В этом году трое моих друзей, представителей славного поколения шестидесятников, праздновали свою юбилейную дату – 80-летие со дня рождения. 80 лет исполнилось и замечательному грузинскому прозаику Резо Чейшвили. Эту дату очень тепло отметили в его родном Кутаиси и издали однотомник избранных произведений писателя.
Свое 80-летие встретил известный поэт и переводчик Гиви Шахназар, который является своего рода символом единства двух древнейших христианских культур – грузинской и армянской.
С Гиви Шахназаром меня связывает давняя дружба. В молодости мы с Гиви часто проводили долгие часы в университетском саду или в Верийском парке, беседуя о литературе, о спорте и о многих других вещах, которые нас интересовали. Был у нас еще один друг, поэт Шота Чантладзе, к сожалению, рано ушедший и не публиковавшийся при жизни, хотя он оказывал большое влияние на молодых поэтов и стихи его были популярны среди них. Лишь впоследствии, уже после его смерти, был издан сборник его произведений. Гиви и Шота были очень близки духовно. Гиви посвятил ему одно из лучших стихотворений, а позднее опубликовал воспоминания о нем.
Две стихии – грузинская и армянская – питают дух Гиви Шахназара, что слышится и в звучании его имени и фамилии, его многолетняя и плодотворная переводческая деятельность отмечена щедрым талантом и мастерством. Совершенно естественно, что основной составляющей этой деятельности является перевод армянской поэзии на грузинский язык.
Под его пером впервые на грузинском языке зазвучали божественные строки «Книги скорбных песнопений» гениального армянского поэта Х века Григора Нарекаци. Два года назад грузинский читатель получил и по достоинству оценил очень хорошо изданную книгу изящных любовных стихотворений, написанных в народном духе «Сто один айрен» (песни-четверостишия о любви) великолепного лирического поэта ХVI века Наапета Кучака. На протяжении лет работал Гиви Шахназар над переводом армянских стихотворений столь любимого Саят-Нова. И успех сопутствовал ему.
Несмотря на сложность задачи, он не обошел вниманием классика армянской литературы Аветика Исаакяна и мастерски перевел несколько его шедевров. В свое время не случайно сказал Александр Блок, что во всей Европе сейчас нет лирика, равного Аветику Исаакяну.
Столь же любовно и бережно перевел Гиви Шахназар стихи уроженца Грузии, нежнейшего армянского поэта-лирика Ваана Терьяна.
К сожалению, В.Терьян ушел очень рано и не успел довести до конца исполнение своего сокровенного замысла – перевести на армянский язык руставелевского «Витязя в тигровой шкуре». Однако, та небольшая часть перевода, которую он осуществил, выполнена поистине виртуозно.
Много и упорно работал Гиви Шахназар над переводом сложной, своеобразной поэзией Паруйра Севака, трагически погибшего. Паруйр Севак был поэт-новатор, смело прокладывавший новые пути в армянской поэзии. Переводы его стихов были изданы отдельной книгой.
Г.Шахназару принадлежат прекрасные переводы Егише Чаренца, Амо Сагияна, Сильвы Капутикян и других армянских поэтов. Желательно было бы издать эти переводы в виде антологии одной книгой.
Как и следовало ожидать от такого профессионала, Гиви Шахназар не мог обойти русскую поэзию. С высоким мастерством перевел он стихи Пушкина, Андрея Белого, Бориса Пастернака, Беллы Ахмадулиной и других. Дружеские отношения сложились у него с петербуржцем Михаилом Дудиным, и, конечно, он перевел немало его стихотворений.
Самые приятные воспоминания Гиви Шахназара связаны с периодом его работы в Главной редакционной коллегии по художественному переводу и литературным взаимосвязям, которая помещалась на улице Дадиани №2, где ныне находится Дом Европы. Эта Коллегия, создание которой инициировал и деятельность которой направлял известный общественный деятель Отар Нодия, человек просвещенный, энергичный, инициативный и бескорыстный, внесла большой вклад в дело развития перевода и литературно-культурных взаимоотношений. Отар Нодия создал структуру этой организации, единственной в Советском Союзе, привлек к сотрудничеству лучших переводчиков художественной литературы, организовал коллектив талантливых редакторов; были налажены связи не только с писателями других союзных республик, но и с зарубежными. Было издано множество значительных книг. Авторам и переводчикам создавались самые благоприятные условия для работы, так что приглашенные называли Коллегию литературным «оазисом». Здесь часто проводились дни абхазской и осетинской литератур, почти ежегодно в Пицунде устраивались международные симпозиумы, где встречались писатели разных национальностей, завязывались деловые дружеские взаимоотношения.
Гиви Шахназар с особым теплом вспоминает период, когда он работал в издательстве «Сабчота Сакартвело» («Советская Грузия») и руководил отделом поэзии альманаха «Хомли». Директором издательства был Вахтанг Челидзе, известный писатель, переводчик, глубокий знаток европейской и мировой литературы. Именно в этом издательстве Гиви прошел серьезную школу как переводчик и редактор, которая наложила отпечаток на всю его деятельность.
Одну из интересных страниц в творческую биографию Гиви Шахназара вписали три сезона его работы в должности директора и художественного руководителя Тбилисского государственного армянского драматического театра имени Петроса Адамяна. Он создал для режиссеров и артистов максимально благотворную творческую атмосферу, постоянно стремился к обогащению репертуара лучшей драматургией.
Спустя годы мы с Гиви Гегечкори готовили для издательства «Накадули» шестой том антологии грузинской поэзии, в который должна была войти городская (ашугская) поэзия. Нам приходилось выискивать редкие, неопубликованные и труднодоступные материалы. Мы проводили дни в Литературном музее, в Институте рукописей и уже собирались отправиться в библиотеку-музей Иосифа Гришашвили, без которого наши изыскания оказались бы неполноценными. Мы знали, что Гиви Шахназар родился и вырос в Харпухи (одном из районов Старого Тбилиси), где жил Иосиф Гришашвили, близко его знал и даже работал в его замечательной библиотеке – полностью описал армянские книги. Составил аннотации к ним на двух языках – армянском и грузинском. Поэтому мы обратились к нему с просьбой помочь нам. Гиви с радостью согласился и пошел с нами в библиотеку, где препоручил нас заботам Нодара Григорашвили, который с 18-ти лет служил здесь – начинал он пожарником, а с 1989 года стал директором, с его помощью нам удалось обнаружить стихотворения знаменитых тбилисских ашугов Иэтима Гурджи, Скандарнова, Азира и других. Прощаясь с нами, батони Нодар с улыбкой сказал: «Я рад, что вам нравится наш Харпухи. Это действительно особый район, интернациональный – выросший здесь ребенок к двадцати годам свободно говорит по крайней мере на пяти языках».
Мы с Гиви Гегечкори и впоследствии следили за интересной и полноценной деятельностью Нодара Григорашвили. При его непосредственном участии и его стараниями были подготовлены и изданы пять книг каталогов на грузинском языке. Издана и одна книга на русском, что очень обрадовало русских библиофилов. Подготовлены и остальные тома каталогов как на грузинском, так и на русском языках, но за неимением средств их издание пока не осуществилось.
Эти книги-каталоги заслуживают особого внимания. Они изобилуют автографами, посвящениями поэту и надписями, приписками самого Гришашвили, поэта, лексикографа, историка литературы, глубокого знатока грузинской и русской литературы. Его приписки безусловно заслуживают отдельного изучения.
Недавно батони Нодар рассказал мне о хранящемся в библиотеке сборнике лирических стихов И.Гришашвили в русском переводе (издательство «Заря Востока», 1943 г.). Часть переводов почему-то не подписана, и переводчик неизвестен. Однако из приписок автора выясняется, что они принадлежат перу Осипа Мандельштаму.
Трудно переоценить культурное и литературное значение библиотеки-музея Иосифа Гришашвили. Она не просто богатейшая – она уникальная. Здесь хранятся десять тысяч экспонатов – книги на разных языках, пресса, фотографии, афиши, фонографические записи, начиная с 1910 года, различные мемориальные предметы.
Старинное здание, в котором помещается библиотека-музей, не так давно было на грани разрушения, и эта национальная сокровищница могла погибнуть. Ее спасителем оказался Бидзина Иванишвили. Библиотеку начали укреплять. Работы велись с 2010 года и завершились менее чем за год. Ныне библиотека-музей полностью благоустроена и оснащена всем необходимым, в ней созданы идеальные условия для работы.
