|
«…ИМЕННО В ТОТ МОМЕНТ НАДО БЫЛО БИТЬ» |
|
На стадионе «Вилла Парк» в Бирмингеме 19 мая 1999 года закончилась история Кубка обладателей кубков УЕФА (Союза европейских футбольных ассоциаций). В финале последнего 39-го розыгрыша одного из почетнейших трофеев этой организации итальянский «Лацио» победил испанскую «Мальорку» со счетом 2:1. Со следующего сезона клубы-обладатели национальных кубков стали участвовать уже в другом турнире – Кубке УЕФА, ныне Лиге Европы УЕФА. А в 1981-м Кубок обладателей Кубков привезли в Грузию игроки тбилисского «Динамо». В их составе был и один из лучших полузащитников СССР Виталий Дараселия.
На стадионе «Райнштадион» немецкого города Дюссельдорфа, на глазах 9 000 болельщиков, динамовцы переиграли в финальной встрече атлетически подготовленных футболистов «Карл Цейсса» из Йены, ГДР (2:1). Достойно поддержав высокий престиж грузинского футбола и достигнув самого высокого успеха за всю его выдающуюся историю. Я счастлив тем, что стал непосредственным свидетелем этой исторической победы – в течение всей игры с фотоаппаратом в руках стоял за немецкими воротами в ожидании того, как вратарь «Карл Цейсса» вынесет из них мячи, забитые нашими ребятами. За три минуты до окончания полного драматизма матча Виталий Дараселия сделал невозможное: сложнейшим слаломом оставил позади нескольких противников и левой ногой забил решающий гол. Самый виртуозный из тех, что я когда-либо видел. Меня обуревало желание выбежать на зеленое поле и обнять человека, которого я не знал и с которым так и не познакомился. «Я почувствовал, что именно в этот момент надо было бить», – потом скажет великий мастер футбола о лучшем голе в своей короткой жизни, который известный скульптор Элгуджа Амашукели назвал «лучшим и для всех грузин». Такие мячи невозможно забыть! И Грузия не забудет тот счастливый день, вершину славы «Динамо», талантливейшую игру Виталия и его стремление к победе. Кстати, по возвращении в Тбилиси, в аэропорту один болельщик даже бросился Дараселия в ноги…
Виталий родился 9 января 1957 года в Очамчире. С 10 лет занимался легкой атлетикой, хотел стать спринтером, но его судьбу изменила встреча с Бондо Какубава, тренером детской спортивной школы. Команда Дараселия на первенстве очамчирских школ заняла первое место, а сам он, как центральный нападающий, забил больше всех голов. Так парень оказался в центре внимания специалистов и очень скоро попал в детскую команду местного «Амирани», которая с помощью новичка завоевала приз «Кожаный мяч» на первенстве Абхазии, а затем в масштабе республики. В 1974-м году Виталий выступает уже во взрослом составе «Амирани» на первенстве Грузии и в 23 играх забивает 20 мячей. В том же году его приглашают в тбилисское «Динамо».
«В конце футбольного сезона 1974 года была проведена встреча между сборными командами Западной и Восточной Грузии. Целью ее был отбор молодых футболистов для «Динамо». Михаил Якушин и Серго Кутивадзе обратили внимание на нескольких игроков, среди них были Вахтанг Коридзе, Гигла Имнадзе, я. Так началась моя тбилисская одиссея», – говорил Дараселия о переломном моменте в своей жизни. Он с улыбкой вспоминал первую тренировочную игру в «Динамо», когда не мог полностью раскрыться из-за робости перед известными мастерами. Это заметил Якушин и сказал: «Если ты так с ними будешь обходиться, далеко не пойдешь. Играй так, как нужно». Это убрало «синдром почтительности» и на следующих тренировках Виталий в полную силу отрабатывал свои финты. Конечно, не все сразу получалось, но он шел вперед. Вначале в команде на него поглядывали свысока, он очень переживал это и сказал моему другу Гизо Цинцадзе: «Некоторым не нравится мой стиль игры, но я докажу, что я неплохой футболист». После возвращения из Дюссельдорфа Виталий навестил моего друга и сказал: «Гизо Шалвович, я выполнил свое обещание». Они обнялись.
В основном составе «Динамо» он дебютировал 11 мая 1975 года, заменив травмированного Владимира Гуцаева на месте правого полузащитника в матче чемпионата СССР с ташкентским «Пахтакор». Он очень нервничал, был рад, что во встрече, закончившейся 0:0, не мешал партнерам в игре. А первый свой гол забил 6 мая в 1976-м на тбилисском стадионе «Локомотив» – львовским «Карпатам». Знаменитый в прошлом центральный форвард Заур Калоев так охарактеризовал новичка тбилисского «Динамо»: «Этого юного футболиста отличают не только неутомимость и напористость, но и зрелая игра, стремление не только подыграть, но и самому завершить комбинацию. Гол, позволивший хозяевам повести в счете, делает ему честь. Смело ворвавшись в гущу защитников и, казалось, потеряв мяч, Дараселия не прекратил борьбу, снова завладел мячом и успел пробить в нижний угол».
В 1977 году Нодар Ахалкаци, сменивший на посту главного тренера Якушина, перевел Виталия в полузащитники и не ошибся. На этом месте, под номером 6, Дараселия приносил наибольшую пользу. В первых же играх стало ясно, что в «Динамо» занял достойное место талантливейший футболист с большим будущим. От игры к игре росло его мастерство, позволившее взять на себя функцию разыгрывающего в юношеской и молодежной сборной СССР на Чемпионате Европы. Вот что говорил о нем Давид Кпиани: «Виталий Дараселия – многосторонний футболист. Технично владеет ударом, обманными движениями и блестяще разбирается в ситуациях игры. Когда его нет на поле, сразу же чувствуется его отсутствие, то, какую большую нагрузку он берет на себя».
По моему мнению, большая когорта великих полузащитников тбилисского «Динамо» начинается с Автандила Гогоберидзе. Затем пришли настоящий лидер, сердце и душа команды Шота Яманидзе, самородок, талантливейший Георгий Сичинава, самоотверженные борцы за мяч Гурам Петриашвили и Джемал Зеинклишвили, элегантные Кахи Асатиани и Серго Кутивадзе, техничный Манучар Мачаидзе, несгибаемый, фантастически энергичный и работоспособный Тенгиз Сулаквелидзе…
Мне понадобился этот экскурс в историю для того, чтобы показать на какой почве, на каком наследии вырос феномен Дараселия. Не знаю, сколько игр перечисленных футболистов видел Виталий, но в нем сфокусировались все лучшие свойства этих знаменитых игроков. У него практически не было слабого места. С блестящей техникой, с прекрасными физическими данными, видением поля, тактическим мышлением его смело можно называть игроком мирового ранга. Что и проявилось на Чемпионате мира в Испании в 1982 году, где он играл на равных с лучшими футболистами планеты. И еще один штрих к его портрету – несмотря на все свои достижения, он оставался очень скромным.
