Каждый человек может вспомнить год своей жизни, когда все ему улыбается и все  удается. Для Пеле таким годом был 1958-й. Звезды в тот год способствовали его успеху.
В 1958 году Пеле доминировал на чемпионате штата Сан Пауло, забив 58 мячей – рекорд и по сей день непревзойденный, – а затем во всем блеске мастерства проявил себя на чемпионате мира. Стоит ли напоминать читателю, что во время только двух последних матчей (естественно, самых трудных) против Франции (в полуфинале) и Швеции (в финале) этот 17-летний парнишка забил 5 мячей?
Все говорили только о нем, и даже «Пари-Матч» посвятил ему репортаж.
Это было нелегким предприятием. Для чемпионов полное счастье, море цветов, ведущих к успеху, существует лишь в мечтах. Чтобы добиться такого успеха, он должен был жестко сражаться и никогда не терять своего хладнокровия.
И его сила воли была вознаграждена. Когда Пеле вместе с тридцатью другими игроками ввели в состав сборной, его прилежание и безупречная дисциплинированность произвели весьма благоприятное впечатление на техническую комиссию. Не принимая во внимание свой исключительный дар, молодой Пеле весьма серьезно относился к тренировкам.
В Рио, в старом госпитале Санта Каза де ля Мизерикорда, более 40 врачей под руководством доктора Гослинга приступили к самому монументальному в истории спорта обследованию спортсмена. Не обошли вниманием и подсознание, используя тесты доктора Карвалаеса. Эдсон Арантес до Насименто, прозванный Пеле, весил 67 кг 400, был ростом 1,69 м. –  настоящий легковес...
Подготовительный период начался с дезинтоксикации внутри страны, в Посос де Кальдас. Для префекта это был самый памятный день. Он готовился к нему шесть месяцев. Устроившись на эстраде, возведенной на главной площади, он с большой помпой произнес замечательную речь: «Наш город, такой гостеприимный и такой прекрасный, с гордостью принимает... (кто знает, может быть, будущих чемпионов мира?), являясь первой ступенькой этого восхождения, ведущего к вершинам...».
–  А твоя сестра? – раздался голос в задних рядах.
Послышались смешки.
– Повернись быстро, Пеле. Наконец-то появился болельщик, который узнал тебя, – прошептал Диди. Старые участники международных встреч не имеют возможности часто встречаться в наших краях.
Пеле улыбнулся. Диди был приветлив, и он его очень любил. Кто-то просил будущего тренера Перу дать автограф, протягивая ему спортивные журналы, записные книжки, а кто-то пытался всеми способами приблизиться к нему и тронуть за руку. Это было чистой воды поклонение. Диди с видом восточного принца, прибывшего в свою летнюю резиденцию, находил это вполне естественным. Префект продолжал свою речь, но никто его больше не слушал. Торжества были в самом разгаре. «В этом секторе очень красивые девушки», – послышался за спиной Пеле чей-то шепот. Как бы шокированный такой дерзостью, префект закончил свою речь. Уф! Покидали площадь, сопровождаемые роем мальчишек, которые неслись во весь дух в туче пыли, поднятой автобусом.
В Палас-отеле Пеле сказали, что в качестве компаньона в номер гостиницы к нему подселили  Маццолу-Альтафини (война Милан-Сантон еще не была объявлена).
Акт 1, сцена 1 этого чемпионата мира. Насименто, Супервизор и его помощник объявили распорядок дня: подъем в 7.30; зав-трак в 8 часов; до 11 часов медпроцедуры и массаж; в полдень:  полдник; с 13 по 18 ч.: свободное время; 19 ч. – ужин; 22.30 – отбой.
Пришло время длинных футингов на продуваемых ветром дорогах. Пеле обожал бегать в толпе этих беспечных взрослых детей, которые смеялись и шалили дни напролет. Он чувствовал себя в полной «форме» и мог бы бегать 3 часа кряду каждый день по дорогам, продуваемым свежим ветром от холма к холму.
А вскоре и свободное время пропало. Перешли к более серьезным делам. К счастью, ибо отдых и сиеста добавили килограмм к весу Пеле, которому Гарринча дал кличку «Чита». Пауло Амарал, лысый тренер, который впоследствии будет тренировать «Ювентус», затем «Флуминенсе», руководил физической подготовкой, и каждый в Бразилии знал, что под этим подразумевалось: бег, прыжки и упражнения до тех пор, пока  ребята чуть ли не падали с ног от усталости.
Начались отборочные матчи. Пеле играл с титулованными игроками рядом с Диди и Нильтоном Сантосом. Пеле поставили в резерв. Упавшим голосом Феола весь день без устали повторял журналистам: «У нас нет ни титулованных, ни резервистов, а есть только члены сборной, озабоченные одной мыслью – привезти кубок Мира». Но Пеле об этом мало думал. В Араксе прославился полусредний нападающий Фламенго Моасир (с рыбьим лицом), и многие его уже видели на месте Диди... Последний, невозмутимо и благодушно настроенный, обронил свою знаменитую фразу:
– Treino e treino, jogo e jogo (тренировка – это тренировка, а матч – это матч). Эта формула Диди часто повторялась, чтобы объяснить, что такое  выходной день (off-day).
