Заза Тварадзе (1957 - 2007) - поэт, прозаик. Окончил философско-психологический факультет ТГУ. Был главным редактором журнала «Балавери» и редактором отдела прозы в журнале «Арили».
Автор двух поэтических и двух
прозаических сборников.   Воскресное утро июля. Спящий спит в своей квар­тире, с улицы до него доносится невыносимый гул ма­шин. Он спит и не перестает думать об этом гуле. Маши­ны медленно ползут вверх, с трудом одолевая крутой склон Саирме. Вереницы груженных щебнем самосвалов и амортизированных полулегковых автомобилей тянутся вверх к вершине горы, напоминая гигантских июльских жуков, которые тащат гигантские ноши в свои гига­нтские норы. А Спящий спит, и гул этот сверлит ему мозг. Порой оглушительный рев одного из моторов пронзает его в самое сердце, на что сердце откликается каким-то странным трепыханием, а сознание Спящего фиксирует страх - как бы оно (его сердце) не осталось в этом конвульсивном, вечно трепещущем состоянии навсегда. И действительно, не исключено ведь, что шум здешнего мира пронзит этот постоянно сокращающийся кусочек мышцы так, что окончательно выведет его из строя. Шум способен разладить сердце, а разлаженное сердце – это ржавые ворота смерти; разболтанные, сорванные с петель валяются они в траве. Капли росы проступают на ржавых замшелых прутьях, опутанных плющом; в предрассветных сумерках тысячи механичес­ких насекомых ползают по ним и точат, точат физиологи­ческую медь сердца, растаскивая ее по кусочкам и пряча в своих подземных сквозных норах. Подталкивая добычу к отверстию в земле, они размыкают механические челюсти и выбрасывают ее в никуда. Человек, наверное, просто клоака, переваривающая все предметы и явления этого мира и выбрасывающая их в никуда.
Во сне с человеком происходят странные вещи. К примеру, вам слышится чей-то разговор или простая незатейливая мелодия - кто-то пальцем стучит по клави­шам. Этот звук доносится с нижнего этажа. Но вы слы­шите его так отчетливо, будто звучит он не где-то внизу, а у вас в мозгу. Трень, трень, трень. Проснувшись, вы обнаруживаете, что звука, который так настойчиво слы­шался вам во сне, вовсе нет. А может, он так естествен­но вписался в общий шум города, дома, множества раз­ных квартир, в панораму, сотканную из тысяч других голосов, что стал едва уловимым. И слух ваш уже не фик­сирует звук, так резко звучавший во сне. Мелодия или слова, произносимые женщиной или ребенком, которые так отчетливо звучали во сне, как будто не было в мире иных звуков, это настырно-монотонное звучание бесс­ледно тает в многоголосом шуме здешнего мира; усколь­зает со вращающегося диска бытия сквозь зной и плос­кость июльского дня вниз по вертикали к самой смерти, за которой уже нет ни единого голоса или звука этого мира.
Странные вещи происходят с человеком во сне и одна из них - сновидение. Спящий спит и ему снится улица, перекресток широкого проспекта Церетели, где когда- то жил его друг, угодивший впоследствии в психиатри­ческую клинику; друг оставил семью, после чего, непро­щенный бывшей женой, поселился у своих, не прости­вших его родителей. В то время он часто заходил к «С» (буквой-звуком «С» во сне обозначается слово «Спя­щий») и делился своими проблемами, а именно – он не нашел своей цели в жизни, и жизнь для него стала тяж­ким мертвым бременем; он сетовал, что воля его сла­беет, отчего ему уже не под силу влачить эту мертвую необходимость, а в те редкие моменты, когда он ощущает прилив жизненных сил, он понимает, что состояние это эфемерно и недолговечно. В такие минуты он не раз помышлял о самоубийстве, но решиться на это не мог, все из-за той же слабости воли.
«С» пересек улицу. Мимо проносились тусклые автомобили. Дул сильный ветер, и улица была пустынна. Весь проспект от самого здания лаборатории по перели­ванию крови и до научно-исследовательского горноруд­ного института казался обезлюдевшим. «С» пошел вдоль тротуара и, дойдя до книжной фабрики, расположенной на противоположной стороне, увидел свою жену. Она шла против ветра, слегка ссутулившись. Ветер трепал ей собранные в узел волосы. Взор продолговатых ее глаз охватывал весь проспект – и правую и левую стороны разом. На ней было пестрое длинное платье, которое она носила еще тогда, когда была замужем за «С». И, как это случалось обычно, она и на этот раз заметила его прежде, чем он ее, и остановилась в ожидании, пока он прибли­зится.
– Как живется тебе с новым мужем? - спросил у нее «С».
Бывшая жена ответила ему взглядом, выражавшим прежнюю привычную для него теплую иронию. Эта теплота и ирония были присущи им обоим, когда они жили вместе. А после их развода каждый унес с собой частицу этого чувства.
