С 1 по 10 октября 2017 года в Москве прошел юбилейный Х Международный театральный фестиваль моноспектаклей Solo. В программе фестиваля, организаторами которого традиционно выступают Театральный центр «На Страстном» и Союз театральных деятелей России, было представлено 18 прошедших строгий отбор спектаклей из Великобритании, Германии, Греции, Грузии, Италии, Польши, России, Франции.
Впервые Тбилисский государственный академический русский драматический театр им. Грибоедова принял участие в Solo восемь лет назад. Тогда, в 2009 году, Валерий Харютченко с большим успехом представил на сцене Центра «На Страстном» свой моноспектакль «Мне скучно, бес... Чур-чур меня!» по мотивам произведений А. С. Пушкина.
И вот – «второе пришествие» Грибоедовского театра на один из самых авторитетных фестивалей моноспекталей в мире. На этот раз – с поэтической фантазией «Я – Николай Гумилев!». Режиссер-постановщик, автор сценической версии и музыкального оформления – Левон Узунян. В заглавной роли – Иванэ Курасбедиани.
Грибоедовцы, что уж тут скрывать, провожали коллег с волнением. Да и сами гастролеры нервничали. Как выяснилось, волнения были напрасны.
Сказать, что спектакль прошел удачно, в данном случае – не сказать ничего. Это был триумф. Сразу после показа посыпались, как из рога изобилия, восторженные отклики московских зрителей.
Приведем хотя бы два отзыва из многих. Судите сами.
«Вчера мне повезло побывать на прогоне спектакля Тбилисского русского театра им. А.С. Грибоедова «Я – Николай Гумилев». Постановка Левона Узуняна не совсем обычна. Здесь нет сплошной поэзии. Действие построено на невидимом диалоге вымышленного персонажа – Котэ Каландадзе – с поэтом. Вымышленный он хотя бы потому, что вместо самого Николая Степановича зритель видит его последнее пристанище – тюремную камеру. Этот невидимый диалог проводит нас через всю жизнь Гумилева – и с помощью документов, и с помощью стихов Гумилева. Почему Каландадзе? Три года Николай Гумилев жил в Тифлисе и учился в местной школе. И у него, конечно, мог быть одноклассник, не правда ли? Фамилия вымышленного одноклассника тоже не случайна. Те, кто хорошо знает Москву, и не менее хорошо помнит историю, знает, что в Москве, на Лесной улице, существовала подпольная типография РСДРП Мириана Каландадзе в лавке под вывеской «Оптовая торговля кавказскими фруктами Каландадзе»... Диалог друзей, диалог палача и жертвы. Но палачи уходят в забвение, а великие поэты остаются в нашей памяти. Об этом спектакль, об этом играл молодой грузинский артист Иванэ Курасбедиани – яркий, в меру нужного эмоциональный, глубоко чувствующий поэтический слог артист! Но мои дифирамбы в адрес Иванэ на этом не закончатся, ибо я не могу не отметить блестящую, чистую, внятную, четкую русскую сценическую речь в исполнении моего ровесника (чуть за 30)! Такой речи я от многих московских молодых артистов давно не слышала... Не могу не сказать двух слов о режиссере. Поскольку я была на прогоне, а не на самом спектакле, то мне немножко была доступна «кухня». Левон Узунян потряс меня своим почти священным отношением к фигуре Артиста! Уважение, любовь, внимание к любой идее Иванэ со стороны Левона просто восхитили («Я тебе покажу, но так хорошо, как ты, Ванечка, я не сделаю»)! Это вам не крики Гончарова. Присутствовало настоящее сотворчество, ставшее залогом успеха спектакля. Говорят, вечером в Палатах стояли в дверях, чтобы приобщиться к прекрасному! Браво, Тбилиси! Браво, грибоедовцы! Спасибо!» (Александра Авдеева).
«Волновалась ли я, идя в старинный зал Боярских палат, на спектакль, на который я мечтала попасть в Тбилиси, но который, словно исполнение заветной мечты, приехал в Москву? Да, я волновалась. Тем более, что имела счастье познакомиться с предыдущей работой Левона Узуняна – спектаклем «Мне Тифлис горбатый снится...». Моноспектакли в камерных залах – это особая атмосфера полного погружения в пространство спектакля, и тем ярче триумф или громче поражение. В случае со спектаклем «Я – Николай Гумилев!» триумф оказался настолько ошеломляющим, что приходить в себя я начала лишь спустя полчаса после того, как смолкли последние аплодисменты и крики «браво!». Благодаря бесспорному яркому таланту и интуиции обоих – Левона Узуняна и Иванэ Курасбедиани, удалось найти идеальный вариант подачи материала, при котором все происходящее на сцене воспринималось не как «поэтическая фантазия», а как реально существовавшая действительность. Мало того, все время казалось, что и сам Гумилев каким-то образом вот-вот обозначит свое присутствие на сцене. И он, конечно, присутствовал! Особенно в стихах, которые блестяще и с упоением читал Иванэ Курасбедиани. Читал без тени грузинского акцента, читал с таким блеском в глазах, что я почти не сомневалась, что сам Гумилев читал эти строки вместе с ним! Во время «Трамвая» мороз бежал по коже и кружилась голова, хотелось вскочить и выкрикивать, выкрикивать эти слова вместе с ним! Весь зрительный зал в абсолютной тишине в каком-то едином порыве двигался вслед за героем, чтобы увидеть, куда он упал, или рассмотреть, как он моет руки, берет чайник и пр. Зал был загипнотизирован Иванэ Курасбедиани, словно змея факиром, с первой же секунды его появления на сцене... Браво! Этот спектакль из тех, которые можно смотреть раз десять. Правда. В нем ничего лишнего, ничего нарочитого. Сжато, лаконично, мощно и очень, очень глубоко!» (Ольга Сорокина).
Конечно, мы не могли не задать несколько вопросов автору спектакля – Левону Узуняну.
– Нас ждали – это самое главное. Даже кураторы фестиваля говорили – давно к нам не приезжал театр из Тбилиси. И с самого начала отношение к нам было доброжелательное и с чувством «наконец-то!»... Прежде всего надо отдать должное Ване Курасбедиани – он провел этот спектакль блестяще, просто блестяще!