Первая серьезная встреча этой кампании-58 состоялась на стадионе Маракана против команды Уругвая. Пеле и его друг Зито, сидевшие на скамье запасных, изо всех сил подбадривали своих товарищей, выступавших свободно и без проблем. После первого тайма они уже вели в счете – 3:0. Диди в  центре поля руководил спектаклем.
Спустя короткое время после начала второй половины игры Дида, центральный защитник Фламенго, получил травму. Доктор Марио Америко рванулся к нему через все поле, даже не получив разрешения арбитра. Ему не пришлось  воспользоваться таинственными пузырьками, рассованными по кармашкам его пояса. Он наклонился к травмированному, встал и дважды скрестил руки перед своим лицом. Конец, финиш! И под возгласы «браво» торсиды Дида увели в раздевалку.
Пеле его заменил. Его переполняли радостные чувства: ему хотелось петь, пока он, приплясывая, разогревался. Он не понимал, почему некоторые игроки опасались быть призванными под знамена сборной? Эти пессимисты боялись растерять свою дешевую популярность... Борьба разгорелась с новой силой. Парагвайцы, которых уже посчитали проигравшими, взвинтили темп. Беллини сбил одного из них...  Но Диди вел себя, как на параде, играя в паре с Дино Сани, (вчерашняя звезда Милана, а сегодня тренер молодежной сборной Бразилии).
И в этот момент наступила та фаза игры, которая воодушевила Феолу. Разыгрывался угловой в пользу «канареек». Вава расслабился и послал головой мощный удар в перекладину ворот противника. Никто не шевельнулся. Никто... кроме Пеле. Когда мяч вернулся в поле Пеле был тут как тут, в «6 ярдах» от ворот и отправил мяч в сетку.
– Фантастика, – улыбнулся Феола, и его отвислые щеки задрожали. – Можно подумать, что Пеле разгадал точную траекторию мяча и предугадал его отскок от перекладины. Все игроки решили, что мяч пролетит либо над перекладиной, либо влетит в ворота, и не сдвинулись с места, но он видел мяч точно на перекладине и устремился вперед, чтобы забить гол. Это – фантастика! И Феола с видом довольного жизнью будды скрестил руки на своем брюшке.
В этот день можно было отметить исключительную интуицию, инстинкт на гол, которым обладал Пеле. Во время атаки с левого края (хотя он находился в выгодном положении) Пеле крикнул «Shoot!»…, и Загало пробил по воротам – 5:1.
Традиционный реванш в Покаэмбу Сан-Пауло. Явное пристрастие публики к местным игрокам привело к тому, что сборную освистали. К примеру, как можно было ставить Загало на левый край, в то время, как Канхотейро и Пепе прохлаждались на скамейке запасных? А Диди, а тот, а этот?
Снова оказавшись на скамейке запасных, Пеле плохо понимал все эти манипуляции. В конце концов, разве все они не были бразильцами? Сразу стало ясно, что Гваранис казались озабоченными прежде всего тем, чтобы не проиграть до возвращения в Асунсион. Это была сухая игра. Загало пострадал в стычке, Диди получил удар, и их заменили Канхотейро и Моасир. Vox populi, vox dei (Голос народа, голос бога)... Однако атака, построенная таким образом, застопорилась, а когда встреча подошла к концу, счет так и не был открыт, и смущенные игроки сборной, повесив нос, возвращались в раздевалку под улюлюканье зрителей.
По возвращении в Рио игроки впервые остановились в гостинице Пайнерас-Корковадо, которая возвышалась над заливом, всего в двух шагах от знамениого памятника Христу. Возобновились тренировки и старая традиция проведения матчей «желтые против голубых», во время которых никто никому не делал подарков. Наконец, была запланирована встреча с Фламенго. На этот раз зрители могли увидеть то, что собирались увидеть!..Оживленная толпа болельщиков, более беспокойная, чем обычно, пришла посмотреть, как укротитель отдаст себя на съедение. Для большинства было ясно, что Фламенго преподаст хороший урок этим претенциозным игрокам сборной.  К великой радости публики!
Время шло. Намеревается ли, наконец,  команда Феолы собраться с духом и обрести спокойствие? Надо полагать, если вспомнить игру с болгарами, неофициальным своим спаринг-партнером. Сборная забила 4 мяча, но удивительно то, что Пеле не забил ни одного.
Ко второму выступлению в Сан-Пауло перемены, конечно же, были налицо. На тяжелом поле болгары внесли смятение в защитные линии зелено-золотых. Высокий Диев даже открыл счет. Но во второй половине игры Пеле дважды поразил ворота болгар, и его команда победила со счетом 2:1. Эти голы позволили ему занять свое место в сборной, открыв ему дорогу в Швецию.
Но почему так должно было случиться, чтобы перед отъездом, во время последней встречи с Коринтиасом,  его «подковали» и вывели из игры? Он без конца смотрел на свое распухшее колено и задавался вопросом, не является ли такое невезение наследственным?
Несмотря ни на что, – а лечение уже началось, – Пеле в составе делегации вылетел в Италию. Эта итальянская кампания, которая принесла счастье и удачу будущему Альтафини, не позволила ему играть. Вопрос даже не стоял о том, чтобы привести его в «порядок» к первым матчам больших соревнований: его колено не переставало болеть.