– Ты связала с ним свою жизнь навсегда?
В ее молчаливом утвердительном кивке таились неуверенность и страх за будущее.
«С» мгновенно уловил это.
– Мы ведь прекрасно знаем друг друга, – сказал он ей, – будто сращены от рождения, будто мы одно целое, поделенное надвое. Скажи мне правду, ты его любишь или боишься одиночества?
Жена вскинула на него глаза, полные наигранного возмущения и энтузиазма.
– Разумеется, люблю! Разве смогла бы я выйти замуж не любя?!
До этого дня «С», узнав о замужестве жены, трево­жился, думая, что она поступает опрометчиво, что вышла замуж от тоски и одиночества, опасался, как бы брак этот не принес ей новые страдания. И сейчас, услышав ее ответ, почувствовал облегчение, смешанное с разочаро­ванием. За судьбу жены он был уже спокоен, но в то же время испытывал досаду. Кроме того, он силился понять, чем вызвано преувеличенное возмущение, прозвучавшее в ее ответе. Возможно, желанием убедить его в том, что брак был по любви. Впрочем, «С» всегда было трудно разобраться в этих нюансах.
Бывшая жена задумчиво посмотрела на него и пов­торила:
– Разумеется, люблю! – Потом так же задумчиво добавила: – Пока люблю, а что будет потом, не знаю...
Теперь уже в ее словах не было никакой фальши.
– Наш брак оказался ошибкой. Такой же ошибкой был и развод. Может, твое второе замужество – тоже очередная ошибка? – с каверзой в голосе спросил «С».
В тот момент эта каверзность показалась ему как нельзя более уместной. И невдомек ему было, что каж­дый ответ жены опережал его вопрос. Впрочем, утвер­ждать это с полной ответственностью было бы трудно, так как все здесь происходило как во сне. И говоря по правде, это и впрямь был сон. «С»-то ведь спал. И тем не менее беседа их происходила в действительности. Они пошли по улице навстречу ветру. Завернули за угол и оказались внутри приземистого помещения. В конце коридора виднелась маленькая комната. В комнате был накрыт стол. Вокруг стола сидели несколько человек - бывший тесть «С», новый муж бывшей жены и их общий друг. В прихожей хлопотали женщины. Комната была без окон.
– Входите, входите, пожалуйте к столу, – встретила их в дверях родственница бывшей жены.
«С» долгое время приходился им родней и никто не счел бы его тут посторонним. Он и сам не должен был испытывать неловкости. В конце концов, что тут особенного, если усядутся за один стол - он, его бывшая жена и теперешний муж бывшей жены. Ведь и они, и сам «С» были людьми достаточно цивилизованными... Особенно «С» - он до мозга костей был пропитан этой самой циви­лизованностью, а также страхом перед дикостью, лежа­щей в основе этой цивилизации.
Общий друг поднял бокал с жидковатым желтым вином.
– За тебя, брат! – обратился он к «С», потом обернул­ся к бывшей жене «С» и ее новому мужу: – Будь здорова, Ната! Будь здоров, Нико! – И, наконец, к бывшему тестю «С», который сидел, сдвинув брови, напротив «С»: – За второе замужество вашей дочери. Счастья им и продо­лжения рода! – говорил он это без всяких шуток. Чув­ствовалось, что он уже изрядно охмелел.
– Твое здоровье! - нехотя ответил бывший тесть и осушил бокал. Он не знал куда девать глаза, и, поверну­вшись к двери, стал звать жену: – Циала! Открой нам консервы!
В этом злосчастном и призрачном мире почему-то всех женщин всегда зовут Циалами, особенно – тещ.
«С» взглянул на бывшую жену. Ната сидела, опустив голову, о чем-то задумавшись. Она никогда не любила застолье и тосты.
– Странно! - сказала она для себя и засмеялась. В ее сознании не совмещались эти два мужа. Один - такой прежний и близкий, второй – такой новый и тоже близ­кий.
Чуть погодя она снова засмеялась. Затем, откинув голову, громко расхохоталась.
– Друзья мои! - произнесла она со смехом и с какой-то вызывающей иронией. – Ну что скажешь, муженек, а? – неловко смеялась она. – А ты что скажешь, муженечек? – Она переводила взгляд с «С» на его второе «я». Скорее на свое новое «я» в нем.
«С» тоже рассмеялся. Он и в самом деле чувствовал себя здесь своим.
– Малахольная! Ну точно малахольная! – насмеш­ливо и с любовью произнес он.
– Дружочки мои, муженечки! – бывшая жена смея­лась каким-то механическим, почти истерическим сме­хом.
Циала принесла консервы со свежим зеленым сала­том. Аккуратно разложила их на столе и, выходя из комнаты, погладила мужа по голове. В ответ он ласково коснулся ее руки и задержал в своей. Она встала за спиной мужа.