– Зал в Боярских палатах сыграл на руку спектаклю?
– Абсолютно. Это нестандартный зал, андерграунд, подвал. И все сработало. Даже световые прожектора, часть которых располагалась на сцене, не мешали, а помогали. Сама сценическая площадка – узкая, и начало спектакля пришлось слегка трансформировать. Мы вывели Ваню из боковой ниши, и это тоже сработало на пользу. Я посоветовал Ване: «Не выходи сразу. Стой и думай – стоит тебе начинать или нет. Держи паузу». То есть это было сыграно Ваней дополнительно. Понимаете, все зрители ждали – сейчас выйдет грузин и заявит, что он Гумилев. А тут артист стоит, стоит, молчит... Потом медленно пошел... Ваня с самого начала взял зал и держал его до конца. Публика боялась дышать – это я совершенно серьезно вам говорю. Не говоря уже о каких-то покашливаниях. Стояла оглушительная тишина. Зрители были в оцепенении, могу сказать это с гордостью. Час пролетел как одно мгновение. И когда закончился спектакль, аплодисментов не было. А когда снова зажегся свет и появился Ваня, зал взорвался! Конечно, в этом успехе велика заслуга самого Николая Гумилева – ведь ждали не только нас, но и Гумилева. И Николай Степанович помогал нам – сработала его личность, его харизма. И не дала нам возможности отступать. Кроме того, невероятно прозвучали стихи. Сами зрители потом говорили нам об этом эффекте: смотришь, думаешь, понимаешь, что это не Гумилев, но как только Ваня начинал читать стихи, происходила моментальная трансформация, и тут же менялось восприятие – да нет же, это Гумилев, сам Гумилев! Более того, начинаешь ощущать, что и ты сам – тоже Гумилев.

– Был аншлаг, не так ли?
– В этот день в Москве шел проливной дождь, но в зал набилось в два раза больше людей, чем он мог вместить. Зрители шли и шли...