В 90-е годы Гиви Шахназар с Ланой Гогоберидзе, Эльдаром Шенгелая и другими представителями нашей интеллигенции вступил в Либерально-демократическую партию. Она должна была войти в Парламент. По партийному списку ему полагалось работать в Парламенте, но он пришел к заключению, что для этой работы более нужны юристы и уступил свое место другому.
Доброжелательный, искренний, всегда приветливый, безукоризненно вежливый, скромный, принципиальный и твердый – таков Гиви Шахназар и таким его любят все, кто его знает.
Один грузинский ученый много лет назад сказал о грузинах и армянах: наша история, наши судьбы, наши культуры очень тесно переплелись в течение множества столетий, начиная с глубокой древности, потому нам нужно иметь столько же арменологов, сколько есть у нас картвелологов. Вероятно, это так и есть. Творчество Гиви Шахназара, сына наших двух народов, кавалера ордена Чести, лауреата премий Иванэ Мачабели, Ильи Чавчавадзе, Егише Чаренца, Фритьофа Нансена, служит благородному делу дружбы и взаимопонимания.
Эмзар КВИТАИШВИЛИ
Перевод Камиллы-Мариам КОРИНТЭЛИ
|
Эта история началась в прошлом веке. А кажется, что вчера…
Дагестан, земля гор. Горы высоки и бесконечны. Кто-то сказал, что горы разделяют, а моря соединяют. Сказал и ошибся. На Кавказе давно известно, горы – как большая цепь из прочных звеньев, связывает прочно и навсегда.
Небольшое село Орлиное Гнездо. Красное солнце медленно уходит за горизонт. Мальчик неподвижно стоит и смотрит на запад – до слез, не отводя взгляда. Солнце отражается в его больших влажных глазах… Да и как не смотреть? Мальчик знает, что за Кавказским хребтом находится заповедная страна. Ведь сколько раз мама ему повторяла: «Сынок, там, где садится солнце, находится Грузия. Это рай земной. Если доведется побывать, поклонись этой благословенной земле».
Прошли годы – светлые и мрачные, счастливые и трагические. И вот со мной беседует необыкновенный человек. Безупречная осанка. Эмоциональная поэтическая речь. Небольшой акцент. Скорбная тень пережитых утрат и болей на лице. А в глазах по-прежнему отражается закатное солнце. «За Алазанской долиной, за Кахетинской вершиной, за грозовыми тучами мое орлиное гнездо…»
Судьба Али Исаева-Аварского, заслуженного артиста Грузии, почетного гражданина Тбилиси, кавалера Ордена Чести, полна случайностей. Впрочем, как давно сказано, кто верит в случай, тот не верит в бога.
Его детство прошло в самом сердце Нагорного Дагестана. Жили тяжело, небогато. Большая семья рано осталась без матери. Отец был стар, и мальчик с восьми лет узнал, что значит самому зарабатывать на хлеб. Но дети есть дети – им хочется играть. Любимой забавой было хождение по канату. Али не просто ходил – он научился бегать по канату, и даже танцевать на нем. Казалось, вот-вот он исполнит мечту матери, которая очень хотела, чтобы сын стал танцором. Но все сложилось иначе. Он уехал в Россию. Откровенно признается: «После смерти мамы мне, подростку, было трудно и горько оставаться там, где все напоминало о ней. Утрата была слишком тяжела».
Али долго колесил по российским городам и весям. Дважды женился. Оба раза – неудачно. Патриархальный, в лучшем смысле слова, взгляд Али на семью никак не совпадал с легкомысленным поведением жен – избалованных дочек высокопоставленных чиновников. Посты и чины тестей для Али были не важны, а вот верность, преданность и искренность в семье он ценил превыше всего. Если этого нет, значит, нет и семьи. Пережив последнее расставание в Новосибирске, Али решил: все кончено, возвращаюсь в Дагестан и буду пастухом. Хотя справедливости ради заметим, что бывший тесть Али – русский офицер – прозорливо заметил: «Али, до Дагестана ты не доедешь. Пасти овец – не твое дело».
Но Али все-таки отправился в путь. И вдруг... Лицо матери ясно предстало перед ним, и он словно вживую услышал ее слова: «Сынок, поклонись Грузии». И по дороге на родину заехал в Тбилиси. Заехал на один день, а остался навсегда. Хотя в Грузии у него не было ни одного знакомого человека. Да, видно, не суждено ему было пасти овец. «Я почувствовал силу родного дома, увидел близких мне по духу, характеру и поведению людей. Все казалось удивительно красивым, привлекательным, приподнятым», - вспоминает Али.
Грузия праздновала 800-летие со дня рождения Шота Руставели. В Тбилиси съехались почетные гости со всех концов света. И Али, так случилось, сразу оказался в центре событий, среди тбилисской богемы. Но самое важное – в первый же день своего пребывания в Грузии он встретил Мзию Иашвили.
Ну как не вспомнить классическое: «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»
Наверное, навсегда останется загадкой, каким образом грузинская аристократка, золотая медалистка, выпускница консерватории и аспирантуры, кандидат наук с первого взгляда разглядела в бесприютном аварце в китайских босоножках с деревянным чемоданчиком в руках не только силу и талант, но и своего единственного человека. Видимо, это и есть судьба. Иначе говоря – суд бога.
После встречи с Мзией у Али все пошло по-новому, по-настоящему. «Меня словно бы вывели из темного тоннеля на яркий свет, к лазурному берегу», - вспоминает Али. Он обрел любовь, дом, семью. А еще – свой путь в кино и литературе. Получил высшее образование. Снялся в 35-ти фильмах, в том числе у Сергея Параджанова, Резо Чхеидзе, Гиги Лорткипанидзе (в картине последнего «Клятвенная запись» он даже сыграл две роли!). Написал много стихов и рассказов – начиная с 1970-х годов в переводе на русский их публиковали в грузинских газетах и журналах. Его наставниками в кино стали Резо Чхеидзе и Эльдар Шенгелая, в литературе – Расул Гамзатов, Ираклий Абашидзе, Иосиф Нонешвили, Хута Берулава. Композиторы Нуну Габуния, Сандро Мирианашвили, Важа Азарашвили, Тенгиз Джаиани писали музыку на его стихи. Да и вообще, круг его дружеского и профессионального общения был настолько широк, что я не рискую привести эти известные фамилии на журнальной странице – ее просто не хватит.
Главное, чему его учили мудрые грузинские наставники – это сохранять собственный национальный дух, особенности своей культуры. Али, в свою очередь, хватило вкуса и достоинства осознать, что быть дагестанцем – не только удел, но и стиль жизни. А Р.Гамзатов удержал Али в литературе, советуя не менять сферу деятельности, несмотря на заманчивые приглашения: «Оставьте эту экзотику в покое, - говорил Гамзатов, - Али еще скажет свое слово в литературе». И оказался прав.
Наверное, в этом горце с самого рождения сидел ген творчества. Надо было только заметить, а главное – поверить. Мзие это удалось. Она, как очень немногие женщины, очень редкие жены, умела не только поддерживать, но и воодушевлять. Именно поэтому каждый новый день был для Али шагом в будущее, покорением новой вершины, свершением.
Эта пара по сей день остается в памяти как одна из самых красивых и замечательных. Верность, соратничество, единомыслие, страсть и нежность – это все про них. Мзия успела познать счастье – у нее сбылись все мечты. Родился сын, Шамиль-Бека. Шамилем его назвал Расул Гамзатов, а имя Бека дал Иосиф Нонешвили. Членом семьи стала невестка Меги, появились внуки – Анна и Георгий. Сегодня они все – взрослые, состоявшиеся и, само собой, талантливые люди.
Мзия отдала мужу все. Даже свою жизнь. Али не довелось чем-то жертвовать во имя любимой – он просто навсегда отдал ей свое сердце, а сейчас продолжает жить во имя Мзии, ее светлой памяти…
Ни на секунду не теряя духовной связи с Дагестаном, Али обрел новую родину – Грузию. «Для меня Дагестан и Грузия – два пика одной вершины, дети-близнецы одной матери. У меня две родины, и я живу под знаком двух культур», - не устает повторять Али. В тяжелые времена Али не раз предлагали уехать из Грузии. Он не смог. Ему было стыдно покидать страну, которая была к нему так добра…
Не все шло просто и безоблачно. Восток, конечно, дело тонкое. Но Кавказ еще тоньше. И знаменитая дружба народов не раз проходила серьезную проверку на прочность. Был трагический момент в недавней истории, когда отношения Грузии и Дагестана балансировали на лезвии ножа. И кто реально помог уладить назревающий конфликт? Представьте себе – Али Исаев-Аварский.