В последний раз Виталий сыграл в «Динамо» 16 октября 1982 года против московского «Динамо». Соперник нечаянно ударил его ногой в голову, и пришлось некоторое время лечиться в Москве. По возвращении в Тбилиси начал тренироваться, но Ахалкаци оберегал его, до конца сезона не выводил на поле. Говорят, что надежда на возрождение тбилисского «Динамо» связана с именем Виталия. Он должен был стать главным звеном в игре новой команды. Но в 25 лет, в самый расцвет сил и футбольной карьеры, он погиб…
Виталий Дараселия был в составах юношеской и молодежной сборной СССР, выигравших нелегкие турниры чемпионатов Европы. Вместе с товарищами по команде завоевал все мыслимые призы советского футбола: золотые, серебряные и бронзовые медали чемпионатов СССР, дважды Кубок СССР. После финала розыгрыша Кубка кубков, в 24 года, стал заслуженным мастером спорта.
Ему, конечно, повезло, что партнерами оказались прекрасные футболисты. Но вовсе не везением я объясняю то, что Дараселия оказался среди лучших из них. Удивительным даром поспевать на поле всюду обладал этот не по годам рассудительный и уверенный в себе молодой человек. К сожалению, он недолго играл в команде, но его вклад в развитие грузинского футбола огромен. Сколько бы он смог еще сделать, если бы был жив! Сегодня трудно сказать, как развивалась бы его футбольная карьера – остался бы в «Динамо» или же украсил один из суперклубов Европы. Но одно ясно: даже, если бы не было других достижений, только за мяч, забитый на «Райнштадионе», имя Виталия Дараселия достойно золотыми буквами быть вписано в историю грузинского футбола.
Демико ЛОЛАДЗЕ |
|
«История науки не может ограничиться развитием идей – в равной мере она должна касаться живых людей, с их особенностями, талантами, зависимостью от социальных условий, страны и эпохи... Ясно поэтому, что жизнь и деятельность передовых людей – очень важный фактор в развитии науки, а жизнеописание их является необходимой частью истории науки...».
Это слова замечательного физика Сергея Вавилова – основателя научной школы физической оптики в СССР, младшего брата выдающегося ученого-генетика Николая Вавилова. Они обращены не только к современникам, но и к потомкам, к тем, кто живет сегодня. И тем, кому дано будет шагнуть в далекое будущее. Ученых, деятелей науки, пионеров, проложивших путь к новым открытиям, забывать нельзя. Их имена, деятельность, правила жизни, поступки, мысли – своеобразная энциклопедия для всех последующих поколений.
Георгий Данелия из тех ученых, кто оставил неизгладимый след в медицинской науке и практике не только Грузии, но и за пределами страны. Воспоминания об этом неординарном, наделенном многими талантами человеке, хотелось бы начать рассказом о его человеческой природе, о его отношениях к жизни, людям, искусству, книгам, музыке – о том, что составляло чрезвычайно насыщенную и яркую его биографию.
Как-то Томаса Эдисона попросили ответить на вопрос: Чем интересуетесь? Он ответил коротко: Всем. Есть такая категория людей, которых интересует не что-либо одно или даже многое, а все. Разносторонний и непрекращающийся интерес ко всему, мне кажется, определяется прежде всего любовью к жизни. Именно это качество характера, судя по многочисленным воспоминаниям его друзей и близких, было главным в Георгии Данелия. Он жил и занимался наукой, следуя требованиям своего «я», своей ненасытной и всепоглощающей жажде познания. Да и выбор профессии был посвящен, конечно же, жизни. Беспредельной любви жизни. Понимание причин смерти, многогранное и углубленное исследование их для патологоанатома восходит именно к борьбе за жизнь.
СЕМЬЯ
Истоки биографии каждого человека – в семье, в окружающем с детства мире, в тех семейных устоях и традициях, правилах поведения, которые закладываются с самого раннего возраста. Георгий – в семье его называли Бичико (Мальчуган по-грузински) и это имя сохранилось в кругу его близких и друзей на долгие годы – был сыном видного ученого, одного из основоположников грузинской философии ХХ века Серги Данелия, доктора философских и филологических наук, члена Союза писателей Грузии. Сергей Иосифович первым в Грузии разработал методологические принципы исследования истории философии. Его «Очерки по истории русской литературы ХIХ века» – первый систематический курс русской литературы на грузинском языке. Исследования Серги Данелия посвящены философским аспектам произведений Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Л.Толстого. Сергей Иосифович блестяще владел немецким, французским, английским и русским языками. Знал латынь и греческий.
Работа, настойчивость, любовь к порядку во всем, здравый смысл – для философа Серги Данелия эти понятия были важнейшими в жизни. Но главным человеческим качеством он считал порядочность. И своими поступками подтверждал эту черту. В 30-е годы ХХ века быт семьи философа Данелия мало чем отличался от тягот многих советских семей, хотя известность ученого вышла далеко за пределы республики. Власть предложила главе семьи переехать в новую, большую и удобную квартиру. Когда он узнал, что она принадлежала репрессированному и семья того человека была изгнана из своей квартиры, категорически отказался от предложения. Его коллега оказался менее принципиальным и переехал в тот же день.
В семье Данелия – даже в страшные годы, когда неурочный стук в дверь мог означать уход из жизни, не боялись говорить с детьми открыто обо всем. Широта мыслей, критичность к окружающему, зерна вольнодумства, присущие интеллигентам старой закалки, со старомодно-демократическими взглядами формировали детей, понимающих реальность, но не теряющих при этом себя и врожденное чувство достоинства. Была еще в семье особая дисциплинированность и строгость. Никаких поблажек лени. Ранним утром, задолго до начала школьных занятий, надо было выучить заданное отцом и матерью вчера вечером. Это были языки – французский, немецкий и английский, литературные произведения и... еще много чего, всего не перечислишь.
Мать – Людмила Ражденовна Цинцадзе окончила Высшие Бестужевские курсы, словесно-исторический факультет. Она была одним из лучших в Тбилиси преподавателей русского языка и литературы, знающим и очень требовательным. Ее ученики и уж, конечно, сыновья, должны были знать наизусть шедевры русской (и не только русской) поэзии. Людмила Цинцадзе была награждена орденом Ленина, в те годы самой высокой и престижной наградой. Пожалуй, стоит вспомнить, что бестужевки, которых в Грузии было не так много, отличались особым складом характера. Какие трудности и какие лишения надо было пройти молодой девушке из гурийского села, чтобы получить высшее образование в Петербурге. Какой стойкостью надо было обладать, чтобы все преодолеть и убедить и окружающих, и себя прежде всего, что только труд и настойчивость приносят желаемый результат.
Способность мгновенно откликаться на интересные идеи и умение делиться полученными знаниями – таковы были отличительные черты этой семьи. И рассказывая об укладе жизни, понимаешь, что твердые семейные правила заложили фундамент личности Георгия Данелия, вошли в основу его характера.
Среди записей уже зрелого человека, известного медика встретилась вот какая: «Запомнились с детства на всю жизнь слова Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». И дерзновенная сила этих слов всегда сопутствовала и помогала мне и в жизни, и в творчестве; не сдавался ни при каких трудностях, боролся до победного конца!»
ПРОФЕССИЯ
Помимо знаний, которые Георгий вместе с братом Александром (тоже в будущем медиком) приобретал в семье и школе, у него были и способности, которые вполне могли стать его будущей профессией. Во-первых, музыкальность. Георгий с его великолепным музыкальным слухом играл на скрипке и фортепиано. Но с годами самым любимым инструментом стала гитара. Во-вторых, рисование. Он прекрасно рисовал с детства. И после окончания школы поступил в Академию художеств. Казалось бы, выбор профессии определен. Но старший брат избрал медицину. И, можно предположить, что его рассказы, его окружение сыграло свою роль. И Георгий решает идти по стопам брата.