Но бразильская команда играла плохо, а в атаке не хватало остроты. Диди и хитрый Вальдир Перейра понимали это и организовали нечто вроде совета маститых игроков, чтобы ускорить возвращение Пеле в состав сборной.
Не вполне выздоровев, Пеле в возрасте 17 лет вернулся в строй и выступил против русских. Своенравный Гарринча составил ему компанию на правом фланге.  Вдвоем они организовали такой карнавал молодых черных демонов в советской защите, что даже класс Яшина оказался недостаточным – 2:0.
Следующая игра была с командой Уэльса, которая ушла в глухую защиту – стена. Наши регбисты знают о ней не понаслышке. Но Пеле удалось прорваться через лес ног противника и забить победный гол, который, по его словам, был самым важным в его карьере.
Затем – встреча с Францией. Атмосфера накалилась до предела. В отношении нашей команды даже шведы не скрывали своих симпатий. Бразилия стремительно начала игру, и Вава забил свой гол. Фонтэн сравнял счет, но Вава (и снова он!) покалечил Жонке. Истерзанная и разъяренная наша защита билась изо всех сил, решив стоять до последнего. Увы! До перерыва мощный удар Диди застал врасплох Аббеса. Бразилия  неукротимо рвалась вперед. Пеле, который до той поры отсиживался на скамейке запасных, тоже вступил в бой. И он трижды, проявив хладнокровие и своенравность, которые доселе не наблюдались у молодых игроков, поразил ворота французов. Благодаря левому крайнему Пиантони, счет не казался слишком уж разгромным – 5:2.
В финале маленький эйфоричный и незаметный Пеле снова проявил себя: он забил два мяча в ворота Швеции на глазах «всего оцепеневшего Стокгольма».
Благодаря этим новым пяти блистательным голам, Бразилию уже считали чемпионом мира. Огромные народные манифестации состоялись там, под Южным Крестом. Бразильцы дожидались этого дня 28 лет. (Розыгрыш первого Кубка Мира состоялся в 1930 году).
С этого дня, Пеле, ставшего национальным героем, включали в каждый состав сборной страны. А отъезд Диди в Испанию сделал Пеле игроком N1 бразильского нападения.
Параллельно с этой эпохой бразильского превосходства в футболе Сантос стал называться Pele Football Club (Футбольный Клуб Пеле). Удивительный класс игры молодого негра утвердился в команде и в соревнованиях, которые можно рассматривать, как самые изнурительные – чемпионат Штата Сан-Пауло. Два матча в неделю (в районе вдвое большем, чем Франция), один из которых проводится в нездоровой атмосфере фанатичных болельщиков, «на полях, где гости не выигрывают».
Сантос и Бразилия, по большей части благодаря этой светлой личности, вот уже 4 года бесспорно занимают лидирующее место в международной табели о рангах. Это продолжалось вплоть до 1962 года, когда перед чилийскими испытаниями все было под вопросом. И снова нужно было бороться, и все начинать с нуля.
Бразилия представила сборную команду, близкую к составу 1958 года, другими словами, значительно постаревшую. Игроки бегали меньше, чем в прошлые годы. Но Пеле был в составе  команды и принимал решение. В высоких сферах бразильского футбола справедливо рассчитывали на его исключительно высокий класс, чтобы с его помощью расшатать оборону команды противника и вывести ее из равновесия. Что и произошло на встрече с мексиканцами в Вина дель Мар. Чертовы ребята, эти мексиканцы! Их команда, сколоченная вокруг старого и надежного вратаря Карбахала, имеет привычку бегать и сражаться полтора часа подряд.
Бразильский механизм разладился. Пеле чувствовал, что его товарищи по команде не собраны и страшно скованы в самом начале этой драмы в 6 актах, имя которой чемпионат мира. Ибо, если команда постарела, то не существует возраста для уверток.
Из-за этого среднего возраста (31 год) команда подверглась сильной критике в специальной прессе страны. Эти упреки вселили неуверенность в самих игроков, которая налила свинцом их ноги. Они неуклюже бегали и бестолково толкались на поле, растеряв чудесную взаимосвязь между игроками той команды, которая блистала на шведском чемпионате. Пеле, этот 22-летний ветеран, мягко и тактично подбадривал своих.
Мексиканцы, лишенные комплексов, яростно атаковали. Первая половина игры была тягостной, а затем все мало-помалу наладилось. Загало, этот профессор от футбола, головой забил первый гол. Тем не менее, мексиканцы не опустили руки. Пеле почувствовал, что ситуация становится опасной и что необходимо увеличить преимущество. Он начал атаку издалека (как он это обычно делал), со всей скоростью ворвался в ряды мексиканцев, прошел дриблингом защитные линии противника и забил несравненной красоты второй гол. На другой стороне южноамериканского континента, омываемого Атлантическим океаном, 70 миллионов бразильцев вздохнули спокойно. Пеле в очередной раз вернул им радость жизни.


