С 3-го по 12-е сентября в Музее истории Тбилиси им. Гришашвили прошла выставка работ московского кинорежиссера, художника, фотографа и поэта Татьяны Данильянц «Дары Венеции – Сергею Параджанову». Впервые этот проект был осуществлен в Ереванском музее современного искусства к 90-летию Сергея Параджанова в 2014-м году.
Экспозиция была представлена фотоколлажами, ассамбляжами из текстиля и муранского стекла, а также документальным фильмом «Вспоминая Параджанова. Венецианские беседы».
На счету Татьяны несколько короткометражных и документальных фильмов («Сад, который скрыт» (2008), «Венеция. На плаву» (2012), «Шесть музыкантов на фоне города» (2016); три поэтических сборника, изданных на русском языке («Венецианское» (2005), «Белое» (2006), «Красный шум» (2012), а потом переизданных на итальянском, французском, армянском, польском и сербском языках; многочисленные фотовыставки и выставки современного искусства. Татьяна Данильянц – воплощение человека искусства, не останавливающегося на чем-то одном, а объединяющего в своем творчестве любые его направления, виртуозно демонстрируя свое мастерство в каждом из них.
Мы встретились с Татьяной в день закрытия выставки, и честно говоря, несмотря на множество известных фактов ее биографии, мне очень хотелось послушать ее историю от самого начала творческого пути – как говорится, из первых уст.

– Татьяна, ни для кого не секрет, что с Венецией вас связывает 21 год жизни, но как так получилось, что выбор пал именно на нее?
– Когда я окончила Московский Художественный институт им. В.И. Сурикова, у нас образовалась маленькая русско-итальянская компания, и подруга рассказала, что в галерее Peggy Guggenheim Collection в Венеции (подразделение фонда Соломона Гуггенхайма) идет набор на трехмесячную стажировку для художников и искусствоведов, и мы отправили заявки. Тогда я уже была студенткой Высших режиссерских курсов при ВГИКе (факультет режиссуры кино и ТВ), а также училась в мастерской индивидуальной режиссуры Бориса Юхананова (сейчас он художественный руководитель Электротеатра «Станиславский»). И когда мне пришел факс с приглашением на стажировку в Венецию, мне не захотелось срываться на три месяца из Москвы, потому что меня и так все устраивало. Но ко мне пришел мой товарищ – скульптор Ярослав Копоруллин, тоже выпускник Суриковского института, и, узнав о моих сомнениях, сказал: «Если ты не поедешь на эту стажировку, я перестану с тобой общаться… не могу смотреть, как ты упускаешь свой шанс!»
– И вы все-таки поехали?
– Да, я поняла, что раз я одна из пятнадцати подавших на грант человек его получила, то не должна упускать эту возможность и уехала. Первое время это было очень тяжело, потому что музей держал всех в «черном теле». Я приехала из богемного, очень терпимого к студенту Суриковского института, и оказалась в режиме жесткой работы. Половина зарплаты уходила на оплату квартиры, а на оставшуюся половину прожить было просто невозможно. Меня спас кое-какой денежный запас из Москвы. И через месяц я пришла к куратору и сказала, что с меня хватит, я уезжаю обратно. Она очень удивилась, потому что такого в их практике еще не было, и попросила меня подумать в течение недели, а потом озвучить окончательное решение. Все омрачалось еще и тем, что началась промозглая осень, в квартире было очень холодно, хозяева экономили на электричестве. И вдруг за эту неделю со мной стали происходить совершенно потрясающие вещи, встречи, которые позже легли в основу моего первого венецианского фильма «Сад, который скрыт». Например, я познакомилась с графом Джироламо Марчелло, другом Иосифа Бродского, он и принимал у себя Бродского во время его приездов в Венецию и, кстати, похоронил его на кладбище Сан-Микеле, с психиатром Антонио Риццоли, с журналистом Риккардо Петито, с Андреа Верардо… В общем, произошел какой-то мощный рывок, и я поняла, что сама судьба распорядилась так, чтобы я не уехала. И с того момента началась история моего «обвенецианивания»… меня мои итальянские друзья называют «наполовину «венецианизированной», и это действительно так.
– Вы могли тогда в 1995-м, хоть на мгновение представить, как спустя 20 лет ваша жизнь будет связана с Венецией и что вы представите в Тбилиси проект, связывающий Венецию, Ереван и Тбилиси воедино?
