| «А ЕСТЬ ЛИ ТАМ ТЕАТР?» |
|
На фоне высокого интереса к фильму появилось желание написать о нем, и как следствие, сначала посмотреть его. Не тут-то было. В кинотеатрах из грузинских картин идут «Прогулка в Карабах-3» и «Приключения Ано и Вано». Остальное время предоставлено «импортным» лентам. Однако, может, это и к лучшему. Согласитесь, само упоминание слова «театр» в названии фильма по соседству с картинами «Игры голода» и «Гнев титанов» выглядит кощунственно. Хотя фильм посмотреть все же хочется. Кажется логичным на пике интереса к нему выпустить фильм на экраны страны. За разъяснениями я направилась к режиссеру. В результате не только побеседовала с Наной Джанелидзе, но и получила в подарок компакт-диск с записью фильма (разумеется, для частного использования). Вот они – приятные «издержки» работы журналиста. С разговора об отношениях с кинотеатрами и началась моя беседа с режиссером. - Калбатоно Нана, почему фильм не идет в кинотеатрах страны? - Это сложный момент. Мы пока стоим в очереди. Кинотеатры почему-то не ставят грузинские ленты. Или ставят в плохие условия. Соперничать с голливудским кино при цене билета в 15 лари нашим фильмам не под силу. В Тбилиси всего три кинотеатра, все они в одних руках. Поэтому нет конкуренции. Думаю, должна быть другая ценовая политика. - Если бы картина сегодня же вышла бы на кино-экраны, пошли бы многие – хотя бы из любопытства. И я в том числе… - А вот кинотеатры не могут додуматься до этого. Пока интерес к фильму высок и горячи разговоры, руководство кинотеатра может заработать деньги. Видимо, у них другая логика. История страны – в истории одной жизни «Вообще-то я привык играть других. А тут я должен играть себя и рассказывать о своей жизни. Не знаю, что получится». С этих слов Кахи Кавсадзе начинает свой рассказ. «А есть ли там театр?» - фильм-исповедь, рассказ об истории одной жизни, в которой отразилась история целой страны. Семья артиста Кахи Кавсадзе известна как хранительница народных песнопений. Традиции устного песенного творчества передавались тут из поколения в поколение. Его дед, Сандро Кавсадзе был прославленным хормейстером, дядя, брат отца – солистом хора, и, наконец, отец, «Даташка» - руководителем хора. Когда началась война, отца отправили на фронт, хотя, как руководителю ансамбля ему полагалась бронь. Кахи было тогда 6 лет. Дальше – плен. Эмиграция. Арест. Ссылка. Маленьких Каху и его брата исключили из музыкальной десятилетки для одаренных, как «детей врага народа». Впервые Кахи увидел отца в тюрьме КГБ спустя два года после начала войны. Во второй, и последний раз – в ортачальской тюрьме. Главный герой рассказывает о том, как семейная фотография спасла его отца от смерти в плену, откуда среди семейных реликвий семьи Кавсадзе трубка Сталина и почему в Германии был создан хор грузинской народной песни? По ходу фильма за спиной главного героя оживают рассказанные им сцены. Перемешиваются эпохи, слова, мелодии… Алая скатерть на столе, по форме совпадающая с контурами карты Советского Союза, красная атрибутика и плакаты эпохи соцреализма, напоминающие о предыдущем режиме, создают второе пространство и возвращают зрителя на полвека назад – в другое время, в другую реальность. - Калбатоно Нана, расскажите, как у режиссера появляется идея снять фильм? - Это очень красиво описывает Ингмар Бергман. Он рассказывает, как настраивается на волну, какую роль играют воспоминания. А вообще, у всех по-разному. Никакого рецепта нет. Это очень долгий процесс. Никогда не бывает так, чтоб сегодня придумала, а завтра уже снимаю. Проходит много времени, прежде чем зернышко созреет. - Как говорил, по-моему, Эйнштейн, «если бы у меня было семь лет на то, чтобы вырыть яму, я бы шесть лет точил лопату». Также было и в случае с фильмом «А есть ли там театр?» - С Кахи знакома давно, еще с «Древа желания». Помню, впервые оценила его, как рассказчика на фильме «Колыбельная». Он так перевоплощается во время пересказа, как будто играет моноспектакль. Потом видела постановку о его семье, которая всего однажды прошла на сцене театра Руставели. Все члены этого большого рода – профессиональные певцы, передающие традиции песенного устного творчества из поколения в поколение. Тогда я впервые услышала историю об отце Кахи, который спасся от немецкого плена. Так появилась идея. Но денег не было. Спустя несколько лет я внесла проект в Национальный киноцентр и его одобрили. - Чем собираетесь заняться дальше? Есть идеи, планы? - Конечно, есть. Идеи всегда есть – денег нет. Но говорить об этом пока еще очень рано. Культура и политика: вместе или порознь? «Если мы будем жить так, как диктует нам грузинская народная песня, то никто нас с