– Фестиваль Solo знаменит тем, что там после показа зрители в формате открытого микрофона обсуждают спектакль с его создателями. Как прошло обсуждение у вас?
– Как я понял, у театроведов, которые пришли на спектакль «Я – Николай Гумилев!», были заранее заготовлены вопросы. Нас собирались загнать в угол, потому что предполагали, что выйдет на сцену актер, скажет «я – Николай Гумилев», и тут они достанут свои вопросы, и начнется охота. Но не тут-то было. Такого хода, который использован у нас в спектакле, они не ожидали. И смотрели, что называется, с нуля, с чистого листа. Как мне сказали редакторы фестиваля, такое на Solo бывает крайне редко – чтобы на обсуждении не было задано ни одного скользкого или каверзного вопроса. Мы слушали только восхищенные, восторженные отзывы. Кстати, прозвучали упреки в адрес администрации фестиваля: почему спектакль показали всего один раз и почему его не поставили в конце – таким спектаклем надо завершать фестиваль!

– Каково создателю спектакля ощущать себя триумфатором?
– Я даже боялся зафиксировать это состояние. Знаете, что самое интересное в этом? Понимание того, что планка поднята. И поднята очень высоко. Такой успех – очень большая ответственность. Хочется двигаться дальше, делать следующий шаг, не бояться эксперимента. Но возможности потерпеть поражение уже нет. Мы не имеем права сделать назад даже один шажок. Идти надо только вперед.

– Как вам кажется, каково реальное значение театральных фестивалей?
– Оно очень велико. Прежде всего, потому, что это оценка. Одно дело, когда играешь дома, где и стены помогают – здесь все свои, относятся достаточно терпимо и снисходительно. А когда играешь за рубежом, на постороннюю публику, тогда и проявляется, что ты действительно сделал, чего достоин. Тем более, что тебе дается одна попытка – пан или пропал. Не имеет значения, кто сидит в зале – журналисты, театроведы или обычная публика. Ответственность все равно огромна.

– Если бы вас перед отъездом в Москву попросили представить себе идеальный показ вашего спектакля – вы бы представили себе его именно таким?
– Спектакль прошел гораздо лучше, чем я мог вообразить. Я не ожидал такого, честно говоря. Знаете, я думал, что Москва стала жестче, холоднее, а она, оказывается, ждет большого искусства. Я не говорю, что мы его дали, но какую-то дверцу, за которой – Николай Гумилев, все-таки открыли.


Нина ШАДУРИ

Тбилисцам представилась уникальная возможность побывать в Ирландии. Точнее – на одном из трех островов, расположенных  у западного ее побережья, – Инишмаане. И это благодаря одному из лучших театров России – Пермскому мистическому театру «У Моста». Он был создан режиссером Сергеем Федотовым около тридцати лет назад и на будущий год отмечает юбилей. Пермяки – кстати, обладатели российской театральной  премии «Золотая маска» – ведут очень активную  гастрольную деятельность, так что слава о театре «У Моста» давно перешагнула границы Отечества. И вот дошла до Грузии...
На экспериментальной сцене театра имени Шота Руставели «У Моста» показал сразу два спектакля – одну из наиболее известных своих постановок «Калека из Инишмаана» М. МакДонаха и «Хануму» К. Цагарели.
До того, как посмотреть знаменитый спектакль по пьесе Мартина МакДонаха, грузинские театралы были уже наслышаны о худруке «У Моста» Сергее Федотове, создавшем авторский театр психологического гротеска. Но одно дело – прочитать об этом и совсем другое – увидеть воочию.
Сначала создается впечатление, что ты смотришь добротный психологический спектакль с длинными диалогами и неспешным темпоритмом. Но по мере развития действия на это ощущение наслаивается другое: все происходящее на сцене – реально и в то же время – абсурдно-сюрреалистично. На этом ирландском острове Инишмаан живут странные люди – грубые, неотесанные, с суровым нравом, в чем-то даже жестокие, хотя при этом по-своему невероятно притягательные!
Инишмаан – это словно задворки Вселенной. Вроде гоголевского города N, от которого «хоть три года скачи, никуда не доскачешь». Материальный мир вокруг героев спектакля вполне соответствует атмосфере, среде их обитания – заскорузлой, мрачной, не оставляющей никаких иллюзий. Из этого убогого мира однажды пытается убежать лучший из жителей острова,  калека Билли – убежать в страну Грез, Голливуд... но вскоре возвращается на круги своя. На родной Инишмаан, где, по крайней мере, его нежно любят чудаковатые тетушки, а рыжая бестия Хелен, скорая на расправу, – в высшей степени дикое существо!  – готова даже пройтись с ним под ручку на улице. В итоге несчастный Билли (он узнает правду о своих родителях, которые хотели избавиться от него в детстве – попросту убить!), пытавшийся свести счеты с жизнью, отказывается от своего намерения. В спектакле (и пьесе) остается много неясного: действительно ли Билли болен туберкулезом и дни его сочтены? И почему в конце концов он вернулся на Инишмаан, если у него в Голливуде, вроде бы, начала складываться какая-то актерская карьера? Или это тоже иллюзия, бред тяжелобольного? В этих противоречиях и недоговоренностях – тоже некая мистичность драматургии МакДонаха.