– Нет, конечно. Жизнь вообще очень таинственна, и чем дальше я ее проживаю, тем больше понимаю, насколько часто мы слабо понимаем, по какому сценарию движемся. Перекину сейчас мост между Венецией и Тбилиси. На сегодняшний день я обнаружила три вещи, связывающие меня с Грузией: во-первых, для армянской составляющей моей семьи не секрет, что мой прадед был конюшенным при русском князе Воронцове в Тбилиси, и ему был пожалован дворянский титул. Это просто исторический факт из семейной биографии, к сожалению, на данный момент я ничего больше о прадеде не знаю. Второй момент: я родилась в Африке, но когда мне было шесть лет, мы переехали в Россию, в Москву. Всю свою осознанную жизнь я проживала на Соколе, на Песчаной улице, в районе, который исторически является грузинским районом в Москве, (как и Грузинский вал, и Тишинская площадь), и там располагались резиденции грузинских князей. И третий момент, тоже удивительный: в свое время я была прописана у своей бабушки, которая жила на улице Руставели. И знаете, когда ты в эти вещи всматриваешься, то начинаешь смотреть на них с большим удивлением.
– Может, история вашего прадеда станет одним из ваших следующих проектов?
– Может быть, это станет какой-то частью проекта, а, может, проектом. Я пока не знаю, что за архив меня поджидает и что можно добыть из этого материала.
– Что случилось после окончания стажировки в Венеции? Вы сразу вернулись в Москву?
– Нет, в Венеции у меня завязался недолгий роман с молодым человеком, с которым мы, возможно, даже поженились бы, но я предпочла вернуться в Москву. И это чувство влюбленности окрасило мои переживания еще сильнее, а в следующий раз я вернулась в этот город только в 1997-м году на кинофестиваль. Много лет спустя, когда я рассказала о своем романе другу, графу Джироламо Марчелло, которому сейчас уже под 90, он сказал мне замечательную фразу: «Дорогая, как здорово, что ты не обросла здесь семьей. Ты не представляешь, что такое иметь семью в Венеции – это страшная рутина, хоть и эстетизированный, но такой же быт… плюс, все варятся до бесконечности в собственном соку – это же маленькая деревня». И он прав. Есть города, в которых надо жить точечно, набегами, и именно по этой причине я никогда не жила в Венеции дольше трех месяцев. Города, как и люди, очень разные – с ними возникают краткосрочные или долгосрочные отношения.
– Как в вашем творчестве появилось искусство фотографии?
– Я фотографирую с раннего возраста, лет с 12-14, в 1995 году я вступила в Союз фотохудожников России, а потом долгое время фотографией не занималась. В самом начале 2000-х я сделала небольшой цикл фотографий венецианского транспорта, и товарищ предложил мне поучаствовать с этими фотографиями на канадском благотворительном аукционе, где их купили. Так родился проект «Венеция на плаву». Позже родились концептуальные проекты, объединяющие в себе одновременно несколько видов искусства (видиоарт, звуковую инсталляцию, скульптуру…).
– Сергей Параджанов – безусловно, это великая фигура отечественного кинематографа, но как именно родился ваш проект «Дары Венеции – Сергею Параджанову»?
– Вы знаете, я автор совершенно разных арт-проектов, и каждый из них связан с чем-то конкретным, на каждый из них меня что-то вдохновило. В случае с «Дарами Венеции – Сергею Параджанову» все случилось каким-то удивительным для меня образом. Несколько лет назад я была на кинофестивале «Золотой абрикос» в Ереване, и меня в очередной раз пригласили в дом-музей Параджанова. В тот раз мне в руки совершенно случайно попала книга лагерных писем Параджанова, которые он писал своей семье, будучи в тюрьме, в лагерях строгого режима. В тот момент в моей жизни был сложный период, и мне нужно было обрести новые точки опоры, и, находясь под впечатлением от книги, я поняла, что есть люди, всецело преданные искусству, тотально живущие в мире красоты, как Параджанов, несгибаемо служа своим идеалам вне зависимости от обстоятельств. И это открытие, понимание меня настолько по-человечески накрыло, что я решила сделать выставку-высказывание к его 90-летию.
– А как вы пришли к тому, что это высказывание должно быть связано с Венецией? Благодаря вашей истории с этим городом или чему-то другому?