Летом 1992 года, в самый разгар грузино-абхазской войны, Али получил приглашение стать делегатом Первого международного конгресса соотечественников Дагестана в Махачкале. А в Грузии в это время творилось что-то ужасное – народы Северного Кавказа встали на защиту Абхазии, и вот-вот к ним должен был присоединиться и Дагестан. Али, с великим трудом собрав кое-какие средства на дорогу (это были годы тотальной безработицы, купонов вместо денег, без тепла и хлеба), отправился на конгресс. Его взволнованно напутствовали Резо Чхеидзе и Акакий Двалишвили: «Али, неужели родина Шамиля пойдет воевать против нас?» Волнение выдающихся грузин было понятно - стоит вспомнить, что отношения между Дагестаном и Грузией имеют богатое прошлое, давние культурные связи. Было время, когда в Дагестане у аварцев строились православные грузинские церкви и использовался грузинский алфавит.
С кем бы Али ни говорил в те дни в Махачкале, а это были видные деятели – Расул Гамзатов, академик Гаджи Гамзатов, генерал Магомед Тинамагомедов, летчик-космонавт Магомед Толбоев – все были едины в своем мнении: Дагестан не должен вступать в конфликт. Дагестанец Али понимал, что в то же время он – полпред Грузии и старался передать делегатам конгресса настроение грузинского общества, подчеркивая, что «главным оружием грузин остается любовь». В многочисленных интервью по телевидению, на радио, в прессе Али призывал сохранить «дедовский мост» дружбы между Грузией и Дагестаном.
На конгрессе случился примечательный эпизод. Перед закрытием с патетической речью выступил делегат из США – он высказал уверенность в том, что вскоре Кавказ станет единым. Али Аварский, надо сказать, хотя и мечтатель, но далеко не фантазер, а человек рациональный и здравомыслящий. Заявление американца, приехавшего в Дагестан впервые и всего на три дня, да еще с личным поваром, вызвало у него не только иронию, но и недоумение. Поэтому он немедленно попросил слова. Слово «грузину» (так Али называют в Дагестане) дали. «Господин Магомед, - спросил Али, - у вас большая семья?» - «Большая, нас двадцать человек». - «В семье у вас полное согласие?» - «Да нет». - «А почему?» - «У каждого свои интересы. Кто-то хочет уехать, кто-то – остаться, кого-то заработок интересует, кто-то фамилию менять надумал… Да мало ли!» - «Может быть, вам стоит попробовать сперва объединить свою семью, а уж потом – весь Кавказ?» Зал взорвался овацией…
Али уверен в том, что Кавказ объединить невозможно – слишком сильны различия, серьезны разногласия. Но, тем не менее, это единый организм. И Али мечтает о создании Кавказского парламента. Он уверен, что подобный парламент стал бы громоотводом для всех гроз на Кавказе. Вот тогда и произойдет настоящее объединение – не на словах, а по-настоящему, на деле. «Об этом мечтал имам Шамиль. Еще не поздно».
Стремлением к единству полны его сборники «Дагестанская ветвь на грузинском дубе», «Счастливого пути!», «История одной любви», рассказ «Клятва молодого горца», автобиографический трехтомник «Край, где господствует любовь», сборник-билингва «Зов сердца, зов крови», киноповесть «Орлиное Гнездо», изданная на трех языках – грузинском, русском, английском. Кстати, сюжет об Орлином Гнезде в свое время заинтересовал Сергея Параджанова.
Главное детище Али Аварского – художественно-документальная киноэпопея «Формула притяжения. Дагестан и Грузия». Автор сценария и ведущая – Мзия Иашвили, режиссер – Али Исаев-Аварский. Главный консультант – Расул Гамзатов, художественный руководитель – Резо Чхеидзе.
В начале работы над фильмом весомую помощь оказали Зураб Церетели, Леван Тедиашвили, Автандил Иашвили. В 1998 году по Грузинскому телевидению была показана первая серия. И тут случилось горе – внезапно, в расцвете сил, скончалась Мзия… Не успел Али немного оправиться от несчастья, как последовало новое – ушел из жизни его главный учитель и наставник Расул Гамзатов. Лишь осознание того, что фильм должен стать символическим памятником любимым людям, позволило Али продолжить работу. Она длилась 15 лет… Али занимал деньги, рисковал собственным имуществом. Шутил: и долги растут, и награды прибавляются. Хотя какие уж тут шутки – чтобы закончить работу, Али заложил в банке собственную квартиру. В конце концов от нервного перенапряжения у Али случился инсульт. Он выкарабкался. И по сей день благодарен врачам-кудесникам, вытащившим его с того света, да и сейчас не оставляющим без внимания и помощи – профессорам медицины Ираклию Мегреладзе, Роману Шакарашвили, Рамазу Курашвили, Лауре Манагадзе, Дмитрию Кордзая.
Али уверен, что раз его вернули к жизни, значит, его жизнь чего-то да стоит. И надо продолжать работать. Он снял три серии «Формулы притяжения» - «Расул Гамзатов и Грузия», «Грузия глазами дагестанцев», «Дагестан глазами грузин». «Фильм сделал свое дело, - уверен Али, - сохранен мост дружбы и братства наших дедов, и в будущем скажет еще больше». Героями картины стали более ста дагестанцев и грузин. Критерий, по совету Гамзатова, был только один – выбирать достойных людей с чистым прошлым. Ими стали: со стороны Дагестана, конечно, сам Расул Гамзатов, а также академик Гаджи Гамзатов, генерал Магомед Тинамагомедов, летчик-космонавт Магомед Толбоев, журналист Гаджи Абашилов, чемпион мира по вольной борьбе Магомедхан Арацилов, с грузинской стороны – Патриарх-Католикос всея Грузии Илия II, Зураб Абашидзе, Зураб Церетели, Гурам Панджикидзе, Джансуг Чарквиани, Важа Азарашвили, Леван Тедиашвили, Джано Багратиони, Вахтанг Кикабидзе, Вахтанг Балавадзе и многие-многие другие. Стоит увидеть и услышать, с какой любовью герои картины говорят о своем общем доме – благословенном Кавказе. Картина вызвала интерес публики и серьезные оценки профессионалов. «Этот фильм выше политики, потому что насыщен любовью», - говорил Резо Чхеидзе. Гига Лорткипанидзе был уверен, что «это безумно важная и талантливая работа. Настанет время, когда политические и экономические препятствия будут уничтожены благодаря таким людям, как Али и Мзия». Сказал свое слово и Католикос-Патриарх всея Грузии Илия II: «Вы делаете нужное и важное дело для всего мира. Дагестанцы и грузины – близкие, дорогие друг другу люди».
Фильм был презентован на самых престижных площадках Грузии. Одна из самых ярких встреч состоялась в Тбилисском государственном университете, где Али Исаев-Аварский представил трехтомник «Край, где господствует любовь» и третью серию «Формулы притяжения». Четыре часа длился праздник дружбы и искусства, аудитория аплодировала стоя. В поздравительной телеграмме, подписанной Джано Багратиони и Резо Чхеидзе, говорилось: «Это великолепная книга! Это великолепная победа! Наша эпоха тяжелая, кровавая, а Али поет о любви. Молодец!» Не менее значимые презентации прошли в Союзе архитекторов, а затем – в Совете женщин Грузии, возглавляемом академиком Мзекалой Шанидзе. Теплые и трогательные слова произносили Алла Дудаева, Манаба Магомедова, Тамаз Шилакадзе, Гиви Сихарулидзе, многие другие видные деятели грузинской культуры. Заслуженный педагог Грузии Натела Гамбашидзе призналась: «После знакомства с Али мои внучки сказали, что если бы таких людей, как батони Али, было больше, наверное, не было бы войн! Есть над чем подумать – ведь это сказано детьми. А дети очень наблюдательны и искренни».
Сегодня, когда в отношениях Грузии и России намечается долгожданное потепление, Али готов продолжить работу над фильмом «Формула притяжения» и приступить к съемкам четвертой серии, которая будет посвящена единству и взаимному притяжению русского, грузинского и дагестанского народов.
Если бы мне пришлось охарактеризовать Али Исаева-Аварского одним словом, я бы сказала, что он – миротворец. Именно такие люди – талантливые и добрые бессребреники и энтузиасты могут быть гарантами мира. Хочешь мира – готовься к войне, говорили древние римляне. Али признает другие правила: хочешь мира – живи в мире. А еще он часто вспоминает бабушкин завет: «Берегите то, что не горит в огне, - совесть». Старомодный и единственно правильный завет…
Недавно в «Русском клубе» состоялась встреча с Али Исаевым-Аварским. Он горячо говорил о прожитом, наболевшем, делился планами… Мы спросили его, о чем он мечтает. «Самое важное – сохранить Грузию, эту священную, кровью пропитанную землю, где покоятся наши предки. А для этого только и нужно – чтобы кто-то кому-то уступил. Что может нас спасти? Только любовь, единство и дружба».