Общий друг сдвинул брови и снова наполнил бокал. Лицо его выражало обеспокоенность. Это был неслож­ный прямодушный человек. Он обернулся к «С».
– Сними часы! – строго потребовал он.
– Зачем я их должен снять? – запротестовал «С».
– Сними часы и дай их мне! – протянул он руку в ожидании.
Спящий снял с руки часы и вручил другу.
Тот положил их на стол возле своей тарелки с жаре­ной картошкой и острой подливой.
– Вот так! - сказал общий друг. - Засекаем время, четыре минуты третьего.
Потом повернулся к бывшей жене «С».
– И ты мне дай свои часы!
Он произнес это так решительно, будто задумал кон­фискацию всех хронометров мира.
Бывшая жена без слов передала ему маленькие квадратные часики с ажурным металлическим брас­летом. Старый друг положил их рядом с часами «С».
– Между прочим! – он поднял вверх указательный палец и многозначительно произнес: - Между прочим, время на ваших часах в точности совпадает.
Спящий взглянул на друга и улыбнулся.
«Странно, - думал он в своем сне, - все происходит так, будто когда-то уже было наяву и сейчас вспоминается мне в этом сне. Интересно, возможно ли такое?» - размы­шлял он во сне, а снаружи ему слышалось громыхание какой-то машины. Легковой автомобиль с барахлящим мотором, пыхтя, поднимался вверх по мощеному склону, с трудом одолевая подъем. Внизу, под самыми окнами «С», кто-то, видимо, включил сигнализацию. Непреры­вные гудки, казалось, откуда-то из потустороннего мира проникали в скорбную реальность его сна, но ведь у всего на свете есть конец. Гудки постепенно стихли и тарахтя­щая машина, наконец, одолела подъем. Фон в сознании Спящего, отражающий реальность города, очистился, и на его месте расплылось аморфное, почти бесцветное пятно, а издалека доносился чей-то монотонный голос: «Зачем тебе часы? Зачем тебе часы? Зачем тебе часы?» Вопрос этот повторялся столько раз, что в конце концов полностью приковал к себе внимание Спящего.
– Я должен засечь время! - серьезно произнес  во сне общий друг. Он продолжал стоять, все еще держа указательный палец кверху. - Я назначаю себе регламент, а то как заведусь, буду говорить без остановки. - Он оглядел сидящих за столом. - Думаю, это всех устра­ивает?
– Поживем - увидим! - с сарказмом в голосе прого­ворил бывший тесть.
– Мой тост состоит из двух частей, – начал общий друг. Под действием выпитого вина слова выскакивали из него сами собой. – Прежде всего хочу сказать о любви. Когда я посещал церковь, там говорилось о любви к Богу, говорилось, что это главное и что любовь человеческая всего лишь суетное, тленное чувство. - Он обвел взгля­дом «С», его жену, ее мужа, тестя, тещу и после короткой паузы продолжил: – Но в Библии сказано, что Бога никто не видел! И вот поэтому человеческая любовь – это обыкновенное, на первый взгляд, земное чувство есть предпосылка к Божественной любви! Любящие души будут вместе и в мире вечном! - сказал он.
Сознание Спящего дало трещину. Вместе с гулом машин ему уже слышатся и голоса соседей. Плачет ребенок, плачет без умолку. А мать ребенка и еще другая женщина, по-видимому родственница, пытаются унять его, но ребенок не унимается. - Ааа! Аааа! - слышится его громкий безудержный плач. Этот надрывный голос пронзает сознание «С». «Может, ребенок ошпарил руку?» - подумал он во сне и тут услышал произнесенные им же самим слова:
- В мире вечном нет браков! - он произнес это четко и гулко. - Люди там будут просто общаться друг с другом, как ангелы!
Общий друг стоял слева от него. Он строго сверху вниз глянул на «С».
- Браков нет! Но есть нечто другое! Ты помнишь Мчедлидзе?- выкрикнул он зычно голосом архангела.
Вопрос этот не удивил «С» поскольку он заранее знал – именно сейчас Мчедлидзе вспоминает его.
– Какого Мчедлидзе? – спросил он лишь для того, чтобы не нарушилось нечто, оживляющее логику сна.
– Наркомана!
Разумеется, он его помнил.
– Представь, - продолжал друг, - представь, что этот самый Мчедлидзе оказался в длинном коридоре с ком­натами по обе стороны. В каждой комнате ожидают его люди разных профессий и устремлений. Какую из этих комнат, по-твоему, он выберет?
Было ясно, что именно хотел сказать старый друг. И «С» без колебаний ответил:
– Ту, в которой собрались наркоманы. - При этом он почему-то кинул многозначительный взгляд в сторону тестя и его нового зятя. Их лица, глядящие на «С», как- то выпятились в сумерках сновидения.