В 1946 году Георгий Данелия окончил лечебный факультет Тбилисского медицинского института. Учился он очень хорошо, как и все, что делал всегда. С аспирантурой вопросов не было, только размышления о выборе специализации. И тут решающую роль сыграл авторитет крупного ученого Владимира Жгенти. Заведующий кафедрой патологической анатомии, доктор медицины, академик, заслуженный деятель науки Грузинской ССР в 1943 году основал и до конца жизни был руководителем Научного общества патологоанатомов Грузии. Это общество до сих пор носит его имя. Владимир Жгенти был автором нескольких учебников по патологической анатомии и биографических очерков об ученых-медиках, участвовал в разработке научной медицинской терминологии на грузинском языке. Его внимание к дисциплинированному и способному студенту было логичным и оправданным.
То, что патологическая анатомия является одной из основных медицинских дисциплин, Данелия понял еще будучи студентом, а вот философскую составляющую этой особенной дисциплины осознал, работая вначале над кандидатской, а затем докторской диссертациями. Путь к этим двум научным вершинам был насыщен плодотворной и самоотверженной работой. Его диссертации, по мнению специалистов, создали новый этап в перинатальной морфологии.
Вот только один эпизод из этого периода. Георгий Данелия в Москве принимал участие в заседании медиков, среди которых были антропологи. Вел его академик Илья Аршавский – известный физиолог. После доклада одного из участников слово взял Данелия. Его выступление было очень критичным и сопровождалось обширной доказательной базой. Посыпались вопросы, можно сказать, шквал. Данелия парировал их так мастерски, что Аршавский не мог скрыть своего восторга. И в конце заседания молодой ученый из Грузии получил от Аршавского из его лаборатории «царский» по тем временам подарок: животных на весь год для научных исследований.
Свою докторскую диссертацию Георгий Сергеевич защищал в Москве, в Академии медицинских наук. На защите было многолюдно. Среди присутствующих были академики, профессора, представители разных сфер медицинской науки. Когда диссертант завершил выступление, его научный консультант, профессор, патоморфолог-педиатр Елена Тер-Григорова сообщила, что оппоненты и медики могут задавать свои вопросы не только на русском, но и на немецком, английском и французском языках.
А вот что рассказал его коллега профессор Теймураз Джорбенадзе: «В конце 70-х годов прошлого века в городе Иваново проходил очередной съезд патологоанатомов Советского Союза. По окончании заседания в ресторане, за ужином, собрались не только медики. Зашел разговор о литературе. Георгий Сергеевич очаровал собеседников не только своим красноречием, но и блестящим, можно сказать, профессиональным знанием как русских, так и европейских литературных шедевров. Один из присутствующих был убежден, что Данелия – литературовед. И очень удивился, когда узнал, кто он по профессии».
Вчитываясь в рецензии на его многолетние труды и понимая, насколько сложно для неспециализированного издания приводить полностью всю медицинскую терминологию, остановлюсь на главном – почти во всех отзывах есть слово «первый». Г. Данелия первым провел морфометрические исследования.., первым обратил внимание на индивидуальные особенности.., первым представил морфологические эквиваленты.., первым составил соответствующие различным перинатальным патологиям патогенезные схемы. Данные его морфологических исследований легли в основу обоснования теории женской патологии.., диагностики, разработки методов лечения. За эту работу Данелия (вместе с группой ученых) был удостоен Государственной премии.
Георгий Сергеевич – пионер внедрения практики и теории патологанатомической службы в Грузии. Он первым в бывшем Советском Союзе разработал и внедрил протокол патологоанатомического исследования плода и новорожденного. Сфера научных интересов Г.С. Данелия охватывает практически всю область патологической анатомии. Он автор более 300 научных трудов, известных как в Грузии, так и за пределами страны. Клинико-анатомические конференции, проводимые под его руководством, были настоящей школой профессионального роста клиницистов Грузии. Академик Данелия, заслуженный деятель науки, кавалер Ордена Чести воспитал 8 докторов и 34 кандидата медицинских наук. Среди его благодарных учеников не только патологоанатомы, но и гистологи и цитологи Грузии.
В 2003 году министр здравоохранения Грузии Амиран Гамкрелидзе, поздравляя Георгия Данелия с 80-летним юбилеем, подчеркнул: « Вы... справедливо утвердили за собой почетное имя основоположника перинатальной патологии не только в Грузии, но и за ее пределами».
За три месяца до 90-летнего юбилея Георгия Сергеевича не стало. Коллеги, ученики, друзья подготовили сборник, посвященный его памяти. Он открывается статьей, опубликованной к 85-летнему юбилею ученого. Называется она коротко и емко – «Суперпрофессионал».
ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА
Есть люди, которые всю жизнь как бы идут к линии горизонта. Она отдаляется, а их это только вдохновляет. Данелия с его многосторонними способностями и интересами был из этой породы творчески активных людей. Слушая рассказы о нем, вчитываясь в воспоминания людей, близко его знавших, понимаешь, что он неустанно, но с удивительной и поистине артистической легкостью набирал высоту в профессии.
Когда он играл на гитаре и пел, в высшие минуты вдохновения, он был музыкантом. Когда он читал любимые стихи, а их он знал несчетное количество и сам сочинял, он был поэтом. Когда он рисовал, а это было действительно профессионально, он был художником.
«Еще на рассвете перинатологии уважаемый Георгий Сергеевич создал и ввел в оборот грузинского языка терминологию методологии патологоанатомического изучения человеческого плода и новорожденного», – это слова академика Палико Кинтраиа.
«Бичико отличался особенной жизнерадостностью, был мастером выстраивания человеческих взаимоотношений, всегда стремился к возвышенному и прекрасному, умел создавать в любом обществе праздничное настроение. Бичико я бы сравнил с натянутым луком, стоило прикоснуться к тетиве и он молниеносно взлетал высоко, высоко в небо – на радость нам...», – сказал его коллега, профессор Ивериели.
«Георгий Сергеевич был генератором новых идей, своим новаторским и оригинальным подходом к изучаемым проблемам обладал явным преимуществом перед многими выдающимися учеными», – так охарактеризовала своего учителя доктор медицинских наук М. Паилодзе.
Он прожил большую жизнь. До конца дней – почти 64 года – руководил патоморфологическим отделением Научно-исследовательского института перинатальной медицины, акушерства и гинекологии им. академика К. Чачава.
Долгие и, как она мне сама сказала, счастливые годы рядом с ним была его супруга Бела Михайловна Григолашвили. История их женитьбы тоже была неординарной. Бела Михайловна работала над докторской диссертацией. Это было в Москве, остановилась она у своего родственника. Он заботился о ней, как мог и очень переживал, видя, что она дни и ночи проводит с книгами за письменным столом. Как-то вечером он сказал, что у него для нее есть на примете человек, который, как и она, обожает книги. И если случится его потерять, найти его можно будет только среди книг. Бела Михайловна тогда от души посмеялась над этой фразой. Однако родственник свое слово сдержал. И два книгочея довольно скоро соединили свои судьбы.