Ален Фонтан
Перевел с французского Александр Калантаров

18 июля поэту-шестидесятнику Евгению Евтушенко исполнилось бы 85. До свого юбилея он не дожил всего несколько месяцев. Международный культурно-просветительский союз «Русский клуб» приурочил к этой дате музыкально-поэтический вечер «Благодарю вас навсегда», а также книгу из серии «Русские в Грузии» – «След любви. Евгений Евтушенко».
Со многими деятелями культуры Грузии Евгения Евтушенко связывали дружеские отношения. В последние годы поэт редко с ними встречался, но чувства любви и признательности оставались неподвластны времени. Предлагаем вниманию читателей «РК» воспоминания тех, кому всегда было дорого это имя – Евгений Александрович Евтушенко.

Поэт Джансуг Чарквиани:
– Нас связывала многолетняя дружба. У открытого внутреннего мира Евгения Евтушенко есть свой космос, что не является недоступным для читателя. Поэта на все времена сегодня кто-то почему-то считает творцом определенного времени – в отличие от «вневременных» Шота Руставели, Галактиона Табидзе, Александра Пушкина, Бориса Пастернака.
К счастью, знаю Евгения Евтушенко как поэта на все времена. Он действительно ясновидящий и предвестник будущего. Он хорошо знает тебя? Значит, он знает твоих предков и потомков. Хочу вспомнить один маленький отрывок из письма Евгения Евтушенко, которое он написал мне более тридцати лет тому назад: «Недавно навестил Нодара Думбадзе. Неожиданно в комнату вошла не знакомая мне женщина, ее строгость, суровые черты лица что-то напомнили мне. Спросил, не сестра ли это Джансуга Чарквиани? Да, я оказался прав!»
Разве это не поразительно? Насколько хорошо должен знать тебя человек, чтобы разглядеть твой характер в сестре?
Однажды он позвонил мне из Москвы и пригласил на свой день рождения. Естественно, мы полетели вместе с женой… Подошел к столу и тихо сказал мне: «Через пять минут здесь появится всемирно известный человек!» Естественно, все ждали его, но кто эта всемирно известная личность, никто не знал. Вскоре к столу присоединился Владимир Высоцкий, действительно выдающаяся личность… После нескольких бокалов он сел и начал петь...
Евгений Евтушенко по-особенному выпил за мое здоровье, процветание Грузии, и я уверен, что он всегда любил нашу страну, как свою вторую родину.
Да, Евгений Евтушенко – всемирно известный человек, это действительно поэт на все времена.