– Да, это мистическая история! – подтверждает Сергей Федотов.  – Вот уже 29 лет мы выпускаем мистические спектакли. Поставили всего Гоголя, на нашей сцене идет четыре спектакля по Булгакову –  а «Мастера и Маргариту» я ставил не только в России, но и за рубежом: в Польше, Чехии. Наши авторы – это Шекспир, Достоевский...  
– МакДонах...
– Что касается МакДонаха, то это тоже мистический автор, но у него совсем особая мистика. Когда в 1988 году создавался наш театр, я решил, что буду ставить только классику. Однако постепенно  пришел к выводу, что в репертуаре должна быть и современная драматургия, художники того же уровня, что и Шекспир, Достоевский, Гоголь. Мы искали своих авторов, и вот тринадцать лет назад в Чехии я попал на спектакль «Сиротливый Запад» по пьесе МакДонаха и понял: вот он, гений, современный классик! Это была театральная сенсация. МакДонах – единственный современный драматург со времен Шекспира, четыре пьесы которого шли одновременно на сцене Шекспировского театра. Я понял, что структура, природа его драматургии совершенно оригинальна, уникальна, ничем не напоминает то, что мне было знакомо до сих пор.
Я придумал театр, который объединяет два направления – репертуарный театр и театр-лабораторию. Как репертуарный театр мы играем по 60 спектаклей в месяц. Объездили более 155 фестивалей, побывали на более чем 200 гастролях, 5 евротурне. Наша творческая жизнь очень насыщенная: каждый год мы выпускаем по 5-6 премьер. Важнейшее направление – лаборатория. Театр все время разрабатывает новую актерскую технику. У нас проходят тренинги по речи, пластике, сцендвижению, мастерству актера, вокалу... Я развиваю актерскую технику, основываясь на системах Михаила Чехова и Ежи Гротовского. Пытаюсь объединить эти два направления, и стиль спектаклей, которые мы привезли в Тбилиси, – квинтэссенция нашего творческого метода. Мы постоянно исследуем различные театральные стили и школы. Если берем определенного автора, то досконально изучаем его и ставим сразу несколько спектаклей по его произведениям. Так что МакДонаха – как и Гоголя – мы поставили практически всего! Театр обычно полностью погружается, вливается в автора, поэтому наши спектакли такие разные. Это погружение в драматурга настолько глубокое, что мы, по сути, превращаемся в него, сродняемся с ним. Как это происходит на нашем спектакле «На дне» Горького, объездившем множество фестивалей, ставшем обладателем Гран-при международного театрального фестиваля «Золотой витязь». Что касается МакДонаха, то режиссеры обычно не могут уловить его уникальный сплав – синтез гротескового театра, очень ярких характеров с абсурдизмом, парадоксом, с каким-то перехлестом чуть ли не в карикатуру. Драматург в эти гротесковые персонажи вложил невероятную жизнь. Его пьесы требуют очень мощной материальной среды. И если я ставлю спектакль, то обязательно создаю такую среду. Ту, что я видел на Инишмаане, трижды побывав в Ирландии. В спектакле  есть много вещей, которые просто уникальны, раритетны, и это позволяет актерам попасть в какое-то новое измерение именно МакДонаха. Через космос, подсознание. Российская критика пишет, что мы не только первооткрыватели этого автора, но единственный театр в нашей стране, который сумел поставить МакДонаха адекватно его стилю, то есть открыть его секрет, стилистику.  В 2016 году мы провели первый международный театральный фестиваль имени МакДонаха. Все театры, которые приняли в нем участие, отмечали: мы и за рубежом не знаем театра, который так открыл бы драматурга. Даже ирландцы, показавшие у нас своего «Калеку из Инишмаана», сказали нам: «Мы не сможем так сыграть. Вы чувствуете МакДонаха лучше ирландцев. Мы боимся играть после вас!» Потому что не просто ухватить его гротесковый стиль, к тому же у этого автора есть какая-то инфернальность, и отыскать вход в потусторонний мир МакДонаха очень трудно. Драматург рассказывает в «Калеке» о том, как на остров приезжает американская съемочная группа, и это правдивая, настоящая история. Но он так организовывает структуру своей пьесы, что ты попадаешь в ирреальное пространство. Как будто на машине времени перелетаешь в другой мир.
В «Калеке» МакДонах сделал еще очень тонкую пародию на Голливуд. Его герой все стремится в эту страну Грез... И драматург саму пьесу построил как голливудский фильм. Поэтому невероятно интересно погружаться в МакДонаха. Его пьесы – их сейчас восемь – очень разные. Самое главное, что не получается ухватить театрам, это юмор драматурга. А у него совершенно поразительный, парадоксальный юмор! На сцене происходят ужасные вещи, а зритель смеется и при этом понимает, что нельзя смеяться... стыдно. Но все равно смеется. Потому что не смеяться невозможно! Когда вышла пьеса МакДонаха «Однорукий из Спокана», мы получили право ее первой постановки... Полгода назад выпустили спектакль «Палачи». Полтора года назад они были сыграны в Лондоне, и больше во всем мире это никто не поставил. Потому что не знают, как ставить, как справиться с этим материалом.  Когда выходит очередная пьеса МакДонаха, пресса, как правило, пишет: «Нет, это не МакДонах! Он совсем на себя не похож, мы разочарованы!». А спустя время: «А-а-а! МакДонах еще и такой, оказывается!» Он все время удивляет, шокирует... невероятной человечностью, добротой. Недавно пришел отзыв от зрителя, написавшего примерно следующее: «Странно – сначала смотришь и не понимаешь: люди в спектакле неприятные, необаятельные, грубые. Но постепенно происходит чудо, и ты понимаешь, что любишь их всех. В уродливых персонажах МакДонаха ты вдруг видишь... Бога. В какой-то момент у калеки Билли лицо святого!»
Я очень рад, что нам удалось открыть для России МакДонаха, что мы потратили на это очень много времени. Выпустили переведенную на русский язык книгу Патрика Лонергана «Театр и фильмы Мартина МакДонаха»: мы получили право на это издание в Лондоне. Такого драматурга  больше нет! Многие сравнивают его с Квентином Тарантино. Хотя на самом деле МакДонах его антипод. Из убийства, насилия Тарантино делает фокус, трюк. У МакДонаха ситуации тоже очень жесткие и кровавые, но, в отличие от Тарантино, его пьесы о жизни, людях. Ирландец своих персонажей любит. Поэтому и зрители влюбляются в его героев и сопереживают им. А вот у Тарантино мы влюбляемся в Уму Турман. Не в ее персонажа, а в саму замечательную актрису... Словом, появился такой драматруг МакДонах, и сегодня наша миссия – проводить фестивали его имени.  Мы отсматриваем все заявки и отбираем самое лучшее, что поставлено по пьесам драматурга. Это конкурсный фестиваль – мы вручаем Гран-при за лучший спектакль, отмечаем  лучшую женскую и мужскую роли. Как только мы начали ставить МакДонаха, стали происходить вещи, которые не укладываются в голове. Всегда, когда мы его играем, в любом городе мира идет моросящий ирландский дождь. Приезжаем однажды в летнюю Прагу, где температура 40, и вдруг... начинается дождь, становится прохладно... Первая фраза у МакДонаха  в пьесе «Красавица из Линэна»: «Ну что, Морин, дождик?» – «Само собой!» В пьесе «Череп из Коннемара» герои тоже заводят разговор о дожде уже в первой сцене: «Дожди, дожди, дожди, дожди, дожди – и больше ничего. А теперь и холод. И дни становятся короче. Через пару недель листья пожелтеют, вот и лето закончилось». МакДонах как личность космическая словно притягивает дождь...

