висела на доске почета рядом с портретом Брежнева. Потом Андропова, потом Черненко. В общем, генсеки менялись, а моя фотография продолжала висеть», - смеется Бесо. Но когда чудесные школьные годы подошли к концу, возник вопрос – куда поступать. И тут литература вновь дала о себе знать. Бесо пишет с раннего детства. Однажды прочитанная сказка так его захватила, что Бесо решил – он тоже так может. В старших классах писал кинозарисовки и собирался поступать на сценарный факультет театрального института. Но получилось так, что набор был раз в четыре года. Выяснилось, что ждать нужно еще три года, а этого Бесо позволить себе не мог. И он поступил на журналистику.
БЕСО ХВЕДЕЛИДЗЕ – ЖУРНАЛИСТ
Легендарный шестой корпус ТГУ. Деканом факультета был не менее легендарный Нодар Табидзе, племянник Галактиона. А однокурсниками Бесо были музыкант Ачико Гуледани, ведущая и певица Нино Аразашвили, политик Георгий Таргамадзе, модельер Лика Казбеги и многие, многие другие. На курсе училось 68 человек – 8 мальчиков и 60 девочек. Кстати, однокурсники впервые собрались в этом году, спустя 17 лет после окончания. Разумеется, идея принадлежала Бесо. Журналистская карьера Бесо началась стремительно. Уже в 18 лет, попав в редакцию газеты «Мысль и комментарий», он сразу стал ответственным секретарем. Потом он первым среди грузинских журналистов попал в Грозный, когда туда бежал Звиад Гамсахурдиа. Увы, его студенчество пришлось на мрачные и страшные 90-е годы. Война, разруха, государственный переворот и никакой перспективы. Бесо добровольно поехал в Абхазию в 1992-ом как военный корреспондент. «Тогда не было ни интернета, ни мобильных телефонов. Это сейчас мне смешно вспоминать, а тогда было очень страшно. Я пробыл там в общей сложности больше года. Моя первая жена, она родом из Сухуми, тогда работала на телеканале «Ибервизия», помогла мне пережить этот кошмар. Заброшенные деревни, лазарет, интервью, убитые, живые, раненые. Когда прошли годы, и я стал писателем, многие меня спрашивали, почему я не пишу о войне. А я не знаю, как мне об этом писать. Только спустя 16 лет написал рассказ под названием «Мышиный вкус». Думаю, я не могу писать об этом прозу, а мемуары писать не хочу. Впрочем, может, и напишу цикл маленьких рассказов». Но то, что Бесо писал на войне не было публицистикой. Он убедился в том, что это проза, настоящая художественная проза. После войны Бесо восемь лет проработал на скандально известном в те годы Радио 105. Это время он вспоминает с благодарностью и говорит, что радио в те темные, в прямом смысле слова, времена было для слушателей настоящей отдушиной. А для Хведелидзе-писателя впечатления от работы стали источником вдохновения на долгие годы. И тогда литература пришла в его жизнь окончательно и бесповоротно. Ведь в его жизни много знаков. Например, объявление в газете, случайно увиденное и изменившее его жизнь. 1997 год. Гиви Алхазишвили набирает группу на факультут литературного мастерства в Институте культуры. Среди его студентов окажутся Бесо Хведелидзе, Мади Серебрякова, Софико Кванталиани, Шалва Бакурадзе, Давид Робакидзе. Вскоре в газете (ныне журнале) «Арили» состоялся дебют Бесо, опубликовали его рассказ. Сам признается – любовь к профессии всегда побеждает. «Литература – это навсегда. Только с ней я самый преданный и откровенный».
НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ
Бесо Хведелидзе производит впечатление человека серьезного, уравновешенного, но на самом деле он любит одиночество, но не любит сидеть на одном месте. Современные писатели не читают друг друга. Но не Бесо. Он – читатель благодарный и благородный. В литературных кругах Бесо Хведелидзе – личность значительная, почти классик. Лауреат всех возможных премий, кроме премии Руставели. А еще недавно Бесо стал лауреатом премии «Саба»-2012. Как пошутил (а может, и нет) однажды поэт Евгений Степанов, опубликовавший его произведениея в журнале «Зензивер»: «Бесо Хведелидзе. Прозаик, поэт. Родился в 1972 году в Тбилиси. Автор 17 книг. Редактор ежемесячного литературного журнала «Литературная палитра» (Грузия). Произведения переведены на 8 языков. Номинант на Нобелевскую премию». Бесо говорит, что последнее предложение его очень повеселило. Он поистине подвижник от литературы. Непонаслышке знает, как трудно найти материал для ежемесячного издания. При том, что современную грузинскую литературу считает самой развитой отраслью культуры по сравнению с театром, кино, музыкой. «Копирование и калькирование западного заставило потерять грузинские корни. А в литературе этого не произошло. Наоборот. За последние двадцать лет были созданы важные в мировом масштабе тексты. За двадцать лет в Грузии столько всего произошло, что хватит не на одно поколение писателей. Войны, смена власти, смена национальных ориентиров. Идут новые авторы. Те, кто сделали литературу своей профессией», - считает Бесо. Впрочем, проблем он видит тоже много. И главная – это переводы. А точнее их отсутствие. Или такое низкое качество, что лучше бы их не было. Но это неудивительно. «Мы ведь не имели живых контактов столько лет. Все меняется, тем более язык, тем более русский, если мы говорим о русских переводах. Надо сказать, что тексты переведены очень странно. Один рассказ может быть переведен разным русским языком. Русским, на котором говорили в 60-х, или 70-х, или 90-х, или в наше время. А такая языковая каша не позволяет произведению звучать и передавать заложенный в нем смысл, интонацию, даже юмор, если хотите. Мы застряли. Нельзя же, в самом деле, грузинскую «чернуху» 90-х годов переводить языком шестидесятников!» А переводы нужны. Можете представить, каково было разочарование Бесо, когда, побывав в одном из огромнейших книжных магазинов во Франкфурте, он обнаружил там переводные книги из Албании и Судана, из Армении и Азербайджана, но не из Грузии. И это не только художественная литература, но и страноведение, и специализированные книги. Но Хведелидзе не был бы подвижником, если бы не нашел способа это исправить. В прошлом году грузинские писатели по инициативе Бесо и ПЭН-центра Грузии совместно с азербайджанскими коллегами издали альманах под названием «Контакт». Первый в планируемой серии. Собрали под одной обложкой по девять переведенных на русский рассказов с грузинской и азербайджанской стороны, издали их в Тбилиси тиражом в 200 экземпляров. Сейчас собираются делать такой же альманах с армянами и белорусами. По задумке Бесо, в идеале должно быть издано 15 томов. «Нам ведь важно знать, что там происходит, о чем пишут наши ровесники. Проза – секундомер современной жизни. И все на русском будет издано, поскольку русский всегда будет средством коммуникации на постсоветском пространстве». И в этом плане Бесо считает проводимые МКПС «Русский клуб» поэтические фестивали настоящим прорывом. Такие культурные мосты необходимы. Да, есть интернет, но живое общение – совсем другое. Очень важно, что участниками фестиваля становились не только поэты, но и главные редакторы литературных журналов, издатели.
ТАМ И СОЛНЦЕ ИНОГДА СТАНОВИТСЯ ЛУНОЙ
Однако, вернемся ко дню рождения книги. Перед презентацией Бесо говорит шепотом. Волнуется. На презентации собралось полсотни человек. Самых разных. Поэтов, критиков и журналистов. Просто друзей. Просто поклонников творчества. Идея создания поэтического сборника пришла к Бесо на прошлогоднем Международном русско-грузинском поэтическом фестивале. «Я понял, что созрело. Я точно знаю, что стихов больше писать не буду. И понял, что должен собрать свои стихи в одном сборнике». По сути, на создание этого сборника ушло 15 лет. Это своеобразная биография писателя Хведелидзе. У этой книги своя внутренняя хронология. Не календарная, а душевная. Поэтому все стихи такие разные. Все стихи посвящены кому-либо или чему-либо. Но не адресованы. Только автор и его стих знают, о ком он написан. Несомненно, это книга о любви и для любви. Называется сборник «Закрытые глаза Боба Марли». Автор обложки – брат, Нико Хведелидзе. Выступивший на презентации близкий друг Бесо, поэт и участник русско-грузинских поэтических фестивалей Шалва Бакурадзе отметил: «Это особенная книга, потому что изданные прозаиком стихи всегда смотрятся по-другому. Я думаю, эта книга – о свободе. Ведь Боб Марли в сознании многих – это внутренняя свобода, открытость. Возможно даже, это лучшая книга Бесо, потому что когда он начинает писать стихи, он становится самым лучшим. Больше всего я люблю его, когда он пишет стихи. Он самый талантливый человек из всех, кого я знаю». Трудно не согласиться с лучшим другом. Бесо придерживается заветов классика и пишет каждый день. Особенно по утрам. «К сожалению, в Грузии нет и, наверно, никогда не будет возможности просто писать. Приходится зарабатывать на жизнь чем-то другим. У меня в архиве около ста текстов – рассказы, несколько романов. Я в параллельном режиме работаю над несколькими произведениями», - признается мастер. Хорошая литература для него, это та, которая отвечает на два вопроса: что и как. Что написано и как написано. И в обоих писатель должен быть профессионалом.
