|
Среди моря цветов
Один цветок мой…
Со святыми Петра
Упокой, упокой.
И последняя тайна
Перед ним здесь снята
И Христос из дали
Улыбнулся с креста.
И знакомы теней
Над землей хоровод,
Сколько близких людей
За чертой его ждет.
Среди моря цветов
Один цветок мой.
Со святыми его
Упокой.
13 августа, 2012 г.
Тбилиси.
Слова этой песни-молитвы памяти Петра Фоменко зазвучали, как бы услышанные сверху. Потом сверху музыку стиха услышал композитор Тенгиз Джаиани и свел с голосом певицы Маки Шиукашвили. Все сложилось быстро и само собой, как случается когда людьми движет любовь, отчаяние и ненависть…
Да, ненависть к тем, кто сумел в несчастье, в горе разлучить нас.
Кто вклинил в отношения между нами визы, без которых мы не смогли стать у гроба друга, поклониться Петру Фоменко, с которым прошла наша юность и вся жизнь потом.
А потом ненависть ушла. Ей не осталось место в душе. Пройдет время, и надеемся, Господь осудит всех тех, кто старался и продолжает стараться разорвать крепчайшие нити, столетиями связывавшими наши народы. Все вернется на круги своя.
Много лет назад, тяжело болея и почти без надежды выжить, ты, словно прощаясь, прислал нам фотографию и написал на обороте несколько слов:
«Эта «фотка» на память от Пети Фоменко.
Дорогие, - спасибо, простите и дай Вам Бог.
Ваш П. Фом…»
И ты нас прости, Петя, прости, Фома. Ты знаешь, не по нашей вине мы не проводили тебя. Ты видишь нашу любовь, нашу гордость за тебя. Прими эти стихи, как прощальный привет.
***
Когда-нибудь все будут прощены,
Когда не будет ни стыда, ни боли,
Лишь крест высокий в тихом светлом поле
Для всех друзей и недругов страны.
Когда-нибудь все будут прощены.
Когда-нибудь заплачет волк ручной
И притулится к твоему порогу.
Когда-нибудь всего так будет много,
Подаренного Богом и судьбой.
Когда-нибудь заплачет волк ручной!
Когда-нибудь здесь расцветет земля
В декабрьской стуже брызгами тюльпанов,
И ничего друг с другом не деля,
Друг другу все залижут кровь на ранах.
Когда-нибудь здесь расцветет земля.
Когда-нибудь высокий светлый дом
Раскроет дверь всем сирым и убогим,
Когда-нибудь любви так будет много,
Что явью станет мой предсмертный сон,
И каждый будет миром награжден.
Когда-нибудь падучую звездой
Я пронесусь по утреннему небу,
Глотком вина, и теплым белым хлебом
Помянут путь мой тяжкий и земной,
Когда-нибудь здесь кончится разбой.
Когда-нибудь вздохнут легко цветы,
Когда-нибудь здесь будешь счастлив ты,
Моей безумной и больной страны
Все люди будут Богом прощены,
Когда-нибудь...
Инга Гаручава
Петр Хотяновский
|
|
РЫЦАРЬ ГРУЗИНСКОГО БАЛЕТА |
|
В каждом театре рано или поздно складывается актерская семья, изобилующая оригинальными индивидуальностями, ищущими свою нишу, творческое «я».
Театр оперы и балеты им. Захария Палиашвили, величаво стоящий на проспекте Руставели в Тбилиси, привлек внимание Васико Абашидзе еще в детстве... Рожденный в семье театралов, почитающих академическое искусство танца, он рано пристрастился к волшебству балетного зрелища и стал часто посещать дневные спектакли – благо, театр был в двух шагах от Грибоедовской улицы, где проживала его семья.
Заметив эту увлеченность внука, бабушка определила Васико в хореографическое училище. Не по возрасту рослого, с привлекательной внешностью юношу стали рано занимать в балетных спектаклях «Дон Кихот», «Вальпургиева ночь», «Лауренсия», «Баядерка», «Спящая красавица», «Лебединое озеро».
Здесь, опережая школьную выучку, он приобрел профессиональные навыки в сценических выступлениях – в партиях Вакха, Эспада, Альберта, Дезире, Зигфрида, Ротбара...
Выделяясь актерским талантом и партнерским чувством, Абашидзе вскоре прослыл в труппе мастером «дуэтного танца», наделенным недюжинной силой, выполняющим самые сложные поддержки. В его сильных руках прима-балерины чувствовали себя свободно и уверенно.
А однажды ему даже довелось быть партнером Майи Плисецкой, гастролировавшей в Тбилиси. Познакомившись на репетиции с артистами, она подошла к Васико и попросила быть ее партнером в сценах с Ротбаром в «Лебедином озере». Взамен он получил от великой балерины портрет с автографом.
Постепенно он обнаружил целый ряд способностей – педагогических, административных и балетмейстерских. Большую роль в этом сыграла его дружба и сотрудничество с руководителем труппы – Вахтангом Чабукиани, который стал поручать ему функции ассистента во время постановок балетов в Киеве, Новосибирске, Багдаде, Старой Загоре, Трабзоне...