места не сдвинет». Эта фраза из фильма врезалась в память. Жизнь идет своим чередом, и судьбы людей сплетаются в канву истории. Политики приходят и уходят, режимы сменяют один другой. А песня остается. И остаются те, кто ее исполняет, кто ее помнит, любит и ценит. - Ожидали ли вы, что фильм получит «Нику». Это ведь не первый приз? - Да, фильм уже получал несколько российских премий. Но «Ника» для меня особенно дорога. Я получила ее 25 лет назад за фильм «Покаяние» - в первый же год появления этой премии. Мы получили шесть призов в разных номинациях. Тогда я присутствовала на вручении. Она прошла с большим размахом. Так что нынешняя победа стала для меня символичной. Но в этот раз поехать я не смогла. Да и, признаться, не очень хотела. Хотя меня пригласили, но «выбить» визу не смогла даже такая влиятельная организация, как российская Киноакадемия. - Такое двойственное отношение не совсем понятно. С одной стороны, фильм признали, а с другой – не дали визу. Чем это можно объяснить, на ваш взгляд? - Политика и культура – разные плоскости. Служители культуры всегда тянутся друг к другу. А чиновники придерживается другой линии. Часто эти две плоскости воспринимают как одно целое, но такой подход ошибочен. Потому что по ту сторону тоже от этого страдают. Я уверена: фильм надо было обязательно послать, чтобы как можно больше людей его посмотрели. Ведь он – о жизни в бывшем Советском Союзе. Всегда надо напоминать, что за система это была и сколько людей от нее пострадали. - Не кажется ли вам, что наше общее прошлое еще не отпускает нас? - Конечно. От прошлого вообще очень сложно откреститься. В этом плане показателен Нюрнбергский процесс. Он стал важной вехой в истории человечества и знаменательным моментом в сознании немцев. Сегодня невозможно представить, чтобы в Германии расистское высказывание осталось незамеченным. А на постсоветском пространстве такое встречается сплошь и рядом. То, что Советский Союз не устроил подобный процесс, означает, что экс-республики СССР все еще глубокими корнями связаны с «совковым» менталитетом. Международное сообщество должно было очень строго и жестко осудить ту систему, дать моральную оценку. Некая «половинчатость» и порождает то, что мы сегодня видим вокруг. - А в Грузии, как думаете, освободились от советского прошлого? - Мы как-то резко отошли от советского прошлого, потому что сразу же очень четко был взят курс против того течения. Но все равно в нашем менталитете оно засело глубоко. Выкорчевать это невозможно. Должны прийти абсолютно новые поколения. Посмотрите, сегодня руководящие посты занимают молодые. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что у них другое, новое мышление. С другой стороны, плохо – им не хватает опыта, чтобы решать большие проблемы. Отказавшись от прошлого, мы забыли и все то хорошее, что в нем было. Говорят, лес рубят – щепки летят. Мы неправильно оцениваем социализм. Сам по себе он не так плох. Не зря все прогрессивные мыслители и философы были социалистами или коммунистами. Теоретически, это лучше, чем капитализм. Просто мы помним его на практике – на плохой практике. - Вы сказали, что политика и культура – две разные плоскости. Но ваш фильм как раз и затрагивает политику. Получается, что совсем отделить эти две сферы нельзя. - Конечно, политика имеет влияние на нашу жизнь. Но все же идея снять фильм была связана не с политикой, а с человеческой судьбой, которая несет в себе ту трагедию. Трагическая история семьи всеми любимого комедийного актера Кахи Кавсадзе была для меня, как для режиссера, интересным материалом. Мне стало интересно, как можно было бы ее преподнести, в какую форму ее облечь. Грузинское кино: вчера и сегодня Впервые я услышала о Нане Джанелидзе, посмотрев фильм «Покаяние». Она была соавтором сценария и вторым режиссером. Каково было работать с Тенгизом Абуладзе? Находясь бок о бок с талантливым художником, сразу ли мы осознаем, с мастером какого уровня работаем? Или гениальность того, с кем сотрудничаешь, оцениваешь позже? Вот как вспоминает калбатони Нана (которая «по совместительству» является женой сына Тенгиза Абуладзе) съемки «Покаяния» и самого мастера. - Понимание того, с кем работаешь, приходит позже. Гениальный художник в обычной жизни такой же, как все. Творчества в нем всегда больше, чем его самого. Он достигает в искусстве высот, которых в каждодневной жизни достичь не может. Таким был и Тенгиз. Очень «небытовой» в повседневной жизни, он, тем не менее, не особо отличался от других. В отличие, скажем, от Параджанова, который и в жизни был ярким и неординарным. - Насколько важно для режиссера признание фильма? - Признание очень важно. Стоит ли такая огромная