Георгий Данелия оставил после себя не только научные работы, множество рисунков, стихов, но и записи о необъятном количестве прочитанных книгах, с интереснейшими размышлениями, которые возникали у него в процессе чтения.
И еще много метких и мудрых мыслей о своей профессии:
«Патологическая анатомия, как тысячеглазый аргус, который фиксирует характер патологии и выявляет ошибки врачей».
«Патоморфология – это солидарность со святой истиной в интересах клиники на высоких принципах коллегиальности (без предвзятости, примирительства и конфронтации), с пониманием того, что правде всегда надо смотреть в глаза, и врачебные ошибки, даже самые досадные, не утаивать, а исправлять, отбросив корыстные интересы и честолюбивые амбиции».
«Как самолету нужна взлетная площадка, так и новой идее нужен общий уровень науки, иначе эта идея не родится, и уж подавно, даже в случае ее появления, не привьется».
«Если мои труды в подавляющем большинстве случаев не открытия, по моему глубокому убеждению, они так или иначе, в какой-то степени разрыхляют почву и сдабривают ее для дальнейших исканий».
«По большому счету – человек живет для того дела, которому служит и для добра к окружающим».
Георгий Данелия именно так и прожил. В апреле нынешнего года замечательному ученому и талантливому человеку исполнилось бы 95 лет.
Марина МАМАЦАШВИЛИ |
|
|
«ПРИЛИВ НЕЗАТЕЙЛИВЫХ ИСТИН...» |
|
Музыкально-поэтический вечер «Белла Ахмадулина. Сны о Грузии», отмеченный изысканной печалью, подарил тбилисцам Международный культурно-просветительский союз «Русский клуб». Он был посвящен восьмидесятилетнему юбилею выдающейся поэтессы. С Грузией Беллу Ахмадулину связывали прочные духовные нити.
В вечере приняли участие московские и тбилисские артисты. Украшением вечера, его душой стала Народная артистка России Чулпан Хаматова, очень бережно, «полувоздушно» коснувшаяся ахмадулинской поэзии, передавшая ее чистоту и магию. Но при этом сохранившая тайну. Поэтическую канву вечера вместе с актрисой сплетали и актеры Грибоедовского театра – Арчил Бараташвили, Олег Мчедлишвили, Мераб Кусикашвили и Михаил Гавашели, тонко, профессионально внося свою лепту в посвящение Белле Ахмадулиной. Затаив дыхание, зрители внимали высокой поэзии, освещенной любовью актеров. Атмосфера тепла и дружелюбия царила в этот вечер в стенах Грибоедовского театра. Ее создавала и музыка Микаэла Таривердиева, Эдварда Грига и Леонида Десятникова в исполнении потрясающего пианиста заслуженного артиста России Алексея Гориболя – она буквально пронизывала вечер.
Был использован изумительный видеоряд – фото- и акварельные портреты божественной Беллы, а в финале прозвучал ее неповторимый, до боли знакомый голос – Ахмадулина прочитала «Стихотворения чудный театр...». Завершил вечер дождь из красных гвоздик... К сожалению, в Тбилиси не смог приехать художник, сценограф Борис Мессерер, супруг Беллы. Но он обратился к зрителям с экрана...
За два часа до вечера состоялся разговор с Чулпан Хаматовой.
Актер должен уметь все!
– Чулпан, это не первый ваш приезд в Грузию. Несколько лет назад вы принимали участие в Тбилисском международном театральном фестивале, в рамках которого был представлен спектакль Театра наций «Рассказы Шукшина» в постановке Арвиса Херманиса. И показали, без преувеличения, чудеса перевоплощения! Хотя многие сегодня отмечают, что истинное актерское перевоплощение в современном театре уходит на второй план. Разнообразные театральные технологии и слишком активная режиссура вытеснили артиста на периферию сценического пространства. Согласны ли вы с этой точкой зрения?
– В направленческом смысле – я согласна. Но это происходит уже давно: тенденция существует около ста лет. Из-за потребности зрителей в новом режиссерском языке и многообразных технических возможностей театра актер из главного действующего лица действительно становится кем-то менее значимым – это правда. Но, с другой стороны, появляются такие режиссеры, как Арвис Херманис. Очень много работавший в театре, и в опере в том числе, где новые технологии тоже имеют огромное значение.Тем не менее Арвису всегда интересна личность актера, человек сам по себе, он хочет представить его с разных точек зрения или показать разных людей. Поэтому пока существуют режиссеры, которые верят в актера, – а они будут существовать, я уверена, хотя их будет, как всегда, немного, – это никуда не уйдет. Школа во всем мире – это школа! Будь то система Константина Станиславского, Михаила Чехова, так называемая школа Всеволода Мейерхольда, Питера Брука... При грамотном впитывании всей информации, которую дает современное пространство, огромный накопленный театральный опыт, мы не можем им не пользоваться. Все равно будет много возможностей. Где-то ты существуешь в форме интонации, голоса художника, режиссера, трансляции его личности, его болевых моментов, соединяя это со своей личностью. И не нужно ничем прикрываться, не надо никакого грима, изменения образа. А где-то предполагается другое высказывание, и можно существовать отстраненно, театрально, характерно. Актер должен быть мультидисциплинарным! Если мы говорим про артиста будущего. Артиста, который умеет все и может встраиваться в современную режиссуру. Бесхитростную, может быть. Я имею в виду краски актерского перевоплощения и способность тут же встраиваться в мюзикл, в оперетту, в танцевальный жанр, в характерные роли. Вот за таким артистом – будущее.
– То есть актер будущего – синтетический?
– Выхода другого нет. Этого требует международный, мировой театральный опыт, который, к счастью, сейчас доступен всем. Захоти и учись. Либо в интернете. Либо используя возможности мастер-классов любой техники – от кабуки до Ежи Гротовского, Анатолия Васильева – что тебе нравится, отбирай... А существование в жанре только обслуживания чьих-то помыслов – это, безусловно, убьет профессию. Словом, на мой взгляд, актер будущего должен уметь все!
– Так что отпадает извечный вопрос, кто в театре важнее – актер или режиссер, не так ли? Сегодня ставить проблему таким образом, наверное, нельзя?
– В каждом спектакле это по-разному проявляется. Иногда настолько слабый режиссер и настолько сильный актер, что он своей личностью перебивает режиссуру или вытаскивает ее на какой-то новый уровень. Есть спектакли, где слабый актер, но при этом видна рука сильного режиссера. Конечно, счастье, когда свой личностный багаж постановщик доверяет личностному багажу артиста. А личностный багаж последнего полностью растворяется в личностном объеме режиссера. Вот тогда происходит чудо.
– В «Рассказах Шукшина» это чудо произошло.
– Не знаю, как насчет актерского багажа, но то, что у меня и Жени Миронова было абсолютное доверие к чутью, опыту, масштабу личности Арвиса Херманиса, – безусловно. Репетиции шли в каком-то определенном направлении, а потом стало ясно, что режиссер прав, мы поняли – ага, вот куда он все это ведет! Но мы не смели никогда останавливать репетиции и спрашивать. Потому что уровень доверия к Херманису был невероятный.
– Часто спектакли-долгожители со временем разбалтываются. Но «Рассказы Шукшина», по всей видимости, – исключение. Тут только обретения, а не потери.