Чабукиани был кумиром для Васико и его супруги Русудан Абашидзе, которые до конца его дней оставались верными и преданными друзьями. Сам Чабукиани относился к ним по-отечески, доверяя Васико самостоятельно создавать балетные школы – в Багдаде, Трабзоне, Батуми, Старой Загоре. Самым плодотворным оказался батумский период: Абашидзе в короткий срок создал репертуар для труппы «Батумского института искусств» и силами учащихся осуществил постановку балетов «Щелкунчик» (I акт), «Шопениана», «Танец цветов», «Белый балет», дивертисменты из 32 вариаций на музыку Бетховена.
За вклад в развитие классической школы он был награжден Государственной премией имени Мемеда Абашидзе.
Как солист балета театра им. З.Палиашвили Васико Абашидзе участвовал в гастрольных выступлениях во Франции, Чехословакии, Польше, Австрии, России, Шри-Ланке, Таиланде, Италии...
Сегодня его коллеги и родственники свято чтят светлую память доброго друга, верного соратника и любимого главы многочисленного семейства Абашидзе.
Лариса НАДАРЕИШВИЛИ |
|
|
20 лет назад ушел из жизни замечательный грузинский писатель Реваз Инанишвили. Памяти мастера прозы была посвящена научная конференция Института грузинской литературы имени Г.Леонидзе, отдельной книгой изданы материалы, посвященные его творчеству.
Публикуем воспоминания писателя Эмзара Квитаишвили.
Не раз мне доводилось писать о Ревазе Инанишвили. И неизменно произведения этого тончайшего мастера художественного слова вызывали мое восхищение. Поразительно богатый язык, глубина мысли, живописность и выразительность его образов и пейзажей – все находило живой отклик во мне. Признаюсь, что не раз тайком от самого себя я утирал слезу, читая его рассказы и новеллы, и причиной тому – талант, дарованный ему Богом.
Наше знакомство, скоро перешедшее в дружбу, началось с университетской скамьи, в 60-е годы. Помню в студенческом литературном кружке мне дали почитать его стихи. После обсуждения Резо вручил мне лист бумаги, на котором он изобразил меня, худого, с шевелюрой, в черном пиджаке, и с улыбкой сказал: «Это тебе на память». Я поблагодарил его и унес рисунок домой. К сожалению, впоследствии рисунок затерялся среди бесчисленных рукописей и книг.
Годы спустя два любимых мною человека оказались соседями – Резо Инанишвили и Гиви Гегечкори, которые получили квартиры в новом доме на улице Канделаки. Гостить у них для меня было праздником. Мы читали стихи, спорили, беседовали часами, неторопливо попивая чудесное вино, которое делал сам Резо в своей родной деревне Хашми. «Это настоящее счастье, когда на одном с тобой этаже живет такой человек как Резо Инанишвили», - говаривал часто Гиви. Одно из лучших своих стихотворений Гиви посвятил Резо. Увы, оба они покоятся теперь в безмолвной обители Дидубийского пантеона.
Именно годы жизни на Канделаки, 65 оказались для Реваза самой плодотворной порой, порой его творческой зрелости. Именно тогда он создавал один за другим свои шедевры. Журнал «Цискари», один из тех, которые знаменовали собой яркую эпоху 60-х, редактировал тогда Джансуг Чарквиани, я заведовал отделом прозы, а Гиви Гегечкори – отделом поэзии. Новые рассказы Резо первым читал его сосед Гиви и на следующее утро приносил их в редакцию. В номерах «Цискари» один за другим появлялись «Датиа и Гогиа», «Освобожденная вода», «Наша коровушка Маиса», «Мать Мариам», «Далекая белая вершина», «Черные ворота», «Смерть Барбаре Бадиаури», «Джаргвале», «Красный лист клена» и многие другие рассказы. А вскоре весь этот цикл Резо объединил в книгу «Зарисовки вечерней поры». В 1971 году эта книга, великолепно оформленная художником Тенгизом Мирзашвили, вышла в издательстве «Накадули». Редактором ее была большая поклонница таланта Резо – Лола Кадагишвили. У меня хранится один экземпляр этой книги с авторской надписью. Раскроешь ее на любой странице – и вдруг очутишься в совершенно особом мире. Прочтешь фразу – «Грустная арба медленно едет из большого леса» - и подумаешь: несколько слов – а уже картина, уже настроение и мелодия... Или вот описание: «Грязь здесь похожа была на размякшее мыло. Голые ноги с ужасающей легкостью погружались в нее, воздух был плотным, как яичный белок, только более синий, и колебался, как медуза в загрязненной нефтью воде порта».
Богатый язык инанишвилевской прозы, ее поэтика, думается, должны стать объектом пристального изучения.
Помнится, мы вместе с Резо смотрели в кинотеатре «Аполло» фильм японского режиссера Акиры Куросавы «Голый остров» о жестокой, бескомпромиссной борьбе человека за существование со стихийными силами природы. Мы смотрели, как обливающиеся потом крестьянин и его жена пытались дать жизнь слабым росткам рассады на каменистой почве. Этот превратившийся в символ эпизод нас обоих потряс до глубины души. Резо, которому хорошо знаком был крестьянский труд, ошеломленный вышел из зала. «Такого сильного впечатления я давно не испытывал», – проговорил он, потирая лицо натруженными руками.
Лишь он один мог написать идеальный сценарий «Древа желания».