– У меня давно было ощущение, что Сергей Иосифович по духу венецианец, ведь я все-таки неплохо знаю дух Венеции, поэтому я решила попробовать связать историю Параджанова с ней. Когда эта идея, догадка пришла в мне голову, я даже не знала о том, что Параджанов бывал в Венеции – я знала, что он прожил очень непростую жизнь, был гоним, не имел дома… захотелось создать для него воображаемый дом в Венеции. И когда я стала распутывать этот клубок, выяснилось, что до его приезда в Венецию в 1988 году на кинофестиваль с фильмом «Ашик-Кериб», еще в 1977 году (а он был тогда в тюрьме и за него вступились видные деятели Франции и Италии), в Венеции прошел кинофестиваль, посвященный диссидентам. Параджанов был там главной фигурой. Позже мне удалось найти венецианских армян, которые знали Параджанова лично и встречались с ним в 1988 году.
– Именно они делятся своими историями о Параджанове в вашем фильме «Вспоминая Параджанова. Венецианские беседы»?
– Да. Один из них, Байкар Сивальзян, профессор Миланского университета, он преподает армянский язык и литературу. А второй, отец Левон Зекиян. Сейчас он архиепископ армянской католической церкви в Стамбуле. Он знал Сергея Иосифовича очень хорошо и многое смог о нем рассказать. Этот документальный фильм стал неотъемлемой частью моей выставки, я называю его эскизом, потому что технически он не очень совершенен и был снят без денег – операторы и композитор работали совершенно бесплатно, что для Италии, и в частности, Венеции, большая редкость. Поэтому, с точки зрения «даров Венеции», название выставки себя полностью оправдывает.
– Тбилиси стал уже четвертой презентацией вашей выставки. Так и было задумано?
– Сначала я представила этот проект в Ереване, потому что там Сергей Параджанов похоронен, и я захотела двигаться в сторону места его рождения, поэтому важной остановкой должен был стать Тбилиси. Долго искала место, где выставку можно здесь показать, и для меня очень символично, что в этом мне помог младший товарищ и ассистент Параджанова – Юрий Мечитов. Считаю, что музей истории города – идеальное место для выставки, посвященной Параджанову, ведь в нем хранятся макеты и фотографии старого Тбилиси, который был так для него важен. И в Ереване, и в Тбилиси открытие выставки стало для меня огромным праздником! И, должна сказать, что пережив целую гамму эмоций и переживаний, я с каким-то облегчением увожу выставку в Венецию, где и будет ее последняя презентация из «обязательной программы», в городе для новой идеальной жизни Сергея Иосифовича Параджанова.
– Когда вы решили заняться этим проектом, вы общались с родственниками Параджанова?
– Да, я с ними контактировала. Первым делом я пообщалась с его племянником Гарриком Параджановым. Он тоже режиссер и коллажист, он был очень близок к Параджанову. Но, если говорить честно, мне было важнее быть в стороне от воспоминаний его племянника. Ведь сама идея воображаемого дома Параджанова не принадлежит его семье – она принадлежит только мне и Венеции, поэтому мне не нужно было подстраиваться под кого-то или искать одобрения. Это ведь очень личная мысль, догадка, и в этом моем желании нет ничего спекулятивного. Как говорил Пушкин, так и я верю в то, что люди не уходят полностью… и путь создания проекта шел по какому-то велению Параджанова и Венеции, где до сих пор есть круг людей, которые о нем помнят и им восхищаются.
– Чему вы научились благодаря этому проекту, этому опыту?
– Во-первых, как я уже говорила, я создала и получила какой-то громадный праздник. И в Ереване, и в Тбилиси. Во-вторых, я, может быть, излечилась внутренне от своей душевной боли, которая преследовала меня последние годы. В-третьих, я думаю, что каждая поездка и соприкосновение с такими древними культурами, дают тебе то, что я называю опытом и уроками жизни, получаемыми за счет откровенного общения с людьми. Оно здесь происходит очень органично, чего не скажешь, к примеру, о Москве. И самое важное, что хотим мы или нет, но именно в такие моменты мы оказываемся в самом центре себя, в подлинности своих переживаний. И вот таких моментов за эти двенадцать дней в Грузии у меня было несколько… невероятно острых, экзистенциальных, связывающих меня с этим городом, этой страной, с Параджановым, с самой собой, со своим прошлым и будущим. Это очень сильно. Ради этих мгновений люди и живут!