НАМАСТЕ
А теперь ненадолго возвратимся в детство. Представьте себе мальчика восьми лет, стоящего на кровати перед сном и разглядывающего подаренную дедушкой карту мира размером в стену. Она настолько огромная, что видны не только страны и города, но даже маленькие деревеньки. Тогда у Бесо появилось три мечты. Попасть в Голландию, Непал и на Ямайку. Две мечты уже исполнены. В Голландии Бесо доработал свой поэтический сборник. А раз Боб Марли закрыл глаза, значит и на Ямайку он непременно попадет. Но Непал случился в его жизни неожиданно и навсегда. «Грузия и Непал установили безвизовые отношения. Берешь загранпаспорт, садишься в самолет и ты уже в Непале. Там я пробыл 15 дней. Но я обязательно туда еще поеду этой осенью. Я бы даже жил там с удовольствием. У каждого есть представление об этой загадочной стране. Но когда ты соприкасаешься с ней вживую, то понимаешь, что это другое измерение. 12 апреля, когда я там был, в Непале праздновали новый год – 2069-й. На сколько же лет они нас опережают. Непал очень похож на Грузию. В первую очередь, горами. Гималаи и Кавкасиони. Правда, высота у них разная. Аура доброжелательности окутывает тебя еще в аэропорту. Непальцы невысокие ростом, поэтому чувствуешь себя просто Гулливером. У них есть живая богиня – Кумари. Маленькая девочка. Меня поразила церемония кремации – очень красивый и глубоко философский ритуал. Везде пестрота, постоянная торговля, все за гроши, дети-попрошайки – форменное альпийское нищенство. После возвращения домой у меня целую неделю была высокая температура. Непал мне снился, и я понял, что это моя страна». О Непале уже в этом году Бесо обещает опубликовать роман-путешествие под названием «Намасте». Это приветствие, имеющее много значений. У него за плечами большая сложная жизнь. Впрочем... Какой самый счастливый день в твоей жизни? - спрашиваю. Пока такого не было. Бесо убежден, что в сорок лет жизнь только начинается.
Нино ЦИТЛАНАДЗЕ |
Перед началом работы над этим материалом захотелось перечитать один из лучших романов Александра Эбаноидзе – «Два дня в деревне, или Брак по-имеретински», бестселлер конца шестидесятых – начала семидесятых годов прошлого века. И я убедилась в аксиоме: талантливое нетленно. Роман нисколько не устарел, написан с какой-то моцартианской легкостью, сочным, упругим языком и в то же время глубок, затрагивает вечные темы, так что время над ним не властно. Эбаноидзе так описывает природу, быт, нравы Имерети, что читатель ощущает терпкие ароматы этого края, осязает шероховатость глины, из которой юный скульптор Ладо лепит свою «Бегущую девушку», а герои, выведенные писателем, настолько достоверны, что мы видим каждую черточку их лиц, слышим их голоса… В романе органично соединяется русская классическая традиция с грузинским колоритом. Вот когда осознаешь силу писательского слова! Недаром Александру Луарсабовичу так дорог именно этот его роман. По словам писателя, он был ему словно надиктован «сверху», он его просто записал. «Наверное, главное мое достоинство как писателя – умение пластически воссоздать пейзажную картину, - считает он. - В том же «Браке по-имеретински» у меня так описана речка, что для читателя это одно удовольствие! Я все время возвращаюсь к этой своей давней вещи!». - «Не потому ли, что считаете этот роман своим лучшим произведением?» - «Да, пожалуй. Хотя, должен сказать, что мнения читателей разделились: есть большой круг людей, предпочитающих именно этот мой роман и еще следующий – «… Где отчий дом», но есть и другие мнения». В октябре в свет выходит новый роман писателя – «Предчувствие октября». Впервые произведение Александра Луарсабовича основано на российском, русском материале. Рождалось оно не просто, в бесконечных сомнениях. По словам писателя, возможно, ему не хватало «грунтовых, глубинных, подспудных питающих вод». С другой стороны, он добивался острого социального высказывания. «Меня что-то не устраивает – получается мелковато, - рассказывал писатель в период работы над романом. - Необходим другой масштаб – масштаб большой жизни. По модели построения мой роман, может быть, схож с фолкнеровским романом «Шум и ярость». В нем три персонажа – члены одной семьи. Три внутренних монолога должны представить и создать картину русской жизни…»