Али - человек, чье обнаженное сердце переполнено любовью. К людям, к своим двум родинам – Грузии и Дагестану. И с какой-то горечью становится ясно, что ему словно бы некуда деть эту любовь. «Что мне сейчас остается? - с горечью говорит Али. - Только умереть стоя…»
Вы только подумайте – последние 20 лет Али Исаев-Аварский только и делает, что тратит, вкладывается. Раньше платили ему, чтобы он играл и писал. Теперь платит он, чтобы играть и писать. Ей-богу, это странно для артиста, увенчанного высокими государственными званиями и наградами. Но Али продолжает оставаться в искусстве, ибо по-другому жизни своей не представляет.
Сейчас по состоянию здоровья Али необходимо выехать за рубеж на серьезную операцию. «Когда вернусь, обязательно буду экранизировать свое «Орлиное Гнездо», - обещает Али. - Я еще не все сказал о нашем доме – Кавказе. Я буду не я, если не сниму эту картину. Если все сложится хорошо…»
Земля, это твой сын. Будь к нему милосердна…
Нина ШАДУРИ |
|
Этот худощавый, выше среднего роста человек располагал к себе с первого взгляда. Прядь прямых волос непослушно спадала ему на лоб, а сероголубые глаза выражали доброжелательность. Потомственный дворянин Давид Цицишвили родился в 1901 году, закончил гимназию при царе, дальнейшее образование пришлось уже на советский период. Рано проявилась его тяга к искусству, хотя сначала он поступил в Тбилисский политехнический техникум, закончить который помешало тяжелое материальное положение семьи и потеря отца.
Он вынужден был искать работу и нашел отвечающую его влечению и способностям в Кавказском кустарном комитете, куда в 1921 году был приглашен вторым штатным художником в помощь художнику Юлию Страуме, руководившему художественно-ремесленной мастерской.
Членами Совета Кустпрома были многие выдающиеся деятели грузинской культуры.
Цель его состояла в сохранении и развитии народных ремесел, или как говорили, кустарного искусства. Образцы художественного кустарного производства издавна привлекали внимание своей самобытностью, чистотой пропорций, неповторяемостью сюжетов. Но к началу ХХ века многие ремесла стали приходить в упадок и даже полностью исчезать. Виной тому был рост машинного производства, своей дешевизной ударивший по народному искусству. Кустарь-одиночка уступал место стандартному массовому производству товаров. Помощь кустарям, помимо Кустарного Комитета, оказывали в школе-мастерской «Ганатлеба», заложенной в конце XIX века М.Мачабели. Сюда съезжались мастера со всех районов Грузии, особенно из высокогорных – Хевсурети, Пшави, Тушети. Стремясь помочь мастерам, Ю.Страуме, а затем и Д.Цицишвили создавали рисунки, руководствуясь старинными образцами грузинских паласов, ковров, тканей и др. Мастера, работавшие по этим рисункам, вносили в них свою творческую индивидуальность. Давиду Николаевичу принадлежит более 250 эскизов и технических рисунков для тканных изделий.
Работая в Комитете, Цицишвили создавал и свои произведения. Так, по его эскизу был соткан большой ковер «Джунгли», на котором были изображены дикие животные, птицы, диковинные цветы. Особенно интересны львы и леопарды в динамичных позах с напряженно выгнутыми спинами, с раскрытой пастью. Основной сюжет обрамлен с четырех сторон широкой каймой со стилизованным орнаментом. Ковер выделялся своей яркой красочной гаммой цветов. На Парижской всемирной выставке 1925 года ковер «Джунгли» получил Гран-при. Ковер, созданный по эскизу Ю.Страуме, «Мири» на той же выставке был удостоен золотой медали. Оба ковра выполнены в сложной старинной иранской технике вязки.
Юлий Карлис Оскар Страуме, уроженец Латвии, был приглашен в Тифлис для работы по сохранению и развитию народного искусства, или, как тогда говорили, для оказания помощи кустарям. Он прожил в Грузии долгие годы и действительно сделал много для спасения народного искусства.
Давид Николаевич на всю жизнь сохранил любовь к своему учителю. Когда престарелый Страуме доживал свои дни в нужде и одиночестве, Давид Николаевич писал письма во многие инстанции, в том числе и в Верховный Совет СССР с просьбой о восстановлении ему персональной пенсии. Страуме получил ее только в 90-летнем возрасте.
Любовь к народному искусству Цицишвили пронес через всю жизнь. Он поддерживал связь с тушинскими кустарями, помогал им, устраивал выставки, старался всячески популяризировать искусство народных художников. В 1980 году он организовал выставку алванских ковров и паласов, которая имела большой резонанс в прессе. В 1984 году издательство «Аврора» опубликовало альбом «Кавказские ковры». Автором вступления был Давид Цицишвили. И в последние годы жизни он продолжал работать с народными умельцами, возглавив в Министерстве культуры Грузии отдел охраны кустарного, народного искусства – тканных работ, керамики, резьбы по дереву, камню, по металлу и т.д. Был также консультантом при Доме народного творчества, членом худсовета в Союзе народных мастеров.
Он не мыслил себя вне общения с народными мастерами, без экспедиций, без поиска произведений народных умельцев как старых, так и новых, отдавая много сил и энергии этому делу. Постоянно ездил в командировки, и находясь на службе в Кустарном Комитете, и в дальнейшем, работая в Музее искусств Грузии, который тогда назывался Музеем «Метехи». В музей он поступил в 1926 году, победив в конкурсе на должность главного художника, и проработал там до 1938 года. Работа была ему по душе, он ездил в командировки, делал зарисовки, принимал участие в археологических экспедициях, графически оформлял для издания музейные сборники статей.
Служба не помешала ему поступить в Академию художеств Грузии на факультет графики. Кафедрой графики руководил профессор Иосиф Шарлемань. Акварельную живопись и перспективу преподавал ему профессор Генрик Гриневский, живопись – Евгений Лансере. Он посещал занятия, которые проводил Давид Какабадзе, рассказывавший о своих научных изысканиях в области цвета, его интересовала также пластика, вел ее профессор Яков Николадзе. Преподавал и Гиго Габашвили. Давиду Цицишвили повезло – он застал целое созвездие выдающихся педагогов и художников.
Генрик Теодорович Гриневский, бывший в то время проректором Академии, обратил внимание на Цицишвили, в своем проекте развития и расширения профиля учебных программ он писал: «Нужно привлечь к работе студента Д.Цицишвили, имеющего опыт и знания в ковроделии».
Конец 20-х годов стал временем перепрофилирования Академии художеств. Это было время московского ВХУТЕМАСа. Вместо Академии художеств Грузии появился Тбилисский художественно-технический институт – ВХУТЕИН. А.Дудучава, ректор Академии, писал: «Наша живопись должна повернуться лицом к нашей развивающейся индустрии». Он был сторонником взаимосвязи искусства и промышленности. Это было общее направление, взятое советской властью. Ставился вопрос о ликвидации основных дисциплин изобразительного искусства. Однако, после долгих рассуждений и заседаний, Совет профессоров вынес решение – оставить архитектуру, живопись, графику, к скульптурному классу добавить керамику, открыть новые – промграфики, плаката, стекла, ковроделия, художественной обработки тканей, оформления массовых праздников. Преобразование требовало увеличения количества часов для теоретических предметов, практических занятий и проведения семинаров. Большое внимание уделялось прозводственной практике, включенной в учебную программу и проводившейся в течение всего учебного года. Безусловно, дальнейшее развитие учебного процесса должно было включить в программу достижения конструктивизма, использовать мировой опыт и современный прогресс и в то же время окрасить это духом национальных традиций.
Таким должен был стать правильный путь развития. Этот путь – творческое кредо Давида Цицишвили.
ВХУТЕИН просуществовал до 1933 года, грузинская общественность требовала восстановления Академия художеств, и она была восстановлена уже как Тбилисская Академия художеств.