Актриса Софико Чиаурели (1937-2008):
– Грузия всегда была для Евтушенко родной стихией. Достаточно вспомнить его строки: «В Тбилиси есть особенная прелесть, на этот город звезды засмотрелись»…» Влюбленность поэта в Грузию родила влюбленность грузин в него самого. Никогда не забуду один вечер на веранде нашего дома. Мы с Котэ Махарадзе сидели и слушали, как Евтушенко читал стихи из своей последней книги, и время от времени обменивались взглядами. Думали: «Боже, какое счастье, как это прекрасно!» А потом Евтушенко просил, чтобы читали мы с Котэ. И мы шли навстречу его желанию. Читали стихи русских и грузинских поэтов. Я тогда вспомнила рассказ мамы, Верико Анджапаридзе, о военном времени, когда МХАТ был эвакуирован в Тбилиси, и дни и ночи напролет у нас гостили Василий Качалов, Ольга Книппер-Чехова, Иван Москвин. Тогда на столе не было ничего – только вода и хлеб. Но они проводили дивные вечера, читали стихи, монологи из спектаклей. И они так любили друг друга!
Приезд Жени, наши вечера «на хуторе близ Диканьки», продолжили эту традицию любви.
Бережно храню все, что связано с Евгением Евтушенко. Вот пригласительный билет на творческий вечер, который состоялся в театре имени А.С. Грибоедова. На билете написано: «Королеве Грузии Софико Чиаурели от коленопреклоненного сибирского мятежника».
«Дорогая Софико! Это пишет Женя Евтушенко, так однажды добро согретый в вашем доме твоей теплотой и величием и мудрой нежностью батони Котэ. Я запоздало выражаю тебе соболезнование, ибо узнал о его смерти с большим опозданием в США. Буду искренне счастлив, если ты найдешь время прийти в театр завтра в семь часов. Нежно целую кончики ваших пальцев. Евтушенко. Привет от Рамаза Ломинадзе, Юрия Роста, Михаила Мишина и корреспондента «АиФ» И. Образцова» – записка датирована 2003 годом, когда поэту исполнилось 70 лет.
Женя Евтушенко – своеобразный и единственный в своем роде человек. Во всем – даже в манере одеваться. Он великолепный и вечно молодой поэт.
Евгений Евтушенко побывал на спектакле с моим участием «Отповедь любимому мужчине» Маркеса и был в восторге. После спектакля долго сидел неподвижно, был под впечатлением от увиденного, смотрел на сцену, потом сказал: «Мне не хочется вставать!» Сказал о том, что я большая актриса.
В каждом настоящем творце, личности, таланте живет ребенок, какая-то первозданность, когда человек не теряет способности удивляться, влюбляться. В Евтушенко это есть. Я вижу это по его глазам. Это и делает его тем, что он есть.

Писатель Чабуа Амирэджиби (1921-2013):
– Мало кому довелось жить такой плодотворной жизнью, как Евгению Евтушенко. Бог одарил его многогранным ярким талантом, а главное – всепокоряющей харизмой.
Грузия всегда считала его ближайшим другом как по личностным, человеческим, так и творческим качествам – поэтом, обладающим великим чутьем прекрасного и бессмертного.
Думаю, Евгений Евтушенко не только обладает огромным влиянием на современную русскую поэзию, но и во многом определил ее будущность. Такие люди живут долго и плодотворно, чего я и желаю ему как брату по духу и Великому Гражданину мира Поэзии.

Поэт Реваз Амашукели:
– В первую очередь я считаю его блестящим поэтом. «Казнь Степана Разина» написана резкими, сочными мазками. Редко можно прочитать такое мощное произведение.
Ко всему прочему, Женя хороший друг. Широкий, щедрый хозяин. Может накрыть для гостей шикарный стол. Это вообще свойство его характера – широта, размах, темперамент. Это проявляется и в его творчестве. Иногда его считают хитрым. Но, по-моему, он – ребенок, что, конечно, не исключает практичности.
Он всегда весьма экстравагантно одевается. «Не надо быть попугаем!» – говорю ему я. «А что тебе не нравится?» – удивляется Женя. – Хочешь, подарю эту сорочку тебе?» – «А зачем мне это? Я даже на вешалку ее не повешу!» – отвечаю. Я один из немногих, кто может себе позволить такой диалог.
Мы дружим очень давно. Помню, как познакомились. Тогда я учился на втором курсе Тбилисского государственного университета, а Женя уже был человеком известным. Во время встречи с ним, которая состоялась в университете, Симон Чиковани попросил меня выступить, и я прочитал свое стихотворение, посвященное Жене. Сейчас оно мне кажется слишком детским, и я не включил его ни в один свой сборник. Но друзьям нравится это стихотворение…
Раньше он многим был нужен. Но далеко не все тогдашние его грузинские друзья пронесли свою дружбу через всю жизнь, до конца. Я добивался, чтобы Евтушенко стал почетным гражданином Тбилиси. Но… многие сегодня считают геройством охаивание русской культуры, на которой выросли.
Женя перевел не много моих стихотворений. Особенно дорожу переводом «Пиросмани». По-моему, он очень удачный. Иногда Евтушенко упрекали в том, что его переводы слишком вольные. Но, по-моему, от его «отсебятины» только выиграли те поэты, кто об этом говорили.
Женя часто звонил ко мне, обращался с какими-то просьбами. Так, однажды попросил принять американских литераторов Боба Дилана, Джеймса Ригана и Роберта Блая. Конечно, мы проявили к гостям много внимания. Боб Дилан родом из Одессы, там похоронена его бабушка. Он хотел посетить ее могилу, однако Союз писателей СССР отказал в этом Дилану. И мы тайком отправили его в Одессу из Тбилиси.
А однажды к нам обратился по рекомендации Жени заведующий отделом культуры ЦК КПСС Василий Шауро. Изложил суть дела: «Китайские литераторы уже два десятилетия не подписывают договор с Союзом писателей СССР. Вся надежда на вас! Вас рекомендовал мне Евтушенко!» Тогда я был секретарем Союза писателей Грузии…
Женя приехал в Тбилиси вместе с китайцами. Отправились в Кахети. Устроили застолье, за которым тамадой был один из китайских гостей. В итоге договор был подписан – в Кахети.
Как-то Евтушенко пригласил меня с женой и поэтом Андреем Дементьевым в Абхазию, на свою дачу. Поэт настаивал, что недалеко от дома он обнаружил гейзер. И буквально заставил туда пойти. Все искупались в гейзере. А я сказал: «У всех великих поэтов звезды, а у тебя – гейзер!» Женя был очень доволен.