На заре туманной юности - Самое сильное впечатление ранних лет – Лев Толстой, его «Война и мир», «Казаки»… До того дошло, что в студенческие годы мне приснилось, будто Лев Николаевич спал на тахте на балконе моего деревенского дома. И даже как будто какой-то разговор небольшой между нами состоялся. Потом прочитал еще целый ряд вещей очень значительных – тот же «Шум и ярость» Фолкнера. Я Фолкнера читал много, но этот роман особенно любил. Поразительной свежести и силы было это высказывание! Загадочность и иногда какая-то резкая материальность, что ли. Как бы разрывая ткань бумаги, оттуда выплескивается, вырывается сама жизнь. Это совершенно удивительный роман! Так же, кстати, как и «Иосиф и его братья» Томаса Манна. Наверное, в свое время еще более сильное впечатление – «Доктор Фаустус». Это было какое-то античное пиршество! Но я назову еще одну вещь последнего времени. Очень больно задел меня роман «Годори» Отара Чиладзе, который я, кстати, перевел. Я хотел сказать о том, как глубоко он меня затронул, рассказав с такой силой о трагедии последних лет.
Этот самородок Отиа Иоселиани... Так получилось, что в большую литературу Александр Эбаноидзе вошел благодаря переводам, и первой его публикацией стал рассказ Отиа Иоселиани «Девушка в белом». Он был напечатан в «Литературной газете» летом 1960 года. С тех пор, Иоселиани с Александром Луарсабовичем связывала дружба. - Мы познакомились больше пятидесяти лет назад. Отиа был очень сложным человеком даже в дружеском общении. Но у нас с ним сложились замечательные отношения! Иоселиани учился на Высших литературных курсах в Москве, а я – в Литературном институте в эти же годы. Так мы познакомились. Отиа часто уезжал к себе в деревню и оставлял мне свою комнату, где стоял бильярдный стол среднего размера. Эту деталь я навсегда запомнил… В литературу Отиа вошел ярко, самобытно. Любил рассказывать, как на Высших литературных курсах все поначалу немного сторонились его, косо, удивленно поглядывали на его специфическую мрачноватую фактуру – в молодости особенно. Уже в старости Отиа Иоселиани стал седым, благообразным, а в юные годы был очень черным. И обсуждать особенно не собирались то, что он мог написать. Но вдруг так случилось, что именно к тому утру, когда предполагалось обсуждение творчества Иоселиани, я перевел его небольшой рассказ и передал ему мой перевод. Рассказ очень хорошо, выразительно прочитала его однокурсница – поэтесса. И он произвел шоковое впечатление! Как вспоминал Иоселиани, все стали хвалить автора вообще, но не самого Отиа. Дескать, не может быть, чтобы он был автором этого рассказа. Отиа умел c юмором подать эту давнюю историю. Кстати, кроме этого факта обсуждения на семинаре, хочу привести еще один. Отиа был отмечен в большом докладе Георгия Маркова на пленуме Союза писателей. Этот доклад занимал в «Литературной газете» целый разворот: обсуждалась вся советская литература. Много места в докладе Маркова было уделено рассказу Отиа Иоселиани «Вдовьи слезы». Докладчик, конечно, упрекнул писателя за рискованный эротический сюжет, но при этом отметил мастерство Отиа Иоселиани. «Посмотрите, как написано!» Георгий Марков очень уважительно это сказал. Не забуду наши с Отиа многочисленные вылазки, путешествия. Особенно запомнилась поездка в какую-то удивительно красивую долину, где был горный ручей, в котором водилась форель… Запомнились и другие поездки в южную Грузию. Отиа очень любил мою деревню, мою деревенскую родню. Мне тоже близки его родные, сыновья. И мы оказались с ним словно в одной семье… Помню, как однажды увидел у него замечательный японский автомобиль. «Хорошая машина!» - говорю. «Но у него ограничитель до 150 километров!» - возразил Отиа. «А зачем тебе большая скорость?!» - искренне удивился я. В этом был весь Отиа, а ведь тогда ему было уже под восемьдесят… Природно, стихийно он был очень талантлив! Я много его переводил. Жаль, что последний роман Иоселиани «Черная и голубая река» перевел не я. Он появился тогда, когда литература оказалась на обочине. Это сильное, удивительно глубокое произведение.