– Вот именно! - подтвердил общий друг- Каждый тянется к себе подобным! Так будет и в мире вечном! А сейчас я перехожу ко второй части своего тоста. - Он поднял бокал, повернулся к бывшему тестю и бывшей теще - теща возвышалась над сидящим за столом мужем, положив ему на плечи руки - лицо ее выражало рассеян­ность и концентрированное невнимание. Общий друг, взглянув на них из-за стакана, выпалил скороговоркой: - Госпожа Циала! Господин Нодар! Будьте здоровы! Счастья вам и радости.
С этими словами он осушил бокал.
Бывшая жена «С», сидящая справа напротив общего друга, потянулась к своим часам. Взглянула на них.
– Ровно четыре минуты! - сказала она. Было странно, что такой непрактичный, как она, человек, сосредоточил свое внимание на столь материальной вещи, как время.
Старый друг, качнувшись, плюхнулся на стул. Голова у него свесилась набок. Глаза бессмысленно уставились в одну точку. Лицо выглядело утомленным и бледным. Будто что-то распирало его изнутри и вот-вот готово было выплеснуться вместе с сердцем. На кончике носа у него повисла капля то ли вина, то ли пота.
Тост в честь тещи и тестя был произнесен предельно кратко, но «С» знал, что друг вложил в него глубокий смысл: что вот уже сорок лет они вместе и что в течение всего этого времени они любили, любят и будут любить друг друга. И что никого ближе нет у них на свете. И что терпеливо преодолевая трудности, они заботятся о семье. Что как-то давно муж-таки изменил жене – жена увидела это собственными глазами. Но этот единичный легко­мысленный акт не смог разрушить их любви. Жена простила его, поскольку любила, и муж вернулся к ней, потому что тоже любил. Они и по сей день живут в любви и согласии и растят внучку -- единственного ребенка «С» и его бывшей жены.
Все это бывший друг вместил в одну фразу, так как одна фраза, сказанная во сне, включает в себя все, что находится за пределами потусторонней реальности, где, подобно медным жукам, ползают по-странному целеу­стремленные механизмы, - мир, беспредельно развер­нутый в перспективе сознательного и бессознательного, где каждое чувство, каждый мотив, представление и взаимосвязь бесконечно глубоки. Ведь фраза восприни­мается тем, кому это снится, и персонаж, только что произнесший эту фразу, говорит со Спящим так, что между его словами и сознанием слушателя нет никаких физических барьеров. Персонаж сам является словом. Он проникает непосредственно в психику спящего. Он живет в нем самом - и в то же время сидит за столом слева от него. Голова у него свесилась набок, глаза слипаются. Вся его сущность открыта сознанию Спя­щего. Ему ничто не удастся скрыть от «С» - ни единого тайного умысла или чаяния, ни тошноты, ни капли, повисшей на кончике носа, ни того, что кроется за его намеренно кратким тостом. И все же что-то скрытое остается в нем. Именно то, что является сновиденным в этой действительности. Или, говоря иначе, - то, что существенно в этой сновиденной действительности.
А «С» уже во сне знал, что все это было сном. Хотя в следующую минуту эта уверенность куда-то улетучилась, поскольку слова друга задели в нем нечто глубоко сокрытое. Во сне ведь контролирующий механизм осла­бевает. Он ощутил вдруг, что вся его выдержка, помо­гавшая скрывать от всех тяжесть, скрытую от него са­мого, отказала ему, улетучилась одним махом, и он произнес так, как если бы это происходило наяву:
– Я не хотел признаваться, что мне тяжело. Очень тяжело.– Он сказал это, глядя на бывшую жену. Она слушала его и казалась такой красивой, какой никогда не была в действительности.
– Когда мы расстались, я мечтал, чтобы ты вышла замуж. Я думал, что после этого мы оба успокоимся. Но сейчас, когда это произошло на самом деле... Сейчас я осознал, что у меня нет никого на свете ближе тебя. Все мое существо, оказывается, устроено в соответствии с тобой. Меня будто выпотрошили, опустошили.
«С» не собирался этого говорить. Понимал, что должен был сдержаться, не следовало взваливать на бывшую жену, готовящуюся к новой счастливой жизни, этот тяжкий груз - сознание того, что кто-то страдает по твоей вине; но согласно неумолимому закону сна, подразумевающему удовлетворение неудовлетворенных желаний, он не смог сдержаться. В тот момент, находясь во сне, он был уверен, что все это происходит наяву.                                                            
– Ты не хотел жить с нами! - сказала жена.
– Не хотел и в то же время хотел, - ответил Спящий.
– Тот, кто хочет, ведет себя иначе, - бросила ему жена.