– Мне кажется, это где-то там, с небес отмеченная история. Потому что такую радость испытывать девять лет – спектакль поставлен в 2008 году – это почти невероятно! Но когда ты встречаешься с коллегами и вновь прикасаешься к материалу... происходит чудо. Хотя все было изначально. Это Василий Шукшин, который лечит. Буквально лечит в этих буднях! И ты вновь ныряешь в его простоту, искренность и тепло. И это режиссер. И, конечно, это команда. Вся команда, которая работает на спектакле «Рассказы Шукшина». Это и мой партнер Женя Миронов, это и наши поездки на родину Шукшина – в Сростки, это и люди настоящие, которые нам дали очень много неожиданных, неизведанных знаний. Мы каждый раз удивляемся. Как же так? Так долго идет спектакль! Все должно было уже надоесть и стать формальным. И тем не менее каждый раз играем «Рассказы...» как впервые. Это здорово!
Ценить каждое мгновение
– Вы произнесли слово «лечит» в применении к творчеству Василия Шукшина. Да, искусство действительно лечит – и артистов, и нас, зрителей, сидящих в зале. Оно лечит душу и в этом смысле выполняет какую-то миссию, как бы громко это ни звучало. Существует ли тут какая-то закономерность? То, что вы делаете в духовном смысле в театре, на практике потом осуществляется в вашем благотворительном фонде «Подари жизнь», который спасает детей? В этом – космический объем: исцеление души и исцеление тела.
– Я не могу апеллировать такими громкими словами, у меня все очень прикладно. Тут важно осознать смысл популярности в актерской профессии. В какой-то момент, наверное, каждый молодой артист стремится выйти на те орбиты, когда узнают на улицах, когда красные дорожки, цветы, роскошь... Но если в твоей голове есть хоть какие-то две извилины, то однажды ты задаешься вопросом: и что дальше? В этом и есть, собственно, весь смысл славы и популярности? В невозможности жить своей личной жизнью, постоянной доступности, сплетнях, за которые ты, естественно, платишь возрастающим объемом славы, но... все это страшно и отвратительно. Однако в какой-то момент ты понимаешь, что это «страшно и отвратительно» можно перевернуть и сделать очень полезные вещи. Славу можно просто использовать. Цинично, конкретно использовать, если уж она мне дана. Я не могу с ней жить, она мне противна эта популярность, но она мне может помочь осуществить хорошее дело. А в моем случае просто-напросто спасать людей! Это во-первых. Во-вторых, я артист. А артист не может быть неэмпатичным. Он не может не сочувствовать. Сначала своим персонажам, времени, а дальше – человеку, когда ты видишь конкретные судьбы конкретных людей! У актеров просто такая природа: они сопереживают. Писатели, музыканты, художники и т.д. не могут не включаться душой – не получается. Словом, есть люди нормальные и есть люди с артистическим восприятием. И вот все в моем случае слилось и шаг за шагом стало работать. И сработало в итоге так, что на сегодняшний день у нас сложилась прекрасная команда, и мы оказали помощь более 40 тысячам детей. Это большая цифра для такого заболевания, как рак.
– Но ведь эта работа отбирает у вас много сил, времени, нервов, которые вы могли бы с успехом отдать творчеству.
– Я не могу так сказать. Безусловно, отбирает силы. Но у меня очень творческая работа и в фонде тоже. Потому что придумать все эти механизмы, создать их, воплотить, преодолеть все проблемные моменты. Во-первых, это колоссальный жизненный опыт. Во-вторых, переосмысление самого течения, вообще смысла жизни, смысла счастья. Это умение приобретенное... Не знаю, было бы оно у меня, если бы я не столкнулась с этими человеческими трагедиями. С детьми и семьями, которые вовлечены в трагедии, с людьми, которые пытаются эту трагедию превратить в пульсирующую жизнь, чтобы трагедия перестала быть трагедией, – с врачами, волонтерами, донорами крови, благотворителями. Это приобретенное знание: жизнь есть миг. Я с рождения слышала эти слова, но никогда их не чувствовала. Где-то к 30-35 годам я стала понимать, что главная мудрость, которая может снизойти от окружающих или сверху, – это начать по-настоящему ценить каждое мгновение жизни и понимать, что это и есть счастье. Это и есть то самое Эльдорадо, куда мы пытаемся вернуться. Пока не врезаемся в собственную старость, а затем и в собственную смерть. И получается, что упускаем весь тот рай и всю ту жизнь. Поэтому усталость, которая сопряжена с решением проблемных вопросов, периодически возникающими травлями и одиночеством, – это все вложено органично в устройство моей сегодняшней жизни. Она меня не пугает, потому что дает массу опыта и удивительное количество открытий. Есть люди, которые причинили мне какую-то боль, и я знала, что это зло нужно остановить, купировать в себе. И не транслировать дальше свою обиду. Просто закрыть и остановить сейчас во мне самой. Проходит время, и я вижу, что эти люди – не дети какие-то, а вполне взрослые люди – меняют свою точку зрения и на мои поступки, и на свои поступки тоже. Они находят в себе силы и извиняются передо мной, говорят, что были не правы. И это тоже огромный жизненный опыт, удивительные открытия. Ты понимаешь, что не озлобившись, не позволяя слову «обида» владеть тобой, можно производить какие-то изменения и с другими. Это тоже поразительный опыт, которого никогда не было бы, если бы я не имела отношения к фонду.
Новое отношение к жизни, наверное, находит отражение и в творчестве. Я понимаю, что люди заблуждаются, что у них существует свое представление о добре и зле. Но моя совесть чиста, и это самое главное! Проходит время – и дело отвечает за меня. Мне не нужны слова, мне не нужна пена у рта. Я не чувствую потребности бить себя в грудь и говорить: «Нет, я не виновата! Вы меня неправильно поняли!» Нет! У меня есть поступки, и они намного больше, чем все мои аргументы и доказательства. Делай, что должен, и будь что будет! Если люди считают, что я плохая актриса, потому что сделала то-то и то-то, это их право! Значит, грош мне цена, если меня перестанут приглашать в театр или снимать в кино только из-за того, что где-то как-то кем-то что-то было услышано и обросло домыслами и сплетнями. Значит, я как профессионал не представляю собой ничего, ноль, сама по себе не вызываю никакого интереса. Ну и Бог с ним. Тогда мне не нужна эта профессия. Или я ее буду делать дома, с детьми. С друзьями. В этом смысле у меня совершенно нормальное отношение к себе. Если люди перестают со мной общаться – это их право. Я не нужна этим людям, но и они мне тоже не нужны.
– Словом, ваши аргументы – это ваше творчество и ваши дела.
– Совершенно верно.
Белла – таинственная страсть
– Вы сыграли Беллу Ахмадулину на телевидении – в картине «Таинственная страсть», сейчас погрузились в ее поэзию...