– Однажды вам даже удалось встретиться с МакДонахом и пообщаться с ним. Расскажите, пожалуйста, как это было?
–  Я поехал к Патрику Лонергану в Ирландию обсуждать макет будушей книги о драматурге, пошел на спектакль в небольшом городке, а после решил прогуляться по улице. И вдруг из паба вышел сам МакДонах! Я говорю ему: «Привет, я Сергей Федотов!» Поразительно, что за месяц до фестиваля имени этого драматурга я всего на два дня полетел в Ирландию и именно в том месте, в ту секунду, когда я проходил, МакДонах неожиданно вышел из бара! К тому же он прилетел в Ирландию только на один день: там он вообще бывает очень редко, постоянно живет в Лондоне, а в Голливуде снимает уже четвертый фильм. Сами ирландцы не видели своего знаменитого соотечественника ни разу в жизни. Слава богу, у меня оказался фотоаппарат – тоже совершенно случайно... МакДонах – уникальный человек. Даже внешне: красивый блондин с голубыми глазами. Он не пьет спиртное – только Лайт-Колу. МакДонах очень скромный, открытый, человечный, большой-большой ребенок. Я понял в те минуты, что правильно ставлю его пьесы. Его герои очень наивные. Когда другие ставят МакДонаха, они выпячивают грубость, жестокость. И это отвращает... Мне удалось привести на свою постановку людей, которые не принимали МакДонаха. И потом, посмотрев спектакль, они говорили: так вот какой этот МакДонах! И плакали, переживая настоящий катарсис.