Его, наследника прозы Георгия Леонидзе и Важа Пшавела, никто не мог бы учить знанию природы, я всегда лишь удивлялся откуда он знал и как запоминал названия такого множества растений, трав, птиц, животных. Однажды он сказал мне: «Ты не представляешь, как я измучился, стараясь передать движения зяблика, когда он в полете сжимает крылья и издает отрывистые звуки».
Резо нелегко было переубедить, у него все было продумано до тонкостей. Однажды в «Цискари» мы готовили к печати небольшую статью Резо, в которой он выразил свое отношение к современной грузинской поэзии. В конце ее он писал, что в юности писал нерифмованные, свободные стихи и цитировал одно из своих стихотворений, довольно длинное, и я решил сократить его. Гиви Гегечкори предупредил меня: «Лучше не делай этого, Резо обидится». Но я все же позвонил ему. Резо ответил непреклонным тоном: «Не трогай, как написано, так и оставь».
Душевным настроем, легкостью, прозрачностью фразы, полутонами, всем изяществом стиля Реваз Инанишвили больше других грузинских писателей походил на Нико Лордкипанидзе. И не случайно, что одному из лучших своих произведений – «Смерть Барбаре Бадиаури», он предпослал слова: «Посвящаю памяти «Женщины в платке» Нико Лордкипанидзе». Персонаж рассказа Н.Лордкипанидзе для него обернулся реальной личностью.
О том, какой силы и масштаба писатель Реваз Инанишвили, явствуют нижеприведенные образцы его прозы. Это небольшой рассказ «Пан», основанный на реальных фактах, который с удивительной живостью раскрывает труднопостижимую для окружающих натуру Галактиона Табидзе. Вот его сюжет. Бедный писатель снимает дешевую комнату в непрестижном Нижнем Цхнети для того, чтобы вывезти на свежий воздух больного ребенка (указана и дата – июль 1957-го). Так как в этой комнате не было никаких условий для работы, он поднимался высоко в лес, где и нашел небольшую пещеру и там работал. Перечислены написанные в этой пещере рассказы: «Кутеж с кахетинцами», «Вокруг тебя» и другие. Писателя очаровывает лесная тишина, чистота сверкающего как хрусталь воздуха и земли, которая и в дождь не превращалась в грязь («в лесу не было грязи, грязь создает человек»). Во время одного из восхождений он заметил в стороне небольшой хоровод прекрасных девушек и юношей гномов. С того дня он их ищет и не может найти, словно небо их сокрыло.
Однажды, возвращаясь после бесплодных поисков в пещеру, он оказался перед настоящим чудом, мифическим видением. Но лучше послушать самого автора: «Зато в этих поисках я встретился с Паном. Он сидел на корточках возле почерневшего валуна со спутанными волосами и бородой, вцепившись обеими руками в мох. Казалось, он читает какую-то молитву, медленно покачивая головой. Я прислушался. И мне почудились какие-то тихие звуки, словно последний аккорд то ли песни, то ли стиха. Я огляделся. И показалось мне, что очень темно, и с деревьев капают черные капли. Непонятный страх объял меня. Я круто повернулся и почти бегом пустился вспять. Лес остался позади.
Через несколько дней, когда солнце ослепительно сияло над головой, я набрался духу подняться туда, к тому почерневшему валуну. Там не было ни души. На земле играли плоские пятна солнца. Я нагнулся, притронулся к валуну. И вдруг глаза мои словно обожгли выцарапанные каким-то острым предметом на камне буквы «Галактион».
В конце герой рассказа с грустью и сожалением признается, что с того дня он «не смог написать ни строчки».
Нельзя не сказать несколько слов и о рассказе «Черт». Это один из поздних рассказов Реваза Инанишвили, удивительно прозрачный, как воздух одной из исторических провинций Грузии – Тушети, куда переносит нас автор. Услышишь это слово, тотчас перед взором встают гордо возвышающиеся «вершины, хвойные леса, камнем строенные дома...», сказочные места, которые всю свою жизнь живописал несравненный Тенгиз Мирзашвили. В его палитре и краснота спелых плодов шиповника и белизна снегов вершин и цвет плодов мушмулы. Резо и Тенгиз, или как называли его друзья и коллеги, Чубчик, оба выделялись сочностью красок и оба были родственны Нико Пиросмани, что неоднократно проявляется в творчестве каждого из них.
Рассказ «Черт» имеет форму письма, он читается очень живо. Героиня его, женщина-фольклорист, годами путешествующая по аулам Северного Кавказа и горам Восточной Грузии, пишет письмо своей подруге. Она описывает тихую и грустную жизнь Тушети, где даже маленькие девочки сидят молча и вяжут, работой прогоняя грусть. Описывает как тушинки, запертые зимой в своих домах, в сумерки ждут не дождутся гостя – как кинокадры разворачиваются перед читателем картины, происходящие по вечерам на сельской площади: поет тушинская гармонь, льется песня и мелькают в танце фигуры юношей и девушек. «Совсем внизу, в высоких травах маленький водоем около двух метров ширины, но вода глубокая и чистая. В ней живет одна-единственная форель. Приходит порой старуха – как не от мира сего, - садится на берегу и сыплет в воду хлебные крошки для форели. А форель неторопливо, лениво их поедает».