Поэт Михаил Квливидзе (1925-2005):
– Я жил в эпоху, когда на арену вышли талантливые молодые поэты – Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина. Нас связывали дружеские отношения, они переводили мои стихи. Я им подсказывал, как это надо делать, готовил подстрочники, – очень грамотные, со многими синонимами, – и они, не владея грузинским языком, хорошо переводили. Евтушенко переводил замечательно, легко, свободно. Особенно удачен перевод моего «Монолога Иуды». Женя – трогательный человек, я любил его. Ранние его стихи мне особенно нравились…

Актер Джемал Сихарулидзе (1941-2008):
– Мы вместе с Евгением Евтушенко проходили кинопробы у Эльдара Рязанова: поэт на роль Сирано де Бержерака, я – на роль Кристиана. Естественно, для поэта, находящегося в зените славы, предложение сняться в кино было полной неожиданностью. Евгений заметно волновался, сказывалось отсутствие опыта, но смотрелся как типаж неплохо. Рязанов был воодушевлен… После проб Евгений выразил надежду, что мы обязательно встретимся на съемочной площадке. И я попросил Евтушенко подарить мне какое-нибудь свое стихотворение. Он пообещал, но я, естественно, не слишком на это надеялся. Однако на следующий день, возвращаясь домой, в Тбилиси, получаю конверт со стихотворением Евтушенко – оно называлось «Благодарность». На листке его автограф: «Дорогому Джемалу Сихарулидзе на память о моей первой в жизни съемке. Сирано де Бержерак. Евтушенко. 26 июня 1969 года».
Рукой поэта в отпечатанный на машинке текст вписаны новые строки. Первоначальный вариант был такой:
«Как получиться в мире так могло,
Забыв про смысл ее первопричинный,
Мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины почти что мужиками».
Со строками, вписанными рукой Евтушенко, стихотворение стало выглядеть так:
«Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
Мы женщину сместили. Мы ее
Унизили до равенства с мужчиной.

Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины почти что мужиками».
А однажды, сравнительно недавно, мы встретились на банкете, и Евтушенко заговорил со мной на грузинском языке. Я бы не сказал, что он владел грузинским, но кое-какие запоминающиеся фразы старался произносить по-грузински. Потом мы, естественно, говорили уже по-русски, и он высоко оценил мою работу в фильме «Кавказский пленник» Сергея Бодрова, считая, что я переиграл даже такого мастера, как Олег Меньшиков. Мне было лестно это слышать...