трата времени, нервов, энергии, когда от этого нет ни денег, ни признания? Тогда ради чего этим заниматься? Воодушевляет даже одно доброе слово. А воодушевление очень нужно творческому человеку. Он и так интровертный, всегда в сомнениях, переживаниях, мыслях. У Тенгиза Абуладзе есть фильм «Мольба», который долго держали «на полке». Только через семь лет его пустили на широкие экраны, и то – на второстепенные. Однажды Тенгиз абсолютно случайно узнал от знакомого, который слушал «Голос Америки», что «Мольба» получила Гран-При на фестивале в Сан-Ремо. Для него это была большая радость. Так что признание – это важно. Чтоб идти дальше и продолжать делать свое дело. - В советское время государство выделяло деньги на производство фильма. Сейчас надо искать спонсоров… - Это не совсем так. Государство и сейчас субсидирует, но не все фильмы, а только те, которые одобрит Национальный киноцентр. И то не все 100 процентов, а 75. Поэтому надо искать дополнительные финансы. Это сложно. - А если Киноцентр не одобрил, но фильм снять все же хочется, надо самому искать средства? - Да, причем, немалые. В Грузии не так много частных денег, которые вкладывались бы в кино, потому что это невыгодно. С этой точки зрения мы, киношники, в плохом состоянии. Хотя коммерческие фильмы, пусть и в небольшом количестве, но все же снимаются. - Означает ли это, что кино превратилось в бизнес? - Если ты имеешь всего три кинотеатра, невозможно выкачать оттуда вложенные в кино деньги. В развитых странах при составлении бюджета фильма 30 процентов уделяют расходам на рекламу. То есть если хочешь получить прибыль от фильма, то треть средств надо потратить на его раскрутку. У нас же все средства уходят на съемки. И что потом делать, непонятно. Ведь фильм надо продать, чтобы окупить расходы. Думаю, пока кинотеатров не станет больше и цены на билеты не будут ниже, ситуация не изменится. - Когда фильм получает премии на фестивалях, полагается ли ему денежное вознаграждение? - К сожалению, нет. Наоборот, самому приходится покрывать транспортные расходы. А почта у нас дорогая. Отправить маленькую дискетку обойдется в 100 лари. Наш фильм участвовал в десяти фестивалях. Посчитайте, сколько нужно только на пересылку. Еще неизвестно, отберут твой фильм или нет. Если же пустить его в эфир телеканалов, то за полтора часа платят всего 300 долларов. Эта смешная сумма никак не может окупить то время и труд, что потрачено на создание фильма. Во времена Советского Союза мы мечтали – вот станет страна независимой, настанет эра капитализма, люди заживут хорошо. Ничего подобного не случилось. Стало еще хуже. Тогда режиссеры хотя бы получали настоящие гонорары. Сейчас и этого нет. За фильм «А ест ли там театр?» ни я, ни Кахи не получили ни гроша. Группе, конечно, я платила, но на большее не осталось – денег было впритык. Снимать кино сегодня – это адский труд и невыгодное дело. Единственное, что остается, это моральное удовлетворение. - Недавно в Тбилиси прошел фестиваль кавказских фильмов. Как вы считаете, кино стран Южного Кавказа имеет общие черты, или есть три разных кинематографа – грузинский, армянский и азербайджанский? - Кинематограф всегда очень точно определяет характер нации, очень точно его рефлексирует. Чем эти три народа отличаются, такая же разница и в их кино. Я не очень хорошо знакома с армянским и азербайджанским кинематографом. Знаю лишь то, что кино – всегда зеркало души народа. - Есть режиссеры плодотворные, выпускающие в год по фильму. А есть долго вынашивающие свои планы, работающие, что называется, «редко, но метко». Вы к какому типу относитесь? - Наверное, ко второму. А, например, если пересчитать фильмы Тенгиза, то получается, что он снимал раз в семь лет. У него всего семь фильмов. Но все – шедевры. Так что – у кого как. По мне, так лучше редко, чем каждый год – некачественно. Ну а если кто-то часто снимает шедевры – так это еще лучше. Сегодня снимать кино – дорогое удовольствие даже для богатых стран, что уж говорить о маленьких. Без поддержки государства кино не выживет – так же, как театр и опера. Вообще культура должна держаться за счет государства. За высокое искусство надо платить. Яна ИСРАЕЛЯН Чорли держал "Сказка по щучьему велению скачать"в руках коробочку с картами, Хэтчер сидел справа от него, и перед ним лежала "Скачать брут для майла"на столе груда фишек, долларов "Учебник скачать электронный"и банкнот. Голова моя была занята другим, и я с бьющимся сердцем "Учебная и деловая книга"невольно все ускорял и ускорял шаг. Каждый из вас, пленных, знающих по-немецки, еврей,-уверенно "Путь война книга"продолжал писарь-переводчик. Он предусмотрительно спрятался в кустах, и это его спасло. |