– В Тбилиси вы привезли веселую «Хануму»  – совершенно другой материал, стилистика, автор, нисколько не похожий на Гоголя, Булгакова, того же МакДонаха...
– Мы поставили «Хануму» несколько лет назад, и у меня была мечта приехать в Тбилиси, пообщаться с грузинами. И вот случилось чудо – мы поняли, что Грузию тоже услышали – как и Ирландию. Наш метод – внедряться, вживаться в драматурга – сработал и здесь. Мы стали грузинами, почувствовали эту невероятную нацию, этих гордых, свободолюбивых, сильных людей с широкой душой.

– Сергей Павлович, вы активно выступаете против постмодернизма в театре, утверждаете, что классику нужно ставить как классику. Поговорим об этом.
– За 30 лет работы в театре «У Моста» я успел поставить пятнадцать спектаклей в Чехии, десять в Польше. Работаю в России и за рубежом параллельно. В Чехии в 2014 году я поставил булгаковское «Собачье сердце», за что был признан лучшим режиссером Чехии и стал первым иностранцем в истории Национальной премии, удостоенным этой высокой награды. И уже там, в Чехии, я отметил энергичное движение современного театра к постмодернизму, к осовремениванию классики, переносу классических произведений в другое время. За рубежом постмодернизмом давно стали увлекаться. На мой взгляд, эта тенденция очень вредная, гнилая. Но это происходит! Почему? Потому что не умеют работать с актерами, создавать атмосферу спектакля. Не умеют работать с автором. Режиссеры ставят самих себя – самоутверждаются, показывают свое умение, мастерство. И в России сейчас тоже настоящая катастрофа, потому что критика о таких постановках пишет восторженно: это потрясающая режиссура, которая переворачивает классику, внедряет новых персонажей, использует современную музыку, современные костюмы...