Поэт Лия Стуруа:
– Прекрасно отношусь к Евтушенко – это интересный поэт, новатор. Каждому поколению присуще отрицание старого… Любовь к поэзии в 60-е годы была огромной. Залы, где проходили поэтические вечера, набивались до отказа. Это было раздолье для поэзии! С ностальгией вспоминаю эту эпоху, но нужно жить настоящим. «Поэт в России больше, чем поэт», – сказал однажды Евтушенко. Но я с этим не согласна. Поэт должен быть ответственным только перед Богом и перед своим народом. Должен быть христианином. Поэзия выше публицистики. Когда Делакруа писал свои натюрморты, обратившись к геометрическим основам изобразительности, они не уступали своей революционностью тому, что происходило на баррикадах. Поэт – просто поэт. Я не люблю стадионную поэзию. Ошибаются те, кто считают, что Маяковского нужно читать на стадионах. Маяковский – отнюдь не стадионный поэт. Шестидесятники собирали большие аудитории, но и они – настоящие поэты.
Помню вечера поэзии в Ленинграде, посещение спектаклей БДТ в постановке Георгия Товстоногова. К грузинским поэтам – Резо Амашукели, Гиви Гегечкори, Морису Поцхишвили и другим – ленинградцы относились очень тепло. Прошло несколько вечеров грузинской поэзии, с переводами.
Запомнился день рождения Евгения Евтушенко в московском ресторане «Океан». Он умел устраивать такие праздники! Среди гостей были Владимир Высоцкий, Булат Окуджава. Пели цыгане. На столах были деликатесы… Евтушенко все делал с размахом!

Режиссер Теймураз Абашидзе:
– Меня свел с Евтушенко... Артюр Рембо. Это было, кажется, в 1961 году, осенью. Будучи начинающим режиссером, я ставил в Батуми спектакль. Жил в гостинице «Интурист». И однажды приобрел томик стихов французского поэта Артюра Рембо – это было большим везением, в те годы такие издания считались редкостью и достать их было сложно. Книжка лежала на столике прямо у окна, выходящего на мой балкон. Было раннее утро. Вдруг кто-то постучался в мой номер. Открываю – Евгений Евтушенко собственной персоной! Я знал о молодой поэтической бригаде из России, дружившей с нашими поэтами – Отаром и Тамазом Чиладзе, Мухраном Мачавариани, Иосебом Нонешвили, из старшего поколения – Гоглой Леонидзе, другими литераторами и замечательно переводившей их стихи. «Я живу в соседнем номере, – сказал Евгений. – Случайно увидел с балкона ваш сборник стихов Рембо. Подумал: «Наверное, здесь живет интеллигентный человек, нужно познакомиться!» Так состоялось наше знакомство... Евтушенко был очень общительный человек, интересный, харизматичный собеседник. Эта встреча запомнилась мне навсегда.

Актер, министр культуры Абхазской автономной республики Дмитрий Джаиани:
– В фильме «Похороны Сталина», снятом Евгением Евтушенко на основе воспоминаний о собственной юности, есть герой – майор КГБ Джумбер Беташвили: Женя посвятил этот образ своему близкому другу, Джумберу Беташвили. Евтушенко искал актера на эту роль, и режиссер Тенгиз Абуладзе, прочитав сценарий, посоветовал ему пригласить меня.
Женя позвонил мне в Сухуми и предложил принять участие в картине: я был утвержден без всяких проб. Евтушенко устроил меня на своей даче в Переделкино. Я жил там четыре месяца вместе с Женей, пока продолжались съемки. Общался с ним ежедневно. Евтушенко – не только блестящий, большой поэт, но и замечательный человек, щедрый хозяин. Он мне предоставил в пользование свой «Мерседес», изготовленный по спецзаказу в Швейцарии – с высоким верхом. Кутили, говорили… у меня была интересная роль – единственный положительный образ. Мой герой пытается спасти людей от гибели во время похорон вождя. Евтушенко работал очень профессионально, хорошо объяснял актерам задачу.
На вечере в Тбилиси, посвященном памяти Джумбера Беташвили, мы снова тепло встретились. Вспоминая Карло Каладзе, Нодара Думбадзе, других поэтов и писателей, Евтушенко едва сдерживал слезы. Он очень любил Грузию, Сухуми. Его последняя жена – родом из Агудзеры. Как и женщина, занимавшаяся в его доме хозяйством. Она готовила Евтушенко гоми, сациви, другие грузинские блюда.

Поэт Шота Иаташвили:
– Эти поэты – Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, еще несколько значимых фигур – собирали стадионы, двигали процесс демократизации общества. В этом смысле они как будто были поэтами одного типа. Во всяком случае, их презентация была одинаковой. Но я думаю, поэзия щестидесятников была разной, причем различия между поэтами кардинальные!
Например, у меня больше всего симпатии к Белле Ахмадулиной. Ее поэтический язык, то, что она делала с русским языком, – нечто более глубокое, и это останется в русской поэзии. Все шестидесятники были поэтами-ораторами – как Владимир Маяковский. Правда, в данном случае речь идет уже не о таком сильном образе поэта-трибуна. С другой стороны, образ поэта-трибуна 60-х не такой идеологизированный, более демократичный. Он выражал свои мысли, продвигал общество к свободе. Однако в каких-то основных моментах идеология все-таки проявляла себя. Так что у шестидесятников двойственный образ.
Есть нечто второе, третье, четвертое... Все это Евтушенко набирает, и вместе получается довольно мощный образ. Поэзия бывает разной... Евтушенко – синтез разных типов поэтов. Но все при этом говорят о феномене Евтушенко, и никто не вникает, сколько в нем процентов Маяковского или кого-нибудь еще. А для читателя интересно то, что он пишет динамично, в его стихах всегда какие-то истории. Привлекает сюжетность его поэзии, когда что-то начинается, развивается и заканчивается. Стихи Евтушенко иногда сродни журналистике, иногда – новеллистике. Этим поэт и отличается. Таким образом он и смог захватить миллионы сердец. Как и Андрей Вознесенский – в чем-то они похожи.