– Я была погружена в ее поэзию до того, как снялась в фильме. Это была счастливая случайность, что кино снималось и меня туда позвали. Мне понравился сценарий. До этого были предложения сыграть другого поэта. Моего любимого. Но сценарий был настолько ниже уровня этой поэзии, что я отказалась. А здесь, по крайней мере, не было таких вещей, которые свели бы меня с ума и не было ничего такого, чем я могла бы навредить Белле Ахатовне. Как уж там получилось в кино, я не знаю. У меня есть ужасное чувство стыда перед Ахмадулиной, ужасное! Мы с ней виделись несколько раз, но эта слепота молодости... Пришло другое время, все границы разрушились, другая страна, столько всяких перспектив, все открыто, будущее просто лежит и пульсирует передо мной. И оно, конечно, совсем другое, чем вот у этих уже пожилых людей, которые пришли в театр и свысока с нами общаются. У меня был случай. Мы делали фестиваль современных поэтов в Политехническом музее, на той самой сцене, где когда-то Ахмадулина читала «Дуэль»: «И снова как огни мартенов огни грозы над темнотой»...Мы придумали тогда такую штуку, что молодые поэты читают, а они, мэтры, сидят сзади, может, оценивают, а может, и не оценивают выступающих... Я пригласила Ахмадулину на этот фестиваль со словами: «Белла Ахатовна, вот какое прекрасное дело мы придумали!», но она ответила: «Я не верю в современную поэзию, я не пойду!» До этого мы встречались на каких-то обедах и ужинах, но никогда близко не общались... И я тогда подумала: «Как же так? Мы же молодежь, у нас столько всего интересного!» Но Белла так и не пошла, ее не было... Прошло какое-то время, потом она умерла. А однажды я просто замерла с книжкой ее стихов. И я утонула в поэзии Ахмадулиной. И поняла все, что она имела тогда в виду... Вся эта современная поэзия – время очень сильного радикализма, остервенелого цинизма, отрицания всего и вся – как в революционное время призывали сбросить с корабля современности всю классику. У нас был такой же настрой, очень жесткий! Любовь? Не знаем такого слова. Дружба? Не знаем такого слова. Панковский разрушительный нигилизм: строим новое искусство! Такое у нас было состояние. Пятнадцать-семнадцать лет назад, в конце 90-х гг. прошлого века – начале 2000-х, это было очень модно, креативно. Белла имела в виду, что все наше бунтарство было не ново, оно случалось уже миллион раз, миллион раз человечество через это проходило! Ни к чему хорошему радикализм, конечно, не приводит, если это не наполнено настоящим смыслом, который должна нести поэзия. И все, я просто утонула в поэзии Ахмадулиной! У меня родилась потребность читать ее для себя, учить наизусть, чтобы в какие-то сложные моменты жизни отвечать ее стихами на мучающие меня вопросы. Что мне нужно постоянно проговаривать ее стихи. И она меня опять-таки – лечит! Так вышло, что пианист Леша Гориболь обратился один раз с просьбой прочитать стихи Ахмадулиной, потом – второй, третий... Но такой большой программы у меня не было. Я всегда читала одно-два стихотворения. Так что выходить на сцену и полпрограммы читать стихи Ахмадулиной – я такого до сих пор никогда не делала. Невероятно большая ответственность на мне потому, что Тбилиси – особенный для Беллы город. Здесь живет огромное количество людей, которые ее знают, помнят, и я волнуюсь...
– А что вы нашли в творчестве Ахмадулиной близкое, созвучное вашей душе?
– Я отвечу ее строчками.
«...Отбыла, отспешила. К душе
льнет прилив незатейливых истин.
Способ совести избран уже
и теперь от меня независим...».
Мне дороги вот эти незатейливые истины, которые Белла умеет открыть. Как она относилась к каждому человеку. К каждому! Если прочитать ее дневники, какие-то наброски, можно найти много интересного. Как она любила собак! Для меня это уже очень много... когда человек не отделяет президента Рейгана от какой-то уборщицы, они в одном ее регистре любви и уважения, в одинаковой позиции. И она всегда, всеми своими поступками очень настойчиво это транслировала. Вот эта незатейливая истина, которую теряют все – не только артисты, каждый человек теряет. В буднях, шелухе минут, потом – часов, потом – дней, а потом – лет. Эти незатейливые истины, как рождественские звезды... и прозрачны, и внятны, и ярки.
– Для некоторых артистов прочитать стихотворение – это сыграть роль. А что для вас искусство чтеца?
– Я категорически не согласна. Не могу смотреть, когда стихи начинают делать ролями. Мне кажется, что самое главное – другое: ретранслятор должен донести мысль, которую заложил поэт. Бывает, конечно, что меня как актрису выплескивает – настолько стихи внутри меня пульсируют, что я «подключаюсь». Но все время стараюсь сдерживаться. Мне не нравится, когда стихотворение присваивается, и артист его играет. Я также не люблю раскраску – мелодекламацию. Мне кажется, очень важно, чтобы стихи звучали прозрачно, очень искренне. И очень уважительно к поэзии. В том регистре, когда ты понимаешь, что это не навредит слушателю понять стихи. Восприятию произведения. Я стараюсь идти именно в этом направлении.
– Дочь Ахмадулиной Елизавета не приняла ни роман Василия Аксенова «Таинственная страсть», ни фильм, снятый по его мотивам. Она считает, что все это слишком поверхностно и не отражает богатства поэтической палитры того времени.
– Я с ней согласна абсолютно. Во-первых, Василий Аксенов писал этот роман на заказ. И мне он не нравится. Но сценарий – это особое искусство. Как написан сценарий – так сложена история. Этот воздух!.. Но дальше включается кинопроизводство. Оно начинает отсекать все поиски, потому что на это просто нет времени. Тот фильм, который получился, мягко говоря, не соответствует масштабу ни Аксенова, ни Ахмадулиной, ни Евтушенко, ни Окуджавы, ни Вознесенского. Но мы имеем дело с супермаркетом. Это масс-медийный продукт, который должны съесть не очень, к сожалению, образованные люди. И в этом смысле, когда ко мне подходит взрослая женщина и говорит: у меня дочка после вашего фильма открыла книжку и начала читать поэзию, я понимаю: наверное, этот фильм дал даже больше, чем планировалось. Он не просто был «съеден» за ужином между новостями или пошлым ток-шоу «Пусть говорят» на Первом канале, но еще сделал неплохое дело... Если детям захотелось открыть книгу, это совсем не плохо. А вообще я абсолютно принимаю эту оценку.
– Та же Елизавета пишет о том, что Белла Ахмадулина не относила себя к шестидесятникам и даже термина этого не признавала.
– Она вообще ни к какому движению не могла себя отнести, и ее невозможно причислить к какому-то определенному направлению. Потому-то она и Белла Ахмадулина, что все время плыла против течения. Существовала вопреки...
– К шестидесятникам вообще отношение неоднозначное. В. Бондаренко даже называет их «гнилым и червивым поколением».
– Да, все они были живыми людьми. Бродский поссорился с Евтушенко. Кто-то сразу перекинулся на сторону Бродского, другие – на сторону Евтушенко. Началось все это бурление, так сказать, «гнилые червяки». Если Евтушенко за колхозы, то я – против... Тот поссорился с этим, этот – с тем. Белла в этом отношении – человек достойнейший. Она как-то очень деликатно позволяла себе высказываться о своих личных пристрастиях. Бродский, говорят, ненавидел и презирал шестидесятников, тем не менее в последние годы, когда открылись границы и начались поездки, поэты достаточно плотно общались. Бродский даже писал про Ахмадулину в одном американском издании.