– Сколько раз я предлагала тебе поселиться отдельно. Только ты, я и ребенок. И никто больше. Сколько раз просила тебя начать сначала. Но ты не хотел.
– Странно, почему? - спросил «С». - Я ведь любил тебя. И ты меня любила. Ближе у нас никого не было. Почему так случилось?
– Не было у тебя любви. Семья не клуб, куда загляды­ваешь, когда вздумается, поболтаешь и уйдешь. В семье, обычно, живут. А ты не торопился домой. - Бывшая жена преданно и осторожно взглянула на нового мужа. Сидела высоко подняв голову. Выпрямившись. Как царица. Вер­нее, пыталась так выглядеть.
– Почему же я так страдаю сейчас? - задумчиво произнес Спящий. - Теперь я понимаю, что самое доро­гое, что у меня было на земле, это вы. Ты и ребенок. У меня такое чувство, будто смерть забрала у меня самого близкого человека или будто я сам умер...
– Довольно! - заорал неожиданно бывший тесть и хлопнул ладонью по столу. - Сколько можно долбить мозги друг другу, вот уже десять лет долбите и долбите и других задолбали! Это вы внесли разлад в мою семью, – крикнул он, свирепо глядя на «С». –  Это вы превратили мой дом в судилище! А сейчас, когда все вроде бы утряслось, когда человек, - он бросил взгляд на общего друга, - когда человек произносит тост за семью, вы снова хотите устроить здесь это судилище? Да кто тебя о чем спрашивает? К чему эти выступления, оправдывания? Сидишь за столом, сиди и будь добр говорить о том, что относится к тосту! А нет - так молчи! - грозно закончил он.
«С» посмотрел ему прямо в лицо. Седина в волосах оттеняла его бледность. Лицо его словно вспухло и увеличилось. Изменилось до неузнаваемости. Это было уже совсем другое лицо - хорошо знакомое Спящему. Перед ним сидел его собственный отец, это было его лицо со сдвинутыми на переносице бровями и грозным сверкающим взглядом. Он тяжело дышал, едва сдержи­вая гнев, и при этом свирепо вращал глазами, как это бывало, когда «С» был еще ребенком. Тогда голос отца звучал для него оглушительно, как рев тысячи водопадов. Он смотрел в лицо «С», требуя от него искренности, стойкости и непоколебимости. Глядя в это лицо, «С» никогда бы не рискнул возразить ему наяву. Но сейчас он решился, поскольку на чашу весов была поставлена вся действительность.
– Вы не правы! - возразил он вежливо, но упрямо. - Я коснулся именно той темы, которую затронул сам тамада. Говоря о любви и выборе, он имел в виду именно нас - меня и мою бывшую жену. А не кого-то другого!
С этими словами он взглянул в глаза седому мужчине, у которого по-прежнему было лицо его отца.
– Не вас он имел в виду! - зло процедило лицо отца. - Он произнес обычный тост в честь обычных людей. Он и не думал говорить о вас!
«С» повернулся к общему другу (тот сидел в той же позе, свесив голову набок) и отчетливо по слогам выговорил:
– Скажи, ведь ты подразумевал меня и мою жену, говоря о любви? - При этом он думал: «А вдруг он не расслышит меня? А вдруг он умер или навсегда потерял сознание?! Тогда уж никто никогда не узнает, что именно хотел он сказать этой фразой, зафиксированной лишь моим сознанием, фразой, которую никто, кроме него, не сможет засвидетельствовать».
Общий друг с трудом приподнял голову. Оглядел каждого по отдельности, словно только что очнувшись от летаргического сна.
«Скажи им, ты ведь имел в виду меня и мою жену, говоря о любви!» - «С» не произносил этих слов во второй раз. Он лишь в уме повторил их.
«А вдруг он откажется! – мелькнуло у него в голове. – А вдруг я и тут неправ, оскандалюсь перед своим отцом, перед своей женой, перед ее новым мужем (как унизительно!), перед тестем и тещей. Неправ, как всегда, во всем и со всеми и даже сейчас в моем собственном сне!»
Общий друг снова огляделся по сторонам. Сложил на столе руки, лицо его приняло нормальное выражение. Затем спокойно, голосом совершенно трезвого человека заявил:
- Да, именно вас я имел в виду!
И умолк.
Человеком он был несложным и простодушным, а потому за сказанной им фразой не таилось никакой иной мысли. Вернее, таилась именно та мысль, которая была выражена сказанным. Одна единственная мысль - она сияла в печальном ареале сна и сияние ее прорезало тьму, уходя в бесконечность.