В 1931 году Цицишвили закончил графический факультет, а с 1935-го стал там же преподавать. Будучи студентом академии, в 1928 году он принял участие в Международной выставке экслибриса в Лос-Анджелесе. Как график он оформил целый ряд книг, среди которых были такие известные произведения, как «Горе от ума» А.Грибоедова, «Сборник стихов» И.Чавчавадзе, «Полтава» А.Пушкина, «Огонь» А.Барбюса и др. В 1939 году он работал на кафедре керамики, преподавал «Основы композиции» и «работу в материале». Работая в академии, не терял связи с кустарями, работал в Закавказской мастерской ковроделия, был консультантом в кустарном техникуме и республиканском учебном комбинате народного творчества. Эти организации послужили основой в дальнейшем развитии грузинского промышленно-прикладного искусства. Благодаря проведенной работе и наличию подготовленных кадров, в Сигнахи, Зугдиди, Кутаиси открылись фабрики по изготовлению ковров, посуды, текстиля.
Давид Николаевич был не просто педагогом по керамике, он воспитал плеяду молодых грузинских специалистов, продолживших его дело. В пятидесятые годы он с группой художников-керамистов проводил опыты по воссозданию технологии древнегрузинской черной керамики. К тому времени уже существовало исследование профессора Закро Майсурадзе о чернолощенной керамике самтавройского типа.
Выступая на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук (Москва, 1964), Цицишвили сказал: «В своих работах художники-керамисты Грузии прежде всего использовали формы и мотивы чернолощенной керамики... В своих работах они не копировали археологические образцы, но стремились сохранить общий характер и внешние художественные особенности керамики этого типа. Многие древние технические приемы позволяют в современных условиях получить неожиданные эффекты. Разумеется, сегодня нет необходимости слепо повторять архаические технические методы в современном развитом керамическом производстве. Однако многие художественно-композиционные приемы древности, да и некоторые технические приемы, переработанные применительно к современной технике, могут быть с успехом повторены и использованы в современном керамическом искусстве. ... Современное декоративное искусство – это искусство простых форм. Основным художественным критерием оценки произведений декоративного, в том числе и керамического искусства служит соразмерность пропорций, красота и энергичность линии контура, своеобразие фактуры поверхности, строгость и гармоничность расцветки. ... Если форма и пропорции художественного произведения не совершенны, то никакой орнамент не может сделать его художественно полноценным».
Грузинская керамика, особенно чернолощенная, вызвала большой интерес на выставках за рубежом – в 1959 году на выставке керамики в Остенде, в 1961 году в Москве, в 1962 году на международной выставке керамики в Праге, во многих городах мира. Работы получали золотые и серебряные медали, дипломы и другие награды.
Еще в 20-е годы, работая главным художником в Музее искусств, Давид Николаевич подолгу изучал древние грузинские эмали – национальное достояние грузинского народа. Эти шедевры были созданы в Х-ХI веках в технике перегородчатой эмали, секрет изготовления ее не дошел до наших дней. Цицишвили увлекся идеей заново создать ее технологию. После многих опытов (благо, он три года изучал химию в политехническом техникуме), он это смог.
Первые шаги по восстановлению перегородчатой эмали были проведены в Академии художеств и дали положительные результаты. Несколько позднее Д.Цицишвили разработал технологию эмалевой инкрустации, грузинские художники получили возможность создавать высокохудожественные произведения в этом сложном искусстве.
В 1973 году он организовал Международный симпозиум по искусству эмали, при поддержке Союза художников СССР, Союза художников Грузии и Тбилисской академии художеств. Его идея и энтузиазм дали свои результаты – приехали эмальеры из многих стран, они в мастерских академии в течение десяти дней создавали свои произведения, свои эмали, пользуясь предложенной палитрой цветов. Давид Николаевич сам создал 52 цвета помогал ему технолог В.Химшиашвили. И это в то время, как в Европе существовало лишь 39 цветов. По окончании работы эмали были экспонированы на выставке в академии художеств, а Цицишвили провел мастер-класс. Резонанс этого симпозиума был большой, сегодня воспитанные им художники-эмальеры продолжают успешно работать.
Цицишвили в семидесятые годы занялся восстановлением синих скатертей – «лурджи супра», теперь это были экспонаты музея, некогда бывшие неотъемлемым атрибутом любого дома в Грузии. На хлопчатобумажной ткани, окрашенной в синий цвет, оригинально смотрелся белый рисунок представлявший условные декоративные изображения рыб, грузинского хлеба, столовых приборов и др. В 1970 году с группой художников Д.Цицишвили организовал объединение «Солани», где постоянно была выставлена грузинская керамика на фоне синих скатертей. Наряду с керамикой они стали популярным сувениром из Грузии.
Значение и роль деятельности Д.Цицишвили в развитии и становлении современного грузинского прикладного и декоративного искусства до сих пор достойно не оценена, - ведь это он в критический момент, когда в 1959 году ставился вопрос о закрытии и расформировании Тбилисской академии художеств, пришел к ректору академии с предложением спасти академию, расширив ее за счет создания факультета декоративно-прикладных искусств. Ценой неимоверных усилий ректору Аполлону Кутателадзе удалось отстоять существование Тбилисской академии художеств. В результате советская партийная верхушка дала добро и средства для постройки нового высотного корпуса, в котором разместились отделения моделирования одежды, художественной обработки тканей, керамики, стекла, изделий из кожи, художественной обработки металла, дерева, проектирования транспортных средств. Давид Николаевич стал во главе декоративно-прикладного факультета, со свойственным ему энтузиазмом взялся за организацию преподавательской работы, в этом ему помогала целая плеяда молодых художников, воспитанных и обученных им в стенах Академии.
Трудно себе представить человека более популярного в художественной среде города Тбилиси ХХ века, чем Давид Николаевич. Его мнение было весомо не только в области декоративного искусства, но и в других областях изобразительного искусства Грузии. Профессор, член многих комиссий и худсоветов, оставался человеком скромным, не стремившимся к командным постам, к административной работе.
Я закончила отделение живописи Тбилисской академии художеств. Посетив в Москве выставку чешского стекла с огромными витражами, это было в начале 60-х, почувствовала непреодолимое желание создать витраж – настоящий, классический, не иммитацию, а из свареного цветного стекла. Вскоре я отправилась в Ленинград по делам, там зашла в Мухинское училище, чтобы посмотреть студенческие работы. В училище меня приняли любезно и даже дали возможность сделать два маленьких витража, объяснив технологию резки и пайки стекла, т.е. классического. Второй представлял собой декоративный рисунок из разноцветного стекла, зажатого между двух толстых стекол.
Но как сделать настоящий витраж, как создать рабочий эскиз, чтобы затем увеличить и, прежде всего, сам эскиз для двухметрового витража? Малый размер не будет смотреться, в данном случае на выставке в Голубой галерее. Мой замысел – витраж-триптих, тема – грузинский танец «Картули». Я была молодым дипломированным художником с желанием найти какие-то свои пути в этой новой для Грузии области искусства. И я пришла к Давиду Николаевичу и рассказала о своих проблемах. Неожиданно для себя я обрела педагога, о каком могла только мечтать. Он сказал: «Приходите вечером, у меня только по вечерам есть немного времени».
Я положила на стол эскиз. Посмотрев, он сказал: «Надо работать». Конечно, работать было сложно, высота предполагаемой работы должна быть 2 метра. Три вертикальные композиции, раскрывали замысел – слева были расположены танцующие женщины, справа – танцующие мужчины, в центре – музыканты, играющие на национальных инструментах. «В витраже, - сказал он, - важную часть составляет графика линий – это свинцовые перегородки, которые держат стекла. Не бойтесь переплетов, они могут создать красивый рисунок».
«Вспомните описание витражей в «Соборе Парижской Богоматери» Виктора Гюго, как изменяется цвет стекол в течение дня и ночи, - говорил он, - витраж работает на две стороны – днем изнутри, а ночью снаружи, он читается светящейся картиной в темном пространстве». Иногда Цицишвили иллюстрировал свой рассказ показом книг по истории стекла, рассказывал о варке цветного или кварцевого стекла. Видимо, сам с удовольствием погружался в рассказ о витражах. Это было увлекательно, интересно. Я уже не помню, как долго продолжались эти уроки, два месяца или три, а может больше, но они запомнились на всю жизнь. Давид Николаевич никогда ничего не исправлял своей рукой, он только объяснял, он доводил ученика до понимания, осознания им самим стоящей перед ним проблемы и решения.
Когда эскиз триптиха был закончен и найдено цветовое решение, встал вопрос о его реализации в материале. Даже в этом Давид Цицишвили был сведущ, он подсказал адреса заводов России, Белоруссии, Украины. Я выбрала «Дядьково» в поселке Старь Брянской области, куда и поехала за стеклом, изучив там процесс производства стекла.