И вот в эту деревню в один из дней, когда шел и таял снег, пришли двое лезгин: юноша Али и девушка Фатьма. Ему – восемнадцать, ей – шестнадцать. Они полюбили друг друга, но родители (люди старого закала) не дали согласия на брак. И они убежали в тушинскую деревню. Среди собравшихся на площади выделяется одна девушка Лела, которая уже хорошо знает Фатьму. Лела играет на гармони и поет хватающие за душу песни. За одной песней следует другая. Али, очарованный ее пением, делает знаки Фатьме, чтобы и она спела. После уговоров она соглашается. Фатьма оказывается тоже замечательной певицей, происходит как бы состязание между двумя удивительными дарованиями. Кажется в лунном свете тихо звенят мерцающие жемчужины: «Фатьма подняла высоко голову, прикрыла глаза и запела, но как запела! Передать это я не в силах. Как умещалась в этой хрупкой миниатюрной девушке такая огромная тоска – тоска сестры, тоска матери, тоска жены!.. Как могла 16-детняя девушка прочувствовать и выразить эту тоску и выразить со спокойствием умудренной жизнью женщины. «Ай, лах-лах-ла лай...» – звучал ее бархатный голос.
Как потревоженные кони, переминаются с ноги на ногу, стоявшие в стороне мужчины. Она умолкла, открыла глаза, улыбнулась, обессиленными руками отодвинула от себя гармонь.
- Еще, еще, - просили ее.
- Нет, - и она сжалась в тулупчике как в гнезде.
Острее всех силу ее песни почувствовала Лела. Она бросилась перед ней на колени, поцеловала в лоб, благодаря за блаженные минуты. Теперь черед был за Лелой. Она не хотела петь: «Разве могу я после Фатьмы?» Неохотно перебирает она пальцами клавиши гармони, тихо заводит откуда-то издалека. Но постепенно зажигается, и боль ее сердца начинает звучать.
Вот две строфы из ее песни:
О, дорогая матушка,
Какой огонь горит в моем сердце!
Пуговицы моего воротника
Плавятся одна за другой...
Далее должен привести авторский текст, чтобы этот удивительный рассказ не утратил своего нежнейшего лиризма, красочности, порой – безумных порывов бушующей бури... Существует реальность, описанная языком большого мастера, не требующая никаких разъяснений:
«Это был плач женщины, лишенной мужа, в ливень, ветер, во тьме бредущей к отчему дому, слезы которой плавят пуговицы ее воротника.
Мне доводилось слышать многих наших женщин-песенниц, но Лела в тот вечер всех затмила. Я смотрела на Фатьму. Она обеими руками крепко сжимала ворот тулупчика, дрожала как от холода, и глаза ее сверкали.
Лела умолкла. Всю душу свою выложила и нас словно опустошила. А Фатьма, знаешь, отбросила тулупчик, встала и пошла широким вольным шагом. Пройдя немного, обернулась и прокричала что-то по-своему. Али засмеялся, громко, от души. Потом перевел нам: «Чертовка эта Лела, черт в ней сидит». Фатьма скрылась за поворотом. А Лела молчала и улыбалась так, точно вправду черт в ней сидел. «Она меня опередила, - сказала Лела, - это я ей хотела сказать, да не осмелилась, а она сказала».
Мужчины растеряно похаживали в стороне.
В ту ночь я почти не спала. Ты знаешь, о чем я думала после этих песен. Утром встала я затемно. Вышла, осмотрелась и вижу вдруг: напротив, на той стороне по зеленому склону катятся двое, обнявшись крепко: юноша и девушка. Катились, катились и скатились донизу. Некоторое время оставались на месте. Потом уселись, стали смотреть друг на друга и смеяться. Юноша был Али. Девушка – Фатьма.
Если есть что-то, ради чего стоит жить на этой земле, верно ради такого вот зрелища, моя дорогая сестра!»
Как мы уже знаем, все описанное в этом рассказе происходит в краю обособленном климатом и рельефом, в высокогорье Грузии. И, тем не менее, он перекликается с теорией «дуэндэ» Федерико Гарсиа Лорки. Без «дуэндэ» нет высокого искусства, хотя он «сжигает кровь» и «изматывает артиста».
Творчество Реваза Инанишвили – это огромное духовное богатство, которое оставил он нам, и мы еще не осознали и не оценили, каким сокровищем обладаем.
Эмзар КВИТАИШВИЛИ
Реваз Инанишвили
ЛЕБЕДИ
Злата Прага. Знаменитый град пражский. Золотые шпили королевского дворца, кресты церквей гордо врезающиеся в небо.
Моросит. В этот печальный дождь к красивейшей колокольне розовой церкви стекаются еще более печальные люди. Идут к простому обелиску (некрашеный цемент высотой в полтора метра) в окружении невысоких темных деревьев. Пожилые мужчины, подходя к обелиску, обнажают головы и останавливаются. На обелиске надпись: «Солдату Белякову, погибшему за освобождение Праги». Щемящие и в то же время волнующие слова.
Фашистов погнали из Праги. Погибло и было ранено бесчисленное количество людей. Здесь, в зданиях монастыря на площади размещался госпиталь. В госпитале на одной из коек умирал прекрасный юноша Беляков. Он знал, что умирает. Единственным утешением ему была музыка, доносившаяся с колокольни, когда там били часы. Беляков попросил, чтобы его похоронили здесь же, чтобы он вечно слушал чудесные звуки. Его желание исполнили. Но с ним рядом похоронили и многих других. Получилось целое кладбище.