- Слышали, он имел в виду нас! Наши взаимоотно­шения! Это очень трудная проблема. Это боль, и не толь­ко моя! Это наша общая боль! Боль каждого человека! Но сейчас я один должен испытывать ее! Теперь-то вы поняли, о чем шла речь. Зачастую самые простые слова таят в себе необъяснимую тайну! А впрочем, хватит. Я не желаю больше продолжать этот разговор, - с этими словами «С» встал и оглянулся на тестя. Тот снова принял свое прежнее обличье: мирное, незлобивое. Одновреме­нно с «С» поднялся со своего места и новый муж бывшей жены. «С» знал о нем лишь то, что человек он добрый и порядочный, хотя контур его нижней челюсти позволял думать о глубоко скрытых в нем, еще не проявившихся признаках жестокости или безумия. Но сейчас в нем не было даже намека на жестокость. Взгляд выражал удовлетворенность и уверенность и вместе с тем какую-то деликатную заботливость. Словно испытывая чувство вины, он неловко протянул руку Спящему.
– Надеюсь, не будешь поминать меня лихом, - смущенно проговорил он, - я к тебе очень хорошо отно­шусь. Буду заботиться о твоем ребенке и своей новой супруге. Думаю, мы и в дальнейшем останемся добрыми друзьями.
«С» молча протянул ему в ответ руку - сейчас это уже не имело никакого значения. Простая формальность. Спящего куда-то уносила река, а он (новый муж бывшей жены), стоя на берегу, продолжал с ним беседовать. «С» без слов протягивал ему руку, но руки их так и не встре­тились. Вторая попытка тоже не принесла успеха - руки их как-то неловко ударились друг о друга. Стукнулись костяшками пальцев. Попытались в третий раз и лишь на мгновение прикоснулись руками друг к другу, ладонь нового мужа оказалась более мягкой и крупной, чем у «С». Спящий первым отнял руку, считая свой долг исполненным. А мужчина, занявший его место, какое- то время еще пытался дотянуться до него пальцами - видно, все еще считая себя в долгу перед ним. Потом сел с выражением замешательства на лице.
Эта бестолковая, нелепая возня с рукопожатием длилась ровно столько, сколько понадобилось, чтобы вспомнить, что все это происходит все в том же сне. Он взглянул на соперника. Тот также пребывал во сне. Это было явно - он спал сидя на стуле. А до того, будучи так же во сне, пытался пожать руку «С», желая как-то утешить или ободрить его. Но ведь это был сон Спящего, и его же сознание предостерегало его от бесконечных жалоб, советовало не бередить раны, понять, не стоит толочь уже разбитое. Сновидение сновидением, а боль болью. Спящему пора было уходить. Не следует взва­ливать эту тяжесть на бывшую жену, которая с такой любовью, так доброжелательно смотрит на него. Пусть он сам несет свое бремя. До его сознания донесся какой- то шум. Плакал ребенок. Плакал без умолку. «Тсс, не бойся, не бойся!» – повторял женский голос. Потом оба этих голоса заглушил рев мотора. Какая-то машина, тарахтя, ползла вверх по улице Саирме. Одолев подъем, стихла. Воцарилась мрачная тишина. Тишина и непо­сильная тяжесть.
И в этой тишине и в этой тяжести, которая, стано­вилась все мрачней и непосильней, спящий встал и распрощался со всеми.
Жена вышла его проводить. В коридоре они остано­вились.
– Всего доброго! - неловко произнес Спящий.
– Всего хорошего! - Бывшая жена смотрела на него, и лицо ее казалось ему таким же, каким было тогда в дни первых их встреч. «Как хорошо, что ты есть на свете!» - говорил ей тогда «С». «И ты есть - хорошо!» - отвечала она ему тогда. Это и впрямь было - сосущест­вование в нигде.
«Странно, - думал «С» во сне, - как мы встретились и вот навсегда расстаемся. Почему так случилось?!»
– Ты не хотел жить с нами! - ответила ему во сне жена.
«Хотел, - подумал он также во сне. - И в то же время не хотел».
Жена во сне же заметила:
– Эх, поздно уже об этом говорить.
– Поздно, - согласился он. - Все эти годы ты была рядом, а я тебя не замечал. Видно, потому, что мы очень похожи. Это какая-то абсолютная схожесть, и потому образ женщины, который я носил в себе, не совпал с твоим, - сказал он во сне.
Жена посмотрела на него с выражением обиды на лице, чуть не плача.
– Об этом надо было думать раньше, пока мы не поженились!
– Раньше у тебя был другой образ, - сказал «С» во сне.
– И ты был другим! - ответила она во сне.
Трижды коротко просигналила машина. «С» не по­нял, откуда неслись эти звуки - из сна или с улицы из-под окон его новой квартиры. «Кольцо!» – спохватился он и сунул руку в карман.
– Я верну тебе кольцо! - смущенно сказал он.
– Оставь его себе.
Он протянул ей обручальное кольцо.
Она неловко взяла его.
Кольцо проскользнуло у нее между пальцами, пока­тилось по полу, она наклонилась, подняла и взглянула на него.