Дружба народов – штамп советского времени? С 1995 года Александр Эбаноидзе возглавляет журнал «Дружба народов». И все эти годы – больше семнадцати лет! - спасает его, борется за его существование. Александр Луарсабович застал журнал на грани кризиса. Совсем недавно газеты и электронные СМИ забили тревогу: «Кому мешает «Дружба народов»?», «Дружба народов» под угрозой закрытия!», «Дружбу народов» выгоняют на улицу»… Однако мой недавний телефонный разговор с писателем развеял опасения за судьбу издания, любимого многими читателями: мэр Москвы обещал в ближайшее время разрешить вопрос с помещением для редакции журнала. - Когда я пришел в редакцию в сентябре 1995 года, еще не был напечатан даже февральский номер. А сегодня нас бесконечно выселяют из редакционных помещений… Когда мы отмечали 70-летие журнала, все президенты СНГ прислали неформальные поздравления и приветствия. Основан Межгосударственный фонд гуманитарного сотрудничества государств – участников СНГ, который нам реально помогает. Если говорить о названии журнала, то, признаться, и в советские времена я осознавал его плакатность, лозунговость. В литературном смысле это не находка – назвать журнал «Дружба народов». Хотя это задумывалось Горьким и готовилось серьезными людьми. Сегодня необходимость такого журнала, его продуктивной работы особенно велика! Потому что на постсоветском пространстве у нас друг о друге настолько мало достоверной информации, что возникла острая необходимость присутствия журнала в общественной, интеллектуальной жизни. Иначе возможны любые искажения реальности, что и происходит во всякой – и в желтой, и в не желтой прессе. А правду, настоящую, серьезную правду о том или ином народе должна нести талантливая литература – Грант Матевосян, Отар Чиладзе, Отиа Иоселиани, Василь Быков… Получается список из прошлого. Но я опасаюсь, что если назову новые имена, они будут для многих совершенно незнакомыми. Эти авторы появились пять, десять, пятнадцать лет назад. Оксана Забужко, Юрий Андрухович, Алишер Ниязов – Алексей Торк из таджикско-киргизской семьи, пишущий на русском. Еще одно имя: Сухбат Афлатуни – тоже псевдоним. Восточное фонетическое образование от «Диалогов Платона». За псевдонимом «Афлатуни» - писатель Евгений Абдуллаев. Есть еще целый ряд по-настоящему интересных писателей из этого региона. Фавориты последнего времени – эстонцы Андрус Кивиряхк, Яан Кросс. Последний, остро-политический роман Яана Кросса мы опубликовали. Отмечу повесть русского писателя из Казахстана Николая Веревочкина «Человек без имени», тоже напечатанную в «Дружбе народов». Кстати, я читал Веревочкина как член жюри «Русской премии», которое возглавлял Чингиз Айтматов. По поводу Веревочкина он позвонил мне из Брюсселя и поинтересовался: «Кто этот человек?» Да, это действительно сильная, интересная повесть! Это все «литературно-интеллектуально-духовное» необходимо, чтобы разрыв связей не был таким болезненным. С распадом Союза сразу возникли взаимные недоверие, претензии. А талантливая литература – эта ведь информированность! - может взаимную приязнь сохранить. Не вычеркнуть того, что мы были вместе, что у нас долгие годы была общая история. Того, что мы ездили друг к другу на какие-то культурные и литературные события. Мы к ним на Балтийское побережье, а они к нам – на Черное море. Очень важно, чтобы произошедший разрыв не был болезненным и травматическим, чтобы сохранялись человеческие отношения и информация друг о друге. Грузин узнали через «Отца солдата» и «Дату Туташхиа» - народный характер! Жаль, что все мы не очень хорошо вписались в эти сложные времена, по разным причинам.