Когда все кончилось, улеглось, все могилы перенесли. Оставили только Белякова. Он так же покоится здесь, у подножья колокольни, в окружении невысоких деревьев...
Я стоял перед обелиском и благословлял тех добрых людей, которые сделали это.
И – удивительное дело!
Прилетают сюда лебеди. Стая в пятнадцать лебедей. Белые и фантастические в сером небе!
Белые птицы, вытянув длинные грациозные шеи, с тихим шелестом крыльев, молча, неспешно облетали колокольню розовой церкви, и в это время зазвучала музыка. Потом часы на колокольне пробили двенадцать. Отзвучал последний удар и снова зазвучала музычка.
А лебеди продолжали летать.
Не знаю почему – да и как понять! – но мне показалось, что лебеди принесли что-то хорошее, что-то светлое в своем полете туда и обратно...
Перевод Камиллы-Мариам Коринтэли
|
|
Софико Чиаурели 21 мая могло бы исполниться 75 лет. Чиаурели – это пик мастерства и непредсказуемости, одна из самых ярких актерских звезд и для Грузии, и для России, и для всего постсоветского пространства. Народная артистка Грузинской ССР и Армянской ССР, лауреат Государственной премии России и многих международных наград, она была символом единения народов и культур. Она объездила весь мир, представляла советское кино на всех международных кинофестивалях, все киностудии бывшего Союза почитали за честь работать с ней. Ее снимали Сергей Параджанов, Алла Сурикова, Резо Чхеидзе, Георгий Данелия, Тенгиз Абуладзе – и везде Софико была абсолютно разная, она не боялась показаться некрасивой, смешной, чудаковатой. «Цвет граната», «Древо желания», «Хевсурская баллада», «Не горюй!», «Аревик», «Ищите женщину», «Мелодии Верийского квартала» - это был фейерверк актерских возможностей. При этом актриса звездой себя не считала. Вслед за российскими коллегами по актерскому цеху она называла себя «народной артисткой исчезнувшей цивилизации».
Она ушла из жизни четыре года назад. Болезнь подкосила актрису незадолго до ее 70-летия. Тогда все ждали громкого юбилея Софико, но праздника не случилось. В начале мая актриса улетела в Париж на реабилитацию после онкологической операции, так что торжества перенесли на осень. Мы виделись за день до ее отъезда. У нее временами кружилась голова, она ходила как-то с опаской, но при этом держалась отлично. Никакой паники, спокойная, уверенная. Говорила, что от судьбы не убежишь.
Перед отъездом она была полна оптимизма. «Представляете, - смеялась Софико, - еду в Париж лечиться, но со швейной машинкой. Шитье – это для меня даже не хобби, это искусство». Свой день рождения актриса отмечала в Париже в кругу близких друзей, совершивших далекое путешествие ради такого случая. Она шутила, что даже там никак не может от них отделаться. В парижском словесном застолье участвовала вся Грузия, правда, в виртуальном пространстве – по Грузинскому телевидению шла трансляция той встречи, можно было видеть Нани Брегвадзе, Гию Канчели. Сколько было теплых слов и веселых воспоминаний! Так что праздник все же состоялся, хотя и не самый радостный, но такой искренний и сердечный.
Казалось, все страшное позади. Софико после реабилитации летом вернулась в Тбилиси, даже поехала на море, хотя врачи этого не советовали. Но она любила море, и с Котэ они всегда ездили отдыхать. Помню, Софико рассказывала, как однажды на пляже в Кобулети она исполнила свою давнюю мечту – полететь на парашюте, хотя понимала, что в 65 лет это поздновато: «Я сказала, что полечу, - и полетела». Она была человеком сверхвозможностей – во всех смыслах.
Осенью она активно работала. В октябре в театре Марджанишвили прошел юбилейный вечер Софико и торжественное открытие ее звезды у здания театра. Вечер был замечательный, она сама его придумала и вела, сидя в знаменитом кресле из спектакля «Уриэль Акоста», поставленного самим Марджановым для ее матери, Верико. В комментариях Софико, фото- и видеоматериалах промелькнула живая биография и самой актрисы, и театра, это был срез целой эпохи. Увы, это было последнее ее появление на марджановской сцене, и только близкие знали, чего ей это стоило.
Потом надо было опять лететь в Париж для обследования, и она отправилась в сопровождении старшего сына Никуши. Через неделю они вернулись. Ей сказали, что процесс остановлен, и только сын знал правду, что медицина бессильна.
Ее не стало 2 марта в 10 часов утра. Она скончалась на 71-м году жизни в Тбилиси, в своем родном доме на Пикрис-гора, который построил собственными руками ее отец на месте первого свидания с будущей женой, Верико. Этот дом в Тбилиси знали все как дом великой грузинской актрисы Верико Анджапаридзе и выдающегося кинорежиссера, скульптора, музыканта Михаила Чиаурели. Потом узнали как дом-музей и Театр одного актера «Верико», созданный Софико и Котэ Махарадзе. Родительский дом был для нее все: и очаг, и крепость, и ее дети, и театр, и детство, и тот старый Тбилиси, дух которого впитали стены. Именно здесь, а не в больнице, она появилась на свет с громким криком, и отсюда тихо ушла.