– Бродский говорил, что Белла Ахмадулина писала стихи, «сочетая вполне традиционные четверостишия с абсолютно сюрреалистической диалектикой образности, позволившей ей возвысить свой озноб от простуды до уровня космического беспорядка».
– Так что, если вы хотите составить свое мнение о шестидесятниках, откройте книжки. Того же Роберта Рождественского. Уж такой, казалось бы, символ страшного советского строя, знамя эпохи... Не надо! Просто раскройте сборник стихов, на котором написано: «Роберт Рождественский». И составьте свое мнение. Наверное, там будут какие-то стихи, написанные по чьей-то просьбе. И тем не менее внимательно прочтите книги... Рождественского, Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной. Подробно, не торопясь. Я не верю, что критики шестидесятников потратили свое время на то, чтобы все это по-настоящему прочитать. Я вообще страшно не уважаю людей, которые дают кому-то оценки, не вникая в суть.
– И последний вопрос. Когда вы счастливы?
– Стараюсь быть счастливой каждую минуту.
– В эту минуту тоже?
– В эту минуту тоже! Я в Тбилиси – как я могу быть несчастлива?
Евгения Полторацкая |
|
Мы познакомились майским вечером 1968 года в доме нашей давней подруги Майи Бирюковой, талантливой переводчицы и литературного редактора. Неразлучные в годы учебы, после окончания университета Майя и Додо начали работать в объединении «Зари Востока»: Майя в издательстве русской литературы, Додо в отделе писем редакции «Вечернего Тбилиси». К моменту нашего знакомства я хорошо знала статьи Донары с их разнообразием тематики, увлекательностью сюжетов и интересными персонажами. Вспоминается одна из первых заметок, представляющая читателю Отара Каишаури, пианиста, выпускника консерватории и исторического факультета университета. Захватывающее описание запрещенного в то время параллелизма профессий надолго сделало этот персонаж героем моего воображения.
Знакомство с Донарой запомнилось как праздник. Ошеломляли обилие впечатлений, яркость ассоциаций, нескончаемые потоки названий – любимых книг, спектаклей, фильмов, концертов, оперных постановок. Удивляло, как все это может поместиться в одном человеке. В тот вечер мы забыли о времени и спохватились лишь во втором часу ночи. Представляя в каком ужасе находится мама, я на одном дыхании домчалась из Ваке домой на Пески и успокоилась, когда наконец увидела освещенное окно на первом этаже и прижавшуюся к стеклу маму.
Через несколько дней, на нашей забытой богом улице, никогда не просыхавшей от ставших привычными половодий, остановилась служебная машина. Из нее вышла удивительно элегантная пожилая супружеская пара, а вслед за ними моя Донара. Семейный терцет просил маму отпустить меня с Додо на месяц в Ленинград. Такая церемонность была вызвана моим возрастом – Додо была старше на 9 лет. А между тем в «Астории» уже был заказан номер.
Какой счастливой оказалась эта поездка! Ее главной целью была работа над диссертациями. Утро начиналось с «разбегания» по библиотекам – Додо в «Салтыковку», я в консерваторию. За этим следовали экскурсии по городу и пригородам, а вечер посвящался театру. Больше всего мы любили бывать в театре Товстоногова, в котором посмотрели все спектакли, объявленные до конца сезона. Особенно поразили «Три сестры» с Ольхиной в роли Маши и пронзительной игрой Копеляна-Вершинина и Стржельчика-Кулыгина. Сцену Маши с Вершининым нельзя было смотреть без слез. Всплывали в памяти строки Макса Волошина: «Здесь наши мысли, как журчанье/ двух струй, бегущих в водоем».
Впечатление от первого знакомства с Додо – серьезность как главная черта натуры. Но уже с первых дней проживания в Астории я убедились, какой каскад эмоций переполняет ее. Утонченный юмор, обожание розыгрышей, умение находить ключ к любому общению, гибкость участия в вечеринках, свобода в танцах, фантазийное обыгрывание случайностей. При всей насыщенности дня нам недоставало присутствия знакомых. Однажды перепутав номер, к нам постучали в поисках некого доктора Тореса. Это нас страшно развеселило, и Додо торжественно объявила, наконец появился приятель. Но почему один, рассудили мы, пусть их станет трое! Вторым оказался Моня Рабинович, герой любимых Додо анекдотов, а третьему я дала имя «Кирилл Станиславович», которое так подходило к портрету одного родственника Донары, пропавшего без вести белоэмигранта (кстати, Додо начала его усиленно искать и обнаружила в Бельгии, куда впоследвтвии и отправилась). Какие истории мы придумывали вокруг этих персонажей, в какие только ситуации их не вовлекали!
Вскоре после возвращения в Тбилиси я вышла замуж, и Додо стала главной гостьей в новой семье. Однажды она приходит и в присутствии незнакомых родственников молча подает большой конверт с наклеенной маркой. В центре – тщательно выписанные мужские лица, явно удрученные, под ними подпись: «Доктор Торес, Моня Рабинович, Кирилл Станиславович – несчастные, но до конца верные и преданные»; при этом грудь каждого пронзена стрелой.
Воцарилась «патриархальная» тишина. И вдруг из-за угла раздался тревожный голос: «А они молодые?» Хохот, как выразилась Додо, перешел в «хохотанье», к недоумению благочестивых хозяев, наконец заполучивших невестку. Нетрудно представить, в каком положении оказалась ваша покорная слуга после такой «шутки».
После окончания аспирантуры Донара поступила на работу в театральный институт, на кафедру русской литературы. Мне приходилось слушать ее блестящие лекции, на которых выросли замечательные кадры современного театра. Деятельность Донары-педагога продолжалась почти полвека, пока новое правительство не объявило о нецелесообразности изучения русского языка в таком учебном заведении. Кафедру закрыли. Чуждая низкопоклонству, Додо за столько лет не удостоилась никаких наград, не говоря о том, что ее обошло даже звание ветерана труда. Руководство, никогда не посещавшее ее лекций, не замечало, с каким профессионализмом и самоотверженностью ведется работа. Экзамены во время сессий затягивались за полночь, неудачный ответ сопровождался дополнительными назначениями на приход и часто неоднократно. Зато как ценилось любовное отношение к предмету, как поощрялось стремление к внеклассной литературе! Внимание к подобным студентам доходило до того, что порой приезжие из районов, не имея постоянного угла, длительное время проживали в квартире своего лектора.
На фоне разрушительного отношения к роли русского языка в образовании, закрытия многих школ и отделений русского языка в училищах, светлым событием стало основание журнала «Русский клуб». Мы обе начали публиковаться с первых номеров, Донару же сразу выбрали в состав редколлегии. Вскоре после этого родился проект альбома «Русский романс в Грузии». Какой радостью было участие в составлении этого альбома – поиски текстов забытых старинных романсов, приглашение исполнителей, их приобщение к репертуару. Тексты восстанавливали по памяти по памяти, и, в случае удачи, захлебываясь от восторга, мы начинали перезваниваться иногда глубокой ночью...
Жестокая болезнь настигла Донару, полную жизнелюбия, верившую до последней минуты в чудо спасения. Прикованная к постели, одинокая, она продолжала заботиться о друзьях и находила людей, чтобы отсылать такой же больной Майе, кончину которой ей предстояло пережить на три года, продукты питания. За месяц до перехода в иную жизнь она вспоминала далеких друзей, ушедших из жизни или ныне здравствующих – Эльдара Рязанова с женой, Людмилу Иванову, Тамару Амбросимову.
