9 августа 1942 года из блокадного Ленинграда прозвучала «Седьмая  симфония» Дмитрия Шостаковича. Это было первое ее исполнение, и потрясенный мир слушал ее в прямом эфире.В этот день небо осажденного Ленинграда охранялось советскими летчиками и зенитными батареями, за время концерта ни один снаряд не упал на город.Оставшиеся в живых голодные и умирающие музыканты нашли в себе силы для репетиций и концерта, который транслировался на весь мир.
Потом, в немецких окопах, нашли дневник немецкого офицера, где было написано: «9 августа 1942 года. Слушал по радио из осажденного Ленинграда симфонию Шостаковича. Они победили. Мы проиграли войну». Этот день ленинградская поэтесса Ольга Берггольц назвала Днем Победы среди войны.«День Победы среди войны, или Блокадный оркестр» – так назвали Инга Гаручава и Петр Хотяновский свою пьесу, посвященную 40-летию Великой Победы. Действующие лица пьесы Оркестранты и их Инструменты.Пьеса была написана в 1985 году и поставлена в Москве, Ленинграде, Ростове-на-Дону, Горьком и многих других городах России.Через двадцать лет режиссер Борис Гранатов обратился к этой пьесе и поставил ее в Вологде, в рамках международного фестиваля «Голоса истории».

В один из тех вечеров мы, ученики и коллеги, привычно рассевшись на любимом диване, просматривали семейный альбом. Фотографии будили дорогие сердцу воспоминания, оживляя страницы долгого и поистине светлого пути прекрасного ученого и педагога, изумительного человека.
Вот одна из ранних фотографий маленькой Кити - так звали Кетеван Дмитриевну ее родители, близкие и многочисленные друзья (так же, правда, за глаза, звали ее все мы – любимые и любящие ее ученики): на вас смотрят огромные, не по-детски серьезные и пытливые глаза.
Еще одно фото – родители Кетеван Дмитриевны. Отец, батони Дмитрий, - яркая, неординарная личность. Он получил музыкальное образование, обладал отменным баритоном и с 1921 года работал в Тбилисском оперном театре. Мог стать большим артистом и педагогом, но неожиданно для всех резко изменил свою жизнь, предпочтя служенью музам инженерное дело и научную деятельность. Батони Дмитрий рано ушел из жизни, мы его не застали, а вот маму, Нину Сергеевну, знали хорошо, и очень любили эту мудрую, светлую женщину, всю жизнь и все чаяния посвятившую воспитанию детей.
Любовь к музыке Кити, очевидно, унаследовала от отца. Вообще же, тонкое восприятие музыки, истинное ее постижение и глубокие, по сути, профессиональные познания, которым мог позавидовать любой музыкант, свойственны всей династии Туманишвили. Музыка была неотъемлемой и органичной привилегией этого старого тбилисского дома.
Можно ли забыть уникальную музыкальную эрудицию Гиви Дмитриевича Туманишвили, брата Кетеван Дмитриевны, доктора биологических наук, академика. Поражали не только его фундаментальные познания в сфере «живой» музыки, но и профессиональная ориентация в сложнейших исторических процессах музыкального творчества, меткие оценки и тонкие суждения о своеобразии жанров, стилей, школ, - от средневековой музыки до новаций XX века.
Неудивительно, что именно в этой семье родилась идея создания домашнего театра марионеток, реализованная в замечательных постановках «Похищения из Сераля» Моцарта, «Умницы» Орфа, «Дидоны и Энея» Перселла, «Сна Флорины» по Равелю.
Нам посчастливилось наблюдать процесс рождения спектаклей – создание кукол, декораций, мы видели, на какие жертвы шли члены семьи, и с каким творческим азартом! Гостиная освобождалась для установки сцены, реквизита, партера для зрителей. А мы пребывали в нетерпеливом ожидании и знали: скоро праздник, который семья Туманишвили преподнесет всем нам и самим себе.
Первой учительницей Кити по фортепиано была ее тетушка Кетеван Сергеевна Джапаридзе. Еще в детстве у Кити проявился композиторский дар, и консерваторию она окончила по двум специальностям - как пианистка (класс профессора В.Куфтиной) и композитор (класс А.Баланчивадзе).
Еще одно фото: Кити – аспирантка Московской консерватории. Нетрудно представить себе каждо- дневные проблемы, с которыми сталкивались в голодной послевоенной Москве молодые аспиранты, среди которых Кетеван Дмитриевна всегда с теплотой вспоминала Сулхана Цинцадзе,  Элеонору Эксанишвили,  Тенгиза Амиреджиби, Этери Гугушвили… И только присущий Кити энтузиазм, жизнестойкость и взаимная дружеская поддержка помогли им не просто выстоять, но и успешно завершить музыкальное образование. А все бытовые лишения тех лет с лихвой возмещались  общением с выдающимися музыкантами В.Шебалиным, Ю.Шапориным, Д. Кабалевским, В.Беляевым.
Кетеван Дмитриевна бережно хранила в памяти многие нюансы, изюминки педагогического мастерства корифеев русской музыки и нередко делилась с нами воспоминаниями.