– Пусть оно будет у тебя. Спрячь его! - сказала она, возвращая ему кольцо.
Спящий принял его обратно. Лишь во сне - в его сне - они вновь обменялись кольцами.
– Странно, - сказала бывшая жена, - с каким трудом я наклонилась, видно, в доме очень низкий пол.
В ответ на эти слова что-то внутри у Спящего будто взорвалось. Он вспомнил: она уже говорила это когда- то, но не во сне, а наяву – на старой квартире Спящего, где в течение нескольких лет они жили все вместе.
Он хотел выкрикнуть ее имя, но сознание словно сковало его какими-то железными клещами. Откуда-то издалека, с улицы слышался чей-то крик, относящийся к чему-то совсем другому. «Выноси!» - звучал незнако­мый мужской голос. - «Выноси! Осторожно! Опускай!» Слышался шум мотора. Очередной самосвал с тяжелым грузом, тарахтя, поднимался вверх по подъему. Шум. Шум.
– Ребенка навещай, - серьезно сказала ему жена, - хотя бы изредка, не забывай ее, а то и она забудет, что у нее есть отец!
– Непременно буду, - ответил Спящий, - где сейчас она?
– Там.
Жена указала рукой в сторону двора, туда, где стояло дерево. Потом медленно повернулась, и, как бы закружи­вшись в печальном вальсе с невидимым партнером, уда­лилась, даже не оглянувшись на двор, на бывшего мужа, на дочь.
Под деревом стояла их девочка. Маленькая, бледная.
– Как живешь, дочка?
Она стояла, не поднимая глаз.
– Тебе, наверное, грустно?
Девочка взяла его за руку и ничего не ответила.
– Почему ты грустишь?
– Мама ушла, - неожиданно расплакалась девочка, ушла и больше не приходит ко мне. Противная мамо­чка! Не знаю, почему она не приходит!
– Мамочка занята. Она закончит дела, и вы снова будете вместе. Я тоже приду. Буду приходить каждый день, – говорил ей «С». – Мамочка совсем не противная. Просто у нее пока дела. Увидишь, вы все время будете вместе. Мамочка не противная! - говоря это, он шел вдоль улицы, оставляя позади себя двор и дерево. Далеко остались и его близкие - дочь и жена. Его бывшая семья.
– Мамочка не противная! Мамочка не противная! - повторял он в своем сне.
Панорама вокруг менялась по мере того, как он двигался вперед. Менялась, следуя каким-то неукосни­тельным законам, приводящим в движение и меняющим все: внутренний мир человека, сновидения, вселенную, в которой обитаешь и в которой, куда бы ты не ступил, сталкиваешься с чем-то, что тебе не принадлежит, будто кто-то силой пытается навязать тебе это. Все это не твое, не любимое и никогда не станет твоим. А то, что твое, что любимо, что хоть раз тронуло твое сердце и запечат­лелось в нем, – согласно все тем же неукоснительным законам сна или яви, меняется, ускользает от тебя и постепенно исчезает из виду.
Картина меняется. Спящий снова стоит на перекрес­тке, где он некогда стоял уже прежде. Тогда на этом месте он встретился с бывшей женой. Теперь тут никого не было. Только ветер и голые деревья, раскачивающиеся на ветру, как висельники. Несколько тусклых автомоби­лей пронеслись мимо. Спящий озирался по сторонам. Перед ним развернулся город – такой же бесцветный и тусклый. Безмолвный и пустынный. Город сна. Он видел каменные здания. Дидубе. Сабуртало. Вере. Вдали возвышался массив Вардисубани. По всему этому городу рассеяны его прежние близкие – мать, отец, братья, друзья – все по отдельности друг от друга. Каждый в своей семье. Ни с кем из них его не связывало ничто, кроме сна и этого тусклого ареала, где в какой-то ветре­ный день соединились на миг и тут же безнадежно разобщились все и вся.
«Часы! - неожиданно осенило его. - Мои часы!»
При этой мысли бесследно стерся весь пейзаж. Он видел только собственное запястье. Он смотрел и видел широкую, болезненно бледную полоску - след от часов. А сами часы так и остались лежать на столе возле тарелки общего друга, мерно отсчитывая мгновенья сна. Остались там, в той семье, в том пространстве, до кото­рого теперь Спящему не было никакого дела. Неужели и в этом тоже был какой-то символ?
Он резко повернул обратно. Просунул голову в одно из черных отверстий, полных какого-то летаргического безмолвия. Тишина. Потом впереди что-то забрезжило. Послышался звон посуды.
– Входи, входи! Присядь к столу! - услышал он приветливый голос, и родственница жены с тарелками в руках пронеслась куда-то мимо. Он пошел в глубь ко­ридора. Дверь в комнату была приоткрыта. Он заглянул внутрь. Все по-прежнему сидели за столом. Словно и секунды не прошло после его ухода. Прямо сидел быв­ший тесть. Справа от него - новый муж бывшей жены со своей новой женой. Слева - общий друг. Место «С» в конце стола оставалось незанятым.