Россия – Грузия: кризис отношений - Что касается моей профессиональной работы и общения в литературной среде, то я не ощущаю, в принципе, никаких изменений, связанных с отношениями двух стран. Я довольно часто выступаю в эфире радио «Свобода» по приглашению Владимира Кара-Мурзы, участвую в пространных беседах на актуальные темы. Комментирую, анализирую какие-то события, особенно в периоды обострений. Раньше я делал это активнее. А сейчас, убедившись в бесплодности подобных занятий, беру слово только в крайних случаях, если в чем-то перегибает или что-то искажает российская пресса… Я четко разграничиваю свою функцию как главного редактора журнала и человека, которому задают какие-то вопросы. Как редактор я пытаюсь соблюдать баланс. Скажу: прежней естественности и органичности нет. Обострения отразились на грузинах вообще, я тому свидетель. Был момент, когда из Москвы высылали людей, приехавших на работу, в школах выясняли, у кого из детей грузинская фамилия, кто – скрытый грузин. Это было довольно тягостно. Но, слава богу, с этой ситуацией довольно быстро справились, она была выправлена оперативно, ведь это был явный перегиб. Если говорить о Грузии, то, мне кажется, что в общественном нашем самоощущении нет четкости, ясности плана действий. И потом, совершенно необходимо соединять серьезные действия с внутренним принципом какого-то самопожертвования, самоотдачи. Я где-то читал, что Япония, проигравшая войну, лет десять-пятнадцать жила на страшно ограниченном рационе. На обед была небольшая мисочка риса с пятном томатного сока. Японцы экономили средства для того чуда, которое в итоге совершили. Они во всем сильно себя ограничили, но сумели осуществить поразительный рывок. Видимо, когда нация в очень сложном положении, проходит испытание исторического масштаба, нужны еще и морально, внутренне обеспеченные самой нацией самоотверженные жесты, действия, шаги… А мы к этому не готовы. Мы хотим и того, и этого, и другого, не хотим себе ни в чем отказывать. Можно назвать это индивидуализмом, неготовностью к самопожертвованию.
Нужны ли нам большие романы? - Литературу сегодня мало читают, в особенности большие романы. В связи с этим я даже проделал однажды большую работу. В свое время, как я уже сказал, я очень эмоционально пережил роман «Иосиф и его братья». Гораздо позднее я сделал дайджест – выжимку из этого романа. Вообще-то я категорически против дайджестов, но вот что касается этой вещи… Думаю, суть великого романа Томаса Манна должен знать каждый мало-мальски культурный человек. Нужно, строго говоря, знать не только произведение Манна, но первоисточник – Библию, который архаичен лексически, ему не хватает психологических мотиваций для увлеченного чтения. Именно по этой причине Томас Манн написал свой роман, кстати, Гете и Толстой тоже любили импровизировать на эту тему – она просто напрашивается на более пространный рассказ. Но в итоге это сделал прекрасный немецкий писатель! При этом нужно согласиться с тем, что мало найдется читателей, готовых прочитать роман, который по объему больше «Войны и мира». Читать такие объемистые книги народ явно не готов… Что касается моего дайджеста, то он получился. Книжка очень красиво издана и доброжелательно отрецензирована. Она вышла в 90-е годы, когда люди стали охладевать к большим романам. Ведь и времени для этого не было. Жизнь стала такой, что нужно было просто выживать. - Сегодня возможны такие литературные потрясения? - Интересно прочитать то, что написано Станиславом Рассадиным по поводу романа Отара Чиладзе «Годори» в «Новой газете». Он приходит к выводу, что наконец-то на постсоветском пространстве состоялось литературное событие. При этом Рассадин набрал слово «событие» крупными буквами. А заканчивается рецензия утверждением, что в русской литературе такого произведения об этом периоде нет. Вот ответ на ваш вопрос квалифицированного литератора и хорошего читателя.