В этом году в день 75-летия Софико в ее родном театре им. К.Марджанишвили не планировалось ни юбилейных торжеств, ни вечера памяти. Причина уважительная – театр готовил к выпуску новый спектакль и как раз накануне памятной даты отправился в Лондон на престижный шекспировский фестиваль в театр «Глобус». Но остается возможность отметить юбилей осенью, уже в новом сезоне.
Впрочем, Софико все равно не осталась без внимания – юбилею актрисы была посвящена специальная фотовыставка, организованная Национальным архивом Грузии. Выставка открылась накануне юбилейной даты и подарила незабываемые впечатления. В архиве хранились редкие фотографии, некоторые из них не видели даже сыновья Софико и ее ближайшие друзья. Это были фото самого раннего периода ее жизни, в основном, 60-е – 70-е годы прошлого века. Здесь биографические фото, портреты актрисы, документальные фото на репетициях и встречах, ее роли в театре и кино. Она начала сниматься в 1956 году, это был фильм Резо Чхеидзе «Наш двор». На ранних фото Софико совсем не та, которую мы знали позже. На нас смотрела с фотографий этакая неулыбчивая своенравная «девушка с характером» - точная иллюстрация того, что говорила о себе Софико. «Я была достаточно строптивым существом, не милой ласковой девочкой, скорее мальчишкой-сорванцом. Хотела самостоятельности и не желала быть лишь отпрыском знаменитых родителей. У меня изначально было исключительное положение – дочь легендарной актрисы и знаменитого режиссера, с детства избранный круг общения. К нам в дом приходили самые разные люди – начиная от простых крестьян и кончая светилами. Во время Великой Отечественной войны МХАТ эвакуировали в Тбилиси, и у нас дома бывали звезды театра – Немирович-Данченко, Книппер-Чехова, Качалов. Талантом матери восхищались Михоэлс, Охлопков, Марджанишвили. А какой потрясающий, какой одаренный человек был отец! Кинорежиссер, скульптор, художник, он великолепно пел, играл на гитаре, к тому же, был необыкновенно остроумным. При этом его предки – простые крестьяне. А моя мама была из старого рода кутаисских князей. Так что во мне разные крови кипят – аристократическая и крестьянская, потому такое смешение. «Дети, как правило, забывают, что для появления апельсина нужно по меньшей мере апельсиновое дерево», - иронизировала по этому поводу моя мама. Только с годами я поняла, какой это был дар судьбы и для меня и для моих детей – мои родители. А тогда я все воспринимала как должное, и еще отбрыкивалась».
Будущий муж Софико, кинорежиссер Георгий Шенгелая, был сыном не менее знаменитых родителей – актрисы Нато Вачнадзе, которая являла собой символ женской красоты, и известного режиссера Николая Шенгелая. Их родители очень дружили, и когда в авиакатастрофе погибла Нато Вачнадзе, Верико стала заботиться о младшем сыне подруги, ему было тогда 14 лет. Георгий и Софико были одногодками, родились оба в мае, и они очень подружились – бегали с оравой одноклассников в кино, к друзьям или в гости к тетушке Софико. Дружили, а потом ужасно влюбились. Он хотел стать режиссером кино, а в Тбилиси такого факультета не было. И Софико решила отправиться вместе с ним в Москву поступать на актерский. Родители были в панике. Никто не знал, есть ли у нее талант. Мать никогда не могла заставить своенравную доченьку прочесть хотя бы одно стихотворение, чтоб понять, на что она способна.
Софико в Москве стала сама готовиться к экзаменам, писала конспекты, читала. Ее приняли на актерский в ГИТИС и во ВГИК. Чтобы быть вместе с Георгием, она выбрала ВГИК. В конце первого курса в 1956 году приехал в Москву Резо Чхеидзе и по рекомендации своего коллеги по киноцеху Резо Табукашвили предложил Софико сниматься в его фильме «Наш двор». Она не хотела ехать на съемки без Георгия, а Резо, увидев фотогеничного юношу, пригласил и его. Так в 19 лет они впервые заявили о себе на экране. В это время они должны были пожениться и попросили неделю для свадебного путешествия. Поехали в Сухуми. Софико часто вспоминала эту «медовую неделю», говорила, что их семейная жизнь начиналась бурно: они, как дети, ссорились, мирились, как будто играли, и все равно очень любили друг друга. «Я была самой счастливой, когда у меня родился сын, когда я ощутила себя матерью».
Актерская кинокарьера Софико пошла в гору – она снималась в фильмах Михаила Чиаурели в 1960, 1961, 1963 годах, а в 1965-м появилась его знаменитая лента «Иные нынче времена». На выставке есть фото из этого фильма, где Софико – скромная девочка с торчащими косичками и с цветком в руках, а рядом паренек с черными усиками, протягивающий ей колечко – Георгий Шенгелая. Поблизости фото совсем другой Софико в «Хевсурской балладе» Шота Манагадзе – уверенно сидящая верхом на коне или нежно-застывшая в лирической сцене с Тенгизом Арчвадзе.
Параллельно со съемками с 1960 года она работала в Марджановском театре, а в 1964 году ее пригласили в театр Руставели, там она играла во «Сне в летнюю ночь» Михаила Туманишвили, потом приехал Товстоногов и она сыграла в «Мещанах». На сцене театра Руставели все помнят ее ошеломляющий танец «кинтаури», недаром Параджанов говорил: «Софико – это пластический порыв души». В 1968 году она вернулась в Марджановский, и уже навсегда.