Именно благодаря этому проекту мне стала понятна одна вещь, важная, как мне кажется. То, что выставлено на всеобщее обозрение – это лишь видимая часть работы над проектом, ее материальный, сжатый результат: 8 фотоколлажей, 5 текстильных и скульптурных ассамбляжей и фильм. Но лично мне, в ходе работы над проектом, стало понятно, насколько мир един. Например, история «Шелкового пути», Марко Поло и других путешественников… Когда Ближний Восток, Центральная Азия и Китай оказались внутри какой-то одной глобальной идеи, обозначились связи между регионами, культурами, персоналиями и судьбами людей. В Ереване хозяин одной маленькой гостиницы коллекционирует ковры, и когда я их рассматривала, то увидела, что некоторые из них будто взяты из фильма Параджанова. На нескольких коврах использован известный средневековый узор «эстрелла» (звезда), который также можно заметить в Венеции в технике сплавки стекла – смотришь на них издалека и видишь тот самый ковер, где звезды образуют непрерывный узор. И когда начинаешь об этом задумываться, то становишься буквально свидетелем этого «Шелкового пути», и это очень сильное переживание. Это, наверное, похоже на то, как археолог чувствует себя, когда достает из земли часть какого-то древнего драгоценного сосуда.
– Вы можете сказать, что благодаря этому проекту сам Параджанов вас чему-то научил?
– Я считаю, что Параджанова должны изучать в обязательной программе школ и институтов не только потому что он выдающийся художник и кинорежиссер, но и потому, что он учит быть свободным. Несмотря на то, что он оказался персоной нон-грата, в изоляции, прошел лагеря, он всегда оставался абсолютно свободным. В ходе работы над выставкой я начала бесстрашно соединять какие-то совершенно разные вещи, материалы, превращать их во что-то очень органичное и соответствующее моему представлению о красоте и гармонии. Этот опыт художнической свободы бесценен. Я считаю, что работа над проектом, посвященном именно Параджанову, оказалась решающей.
Когда я читала все эти протоколы, дела его задержаний, я думала о том, что никто не тянул его за язык говорить, что Папа Римский снабжает его бриллиантами, а он ими спекулирует. Но я думаю, по своему внутреннему состоянию он не считал нужным обращать внимание на то, к чему это может привести. Может, задним умом он и понимал, что не стоит этого говорить, но, в принципе, ему было все равно – он был по-настоящему свободным. Он был «прямоходящим».
– Какие у вас планы на будущее? Они связаны с Венецией?
– Вы знаете, я сняла в Венеции три фильма, через месяц у меня там четвертая выставка, и вышла моя поэтическая книга в переводах на итальянский… Я просто не представляю, что еще я могу сделать в этом городе. Мне кажется, что все то, что мне было важно там рассказать, я уже рассказала. Но если мы договоримся с одним очень известным грузинским сценаристом, то, может быть, наш эскиз о Параджанове мы превратим в большой полнометражный, сложно устроенный фильм. Он станет продолжением истории о Венеции и Параджанове в виде гибрида художественного и документального кино.


Ольга Сохашвили-Найко

Июнь в Тбилиси, как всегда, начался цветением редких сортов роз. Изящные бутоны цвета зари с полыхающим алым кантом, обрамляющим каждый лепесток, появились у единственного старичка-садовода на цветочном рынке, в вазе нашего старого авлабарского дома, а через несколько дней распустились в новом прекрасном розарии храма Самеба. Это то, чего я всегда жду от июня – редкой красоты и изысканных зрелищ в старинных декорациях. И ожидания не были обмануты!
Неожиданный летний ливень вынудил нарядную публику бежать к началу новой постановки знакомого до боли балета «Лебединое озеро». Сколько раз с самого детства на разных сценах, в исполнении лучших солистов мы видели этот балет, но таким радостным и оптимистичным он не был никогда!
Новая постановка Фадеечева, торжественность обновленного старого зала, удивительно красивые новые декорации с совсем куинджиевской луной над озером, яркие солисты, достойный кордебалет и изящная женщина – бесподобная Нино Ананиашвили, так радостно кричавшая «Браво» из своей ложи. Все доставляло радость! Воистину все, что озаряется светом  настоящей звезды, становится прекрасным.