– А как вы воспринимаете, к примеру, спектакли Роберта Стуруа? Они же тоже переворачивают классику.
– Я видел многие спектакли Стуруа, поставленные на сцене театра Руставели – «Кавказский меловой круг», «Король Лир», «Ричард III». Стуруа не нарушает структуру автора. Он в эту структуру – в шекспировские страсти, шекспировские отношения – добавляет свои стилизованные костюмы. Весь ужас в том, что современные режиссеры играют классику с сотовыми телефонами, компьютерами, в джинсах. У Стуруа все-таки по-другому – он не переносит действие в сегодняшнее бытовое время, сохраняет поэтическую стихию. Где-то он, может быть, и передвигает время, но все равно не нарушает структуру автора. Он не вводит в спектакли новых персонажей  –  людей нетрадиционной ориентации, откровенные сексуальные сцены, не добавляет мат... И потом, Стуруа, ставя Шекспира, равновелик Шекспиру. Он не отрезает ему ноги и руки.  Другое дело, что многие режиссеры ставят «под Стуруа», не понимая, что он-то проживает с Шекспиром его историю, его стихию, будучи конгениален драматургу. А вот они воспринимают только внешние атрибуты и ставят, каким им кажется, «как Стуруа». Но они ошибаются, они мелки!  Такие режиссеры не понимают, что надо дорасти до автора, попасть в его энергетику, в уровень страстей именно шекспировских героев.
В Москве работает режиссер Константин Богомолов – в своих спектаклях он теряет чувства героев, уровень конфликтов обытовляется. В его спектакле по мотивам романа Достоевского «Идиот» князь Мышкин  – это князь Тьмышкин. Аглая пишет письмо кровью... Богомолов старается шокировать зрителя, но это тупиковый путь. Поэтому я категорически против постмодернизма и тридцать лет ставлю классику как классику. Критика пишет, что я, не теряя автора, добавляю в него свою мистику, свою метафизику, свой взгляд на те или иные явления. Что мои спектакли  яркие, необычные. Но главное – я всегда иду от автора.

– Старт Сергея Федотова как режиссера произошел три десятилетия назад. Вам пришлось испытать «темный ужас начинателя игры», если цитировать Николая Гумилева?
– Конечно, было страшно. Когда я учился в Пермском театральном институте на режиссерском факультете, то уже знал, что хочу делать свой театр. И знал, каким он будет. Я уже тогда очень любил Булгакова и в институте поставил сцену с участием Понтия Пилата и Га-Ноцри. А также целиком «Незнакомку» Блока. Я хотел уже тогда создать театр невербальный, атмосферный, театр магии, театр фантастический, но основанный на игре актеров, на психологическом театре. Я был на репетициях десяти спектаклей Анатолия Эфроса, и для меня эта школа очень важна. От психологической правды живых артистов нужно идти, от проживания, от вибрации, от поглощения историей артистов, которые начинают жить жизнью своих персонажей и уже не похожи на  самих себя. Поэтому я решил, что хочу создать театр, который будет единственным в мире, не похожим на другие. Первый мой опыт связан с работой в маленьком театре недалеко от Перми, куда попал по распределению. Там я сделал девять спектаклей,  и это был первый мой театр, созданный с нуля. Потом я поставил перед собой цель пойти в армию. Служил далеко-далеко, в Хабаровске, на границе с Китаем. В течение полутора лет я делал там свой второй –  солдатский театр и поставил на его сцене восемь спектаклей. А после армии я уже понял, что готов создавать в Перми тот театр, который хочу. Нашел место и открыл  в 1988 году театр, не похожий на другие, с очень мощной энергетикой.  Начал сразу работать по системам Михаила Чехова и Ежи Гротовского, чтобы научить актеров «излучать», работать с энергией. В нашем спектакле «Калека из Инишмаана» очень простые декорации, они не меняются. Вроде все просто, но это подлинное, деревянное, живое... И вдруг происходит магия переноса, словно зритель перелетает в новое пространство, там живет и забывает, что находится в театре. Для достижения этого эффекта я постоянно занимаюсь тренингами в своей лаборатории и за 30 лет жизни театра понял, что по многим параметрам выполнил свою миссию – создать лучший театр в мире. Я придумал проекты, которых нет нигде. Допустим, каждую субботу мы играем четыре спектакля подряд – нет такого в мире, никто не умеет. Мы – умеем. Более того, в нашем репертуаре есть спектакли, которые нигде в мире не идут. Они связаны с мистикой – «Дракула» и «Франкенштейн»... «Дракулу» мы тоже играем четыре раза подряд в субботу. Эти проекты действительно уникальные.