Глядя на выставленные архивные фото, охватывает какая-то непонятная ностальгия по прошедшим временам. Какое удовольствие смотреть на эти молодые лица: Софико рядом с Робертом Стуруа, Гурамом Сагарадзе. Или Софико с труппой марджановцев на обсуждении или репетиции, где в центре Гига Лордкипанидзе, рядом неотразимая Медея Джапаридзе, а вокруг сидят молодые Отар Мегвинетухуцеси, Гуранда Габуния, Ираклий Учанеишвили и другие актеры.
Но, конечно, Софико знали больше по фильмам, около десяти из них премированы за лучшее исполнение женской роли. Ее характерные персонажи, взятые из жизни, так и стоят перед глазами. Разве можно забыть ее героинь: Фуфала – сумасшедшая бродяжка с достоинством королевы в «Древе желания», экспансивная и взрывная героиня в «Ищите женщину», а чего стоит фрескообразная многоликость актрисы в фильмах Параджанова! Это отдельная страница творчества Софико – Сергей Параджанов стоит особняком. Софико так говорила о нем: «Это нечто настолько неординарное, он не вписывается ни в какой ряд. Параджанов это праздник в моей жизни. Он называл меня своим талисманом, музой. «Без тебя я снимать фильм не буду!» - написал он мне как-то, когда я отказывалась сниматься. Иногда это были крошечные роли, как в «Ашик Керибе», но это всегда было незабываемо...»
Незабываемо это было и для зрителей. Точнее всего охарактеризовал актрису сам режиссер: «Софико – пластический порыв души. В ней слита нежность восточной фрески, филигранность иранской миниатюры и скульптура византийского искусства. Она гениальная кинобалерина».
На юбилейной фотовыставке актрисы представлены очень интересные семейные фотографии. Например, есть совсем неизвестное замечательное фото 1973 года, на нем – Верико с мужем и Софико с Георгием – все вместе сидят в своей гостиной. Есть еще один совсем неординарный семейный фотокадр того же года. Так совпало, что на киностудии одновременно шли съемки фильмов «Мелодии Верийского квартала» Георгия Шенгелая и «Чудаки» его старшего брата, замечательного кинорежиссера Эльдара Шенгелая. В обеих картинах главные роли исполняли их жены. Вероятно, во время съемок Георгий с Софико заглянули в павильон к Эльдару, и получилась вот такая сцена. В интерьере знаменитой комнаты Маргариты с камином, в котором прятались ее любовники, сидят за столом две неотразимые красавицы: Маргарита-Ариадна Шенгелая с декольте и огромным белым бантом в волосах и героиня Софико – Вардо в строгом черном платье и скромной шляпке, а рядом с актрисами их мужья-режиссеры в обычной одежде. Получился редкий кадр из фантастического фильма, только в прошедшем времени.
Да, «все течет, все меняется» - в личной жизни тоже. Это как неведомый тайник – шкатулка с двойным дном. Софико любила повторять, что жизнь – это один большой курьез. Если судьбой было предначертано, что у нее будет две любви, так оно и случилось. С Котэ Махарадзе они были знакомы очень давно, часто пересекались то в одном театре, то в другом, но о женитьбе у них и в мыслях не было, у обоих семья, дети. Виновником всего оказался спектакль «Уриэль Акоста», - говорили они. Когда Верико стала восстанавливать в Марджановском театре этот очень давний спектакль, поставленный Марджанишвили специально для Верико, то партнерами в нем оказались Софико и Котэ. Вот тогда они ближе узнали друг друга: «Уриэль» нас и погубил», - говорили они. Софико не захотела вести двойную жизнь, и они с Котэ поженились. Хотя это была огромная боль для нее и для семьи.
Началась новая жизнь. Софико и Котэ объединили два семейных клана. У Котэ были дети, внуки и даже правнуки. Софико обожала его дочь, приму-балерину Маку Махарадзе и ее потомство. А Мака была в восторге от своей мачехи. Наверное, такое возможно только в Грузии. Кстати, Верико всегда с большим теплом отзывалась о Котэ, и это было взаимно. Недаром после смерти Верико супруги начали реализовывать идею Дома-музея Верико Анджапаридзе. Еще в благополучные времена они успели реконструировать дом, надстроили его, отдав нижний этаж под музей. Софико всегда мечтала, чтобы гостиная родителей ожила вновь, и это осуществилось. В пространстве музея, в той самой гостиной, где когда-то собирался весь цвет Тбилиси, в начале 90-х годов был открыт Театр одного актера с маленькой угловой сценой и зрительным залом. Театр делался вместе с Котэ, и для него. А назван он был именем Верико Анджапаридзе. Друзья Котэ шутили, что Махарадзе войдет в историю как единственный артист, который назвал созданный им театр именем своей тещи.
Зрителей помещалось немного, зато легко устанавливалось общение с ними. Этот дом – живая история грузинского театра и кино. На стенах фотографии Верико и Софико в ролях, кадры из фильмов Параджанова, его коллажи, скульптуры и рисунки Михаила Чиаурели. Софико и Котэ удалось сохранить традиции «дома открытых дверей». Приезжавшие в Тбилиси знаменитости обязательно приходили сюда, здесь можно было увидеть Ванессу Редгрейв, Сергея Юрского, Елену Образцову, Зураба Соткилава, Евгения Евтушенко… После хаоса тбилисской войны, когда с наступлением темноты люди забивались в свои холодные неосвещенные дома и наглухо там запирались, этот дом на Пикрис-гора был оазисом жизни. Здесь игрались спектакли, проводились встречи с известными артистами, конференции и азартные дискуссии по культуре.