Особенно запомнился рассказ о печально известном собрании деятелей советской культуры (в связи с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) 1948 г.), на котором выдающихся композиторов подвергли жестокой критике и обвинили в формализме (по тем временам ярлык страшный). В списке «формалистов» оказались и С.Прокофьев, и Д.Шостакович. На этом судилище присутствовала и Кити. «В какой-то момент, – вспоминала она, – я вдруг перестала слышать, мне показалось, что я оглохла. Из сотен лиц я видела лишь бледное лицо Дмитрия Дмитриевича: он как-то съежился, оцепенел и нервно теребил тонкими пальцами лацкан пиджака. Мне было безумно стыдно за все, что происходило на моих глазах».
Кетеван Дмитриевне всегда, с молодых лет и до последнего вздоха были присущи пронзительное чувство протеста против несправедливости, нетерпимость к подлости, невежеству, ханжеству. Московский период был для Кити не только сложным, но и плодотворным. Она написала ряд сочинений: Фортепианное трио, Соната для виолончели и фортепиано, Концерт для фортепиано с оркестром №2, Соната для альта и фортепиано, несколько произведений малой формы. Была завершена и кандидатская диссертация «Некоторые особенности музыкального языка оперы З.Палиашвили “Абесалом и Этери”», успешно защищенная в Москве в 1949 году. А потом Кити вернулась в родной Тбилиси, преподавала в Центральной музыкальной школе-десятилетке, а с 1956 года – в Тбилисской консерватории, где началась ее интенсивная научно-педагогическая деятельность.
Мысленно возвращаясь к своим студенческим и аспирантским годам, вспоминаю Кетеван Дмитриевну как необыкновенно доброжелательного, но требовательного педагога. Наши встречи напоминали свободное собеседование, но всегда с четкой задачей привить нам творческое отношение к музыке.
Она умела  вовлечь нас в малоизвестные области теории и уверенно вела по ним, всячески помогая и поддерживая. Уже с первых шагов мы приобщались к научной работе, к культуре исследовательской деятельности. Она учила нас слушать, улавливать неповторимый облик конкретного сочинения,  ощущать оттенки,  характерные черты стиля композитора. И постоянно напоминала, что учиться музыке следует не только в консерватории, необходимо чаще бывать в библиотеках, архивах, регулярно посещать концерты.
А мы учились у нее не только теории музыки, но и самому главному – быть человеком. Нас изумляли ее человеческие качества, поражала эрудиция, подкупала ироничная манера разговора, необычайно редкая сегодня интеллигентность (не припомню, чтобы к кому-либо из студентов  она обращалась на «ты»).  Она не раз повторяла нам слова И.Соллертинского: «Знать свою профессию –  это, прежде всего, любить ее». И всю свою жизнь неизменно это подтверждала.
Научные интересы Кетеван Дмитриевны фокусировались, в основном, на различных аспектах исследования творческих процессов, – это целый ряд трудов, посвященных специфике формообразования в произведениях русских и зарубежных классиков ХХ века Д.Шостаковича, С. Прокофьева, Б.Бартока. Многие годы ее пристальное внимание привлекал феномен грузинского народного многоголосия, его абсолютно неисследованный аспект – форма.
Вот фотографии периода ее деятельности в должности  заведующего кафедрой теории музыки, которую она возглавила в 1973 году по настоянию корифея грузинского теоретического музыковедения Ш.С.Асланишвили, основавшего эту кафедру и 36 лет ее возглавлявшего. Перед нею стояла сложнейшая задача, - не будь Асланишвили столь значительной фигурой, все было бы проще. Кетеван Дмитриевна нашла в себе силы, справилась, снискала уважение членов кафедры и всего коллектива консерватории.
Она всегда твердо знала, что будет во благо кафедры, а что ей навредит. И ни разу не пошла на компромисс, ни разу и никому (включая руководство консерватории) не позволяла повлиять на принятие тех или иных решений, справедливо считая это собственной прерогативой.
Бессмысленно было обращаться к ней за протекцией – все знали, что она будет абсолютно объективной, что при встрече с талантом даст «добро» и проявит практическое участие, но серость и невежество не получат зеленой дороги ни при каких  обстоятельствах. Это касалось как абитуриентов, так и тех, кто пытался устроиться на кафедре преподавателем. И никто не смел оспорить ее решение, поскольку оно всегда было результатом долгих раздумий, консультаций с друзьями и коллегами.
Наверно, сидя в ноябре 1998 года в Малом зале консерватории на конференции, посвященной 60-летию основания кафедры теории музыки, она все-таки ждала, что кто-то из выступающих отметит ее заслуги. Мы, ее ученики,  зная, что она органически не выносит лесть, воздержались. Увы, воздержались и те, кому это было положено по должности.  Кетеван Дмитриевна выступила тогда с докладом, фрагмент которого прозвучал как ее творческое и человеческое кредо: «Сегодня я являюсь «последним могиканином» нашей кафедры. Естественно, что люди моего возраста живут интересами сегодняшнего дня, поскольку перспективы далекого будущего – удел молодых. Тем не менее, вне зависимости от преклонного возраста, если человек  всю свою жизнь занимался любимым делом, он не только может, но и обязан продолжать его, обязан помогать своим младшим коллегам, – кому советом, а кому и тем самым делом, которому посвятил  многие годы. Я люблю мою кафедру, люблю каждого ее члена. Меня радуют их успехи  и  тревожат даже незначительные неудачи».