Давид Николаевич предупредил, что скорее всего придется менять гамму цветов, исходя из наличия цветов и реальной возможности их изготовления. Так и было.
Наконец после больших трудностей витраж был закончен и выставлен в Голубой галерее. И потом я не раз приходила к учителю за советом. Мы говорили о витражах и современном искусстве. «Мир изменился, - говорил он, - ушел в прошлое прежний размеренный ритм, теперь мы живем в эпоху техногенного ускорения, в эпоху машинизма и больших скоростей, и все это воздействует на мировоззрение, на психику, человек лишается той статичной среды, которая окружала его в прошлом, изменилось пространство. Если прежде художник жил в мире стабильном, то теперь он живет в мире, изменяющемся, динамичном. Художник, живший прежде эмоциями, теперь создает свою философию и место эмоций занимает мышление».
В дальнейшем, работая над эскизами и выполнением монументальных панно для архитектурных объектов, я вспоминала уроки Давида Цицишвили. 24 года преподавала композицию в Тбилисской Академии художеств на отделении монументально-декоративной живописи и всегда с благодарностью вспоминала моего учителя.
Его лекции были уникальны. Как он сам говорил, ни одна его лекция не повторялась дважды, каждый урок был построен иначе.
Он был популярен. Его имя было известно и за пределами Грузии – в России, в Прибалтике, но особенно в Чехословакии. Здесь у него были прочные творческие связи, возникшие еще в 60-е годы. Его приглашали на конференции, симпозиумы, на открытия значимых выставок. Он даже научился немного говорить по-чешски.
За свою долгую педагогическую деятельность он воспитал не одно поколение художников, мастеров декоративно-прикладного искусства, таких же как он энтузиастов.
Он не раз говорил, что мог бы направить свои силы, энергию на достижение личных творческих успехов, но тогда не осталось бы времени и места для обучения молодого поколения, для студентов. Лишь в 1970 году, когда ректор Академии художеств Аполлон Кутателадзе обратился к нему с просьбой, он ее выполнил – создал эскизы для росписи стен и потолка вестибюля в здании Тбилисской Академии художеств, которые и сегодня его украшают.
В последние месяцы жизни он был полон новых идей, разрабатывал новые проекты, готовился к симпозиуму, когда мгновенно оборвалась его жизнь.
Генриетта ЮСТИНСКАЯ |
|
Фатьма Мухтарова – легендарная личность. Ее жизненный путь пролег от маленького городка на границе Белоруссии и Польши, где встретились ее родители – польская татарка Сара Хасеневич и азербайджанец из города Урмия, Аббас Рзаев, через Петербург, где иззябшая 10-летняя Катя, бродя по колодцам-дворам, коверкая русский язык, старательно пела под шарманку «Сухую корочку» - и дальше через всю огромную страну. Поволжье, Урал, Кавказ, где ей рукоплескали самые взыскательные ценители оперного искусства.
Линия ее судьбы в разные годы пересекалась с жизнью бакинских нефтяных магнатов и российских меценатов, генерала Врангеля и Сталина, Шаляпина и Собинова, Зимина и Козловского, Гусейна Сарабского и Муслима Магомаева… Ее обожали, ею восхищались, задаривали цветами и подарками.
Предлагаем фрагменты из книги «Повесть об актрисе» Светланы Курочкиной, бакинского журналиста и литератора, внучки певицы.
АФИША
В четверг 24 мая 1912 г. Проездом только один КОНЦЕРТ даст известная певица-шарманщица КАТЯ МУХТАРОВА. Весь сбор поступит на получение Катей Мухтаровой музыкально-вокального образования. Надеемся, что камышинская публика посетит концерт талантливой девочки, и тем самым даст ей возможность оставить улицу и получить музыкально-вокальное образование и стать впоследствии знаменитой певицей. НЕ ДАЙТЕ ПОГИБНУТЬ ТАЛАНТУ!
***
У входа в Саратовскую консерваторию оживленно. Яркий свет выплескивается из окон, освещая толпящихся на улице, «зажигает» драгоценности дам, погоны офицеров.
- Пардон, мадам, а что, эта маленькая девочка действительно прилично поет?
- Она, говорят, с Кавказа.
- Ах, просто восхитительно, дитя природы!
- Вот она, вот она… В карете, мой бог, посмотрите: бальное платье, белые перчатки, манто! Наши дамы постарались!
Околоточные надзиратели, не моргнув глазом, взяли под козырек, не подав виду, что только вчера утром прогоняли «концертанку» с площади, где она пела под шарманку.
Пристав Зубков бросился снимать с нее шубу. Полицейским, охранявшим вход, был отдан приказ: не впускать в помещение мать и отца девицы – они грозились, что разнесут все и вся, так как не могут потерпеть такого позора…
Музыкальное вступление
Иногда отблески золотисто-алых закатов ранней бакинской осени добираются до стены за роялем, где висят бабушкины портреты в разных ролях. И тогда они выступают из мрака, освещенные ярко, будто работает театральный осветитель.
Сначала оживает Далила. Она стоит, закинув руки за голову, чуть придерживая легкое шелковое покрывало, которое вот-вот соскользнет с нее, и на сцене, перед затаившим дыхание зрительным залом, предстанет стройная полуобнаженная женщина ослепительной красоты. Потом предзакатные лучи освещают царицу Амнерис, гордую дочь фараона, точно сошедшую со старинной египетской фрески; здесь она во всем своем царском величии. А вот в яркую полосу предзакатного солнца попала Кармен. Это сцена из первого акта – и волосы ее разметались в беспорядке, глаза горят бешенством и яростью: это – ведьма. «Не боюсь даже черта!..» - словно кричит она. И тут же рядом Любаша – роскошные одеяния, парча и кружева, изящные украшения, а в глазах – отчаяние и безысходность женщины, чья несчастная судьба не раз заставляла многих зрительниц проливать горькие слезы.
Продолжая свою предзакатную игру, солнечные лучи выхватывают из сумерек сияющие, добрые, чуть с лукавинкой глаза. Это – не роль, это сама Фатьма Мухтарова.
Перед тем, как погаснуть совсем, последний солнечный луч вновь освещает Далилу, коварную обольстительницу Самсона. На большом цветном портрете Фатьма вместе с Самсоном – Давидом Андгуладзе. Самсон в леопардовой шкуре, склоненная над ним Далила обвивает его руками, глаза обоих светятся страстью…
Я знаю, что еще мгновение и все потускнеет, а затем погаснет. Но пока последний солнечный луч еще раз выхватывает из мрака сверкающие глаза, которые смотрят на меня из незабвенных времен расцвета своего таланта, молодости и красоты.
Из главы «Тифлис»
Именно так называла бабушка этот город, который любила и считала своей второй родиной. В юности она не раз бывала здесь и пела в тифлисских дворах, на базарах, в духанах. Здесь хорошо платили, а народ был добрый и веселый. «Бывало, пою в духане, - вспоминала бабушка, - а хозяин нальет мне в стакан сухого вина и опустит туда серебряную монету: выпьешь – твое». Такое могло быть только в Тбилиси, городе многоликом, пестром и очень добром.
Приглашение на гастроли в оперный театр тогда еще малоизвестной зрителям актрисы происходило от директора театра Ивана Петровича Палиашвили, брата знаменитого композитора. Приехали всей семьей из вымирающего от голода Поволжья. «Приехали и не поверили глазам, - вспоминала бабушка, - в магазинах белый хлеб и мясо, не говоря уже о зелени и фруктах: ешь – не хочу. Первое время только и делали, что ели. Никак не могли насытиться».
На уверенную в себе гастролершу исхудавшая и более чем скромно одетая молодая женщина была мало похожа. А встречают, как известно, по одежке...
Ситуацию изменил спектакль «Кармен», первый в гастрольной программе. Уже после первого акта недоверие уступило место полному и безоговорочному признанию Мухтаровой. Партнером ее тогда был Вано Сараджишвили. Он опустошил цветочную клумбу у театра, чтобы подарить цветы Кармен-Фатьме.
В своей книге «По трудному пути» актер и режиссер Михаил Квалиашвили пишет о первых гастролях Мухтаровой: «Я помню очень хороших исполнительниц роли Кармен… но Фатьма Мухтарова затмила всех. Она имела шумный и вполне заслуженный успех и сделалась любимицей тбилисской публики, которая всегда заполняла зал до отказа на всех спектаклях с ее участием. Совершенно исключительным партнером Мухтаровой в опере «Кармен» был Вано Сараджишвили. Оба они – горячие, темпераментные, глубоко чувствующие образ и умеющие максимально выразить свои чувства, дополняли друг друга и своим исполнением поднимали накал развития спектакля до предела…»
Давид Андгуладзе и Сандро Инашвили также были достойными партнерами Фатьмы.