Репертуар театра расширялся, зрители шли на моноспектакли Котэ, Софико и актеров других театров. Ярким явлением был Мурман Джинория – отличный театральный актер, гротесковый, с поразительной пластикой. Он разрушил скучную традицию художественной декламации, у него все было построено на музыкальности стиха и ассоциативных нюансах, звуковых и смысловых. Появился даже актерский дуэт – Софико Чиаурели и Мурман Джинория в спектакле «Королева-мать» М.Сантанелли в постановке Тенгиза Кошкадзе. Это была одна из лучших театральных ролей Чиаурели, где яркая характерность сочеталась с тонким психологизмом. Спонтанная импульсивность, взбалмошность героини только оттеняли глубину ее внутренней трагедии.
В декабре 2002 года ушел из жизни Котэ Махарадзе. Что значило для Софико потерять Котэ говорить не надо. Но она была сильным человеком. И одна продолжала начатое ими дело. «Дом открытых дверей» еще шире распахнул свои двери. Она задумала проводить серии музыкальных и поэтических вечеров. Как говорила хозяйка дома на открытии, это для того, чтобы оживить нашу сверхполитизированную жизнь, где главные герои – президент и министры, а хиты сезона – их выступления. Она предлагала разбавить все это настоящим искусством. «Встречи на Пикрис-гора» начались с имени Марии Каллас, первой среди оперных примадонн ХХ века. Вечер пришлось повторить буквально через неделю – слишком много было желающих увидеть это. Дальше шли другие великие имена – Джордж Баланчин, Вахтанг Чабукиани, Нодар Андгуладзе…
Но главной заботой оставался ее Театр одного актера, который она решила переименовать в театр актера «Верико». «Именно актера, а не режиссера, как это делается сегодня», - утверждала Софико. Знаковым спектаклем в этом театре и для Софико, и для зрителей был один из последних ее спектаклей – «Рождение планет» Инги Гаручава и Петра Хотяновского. Это биографический рассказ актрисы о своей жизни и о судьбе родителей. Только подан он был сквозь призму балагана, где рассказ ведется от лица трагикомического клоуна – пестрый парик, красный нос, но никакого шутовства. Маска, нарисованная на лице гримом, нужна была лишь как защитный панцирь для человека, который делится самым сокровенным. А близость зрителя к сцене, когда видно выражение глаз, что в них – слезы или искры смеха, придавали зрелищу особую остроту. Софико здесь жонглер, играющий вещностью и вечностью. У нее все узнаваемо, как в жизни, и все переплетено, как в театре, где реальность приобретает непостижимую загадочность. Так знакомое превращается в знаковое. Как ей удается переплетать трагедию с юмором, не очень понятно. Но это уж гены виноваты.
Для Софико эта маленькая домашняя сцена была соединением театра и кино. Она называла это «театр крупным планом»: здесь нельзя нажимать, зрителя не обманешь, он рядом, в двух шагах. Нужна абсолютная естественность, как крупный план на экране. Наверное, сами стены пропитаны духом прошлого, здесь существует своя аура, и зрители чувствуют это».
Без сомнения, аура действует. А точнее, действовала. Потому что с уходом Софико их общее с Котэ детище – театр стал угасать. Сначала понемногу, потом разом все кончилось. С 2009 года на театральной карте Тбилиси уже не существует театра «Верико».
Чиаурели мечтала построить еще и здание для театра, какое тут здание, если мэрия на содержание деньги не выделяет. Софико была права, когда говорила, что еще так много надо успеть сделать. Значит, не суждено быть театру «Верико». Николоз Шенгелая это понимает. Но он хочет сохранить хотя бы традиции «дома открытых дверей». Сейчас он создает в этом доме Центр культуры и искусства, чтобы здесь проходили встречи с ведущими деятелями искусства и обязательно мастер-классы для молодых. Сейчас есть договоренность с 9 телеканалом, который готовит специальные передачи – запись встреч c мастерами искусств из их дома-музея, а ведущей будет внучка Котэ Махарадзе, замечательная актриса Нато Мурванидзе. Есть надежда, что «Встречи на Пикрис-гора» возродятся.
Софико считала себя счастливым человеком, несмотря на все испытания жизни. Она не поднимала себя в звездные выси. «Звезда – это понятие не из нашей жизни», - так она считала. Актерство у Софико только на сцене – не в жизни. Кокетничать, рисоваться ей было абсолютно несвойственно. Это была уникальная личность, соединявшая собой разные поколения, она несла традиции предков и вместе с тем, была абсолютно свободна, вмещая в себя дух времени и его новации. Софико это спектр ассоциаций – и временных, и личностных, и творческих. Для Грузии Софико останется символом женщины и актрисы, умевшей совмещать несовместимое.
И она навсегда останется символом того Тбилиси, который исчезает на наших глазах. Мелодии Верийского квартала, родного для нее, уже не зазвучат, как прежде.
Без Софико это невозможно.
Вера ЦЕРЕТЕЛИ |
|