Из-за болезни и преклонных лет она сама отошла от руководства кафедрой, но до последнего вздоха живо интересовалась жизнью коллектива, нередко сама, не дожидаясь нашего визита, звонила нам,  расспрашивала о делах кафедры, о заседаниях, планах на будущее.
Целый ряд фотографий запечатлел Кетеван Дмитриевну, выступающую на конференциях, юбилейных вечерах. Чаще всего именно она готовила  юбилейные сессии, празднования и была их непременным участником, относясь к ним с той же ответственностью, что и к исследовательской деятельности.  Речь ее, неизменно привлекавшая внимание аудитории, была искренней, образной, изобиловала интересными фактами, наблюдениями, воспоминаниями.
Вот фотографии, снятые в разных уголках Грузии, куда мы выезжали всей кафедрой ранней весной или осенью. На многих снимках – наши гости, так любившие приезжать в Грузию в качестве консультантов, официальных оппонентов наших диссертаций, председателей госкомиссии при защите дипломных работ или на многочисленные в те безоблачные годы конференции, симпозиумы, сессии. На этих фотографиях – выдающиеся музыканты и ученые В.Протопопов, Н.Горюхина, Ю.Холопов, В.Назайкинский, Ю.Кон, В.Холопова.
И везде – Кити в своей неизменной сванской шапочке. Она очень любила эти встречи и была их душой. А неповторимая природа Грузии нас сближала, содействовала научным контактам и теплым человеческим отношениям.
Дом Туманишвили был своеобразным центром духовной культуры. Мы встречались здесь с блестящими представителями грузинской интеллигенции: ловили каждое слово выдающегося театрального режиссера Михаила Туманишвили, беседовали с органисткой мирового класса Этери Мгалоблишвили, знакомились с представителями творческой и научной элиты стран нынешнего ближнего и дальнего зарубежья.
И хозяин, батони Гиви, и его жена Кето Джандиери, и молодая невестка Нана, и племянники Мито и Теми все вместе и каждый в отдельности, с неизменной приветливостью, старались сделать так, чтобы гостям было уютно. Гиви Дмитриевич, после наших настоятельных просьб, показывал свои новые живописные полотна (поистине, если человек талантлив, то он талантлив во всех своих проявлениях, – я убедилась в этом еще в молодости, открыв для себя удивительный поэтичный мир С.Рихтера в его незабываемых акварелях), в гостиной  велись неспешные разговоры, хозяйки готовили угощение  к чаю, - и оживленная беседа продолжалась за столом.
А Новый год в доме Туманишвили! Наряжалась новогодняя елка, и под ней воссоздавался для детей один из традиционных рождественских сюжетов.  Заново создавались куклы, декорации, в заветный час включалась подсветка и оживали дорогие сердцу «картинки». И присущее малышам чудо восприятия волшебным образом трансформировало мир мечты в реальность, которая навсегда запечатлевалась в их памяти.  
Вновь вглядываюсь в знакомые черты, стараясь понять – уже теперь – что же характеризовало Кити более всего? В чем был секрет ее человеческого обаяния? Очевидно, в ее природной естественности. Ей чужды были высокомерие и нарочитость. Она никогда не соблюдала дистанцию в отношениях с теми, кому зачастую было до нее слишком далеко, рождая у них иллюзию полного равенства. Врожденная интеллигентность исключала даже тень снисходительности или покровительства. И при этом исключительная принципиальность и неприятие несправедливости.
На собраниях кафедры, на заседаниях ученого совета по присуждению кандидатских и докторских степеней, членом которого Кетеван Дмитриевна была многие годы, я не раз наблюдала, сколь требовательной и принципиальной она была в своих суждениях. И всегда доброжелательной. И практически все обсуждения проходили при полном доверии присутствующих к ее мнению.
И, конечно, - жизнелюбие. Кетеван Дмитриевна никогда не жаловалась на невзгоды, по-интеллигентски, подчас с юмором, относилась к материальным лишениям 90-х годов, сохраняя присущий ей оптимизм.
Память моя хранит еще один, последний кадр, который не снят на фотопленку. За три дня до кончины Кетеван Дмитриевны  мы ее навестили.  К нашей радости,  выглядела она много лучше, чем накануне, была оживлена, расспрашивала о консерваторских новостях, рассказывала милые ее сердцу истории...
Невольно вспоминаются слова Л.Толстого: «Старость бывает жалкая, но старость бывает и величественная».
Такой остается  Кити Туманишвили в памяти всех,  кто ее знал и любил.

Лейла МАРУАШВИЛИ