Следующим редким цветком был израильский балет «Вертиго-20» в театре Руставели в рамках фестиваля современного танца. Труппа, созданная 20 лет назад хореографом Ноа Вертхайм вместе со своим мужем, танцовщиком Ади Шаалем, не перестает удивлять зрителей во всем мире. Сегодня существование труппы превратилось в социальное явление. Они создали кибуц, где живут, репетируют, ставят балеты. Хотя балетом назвать увиденное не получается – скорее древние пляски, уводящие к истокам иудаизма. Поначалу зрелище странное. Персонажи действа стоят и сидят на полках по стенам. Оттуда они слетают и туда же взлетают вновь. Две женские фигуры с высокими пирамидальными прическами, как два древних идола, оживают, скользят по паркету, предвосхищая действо, которое продолжается под пронизывающую висок повторяющуюся мелодию. Полтора часа длится представление. Сюжета нет. Есть коллективная импровизация большой и очень техничной труппы. «Вертиго», то есть «головокружение» – название весьма условное. Скорее всего означает ощущения, которые должны появиться в голове зрителя. Но когда глаз и слух привыкают, понимаешь, что тебя увлекают, погружают в глубины иудейской души. Мы видим ее пластический рисунок, похожий на еврейскую письменность. Что-то совсем неведомое. А может, мы все пишем, как танцуем? Красива последняя сцена короткого еврейского счастья. По всему пространству сцены подвешены белые воздушные шары. Между ними медленно скользят люди, наслаждаясь каждым мигом до того, как шары улетят. Щемящая жалостливая нота.
А через пару дней в старинном интерьере большого зала Публичной библиотеки можно было наблюдать версию грузинского счастья. Выставляла свои работы семейная пара – скульптор по металлу Темури Квезерели и живописец Нана Трапаидзе. На полу и на высоких тумбах по всему залу расставлены динамичные, с клинковым блеском и безудержным полетом фантазии, композиции отца семейства. По стенам – солнечные, яркие, с благоухающими пейзажами и букетами цветов, с трепещущими стаями бабочек полотна мамы. А между этими произведениями искусства, как между воздушными шарами, в красивых бальных платьях привычно движутся четыре маленькие дочери, мал мала меньше. Наглядный храм счастья! И это тоже редкое зрелище.
Поиски удивительной красоты в старинных декорациях не могли не привести в антикварный замок принца Ольденбургского, а ныне Музей театра, кино и хореографии, на выставку современного американского художника-писателя Дэвида Мака. Вновь оживший дворец – это необыкновенный мир, который подарил наш царственный русский зять своей грузинской супруге. Мир счастья очень высокой пробы! 150 лет уже великосветскому роману, почти сто лет с момента, когда большевики с балкона выбрасывали уникальные книги и греческие мраморные статуи. Но дворец и сегодня поражает воображение невиданными изданиями книг за стеклами старинных бюро, изящными интерьерами, и, конечно же, коллекцией картин. Пейзаж М.Ю. Лермонтова, работы Бакста, Бенуа, Сомова, Гамрекели, Зданевича, Гудиашвили… А какие портреты! Музей – шкатулка с перлами грузинской и русской культур. И хотя восстановлена только часть помещений, а художник у посетителей на глазах расписывает двери по старинным эскизам, есть полная иллюзия, что хозяева в доме и в любой момент могут войти в залу. Ну а гости – элита грузинской культуры полутора веков – все в сборе. Их глаза постоянно наблюдают со всех портретов.
Как попал в такую обстановку автор известных американских комиксов Дэвид Мак в первый момент не вполне понятно. Очевидно, вводит в замешательство название комиксов «Кабуки». Но к древнему японскому театру в данном случае оно отношения не имеет. Все намного круче! Кабуки – имя главной героини сериала комиксов. Красавица японка является ассасином японского правительства и держит под контролем политиков и якудзу. Комиксы мало популярное у нас направление творчества, далекое в нашем представлении от искусства. А профессия художник-писатель вообще в диковинку. Мало кто считает писательством надписи в словесных пузырях на рисунках. Но мы ошибаемся! После того как комиксы стали экранизировать, произошел качественный скачок. Сверхновые комиксы – это подлинные произведения искусства, а порой и литературы. Дэвид Мак тому прекрасное подтверждение. Яркая живопись, лаконичная, выразительная графика, интересные коллажи совершенно органичны в Тбилисском дворце искусств.
В самом конце месяца обрадовало событие того же ряда – в Петербурге в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме открылась выставка работ главного редактора журнала «Русский клуб», фотохудожника Александра Сватикова «Пешком по Тбилиси». В море фотографий Тбилиси, всплывающих на каждом сайте, его работы отличаются поиском красоты там, где она не очевидна для большинства, и может быть утеряна навсегда. Это всегда профессиональный взгляд Хранителя культуры. А еще это работы искреннего жизнелюбивого человека, разгадавшего код старинного города. Прекрасно, что редкие фотографии нашего города были поданы в декорациях знакового дома в Петербурге.
Спасибо июню!


Ирина МАСТИЦКАЯ