– Юнона! Скажи нам что-нибудь, Юнона! – говорил тесть пришедшей в гости родственнице, которая, стоя за спиной общего друга, одобрительно смотрела на бывшую жену и ее нового мужа.
«Часы! - просунув голову в дверь, прошептал «С» старому другу. - Я забыл часы, передай мне их!» Но друг его просто-напросто не замечал. Не замечали его и остальные. Только бывшая жена взглянула на него сво­ими продолговатыми глазами, словно что-то смутно припоминая, но тут же вновь устремила взгляд в сторону родственницы, пришедшей в гости. «Дай часы! Слы­шишь, я не хочу входить!» - продолжал шипеть Спящий.
– Взгляните! - донесся до него голос старого друга, который в это время смотрел на новобрачных. - Вы только взгляните, какое чудо! Как они стали походить друг на друга!
– Верно, верно, до чего же они похожи! - подтвердил тесть. - Это я заметил только сейчас, после твоих слов! Поразительно! Не правда ли?
– А вы как думали! - включилась в разговор родс­твенница, почтенная дама. - Всегда так бывает. Люди, когда они вместе, становятся похожими друг на друга!
С этими словами она уселась на пустующее место, на котором совсем недавно сидел «С», и заботливо по­жала запястье новобрачной.
«Часы», - уже ни к кому не обращаясь, прошипел «С», глядя на новобрачных. И тут же обнаружил поразительное сходство между ними. Совершенно одинаковые выпуклые лбы, одинаковые рты, одинаковый разрез глаз и овал лица. «Боже правый! - подумал он. - Как же они, оказывается, похожи! Глядя на них и не подумаешь, что они не брат с сестрой, что они не созданы друг для друга! А я-то думал, мы похожи. Но ведь и мы когда-то походили друг на друга! А теперь вот они... Видно, в человеке есть какой-то механизм, создающий эту схо­жесть двух близких людей. Странно, как это получается, что внешность отражает суть человека и меняется в соответствии с ней. Таким вот образом формируется род, формируется раса!» - размышлял он во сне, и из головы у него не выходил образ бывшей жены - ее новый образ, который он прежде не видел или не замечал. Лицо это было много красивей того знакомого ему лица, к которому он так и не смог привязаться, таким, каким он хотел бы видеть его, если бы она по-прежнему оставалась его женой, каким он однажды увидел его и потерял из виду...
Снова послышался шум. Он проник в подсознание, нарастая, заполнил собой пространство, проник даже за черту, на которой обычно стихали и замирали все доносящиеся извне звуки. Какая-то огромная неуклюжая машина, то ли «КрАЗ» то ли «КамАЗ», гудя, подобно гигантскому издыхающему жуку, ползком взбиралась вверх по отлогому склону Саирме, груженная не то песком, не то щебнем, не то другим каким-то стройма­териалом. Водитель изо всех сил жал на газ. Казалось, какой-то обалделый современный механический Сизиф тащит вверх по подъему Саирме свой извечный груз. За ним, сигналя и глухо грохоча моторами, следуют в малолитражках другие маленькие Сизифы. Большой Сизиф, похоже, навеки загородил им дорогу. Рев его машины становился все громче и громче. Сердце у Спящего затрепыхалось, на какое-то мгновение ему показалось, что оно навсегда останется в этом трепещу­щем конвульсивном состоянии. Такое действительно могло произойти. Этот оглушительный рев мог так стеснить непрерывно сокращающийся кусочек мышцы, что она разладилась бы навсегда. «Надо бы закрыть окно», – подумал он во сне, не в силах оторвать головы от подушки. Невыносимый гул уже заполнил всю его плоть, врезался в кости, в желудок. И вдруг шум прек­ратился. Будто существо, таскающее камни в гору, достигнув вершины, сорвалось в пропасть. Воцарилась черная тишина. Тишина и черная тяжесть.
Сколько времени длится сон?
Каких-нибудь десять минут. Но в нем сосредоточена долгая жизнь, кратко и сжато представлено ее содер­жание, четкой резьбой обозначенное на стенке сознания. Сама же жизнь - оборотная сторона сна. Это ткань, рас­черченная неясными непонятными линиями. Она длится и длится, будто нет у нее ни конца, ни начала. Каждая из ее линий устремлена в бесконечность, изгибаясь подобно убегающим вдаль рельсам, которые сольются лишь в иллюзорном зрении. Или же, как параллельные прямые неэвклидовой геометрии, пересекутся не здесь, а где-то в бесконечности или же не пересекутся нигде и никогда.

Заза ТВАРАДЗЕ
Перевод Гины ЧЕЛИДЗЕ