Поэт Мзия Хетагури:
– Мы познакомились еще в 70-е годы, в Дни Маяковского в Грузии. Помню, когда началась перестройка и был принят сухой закон, на традиционных торжествах, посвященных Маяковскому, нельзя было пить, очень боялись подать к столу вино. И застолье было, так сказать, безалкогольное. Все смеялись: грузинское застолье, и без вина? Нонсенс! Евтушенко сочинил двустишие: «Наш банкет без «Хванчкары» – как Тбилиси без Куры!» Джансуг Чарквиани был в гневе: «Пусть меня убьют, но мы достанем вина! Беру это на себя!» А Евтушенко поддержал: «Скажете, что мы это вместе сделали! А ее (он указал на меня!) угостили…».
Мы с Евтушенко и в дальнейшем поддерживали дружеские отношения. Это редчайший, гостеприимный человек! Когда гость приезжал к нему в Москву, он брал на себя угощенье. Был в этом широк. Однажды пригласил меня и Татьяну Брыксину к себе, в московскую квартиру, в которой есть «грузинская» комната – настоящий музей! Чего там только нет – книги, посуда, афиши, роги… Это была маленькая Грузия! Когда он принимал гостей, то обязательно показывал эту комнату. Мы тогда просидели до утра… «Мзия, дорогая, милая! Хочу, чтобы ты проехала по России, по Волге, хочу, чтобы ты поняла, что такое настоящая Россия!» Кстати, я написала стихи, в которых есть такие строки: «Россия, я тоскую по тебе...».

Государственный и общественный деятель Виктория Сирадзе:
– Шестидесятники были самым блестящим поколением, особенно если сравнить его с последующими, когда заявила о себе серость. Они привнесли совершенно новые настроения, новый взгляд на жизнь. Шестидесятники разбередили душу нашего поколения, ведь мы были современниками. Их появление, конечно, было не случайным, ведь литература – это отражение жизни.
Мне очень нравились стихи Евгения Евтушенко, я с удовольствием слушала его выступления на научных симпозиумах, которые сопровождали все наши литературные праздники. Как и другими шестидесятниками, им двигала идея, он был романтиком, верил, стремился, жил иллюзиями, надеждами. И это увлекало современников. Знаете, как мы общались? Женя Евтушенко мог меня увидеть в Москве или в Тбилиси и закричать на всю улицу: «Вика!» Каждая наша встреча была связана с какими-нибудь интересными, большими литературными событиями, праздниками, проходившими у нас – это были юбилеи Шота Руставели, Николоза Бараташвили, Галактиона Табидзе, Владимира Маяковского, Горького. Шестидесятники любили грузинскую культуру, великолепно ее знали. Любовь к Грузии была искренней, сильной, глубокой. К примеру, Галактиона Табидзе было очень трудно переводить, но Белла Ахмадулина творила в своих переводах чудеса! То же могу сказать и о переводах Евгения Евтушенко. На любовь, которой шестидесятников окружали в Грузии, они платили той же любовью. Все чувства были очень искренни, что отражалось в творчестве этих талантливых поэтов. И это было очень дорого. Была взаимная радость, заинтересованность в творческих успехах друг друга. Ни одно явление творческой жизни Грузии не оставалось без внимания поэтов-шестидесятников – и наоборот.
В 60-е годы прошлого века я занимала ответственную должность. С гордостью могу сказать, что впервые именно в Грузии огромными тиражами были изданы наиболее полные поэтические сборники Беллы Ахмадулиной и Евгения Евтушенко. Кстати, с бумагой были тогда серьезные проблемы. У нас была возможность издать только ограниченное количество наименований книг. Грузия жила очень богатой духовной жизнью, что, конечно, должно было отражаться в изданиях. Но мы жертвовали всем, чтобы поддержать талантливую поэтическую молодежь из России, которая, конечно, стоила того…



Инна БЕЗИРГАНОВА