В марте 1933-го не стало директора театра И.Палиашвили. В театре появился новый директор – Чкония, а главным дирижером стал Евгений Микеладзе, яркая и очень одаренная личность. К сожалению, он стал жертвой репрессий и погиб в 34 года, в расцвете своего дарования.
1935-1936 годы Мухтарова провела в Тбилиси, где пела весь сезон. Именно в этом театральном сезоне была поставлена опера Верди «Трубадур». В этой опере она исполняла трагическую роль старой цыганки Азучены. Партнерами ее были Давид Андгуладзе, Петре Амирашвили и Нина Валацци, с которой она впоследствии работала в Бакинской опере.
Двадцатилетие своей творческой деятельности Мухтарова отмечала в Тбилиси 15 февраля 1936 года. В юбилейную комиссию вошли композитор Глиэр, художник Бродский, актеры Козловский и Нежданова, дирижеры Мелик-Пашаев и Самосуд. Был издан красочный буклет. В программе юбилейного вечера были 1-й акт «Кармен», 2-й акт «Трубадура» и последний акт «Аиды».
Правительство Грузии, учитывая заслуги Ф.Мухта-ровой на сцене, представило ее к званию «Заслуженная артистка Грузии». Но в правительстве не учли одного немаловажного обстоятельства: Фатьма Мухтарова была иранской подданной и не имела права получать награды другого государства. Только в 1936 году, проработав на сценах многих театров Союза, Фатьма вспомнила (и то в связи с награждением), что она гражданка Ирана. Вот при каких обстоятельствах Мухтарова стала, наконец, гражданкой СССР и получила свою первую заслуженную награду.
Со всех концов Союза шли поздравления с юбилеем от многочисленных поклонников и товарищей по сцене. Вспомнил о своей актрисе и Сергей Иванович Зимин: «Счастлив, что в моем театре начиналась ее творческая жизнь». Анна Ахматова написала в своем поздравлении: «Талантливейшей певице, артистке, женщине горячий привет. Живите. Радуйтесь, радуйте долгие годы». Гусейн Сарабский из Баку написал: «Да здравствует незаменимая Кармен и Далила! Яшасын Фатьма!» В нашем семейном архиве сохранилась фотография того юбилейного вечера – море цветов, а в середине – виновница торжества и ее многочисленные друзья и коллеги.
Именно Тбилиси предначертано было сыграть в жизни актрисы особую, окрашенную грустью роль города, где она в последний раз вышла на сцену в прощальном концерте. Это было 12 ноября 1953 года. К тому времени бабушка не работала в театре. Живя постоянно в Баку и проработав непрерывно на сцене театра оперы и балета им. М.Ф. Ахундова 15 лет, она вынуждена была по настоянию руководства театра уволиться с работы. Переживая очень тяжело свой уход из театра, она буквально не находила себе места. Чтобы как-то облегчить душу, она решила съездить в Грузию к своей любимой подруге Зине Пугачевой. Находясь в Тбилиси, Фатьма в один из дней решила навестить коллег по искусству в оперном театре. Когда она вошла в здание театра, оркестр, репетировавший в зале, остановил репетицию и заиграл увертюру из «Кармен». Все, кто находился в театре, окружили Мухтарову плотным кольцом, и началась задушевная беседа.
В Тбилиси уже многие знали о ее уходе из театра, и весь творческий коллектив оперы был шокирован этим. Вскоре на квартиру Зины Пугачевой пришла делегация из театра, во главе с представителями дирекции. Ей предложили дать прощальный концерт и завершить свой творческий путь на сцене грузинского театра. Фатьма растерялась; она не ожидала этого, и не знала, что ответить своим друзьям. Но гости не отступали, и, в конце концов, Фатьма согласилась.
И вот настал этот вечер 12 ноября 1953 года – ее последнего выхода на сцену. В Тбилиси было разноцветье теплой, южной осени: белые хризантемы и алые гвоздики, и Мтацминда в ярком осеннем наряде… Тбилиси словно прощался с Фатьмой, а она – с ним, столь близким ее сердцу.
Вечером театр не мог вместить всех желающих побывать на этом концерте, зал был переполнен. В программе вечера были: 1-й акт все той же «Кармен», 2-й акт оперы Чайковского «Черевички» и последний акт «Аиды». Когда на сцене появилась Кармен, зал взорвался аплодисментами. И вот зазвучала хабанера, ее четкий и упругий ритм, и голос Фатьмы, выдававший вначале волнение, но затем набравший ту живительную энергию, которую так любили зрители.
Второй акт «Черевичек»: актеры «в ударе», публика хохочет, когда Мухтарова-Солоха прячет в мешки своих воздыхателей. Театральное действо в самом разгаре.
И, наконец, в заключение прощального вечера последний акт из «Аиды» - сцена суда Радамеса, трагедия и отчаяние Амнерис, теряющей любимого… Но это плачет не только распростертая в отчаянии на полу Амнерис, это плачет сама Фатьма: ведь это ее последние минуты на сцене. И притихший зал понимает это и тоже прощается с Кармен, Солохой, Амнерис, прощается с милостью божьей Актрисой.
И вот настал момент, когда труппа театра вышла на сцену. Начались прощальные речи, подношение цветов, подарков; объятия и слезы, как на сцене, так и в зрительном зале. Фатьма подходит к самому краю сцены: сейчас она должна сказать всем самое сокровенное, чем переполнена ее душа: «Я благодарная вам всем. Благодарна за вашу любовь и понимание, за то, что был этот прощальный вечер, и я почувствовала тепло ваших сердец. Я никогда этого не забуду. Солнечная Грузия – моя вторая родина». Она низко поклонилась залу. И, когда под несмолкаемые аплодисменты стал закрываться занавес, Фатьма закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как этот занавес, который столько раз открывался перед ней, теперь закроется навсегда.
Весть о том, что Фатьма Мухтарова дала прощальный концерт в Грузии, разнеслась по городам Союза. К нам домой посыпались телеграммы из Саратова, Свердловска, Ташкента, Перми, Казани, Ленинграда, Харькова, всех не перечислить. Содержание было одинаково: ее приглашали на прощальные гастроли. Но повторить то, что было в Грузии, не представлялось Фатьме возможным. Она уже простилась в лице грузинской публики со всеми зрителями тех городов, где ей доводилось работать. Она навсегда простилась с Его Величеством театром, и повторять такое в разных городах ей было не под силу. Привыкнуть к мысли о том, что кончена ее актерская жизнь, было невыносимо трудно. Именно тогда ей пришла идея о сожжении своих костюмов, свидетелей ее успеха и торжества. В огне погибли покрывало Далилы, веер из страусовых перьев Марины Мнишек, детали одеяния царицы Амнерис… К счастью, уцелели костюмы Кармен, и то, как я предполагаю, лишь потому, что были заперты в сундуке, и не попали ей под горячую руку.
Но связь с Тбилиси не прерывалась. Из Тбилиси шли письма, приезжали друзья. А в 1967-м в Баку приехала группа работников Грузинского телевидения во главе с тележурналистом Ириной Рзаевой. Ира – бывшая бакинка, дочь известного оперного актера Ягуба Рзаева, бабушкиного партнера по сцене. Она написала сценарий телефильма о Фатьме Мухтаровой и ее творческих связях с грузинской оперой. Большая часть съемок проходила у нас дома.
И вот настал долгожданный вечер, когда Бакинское телевидение транслировало грузинскую передачу о Фатьме Мухтаровой. В тбилисскую студию пришли многие друзья бабушки и коллеги по искусству, в том числе и Давид Андгуладзе и Михаил Квалиашвили. В конце передачи они обратились с экрана к бабушке со словами любви и самыми добрыми пожеланиями. А она, забыв о расстоянии, которое их разделяло, отвечала им так, будто они были с нею рядом, в одной комнате.
И была еще одна встреча с Грузией, последняя… 21 октября 1972 года в Бакинском театре оперы и балета им. М.Ф. Ахундова, откуда хоронили бабушку. Был тихий и очень теплый солнечный осенний день. В театре собралось очень много народу, и вдруг появилась большая группа людей с цветами. Оказалось, что это вокалисты Закавказья. В Баку в эти дни проходил конкурс по вокалу, и его участники пришли на гражданскую панихиду. Совпадение это поразило меня. Надо же было случиться, что именно во время проведения этого конкурса не стало Фатьмы Мухтаровой. Будто сама судьба распорядилась так, что многие из знавших актрису оказались в эти дни в городе, где она заканчивала свой земной путь. И, конечно же, здесь была и грузинская делегация во главе с сыном Давида Андгуладзе – Нодаром. Потом, перед отъездом, грузинские делегаты пришли к нам домой, чтобы выразить свое сочувствие нашему горю и вспомнить то, о чем забыть просто невозможно.