Спасибо тебе, Додошенька, за наши счастливые встречи в прошлом и не-встречи последних лет, когда из-за болезни я перестала выходить из дому; за то, что была второй матерью моих детей («Ушла эпоха», – сказал сын, узнав о трагедии), за то, что разделила со мной все солнечные события и горестные заботы. Мир праху твоему и вечная память!
Мария КИРАКОСОВАПамяти Донары Канделаки
Мы познакомились майским вечером 1968 года в доме нашей давней подруги Майи Бирюковой, талантливой переводчицы и литературного редактора. Неразлучные в годы учебы, после окончания университета Майя и Додо начали работать в объединении «Зари Востока»: Майя в издательстве русской литературы, Додо в отделе писем редакции «Вечернего Тбилиси». К моменту нашего знакомства я хорошо знала статьи Донары с их разнообразием тематики, увлекательностью сюжетов и интересными персонажами. Вспоминается одна из первых заметок, представляющая читателю Отара Каишаури, пианиста, выпускника консерватории и исторического факультета университета. Захватывающее описание запрещенного в то время параллелизма профессий надолго сделало этот персонаж героем моего воображения.
Знакомство с Донарой запомнилось как праздник. Ошеломляли обилие впечатлений, яркость ассоциаций, нескончаемые потоки названий – любимых книг, спектаклей, фильмов, концертов, оперных постановок. Удивляло, как все это может поместиться в одном человеке. В тот вечер мы забыли о времени и спохватились лишь во втором часу ночи. Представляя в каком ужасе находится мама, я на одном дыхании домчалась из Ваке домой на Пески и успокоилась, когда наконец увидела освещенное окно на первом этаже и прижавшуюся к стеклу маму.
Через несколько дней, на нашей забытой богом улице, никогда не просыхавшей от ставших привычными половодий, остановилась служебная машина. Из нее вышла удивительно элегантная пожилая супружеская пара, а вслед за ними моя Донара. Семейный терцет просил маму отпустить меня с Додо на месяц в Ленинград. Такая церемонность была вызвана моим возрастом – Додо была старше на 9 лет. А между тем в «Астории» уже был заказан номер.
Какой счастливой оказалась эта поездка! Ее главной целью была работа над диссертациями. Утро начиналось с «разбегания» по библиотекам – Додо в «Салтыковку», я в консерваторию. За этим следовали экскурсии по городу и пригородам, а вечер посвящался театру. Больше всего мы любили бывать в театре Товстоногова, в котором посмотрели все спектакли, объявленные до конца сезона. Особенно поразили «Три сестры» с Ольхиной в роли Маши и пронзительной игрой Копеляна-Вершинина и Стржельчика-Кулыгина. Сцену Маши с Вершининым нельзя было смотреть без слез. Всплывали в памяти строки Макса Волошина: «Здесь наши мысли, как журчанье/ двух струй, бегущих в водоем».
Впечатление от первого знакомства с Додо – серьезность как главная черта натуры. Но уже с первых дней проживания в Астории я убедились, какой каскад эмоций переполняет ее. Утонченный юмор, обожание розыгрышей, умение находить ключ к любому общению, гибкость участия в вечеринках, свобода в танцах, фантазийное обыгрывание случайностей. При всей насыщенности дня нам недоставало присутствия знакомых. Однажды перепутав номер, к нам постучали в поисках некого доктора Тореса. Это нас страшно развеселило, и Додо торжественно объявила, наконец появился приятель. Но почему один, рассудили мы, пусть их станет трое! Вторым оказался Моня Рабинович, герой любимых Додо анекдотов, а третьему я дала имя «Кирилл Станиславович», которое так подходило к портрету одного родственника Донары, пропавшего без вести белоэмигранта (кстати, Додо начала его усиленно искать и обнаружила в Бельгии, куда впоследвтвии и отправилась). Какие истории мы придумывали вокруг этих персонажей, в какие только ситуации их не вовлекали!
Вскоре после возвращения в Тбилиси я вышла замуж, и Додо стала главной гостьей в новой семье. Однажды она приходит и в присутствии незнакомых родственников молча подает большой конверт с наклеенной маркой. В центре – тщательно выписанные мужские лица, явно удрученные, под ними подпись: «Доктор Торес, Моня Рабинович, Кирилл Станиславович – несчастные, но до конца верные и преданные»; при этом грудь каждого пронзена стрелой.
Воцарилась «патриархальная» тишина. И вдруг из-за угла раздался тревожный голос: «А они молодые?» Хохот, как выразилась Додо, перешел в «хохотанье», к недоумению благочестивых хозяев, наконец заполучивших невестку. Нетрудно представить, в каком положении оказалась ваша покорная слуга после такой «шутки».
После окончания аспирантуры Донара поступила на работу в театральный институт, на кафедру русской литературы. Мне приходилось слушать ее блестящие лекции, на которых выросли замечательные кадры современного театра. Деятельность Донары-педагога продолжалась почти полвека, пока новое правительство не объявило о нецелесообразности изучения русского языка в таком учебном заведении. Кафедру закрыли. Чуждая низкопоклонству, Додо за столько лет не удостоилась никаких наград, не говоря о том, что ее обошло даже звание ветерана труда. Руководство, никогда не посещавшее ее лекций, не замечало, с каким профессионализмом и самоотверженностью ведется работа. Экзамены во время сессий затягивались за полночь, неудачный ответ сопровождался дополнительными назначениями на приход и часто неоднократно. Зато как ценилось любовное отношение к предмету, как поощрялось стремление к внеклассной литературе! Внимание к подобным студентам доходило до того, что порой приезжие из районов, не имея постоянного угла, длительное время проживали в квартире своего лектора.
На фоне разрушительного отношения к роли русского языка в образовании, закрытия многих школ и отделений русского языка в училищах, светлым событием стало основание журнала «Русский клуб». Мы обе начали публиковаться с первых номеров, Донару же сразу выбрали в состав редколлегии. Вскоре после этого родился проект альбома «Русский романс в Грузии». Какой радостью было участие в составлении этого альбома – поиски текстов забытых старинных романсов, приглашение исполнителей, их приобщение к репертуару. Тексты восстанавливали по памяти по памяти, и, в случае удачи, захлебываясь от восторга, мы начинали перезваниваться иногда глубокой ночью...
Жестокая болезнь настигла Донару, полную жизнелюбия, верившую до последней минуты в чудо спасения. Прикованная к постели, одинокая, она продолжала заботиться о друзьях и находила людей, чтобы отсылать такой же больной Майе, кончину которой ей предстояло пережить на три года, продукты питания. За месяц до перехода в иную жизнь она вспоминала далеких друзей, ушедших из жизни или ныне здравствующих – Эльдара Рязанова с женой, Людмилу Иванову, Тамару Амбросимову.
Спасибо тебе, Додошенька, за наши счастливые встречи в прошлом и не-встречи последних лет, когда из-за болезни я перестала выходить из дому; за то, что была второй матерью моих детей («Ушла эпоха», – сказал сын, узнав о трагедии), за то, что разделила со мной все солнечные события и горестные заботы. Мир праху твоему и вечная память!
Мария КИРАКОСОВА |
|