– Играть по четыре спектакля в день – это же огромная нагрузка!
– Да, это очень трудно. У меня на все спектакли по два-три состава. Поэтому два спектакля играет один состав. А потом подключаются второй и третий.
Ни в одном театре мира не проходят ежедневные тренинги, как у нас. Актеры к нам притягиваются, как магнитом – как я притянул МакДонаха. «У Моста» обладает мощной энергетикой. Из разных концов России приезжают люди пробоваться в мой театр. Я обычно никому не отказываю. Беру в стажерскую группу десять человек. И они варятся в нашем соку, а к концу сезона я оставляю два-три человека. Остальные, «поварившись», тоже приобретают опыт и уходят в другие театры. Оставляю я тех, кто близки моему методу... Например, Сережа Мельников пришел к нам в театр и ничего не умел. Он окончил  театральное училище, однако не имел высшего образования. Но наш метод обогащает актеров. И еще, я никогда не даю актерам одинаковые роли. Каждый новый спектакль – совершенно полярные творческие задачи. У меня нет стереотипов, типажей, амплуа. Сережа Мельников, который играл вчера Бартли, завтра может выйти в образе Мышкина. Или Луки из «На дне». Потрясающе! Лучшего Луку вы не видели! Замечательный Володя Ильин, работающий в театре 28 лет, играет Микича в «Хануме», а в «Калеке» – Малыша Бобби...

– Вы часто употребляете слово «мистический». Что вы вкладываете в это понятие, когда речь идет о ваших спектаклях?
– Не чертовщину. Хотя все мои спектакли связаны с потусторонним миром. Но в потустороннем мире есть и белые, и черные силы. Я всегда с белыми силами и борюсь с черными силами. По завершении нашего спектакля «Панночка» по «Вию» Гоголя зрители переживают катарсис. Они понимают, что Хома Брут все равно победил дьявольщину, что он закрыл эту страшную дыру. Все мои спектакли разные. Но даже у моих уродиков из Ирландии душа светлая. Все спектакли мои – о любви, человеческой доброте. Самое главное то, что из нашего театра зритель выходит просветленным. Эта энергия питает его. Многие не знают МакДонаха. Но постепенно-постепенно, по мере развития действия наполняются и выходят из зала с невероятной энергией. Все спектакли мои так построены.

– Кроме МакДонаха, вы не ставите современных авторов?
– Очень редко. Есть один спектакль – «Курица» Николая Коляды, который идет уже 15 лет.  Я не могу найти авторов уровня МакДонаха. Мне не хватает однослойности большинства этих пьес. Я бы поставил... Да, у нас еще идет «Сансара» Олега Богаева – и все! В нашем репертуаре постоянно 10-15 спектаклей. И еще: я никогда не прекращаю репетировать свои постановки. «Панночка» идет у нас 27 лет, и я продолжаю работать над спектаклем. «Женитьба» идет 25 лет, «Мастер и Маргарита» – 15. Это спектакли-долгожители.  29 лет у нас аншлаги. Где бы мы ни играли – в России или за ее пределами. И многие зрители смотрят мои спектакли по многу раз. Они чувствуют их энергетику, им не хватает этого.

– А куда собираетесь двигаться дальше?
– Собираюсь бороться с театром постмодернизма, показывая живой, настоящий театр. Хочу открывать зрителю глаза: вот что такое классический театр! Он простой, но он великий. И вечный бой! Потому что я уверен – мы победим! Все равно мы оставляем после каждого нашего спектакля людей, которые  испытали катарсис. Театр должен говорить о Боге, о добре. Хотя есть спектакли, театры, которые развращают зрителя, отравляют его веру в жизнь, наступает депрессия. А мы должны идти вперед и показывать свой театр как можно больше и везде. Кстати, когда «У Моста» на выезде, спектакли в Перми продолжают играть каждый день. И у нас нет выходных.



Инна БЕЗИРГАНОВА