Из воспоминаний Лейлы Уцмиевой
В 1953 году я гостила в Тбилиси у своих друзей – Р.Глезер (которая была известна всему Тбилиси как концертмейстер Грузинской филармонии) и Г.Гогичадзе – ее мужа, заслуженного артиста Грузинской ССР, баса грузинской оперы.
Отпуск подошел к концу, я собиралась уезжать, но днем Гоги, вернувшись из театра, сказал, что там висят афиши, извещающие о том, что 12 ноября Фатьма Мухтарова простится с публикой, и весь театр в большом волнении. Я решила задержаться, подумала еще, что вероятно такой же прощальный вечер будет и у нас в Баку, и интересно будет потом их сопоставить.
Я всегда, наезжая в Тбилиси, бывала в театре и видела, что публика хорошо посещает оперу, народу всегда бывало много, но такой публики и такого ее стечения я еще никогда не видела: в театре яблоку негде было упасть, весь цвет искусства, науки, любители музыки всех возрастов и профессий сидели на приставных стульях, стояли в ложах, на балконах, в проходах… Говорили, что Д.Андгуладзе, много певший с Мухтаровой, за два месяца до этого во время спектакля «Абесалом и Этери» в темноте, выходя на сцену при смене картин, упал и получил перелом тазобедренного сустава, но в этот вечер он на костылях пришел в театр. И когда Кармен появилась на сцене, весь зал поднялся на ноги, раздались аплодисменты, сцену забросали цветами. Мухтарова закрыла лицо рукой и заплакала. И за нею заплакал зал…
Говорить о ее пении в этом акте не приходится, там уж было не до пения никому. В «Черевичках» она несколько успокоилась, овладела собой, глаза ее загорелись (мухтаровские глаза!). Но все величие свое, усиленное еще трагизмом личных переживаний этого вечера, она представила в «Аиде». Партнером ее был Н.Белакнели, тоже артист уже в летах, но говорили, что даже в молодые годы он пел не так, как в тот вечер. Но и Амнерис не уступала своему Радамесу, голос ее звучал прекрасно, это был тот же взволнованный и волнующий голос Мухтаровой, может быть, еще более прекрасный, чем прежде; пела она всю сцену без скидок, не спуская ни одного звука, только моментами чувствовалось, что ей немного не хватает дыхания…
А потом началось чествование: артисты, кто, уже переодевшись, кто еще в костюмах, дирекция, дирижеры, оркестр – все вышли на сцену. Выносили корзины цветов, перевитые виноградом и лентами – я сосчитала: семь в человеческий рост, а обычных и сосчитать было невозможно. Дирижер В.Палиашвили зачитал адрес, в котором театр и общественность Тбилиси благодарили любимую артистку за ее искусство, за годы работы, подаренные театру, за общение с нею. Потом на бархатных и шелковых подушках понесли подарки. Она стояла в центре сцены у рампы, закутавшись в свое покрывало, придерживая его на груди скрещенными ладонями, подняв вверх лицо, по которому текли слезы. А потом Фатьма заговорила, и до сих пор я слышу ее голос: «Моя прекрасная, ласковая Грузия! Все лучшие дни моей жизни и карьеры были освещены и согреты твоим ласковым солнцем…»
Тут поднялось нечто невообразимое: если до этого все плакали, то тут просто в голос зарыдали, открыто – наравне женщины и мужчины, ну и я, конечно, со всеми вместе, и потому, что она говорила дальше, я не запомнила… Вышли из театра потрясенные, ни по дороге, ни дома, где нас ждали с расспросами, мы не могли вымолвить ни слова.
В театре, в одном с нами ряду сидели З.Кикалейшвили, Л.Гоциридзе и другие артисты. С каким волнением, с каким участием говорили они о Мухтаровой, вспоминая былые впечатления, интересуясь, как она живет и чем может и должен ей помочь тбилисский театр. После мне сказали, что на прощальном банкете ей была передана половина сбора от вечера и, кроме того, весьма крупная сумма сверх сбора, как подарок. Народный артист Азербайджана В.Никольский, когда-то тоже выступавший в Тбилиси, рассказал мне, что по возвращении Мухтарова позвонила к нему, описывала тот вечер, и сказала: «Я солнце привезла с собою оттуда…»
С удивлением я узнала, что наш оперный театр так и не попрощался со своей народной артисткой - более того, здесь удивились, узнав о тбилисском вечере. Кто-то реагировал на это с волнением и печалью, другие – с равнодушием и досадой. Театральные работники ходили ко мне, как к очевидице, расспрашивая о подробностях… И я снова рассказывала и снова плакала, и со мною вместе плакали мои слушатели. Г.Шароев сказал мне: «Фатьма Мухтарова не ездила на гастроли за границу. Но оттуда приезжали специально слушать и смотреть Мухтарову…»
Позже Мухтарова жила в забвении, нигде не появлялась, хотя поначалу я еще видела ее несколько раз в консерватории. Знаю, что некоторые молодые певцы и певицы ходили к ней на дом, и она никому не отказывала в советах. Но по-настоящему, официально, ее сценический опыт, умение и мастерство не были никак и нигде использованы. Публика тоже забыла свою любимую когда-то артистку, многие даже не знали, что она еще жива и живет в Баку, - новому поколению ее имя почти ничего не говорило. Почему так получилось, не знаю…
Два года спустя я шла к приятельнице по проспекту Нефтяников. Был летний день. Около магазина электротоваров на скамеечке сидели женщины: две, очень простого вида старушки судачили о чем-то, третья, в белой косынке на седых волосах, с маленькой собачкой на поводке, с интересом прислушивалась к их разговору. Я уже прошла было мимо, как вдруг что-то смутно возникло в памяти – я обернулась: женщина с собачкой, да, это была властительница наших дум и восторгов, это была Мухтарова!.. Ноги стали как деревянные. Я пришла к своим друзьям потрясенная, и долго не могла ни о чем говорить…
Недавно меня спросили, какая была Мухтарова, действительно ли это была певица такого высокого класса? Да была, хотя, возможно, не в том смысле, который сегодня вкладывается в это определение. Да, у нее был большой объемный голос красивого бархатного тембра, большого диапазона, которым она пользовалась с полной свободой. Но мы восхищались не только этой свободой виртуозного владения хорошей вокальной школы, а свободой самовыражения. А выражала она не себя, Фатьму Мухтарову, а героини, в роли которого она выступала в данный момент. И именно ее душу, сознание, чувства, мысли, томления, страдания, радость и торжество, отчаяние и нежность – все это она высказывала своим прекрасным голосом со всей страстностью и силой своего огромного темперамента – бурного, властного, повелительного. Поэтому ее образы так правдивы и живы, невозможно было остаться спокойным, глядя и слушая.
Бывало, ее упрекали, что она «вольничала» на сцене, но попросту не укладывался в какие-то рамки и нормы комплекс того богатства данных, которыми наделила ее природа: роскошный и всецело послушный ей голос, необычная и необыкновенная внешность, безупречное чувство сцены и глубина чувств и, наконец, божественный огонь, который взвивался пламенным факелом. Она просто всегда была на голову выше всех, кто находился вместе с нею на сцене и кто слушал ее в зале. На нее смотрелось только снизу вверх, недосягаемо вверх.
***
«Фатьма Мухтарова! Сколько яркого, самобытного заключает в себе это имя. Ее артистический дар можно сравнить, пожалуй, с самородком золота, драгоценным творением природы.
Мало кто из художников был отмечен таким великолепным сценическим обаянием, имел такую всепокоряющую сценическую внешность.
Кто хоть раз видел ее на сцене, тот никогда не забудет черные, завораживающие душу глаза Фатьмы Мухтаровой, глаза, выражающие все самые сокровенные чувства человека: смятение души, трепет сердца.
Голос Фатьмы всегда звучит в сердце ее слушателей, даже тех, кому хоть раз удалось ее слышать. Это поистине народная артистка вышла из народа, была признана им всецело, безраздельно и навсегда».
Народная артистка РСФСР, лауреат Государственных премий Вера Давыдова, народный артист Грузинской ССР, профессор Дмитрий Мчелидзе
Светлана КУРОЧКИНА
|
|