Тенденции - Вы, конечно, следите за тем, что происходит в русской литературе. Что удивило вас за последнее время? Какие тенденции можете отметить? - Заметна вот какая вещь. Закончились постмодернистские игры. Постмодернисты сделали свое дело, и что-то положительное в итоге привнесли – стилистическое раскрепощение, например. Иногда чрезмерное. Словом, какую-то свою работу постмодернизм проделал. А сейчас все ощутимее происходит возвращение к серьезному социально-аналитическому высказыванию. Имею в виду того же Захара Прилепина, живущего в Нижнем Новгороде, или Ирину Мамаеву. И среди них есть талантливые, сильные писатели, возвращающиеся к мощной русской классической традиции. Но звук все-таки другой, сегодняшний. - А как относитесь к творчеству Владимира Сорокина, к примеру? - Я не очень хорошо знаю творчество писателей этого типа. Я прочитал буквально по одной вещи. И мне показалось, что можно даже в этой форме и в этом жанре работать гораздо острее и интереснее. Сорокин – очень одаренный литератор, но у него нет серьезной, оригинальной идеи. В его романе «День опричника» опричнина – не та поразительная социальная метафора, как у Кафки, когда он пишет свои «Замок» или «Процесс». Это достаточно примитивный ход. Допустим, мы движемся к опричнине. Но, на мой взгляд, это и с художественной точки зрения мелковато. Разве это так уж трудно – придумать одну-единственную метафору на весь роман? Живем, мол, как во времена Ивана Грозного. А последний эпизод романа – сексуальный?! Сорокин и тут свою функцию продемонстрировал: отряд опричников занимается бог знает чем. Какова же смысловая функция этого эпизода? За этим стоит то, что Сорокин желает обязательно шокировать читателя. Таких пародистов-имитаторов было немало в 30-е годы прошлого века. Но дар слова у Сорокина несомненный. - Вас не смущает, что стали влиятельными и авторитетными не толстые литературные журналы, а глянцевые и гламурные? - Назвать функцию глянцевых журналов в обществе влиятельной и авторитетной, пожалуй, я бы не мог. Их читает, покупает определенный круг читателей. Тем не менее, у толстых журналов осталась репутация знака качества. Представьте себе, у нас – имею в виду «Дружбу народов» - было несколько предложений от богатых графоманов, хотя им ничего не стоило выпустить свои книги. Ни один из них не был у нас напечатан! А они знают, что если тебя опубликовали в серьезном литературном журнале, то это – признание. Что касается гламура… У них, кстати, очень большие гонорары. Другая форма существования. Иногда хорошие писатели зарабатывают там очень прилично - Рыночные отношения создают психологическое состояние, мешающее творчеству? - Развитие рыночной экономики – это вектор, противоположный культуре. Рынок очень охотно поддерживает дешевую литературу. Я помню, как слушал по телевидению беседу с дочерью Василия Шукшина Марией Шукшиной. Она сетовала на то, что книги отца плохо раскупаются. Хотя пусти сейчас какой-нибудь слушок скандальный о его дочери, то даже это отразится на продажах. А выдай Василия Макаровича за кого-нибудь «эдакого», будет просто обвал тиража. Сумасшедший дом! - Никогда не пытались писать на грузинском? - Я всегда хотел перейти на грузинский язык. Даже предпринимал такие попытки, но не получилось. Во-первых, есть какой-то сокровенный опыт у каждого человека, к литературе призванного, который на другом языке вообще не выражается с необходимой глубиной и исчерпывающей точностью. Конечно, великолепный русский язык – отточенный, замечательный инструмент! И мне предоставлена эта удивительная возможность на нем писать и общаться. Это, скорее, такое генетическое ощущение грузина. Когда-то Бесо Жгенти очень радовался успеху моего первого романа… Как «Звездопад» Иоселиани, тоже результат первого стихийного выплеска. Это свежее, непосредственнее, чем что-либо. Но дай бог мне и дальше работать… - Александр Луарсабович, допускаете возможность своего возвращения в Грузию? - Моя покойная жена любила обсуждать эту тему. Последние десять-пятнадцать лет мы с ней часто говорили о возможном возвращении. Но не в Тбилиси, а в имеретинскую деревню. Кайсын Кулиев однажды спросил меня: «Александр, как вы думаете, не пора ли вернуться на родину, пока окончательно не порваны связи?» Тогда и нужно было этим заняться. Сейчас и связи по-другому выглядят, и сил гораздо меньше. Но я приезжаю в свою деревню, привожу помалу наш дом в порядок. Бог даст, доведу ремонт до конца. Как сказал Лев Николаевич: «ЕБЖ». Ежели буду жив. Если буду жив, то через несколько лет надеюсь вернуться на родину. Я в Грузии себя очень хорошо чувствую! А в грузинской деревне – еще лучше.
Инна БЕЗИРГАНОВА |
|